Страница:
Александр Кошкин, Евгений Зубарев
Штурмовик
Часть первая
Афганистан
Глава первая
Не бойся!
Я сидел за штурвалом «СУ-25» – ладного, живучего, надежного, но не очень комфортабельного штурмовика. В кабинах советских боевых машин установлены очень жесткие кресла. И не потому, что конструкторы звери, – напротив, так выражается забота инженеров о летчиках. Если ты расслабленно сидишь на мягком, как какой-нибудь гражданский валенок, то выстрел системы катапультирования прямо в твой расслабленный копчик приводит к перелому позвоночника. А с переломанным позвоночником возвращаться на землю даже под куполом парашютной системы не очень комфортно. Поэтому конструкторы предусмотрели для пилотов «СУ-25» крайне жесткие кресла – чтоб сохранить в целости наш копчик и заодно жизнь.
Поэтому я сидел в кресле своего штурмовика очень прямо и настороженно – последние несколько лет я иначе в креслах и не сиживал.
А летел я над озером Суруби, что расположено к востоку от Кабула, к ущелью в районе Кадаши. На «удар возмездия».
Час назад мое звено работало в этом ущелье вместе с группой капитана Фабра из 378-го отдельного штурмового авиаполка. И на выходе из атаки капитана сняли «Стингером».
Я сам той атаки не видел, мы следом за ними шли с пятиминутным интервалом. Но по рации все слышал хорошо – как он сообщил, что подбит, как ему кричат «прыгай!», а он отвечал, что попробует дотянуть до Кабула. Я, в общем, его хорошо понимал – внизу под нами только «духи» хозяйничают, до линии фронта километров 70 как минимум, пешком тихонько не пройдешь да и с боем не прорвешься.
В итоге повезло капитану – дотянул он до трассы на Кабул, там катапультировался и его на земле приняли наши бойцы.
А мое звено развернулось на авиабазу в Баграм. Мы там сели, заправились и опять пошли на место атаки – наказывать «духов» за сбитый самолет. Наказывать обязательно надо, иначе они наглеют до чрезвычайности.
Ущелье, где подбили Фабра, я запомнил хорошо и, когда уходили оттуда, точек ПВО насчитал не меньше десятка. Если эти точки не подавить, хорошей атаки не получится – низко не пройдешь, а значит, цели толком не разглядишь. Поэтому еще в Баграме, пока нас заправляли, договорились, что по ПВО отработают соседи из того же 378-го ОШАП, откуда и капитан Фабр. Звено вызвался вести подполковник Гриша Стрепетов.
И вот они впереди идут, мое звено в пятиминутном интервале за ними следует, и, пока мы летим, я еще раз прикидываю, как буду атаковать, чтобы не повторить судьбу капитана Фабра.
Даже если Гриша со своими орлами подавит все точки с крупнокалиберными пулеметами – «духов» со «Стингерами» – ракетами с «тепловыми» самонаводящимися головками, которые так и норовят вашей машине в сопло, – так просто не заметишь. Они выбрали позиции, замаскировались и наверняка ждут нас – тоже ведь про «удар возмездия» наслышаны.
А хуже нет ситуации, когда враг к атаке готов. А уж с этими новомодными «Стингерами», что вдруг начали поступать душманам в огромных количествах, шансов у штурмовика немного. Спасает только продуманность атаки – когда точно знаешь, как будешь заходить на цель, чтобы, к примеру, оператору «Стингера» солнце в глаза светило, куда будешь уходить после первой атаки, куда после второй и как двигаться, чтобы все твои уходы стали непредсказуемыми для ПВО.
И вот я поглядываю на карту, придумываю очередной маневр, заодно вперед посматриваю. А там, впереди, звено Стрепетова небо коптит. И вдруг я понимаю, что они не туда летят. Наше ущелье левее расположено, а Григорий повел звено направо. И бодро так повел, смотрю – они уже в боевой порядок выстраиваются, чтоб, значит, громить ненавистного врага.
У меня первое звено Коля Шулимов возглавлял, я ему на резервной частоте тут же рассказываю о незадаче. Коля человек деликатный, почти не ругается, а только вздыхает:
– Может, Гриша хитрый маневр придумал, отвлекает типа?
– Может, и отвлекает. Давай смотреть дальше.
Дальше Стрепетов построил своих над правым ущельем в коробочку, и пошли они в атаку на пустое ущелье.
А мы с Колей летим позади и молча слушаем их бодрые крики:
– Цель наблюдаю! Цель поражена! Цель наблюдаю! Цель поражена! Цель наблюдаю!
Что они там наблюдают, интересно, – там ведь даже горных козлов нет, от войны давно уж разбежались.
Минут пять орлы Стрепетова так голосили, сбросили все бомбы и ракеты, из пушек напоследок постреляли и ушли на север, на разворот. Потом связались с нами:
– «Три двойки», я «три пятерки», цели отработаны, уходим на базу.
Что тут скажешь в ответ? Если я сейчас вслух, по радиосвязи, для всех участников представления расскажу, что они по пустому ущелью отработали, Гришин авторитет в полку, и без того не сильно высокий, просто обнулится. Нельзя сейчас об этом говорить. Потом – да, поговорим. Наедине. Ну, может, еще Колю Шулимова позову – ему ведь сейчас тоже обидно и грустно, что придется в атаку идти на готовые к бою душманские системы ПВО.
В общем, отвечаю Грише вежливо:
– Спасибо вам, «три пятерки», за хорошую работу. Удачи.
Пошли они довольные на базу, а мне Коля Шулимов начал выговаривать:
– Командир, как же мы сейчас работать будем? Нас же встретят сейчас со всех стволов.
Что совсем некстати, у Коли ведомый – замполит местной эскадрильи, все того же 378-го полка. Прямо скажем, не самый подготовленный летчик. У меня ведомый тоже не ас, но хотя бы страха не показывает. А вот замполит, послушав последние новости в эфире, вдруг осознал, что нам сейчас предстоит.
Тут же задергался, круги какие-то чудные начал выписывать, типа противоракетные маневры сочинять – душманские-то ПВО не дремлют.
