Страница:
В спецподразделении Земцов оказался при содействии своих старых сослуживцев из второго отдела РОВСа – Русского Общевоинского союза. До этого была Испания. Земцов в числе русских добровольцев отряда генерала А. В. Фока входил в Кастелиано-Арагонский легион национальной испанской армии Франко. С фронтов охватившей Испанию в 1936 году гражданской войны постоянно приходили сведения о всевозможных добровольцах разных национальностей, в том числе и о добровольцах из Советского Союза. Большинство добровольцев воевало на стороне испанского республиканского правительства. Часть белых эмигрантов, помимо всего прочего еще и глубоко оскорбленные тем, что при освещении испанских событий советских называют русскими, решили делом доказать, что существуют настоящие русские, которые никогда не прекращали борьбы против поработившего их родину режима, где бы ни представилась возможность вступить в схватку с последователями его идей. Говоря проще, ставшими в те дни знаменитыми словами белого генерала Скородумова, на каком бы краю Земли ни высунулась красная морда – бей ее нещадно. Как тот гоголевский персонаж, что бил прыгающих из игральных карт мухлевавших чертей. Вопли политиков, громогласные стенания насквозь продажных демократий, разногласия в эмигрантских кругах, лукавые рассуждения о якобы невмешательстве в дела чужого государства – Земцова и товарищей все это не волновало. Они просто собрались и поехали в Испанию, где взяли в руки оружие и встали в один строй с людьми, чьи взгляды были им близки и понятны. Вскоре они стяжали себе заслуженное уважение за бесстрашие и доблесть, проявленные в боях. Их стали называть «русо бланко» – белые русские. 3 мая 1939 года в составе отряда белых русских добровольцев Земцов прошел по улицам Валенсии, где победившие франкисты устроили парад победы по случаю окончания гражданской войны. Земцову было радостно от того, что для «белых» испанцев все закончилось именно так, и чрезвычайно горько от того, что не довелось пройти таким же парадом им по Москве и Петрограду. Только дело же не в бряцании оружием, а в том, что творится в умах, сердцах и душах людей. Впрочем, еще не вечер… Русских добровольцев наградили почетными орденами и чинами в испанской армии, предлагали остаться в этом солнечном краю насовсем. Но им было нужно не это. Эти деятельные люди жили надеждой вернуться на свою родину – вернуться в Россию. Чтобы продолжить начатую в 1917 году борьбу, которая лишь перешла в иную стадию, но отнюдь до сих пор не была закончена. Так они рассуждали, в это они верили.
После окончания гражданской войны в Испании Земцов прибыл в берлинское бюро отдела. Предоставившего себя в распоряжение организации офицера некоторое время не привлекали к работе – посоветовали хорошенько отдохнуть. Земцов уезжал в Югославию, затем снова вернулся в Германию. Неофициально хорошие знакомые Земцова через некоторое время сообщили, что требуются люди его склада, в совершенстве владеющие, разумеется, немецким и русским языками. Петербургское образование Земцова полностью удовлетворяло первому лингвистическому требованию, ну а по поводу второго все только дружно рассмеялись. Вопроса «Зачем?..» не задал никто – главная идея всегда была неизменна. Ситуация на европейской внешнеполитической арене менялась стремительно, и русская военная эмиграция пристально следила за этими изменениями. Так в конце 1940 года Земцов оказался в учебном лагере под Бранденбургом.
…А сегодня ночью ему приснилась Ольга. Она была в том самом строгом платье сестры милосердия, в котором Земцов увидел ее в первый раз, в крепости Новогеоргиевск, летом 1915 года. По давно знакомой ему милой привычке Ольга, поджав губы, вставила в них заколки для волос и заплетала темно-русую косу. Она подняла глаза на Земцова. Взгляд ее поражавших при знакомстве серо-желтых глаз был настолько пронзительно-печален, что у Земцова захолонуло сердце. Но прежде чем проснуться, он успел увидеть, что на лбу у Ольги как будто большая алая полоса. Так и не надев на голову косынку с красным крестом, она поднялась и молча пошла прочь.
Земцов тогда впервые проснулся от сердечной боли. Рука на груди накрепко сжала в кулак незамысловатый серебряный крестик на простой тесемке. Он быстро коснулся его губами, съехал со стога сена. Прошелся босиком в одних галифе и белой нательной рубахе по утренней росе. У их «Шкоды» исправно маячил часовой. А где-то в утреннем тумане на дорогах гудели и гудели двигатели автомобилей, тягачей и танков. Вскоре скомандовали общий подъем, и они двинулись на своем грузовике дальше в путь…
Лейтенант Кнапке и сейчас дал команду, и они продолжили движение по забитым техникой дорогам до самого вечера. Во всей округе в столбах поднятой июньской пыли беспрерывно продолжал стоять деловитый гул моторов. На одном из неведомых перекрестков их «Шкода» долго пережидала, пока пройдет какая-то бесконечная колонна. До сидевшего у заднего борта Земцова донесся негромкий разговор на немецком языке. Снаружи в обшитое кожей отверстие для шнурования тента мелькнул нагрудный знак германского фельджандарма.
– Also, wir gehen in Russland[7], – негромко произнес первый немец.
– Mein Vater wurde in Russland ermordet[8], – отозвался второй.
– Traurig ist. Aber du hast geheort ein Befehl – wir haben keine andere Wahl[9].
– Ja, das stimmt. Die Bolscheviken wollten uns ersten angreifen. Wir sind verpflichtet unsere Heauser zu scheutzen[10].
– Genau so[11].
– Aber sehr schade, dass man nichts anders. Warum wieder leiden meussen die einfachen Leute?[12]
– Nicht traurig sein. Wir gehen doch unsere Heimat zu verteidigen. Es ist unser Pflicht[13].
– Ja, einfach die Angst um, wenn sie schlugen die ersten[14].
