Страница:
Александр Каневский
Идущие на смех
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
* * *
Обращение к читателям
Здравствуйте!
Вас я знаю: вы те немногие, которым иногда удаётся оторваться от интернета и хоть на пару часов остаться один на один со своими прежними, верными друзьями – книгами.
А я – автор этой книги. Меня называют весёлым писателем – не верьте. По своей сути, я очень грустный человек, и единственное смешное в моей жизни – это моя собственная биография. Например, я с детства ненавидел математику, а окончил Киевский Автодорожный институт. (Как я его окончил, рассказывать не стану – это уже не юмор, а фантастика).
Педагоги выдали мне диплом, поздравили себя с моим окончанием и предложили выбрать направление на работу. В те годы существовала такая практика: вас лицемерно спрашивали: «Куда вы хотите?», а потом посылали, куда они хотят. Мне всегда нравились города с двойным названием: Монте-Карло, Буэнос-Айрес, Сан-Франциско – поэтому меня послали в Кзыл-Орду. Там, в Средней Азии, я построил свой первый и единственный мост. (Его более точное местонахождение я вам не назову: ведь читатель – это друг, а адрес моего моста я даю только врагам).
Построив первый мост, я написал первую пьесу. По мосту ходить боялись, а на пьесу пошли. Так я променял дороги на драматургию. Может, именно поэтому сейчас так не хватает хороших дорог. (Правда, и хороших пьес тоже).
Шарж В. Романова
Отработав положенный срок, я вернулся в Киев и большую часть своей жизни проводил в поездах Киев-Москва-Киев. Когда же стало не хватать денег на железнодорожные билеты, я с семьёй переехал в столицу на постоянное жительство.
Вначале я сотрудничал с эстрадными артистами, писал для них монологи, сценки, сценарии театрализованных обозрений… Эстрада – моя первая любовь. Как всякая первая, она была не последней. Я постоянно изменял ей: писал пьесы, сценарии кинокомедий, мультфильмов… Но больше всего я любил сочинять рассказы. Будучи человеком сентиментальным, я написал много сатирических рассказов: авторам таких рассказов приходилось часто плакать. За один из этих оплаканных рассказов я получил свою первую международную премию. По недосмотру редакторов, мои рассказы стали регулярно появляться на страницах центральных газет и журналов. Многие из них звучали по Радио и на Телевидении, были инсценированы, экранизированы, переведены на другие языки… Вот тогда-то за мной и закрепилась репутация весёлого писателя. Но, повторяю, это неправда. Просто всю жизнь мне приходилось притворяться весельчаком, бодрым, неунывающим, и чтобы все в это поверили, я писал сатирические и юмористические рассказы. Часть из них мне удалось собрать в сборники и издать. Но не думайте, что это было просто: в те годы юмору был поставлен боевой заслон из натренированных редакторов с авторучками наперевес. Поэтому все мои сборники, пухлые, как буханки, после процеживания сквозь редакторское сито, выходили толщиной в мацу.
Как учил мудрый Экклезиаст: «Время разбрасывать камни – время их собирать». Вот я и собрал в этой книге почти все свои рассказы, и смешные и печальные, и те, что попали в «мацу», и те, которые из неё выпали… Очень надеюсь, что у вас хватит терпения прочитать их… А я буду сопровождать вас во время чтения и подсказывать, где смеяться, а где грустить – читателя нельзя пускать на самотёк.
Если книга вам понравится, хвалите меня, я очень люблю, когда меня хвалят. Если не понравится, ругайте издателей – они к этому привыкли.
Добро пожаловать в мою книжку!
Вас я знаю: вы те немногие, которым иногда удаётся оторваться от интернета и хоть на пару часов остаться один на один со своими прежними, верными друзьями – книгами.
А я – автор этой книги. Меня называют весёлым писателем – не верьте. По своей сути, я очень грустный человек, и единственное смешное в моей жизни – это моя собственная биография. Например, я с детства ненавидел математику, а окончил Киевский Автодорожный институт. (Как я его окончил, рассказывать не стану – это уже не юмор, а фантастика).
Педагоги выдали мне диплом, поздравили себя с моим окончанием и предложили выбрать направление на работу. В те годы существовала такая практика: вас лицемерно спрашивали: «Куда вы хотите?», а потом посылали, куда они хотят. Мне всегда нравились города с двойным названием: Монте-Карло, Буэнос-Айрес, Сан-Франциско – поэтому меня послали в Кзыл-Орду. Там, в Средней Азии, я построил свой первый и единственный мост. (Его более точное местонахождение я вам не назову: ведь читатель – это друг, а адрес моего моста я даю только врагам).
Построив первый мост, я написал первую пьесу. По мосту ходить боялись, а на пьесу пошли. Так я променял дороги на драматургию. Может, именно поэтому сейчас так не хватает хороших дорог. (Правда, и хороших пьес тоже).
Шарж В. Романова
Отработав положенный срок, я вернулся в Киев и большую часть своей жизни проводил в поездах Киев-Москва-Киев. Когда же стало не хватать денег на железнодорожные билеты, я с семьёй переехал в столицу на постоянное жительство.
Вначале я сотрудничал с эстрадными артистами, писал для них монологи, сценки, сценарии театрализованных обозрений… Эстрада – моя первая любовь. Как всякая первая, она была не последней. Я постоянно изменял ей: писал пьесы, сценарии кинокомедий, мультфильмов… Но больше всего я любил сочинять рассказы. Будучи человеком сентиментальным, я написал много сатирических рассказов: авторам таких рассказов приходилось часто плакать. За один из этих оплаканных рассказов я получил свою первую международную премию. По недосмотру редакторов, мои рассказы стали регулярно появляться на страницах центральных газет и журналов. Многие из них звучали по Радио и на Телевидении, были инсценированы, экранизированы, переведены на другие языки… Вот тогда-то за мной и закрепилась репутация весёлого писателя. Но, повторяю, это неправда. Просто всю жизнь мне приходилось притворяться весельчаком, бодрым, неунывающим, и чтобы все в это поверили, я писал сатирические и юмористические рассказы. Часть из них мне удалось собрать в сборники и издать. Но не думайте, что это было просто: в те годы юмору был поставлен боевой заслон из натренированных редакторов с авторучками наперевес. Поэтому все мои сборники, пухлые, как буханки, после процеживания сквозь редакторское сито, выходили толщиной в мацу.