Смотрю, Коля никак его унять не может, в неподдельную истерику впал наш боевой товарищ – пару раз в своих противоракетных виражах у меня перед носом пролетел, боевой порядок вообще не соблюдает.
Я голос строгий сделал, ему командую:
– «Три четверки», набирай 5500, встань севернее в большую коробочку, наблюдай за обстановкой и, если что, докладывай. Мы тебя потом найдем и заберем.
Замполит все услышал, тут же бодренько наверх понесся, только его и видели.
Тем временем Коля получил от меня боевую задачу – у нас пара целей ПВО была на картах отмечена, он и пошел их гасить. Хоть что-то отработает, у моего звена больше шансов будет остальные цели поразить.
Коля сделал пару заходов, грамотно отработал по точкам ДШК 1, потом ушел выше, чтобы мне с моим ведомым не мешать. У меня ведомый, хоть и тоже молодой из 378-го полка, но толковый парень, Петр Шмонов. Мы с ним четыре захода по душманским позициям сделали, очень в тему и ракеты и бомбы там пришлись. Ущелье внизу горит, ухает и взрывается, все намеченные цели уничтожены – в общем, просто праздник какой-то.
И вот уже даже замполит сверху спустился, свой боезапас расстрелять – ему уже не страшно, потому что мы вроде бы зачистили ущелье наглухо, всюду только огонь и дым, никто уже в ответ не стреляет, уцелевшие «духи» попрятались в пещеры от ужаса.
Я с ведомым поднимаюсь на пять километров, командую замполиту, чтобы после атаки к нам пристраивался, а тем временем Коля решил что-то внизу дочистить. Сверху вижу, как он заходит в атаку, подчищает там напоследок какой-то объект и выходит на запад. А там у него на пути очень высокий хребет, тысяч пять, не меньше.
Я снизился, прохожу совсем рядом и в шутку Коле кричу по рации:
– Поддай газку, Коля, а то хребет не перевалишь.
А он ко мне лицо поворачивает, я его вижу через фонарь кабины, и так серьезно мне отвечает:
– Нечем поддавать, Саня, я и так на максималке.
То есть скорость у него минимальная, он идет над узким ущельем и является отличной мишенью для уцелевших операторов ракет. И тут я вижу, как к нему со склона будто дымок от сигареты прилетает.
Ракета четко в хвост вошла, прямо на моих глазах от Колиного самолета обшивка начала отваливаться, потом взрыв раздается.
Я кричу:
– Коля, в тебя ракета попала! Катапультируйся!
Он и сам успел это понять – смотрю, фонарь открылся, кресло полетело. А самолет на последних усилиях тяги попытался перевалить через хребет, но не вышло – начал крениться, потом врезался в самую вершину и рванул остатками топлива.
У меня аж колени затряслись от переживаний. Так и не удалось Шулимову перелететь через хребет на ничейную землю. Коля, товарищ боевой, на моих глазах летит под парашютом в то самое ущелье, которое только что бомбил. Там его не то что живым не оставят – сутки напролет мучить будут, кожу с живота снимут. Душманы ведь летчиков ненавидят самой лютой ненавистью, потому что мы против них очень эффективно работали, защищая наземные войска. Штурмовик «СУ-25» так и называли в наших войсках – «главная надежда советских мам». Потому что с поддержкой штурмовиков и вертолетов любая сухопутная операция выполнялась с минимальными потерями, а вот, если такой поддержки не было, потери потом считали сотнями.
Откуда в Шулимова ракета пошла, я заметил, развернул машину и с ходу атаковал. Тут даже не в том дело, что отомстить надо. Надо сделать так, чтобы «духи» не вздумали головы поднять и искать шурави 1 для расправы.
Пока я из пушки расстреливал точку запуска «Стингера», как раз звено Гриши Стрепетова объявилось. Они рядом шли, на траверз Баграма строились.
Я у Григория спросил, видит ли он, куда я работаю. Он говорит, что видит. Что случилось, он спрашивать не стал – все и так по рации слышали.
Попросил я их всех хотя бы по разу отработать мою цель. Надо было, конечно, не по одному разу, да ведь боезапас-то закончился почти у всех.
Сделали они по одному заходу на тот поганый кишлак, а я передал на командный пункт координаты точки, куда Николай приземлился. По высоте там было примерно 3600, склон довольно крутой, но метров двести выше видна была вполне нормальная площадка для вертолета, сесть можно.
Передал координаты на КП, а там уже командующий армией за микрофон сел, лично указания дает. Еще бы, второй самолет за сутки теряем.
Спрашиваю Стрепетова, видит ли он место приземления Шумилова.
– Нет, – говорит. – Не вижу.
Ладно, думаю, ты полчаса назад целое ущелье не заметил, можешь и один парашют просмотреть. Спрашиваю всех его летчиков из звена по очереди, кто парашют видит?
Выясняется, что никто, кроме меня, парашюта не видит.
Командующий дает указание:
– Раз они не видят ничего, пусть уходят, что толку их там держать. Ну а ты, как, наблюдаешь?
– Наблюдаю.
– Хорошо, наблюдай.
Делаю коробочку над Колей, заодно интересуюсь у замполита, который опять наверх ушел:
– Шумилова видишь?
А там такое яркое пятно от парашюта, красно-белое, я его на склоне явственно вижу. Как можно его не видеть, не понимаю.
Но замполит отвечает, что не видит ничего.
– Гору с круглой вершиной видишь?
– Вижу.
– На ее южном склоне парашют видишь?
– Не вижу.
И Петр Шмонов, ведомый мой, тоже гору видит, а парашют – нет.
Ну что тут скажешь? Говорю им всем: отработайте вот по той дороге и тому кишлаку, чтобы «духи» не лезли к Коле, а потом уходите на базу, топливо ведь кончается.
Они вдвоем постреляли слегка, но снарядов и у них тоже почти не осталось. Улетели в Баграм.
Остался я в этом ущелье один. Конечно, страшно было очень. «Духи» ведь не идиоты, видят, что над ними происходит. Сейчас они наверняка лихорадочно приводят в порядок свои пулеметы, вытаскивают «Стингеры» из «нычек», выцеливают меня.