– Wenn nicht der Feuhrer, dann weurde passiert so…[15]
Земцов догадался, что этим немцам уже зачитали гитлеровский приказ о походе на Восток. В силу специфики их деятельности подчиненные лейтенанта Кнапке были осведомлены о приближающихся событиях несколько раньше. Теперь очередь дошла до всего личного состава германского вермахта. И если о готовящемся нападении уже знал каждый немецкий солдат, если хранить тайну уже больше не было необходимости, это могло означать только одно – до начала операции остаются считаные часы. Солнце садилось в пыльном мареве. Был вечер 21 июня 1941 года.
4
После окончания гражданской войны в Испании Земцов прибыл в берлинское бюро отдела. Предоставившего себя в распоряжение организации офицера некоторое время не привлекали к работе – посоветовали хорошенько отдохнуть. Земцов уезжал в Югославию, затем снова вернулся в Германию. Неофициально хорошие знакомые Земцова через некоторое время сообщили, что требуются люди его склада, в совершенстве владеющие, разумеется, немецким и русским языками. Петербургское образование Земцова полностью удовлетворяло первому лингвистическому требованию, ну а по поводу второго все только дружно рассмеялись. Вопроса «Зачем?..» не задал никто – главная идея всегда была неизменна. Ситуация на европейской внешнеполитической арене менялась стремительно, и русская военная эмиграция пристально следила за этими изменениями. Так в конце 1940 года Земцов оказался в учебном лагере под Бранденбургом.
…А сегодня ночью ему приснилась Ольга. Она была в том самом строгом платье сестры милосердия, в котором Земцов увидел ее в первый раз, в крепости Новогеоргиевск, летом 1915 года. По давно знакомой ему милой привычке Ольга, поджав губы, вставила в них заколки для волос и заплетала темно-русую косу. Она подняла глаза на Земцова. Взгляд ее поражавших при знакомстве серо-желтых глаз был настолько пронзительно-печален, что у Земцова захолонуло сердце. Но прежде чем проснуться, он успел увидеть, что на лбу у Ольги как будто большая алая полоса. Так и не надев на голову косынку с красным крестом, она поднялась и молча пошла прочь.
Земцов тогда впервые проснулся от сердечной боли. Рука на груди накрепко сжала в кулак незамысловатый серебряный крестик на простой тесемке. Он быстро коснулся его губами, съехал со стога сена. Прошелся босиком в одних галифе и белой нательной рубахе по утренней росе. У их «Шкоды» исправно маячил часовой. А где-то в утреннем тумане на дорогах гудели и гудели двигатели автомобилей, тягачей и танков. Вскоре скомандовали общий подъем, и они двинулись на своем грузовике дальше в путь…
Лейтенант Кнапке и сейчас дал команду, и они продолжили движение по забитым техникой дорогам до самого вечера. Во всей округе в столбах поднятой июньской пыли беспрерывно продолжал стоять деловитый гул моторов. На одном из неведомых перекрестков их «Шкода» долго пережидала, пока пройдет какая-то бесконечная колонна. До сидевшего у заднего борта Земцова донесся негромкий разговор на немецком языке. Снаружи в обшитое кожей отверстие для шнурования тента мелькнул нагрудный знак германского фельджандарма.
– Also, wir gehen in Russland[7], – негромко произнес первый немец.
– Mein Vater wurde in Russland ermordet[8], – отозвался второй.
– Traurig ist. Aber du hast geheort ein Befehl – wir haben keine andere Wahl[9].
– Ja, das stimmt. Die Bolscheviken wollten uns ersten angreifen. Wir sind verpflichtet unsere Heauser zu scheutzen[10].
– Genau so[11].
– Aber sehr schade, dass man nichts anders. Warum wieder leiden meussen die einfachen Leute?[12]
– Nicht traurig sein. Wir gehen doch unsere Heimat zu verteidigen. Es ist unser Pflicht[13].
– Ja, einfach die Angst um, wenn sie schlugen die ersten[14].
– Wenn nicht der Feuhrer, dann weurde passiert so…[15]
Земцов догадался, что этим немцам уже зачитали гитлеровский приказ о походе на Восток. В силу специфики их деятельности подчиненные лейтенанта Кнапке были осведомлены о приближающихся событиях несколько раньше. Теперь очередь дошла до всего личного состава германского вермахта. И если о готовящемся нападении уже знал каждый немецкий солдат, если хранить тайну уже больше не было необходимости, это могло означать только одно – до начала операции остаются считаные часы. Солнце садилось в пыльном мареве. Был вечер 21 июня 1941 года.
4
Тем субботним вечером 21 июня 1941 года Коломейцев все-таки тоже успел посмотреть кино в передвижке автотранспортного батальона. И даже задолго до отбоя вернулся в палатку своего экипажа. За рядами палаток, заботливо прикрытые свежесрубленными ветками и кустарником, стояли загнанные в капониры танки. Хоть завтра и будет воскресенье, Витяй все равно решил попросить у Барсукова разрешения повозиться с машиной. Идти в увольнение здесь было решительно некуда, а у хорошего механика-водителя работа по машине всегда найдется. В расположении Коломейцева ждало письмо из дома, уже не заставшее их в месте последней дислокации в Укмерге. Он снова вышел из палатки и присел на лавку за сколоченный на скорую руку из горбыля столик. При свете переносного фонаря «летучая мышь» распечатал письмо. Хорошо поставленным, почти каллиграфическим почерком после приветствия на целых две строчки отец кратко сообщал домашние новости, справлялся о здоровье и передавал приветы – от себя, от матери, от братьев-близнецов и отдельно от Лиды. Дома было все хорошо.
«А матрешка могла бы и сама написать», – мысленно усмехнулся в адрес Лиды Коломейцев.
