Страница:
Японцы в те дни, наверное, водки выпили больше, чем за всю жизнь. Но, конечно, не из-за одной водки смотрели они русский язык. Зрителей, повторюсь, было очень много, и большинство интересовалось нашей страной и языком совершенно искренне. Всё-таки мы соседи, они очень любят нашу классическую литературу, наш театр. Всё это подвигало людей на изучение русского языка. Я считаю, что выучить любой язык по телеурокам практически нереально, да и японцы наверняка это понимали. Но уж очень интересно им было узнавать про нашу жизнь, про быт, привычки, характеры. Ну, конечно, и водка кому-то нравилась, а кому-то и ведущие.
За те годы, что существовали эти курсы, там поработал весь цвет советского телевидения – Анна Шатилова, Ангелина Вовк, Светлана Моргунова и многие другие. Владимир Ухин и я были там дважды (в 1983 году я проработала там ещё 7 месяцев). К тому же японцы обожают блондинок. Помню, как однажды в электричке один японец, сидевший напротив, рассматривал меня в упор долго и очень пристально. Вообще-то у них это совсем не принято, и я откровенно удивилась и занервничала: вдруг что-то не так? Он, видимо, это понял, улыбнулся и сказал «Мерлин Монро!»[2] Но были случаи и посерьёзнее. Один очень крупный издатель, миллионер Иванами, случайно увидел меня на экране. Я ему так понравилась – а они европеек вообще очень любят, – что он стал изучать русский язык, стал другом Советского Союза, частенько бывал в нашем посольстве и до самого последнего времени каждый год присылал мне в Москву календари своего издательства с поздравлениями[3]. Что поделать – все по-разному приходят к изучению языка.
Японское застолье
– Похоже, что японцам ваши уроки действительно нравились. А вам понравились японцы и Япония?
– Конечно, это было потрясение для меня. Первые два месяца я порхала там как бабочка. Улицы, магазины, телестудия – сплошной калейдоскоп. Время прошло как один день. Потом я немножко успокоилась, а когда приехала снова работать, уже в 1983 году, то удивлялась уже более сдержанно и старалась больше учиться, благо поучиться у японцев есть чему, и у меня была такая возможность. К тому же я не только уроки вела по телевидению. Я объехала практически всю Японию с выступлениями, с лекциями, с рассказами о Советском Союзе. Японцы звали меня сэнсэем (учителем), а это очень уважительное обращение.
Естественно, поскольку я женщина, мне было очень интересно попробовать их кухню. С первого раза я влюбилась в суси и сасими, правда, сырых осьминогов тогда одолеть не смогла. Потом и их распробовала, и всё остальное. Распробовала так, что даже японский хрен – васаби – возила в Москву килограммами.
– Здесь готовить не пытались?
– Пыталась, но, во-первых, здесь и продуктов таких нет, во-вторых, это достаточно дорого, да и эстетики такой, как в Японии, не получится. Ведь в японской кухне красота ещё важнее, чем вкус. Там настолько это гармонично, изящно, что передать словами просто невозможно. Тарелочки, чашечки, мелочь всякая сделаны с таким удивительно тонким вкусом, что внешний вид становится неотъемлемой частью блюда. И это стремление к всеобщей завершённости и гармонии не только кухни касается. Например, мне очень понравились их комнаты в национальном стиле. У нас ведь квартиры чаще похожи на антикварные лавки, а у них сдержанные, пастельные тона, скромность, даже аскетизм. Правильно – человек дома отдыхать должен. И одевались они тогда также просто, сдержанно, но дорого. Это вообще, наверное, национальная черта такая.
Хотя у японцев, как у любого народа, хватает и отрицательных качеств, но меня совершенно потрясла их предупредительность по отношению к другим людям. Как-то раз на занятие не пришёл один из моих учеников. Я спросила, где он, а мне, широко улыбаясь, ответили, что у него умер отец. Боже мой, чему тут улыбаться? Мне моя напарница, полуяпонка-полурусская, тогда объяснила, что улыбаются они потому, что не хотят чужого человека нагружать своими проблемами. У нас-то ведь, когда спрашивают, как дела, мы и рассказываем, как дела, выговориться стараемся. Случилось что-то у знакомых – стараемся как-то соболезновать, вроде вместе как-то легче. У них – всё наоборот. Нельзя допустить, чтобы кто-то ещё себя неловко чувствовал. Это, мне кажется, очень по-японски.
Или вот ещё пример чисто японской предупредительности по отношению к другим людям: как-то раз во время дождя пришла в магазин. Там перед входом везде есть специальные подставки для зонтиков, но оказалось, что для тех, кто не хочет по какой-либо причине свой зонтик там оставлять, раздают специальные полиэтиленовые чехлы, чтобы, расхаживая по магазину, вы случайно не задели и не испачкали кого-нибудь своим мокрым зонтом. Это меня тогда, в 1973 году, просто потрясло. Впрочем, попав в Японию спустя 10 лет, я всё равно не могла привыкнуть к этому.
– Попав в Японию спустя почти 10 лет после первой поездки, вы заметили какие-нибудь изменения?
– Нет, вы знаете, изменений я особенных не заметила. Другое дело, что я сама уже несколько иначе всё воспринимала, так как имела за спиной определённый опыт и некоторые знания. Я больше интересовалась культурой, ходила в кино, даже в театре Кабуки была.
– Понравилось?