А мне даже маневр хороший противоракетный не сделать – я боюсь парашют из вида потерять, а кроме меня, «вертушки» поисково-спасательной службы наводить на Шулимова некому.
Так и летаю на последних каплях горючего, обмирая от каждого подозрительного дымка на склонах и прислушиваясь к системе оповещения о пуске ракеты. И что совсем плохо, «золотая стрелка», радиомаяк на кресле у Николая, отчего-то не работает – то ли поврежден маячок, то ли не укомплектовано у него кресло было.
Тут, наконец, «вертушки» показались. Начал я их на склон наводить, но все без толку. На вертолетчиков, как и на моих летчиков, тоже какое-то затмение нашло – не видят они парашют, хоть ты тресни. Я и так объясняю, и эдак – не видят, и все тут.
А у меня индикатор топлива уже красным сияет, минут на десять полета керосина осталось. Это значит, через минуту мне на Баграм разворачиваться надо, ближе здесь аэродром есть только в Пакистане.
Наконец, бортмеханик первого вертолета заметил парашют, рапортует на КП, что садится на площадку выше, которую я раньше для них присмотрел. Я по рации его рапорт выслушиваю, молча радуюсь, что нашли и сейчас заберут нашего героя.
Вот на плато сел один из вертолетов, из него выбралась группа спасения, побежали они вприпрыжку вниз за Шулимовым.
Я по-прежнему круги вокруг этого хребта наматываю, прикрываю группу от возможного нападения. На индикатор топлива стараюсь не смотреть, чтобы лишний раз не расстраиваться.
Но через минуту-другую понимаю, что-то возятся они слишком долго. Спрашиваю, что случилось, почему не взлетают.
– Саня, пилота забрали, но мы сейчас еще раз сходим, парашют заберем. Жалко его «духам» оставлять, полезная вещь.
Тут я, конечно, не выдержал:
– Вы охренели, что ли?! У меня топливо на нуле, я вас тут вечно прикрывать не могу! Пошли на взлет!
Командующий на КП крякнул, в нашу светскую радиобеседу вмешался:
– Ну ты, «три двойки», не матерись так в эфире. Спокойнее.
– Да какое не матерись, товарищ командующий! Сейчас еще одну машину можем потерять, а они парашют спасают!
– Тебе навстречу уже пара «грачей» 1 вышла, на прикрытие, сейчас тебя заменят.
– Понял вас. Наблюдаю взлет «вертушки».
– Взлетели? Тогда давай уходи, набирай высоту.
Проводил я взглядом «вертушку» с Колей, начал тянуть машину вверх по-максимуму. Дотянул до шести километров, а дальше «грачи» не годятся – кабины у нас негерметичные, тяжело работать выше шести километров.
Сделал аккуратный вираж, пошел на Баграм тихонечко и через несколько минут увидел свой аэродром. Успел предупредить КП, что пойду на посадку с ходу. Там народ догадливый, все сразу поняли и оперативно мне место расчистили.
И очень вовремя – только я вышел на глиссаду, первый двигатель делает так: «пу-у-у». И встал. Потом то же самое сказал мне левый. И наступила тишина – никогда я такой тишины еще не слышал в полете.
Но «СУ-25» – это классная машина, настоящий фронтовой штурмовик. Размах крыльев позволяет обходиться без двигателей, просто планировать, как большая птица, без единого взмаха крылом. Вот я и спланировал на посадочную полосу, а крыльями, что интересно, тоже особо не махал.
Сел в итоге без ошибок и приключений.
Народ, конечно, выбежал на поле поздравлять с успешной посадкой – механики, летчики. Обнялся со всеми, как в последний раз, потом поехал на КП, докладывать командующему по итогам операции.
А через два часа на КП и Колю Шулимова привезли – живого, без единой царапины. Коля тоже сразу обниматься со мной полез:
– Видел тебя над собой, – говорит. – Знаешь, Саня, очень придает уверенности, когда товарищ рядом.
А сам так нервно хихикает, будто щекочут его.
– Ты чего веселишься так, Коля? – спрашиваю его.
– Я серьезен, как инфаркт! – отвечает он и опять хихикает. Нервов Николай, конечно, в этом бою потерял достаточно.
Потом он рассказал, почему у него в катапульте «золотая стрелка» не сработала и не смогла сразу навести на него группу спасения. Если честно, Коля у нас немного разгильдяем был. Поэтому он не пристегнул НАЗ 1, как положено пристегивать перед полетом. Тот и отвалился во время катапультирования вместе с радиомаяком.
И остался Коля на снежном склоне с пистолетом в кобуре и отвагой в глазах. А больше ничего у него не было, хотя в НАЗе для таких ситуаций много чего полезного имеется.
Залег Коля среди камней и приготовился дорого отдавать свою жизнь. Говорит, хорошо сверху видел, как лезут к нему душманы, но после каждой атаки наших самолетов возвращаются на позиции, оттаскивая раненых и убитых.
– Оказывается, от бомбовых ударов, да и даже от работы пушек ущелье таким эхо отзывается, что уши закладывает. После твоей последней очереди меня там, похоже, контузило, – жаловался Коля.
А ближе к вечеру, после ужина, пошли мы с Колей к Грише Стрепетову на задушевную беседу. Карты принесли, показали все, как было. Гриша очень расстроился, ведь его ошибка стала одной из причин, по которой Колю сбили. И хорошо еще, что так все бодро для Коли закончилось, что не забили его там тяпками аборигены.
Непростая в итоге беседа получилась, но мы договорились, что будем Гришу подтягивать в точности ориентирования на местности и в других дисциплинах.
Хотя, конечно, ошибся Гриша не только потому, что подготовка у него хромала. Главная причина – волновались все тогда здорово. Психологически тяжело лететь туда, где только что, у тебя на глазах, твоего же товарища сбили. Ведь и тебя могут сбить точно так. Страшно это понимать.
Но работать надо.
Поэтому я сидел в кресле своего штурмовика очень прямо и настороженно – последние несколько лет я иначе в креслах и не сиживал.
А летел я над озером Суруби, что расположено к востоку от Кабула, к ущелью в районе Кадаши. На «удар возмездия».