Он был в отпуске совсем недавно, минувшей весной. В наутюженном серо-стальном танкистском обмундировании нового образца, в хромовых сапогах, с командирским чемоданчиком в руках (подарок Барсукова), со значками, медалью «За отвагу» на груди и с пущенной из кармана на старинный манер цепочкой от часов, отпускник старший сержант Виктор Коломейцев появился в городе Красногвардейске на пороге родительского дома. При его появлении отец сдержанно хмыкнул в типичной коломейцевской манере, мать всплеснула руками, а близнецы в один голос выпалили:
– Ух ты! Мы тоже так хотим!
Близнецы закончили семилетку и ходили в техникум.
– Учитесь, лоботрясы, – потрепал братьев по вихрам Витяй и зашел в дом.
Коломейцев вспомнил, как, оставшись в гостиной один, достал-таки тогда из глубины буфета убранную от посторонних глаз, но хорошо известную всем членам семьи карточку с потертыми, некогда золотыми тиснеными буквами на обрезе: «Санкт-Петербург. Фотоателье К. Буллы. Невский, 54». Лихой гвардейский унтер-офицер в мундире с пристяжным лацканом и кивере на последнее царствование стоял навытяжку под бутафорским бело-черным полосатым столбиком. На прибитой к столбику табличке было выведено: «Л.-Гв. Семеновского полка 8-я рота». Отец. Выправка вон и через тридцать лет никуда не подевалась! Витяй подошел к старому резному трюмо, оглядел себя в большом зеркале с чуть помутневшей с одного края амальгамой, поправил цепочку часов (у отца на фотографии была такая же), а потом, невесть чего застеснявшись, убрал фотографию на место и вышел в кухню к матери.
В конце отпуска Лида провожала его на вокзал. К месту службы он уезжал из Ленинграда. Она пришла с белыми нарциссами и протянула их ему. Коломейцев приколол к букету заранее приготовленную заколку в виде бабочки и подарил цветы Лиде обратно. Они оба долго смеялись, гуляли по городу, ели мороженое и Лида до самого момента их расставания ходила с букетом совершенно счастливая.
– Вернусь осенью, матрешка, – улыбаясь, произнес Коломейцев и, будто бы поправляя на стеблях нарциссов заколку-бабочку, накрыл кисти ее маленьких рук своими ладонями. – Насовсем.
Лида встала на носочки и чуть коснулась губами его щеки…
…А ранним утром всех разбудил отдаленный грохот и гул. Танкистов подняли по тревоге, построили вдоль палаток. Их не бомбили, замаскированные танки в полном порядке застыли на своих местах. Гул и грохот раздавались, вопреки ожиданиям, на востоке, а не на западе. Тревожные лица, но все по команде становятся в полном порядке. На левом фланге в напряженном молчании повисает чья-то вполголоса брошенная фраза:
– Война, что ли, братцы…
Спустя некоторое время из штабного автобуса пришел капитан Барсуков. Подтвердил коротко:
– Да, война.
И, не дожидаясь никаких приказов сверху, сразу же начал отдавать распоряжения по подготовке к маршу. Вскоре поступил и соответствующий приказ. Каждый член экипажа еще раз проверил свое место, вверенное оборудование и имущество. Часам к одиннадцати подошли грузовики снабжения. Привычная работа и спокойная уверенность Барсукова значительно сняли напряжение первых утренних часов. С подошедших грузовиков вытаскивали ящики со снарядами. Уложенные в специальные пеналы, снаряды заполняли отведенные им места в полах боевых отделений танков. Получили осколочно-фугасные и полубронебойные. Коломейцев разместил переданную ему часть зарядов в отделении управления, справа от места механика-водителя. Проверил в боевом отделении укладку почти трех десятков гранат Ф-1. Затем вместе со стрелком-радистом размещали по нишам все сорок девять дисков для пулеметов ДТ. Потом еще раз открыл люк для доступа к двигателю, внимательно все осмотрел. Добавил жидкости в систему охлаждения.
– А горючее-то не подвезли, – тревожно обронил перед капонирами кто-то из лейтенантов.
– Грузите продукты, – невозмутимо отреагировал Барсуков.
Передавая из рук в руки, грузили в машины мясные и рыбные консервы, банки с концентратами, хлеб, сухари, печенье, галеты, папиросы, спички, котелки, фляги с питьевой водой, красноармейские рюкзаки с личным имуществом и прочий нехитрый солдатский скарб. Повыдергивали колышки, свернули палатки. Закрепили на танках ротный шанцевый инструмент. Сдали и уложили под присмотром старшины в грузовики снабжения бытовое лагерное имущество. Барсуков с командирами машин обошел все танки, проверил готовность. Отчитал подвернувшегося старшину за то, что до сих пор нет горячего питания. Старшина взял под козырек и куда-то исчез. Получив разрешение обедать, Коломейцев с товарищами вскрыли часть продуктов из сухого пайка. У заряжающего нашлась железобетонная (или, как ее давно уже окрестили по аналогии со снарядами, которыми комплектовался танк, «бетонобойная») колбаса «Минская», полученная еще на прежнем месте стоянки. Покромсали колбасу ножом, пожевали с хлебом, запили водой из фляг.
– «Хрыч» кухню приволок! – радостно объявил сидевший на башне наводчик о старшине-сверхсрочнике. И свесился в люк. – Ребята, давайте котелки!
Вскоре весь экипаж, откушавший горячего борща и значительно повеселевший, дымил папиросами перед капониром. К Барсукову прибыл посыльный из полка. Коротко козырнув, вручил запечатанный пакет. Что-то передал на словах.
– Как там наши? – кивнул в западном направлении Ивлев. – Наступают?
– Не думаю… – чуть замялся посыльный и, быстро стрельнув глазами, отчеканил: – Не могу знать, товарищ младший лейтенант!
Посыльный вскочил на мотоцикл и умчался так же быстро, как и появился.
С кульками в руках к их КВ подошел старшина. Сунул Коломейцеву бумажный пакет:
– Вот, приказано раздать по одному на экипаж.