Как учил мудрый Экклезиаст: «Время разбрасывать камни – время их собирать». Вот я и собрал в этой книге почти все свои рассказы, и смешные и печальные, и те, что попали в «мацу», и те, которые из неё выпали… Очень надеюсь, что у вас хватит терпения прочитать их… А я буду сопровождать вас во время чтения и подсказывать, где смеяться, а где грустить – читателя нельзя пускать на самотёк.
Если книга вам понравится, хвалите меня, я очень люблю, когда меня хвалят. Если не понравится, ругайте издателей – они к этому привыкли.
Добро пожаловать в мою книжку!
Идущие на смех
(вместо эпиграфа)
Я люблю первое апреля – это мой праздник. В этот день все редакции вспоминают о юморе, все ищут что-нибудь весёлое и даже в толстых журналах появляются тонкие остроты.
Накануне этого дня в домах писателей-юмористов предгрозовая атмосфера: хозяин ходит мрачный, раздражённый, кричит на жену, топает ногами на детей, в сердцах бьёт посуду, а жена объясняет плачущим детям, что это папочка сочиняет очень смешной рассказ.
В творческих кухнях эстрадных драматургов закипают новые куплеты, пекутся интермедии, вынимаются из рассола старые проверенные остроты. Кто-то перелицовывает зимний анекдот, кто-то обрезает демисезонный фельетон, делая из него шутку-безрукавку. Даже солидные театры иногда откликаются на первоапрельский призыв и ставят актуальные комедии, где режиссеры умирают в актёрах, актёры умирают от смеха, а зрители умирают от тоски. Это о таких спектаклях сказал Чехов: «Если в первом акте висит ружьё – в последнем акте оно должно выстрелить в драматурга».
Первое апреля – это разгул весны, праздник влюблённых. Женщины поют мужчинам серенады, аккомпанируя крышками кастрюль, а мужчины поднимают бокалы за прекрасный пол, за красивые обои, за голубой кафель в ванной и за чудесных женщин, которые всё это украшают.
Весна в квартирах и за окнами. Старушки выводят в скверики пересыпанных нафталином пуделей, а неоднократно холостые туристы дарят весенние цветы горничным и администраторам гостиниц. И летят, летят стаи весенних шуток.
Первого апреля очень хочется открыть школы повышения чувства юмора для тех, кто не умеет или боится смеяться, и учить, учить, учить…
– Растяните губы в стороны и зафиксируйте это положение – оно называется улыбка. Не получается?.. Помогите себе пальцами, вставьте их в уголки рта и тяните в стороны ушей… Ничего, что кожа трещит – она у вас ещё не разработана. Проделывайте это упражнение сперва первого апреля, потом по пятницам и субботам, потом ежедневно. Нет, хохотать вам ещё рано – нельзя давать сразу такую большую нагрузку, надо подготовить организм!
Я люблю первое апреля. Что бы неприятного мне не сообщили в этот день, я не верю – знаю, что это розыгрыш. Когда в высоких правительственных кругах перед первым апреля заявили, что уже можно прожить на пенсию, я рассмеялся, я знал, что это они так шутят. Правда, шутка затянулась, то же самое повторили и второго апреля, и третьего, но это, очевидно, потому, что они не смотрят в календарь, не знают, что День Смеха уже прошел.
В День Смеха можно смеяться над дураками, круглыми, дремучими, стоеросовыми. Можно смеяться во весь голос, и они не помешают, они будут молчать, чтобы себя не выдать, ведь у дураков чувство самосохранения очень сильно развито: «Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибёт», «Что с дурака спрашивать», «Дуракам закон не писан»… Видите, какие они для себя удобные поговорки придумали?! Они нарушают законы, а с них не спрашивают. Они дают дурацкие указания, а расшибают лбы те, кто эти указания выполняют. Выходит, дураки – не такие уж дураки, а вот умные… Впрочем, можно смеяться и над умными – в отличие от дураков, умные понимают юмор.
Я люблю первое апреля – это мой праздник, это праздник всех моих коллег. Сегодня нас наперебой приглашают в клубы и компании, нами «угощают» сотрудников и друзей. Сегодня на эстрадах, на телеэкранах, в учреждениях, за дружескими столами солируют румяные юмористы и грустноглазые сатирики, бойкие и застенчивые, златоустые и косноязычные, маститые и начинающие. Это наш день – мы заполняем его весельем и радостью, мы утоляем печаль и разгоняем грусть, мы заряжаем людей солнечной энергией смеха. Как хочется расширить границы этого праздника, объявить Неделю Смеха, Месяц Смеха, Год Смеха… «Человечество смеясь расстаётся со своим прошлым». Чтобы идти в Будущее, надо уметь смеяться. И надо уметь смешить.
Обличители и пересмешники, донкихоты и уленшпигели, шуты и скоморохи, паяцы и клоуны – сегодня вы становитесь на круглошуточное дежурство. Да хватит у вас сил и терпения, да не оскудеет ваша любовь к людям!
Да здравствует наш веселый весенний праздник!
Идущие на смех приветствуют тебя!
Накануне этого дня в домах писателей-юмористов предгрозовая атмосфера: хозяин ходит мрачный, раздражённый, кричит на жену, топает ногами на детей, в сердцах бьёт посуду, а жена объясняет плачущим детям, что это папочка сочиняет очень смешной рассказ.
