– Надо их дожать, пока они не закрепились, – услышал экипаж в открытые люки слова подполковника. – Атаки легких танков желаемого результата не дали. Вы подоспели как нельзя кстати. После общего контрудара и разгрома вражеской группировки здесь приказано двигаться на Тильзит…
Барсуков кивал, склонившись над раскрытым планшетом полковника, получая очередную задачу. Снаружи объявился младший лейтенант Ивлев, заглянув в смотровой лючок к Коломейцеву, радостно сообщил:
– Опять идем в наступление! Вот так, малой кровью и скоро на чужую территорию!
Сидевший в танке Витяй оторвался от осмотра показаний приборов, поднял голову и ответил машинально:
– Ага…
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу капитану! – это снова Ивлев, уже с другой стороны башни.
– Обращайтесь!
– Не располагаем картами Восточной Пруссии! – держа руку у виска, отрапортовал младший лейтенант. – Прикажите раздать.
– Раздадим, – после пристального взгляда на лейтенанта вместо Барсукова ответил с легкой усмешкой подполковник. – Только сначала вы мне здесь немцев выбить должны. По данным разведки, перед нами германский моторизованный полк, усиленный двумя артиллерийскими дивизионами, и большое количество танков.
– Выбьем! – в радостном возбуждении заверил Ивлев.
– Вот тогда и будет вам Восточная Пруссия. Все, по местам.
Ивлев побежал к своей машине. А через несколько минут Барсуков спокойным голосом уже отдавал команды роте по рации. Вперед двинулись по зеленой ракете. Это было удивительно, а на фоне общей ситуации, сложившейся тогда на всей западной границе, просто невероятно, но на третий день войны практически на направлении одного из главных ударов противника они продолжали наступать. Как ни парадоксально, незнание общей ситуации, пожалуй, тогда их и спасало. Они не знали и не могли еще знать о разгромленных, окруженных и откатывающихся на восток советских дивизиях в Белоруссии, на Украине и здесь, в Прибалтике. Им не было известно о числе уничтоженных советских танков и самолетов, о уже потянувшихся на запад длинных вереницах советских военнопленных. Они еще не успели в полной мере соприкоснуться с растерянностью и мужеством, малодушием и подвигами. Стратегическое и даже тактическое незнание обстановки ни к чему хорошему, разумеется, привести не могло. Они в тот момент не подозревали, что уже отходят или окружены их ближайшие соседи на флангах. Однако именно в эти первые часы и дни войны такое незнание о неудачах собственной армии уберегло многих из них от неуверенности в своих действиях. Благодаря хорошей подготовке и толковому управлению именно в их подразделении они выиграли свой первый бой. В какой-то момент совпали дельные приказы им сверху, правильно организованное снабжение, грамотно выбранное направление для удара. Уже не важно, случилось ли это по причине большей, чем в других местах, компетентности начальников и исполнителей или просто им повезло и пока продолжало везти. Но в результате всех этих совпадений у танкистов только окрепла вера в свои силы и умения. Не надломленные, а уверенные в себе, сидели сейчас в танках экипажи роты Барсукова. Никто из них не знал, что все очень скоро переменится и для них. Однако никто не хотел думать ни о чем другом, кроме как о том, чтобы еще раз померяться силами с врагом. И еще раз выиграть. Ненадломленная психика – страшное оружие. Поэтому, когда наводчик заговорил о том, что скоро, вероятно, пойдем в Восточную Пруссию, экипаж отозвался со спокойной уверенностью:
– Ну да. А куда ж еще…
– Атака! – раздалась в машинах по радио команда Барсукова.
До середины дня они ходили в атаку еще три раза. Сначала КВ Барсукова совместно с БТ-7 и Т-26 из их же дивизии приняли участие во встречном танковом бою. В районе Скаудвиле они схлестнулись с подразделениями 6-й танковой дивизии немцев. Было потеряно много наших легких танков, но и счет выведенных из строя неприятельских машин к обеду в общей сложности пошел на десятки. Два КВ остались на поле боя из-за поломок в трансмиссии и коробке передач. Еще у одного немецкие танкисты, оправившиеся от первого шока, полученного при виде русских бронированных исполинов с высоченными башнями, сосредоточенным огнем сбили гусеницу. Остальные машины, исклеванные со всех сторон вражескими снарядами, были брошены в следующую стычку. Кругом полыхали разбитые «бэтэшки», которых было больше всего в дивизии. Частично разметав, частично обратив в бегство пожегшие наши БТ германские «тройки», рота Барсукова совершила еще один рывок вперед. После кратковременной остановки выяснилось, что с места не может тронуться очередной КВ – тоже поломались шестерни в коробке передач. Барсуков приказал экипажу использовать неисправный танк как неподвижную огневую точку. Подошли несколько Т-26 с пехотинцами на броне. Один танк оказался огнеметным. Красноармейцы осторожно осмотрели местность за холмом. Вернувшись, доложили – впереди спешно окапывается немецкая пехота при нескольких артиллерийских орудиях. Куда переместились их танки – неизвестно. Связались по радио со штабом, доложили обстановку. Из радиостанции в очередной раз открытым текстом коротко прозвучало: «Продолжать наступление!» Взяв командиров всех танков, своих механиков-водителей и стрелкового старшего лейтенанта, Барсуков полез на гребень холма ставить их импровизированной боевой группе очередную боевую задачу. Быстро обсудив детали планирующегося налета, заспешили по машинам.