– Ого, «Полярный мишка»! – изумился Витяй, сунув руку в кулек и вытащив оттуда шоколадные конфеты. – Живем, братва!
– Даже слишком, – очень серьезно заметил с башни заряжающий, и все повернули головы в его сторону.
– Место нашей стоянки под Укмерге разбомбили, – ни к кому не обращаясь, произнес старшина. Пять пар глаз теперь устремились на него. – Авиация. Вдребезги.
Подхватив кульки и ничего больше не добавив к сказанному, старшина зашагал вдоль танков дальше.
– А здесь они нас еще не расчухали, – обронил кто-то.
Наконец подошли заправщики. Тут уж весь экипаж дружно впрягся в работу под руководством Коломейцева. Все изрядно употели, пока насытили КВ под завязку полагавшимися ему шестьюстами пятнадцатью литрами топлива. Закончив заправку, Коломейцев подошел к соседнему танку.
– Бояться нам нечего, ребята, – говорил своему экипажу младший лейтенант Ивлев. – Будем бить врага на его территории, малой кровью.
Ивлева заметно потряхивало – то ли от возбуждения, то ли от страха. А может, от того и от другого вместе.
– Накрылся дембель, – вздохнул ивлевский наводчик.
– Цыплят по осени считают, – прогудел в ответ заряжающий.
– Думаешь, до осени управимся? – спросил тихонько наводчик, с сомнением и в то же время с надеждой посмотрев на заряжающего.
– Спокойно, товарищи. Все идет по плану… – это уже Ивлев громко, в голос.
На броне у распахнутого люка механика-водителя, обхватив себя за плечи, сидел Москаленко.
– Заправились?
– Ага.
Положив руку Москаленке на плечо, Коломейцев мягко произнес:
– Матюша, как двинемся – держись за мной следом. И просто делай как я.
Москаленко закивал растерянно и благодарно…
Было уже около пяти часов вечера, когда поступила команда выступать. Барсуков, весь день носившийся по боевым и хозяйственным делам роты, заскочил на свой танк.
– Витяй, у тебя порядок?
– Так точно, товарищ капитан!
– Вы бы хоть поели, – подал голос наводчик. – У нас борщ остался…
– Нормально, – отмахнулся Барсуков и скомандовал:
– Заводи!
Мгновенно все зарычало и застрекотало. Машины выползали из капониров и выстраивались на дороге в походную колонну. Танки двинулись к назначенному им району сосредоточения близ Рассейняя. Навстречу уже тянулись колонны беженцев, какие-то обозы, одиночные бойцы и даже отдельные воинские части, на автомобилях и в пешем порядке, тентованные полуторки с красными крестами на бортах, орудия с тягачами и на конной тяге. Вся эта масса людей и разношерстной техники, уже испытавшая на себе в большей или меньшей степени первый удар противника и скорее внутренне, чем внешне дрогнувшая под этим ударом, сама жалась к обочинам при появлении из клубов дорожной пыли тяжелых бронированных чудовищ. Колонна шла уверенно, на предельной для этих машин скорости. Барсуков спешил – через Ионаву стягивались основные силы танковой дивизии. Ему уже был известен дальнейший приказ – наступать. Танки должны были изготовиться для удара в срок.
Это потом будет исписана масса бумаги о тех первых минутах, часах и днях войны. С разными долями компетентности, субъективности, правдивости и вероятности. Будут вычерчиваться схемы танковых ударов и контрударов, направления действий армий, корпусов, дивизий и отдельных бригад. Будут гадания на кофейной гуще и тактико-технических характеристиках, кто и что мог или не мог сделать и почему сделал так, а не иначе. И что следовало бы сделать для достижения самого оптимального результата. За участников событий с обеих сторон будут придуманы объяснения их действий и помыслов, которые они сами, пожалуй, в тот момент, когда эти события происходили, очень часто дать бы не смогли. Будут высказаны версии о готовности сторон к наступательным или оборонительным боям. Будут подробно рассмотрены соотношения живой силы, танков, самолетов, орудий, их дислокация и технические возможности. Наряду с другими будет озвучена очень правдоподобная версия (выражаясь уже современным языком) о глобальном управленческом и логистическом коллапсе, случившемся в первые дни войны на всей Западной границе. Выскажутся даже о том, кто и за что готов или не готов был в тот момент воевать. Кто и что ждал или не ждал от полыхнувшего единовременно от моря до моря военного пожара. Будут разносторонние обоснования, какие мотивации были у людей, занимавших должности от самой маленькой до самой большой по разные стороны линии фронта.
А там и тогда просто были люди. И танкисты роты Барсукова, по счастливому стечению обстоятельств не подвергшиеся первому удару немцев, сделали все, чтобы привести свои машины в полную боевую готовность. Чтобы выполнить то, для чего их готовили, чему их учили. Проще говоря – чтобы выполнить свой долг. Им всем было тревожно и даже страшно. Кто-то был подготовлен хуже, кто-то лучше. Кто-то даже имел опыт боевых действий. Конечно, абсолютное большинство из них вовсе не нюхало пороху. Но над ними и не висел груз поражений и отступлений. Это было очень важно для понимания их состояния и актуально именно тогда – в первые часы и дни разразившейся военной грозы. Не раньше и не позже. Это потом появятся переживания от ужаса боев, горечь отступления, паника, отчаяние, самые разные мысли. Потом появятся знания о масштабах сражений, потерь и трагедий. Всей правды, конечно же, не появится никогда. Большая же часть из оказавшихся в боях именно в самые первые дни людей, тая внутри своих душ целую гамму противоречивых переживаний, на самом деле ждала первой встречи с противником. Ждали даже те, кто не очень-то хотел в этом признаваться подчас и самим себе. Наряду с тревогой и сомнениями, каждого хоть раз, но посетила мысль: «Схлестнемся, вот и посмотрим, кто кого». И еще немаловажный момент – немцы тоже в те часы ничего не знали наперед. И тоже боялись. А сейчас бронированная колонна, выполняя полученный приказ, шла на запад. Плясали стрелки приборов, ревели двигатели, выжимая предельную для огромных машин скорость в двадцать километров в час, содрогались корпуса танков, лязгали гусеницы. Полностью укомплектованная тяжелая танковая рота исправно молотила траками по дорожной пыли.