В творческих кухнях эстрадных драматургов закипают новые куплеты, пекутся интермедии, вынимаются из рассола старые проверенные остроты. Кто-то перелицовывает зимний анекдот, кто-то обрезает демисезонный фельетон, делая из него шутку-безрукавку. Даже солидные театры иногда откликаются на первоапрельский призыв и ставят актуальные комедии, где режиссеры умирают в актёрах, актёры умирают от смеха, а зрители умирают от тоски. Это о таких спектаклях сказал Чехов: «Если в первом акте висит ружьё – в последнем акте оно должно выстрелить в драматурга».
Первое апреля – это разгул весны, праздник влюблённых. Женщины поют мужчинам серенады, аккомпанируя крышками кастрюль, а мужчины поднимают бокалы за прекрасный пол, за красивые обои, за голубой кафель в ванной и за чудесных женщин, которые всё это украшают.
Весна в квартирах и за окнами. Старушки выводят в скверики пересыпанных нафталином пуделей, а неоднократно холостые туристы дарят весенние цветы горничным и администраторам гостиниц. И летят, летят стаи весенних шуток.
Первого апреля очень хочется открыть школы повышения чувства юмора для тех, кто не умеет или боится смеяться, и учить, учить, учить…
– Растяните губы в стороны и зафиксируйте это положение – оно называется улыбка. Не получается?.. Помогите себе пальцами, вставьте их в уголки рта и тяните в стороны ушей… Ничего, что кожа трещит – она у вас ещё не разработана. Проделывайте это упражнение сперва первого апреля, потом по пятницам и субботам, потом ежедневно. Нет, хохотать вам ещё рано – нельзя давать сразу такую большую нагрузку, надо подготовить организм!
Я люблю первое апреля. Что бы неприятного мне не сообщили в этот день, я не верю – знаю, что это розыгрыш. Когда в высоких правительственных кругах перед первым апреля заявили, что уже можно прожить на пенсию, я рассмеялся, я знал, что это они так шутят. Правда, шутка затянулась, то же самое повторили и второго апреля, и третьего, но это, очевидно, потому, что они не смотрят в календарь, не знают, что День Смеха уже прошел.
В День Смеха можно смеяться над дураками, круглыми, дремучими, стоеросовыми. Можно смеяться во весь голос, и они не помешают, они будут молчать, чтобы себя не выдать, ведь у дураков чувство самосохранения очень сильно развито: «Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибёт», «Что с дурака спрашивать», «Дуракам закон не писан»… Видите, какие они для себя удобные поговорки придумали?! Они нарушают законы, а с них не спрашивают. Они дают дурацкие указания, а расшибают лбы те, кто эти указания выполняют. Выходит, дураки – не такие уж дураки, а вот умные… Впрочем, можно смеяться и над умными – в отличие от дураков, умные понимают юмор.
Я люблю первое апреля – это мой праздник, это праздник всех моих коллег. Сегодня нас наперебой приглашают в клубы и компании, нами «угощают» сотрудников и друзей. Сегодня на эстрадах, на телеэкранах, в учреждениях, за дружескими столами солируют румяные юмористы и грустноглазые сатирики, бойкие и застенчивые, златоустые и косноязычные, маститые и начинающие. Это наш день – мы заполняем его весельем и радостью, мы утоляем печаль и разгоняем грусть, мы заряжаем людей солнечной энергией смеха. Как хочется расширить границы этого праздника, объявить Неделю Смеха, Месяц Смеха, Год Смеха… «Человечество смеясь расстаётся со своим прошлым». Чтобы идти в Будущее, надо уметь смеяться. И надо уметь смешить.
Обличители и пересмешники, донкихоты и уленшпигели, шуты и скоморохи, паяцы и клоуны – сегодня вы становитесь на круглошуточное дежурство. Да хватит у вас сил и терпения, да не оскудеет ваша любовь к людям!
Да здравствует наш веселый весенний праздник!
Идущие на смех приветствуют тебя!
Мозги набекрень
ОТ АВТОРА: Итак, переходим к первой главе. Я заполнил её короткими притчами и мини-рассказами – для разгона. Все они не очень реалистичны, парадоксальны, иногда даже абсурдны… Честно говоря, мне скучно среди людей с «очень правильно поставленными» мозгами – обожаю тех, у кого они чуть-чуть набекрень!
Знаки препинания
Человек потерял запятую, стал бояться сложных предложений, искал фразы попроще. За несложными фразами пришли несложные мысли.
Потом он потерял знак восклицательный и начал говорить тихо, ровно, с одной интонацией. Его уже ничто не радовало и не возмущало, он ко всему относился без эмоций.
Затем он потерял знак вопросительный и перестал задавать вопросы, никакие события не вызывали его любопытства, где бы они не происходили: в космосе, на земле или даже в собственной квартире.
Ещё через пару лет он потерял двоеточие и перестал объяснять свои поступки.
К концу жизни у него остались только кавычки. Он не высказывал ни одной собственной мысли, всё время кого-нибудь цитировал. Так он совсем разучился мыслить и дошёл до точки.
Берегите знаки препинания.
Потом он потерял знак восклицательный и начал говорить тихо, ровно, с одной интонацией. Его уже ничто не радовало и не возмущало, он ко всему относился без эмоций.
Затем он потерял знак вопросительный и перестал задавать вопросы, никакие события не вызывали его любопытства, где бы они не происходили: в космосе, на земле или даже в собственной квартире.
Ещё через пару лет он потерял двоеточие и перестал объяснять свои поступки.
К концу жизни у него остались только кавычки. Он не высказывал ни одной собственной мысли, всё время кого-нибудь цитировал. Так он совсем разучился мыслить и дошёл до точки.
Берегите знаки препинания.
Подземный переход
На нашей улице строили подземный переход. Всю улицу перерыли. Движение перекрыли. Троллейбус в сторону отвели.
Наконец, закончили и устроили торжественное открытие. Оркестр пригласили. Ленточку у входа натянули.