– Очень любопытно, но, честно говоря, до конца досмотреть не удалось, потому что моя японская подруга сказала, что европейцам этого всё равно не понять. Но то, что удалось увидеть, особенно мужчины в женских ролях, – это интересно. Если же говорить о разнице в восприятии спустя 10 лет, то мне показалось, что японцы стали как-то меньше похожи на японцев. Может быть потому, что стали ярче, американистей, что ли. Особенно молодёжь. Может быть потому, что гораздо больше иностранцев появилось на улицах, особенно в районе Роппонги. С другой стороны, менее вежливыми, предупредительными, сдержанными японцы не стали, и это отрадно. Мне кажется, что Япония, как и любая другая страна, со временем изменяется, но у них эти изменения при внешней яркости и заметности основаны на более устойчивой национальной традиции. Впрочем, я не специалист, мне судить об этом трудно.
– Светлана Алексеевна, вы так долго учили японцев русскому языку. А вам удалось выучить японский?
– Честно говоря, нет. На бытовом уровне, на улице, в ресторане, в магазинах я разговаривать могла, но нельзя сказать, что я выучила японский язык. В этом отношении мне очень мешало моё знание английского. Ведь довольно много японцев говорят по-английски, и сложных ситуаций у меня практически не было. Мне немножко жаль, что я так и не выучила японский язык, по другой причине. Дело в том, что знание этого языка очень сильно помогает в понимании характера японского народа. У них даже мужчины и женщины разговаривают как бы на разных языках. Представляете, сколько там нюансов, сколько оттенков в языке и в общении?
– Что Вы можете пожелать нашим читателям, русским и японским?
– Всем – и японцам, и русским: изучайте друг друга. Русским – учите японский язык. Японцам – говорите по-русски!
Михаил Задорнов, писатель-сатирик (интервью 1999 года)
Включив в один прекрасный вечер телевизор, я понял, что ошибался.
– Михаил Николаевич, не так давно по телевидению прошёл снятый вами документальный фильм «Цунами», из которого многие зрители с удивлением узнали, что вы – сын известного писателя Николая Задорнова. К своему стыду должен признаться, что я и сам не сразу понял, что человек, посвятивший всю жизнь изучению истории Дальнего Востока и создавший целую серию романов на эту тему, в том числе полностью «японскую» трилогию «Цунами», «Симода», «Хэда», – ваш отец. Судя по фильму, вам тоже небезразлична японская тема?
– У меня вообще с Дальним Востоком отношения особые. Когда я окончил школу, отец мне предложил поехать на Курильские острова поработать в ботанической экспедиции. Я поехал, побывал на Шикотане, Урупе, других островах, и меня это так потрясло, что очень захотелось написать об этом. Я и написал – страниц около 200. Отец прочитал, сказал, что 3 из них хорошие. И эта рукопись до сих пор пылится в какой-то папке. Но, поскольку признаки графомании у меня были налицо, я потом всё равно начал печататься, в том числе и в журнале «Дальний Восток».
На улицах Симоды
– А как появилась японская тема?
– Японская тема появилась у отца. Он всю жизнь, с тех пор как начал писать очерки о строителях Комсомольска-на-Амуре, а отец был одним из них, исследовал историю проникновения России в те края. В 1952 году он получил Госпремию за роман «Амур-батюшка». Это книга о том, как русские мирно осваивали Дальний Восток. Именно тогда возникла фигура капитана Невельского, и чуть позже появилось одноимённое произведение. Невельской был участником войны 1854–1855 годов, когда на Камчатке столкнулись интересы России, Англии и Франции. Как раз в это время Путятин заключал мирный договор с Японией. Отец очень увлёкся этим вопросом и при поддержке тогдашнего секретаря ЦК КПСС Демичева даже ездил в Японию для сбора материала. Демичев, кстати, потом помог и мне. Когда-то люди от него нашли меня – инженера МАИ, занимавшегося самодеятельностью, и попросили написать пьесу по «Амуру-батюшке». Я создал своё первое сценическое произведение, и пьеса пошла в Сибири, а я году в 1981-82 получил за это грамоту Министерства культуры.
– Она печаталась где-нибудь?
– Нет. В современном мире, когда нужны наркотики, гонки, проститутки, я даже не пытаюсь её никуда предлагать. Не время сейчас. Обыватели не хотят этого. Хотя пьеса шла в Комсомольске-на-Амуре, на конкурсе сибирских театров даже заняла какое-то призовое место и я был «отмечен Доской почёта».
Но вернёмся к отцу. Тогда, году в 70-м, он начал серию романов и продолжал её до самой смерти. Дело в том, что история «Дианы» и «Хэды» не заканчивалась с отплытием русских моряков из Японии. Часть из них попала в плен к англичанам и была отправлена в Гонконг, где начинались тогда опиумные войны и откуда исходила агрессия Британии на Дальнем Востоке. Всё это очень тесно переплеталось с темой Владивостока, роман о котором отец так и не закончил. Может быть, когда-нибудь его закончу я, но пока я не готов к этому. Я знаю, мне отец рассказывал, что он там хотел видеть, и, если я буду заканчивать (под двумя именами, разумеется), то я обязательно буду писать о возрождении достоинства и чести российского человека. Сегодня это важно.
– Отец просил вас при жизни завершить его японскую тему?
– Нет. Он говорил, правда, что вот если я не успею, то, может быть, ты завершишь. Но это было лет за 10 до смерти, а снятый фильм – это продолжение его работы. Всё то, что я показал в картине, было сделано им ещё при жизни. Там не было ничего нового. Я хотел снять несложный фильм по японским событиям, некий «ликбез». Отец боялся, что эту тему у него вырвут другие, что дело попадёт в нечистые руки и слепят из него халтуру в американском стиле про то, как наши «открывали» Японию. Хорошо, наверное, что мне удалось создать этот фильм, потому что, какие бы ни были переделки в будущем, какие бы версии ни выдвигались дельцами и коммерсантами, уже есть снятая документальная, хотя и основанная на художественном произведении, версия. Я был в Японии очень недолго и поэтому особенно благодарен людям, которые помогли мне за такой короткий срок сделать такое большое дело. В том числе и японцам, конечно.