Интенсивное движение с применением лишь боевых огней продолжалось всю ночь. Несмотря на это, отставших не было. На рассвете 23 июня над танками несколько раз проплывали высоко в облаках вражеские бомбардировщики. Видимо, они преследовали свои цели далеко в советском тылу – танковую колонну самолеты отчего-то не бомбили. Уставшего Коломейцева за рычагами КВ сменил наводчик. Витяй, потирая воспаленные после напряженного ночного вождения глаза, забрался в башню и попытался хоть чуток прикорнуть на жестком, раскачивающемся в такт движению танка сиденье. В сознании автоматически отпечаталось помимо его воли – наводчик дернул с места танк слишком резко. Опыта маловато… Потом Коломейцев даже немного подремал. Ближе к полудню совсем низко на запад прошло несколько звеньев наших ТБ. А через пару минут далеко по ходу их движения раздались отдаленные взрывы.
– Дубисса, – определил по карте реку впереди них Барсуков.
Танки расположили на опушке леса над рекой, тут же принялись рубить свежий кустарник для маскировки. Воспользовавшись паузой в движении, Коломейцев немедленно приступил к осмотру двигателя и ходовой части. Пока экипажи суетились вокруг своих танков, Барсуков отправился в штаб полка. Под растянутую на деревьях маскировочную сеть были загнаны несколько легковых «эмок» и мотоциклов. Прямо на капоте одной из них разостланная карта и стоящий чуть набекрень полевой телефон.
– Дожимай их оттуда, – говорил кому-то в телефон начальник штаба полка, майор в фуражке и наброшенной на плечи кожаной куртке. – Сколько потерял?.. Все, что пригодно к ремонту, – вытаскивай в тыл. И держи мне мост!
Барсуков приложил к глазам окуляры бинокля. С возвышенности, на которой они расположились, хорошо была видна река внизу. В ее пойме только что отгрохотал короткий, но, по всему видать, ожесточенный бой. Пару часов назад немцы с ходу захватили плацдарм на восточном берегу. Однако контратакой нашего мотострелкового полка при поддержке танков БТ-7 неприятельская кампфгруппа была выбита обратно за реку. Барсуков увидел среди свежих воронок с полдюжины подбитых «бэтэшек» и с удовлетворением – несколько коптящих черным дымом вражеских бронемашин. Мост впереди был цел и снова находился в наших руках. Мотострелки до поздней ночи пускали ракеты с западного берега, обозначая свое местоположение. На рассвете следующего дня был получен приказ: тяжелым танкам переправиться на западный берег и, оказывая поддержку легким БТ и мотопехоте, продолжить наступление, придерживаясь линии дороги Таураге – Шауляй.
К раннему утру 24 июня все КВ были снова в полной боевой готовности – дозаправлены, осмотрены, мелкие неполадки, возникшие на марше, устранены. Экипажи даже успели поспать несколько часов и позавтракать горячей кашей. Спасибо старшине – нашел их со своей кухней в пыльном муравейнике фронтовых дорог. Настроение у всех было бодрое. Через Дубиссу переправились без затруднений. Получили участок для наступления. Верный сложившейся у него с финской войны привычке, Барсуков с командирами танков и механиками-водителями пешком выбрался осмотреть в бинокли местность, по которой им предстояло вести атаку. Делал он это, разумеется, когда позволяли обстоятельства. Сейчас позволяли. В бинокли посмотрели все. И Коломейцев посмотрел, и Москаленко. Уточнили порядок развертывания и движения, наметили ориентиры.
– Все-таки страшновато, – стянув танкошлем, потер затылок Матвей.
– Жми вперед, Матюша, не меняй без нужды передачи и не подставляй борта, – посоветовал возвращавшийся вместе с ним к своей машине Коломейцев.
Все заняли в танках свои места. Еще с полчаса напряженно ждали. Впереди и чуть левее что-то происходило. Оттуда валил дым, хлопали пушками ушедшие далеко от реки «бэтэшки», поднимали пыль спешащие в ту же сторону их юркие собратья.
– Приготовиться к атаке, – резко и все-таки неожиданно прозвучал по ТПУ голос Барсукова.
Сверху хлопнул закрытый командиром люк.
– Вперед!
Взревели танковые двигатели. С грохотом и лязгом на всю округу пятидесятидвухтонные машины выползали на поле и разворачивались для атаки. Несмотря на то что бой, который вели легкие танки, заметно смещался влево, Барсуков двинул свою роту согласно полученному приказу – строго в западном направлении. Набрав интервалы, несколько минут машины катились по ржаному полю. Видимость была сильно ограничена – смотровой лючок, как и положено в боевой обстановке, был задраен, и Коломейцев вел танк при помощи установленного в крыше над ним зеркального смотрового прибора. В башне, подскакивая и раскачиваясь на своих сиденьях, как манекены, прилипли к таким же закрытым броневыми колпаками смотровым приборам остальные члены экипажа. Танк шел вперед, двигатель уверенно молотил на средних оборотах, от вращающихся гусениц стоял звонкий стрекот, едва слышно за сопровождающими движение звуками гудели башенные вентиляторы, изготовившийся к бою экипаж обливался потом от жары и напряжения. Кроме этого, пока ничего больше не происходило – противника видно не было.
«А матрешка могла бы и сама написать», – мысленно усмехнулся в адрес Лиды Коломейцев.