И тут вдруг выяснилось, что выхода из-под земли нет, забыли сделать: очень торопились сдать объект досрочно.
Ну, комиссия, конечно, строителей пожурила, но не лишать же весь коллектив премии. Да и опять же – оркестр уже приглашён, ленточка натянута. Решили торжества не омрачать, переход принять, а отсутствующий выход внести в акт недоделок.
Оркестр грянул марш, ленточку перерезали, и народ хлынул вниз, в переход.
Правда, нашлись нытики, которые не хотели акт подписывать, мол, как же так: переход без выхода. Но председатель комиссии дал им достойную отповедь:
– Вы что, в инициативу наших людей не верите?.. Если понадобится – найдут выход!
Переход этот по сей день работает. Миллионы людей туда входят и, представьте себе, как-то выходят. Так что председатель комиссии оказался прав: надо верить в творческую инициативу!
Наконец, закончили и устроили торжественное открытие. Оркестр пригласили. Ленточку у входа натянули.
И тут вдруг выяснилось, что выхода из-под земли нет, забыли сделать: очень торопились сдать объект досрочно.
Ну, комиссия, конечно, строителей пожурила, но не лишать же весь коллектив премии. Да и опять же – оркестр уже приглашён, ленточка натянута. Решили торжества не омрачать, переход принять, а отсутствующий выход внести в акт недоделок.
Оркестр грянул марш, ленточку перерезали, и народ хлынул вниз, в переход.
Правда, нашлись нытики, которые не хотели акт подписывать, мол, как же так: переход без выхода. Но председатель комиссии дал им достойную отповедь:
– Вы что, в инициативу наших людей не верите?.. Если понадобится – найдут выход!
Переход этот по сей день работает. Миллионы людей туда входят и, представьте себе, как-то выходят. Так что председатель комиссии оказался прав: надо верить в творческую инициативу!
Смелое начинание
Водном учреждении ввели такое новшество: устраивать похороны живым сотрудникам. Чтоб люди при жизни о себе доброе слово услышали. Причём, церемонию соблюдали полностью, от начала до конца. Оркестр приглашали, венки заказывали: «Дорогому», «Любимому», «Незабвенному». В газетах сообщения помещали, мол, и руководство, и весь коллектив выражают глубокую радость, что живёт и работает такой-то сотрудник. На похоронах прощальные речи говорили: «Выдающийся специалист!», «Прекрасный семьянин!», «Любящий отец!»… Деньги семье выдавали, которые обычно на настоящие похороны берегут.
Ну, конечно, родители расчувствуются и плачут, дети радуются, жена гордится, а сам покойник счастлив, увенчан и живёт ещё много, много лет. В этом учреждении вообще смертность прекратилась, когда всех опанихидили.
Но однажды к ним на службу поступил новый сотрудник. Поступил, неделю поработал и умер. И хотя его мало знали, но похороны устроили от души, как живому: венки, оркестр, прощальные речи: «Дорогой!.. Любимый!.. Единственный!..» И что вы думаете? Не выдержал: встал, улыбнулся и вышел на работу – не смог с таким коллективом расстаться!
Так что, как выяснилось, доброе слово и покойникам приятно.
Ну, конечно, родители расчувствуются и плачут, дети радуются, жена гордится, а сам покойник счастлив, увенчан и живёт ещё много, много лет. В этом учреждении вообще смертность прекратилась, когда всех опанихидили.
Но однажды к ним на службу поступил новый сотрудник. Поступил, неделю поработал и умер. И хотя его мало знали, но похороны устроили от души, как живому: венки, оркестр, прощальные речи: «Дорогой!.. Любимый!.. Единственный!..» И что вы думаете? Не выдержал: встал, улыбнулся и вышел на работу – не смог с таким коллективом расстаться!
Так что, как выяснилось, доброе слово и покойникам приятно.
Сплетни
Дом был новый. Не дом, а красавец: высокий, чистый, облицованный белой плиткой. С балконами. И жильцы в него вселились приветливые и весёлые. Пока дом строили, они по субботам и воскресеньям приходили на стройку, помогали строителям и очень подружились. Новоселье справляли все вместе, ходили по квартирам, поздравляли друг друга. Словом, не дом, а одна семья.
И вдруг по парадному поползли сплетни.
Сперва их было всего две. Когда жильцы втаскивали вещи, сплетни проскользнули между мебелью, юркнули в подвал и притаились. Потом они выползли в парадное и поселились за батареей. Здесь они стали размножаться. Каждая порождала ещё несколько. Сплетен становилось всё больше и больше. Сперва они выползали только ночью, шуршали по углам и закоулкам. Потом обнаглели, стали выползать и днём, расползлись по всем этажам и квартирам. Они проникали сквозь щели, сквозь вентиляционные ходы, сквозь замочные скважины. Жить стало невозможно. Куда ни пойдёшь, всюду натыкаешься на сплетни: в подъезде, в лифте, даже в собственной спальне. Соседи перестали разговаривать друг с другом, мужья поссорились с жёнами, дети – с родителями.
Наконец, жильцы собрали общее собрание и стали совещаться: что делать? Пригласили опытного старичка из санэпидстанции. Старичок осмотрел дом, выслушал всех и изрёк:
– Уже ничем помочь нельзя. Дом насквозь заражён сплетнями. Его надо сносить.
– А нам что делать? – спросили жильцы.
– Строить новый дом.
Погоревали люди, да делать нечего. Собрали деньги, организовали кооператив, снова работали по субботам и воскресеньям – помогали строителям. И построили новый дом. Не дом, а красавец, краше прежнего: ещё выше, ещё белее. С лоджиями.
Вселялись дружно, весело, с песнями и шутками. Завезли мебель, втащили чемоданы.
И тут в парадное вползли две сплетни…
И вдруг по парадному поползли сплетни.