Час назад мое звено работало в этом ущелье вместе с группой капитана Фабра из 378-го отдельного штурмового авиаполка. И на выходе из атаки капитана сняли «Стингером».
Я сам той атаки не видел, мы следом за ними шли с пятиминутным интервалом. Но по рации все слышал хорошо – как он сообщил, что подбит, как ему кричат «прыгай!», а он отвечал, что попробует дотянуть до Кабула. Я, в общем, его хорошо понимал – внизу под нами только «духи» хозяйничают, до линии фронта километров 70 как минимум, пешком тихонько не пройдешь да и с боем не прорвешься.
В итоге повезло капитану – дотянул он до трассы на Кабул, там катапультировался и его на земле приняли наши бойцы.
А мое звено развернулось на авиабазу в Баграм. Мы там сели, заправились и опять пошли на место атаки – наказывать «духов» за сбитый самолет. Наказывать обязательно надо, иначе они наглеют до чрезвычайности.
Ущелье, где подбили Фабра, я запомнил хорошо и, когда уходили оттуда, точек ПВО насчитал не меньше десятка. Если эти точки не подавить, хорошей атаки не получится – низко не пройдешь, а значит, цели толком не разглядишь. Поэтому еще в Баграме, пока нас заправляли, договорились, что по ПВО отработают соседи из того же 378-го ОШАП, откуда и капитан Фабр. Звено вызвался вести подполковник Гриша Стрепетов.
И вот они впереди идут, мое звено в пятиминутном интервале за ними следует, и, пока мы летим, я еще раз прикидываю, как буду атаковать, чтобы не повторить судьбу капитана Фабра.
Даже если Гриша со своими орлами подавит все точки с крупнокалиберными пулеметами – «духов» со «Стингерами» – ракетами с «тепловыми» самонаводящимися головками, которые так и норовят вашей машине в сопло, – так просто не заметишь. Они выбрали позиции, замаскировались и наверняка ждут нас – тоже ведь про «удар возмездия» наслышаны.
А хуже нет ситуации, когда враг к атаке готов. А уж с этими новомодными «Стингерами», что вдруг начали поступать душманам в огромных количествах, шансов у штурмовика немного. Спасает только продуманность атаки – когда точно знаешь, как будешь заходить на цель, чтобы, к примеру, оператору «Стингера» солнце в глаза светило, куда будешь уходить после первой атаки, куда после второй и как двигаться, чтобы все твои уходы стали непредсказуемыми для ПВО.
И вот я поглядываю на карту, придумываю очередной маневр, заодно вперед посматриваю. А там, впереди, звено Стрепетова небо коптит. И вдруг я понимаю, что они не туда летят. Наше ущелье левее расположено, а Григорий повел звено направо. И бодро так повел, смотрю – они уже в боевой порядок выстраиваются, чтоб, значит, громить ненавистного врага.
У меня первое звено Коля Шулимов возглавлял, я ему на резервной частоте тут же рассказываю о незадаче. Коля человек деликатный, почти не ругается, а только вздыхает:
– Может, Гриша хитрый маневр придумал, отвлекает типа?
– Может, и отвлекает. Давай смотреть дальше.
Дальше Стрепетов построил своих над правым ущельем в коробочку, и пошли они в атаку на пустое ущелье.
А мы с Колей летим позади и молча слушаем их бодрые крики:
– Цель наблюдаю! Цель поражена! Цель наблюдаю! Цель поражена! Цель наблюдаю!
Что они там наблюдают, интересно, – там ведь даже горных козлов нет, от войны давно уж разбежались.
Минут пять орлы Стрепетова так голосили, сбросили все бомбы и ракеты, из пушек напоследок постреляли и ушли на север, на разворот. Потом связались с нами:
– «Три двойки», я «три пятерки», цели отработаны, уходим на базу.
Что тут скажешь в ответ? Если я сейчас вслух, по радиосвязи, для всех участников представления расскажу, что они по пустому ущелью отработали, Гришин авторитет в полку, и без того не сильно высокий, просто обнулится. Нельзя сейчас об этом говорить. Потом – да, поговорим. Наедине. Ну, может, еще Колю Шулимова позову – ему ведь сейчас тоже обидно и грустно, что придется в атаку идти на готовые к бою душманские системы ПВО.
В общем, отвечаю Грише вежливо:
– Спасибо вам, «три пятерки», за хорошую работу. Удачи.
Пошли они довольные на базу, а мне Коля Шулимов начал выговаривать:
– Командир, как же мы сейчас работать будем? Нас же встретят сейчас со всех стволов.
Что совсем некстати, у Коли ведомый – замполит местной эскадрильи, все того же 378-го полка. Прямо скажем, не самый подготовленный летчик. У меня ведомый тоже не ас, но хотя бы страха не показывает. А вот замполит, послушав последние новости в эфире, вдруг осознал, что нам сейчас предстоит.
Тут же задергался, круги какие-то чудные начал выписывать, типа противоракетные маневры сочинять – душманские-то ПВО не дремлют.
Смотрю, Коля никак его унять не может, в неподдельную истерику впал наш боевой товарищ – пару раз в своих противоракетных виражах у меня перед носом пролетел, боевой порядок вообще не соблюдает.
Я голос строгий сделал, ему командую:
– «Три четверки», набирай 5500, встань севернее в большую коробочку, наблюдай за обстановкой и, если что, докладывай. Мы тебя потом найдем и заберем.
Замполит все услышал, тут же бодренько наверх понесся, только его и видели.
Тем временем Коля получил от меня боевую задачу – у нас пара целей ПВО была на картах отмечена, он и пошел их гасить. Хоть что-то отработает, у моего звена больше шансов будет остальные цели поразить.
Коля сделал пару заходов, грамотно отработал по точкам ДШК 1, потом ушел выше, чтобы мне с моим ведомым не мешать. У меня ведомый, хоть и тоже молодой из 378-го полка, но толковый парень, Петр Шмонов. Мы с ним четыре захода по душманским позициям сделали, очень в тему и ракеты и бомбы там пришлись. Ущелье внизу горит, ухает и взрывается, все намеченные цели уничтожены – в общем, просто праздник какой-то.