Он был в отпуске совсем недавно, минувшей весной. В наутюженном серо-стальном танкистском обмундировании нового образца, в хромовых сапогах, с командирским чемоданчиком в руках (подарок Барсукова), со значками, медалью «За отвагу» на груди и с пущенной из кармана на старинный манер цепочкой от часов, отпускник старший сержант Виктор Коломейцев появился в городе Красногвардейске на пороге родительского дома. При его появлении отец сдержанно хмыкнул в типичной коломейцевской манере, мать всплеснула руками, а близнецы в один голос выпалили:
– Ух ты! Мы тоже так хотим!
Близнецы закончили семилетку и ходили в техникум.
– Учитесь, лоботрясы, – потрепал братьев по вихрам Витяй и зашел в дом.
Коломейцев вспомнил, как, оставшись в гостиной один, достал-таки тогда из глубины буфета убранную от посторонних глаз, но хорошо известную всем членам семьи карточку с потертыми, некогда золотыми тиснеными буквами на обрезе: «Санкт-Петербург. Фотоателье К. Буллы. Невский, 54». Лихой гвардейский унтер-офицер в мундире с пристяжным лацканом и кивере на последнее царствование стоял навытяжку под бутафорским бело-черным полосатым столбиком. На прибитой к столбику табличке было выведено: «Л.-Гв. Семеновского полка 8-я рота». Отец. Выправка вон и через тридцать лет никуда не подевалась! Витяй подошел к старому резному трюмо, оглядел себя в большом зеркале с чуть помутневшей с одного края амальгамой, поправил цепочку часов (у отца на фотографии была такая же), а потом, невесть чего застеснявшись, убрал фотографию на место и вышел в кухню к матери.
В конце отпуска Лида провожала его на вокзал. К месту службы он уезжал из Ленинграда. Она пришла с белыми нарциссами и протянула их ему. Коломейцев приколол к букету заранее приготовленную заколку в виде бабочки и подарил цветы Лиде обратно. Они оба долго смеялись, гуляли по городу, ели мороженое и Лида до самого момента их расставания ходила с букетом совершенно счастливая.
– Вернусь осенью, матрешка, – улыбаясь, произнес Коломейцев и, будто бы поправляя на стеблях нарциссов заколку-бабочку, накрыл кисти ее маленьких рук своими ладонями. – Насовсем.
Лида встала на носочки и чуть коснулась губами его щеки…
…А ранним утром всех разбудил отдаленный грохот и гул. Танкистов подняли по тревоге, построили вдоль палаток. Их не бомбили, замаскированные танки в полном порядке застыли на своих местах. Гул и грохот раздавались, вопреки ожиданиям, на востоке, а не на западе. Тревожные лица, но все по команде становятся в полном порядке. На левом фланге в напряженном молчании повисает чья-то вполголоса брошенная фраза:
– Война, что ли, братцы…
Спустя некоторое время из штабного автобуса пришел капитан Барсуков. Подтвердил коротко:
– Да, война.
И, не дожидаясь никаких приказов сверху, сразу же начал отдавать распоряжения по подготовке к маршу. Вскоре поступил и соответствующий приказ. Каждый член экипажа еще раз проверил свое место, вверенное оборудование и имущество. Часам к одиннадцати подошли грузовики снабжения. Привычная работа и спокойная уверенность Барсукова значительно сняли напряжение первых утренних часов. С подошедших грузовиков вытаскивали ящики со снарядами. Уложенные в специальные пеналы, снаряды заполняли отведенные им места в полах боевых отделений танков. Получили осколочно-фугасные и полубронебойные. Коломейцев разместил переданную ему часть зарядов в отделении управления, справа от места механика-водителя. Проверил в боевом отделении укладку почти трех десятков гранат Ф-1. Затем вместе со стрелком-радистом размещали по нишам все сорок девять дисков для пулеметов ДТ. Потом еще раз открыл люк для доступа к двигателю, внимательно все осмотрел. Добавил жидкости в систему охлаждения.
– А горючее-то не подвезли, – тревожно обронил перед капонирами кто-то из лейтенантов.
– Грузите продукты, – невозмутимо отреагировал Барсуков.
Передавая из рук в руки, грузили в машины мясные и рыбные консервы, банки с концентратами, хлеб, сухари, печенье, галеты, папиросы, спички, котелки, фляги с питьевой водой, красноармейские рюкзаки с личным имуществом и прочий нехитрый солдатский скарб. Повыдергивали колышки, свернули палатки. Закрепили на танках ротный шанцевый инструмент. Сдали и уложили под присмотром старшины в грузовики снабжения бытовое лагерное имущество. Барсуков с командирами машин обошел все танки, проверил готовность. Отчитал подвернувшегося старшину за то, что до сих пор нет горячего питания. Старшина взял под козырек и куда-то исчез. Получив разрешение обедать, Коломейцев с товарищами вскрыли часть продуктов из сухого пайка. У заряжающего нашлась железобетонная (или, как ее давно уже окрестили по аналогии со снарядами, которыми комплектовался танк, «бетонобойная») колбаса «Минская», полученная еще на прежнем месте стоянки. Покромсали колбасу ножом, пожевали с хлебом, запили водой из фляг.
– «Хрыч» кухню приволок! – радостно объявил сидевший на башне наводчик о старшине-сверхсрочнике. И свесился в люк. – Ребята, давайте котелки!
Вскоре весь экипаж, откушавший горячего борща и значительно повеселевший, дымил папиросами перед капониром. К Барсукову прибыл посыльный из полка. Коротко козырнув, вручил запечатанный пакет. Что-то передал на словах.
– Как там наши? – кивнул в западном направлении Ивлев. – Наступают?
– Не думаю… – чуть замялся посыльный и, быстро стрельнув глазами, отчеканил: – Не могу знать, товарищ младший лейтенант!
Посыльный вскочил на мотоцикл и умчался так же быстро, как и появился.