Сперва их было всего две. Когда жильцы втаскивали вещи, сплетни проскользнули между мебелью, юркнули в подвал и притаились. Потом они выползли в парадное и поселились за батареей. Здесь они стали размножаться. Каждая порождала ещё несколько. Сплетен становилось всё больше и больше. Сперва они выползали только ночью, шуршали по углам и закоулкам. Потом обнаглели, стали выползать и днём, расползлись по всем этажам и квартирам. Они проникали сквозь щели, сквозь вентиляционные ходы, сквозь замочные скважины. Жить стало невозможно. Куда ни пойдёшь, всюду натыкаешься на сплетни: в подъезде, в лифте, даже в собственной спальне. Соседи перестали разговаривать друг с другом, мужья поссорились с жёнами, дети – с родителями.
Наконец, жильцы собрали общее собрание и стали совещаться: что делать? Пригласили опытного старичка из санэпидстанции. Старичок осмотрел дом, выслушал всех и изрёк:
– Уже ничем помочь нельзя. Дом насквозь заражён сплетнями. Его надо сносить.
– А нам что делать? – спросили жильцы.
– Строить новый дом.
Погоревали люди, да делать нечего. Собрали деньги, организовали кооператив, снова работали по субботам и воскресеньям – помогали строителям. И построили новый дом. Не дом, а красавец, краше прежнего: ещё выше, ещё белее. С лоджиями.
Вселялись дружно, весело, с песнями и шутками. Завезли мебель, втащили чемоданы.
И тут в парадное вползли две сплетни…
Это моя монета
День был жаркий и я прямо с работы купаться пошёл. Раздеваться стал, и тут у меня из кармана монета выпала, десять копеек, и в песок зарылась. Разгрёб я песок, чтоб монету найти, а её не видно. Не пропадать же – сбегал домой, взял лопату и стал копать. Копаю, копаю, смотрю – песок кончился. А под ним земля, жирная, как масло. Взял щепотку, растёр пальцами – да это же чернозём! И пласт солидный, метра полтора. Вот так находка! У нас никто и не подозревает. Это ж какие урожаи можно собирать – все соседи ахнут, тысячи рублей чистой прибыли! Надо поскорей людей обрадовать!..
А потом вспомнил про свои десять копеек и подумал: э, нет! Придёт трактор, всю землю перепашет, тогда мне своей монеты вовек не сыскать.
Собрал я чернозём, бросил его в воду, чтоб не нашли, и дальше рою. Вдруг лопата обо что-то звякнула. Снял я слой земли, смотрю: крыша. Рядом другая, третья. Стал дальше рыть – дома появились, дворцы, улицы… Дома из мрамора, тротуары мозаикой выложены, а вдоль улиц фигуры стоят, мужики и бабы, в чем мать родила. Понял я, что до древнего города докопался, неизвестную цивилизацию отрыл! Вот будет радости в учёном мире! Понаедут со всех стран академики, понапишут трудов – как наука обогатится! И не только наука! Сюда ещё туристов пускать будем, по древним тротуарам водить, древние фигуры показывать. И жить им есть где: древние дома под гостиницы переделаем. Это ж деньги рекой потекут, сотни тысяч долларов!..
С этими мыслями я бронзовые фигуры опрокидываю, пергаментные книги разбрасываю, серебряные кувшины переворачиваю – нигде своих десяти копеек найти не могу. А если ещё учёные понапрутся, туристы туда-сюда шастать начнут – тогда мне своей монеты вовек не сыскать!
Подумал я так и давай быстро-быстро древний город забрасывать. Забросал, затоптал, песочком присыпал, чтоб следов не осталось, и дальше рою. Вдруг прямо из-под лопаты фонтан забил. Батюшки – нефть! И так сильно бьёт, будто трубу прорвало. Вот так удача! Вот так открытие! Её ищут, а она тут, под ногами! Это ж миллионы долларов для страны! Надо скорей в газеты сообщить.
А потом думаю, ну да! Понаставят здесь вышек, вокруг них новый город вырастет. Железную дорогу подведут, аэродром построят – тогда мне своей монеты никогда не найти!
Заткнул я фонтан, а сверху ещё камешками присыпал, и домой пошёл, отдыхать, сил набираться.
Завтра на работу не пойду, достану экскаватор, всю землю перерою, но свои десять копеек непременно добуду!
А потом вспомнил про свои десять копеек и подумал: э, нет! Придёт трактор, всю землю перепашет, тогда мне своей монеты вовек не сыскать.
Собрал я чернозём, бросил его в воду, чтоб не нашли, и дальше рою. Вдруг лопата обо что-то звякнула. Снял я слой земли, смотрю: крыша. Рядом другая, третья. Стал дальше рыть – дома появились, дворцы, улицы… Дома из мрамора, тротуары мозаикой выложены, а вдоль улиц фигуры стоят, мужики и бабы, в чем мать родила. Понял я, что до древнего города докопался, неизвестную цивилизацию отрыл! Вот будет радости в учёном мире! Понаедут со всех стран академики, понапишут трудов – как наука обогатится! И не только наука! Сюда ещё туристов пускать будем, по древним тротуарам водить, древние фигуры показывать. И жить им есть где: древние дома под гостиницы переделаем. Это ж деньги рекой потекут, сотни тысяч долларов!..
С этими мыслями я бронзовые фигуры опрокидываю, пергаментные книги разбрасываю, серебряные кувшины переворачиваю – нигде своих десяти копеек найти не могу. А если ещё учёные понапрутся, туристы туда-сюда шастать начнут – тогда мне своей монеты вовек не сыскать!
Подумал я так и давай быстро-быстро древний город забрасывать. Забросал, затоптал, песочком присыпал, чтоб следов не осталось, и дальше рою. Вдруг прямо из-под лопаты фонтан забил. Батюшки – нефть! И так сильно бьёт, будто трубу прорвало. Вот так удача! Вот так открытие! Её ищут, а она тут, под ногами! Это ж миллионы долларов для страны! Надо скорей в газеты сообщить.