В музее Путятина
– Не могу поверить, что вы даже из короткой поездки не привезли никаких наблюдений. Вы будете писать о японцах, и если да, то это будет в вашем обычном стиле?
– На самом деле у меня есть определённые наблюдения, и они записаны. Но это не так просто. Мне бы на самом деле хотелось написать про них, но не в сатирическом ключе. Этот народ обладает особенными философией и мышлением. Ну как это можно в миниатюру уложить? Это занижение будет. Они действительно 200 лет были закрытой страной. Варились в собственном соку, а значит, хромосомный набор у них за это время изменился. Они развивались в своём определённом направлении, не в том, в каком развивалось человечество, и даже не в том, в каком развивался Восток. Даже для восточных народов они были изолированы и закрыты. В этом смысле интересен замок японского императора. Ни с одной точки города вы не видите, что внутри творится. Это символ внутренней жизни японца. Вы всегда видите его таким, каким он должен быть.
А когда он заходит к себе в дом, он замыкается в своём мире. Жизнь японца очень скрытна. Да, они улыбчивы, да, они всегда вежливы, но вы не знаете: в душе они собираются ещё отомстить американцам за Хиросиму или уже нет? Нам этого никогда не узнать. Они внешне подражают американцам, вроде – друзья. Но посмотрите на них: что-то мелькает в их глазах. Не как у французов – очевидная ненависть к американцам, а что-то очень скрытое, и мне иногда кажется, что когда-нибудь американцы здорово нарвутся на Китай и на Японию.
– А мы не нарвёмся?
– И мы нарвёмся, но я считаю, что если бы разумный человек пришёл к власти в России, а у нас всё-таки самодержавие в России, как бы мы ни называли его. Монархия! Не знаю, конституционная или какая-то другая…
– Скрытая?
– Точно! Скрытая монархия. Президент России – это также смешно, как царь Америки. Так вот, я думаю, что он сегодня же должен был бы поехать в Китай и Японию и начать с ними говорить. Заключить с ними сразу ничего нельзя. Мы – воровская страна, а там никто с бандитами в открытую дела иметь не будет, но важно хотя бы начать переговоры. Тем более сейчас, когда мы отшатнулись от Америки и надеемся прийти к многополярному миру. Нам Дальний Восток необходим. Я уже говорил не раз, что мы – не Евразия, мы – Азиопа, потому что в нас больше Азии, чем Европы. И мы очень близки к Азии. Сталин дружбу с Китаем здорово придумал! Он вообще был чудным мыслителем и понимал народы. Но он был агрессивен, а нужен неагрессивный человек, который бы мыслил континентально и сегодня заключал бы договор с Японией, но…
Япония не выгодна людям с узкими мыслями. Потому что люди с узкими мыслями живут одним днём, для них интересна Америка – как страна, в которой можно отмывать деньги. Им интересны «быстрые» деньги. А Япония не будет этим заниматься. С Японией надо добропорядочно развивать отношения, а они очень трудно развиваются. Я был на Курильских островах. У меня нет такого резкого суждения, что вот «Курильские острова наши, и всё на этом!». С точки зрения патриотизма российского – да, отдать нельзя, я согласен. Но вы с другой точки зрения посмотрите. Конечно, это моё мнение, но я был там – там везде память о японцах. Останки и остатки – могил, бань, избушек, деревень. Поэтому, думаю, не будет счастья на Курилах русским людям! Никогда! Я считаю, что если мы агрессивно заняли их, то мы должны добропорядочно отдать. Вообще, надо научиться хоть что-то давать, чтобы что-то получать. Мне кажется, что и в этом отношении, и во многих других нам есть чему поучиться у японцев. Например, только человек чести мог сделать себе харакири. Хотя, убеждён, что у нас тоже многое можно перенять…
С настоятелем храма, в котором в 1855 году располагалась российская миссия в Симоде
– Вам не кажется, что часто харакири совершались по незначительным, абсурдным причинам?
– Смерть не может быть незначительна. Это обыватели, которые есть в каждой стране, до абсурда доводят лучшие идеи человечества, делают их тривиальными. У японцев же есть нечто скрытое, чего у многих других народов нет, и всё очень интересно. Движение там левостороннее, а не правостороннее. Водку пьют горячую, а не холодную, разливают там женщины, а не мужчины. Даже яма, по-японски, – гора. Сравнивать это интересно, познавательно и полезно, и материал на эту тему в разных её применениях у меня есть. У меня, например, были зарисовки по Японии, построенные на том, как японские дети воспитываются. У их детей настоящие рыцарские костюмы, самурайские мечи, машинки на бензине – всё настоящее, только в миниатюре. А вот ты в подушки заройся, как наш, и вообрази, что это машина! А фантазия где? Наш взял кусок доски и говорит, что это меч самурайский. И воображение в результате развивается у нашего, а там у детей развивается привычка получения удовольствия.
– Может быть поэтому, став взрослыми, так по-разному и живём: мы – в мечтах, они – в изобилии? Кстати, о будущем. Существуют ли какие-то ближайшие планы по продолжению японской темы?
– Самый главный план в этом отношении у меня сейчас один. В этом году исполняется 90 лет со дня рождения отца, и я пытаюсь открыть в Хабаровске памятник ему. Официальное решение об этом есть, но, что обычно для хорошего дела, нет денег. Я был на гастролях в Хабаровске, Омске, Томске, Владивостоке и набрал необходимую сумму. Какие-то скидки для памятника сделал губернатор, невысокую стоимость выставили работники, которые его делали, и сейчас он практически готов. Надеюсь, что скоро на хорошем месте над Амуром встанет памятник человеку, его воспевшему.