И вот уже даже замполит сверху спустился, свой боезапас расстрелять – ему уже не страшно, потому что мы вроде бы зачистили ущелье наглухо, всюду только огонь и дым, никто уже в ответ не стреляет, уцелевшие «духи» попрятались в пещеры от ужаса.
Я с ведомым поднимаюсь на пять километров, командую замполиту, чтобы после атаки к нам пристраивался, а тем временем Коля решил что-то внизу дочистить. Сверху вижу, как он заходит в атаку, подчищает там напоследок какой-то объект и выходит на запад. А там у него на пути очень высокий хребет, тысяч пять, не меньше.
Я снизился, прохожу совсем рядом и в шутку Коле кричу по рации:
– Поддай газку, Коля, а то хребет не перевалишь.
А он ко мне лицо поворачивает, я его вижу через фонарь кабины, и так серьезно мне отвечает:
– Нечем поддавать, Саня, я и так на максималке.
То есть скорость у него минимальная, он идет над узким ущельем и является отличной мишенью для уцелевших операторов ракет. И тут я вижу, как к нему со склона будто дымок от сигареты прилетает.
Ракета четко в хвост вошла, прямо на моих глазах от Колиного самолета обшивка начала отваливаться, потом взрыв раздается.
Я кричу:
– Коля, в тебя ракета попала! Катапультируйся!
Он и сам успел это понять – смотрю, фонарь открылся, кресло полетело. А самолет на последних усилиях тяги попытался перевалить через хребет, но не вышло – начал крениться, потом врезался в самую вершину и рванул остатками топлива.
У меня аж колени затряслись от переживаний. Так и не удалось Шулимову перелететь через хребет на ничейную землю. Коля, товарищ боевой, на моих глазах летит под парашютом в то самое ущелье, которое только что бомбил. Там его не то что живым не оставят – сутки напролет мучить будут, кожу с живота снимут. Душманы ведь летчиков ненавидят самой лютой ненавистью, потому что мы против них очень эффективно работали, защищая наземные войска. Штурмовик «СУ-25» так и называли в наших войсках – «главная надежда советских мам». Потому что с поддержкой штурмовиков и вертолетов любая сухопутная операция выполнялась с минимальными потерями, а вот, если такой поддержки не было, потери потом считали сотнями.
Откуда в Шулимова ракета пошла, я заметил, развернул машину и с ходу атаковал. Тут даже не в том дело, что отомстить надо. Надо сделать так, чтобы «духи» не вздумали головы поднять и искать шурави 1 для расправы.
Пока я из пушки расстреливал точку запуска «Стингера», как раз звено Гриши Стрепетова объявилось. Они рядом шли, на траверз Баграма строились.
Я у Григория спросил, видит ли он, куда я работаю. Он говорит, что видит. Что случилось, он спрашивать не стал – все и так по рации слышали.
Попросил я их всех хотя бы по разу отработать мою цель. Надо было, конечно, не по одному разу, да ведь боезапас-то закончился почти у всех.
Сделали они по одному заходу на тот поганый кишлак, а я передал на командный пункт координаты точки, куда Николай приземлился. По высоте там было примерно 3600, склон довольно крутой, но метров двести выше видна была вполне нормальная площадка для вертолета, сесть можно.
Передал координаты на КП, а там уже командующий армией за микрофон сел, лично указания дает. Еще бы, второй самолет за сутки теряем.
Спрашиваю Стрепетова, видит ли он место приземления Шумилова.
– Нет, – говорит. – Не вижу.
Ладно, думаю, ты полчаса назад целое ущелье не заметил, можешь и один парашют просмотреть. Спрашиваю всех его летчиков из звена по очереди, кто парашют видит?
Выясняется, что никто, кроме меня, парашюта не видит.
Командующий дает указание:
– Раз они не видят ничего, пусть уходят, что толку их там держать. Ну а ты, как, наблюдаешь?
– Наблюдаю.
– Хорошо, наблюдай.
Делаю коробочку над Колей, заодно интересуюсь у замполита, который опять наверх ушел:
– Шумилова видишь?
А там такое яркое пятно от парашюта, красно-белое, я его на склоне явственно вижу. Как можно его не видеть, не понимаю.
Но замполит отвечает, что не видит ничего.
– Гору с круглой вершиной видишь?
– Вижу.
– На ее южном склоне парашют видишь?
– Не вижу.
И Петр Шмонов, ведомый мой, тоже гору видит, а парашют – нет.
Ну что тут скажешь? Говорю им всем: отработайте вот по той дороге и тому кишлаку, чтобы «духи» не лезли к Коле, а потом уходите на базу, топливо ведь кончается.
Они вдвоем постреляли слегка, но снарядов и у них тоже почти не осталось. Улетели в Баграм.
Остался я в этом ущелье один. Конечно, страшно было очень. «Духи» ведь не идиоты, видят, что над ними происходит. Сейчас они наверняка лихорадочно приводят в порядок свои пулеметы, вытаскивают «Стингеры» из «нычек», выцеливают меня.
А мне даже маневр хороший противоракетный не сделать – я боюсь парашют из вида потерять, а кроме меня, «вертушки» поисково-спасательной службы наводить на Шулимова некому.
Так и летаю на последних каплях горючего, обмирая от каждого подозрительного дымка на склонах и прислушиваясь к системе оповещения о пуске ракеты. И что совсем плохо, «золотая стрелка», радиомаяк на кресле у Николая, отчего-то не работает – то ли поврежден маячок, то ли не укомплектовано у него кресло было.
Тут, наконец, «вертушки» показались. Начал я их на склон наводить, но все без толку. На вертолетчиков, как и на моих летчиков, тоже какое-то затмение нашло – не видят они парашют, хоть ты тресни. Я и так объясняю, и эдак – не видят, и все тут.
А у меня индикатор топлива уже красным сияет, минут на десять полета керосина осталось. Это значит, через минуту мне на Баграм разворачиваться надо, ближе здесь аэродром есть только в Пакистане.
Наконец, бортмеханик первого вертолета заметил парашют, рапортует на КП, что садится на площадку выше, которую я раньше для них присмотрел. Я по рации его рапорт выслушиваю, молча радуюсь, что нашли и сейчас заберут нашего героя.