А потом думаю, ну да! Понаставят здесь вышек, вокруг них новый город вырастет. Железную дорогу подведут, аэродром построят – тогда мне своей монеты никогда не найти!
Заткнул я фонтан, а сверху ещё камешками присыпал, и домой пошёл, отдыхать, сил набираться.
Завтра на работу не пойду, достану экскаватор, всю землю перерою, но свои десять копеек непременно добуду!
Летучий кот
Кот охотился на мышей, всех их переловил и стал охотиться на летучих мышей. Для этого ему пришлось научиться летать – так он стал летучим котом.
Увы, наши взлёты часто зависят от питания.
Увы, наши взлёты часто зависят от питания.
Всех на прокат
Вот классные времена настали: девушки по сопровождению, стриптизёры на дом!.. А недавно придумал кто-то открыть в каждом районе пункт по прокату родственников. Бери кого хочешь: жену, мужа, папу, маму, брата… Как телевизор или машину! Это же очень выгодно – за их качество отвечают прокатчики, даже запчасти бесплатно меняют. И ещё есть такая услуга: выплатишь всю стоимость – оставляют тебе насовсем.
Ну, конечно, в первую очередь, все хватают детей. А чего не брать? Получаешь готового, с гарантией. Дети – дефицит, на них надо записываться в очередь или искать ход к заведующему… Неплохой спрос на мужей до сорока лет, старших братьев, незамужних сестер… А вот родителей – не хотят. Их и рекламировали и цены на них снижали – плохо расходятся. Залежалый товар. Зато охотно берут дедушек и бабушек – во-первых, модно: старина, а во-вторых, есть кому за детьми смотреть. Их выдают сразу в комплекте: дед, баба и внучек.
А организовано всё по высшему классу: приходишь, к примеру, за женой, смотришь образцы, год выпуска, технические данные… Выбираешь подходящую модель, получаешь инструкцию пользования, расписываешься, делаешь первый взнос – и тебе её доставляют на дом.
В первый месяц техник каждый день навещает, подкручивает, настраивает, регулирует напряжение. Если испортилась, забирают и привозят новую. Умные люди за месяц до окончания срока проката специально находят недостатки, пишут жалобы и требуют новый экземпляр… И правильно делают! Зачем со старьём возиться, когда вокруг столько новых усовершенствованных моделей!
Честно говоря, я тоже хочу жену поменять. Взял новенькую, широкоформатную, безотказную, по десять часов в день работала, не выключалась – а сейчас, то одна деталь летит, то другая… Контакт нарушился, что-то перегорело… Была цветная – стала чёрно-белая… Говорит, неправильно ты меня эксплуатируешь… Чепуха! Если б качественно сделали, любую эксплуатацию выдержала бы!.. Эх, достать бы новенькую, последнего выпуска, в импортной упаковке!..
Стою я в гостиной, мечтаю, – вдруг жена входит и с ней два грузчика.
– Это за тобой, – говорит, – я тебя меняю. Всё хрипишь, кашляешь, дёргаешься, а пользы уже никакой. Я себе нового присмотрела: и звук хороший, и нагревается быстро, и все приборы работают нормально!
И понесли меня в утильсырьё.
Ну, конечно, в первую очередь, все хватают детей. А чего не брать? Получаешь готового, с гарантией. Дети – дефицит, на них надо записываться в очередь или искать ход к заведующему… Неплохой спрос на мужей до сорока лет, старших братьев, незамужних сестер… А вот родителей – не хотят. Их и рекламировали и цены на них снижали – плохо расходятся. Залежалый товар. Зато охотно берут дедушек и бабушек – во-первых, модно: старина, а во-вторых, есть кому за детьми смотреть. Их выдают сразу в комплекте: дед, баба и внучек.
А организовано всё по высшему классу: приходишь, к примеру, за женой, смотришь образцы, год выпуска, технические данные… Выбираешь подходящую модель, получаешь инструкцию пользования, расписываешься, делаешь первый взнос – и тебе её доставляют на дом.
В первый месяц техник каждый день навещает, подкручивает, настраивает, регулирует напряжение. Если испортилась, забирают и привозят новую. Умные люди за месяц до окончания срока проката специально находят недостатки, пишут жалобы и требуют новый экземпляр… И правильно делают! Зачем со старьём возиться, когда вокруг столько новых усовершенствованных моделей!
Честно говоря, я тоже хочу жену поменять. Взял новенькую, широкоформатную, безотказную, по десять часов в день работала, не выключалась – а сейчас, то одна деталь летит, то другая… Контакт нарушился, что-то перегорело… Была цветная – стала чёрно-белая… Говорит, неправильно ты меня эксплуатируешь… Чепуха! Если б качественно сделали, любую эксплуатацию выдержала бы!.. Эх, достать бы новенькую, последнего выпуска, в импортной упаковке!..
Стою я в гостиной, мечтаю, – вдруг жена входит и с ней два грузчика.
– Это за тобой, – говорит, – я тебя меняю. Всё хрипишь, кашляешь, дёргаешься, а пользы уже никакой. Я себе нового присмотрела: и звук хороший, и нагревается быстро, и все приборы работают нормально!
И понесли меня в утильсырьё.
Второе убийство
По коридору университета взволнованно прохаживался смуглолицый курчавый паренёк. За дверью заседала приёмная комиссия филологического факультета.
Вот оттуда выскочил здоровенный узколобый детина. Курчавый бросился к нему:
– Ну, как?
– Нормально. Приняли. Ведь я – мастер спорта по штанге.
Вслед за детиной выпорхнула девушка в модных рваных джинсах.
– Прошли?
– А как же! Ведь мой папа спонсировал ремонт этого корпуса. Наконец, настала очередь курчавого. С замиранием сердца он переступил порог аудитории.
– Имя?.. Фамилия?.. – не поднимая глаз, спросил председательствующий.
– Пушкин… Александр Сергеевич.