Вячеслав Зайцев, модельер (интервью 2001 года)
– Вячеслав Михайлович, что вы имели в виду, когда говорили о «прошлой жизни»?
– Япония для меня, но и не только для меня, конечно, а, пожалуй, для миллионов мне подобных, до сих пор является загадочной страной. Страной, в которой свято хранятся и развиваются древние традиции, обычаи, культурные ценности. Будучи студентом, ещё в пятидесятые годы прошлого, XX-го века, я впервые соприкоснулся с искусством Японии, и это было древнее искусство. Харунобу, Хокусай, другие замечательные художники стали для меня символами филигранного рисунка и утончённой живописи. Заворожённый прикосновением к тайнам неведомого, далёкого тогда мира, я начал очень увлечённо и кропотливо копировать работы величайших мастеров. Да, я наслаждался, по настоящему наслаждался музыкой линий, движением цвета, пластикой и совершенно удивительной завершённостью композиции.
Сегодня я могу с полной уверенностью сказать, что пониманием, а позже и искусством владения линии, поверьте, искусством совсем не простым, я обязан прежде всего Японии. Обязан изучению, копированию работ величайших мастеров этой страны. Но и одними рисунками дело не обошлось. Первые свои словоизлияния – стихи, написанные мною в семидесятые годы, – были, как мне кажется, похожи на «танка» и по стилю и, думаю, по глубине чувствования и повествования.
Ну, а почему я сказал, что в прошлой жизни был японцем? Был конкретный повод для такой мысли. Как раз в те времена кто-то из экстрасенсов мне поведал, что одна из моих жизней прошла в Японии на рубеже XIII–XIV-го веков. Как видите, я не только «предсказание» запомнил, но и время своего прошлого рождения. Конечно, я не стал оспаривать это утверждение, тем более что это объясняло многие странности в моём творчестве. Я ощущал и сейчас ощущаю страстный интерес к искусству Японии, к людям искусства, интересным и близким мне по духу.
На встрече с японской делегацией в Доме моды
– Я стал свидетелем вашего тёплого общения с японскими дизайнерами. Но это здесь, на московской земле. А как складываются ваши отношения, когда вы попадаете в Японию?
– В 1989 году я стал гостем и участником саммита «Пять лучших модельеров мира», проходившего в Токио. Его организовал и провёл Акира Мори, сын очень известного в мире высокой моды человека – Ханаэ Мори. Я испытал тогда редчайшее чувство – чувство погружения в желанный и очень таинственный мир, открытый для контактов. Моя коллекция, показанная в компании с самой Ханаэ Мори, с Клодом Монтана, Донной Каран и Библос, имела успех. Это стало для меня приятной неожиданностью и мне кажется, мне очень помог радушный, даже бурный приём самих японцев, которые, кстати, по моим наблюдениям достаточно скупы на открытые проявления восторгов во время дефиле.
Получилось так, что в Японии я был всего один раз, да и то лишь в Токио, но уехал я, полный впечатлений о радушии и доброжелательности людей, с которыми мне довелось общаться. Я понял тогда, что был гостем Великой страны. Страны, которая свято чтит историю и одновременно, как у нас говорили, семимильными шагами творит будущее во всех проявлениях человеческого разума.
– Есть ли среди ваших знакомых японские модельеры?
– К сожалению, невозможность бывать в Японии регулярно, да и языковой барьер не позволяют мне поддерживать отношения с коллегами, с кумирами, знакомиться профессионально с искусством молодых художников, модельеров в той мере, как хотелось бы. Жаль, конечно. Тем более, что я испытываю глубокое уважение к творчеству Ханаэ Мори, восхищение перед высочайшим мастерством, креативностью Иссей Миякэ, нескрываемый интерес к лидеру рейтинга популярности у молодых и неординарных – Ёдзи Ямамото. Да плюс ещё галерея совсем юных, потенциально мощных и разноплановых по стилю художников-модельеров. Это краткая иллюстрация моих знаний и влюблённости в творчество модельеров, которых можно назвать золотым фондом сегодняшней Японии.
За те годы, что существовали эти курсы, там поработал весь цвет советского телевидения – Анна Шатилова, Ангелина Вовк, Светлана Моргунова и многие другие. Владимир Ухин и я были там дважды (в 1983 году я проработала там ещё 7 месяцев). К тому же японцы обожают блондинок. Помню, как однажды в электричке один японец, сидевший напротив, рассматривал меня в упор долго и очень пристально. Вообще-то у них это совсем не принято, и я откровенно удивилась и занервничала: вдруг что-то не так? Он, видимо, это понял, улыбнулся и сказал «Мерлин Монро!»[2] Но были случаи и посерьёзнее. Один очень крупный издатель, миллионер Иванами, случайно увидел меня на экране. Я ему так понравилась – а они европеек вообще очень любят, – что он стал изучать русский язык, стал другом Советского Союза, частенько бывал в нашем посольстве и до самого последнего времени каждый год присылал мне в Москву календари своего издательства с поздравлениями[3]. Что поделать – все по-разному приходят к изучению языка.
– Похоже, что японцам ваши уроки действительно нравились. А вам понравились японцы и Япония?
– Конечно, это было потрясение для меня. Первые два месяца я порхала там как бабочка. Улицы, магазины, телестудия – сплошной калейдоскоп. Время прошло как один день. Потом я немножко успокоилась, а когда приехала снова работать, уже в 1983 году, то удивлялась уже более сдержанно и старалась больше учиться, благо поучиться у японцев есть чему, и у меня была такая возможность. К тому же я не только уроки вела по телевидению. Я объехала практически всю Японию с выступлениями, с лекциями, с рассказами о Советском Союзе. Японцы звали меня сэнсэем (учителем), а это очень уважительное обращение.