Вот на плато сел один из вертолетов, из него выбралась группа спасения, побежали они вприпрыжку вниз за Шулимовым.
Я по-прежнему круги вокруг этого хребта наматываю, прикрываю группу от возможного нападения. На индикатор топлива стараюсь не смотреть, чтобы лишний раз не расстраиваться.
Но через минуту-другую понимаю, что-то возятся они слишком долго. Спрашиваю, что случилось, почему не взлетают.
– Саня, пилота забрали, но мы сейчас еще раз сходим, парашют заберем. Жалко его «духам» оставлять, полезная вещь.
Тут я, конечно, не выдержал:
– Вы охренели, что ли?! У меня топливо на нуле, я вас тут вечно прикрывать не могу! Пошли на взлет!
Командующий на КП крякнул, в нашу светскую радиобеседу вмешался:
– Ну ты, «три двойки», не матерись так в эфире. Спокойнее.
– Да какое не матерись, товарищ командующий! Сейчас еще одну машину можем потерять, а они парашют спасают!
– Тебе навстречу уже пара «грачей» 1 вышла, на прикрытие, сейчас тебя заменят.
– Понял вас. Наблюдаю взлет «вертушки».
– Взлетели? Тогда давай уходи, набирай высоту.
Проводил я взглядом «вертушку» с Колей, начал тянуть машину вверх по-максимуму. Дотянул до шести километров, а дальше «грачи» не годятся – кабины у нас негерметичные, тяжело работать выше шести километров.
Сделал аккуратный вираж, пошел на Баграм тихонечко и через несколько минут увидел свой аэродром. Успел предупредить КП, что пойду на посадку с ходу. Там народ догадливый, все сразу поняли и оперативно мне место расчистили.
И очень вовремя – только я вышел на глиссаду, первый двигатель делает так: «пу-у-у». И встал. Потом то же самое сказал мне левый. И наступила тишина – никогда я такой тишины еще не слышал в полете.
Но «СУ-25» – это классная машина, настоящий фронтовой штурмовик. Размах крыльев позволяет обходиться без двигателей, просто планировать, как большая птица, без единого взмаха крылом. Вот я и спланировал на посадочную полосу, а крыльями, что интересно, тоже особо не махал.
Сел в итоге без ошибок и приключений.
Народ, конечно, выбежал на поле поздравлять с успешной посадкой – механики, летчики. Обнялся со всеми, как в последний раз, потом поехал на КП, докладывать командующему по итогам операции.
А через два часа на КП и Колю Шулимова привезли – живого, без единой царапины. Коля тоже сразу обниматься со мной полез:
– Видел тебя над собой, – говорит. – Знаешь, Саня, очень придает уверенности, когда товарищ рядом.
А сам так нервно хихикает, будто щекочут его.
– Ты чего веселишься так, Коля? – спрашиваю его.
– Я серьезен, как инфаркт! – отвечает он и опять хихикает. Нервов Николай, конечно, в этом бою потерял достаточно.
Потом он рассказал, почему у него в катапульте «золотая стрелка» не сработала и не смогла сразу навести на него группу спасения. Если честно, Коля у нас немного разгильдяем был. Поэтому он не пристегнул НАЗ 1, как положено пристегивать перед полетом. Тот и отвалился во время катапультирования вместе с радиомаяком.
И остался Коля на снежном склоне с пистолетом в кобуре и отвагой в глазах. А больше ничего у него не было, хотя в НАЗе для таких ситуаций много чего полезного имеется.
Залег Коля среди камней и приготовился дорого отдавать свою жизнь. Говорит, хорошо сверху видел, как лезут к нему душманы, но после каждой атаки наших самолетов возвращаются на позиции, оттаскивая раненых и убитых.
– Оказывается, от бомбовых ударов, да и даже от работы пушек ущелье таким эхо отзывается, что уши закладывает. После твоей последней очереди меня там, похоже, контузило, – жаловался Коля.
А ближе к вечеру, после ужина, пошли мы с Колей к Грише Стрепетову на задушевную беседу. Карты принесли, показали все, как было. Гриша очень расстроился, ведь его ошибка стала одной из причин, по которой Колю сбили. И хорошо еще, что так все бодро для Коли закончилось, что не забили его там тяпками аборигены.
Непростая в итоге беседа получилась, но мы договорились, что будем Гришу подтягивать в точности ориентирования на местности и в других дисциплинах.
Хотя, конечно, ошибся Гриша не только потому, что подготовка у него хромала. Главная причина – волновались все тогда здорово. Психологически тяжело лететь туда, где только что, у тебя на глазах, твоего же товарища сбили. Ведь и тебя могут сбить точно так. Страшно это понимать.
Но работать надо.
От советского информбюро
Заявление ТАСС
Внимание международной общественности привлекают события, которые происходят в настоящее время в Афганистане и вокруг него. И это не случайно. В стране осуществляется курс на национальное примирение, который находит все более широкую поддержку среди всех слоев населения, вызывает позитивный международный резонанс. Постепенно налаживается общенациональный диалог, в котором участвуют представители различных политических сил. Известно, что от вооруженной борьбы уже отказались многие тысячи ее участников, десятки оппозиционных групп, с другими ведутся переговоры о прекращении боевых действий. В Афганистан возвратились около 40 тыс. афганцев, оказавшихся за пределами своей родины. Обнадеживает и то, что существенные сдвиги, благодаря конструктивной позиции ДРА, достигнуты и в политическом урегулировании положения вокруг Афганистана.
Таким образом, появилась, наконец, реальная возможность того, чтобы долгожданный мир и спокойствие установились на афганской земле, чтобы был ликвидирован опасный очаг напряжения почти в самом центре Азии. Это, несомненно, отвечало бы интересам не только афганского народа, но и всех тех, кто искренне заинтересован в том, чтобы идти по пути разрядки, добиваться устранения существующих конфликтных ситуаций.