– Плохи ваши дела, молодой человек. Ваше сочинение «Евгений Онегин» очень старомодно: «… Но я другому отдана и буду век ему верна…». Ну, кто это сегодня станет читать?.. Да и сериала из него не сделаешь: всего одно убийство.
– Но… Мои литературные начинания понравились Державину… И Жуковский говорил…
– Они у нас уже давно уволены по сокращению штатов… Увы, молодой человек, на бюджетном отделении все места заняты. Хотите попробовать на платное?..
Паренёк замялся. Ему было очень неловко, стыдно, но он всё же выдавил из себя:
– Я сейчас нигде не служу… перебиваюсь стихами… стеснён в средствах… Но мне обещали хорошо оплачиваемую работу… Камер-юнкером…
– Вот тогда и приходите. А пока, увы!.. – И председательствующий зачитал выписку из протокола. – «Пушкину, Александру Сергеевичу, в принятии на филологический факультет отказать. Председатель приёмной комиссии – Дантес».
Пушкин упал, как подстреленный.
Вот оттуда выскочил здоровенный узколобый детина. Курчавый бросился к нему:
– Ну, как?
– Нормально. Приняли. Ведь я – мастер спорта по штанге.
Вслед за детиной выпорхнула девушка в модных рваных джинсах.
– Прошли?
– А как же! Ведь мой папа спонсировал ремонт этого корпуса. Наконец, настала очередь курчавого. С замиранием сердца он переступил порог аудитории.
– Имя?.. Фамилия?.. – не поднимая глаз, спросил председательствующий.
– Пушкин… Александр Сергеевич.
– Плохи ваши дела, молодой человек. Ваше сочинение «Евгений Онегин» очень старомодно: «… Но я другому отдана и буду век ему верна…». Ну, кто это сегодня станет читать?.. Да и сериала из него не сделаешь: всего одно убийство.
– Но… Мои литературные начинания понравились Державину… И Жуковский говорил…
– Они у нас уже давно уволены по сокращению штатов… Увы, молодой человек, на бюджетном отделении все места заняты. Хотите попробовать на платное?..
Паренёк замялся. Ему было очень неловко, стыдно, но он всё же выдавил из себя:
– Я сейчас нигде не служу… перебиваюсь стихами… стеснён в средствах… Но мне обещали хорошо оплачиваемую работу… Камер-юнкером…
– Вот тогда и приходите. А пока, увы!.. – И председательствующий зачитал выписку из протокола. – «Пушкину, Александру Сергеевичу, в принятии на филологический факультет отказать. Председатель приёмной комиссии – Дантес».
Пушкин упал, как подстреленный.
Качай его
Возникла у меня одна интересная идея.
Пришел я в наше министерство, вышел на трибуну и говорю:
– Братцы! Честное слово, придумал!
Все обрадовались, закричали: «Качай его!»
И начали качать.
Сначала я просил, чтоб перестали, не нравилось это мне. Затем взлетал молча, всем видом показывая, что недоволен. А потом ничего, привык. Квартирку мне подбросили, денег подкинули – стал качаться с удовольствием.
Те, кто меня качали, постепенно менялись: заканчивали колледжи, академии, университеты, организовывали свои фирмы, уходили на пенсии. На их место приходили новые, подхватывали, качали дальше.
Прошли годы. Стало мне скучно одному. Решил жениться. Вижу рядом, в соседнем министерстве, какую-то особу женского пола качают. Лица не рассмотрел, да и не в лице счастье. Главное – до моего уровня долетает. Я ей на лету предложение сделал, она, пролетая, ответила согласием. Тут же, на должной высоте, и сын родился. Качаемся втроём. Сын иногда на Землю спускается, в школу ходит. Он нам новости приносит о друзьях, родителях, сослуживцах: кто умер, кто женился, кто новую квартиру купил. А мне это уже не интересно: отвык я от Земли, оторвался.
Как-то сын спрашивает:
– Папа, а за что нас качают, за какие заслуги?
А я уже и сам не знаю. Знаю, что когда-то что-то придумал, а что – хоть убей, не помню.
И вдруг – полный крах.
То ли мои мысли подслушали, то ли команда какая была – только однажды, в очередной раз, подкинули меня вверх, а поймать не поймали. Рухнул я с высоты на прежнее рабочее место. Сижу весь в синяках среди обломков старого быта. Вокруг все каким-то делом заняты, а я ничего не умею, все позабыл. Решил поскорей снова что-нибудь придумать, чтоб опять качать начали. Напряг мозги, так, что череп затрещал – ни одна мысль в голову не лезет. Понял я, что не бывать мне больше на высоте. Что же теперь делать, чем заниматься? Ведь ни работать я уже не могу, ни думать не умею. И вдруг осенило: раз самого уже не качают – пойду других качать. А что? Как-никак тоже работа!
Пришел я в наше министерство, вышел на трибуну и говорю:
– Братцы! Честное слово, придумал!
Все обрадовались, закричали: «Качай его!»
И начали качать.
Сначала я просил, чтоб перестали, не нравилось это мне. Затем взлетал молча, всем видом показывая, что недоволен. А потом ничего, привык. Квартирку мне подбросили, денег подкинули – стал качаться с удовольствием.
Те, кто меня качали, постепенно менялись: заканчивали колледжи, академии, университеты, организовывали свои фирмы, уходили на пенсии. На их место приходили новые, подхватывали, качали дальше.
Прошли годы. Стало мне скучно одному. Решил жениться. Вижу рядом, в соседнем министерстве, какую-то особу женского пола качают. Лица не рассмотрел, да и не в лице счастье. Главное – до моего уровня долетает. Я ей на лету предложение сделал, она, пролетая, ответила согласием. Тут же, на должной высоте, и сын родился. Качаемся втроём. Сын иногда на Землю спускается, в школу ходит. Он нам новости приносит о друзьях, родителях, сослуживцах: кто умер, кто женился, кто новую квартиру купил. А мне это уже не интересно: отвык я от Земли, оторвался.