С кульками в руках к их КВ подошел старшина. Сунул Коломейцеву бумажный пакет:
– Вот, приказано раздать по одному на экипаж.
– Ого, «Полярный мишка»! – изумился Витяй, сунув руку в кулек и вытащив оттуда шоколадные конфеты. – Живем, братва!
– Даже слишком, – очень серьезно заметил с башни заряжающий, и все повернули головы в его сторону.
– Место нашей стоянки под Укмерге разбомбили, – ни к кому не обращаясь, произнес старшина. Пять пар глаз теперь устремились на него. – Авиация. Вдребезги.
Подхватив кульки и ничего больше не добавив к сказанному, старшина зашагал вдоль танков дальше.
– А здесь они нас еще не расчухали, – обронил кто-то.
Наконец подошли заправщики. Тут уж весь экипаж дружно впрягся в работу под руководством Коломейцева. Все изрядно употели, пока насытили КВ под завязку полагавшимися ему шестьюстами пятнадцатью литрами топлива. Закончив заправку, Коломейцев подошел к соседнему танку.
– Бояться нам нечего, ребята, – говорил своему экипажу младший лейтенант Ивлев. – Будем бить врага на его территории, малой кровью.
Ивлева заметно потряхивало – то ли от возбуждения, то ли от страха. А может, от того и от другого вместе.
– Накрылся дембель, – вздохнул ивлевский наводчик.
– Цыплят по осени считают, – прогудел в ответ заряжающий.
– Думаешь, до осени управимся? – спросил тихонько наводчик, с сомнением и в то же время с надеждой посмотрев на заряжающего.
– Спокойно, товарищи. Все идет по плану… – это уже Ивлев громко, в голос.
На броне у распахнутого люка механика-водителя, обхватив себя за плечи, сидел Москаленко.
– Заправились?
– Ага.
Положив руку Москаленке на плечо, Коломейцев мягко произнес:
– Матюша, как двинемся – держись за мной следом. И просто делай как я.
Москаленко закивал растерянно и благодарно…
Было уже около пяти часов вечера, когда поступила команда выступать. Барсуков, весь день носившийся по боевым и хозяйственным делам роты, заскочил на свой танк.
– Витяй, у тебя порядок?
– Так точно, товарищ капитан!
– Вы бы хоть поели, – подал голос наводчик. – У нас борщ остался…
– Нормально, – отмахнулся Барсуков и скомандовал:
– Заводи!
Мгновенно все зарычало и застрекотало. Машины выползали из капониров и выстраивались на дороге в походную колонну. Танки двинулись к назначенному им району сосредоточения близ Рассейняя. Навстречу уже тянулись колонны беженцев, какие-то обозы, одиночные бойцы и даже отдельные воинские части, на автомобилях и в пешем порядке, тентованные полуторки с красными крестами на бортах, орудия с тягачами и на конной тяге. Вся эта масса людей и разношерстной техники, уже испытавшая на себе в большей или меньшей степени первый удар противника и скорее внутренне, чем внешне дрогнувшая под этим ударом, сама жалась к обочинам при появлении из клубов дорожной пыли тяжелых бронированных чудовищ. Колонна шла уверенно, на предельной для этих машин скорости. Барсуков спешил – через Ионаву стягивались основные силы танковой дивизии. Ему уже был известен дальнейший приказ – наступать. Танки должны были изготовиться для удара в срок.
Это потом будет исписана масса бумаги о тех первых минутах, часах и днях войны. С разными долями компетентности, субъективности, правдивости и вероятности. Будут вычерчиваться схемы танковых ударов и контрударов, направления действий армий, корпусов, дивизий и отдельных бригад. Будут гадания на кофейной гуще и тактико-технических характеристиках, кто и что мог или не мог сделать и почему сделал так, а не иначе. И что следовало бы сделать для достижения самого оптимального результата. За участников событий с обеих сторон будут придуманы объяснения их действий и помыслов, которые они сами, пожалуй, в тот момент, когда эти события происходили, очень часто дать бы не смогли. Будут высказаны версии о готовности сторон к наступательным или оборонительным боям. Будут подробно рассмотрены соотношения живой силы, танков, самолетов, орудий, их дислокация и технические возможности. Наряду с другими будет озвучена очень правдоподобная версия (выражаясь уже современным языком) о глобальном управленческом и логистическом коллапсе, случившемся в первые дни войны на всей Западной границе. Выскажутся даже о том, кто и за что готов или не готов был в тот момент воевать. Кто и что ждал или не ждал от полыхнувшего единовременно от моря до моря военного пожара. Будут разносторонние обоснования, какие мотивации были у людей, занимавших должности от самой маленькой до самой большой по разные стороны линии фронта.
А там и тогда просто были люди. И танкисты роты Барсукова, по счастливому стечению обстоятельств не подвергшиеся первому удару немцев, сделали все, чтобы привести свои машины в полную боевую готовность. Чтобы выполнить то, для чего их готовили, чему их учили. Проще говоря – чтобы выполнить свой долг. Им всем было тревожно и даже страшно. Кто-то был подготовлен хуже, кто-то лучше. Кто-то даже имел опыт боевых действий. Конечно, абсолютное большинство из них вовсе не нюхало пороху. Но над ними и не висел груз поражений и отступлений. Это было очень важно для понимания их состояния и актуально именно тогда – в первые часы и дни разразившейся военной грозы. Не раньше и не позже. Это потом появятся переживания от ужаса боев, горечь отступления, паника, отчаяние, самые разные мысли. Потом появятся знания о масштабах сражений, потерь и трагедий. Всей правды, конечно же, не появится никогда. Большая же часть из оказавшихся в боях именно в самые первые дни людей, тая внутри своих душ целую гамму противоречивых переживаний, на самом деле ждала первой встречи с противником. Ждали даже те, кто не очень-то хотел в этом признаваться подчас и самим себе. Наряду с тревогой и сомнениями, каждого хоть раз, но посетила мысль: «Схлестнемся, вот и посмотрим, кто кого». И еще немаловажный момент – немцы тоже в те часы ничего не знали наперед. И тоже боялись. А сейчас бронированная колонна, выполняя полученный приказ, шла на запад. Плясали стрелки приборов, ревели двигатели, выжимая предельную для огромных машин скорость в двадцать километров в час, содрогались корпуса танков, лязгали гусеницы. Полностью укомплектованная тяжелая танковая рота исправно молотила траками по дорожной пыли.