Однако эти процессы наталкиваются на ожесточенное сопротивление тех сил, прежде всего внешних, которые не хотят оставить Афганистан в покое. Они озлоблены тем, что события в Афганистане развиваются не по тому сценарию, как бы им хотелось, что им приходится отступать перед волей афганского народа, решительно избравшего для себя дорогу мира. Стремясь сохранить напряженность в регионе, они пытаются затормозить политическое урегулирование положения вокруг Афганистана, заблокировать те позитивные тенденции, которые появляются в нем в настоящее время. Продолжается и подчас приобретает еще более опасный характер вмешательство извне. В то время как правительство ДРА объявило и соблюдает условия прекращения огня, бандитам поставляются все новые партии вооружения, в том числе самого современного, например американские зенитные ракеты «Стингер». Как стало известно, американской администрацией в марте с. г. принято решение предоставить афганским душманам 600 таких ракет, значительная часть которых к настоящему времени уже передана контрреволюционным группировкам. С помощью иностранных инструкторов активизирована подготовка душманов в специальных лагерях, расположенных на территории Пакистана. Бандиты обстреливают города и деревни, устраивают взрывы и поджоги, сбивают гражданские самолеты, жестокими расправами стремятся запугать тех, кто выступает за примирение всех афганцев.
ТАСС уполномочен заявить, что попытки сорвать курс на национальное примирение в Афганистане и достижение надежного политического урегулирования обречены на провал. Порукой тому – решимость афганского народа, последовательная линия правительства ДРА. Дружественная соседняя страна может и впредь рассчитывать на твердую поддержку Советского Союза.
«Известия», декабрь 1986 г.
Глава вторая
«Потеряшка»
Утром вызвал комполка, объяснил:
– У соседей ЧП. Самолет потеряли. Слетай, поищи.
– А где потеряли?
– А они сами не знают. Комэска у них вел четверку, возвращаются на аэродром, а ему диспетчер с командного пункта кричит: «Товарищ капитан, а где четвертый?» А товарищ капитан и знать не знает, что у него один из ведомых пропал. В общем, ищи под Салангом, там, где он с Аншером сходится.
Вот как так можно – не заметить, что у тебя ведомый пропал?! Я, когда звено веду, каждую минуту головой кручу, всех своих отслеживаю – это если в режиме радиомолчания. А если общаться можно, так еще и по рации постоянно доклады запрашиваешь, чтобы в курсе любой ситуации быть. А тут командир эскадрильи возвращается не с прогулки, с боевого задания, уже на посадку заходит и только тогда от диспетчера узнает, что у него от звена три самолета осталось.
Вообще, соседи наши, из 378-го отдельного штурмового авиаполка, давно чудят. Мы из Кандагара специально в Баграм прилетели, оказывать шефскую помощь 378-му. У них потерь неприлично много стало, за месяц четыре самолета потеряли. Начали выяснять причины, а они очевидные – плохая летная подготовка. Опыта у ребят нет, в летных книжках приписки, а без опыта даже на хорошей технике много не навоюешь.
Что ж, летим на Саланг, искать старшего лейтенанта Игоря Алешина и его самолет. Летим парой «СУ-25», я и мой ведомый.
Погода стоит отличная, в Афганистане в горной местности она почти всегда такая – солнце лупит по горам, снег в ответ сверкает, видимость, как порой синоптики говорят, «миллион на миллион». Только вот самолет в горах найти даже при такой видимости очень трудно. Камней вперемежку со снегом повсюду навалено, если в эту кучу еще самолет добавится, сверху его не увидишь. А радиомаяк у Алешина молчит.
Дошли до Саланга, ныряем в первое ущелье. А высота большая, горы здесь по три – пять километров. Кислорода в воздухе мало, движки тянут тяжело, маневры приходится делать на максимальной тяге.
Поискали в первом ущелье, ничего интересного не видим. Пошли во второе – тоже ничего, кроме снега и камней. А из третьего ущелья я думал, что уже не выйду. Нырнул в него сгоряча, а оно с таким сложным рельефом оказалось, да еще короткое. Начал вверх уходить, а тяги не хватает – вижу отвесную стену ущелья впереди и понимаю, что это конец.
Кричу ведомому: «Включай максималку, ты еще успеешь!» Думаю, у него по ходу запас больше, хотя бы один из нас из этого поганого ущелья выберется, потом всем про него расскажет.
Но сам первым хоть и с трудом, но перевалил за вершину. Буквально в десяти метрах над последними валунами прошел.
А там дальше, смотрю, озеро замерзшее блестит, а за ним полностью заснеженный хребет. То есть все верхние полкилометра хребта аккуратно снегом засыпаны, как кулич пудрой, а на одной стороне в этом белесом мареве понатыканы черные точки. Это наши артиллеристы так снежные лавины вызывают, чтоб, значит, душманы по своим горным тропам не слишком нагло бегали.
А самолета старшего лейтенанта Алешина по-прежнему не видать.
Тут команда пришла от командира полка, что нам пора на Баграм уходить, топливо заканчивается. А я смотрю на хребет и понимаю, что с ним что-то не так. Прошел над хребтом еще раз и понял, в чем дело, – у него снарядами только одна сторона была истыкана. Понятно, почему, – куда стволы орудий смотрят, туда и попадают. А я ясно вижу дырку на другой стороне хребта, куда снаряд никак попасть не может.
Прошли с ведомым над этим местом – и точно, капсула от самолета лежит. Капсулы бронированные, они, как правило, всегда целыми остаются, в отличие от всего фюзеляжа.
Докладываю командиру полка координаты, прохожу еще ниже, так что вижу кресло с мертвым Алешиным.
Потом мы на базу пошли, у нас топливо уже заканчивалось, а на указанное место из штаба полка прислали разведчика, «ТУ-117». Он сделал фотографии, огромные такие, нам их потом всем на разборе показали. Оказалось, лейтенант сорвался в штопор, а когда понял, что не выведет самолет, катапультировался, но высоты уже не было.
И началась у нас после этой потери совсем другая работа – всех оставшихся в живых летчиков в 378-м ОШАП отстранили от боевых полетов, а мы их с утра до вечера возили на «Л-39» 1, учили заново всему, что в их летных книжках было отмечено как «сдано».