Естественно, поскольку я женщина, мне было очень интересно попробовать их кухню. С первого раза я влюбилась в суси и сасими, правда, сырых осьминогов тогда одолеть не смогла. Потом и их распробовала, и всё остальное. Распробовала так, что даже японский хрен – васаби – возила в Москву килограммами.
– Здесь готовить не пытались?
– Пыталась, но, во-первых, здесь и продуктов таких нет, во-вторых, это достаточно дорого, да и эстетики такой, как в Японии, не получится. Ведь в японской кухне красота ещё важнее, чем вкус. Там настолько это гармонично, изящно, что передать словами просто невозможно. Тарелочки, чашечки, мелочь всякая сделаны с таким удивительно тонким вкусом, что внешний вид становится неотъемлемой частью блюда. И это стремление к всеобщей завершённости и гармонии не только кухни касается. Например, мне очень понравились их комнаты в национальном стиле. У нас ведь квартиры чаще похожи на антикварные лавки, а у них сдержанные, пастельные тона, скромность, даже аскетизм. Правильно – человек дома отдыхать должен. И одевались они тогда также просто, сдержанно, но дорого. Это вообще, наверное, национальная черта такая.
Хотя у японцев, как у любого народа, хватает и отрицательных качеств, но меня совершенно потрясла их предупредительность по отношению к другим людям. Как-то раз на занятие не пришёл один из моих учеников. Я спросила, где он, а мне, широко улыбаясь, ответили, что у него умер отец. Боже мой, чему тут улыбаться? Мне моя напарница, полуяпонка-полурусская, тогда объяснила, что улыбаются они потому, что не хотят чужого человека нагружать своими проблемами. У нас-то ведь, когда спрашивают, как дела, мы и рассказываем, как дела, выговориться стараемся. Случилось что-то у знакомых – стараемся как-то соболезновать, вроде вместе как-то легче. У них – всё наоборот. Нельзя допустить, чтобы кто-то ещё себя неловко чувствовал. Это, мне кажется, очень по-японски.
Или вот ещё пример чисто японской предупредительности по отношению к другим людям: как-то раз во время дождя пришла в магазин. Там перед входом везде есть специальные подставки для зонтиков, но оказалось, что для тех, кто не хочет по какой-либо причине свой зонтик там оставлять, раздают специальные полиэтиленовые чехлы, чтобы, расхаживая по магазину, вы случайно не задели и не испачкали кого-нибудь своим мокрым зонтом. Это меня тогда, в 1973 году, просто потрясло. Впрочем, попав в Японию спустя 10 лет, я всё равно не могла привыкнуть к этому.
– Попав в Японию спустя почти 10 лет после первой поездки, вы заметили какие-нибудь изменения?
– Нет, вы знаете, изменений я особенных не заметила. Другое дело, что я сама уже несколько иначе всё воспринимала, так как имела за спиной определённый опыт и некоторые знания. Я больше интересовалась культурой, ходила в кино, даже в театре Кабуки была.
– Понравилось?
– Очень любопытно, но, честно говоря, до конца досмотреть не удалось, потому что моя японская подруга сказала, что европейцам этого всё равно не понять. Но то, что удалось увидеть, особенно мужчины в женских ролях, – это интересно. Если же говорить о разнице в восприятии спустя 10 лет, то мне показалось, что японцы стали как-то меньше похожи на японцев. Может быть потому, что стали ярче, американистей, что ли. Особенно молодёжь. Может быть потому, что гораздо больше иностранцев появилось на улицах, особенно в районе Роппонги. С другой стороны, менее вежливыми, предупредительными, сдержанными японцы не стали, и это отрадно. Мне кажется, что Япония, как и любая другая страна, со временем изменяется, но у них эти изменения при внешней яркости и заметности основаны на более устойчивой национальной традиции. Впрочем, я не специалист, мне судить об этом трудно.
– Светлана Алексеевна, вы так долго учили японцев русскому языку. А вам удалось выучить японский?
– Честно говоря, нет. На бытовом уровне, на улице, в ресторане, в магазинах я разговаривать могла, но нельзя сказать, что я выучила японский язык. В этом отношении мне очень мешало моё знание английского. Ведь довольно много японцев говорят по-английски, и сложных ситуаций у меня практически не было. Мне немножко жаль, что я так и не выучила японский язык, по другой причине. Дело в том, что знание этого языка очень сильно помогает в понимании характера японского народа. У них даже мужчины и женщины разговаривают как бы на разных языках. Представляете, сколько там нюансов, сколько оттенков в языке и в общении?
– Что Вы можете пожелать нашим читателям, русским и японским?
– Всем – и японцам, и русским: изучайте друг друга. Русским – учите японский язык. Японцам – говорите по-русски!
…лет спустя: Рассказанные Светланой Алексеевной истории про блондинок, телевидение и японскую кухню со временем стали частью и моей личной истории. Но это уже сюжеты других книг: «Обратная сторона Японии» и «Обнажённая Япония».