Как-то сын спрашивает:
– Папа, а за что нас качают, за какие заслуги?
А я уже и сам не знаю. Знаю, что когда-то что-то придумал, а что – хоть убей, не помню.
И вдруг – полный крах.
То ли мои мысли подслушали, то ли команда какая была – только однажды, в очередной раз, подкинули меня вверх, а поймать не поймали. Рухнул я с высоты на прежнее рабочее место. Сижу весь в синяках среди обломков старого быта. Вокруг все каким-то делом заняты, а я ничего не умею, все позабыл. Решил поскорей снова что-нибудь придумать, чтоб опять качать начали. Напряг мозги, так, что череп затрещал – ни одна мысль в голову не лезет. Понял я, что не бывать мне больше на высоте. Что же теперь делать, чем заниматься? Ведь ни работать я уже не могу, ни думать не умею. И вдруг осенило: раз самого уже не качают – пойду других качать. А что? Как-никак тоже работа!
Сквозь стенку
Наконец, мы из коммуналки выбрались – квартиру купили. На совсем новую денег не хватило, купили в старой пятиэтажке. Маленькая квартирка, но светлая: к нам солнце сквозь дырки в крыше проникает, загораем, не выходя из дому. Но не думайте, что у нас жарко. Нет! Квартирка прохладная, ветер сквозь стенки продувает, кондиционер не нужен. А то, что в полу дырки имеются, так это даже хорошо: мы через них по утрам перепрыгиваем, вместо зарядки.
Очень мы этой квартирке рады, покидать не хочется. Поэтому решили встречать Новый год дома, всей семьёй у телевизора. Но не повезло: только началась новогодняя передача, исчез звук. Дочь антенну проверяет, сын по верху ладонью похлопывает – ничего не помогает: на экране Максим Галкин рот открывает, а звука нет. Жена чуть не в слёзы, а я спокоен.
– Ничего страшного, – говорю, – это он Орбакайте пародирует, – и соседу в стенку стучу. – Лёва, – прошу, – сделай у себя звук погромче.
Через секунду все радостно заулыбались – мы у себя Галкина видим, а из-за стенки его голос звучит.
– Спасибо, – говорю, – Лёва, хорошего тебе Нового года!
– Хорошего мало, – отвечает сосед, – потому как в моём телевизоре экран погас.
– Выходит, у меня телевизор оглох, а у тебя ослеп, – смеюсь я. – Ничего! Услуга за услугу. Я у себя смотрю, а у тебя слушаю. А ты – у себя слушай, а что происходит на экране, я тебе буду сообщать. Значит, так: Галкин закончил, появился Киркоров, выводит Пугачеву… Галкин не доволен, руками машет…
– Погоди надрываться, – останавливает меня Лёва, – я и так ваш телевизор вижу сквозь стенку, только смутно, что-то мешает.
– Наверное, ковёр, – догадался я. – Недавно купили, плотный, сантиметра четыре толщиной, ручной работы…
– Зачем вам такой толстый?
– Вы поздно ложитесь, а мы рано. От вас сквозь стенку свет бьёт, а жена не может спать при свете.
Сняли мы ковёр и повернули телевизор экраном к стенке.
– А теперь как?
– Лучше. Только обидно, что цвет искажает: изображение – чёрно-белое.
– Наверное, стена даёт оптический эффект – её лет десять не белили.
– Простите, что мы к вам спинами сидим, – извинилась жена.
– Ничего, ничего! Только экран не заслоняйте.
Вот так мы все вместе и передачей насладились и Новый год встретили.
А назавтра решили послать благодарность строительной фирме, которая строила эти квартиры. Я написал, а Лёва подпись подмахнул. Сквозь стенку.
Очень мы этой квартирке рады, покидать не хочется. Поэтому решили встречать Новый год дома, всей семьёй у телевизора. Но не повезло: только началась новогодняя передача, исчез звук. Дочь антенну проверяет, сын по верху ладонью похлопывает – ничего не помогает: на экране Максим Галкин рот открывает, а звука нет. Жена чуть не в слёзы, а я спокоен.
– Ничего страшного, – говорю, – это он Орбакайте пародирует, – и соседу в стенку стучу. – Лёва, – прошу, – сделай у себя звук погромче.
Через секунду все радостно заулыбались – мы у себя Галкина видим, а из-за стенки его голос звучит.
– Спасибо, – говорю, – Лёва, хорошего тебе Нового года!
– Хорошего мало, – отвечает сосед, – потому как в моём телевизоре экран погас.
– Выходит, у меня телевизор оглох, а у тебя ослеп, – смеюсь я. – Ничего! Услуга за услугу. Я у себя смотрю, а у тебя слушаю. А ты – у себя слушай, а что происходит на экране, я тебе буду сообщать. Значит, так: Галкин закончил, появился Киркоров, выводит Пугачеву… Галкин не доволен, руками машет…
– Погоди надрываться, – останавливает меня Лёва, – я и так ваш телевизор вижу сквозь стенку, только смутно, что-то мешает.
– Наверное, ковёр, – догадался я. – Недавно купили, плотный, сантиметра четыре толщиной, ручной работы…
– Зачем вам такой толстый?
– Вы поздно ложитесь, а мы рано. От вас сквозь стенку свет бьёт, а жена не может спать при свете.
Сняли мы ковёр и повернули телевизор экраном к стенке.
– А теперь как?
– Лучше. Только обидно, что цвет искажает: изображение – чёрно-белое.
– Наверное, стена даёт оптический эффект – её лет десять не белили.
– Простите, что мы к вам спинами сидим, – извинилась жена.
– Ничего, ничего! Только экран не заслоняйте.
Вот так мы все вместе и передачей насладились и Новый год встретили.
А назавтра решили послать благодарность строительной фирме, которая строила эти квартиры. Я написал, а Лёва подпись подмахнул. Сквозь стенку.