Тоже, кстати, загадка – мне вот в летные книжки приходилось недописывать боевые полеты, а не приписывать их. Потому что по инструкции больше четырех боевых вылетов в сутки делать нельзя. Если проверяющие увидят в книжке пятый, накажут моего командира, а кому охота подставлять командира?
А работы реально много, такого, чтоб сидели без полетов долго или хотя бы пару суток подряд, не было. Войска давали цели постоянно, отрабатываешь их с утра, прилетаешь на базу, а там для тебя уже новые цели готовы.
Поэтому Афганистан для штурмовой авиации и вертолетчиков особая тема – нигде, кроме как в эту войну, не набирались ценнейшего опыта сотни советских летчиков. Набрать здесь 300–400 боевых вылетов вообще не проблема была, проблемой стало, что нельзя их все в летную книжку записывать.
– У соседей ЧП. Самолет потеряли. Слетай, поищи.
– А где потеряли?
– А они сами не знают. Комэска у них вел четверку, возвращаются на аэродром, а ему диспетчер с командного пункта кричит: «Товарищ капитан, а где четвертый?» А товарищ капитан и знать не знает, что у него один из ведомых пропал. В общем, ищи под Салангом, там, где он с Аншером сходится.
Вот как так можно – не заметить, что у тебя ведомый пропал?! Я, когда звено веду, каждую минуту головой кручу, всех своих отслеживаю – это если в режиме радиомолчания. А если общаться можно, так еще и по рации постоянно доклады запрашиваешь, чтобы в курсе любой ситуации быть. А тут командир эскадрильи возвращается не с прогулки, с боевого задания, уже на посадку заходит и только тогда от диспетчера узнает, что у него от звена три самолета осталось.
Вообще, соседи наши, из 378-го отдельного штурмового авиаполка, давно чудят. Мы из Кандагара специально в Баграм прилетели, оказывать шефскую помощь 378-му. У них потерь неприлично много стало, за месяц четыре самолета потеряли. Начали выяснять причины, а они очевидные – плохая летная подготовка. Опыта у ребят нет, в летных книжках приписки, а без опыта даже на хорошей технике много не навоюешь.
Что ж, летим на Саланг, искать старшего лейтенанта Игоря Алешина и его самолет. Летим парой «СУ-25», я и мой ведомый.
Погода стоит отличная, в Афганистане в горной местности она почти всегда такая – солнце лупит по горам, снег в ответ сверкает, видимость, как порой синоптики говорят, «миллион на миллион». Только вот самолет в горах найти даже при такой видимости очень трудно. Камней вперемежку со снегом повсюду навалено, если в эту кучу еще самолет добавится, сверху его не увидишь. А радиомаяк у Алешина молчит.
Дошли до Саланга, ныряем в первое ущелье. А высота большая, горы здесь по три – пять километров. Кислорода в воздухе мало, движки тянут тяжело, маневры приходится делать на максимальной тяге.
Поискали в первом ущелье, ничего интересного не видим. Пошли во второе – тоже ничего, кроме снега и камней. А из третьего ущелья я думал, что уже не выйду. Нырнул в него сгоряча, а оно с таким сложным рельефом оказалось, да еще короткое. Начал вверх уходить, а тяги не хватает – вижу отвесную стену ущелья впереди и понимаю, что это конец.
Кричу ведомому: «Включай максималку, ты еще успеешь!» Думаю, у него по ходу запас больше, хотя бы один из нас из этого поганого ущелья выберется, потом всем про него расскажет.
Но сам первым хоть и с трудом, но перевалил за вершину. Буквально в десяти метрах над последними валунами прошел.
А там дальше, смотрю, озеро замерзшее блестит, а за ним полностью заснеженный хребет. То есть все верхние полкилометра хребта аккуратно снегом засыпаны, как кулич пудрой, а на одной стороне в этом белесом мареве понатыканы черные точки. Это наши артиллеристы так снежные лавины вызывают, чтоб, значит, душманы по своим горным тропам не слишком нагло бегали.
А самолета старшего лейтенанта Алешина по-прежнему не видать.
Тут команда пришла от командира полка, что нам пора на Баграм уходить, топливо заканчивается. А я смотрю на хребет и понимаю, что с ним что-то не так. Прошел над хребтом еще раз и понял, в чем дело, – у него снарядами только одна сторона была истыкана. Понятно, почему, – куда стволы орудий смотрят, туда и попадают. А я ясно вижу дырку на другой стороне хребта, куда снаряд никак попасть не может.
Прошли с ведомым над этим местом – и точно, капсула от самолета лежит. Капсулы бронированные, они, как правило, всегда целыми остаются, в отличие от всего фюзеляжа.
Докладываю командиру полка координаты, прохожу еще ниже, так что вижу кресло с мертвым Алешиным.
Потом мы на базу пошли, у нас топливо уже заканчивалось, а на указанное место из штаба полка прислали разведчика, «ТУ-117». Он сделал фотографии, огромные такие, нам их потом всем на разборе показали. Оказалось, лейтенант сорвался в штопор, а когда понял, что не выведет самолет, катапультировался, но высоты уже не было.
И началась у нас после этой потери совсем другая работа – всех оставшихся в живых летчиков в 378-м ОШАП отстранили от боевых полетов, а мы их с утра до вечера возили на «Л-39» 1, учили заново всему, что в их летных книжках было отмечено как «сдано».
Тоже, кстати, загадка – мне вот в летные книжки приходилось недописывать боевые полеты, а не приписывать их. Потому что по инструкции больше четырех боевых вылетов в сутки делать нельзя. Если проверяющие увидят в книжке пятый, накажут моего командира, а кому охота подставлять командира?
А работы реально много, такого, чтоб сидели без полетов долго или хотя бы пару суток подряд, не было. Войска давали цели постоянно, отрабатываешь их с утра, прилетаешь на базу, а там для тебя уже новые цели готовы.
Поэтому Афганистан для штурмовой авиации и вертолетчиков особая тема – нигде, кроме как в эту войну, не набирались ценнейшего опыта сотни советских летчиков. Набрать здесь 300–400 боевых вылетов вообще не проблема была, проблемой стало, что нельзя их все в летную книжку записывать.