Михаил Задорнов, писатель-сатирик (интервью 1999 года)
Один из ведущих российских писателей-сатириков. Автор нескольких юмористических книг и пьес. Родился в 1948 году в Юрмале (Латвия), сын известного советского писателя Н. П. Задорнова. Окончил Московский авиационный институт (МАИ) и некоторое время работал в авиационно-космической промышленности. С ранней юности пытался писать, участвовал в творческих постановках любительских театров. Публиковаться начал с 1974 года. В середине 80-х выступил на телевидении в юмористической передаче «Вокруг смеха» со своим рассказом и сразу же стал необыкновенно популярен. С тех пор выпустил несколько сборников своих произведений, снялся в кино, много работает на телевидении, выступая как чрезвычайно острый и дальновидный сатирик, подчёркивающий особый менталитет русского народа. Своим самым удачным днём называет 31 декабря 1991 года, когда он, выступая в роли лидера государства, произнёс традиционное новогоднее послание стране (президент СССР М. С. Горбачёв уже ушёл в отставку, а президент России Б. Н. Ельцин ещё не приступил к своим обязанностям).При всей своей самой искренней симпатии к Михаилу Николаевичу Задорнову я никогда не мог предположить, что знаменитый сатирик окажется связан с Японией кровными узами. Если бы он бывал в Японии, думалось мне, это обязательно выплеснулось бы на сцене, в его миниатюрах, рассказах, в пьесах. Но нет же: многих Задорнов потрепал в своих текстах, особенно американцам достаётся, а о японцах… Миниатюру, в которой они упоминаются несколько раз, я смог найти только одну и сделал вывод, что для Михаила Николаевича они либо неинтересны, либо он с ними просто незнаком.
Включив в один прекрасный вечер телевизор, я понял, что ошибался.
– Михаил Николаевич, не так давно по телевидению прошёл снятый вами документальный фильм «Цунами», из которого многие зрители с удивлением узнали, что вы – сын известного писателя Николая Задорнова. К своему стыду должен признаться, что я и сам не сразу понял, что человек, посвятивший всю жизнь изучению истории Дальнего Востока и создавший целую серию романов на эту тему, в том числе полностью «японскую» трилогию «Цунами», «Симода», «Хэда», – ваш отец. Судя по фильму, вам тоже небезразлична японская тема?
– У меня вообще с Дальним Востоком отношения особые. Когда я окончил школу, отец мне предложил поехать на Курильские острова поработать в ботанической экспедиции. Я поехал, побывал на Шикотане, Урупе, других островах, и меня это так потрясло, что очень захотелось написать об этом. Я и написал – страниц около 200. Отец прочитал, сказал, что 3 из них хорошие. И эта рукопись до сих пор пылится в какой-то папке. Но, поскольку признаки графомании у меня были налицо, я потом всё равно начал печататься, в том числе и в журнале «Дальний Восток».
– А как появилась японская тема?
– Японская тема появилась у отца. Он всю жизнь, с тех пор как начал писать очерки о строителях Комсомольска-на-Амуре, а отец был одним из них, исследовал историю проникновения России в те края. В 1952 году он получил Госпремию за роман «Амур-батюшка». Это книга о том, как русские мирно осваивали Дальний Восток. Именно тогда возникла фигура капитана Невельского, и чуть позже появилось одноимённое произведение. Невельской был участником войны 1854–1855 годов, когда на Камчатке столкнулись интересы России, Англии и Франции. Как раз в это время Путятин заключал мирный договор с Японией. Отец очень увлёкся этим вопросом и при поддержке тогдашнего секретаря ЦК КПСС Демичева даже ездил в Японию для сбора материала. Демичев, кстати, потом помог и мне. Когда-то люди от него нашли меня – инженера МАИ, занимавшегося самодеятельностью, и попросили написать пьесу по «Амуру-батюшке». Я создал своё первое сценическое произведение, и пьеса пошла в Сибири, а я году в 1981-82 получил за это грамоту Министерства культуры.
– Она печаталась где-нибудь?
– Нет. В современном мире, когда нужны наркотики, гонки, проститутки, я даже не пытаюсь её никуда предлагать. Не время сейчас. Обыватели не хотят этого. Хотя пьеса шла в Комсомольске-на-Амуре, на конкурсе сибирских театров даже заняла какое-то призовое место и я был «отмечен Доской почёта».
Но вернёмся к отцу. Тогда, году в 70-м, он начал серию романов и продолжал её до самой смерти. Дело в том, что история «Дианы» и «Хэды» не заканчивалась с отплытием русских моряков из Японии. Часть из них попала в плен к англичанам и была отправлена в Гонконг, где начинались тогда опиумные войны и откуда исходила агрессия Британии на Дальнем Востоке. Всё это очень тесно переплеталось с темой Владивостока, роман о котором отец так и не закончил. Может быть, когда-нибудь его закончу я, но пока я не готов к этому. Я знаю, мне отец рассказывал, что он там хотел видеть, и, если я буду заканчивать (под двумя именами, разумеется), то я обязательно буду писать о возрождении достоинства и чести российского человека. Сегодня это важно.
– Отец просил вас при жизни завершить его японскую тему?
– Нет. Он говорил, правда, что вот если я не успею, то, может быть, ты завершишь. Но это было лет за 10 до смерти, а снятый фильм – это продолжение его работы. Всё то, что я показал в картине, было сделано им ещё при жизни. Там не было ничего нового. Я хотел снять несложный фильм по японским событиям, некий «ликбез». Отец боялся, что эту тему у него вырвут другие, что дело попадёт в нечистые руки и слепят из него халтуру в американском стиле про то, как наши «открывали» Японию. Хорошо, наверное, что мне удалось создать этот фильм, потому что, какие бы ни были переделки в будущем, какие бы версии ни выдвигались дельцами и коммерсантами, уже есть снятая документальная, хотя и основанная на художественном произведении, версия. Я был в Японии очень недолго и поэтому особенно благодарен людям, которые помогли мне за такой короткий срок сделать такое большое дело. В том числе и японцам, конечно.
– Не могу поверить, что вы даже из короткой поездки не привезли никаких наблюдений. Вы будете писать о японцах, и если да, то это будет в вашем обычном стиле?