Интенсивное движение с применением лишь боевых огней продолжалось всю ночь. Несмотря на это, отставших не было. На рассвете 23 июня над танками несколько раз проплывали высоко в облаках вражеские бомбардировщики. Видимо, они преследовали свои цели далеко в советском тылу – танковую колонну самолеты отчего-то не бомбили. Уставшего Коломейцева за рычагами КВ сменил наводчик. Витяй, потирая воспаленные после напряженного ночного вождения глаза, забрался в башню и попытался хоть чуток прикорнуть на жестком, раскачивающемся в такт движению танка сиденье. В сознании автоматически отпечаталось помимо его воли – наводчик дернул с места танк слишком резко. Опыта маловато… Потом Коломейцев даже немного подремал. Ближе к полудню совсем низко на запад прошло несколько звеньев наших ТБ. А через пару минут далеко по ходу их движения раздались отдаленные взрывы.
– Дубисса, – определил по карте реку впереди них Барсуков.
Танки расположили на опушке леса над рекой, тут же принялись рубить свежий кустарник для маскировки. Воспользовавшись паузой в движении, Коломейцев немедленно приступил к осмотру двигателя и ходовой части. Пока экипажи суетились вокруг своих танков, Барсуков отправился в штаб полка. Под растянутую на деревьях маскировочную сеть были загнаны несколько легковых «эмок» и мотоциклов. Прямо на капоте одной из них разостланная карта и стоящий чуть набекрень полевой телефон.
– Дожимай их оттуда, – говорил кому-то в телефон начальник штаба полка, майор в фуражке и наброшенной на плечи кожаной куртке. – Сколько потерял?.. Все, что пригодно к ремонту, – вытаскивай в тыл. И держи мне мост!
Барсуков приложил к глазам окуляры бинокля. С возвышенности, на которой они расположились, хорошо была видна река внизу. В ее пойме только что отгрохотал короткий, но, по всему видать, ожесточенный бой. Пару часов назад немцы с ходу захватили плацдарм на восточном берегу. Однако контратакой нашего мотострелкового полка при поддержке танков БТ-7 неприятельская кампфгруппа была выбита обратно за реку. Барсуков увидел среди свежих воронок с полдюжины подбитых «бэтэшек» и с удовлетворением – несколько коптящих черным дымом вражеских бронемашин. Мост впереди был цел и снова находился в наших руках. Мотострелки до поздней ночи пускали ракеты с западного берега, обозначая свое местоположение. На рассвете следующего дня был получен приказ: тяжелым танкам переправиться на западный берег и, оказывая поддержку легким БТ и мотопехоте, продолжить наступление, придерживаясь линии дороги Таураге – Шауляй.
К раннему утру 24 июня все КВ были снова в полной боевой готовности – дозаправлены, осмотрены, мелкие неполадки, возникшие на марше, устранены. Экипажи даже успели поспать несколько часов и позавтракать горячей кашей. Спасибо старшине – нашел их со своей кухней в пыльном муравейнике фронтовых дорог. Настроение у всех было бодрое. Через Дубиссу переправились без затруднений. Получили участок для наступления. Верный сложившейся у него с финской войны привычке, Барсуков с командирами танков и механиками-водителями пешком выбрался осмотреть в бинокли местность, по которой им предстояло вести атаку. Делал он это, разумеется, когда позволяли обстоятельства. Сейчас позволяли. В бинокли посмотрели все. И Коломейцев посмотрел, и Москаленко. Уточнили порядок развертывания и движения, наметили ориентиры.
– Все-таки страшновато, – стянув танкошлем, потер затылок Матвей.
– Жми вперед, Матюша, не меняй без нужды передачи и не подставляй борта, – посоветовал возвращавшийся вместе с ним к своей машине Коломейцев.
Все заняли в танках свои места. Еще с полчаса напряженно ждали. Впереди и чуть левее что-то происходило. Оттуда валил дым, хлопали пушками ушедшие далеко от реки «бэтэшки», поднимали пыль спешащие в ту же сторону их юркие собратья.
– Приготовиться к атаке, – резко и все-таки неожиданно прозвучал по ТПУ голос Барсукова.
Сверху хлопнул закрытый командиром люк.
– Вперед!
Взревели танковые двигатели. С грохотом и лязгом на всю округу пятидесятидвухтонные машины выползали на поле и разворачивались для атаки. Несмотря на то что бой, который вели легкие танки, заметно смещался влево, Барсуков двинул свою роту согласно полученному приказу – строго в западном направлении. Набрав интервалы, несколько минут машины катились по ржаному полю. Видимость была сильно ограничена – смотровой лючок, как и положено в боевой обстановке, был задраен, и Коломейцев вел танк при помощи установленного в крыше над ним зеркального смотрового прибора. В башне, подскакивая и раскачиваясь на своих сиденьях, как манекены, прилипли к таким же закрытым броневыми колпаками смотровым приборам остальные члены экипажа. Танк шел вперед, двигатель уверенно молотил на средних оборотах, от вращающихся гусениц стоял звонкий стрекот, едва слышно за сопровождающими движение звуками гудели башенные вентиляторы, изготовившийся к бою экипаж обливался потом от жары и напряжения. Кроме этого, пока ничего больше не происходило – противника видно не было.