– На самом деле у меня есть определённые наблюдения, и они записаны. Но это не так просто. Мне бы на самом деле хотелось написать про них, но не в сатирическом ключе. Этот народ обладает особенными философией и мышлением. Ну как это можно в миниатюру уложить? Это занижение будет. Они действительно 200 лет были закрытой страной. Варились в собственном соку, а значит, хромосомный набор у них за это время изменился. Они развивались в своём определённом направлении, не в том, в каком развивалось человечество, и даже не в том, в каком развивался Восток. Даже для восточных народов они были изолированы и закрыты. В этом смысле интересен замок японского императора. Ни с одной точки города вы не видите, что внутри творится. Это символ внутренней жизни японца. Вы всегда видите его таким, каким он должен быть.
А когда он заходит к себе в дом, он замыкается в своём мире. Жизнь японца очень скрытна. Да, они улыбчивы, да, они всегда вежливы, но вы не знаете: в душе они собираются ещё отомстить американцам за Хиросиму или уже нет? Нам этого никогда не узнать. Они внешне подражают американцам, вроде – друзья. Но посмотрите на них: что-то мелькает в их глазах. Не как у французов – очевидная ненависть к американцам, а что-то очень скрытое, и мне иногда кажется, что когда-нибудь американцы здорово нарвутся на Китай и на Японию.
– А мы не нарвёмся?
– И мы нарвёмся, но я считаю, что если бы разумный человек пришёл к власти в России, а у нас всё-таки самодержавие в России, как бы мы ни называли его. Монархия! Не знаю, конституционная или какая-то другая…
– Скрытая?
– Точно! Скрытая монархия. Президент России – это также смешно, как царь Америки. Так вот, я думаю, что он сегодня же должен был бы поехать в Китай и Японию и начать с ними говорить. Заключить с ними сразу ничего нельзя. Мы – воровская страна, а там никто с бандитами в открытую дела иметь не будет, но важно хотя бы начать переговоры. Тем более сейчас, когда мы отшатнулись от Америки и надеемся прийти к многополярному миру. Нам Дальний Восток необходим. Я уже говорил не раз, что мы – не Евразия, мы – Азиопа, потому что в нас больше Азии, чем Европы. И мы очень близки к Азии. Сталин дружбу с Китаем здорово придумал! Он вообще был чудным мыслителем и понимал народы. Но он был агрессивен, а нужен неагрессивный человек, который бы мыслил континентально и сегодня заключал бы договор с Японией, но…
Япония не выгодна людям с узкими мыслями. Потому что люди с узкими мыслями живут одним днём, для них интересна Америка – как страна, в которой можно отмывать деньги. Им интересны «быстрые» деньги. А Япония не будет этим заниматься. С Японией надо добропорядочно развивать отношения, а они очень трудно развиваются. Я был на Курильских островах. У меня нет такого резкого суждения, что вот «Курильские острова наши, и всё на этом!». С точки зрения патриотизма российского – да, отдать нельзя, я согласен. Но вы с другой точки зрения посмотрите. Конечно, это моё мнение, но я был там – там везде память о японцах. Останки и остатки – могил, бань, избушек, деревень. Поэтому, думаю, не будет счастья на Курилах русским людям! Никогда! Я считаю, что если мы агрессивно заняли их, то мы должны добропорядочно отдать. Вообще, надо научиться хоть что-то давать, чтобы что-то получать. Мне кажется, что и в этом отношении, и во многих других нам есть чему поучиться у японцев. Например, только человек чести мог сделать себе харакири. Хотя, убеждён, что у нас тоже многое можно перенять…
– Вам не кажется, что часто харакири совершались по незначительным, абсурдным причинам?
– Смерть не может быть незначительна. Это обыватели, которые есть в каждой стране, до абсурда доводят лучшие идеи человечества, делают их тривиальными. У японцев же есть нечто скрытое, чего у многих других народов нет, и всё очень интересно. Движение там левостороннее, а не правостороннее. Водку пьют горячую, а не холодную, разливают там женщины, а не мужчины. Даже яма, по-японски, – гора. Сравнивать это интересно, познавательно и полезно, и материал на эту тему в разных её применениях у меня есть. У меня, например, были зарисовки по Японии, построенные на том, как японские дети воспитываются. У их детей настоящие рыцарские костюмы, самурайские мечи, машинки на бензине – всё настоящее, только в миниатюре. А вот ты в подушки заройся, как наш, и вообрази, что это машина! А фантазия где? Наш взял кусок доски и говорит, что это меч самурайский. И воображение в результате развивается у нашего, а там у детей развивается привычка получения удовольствия.
– Может быть поэтому, став взрослыми, так по-разному и живём: мы – в мечтах, они – в изобилии? Кстати, о будущем. Существуют ли какие-то ближайшие планы по продолжению японской темы?
– Самый главный план в этом отношении у меня сейчас один. В этом году исполняется 90 лет со дня рождения отца, и я пытаюсь открыть в Хабаровске памятник ему. Официальное решение об этом есть, но, что обычно для хорошего дела, нет денег. Я был на гастролях в Хабаровске, Омске, Томске, Владивостоке и набрал необходимую сумму. Какие-то скидки для памятника сделал губернатор, невысокую стоимость выставили работники, которые его делали, и сейчас он практически готов. Надеюсь, что скоро на хорошем месте над Амуром встанет памятник человеку, его воспевшему.
…лет спустя: Памятник Николаю Задорнову уже стоит в Хабаровске.
Вячеслав Зайцев, модельер (интервью 2001 года)
Один из ведущих российских модельеров, глава «Московского дома моды Вячеслава Зайцева», Театра моды, Агентства моделей «Слава Зайцев», школы модельеров «Лаборатория моды». Почётный гражданин городов Париж (1988) и Иваново (1996).Омотэсандо, Сибуя, Харадзюку – названия этих «модных» токийских районов очаровывают великих кутюрье и «продвинутых» парней и девчонок всего мира. Но став однажды свидетелем визита гостей из старейшей в Японии Токийской академии моды Сугино гакуэн (между прочим, alma mater самой Ханаэ Мори) в студию Вячеслава Зайцева, я был потрясён выражением восторга и удивления японцев, увидевших показ моделей молодых русских дизайнеров. Час бешеного восторга, овации во время показа, постоянные просьбы вернуть на подиум ту или иную модель и разрешить её сфотографировать, крики одобрения – такого мы от японцев не ожидали. Напор фантазии русских модельеров оказался для токийцев подобен божественному ветру и полностью пленил слегка растерявшихся от такого сгустка энергии гостей. Что же касается самого Вячеслава Зайцева, то после показа он в разговоре с представителями Сугино гакуэн обронил фразу «Я в прошлой жизни был японцем» и отправился пить зелёный чай.
Родился в 1938 году в г. Иваново в рабочей семье. В 1962 году окончил Московский текстильный институт. Вскоре предложил свою первую коллекцию одежды, отвергнутую в СССР, но замеченную на Западе Пьером Карденом и Марком Боаном («Диор»). Более 10 лет проработал в Общесоюзном доме моделей на Кузнецком мосту, позже руководил швейной фабрикой. В 1967 году получил Гран-при за платье «Россия» на Международном фестивале Моды в Москве. Автор большого количества коллекций одежды, показанных за рубежом (Германия, Италия, Канада, США, Франция, Югославия, Япония), костюмов для участников Московской Олимпиады 1980 года и других крупных государственных заказов. В 1989 году Профессиональным союзом кутюрье Франции признан «Человеком года в мире моды», зарубежной прессой прозван «Красным Диором». Увлекается живописью, провёл за рубежом несколько персональных выставок. Пять картин В. Зайцева хранятся в Государственной Третьяковской галерее в Москве. Автор двух книг о моде, переведённых на иностранные языки. Живёт в Москве.
– Вячеслав Михайлович, что вы имели в виду, когда говорили о «прошлой жизни»?
– Япония для меня, но и не только для меня, конечно, а, пожалуй, для миллионов мне подобных, до сих пор является загадочной страной. Страной, в которой свято хранятся и развиваются древние традиции, обычаи, культурные ценности. Будучи студентом, ещё в пятидесятые годы прошлого, XX-го века, я впервые соприкоснулся с искусством Японии, и это было древнее искусство. Харунобу, Хокусай, другие замечательные художники стали для меня символами филигранного рисунка и утончённой живописи. Заворожённый прикосновением к тайнам неведомого, далёкого тогда мира, я начал очень увлечённо и кропотливо копировать работы величайших мастеров. Да, я наслаждался, по настоящему наслаждался музыкой линий, движением цвета, пластикой и совершенно удивительной завершённостью композиции.
Сегодня я могу с полной уверенностью сказать, что пониманием, а позже и искусством владения линии, поверьте, искусством совсем не простым, я обязан прежде всего Японии. Обязан изучению, копированию работ величайших мастеров этой страны. Но и одними рисунками дело не обошлось. Первые свои словоизлияния – стихи, написанные мною в семидесятые годы, – были, как мне кажется, похожи на «танка» и по стилю и, думаю, по глубине чувствования и повествования.
Ну, а почему я сказал, что в прошлой жизни был японцем? Был конкретный повод для такой мысли. Как раз в те времена кто-то из экстрасенсов мне поведал, что одна из моих жизней прошла в Японии на рубеже XIII–XIV-го веков. Как видите, я не только «предсказание» запомнил, но и время своего прошлого рождения. Конечно, я не стал оспаривать это утверждение, тем более что это объясняло многие странности в моём творчестве. Я ощущал и сейчас ощущаю страстный интерес к искусству Японии, к людям искусства, интересным и близким мне по духу.
– Я стал свидетелем вашего тёплого общения с японскими дизайнерами. Но это здесь, на московской земле. А как складываются ваши отношения, когда вы попадаете в Японию?
– В 1989 году я стал гостем и участником саммита «Пять лучших модельеров мира», проходившего в Токио. Его организовал и провёл Акира Мори, сын очень известного в мире высокой моды человека – Ханаэ Мори. Я испытал тогда редчайшее чувство – чувство погружения в желанный и очень таинственный мир, открытый для контактов. Моя коллекция, показанная в компании с самой Ханаэ Мори, с Клодом Монтана, Донной Каран и Библос, имела успех. Это стало для меня приятной неожиданностью и мне кажется, мне очень помог радушный, даже бурный приём самих японцев, которые, кстати, по моим наблюдениям достаточно скупы на открытые проявления восторгов во время дефиле.
Получилось так, что в Японии я был всего один раз, да и то лишь в Токио, но уехал я, полный впечатлений о радушии и доброжелательности людей, с которыми мне довелось общаться. Я понял тогда, что был гостем Великой страны. Страны, которая свято чтит историю и одновременно, как у нас говорили, семимильными шагами творит будущее во всех проявлениях человеческого разума.
– Есть ли среди ваших знакомых японские модельеры?
– К сожалению, невозможность бывать в Японии регулярно, да и языковой барьер не позволяют мне поддерживать отношения с коллегами, с кумирами, знакомиться профессионально с искусством молодых художников, модельеров в той мере, как хотелось бы. Жаль, конечно. Тем более, что я испытываю глубокое уважение к творчеству Ханаэ Мори, восхищение перед высочайшим мастерством, креативностью Иссей Миякэ, нескрываемый интерес к лидеру рейтинга популярности у молодых и неординарных – Ёдзи Ямамото. Да плюс ещё галерея совсем юных, потенциально мощных и разноплановых по стилю художников-модельеров. Это краткая иллюстрация моих знаний и влюблённости в творчество модельеров, которых можно назвать золотым фондом сегодняшней Японии.