– Страшно мне, Витяй, – на бегу произнес Москаленко, когда они возвращались назад.
Коломейцев остановился, встряхнул товарища за плечи.
– Ты молодец, Матюша. Отлично водишь!
– Не в том дело, – тихо отозвался Москаленко и кивнул на свой танк. – Мы не вернемся из этой атаки.
Коломейцев остолбенел с открытым ртом.
– Да с чего ты взял?!
– Знаю, – вздохнул Москаленко. – Вот сейчас прямо и узнал…
Ошарашенный Витяй не успел ничего ни переспросить, ни уточнить. Только у самого внутри все вдруг сжалось и похолодело. Москаленко покорно забрался на танк, спустился в люк и, кивнув Коломейцеву с обреченным видом, задраил за собой крышку.
Через три минуты полдюжины КВ с жутким ревом двинулись из-за холма на едва оборудованные позиции немцев. Вражеское охранение, а следом и основные силы неприятельской пехоты кинулись врассыпную. Даже сквозь гул и лязг Коломейцев слышал отчаянный мат, с которым сидевший рядом стрелок-радист опустошал один за другим пулеметные диски, поливая пространство перед танком длинными очередями. На оскаленном и перекошенном лице губы стрелка ходили ходуном из стороны в сторону в нервном тике. Однако расчеты оказавшихся здесь германских 105-миллиметровых пушек проявили незаурядную выдержку. Их сосредоточенным огнем был остановлен один из КВ.
– Витяй, заходи с фланга, – раздался в ТПУ голос Барсукова. И уже по рации всем капитан отчаянно закричал: – С флангов, с флангов, не лезьте в лоб!
Последнее было адресовано «двадцатьшестеркам». Однако тщетно. Пытавшиеся лобовым ударом преодолеть расстояние до немецких пушек, в считаные минуты все они были подбиты. Пехота сиганула в разные стороны от весело полыхнувших броневых машин. А спустя несколько мгновений от страшного по силе удара содрогнулся их танк. Как и чуть больше года назад на финской, Коломейцев на секунду выпустил из рук рычаги. Сжав их с новой силой, услышал голос наводчика:
– Башню заклинило.
– Витяй, разворачивай влево! – это уже Барсуков.
Коломейцев рванул рычаги, вспахивая пригорок, развернул танк в нужном направлении. И уже в процессе разворота успел выхватить взглядом еще одно немецкое орудие совсем рядом, которому они невольно подставили борт. Увидел это и Барсуков.
– Витяй, назад! – кричал моментально сориентировавшийся в обстановке капитан. – Откатись назад!
Они не успели – выстрелом им повредили гусеницу. Коломейцев рвал рычаги, но КВ только хрипел двигателем и тяжело ворочался на одном месте. Все ждали очередного удара, который их, без сомнения, добил бы окончательно, но вместо этого рядом раздался оглушительный взрыв. Еще некоторое время ушло на осознание того, что взорвались не они, а кто-то другой. А потом все неожиданно стихло.
Поле боя и в этот раз осталось за ними. К поврежденной командирской машине съехались оставшиеся невредимыми последние три тяжелых танка. К ним же инстинктивно сбрелись полтора десятка уцелевших красноармейцев – все перепачканные, увешанные расползшимся во все стороны снаряжением. На месте одного из немецких орудий полыхал огромный костер. Все-таки подобравшийся с фланга огнеметный танк выжег неприятельскую пушку и ее расчет в полном составе. И сам, подорванный, застыл тут же. Экипаж Барсукова выбрался на перепаханное поле, но смотрел в другую сторону. Там горел КВ со съехавшей на сторону огромной башней. Из-под гусениц подбитого гиганта, внутри которого сдетонировал боезапас, торчали обломки немецкого орудия – того самого, которому экипаж младшего лейтенанта Ивлева не дал добить танк своего ротного командира.
– Матюша… – только и вырвалось у Коломейцева.
Три часа без перерыва, стиснув зубы, Витяй ремонтировал их танк. Сбил ладони в кровавое месиво, но поврежденную гусеницу восстановил. Заменил в очередной раз грязнющие воздушные фильтры, также проверил масло и систему охлаждения. Ему помогал уцелевший экипаж второго подбитого в этой атаке КВ. Остальные пытались заставить двигаться заклинившую башню. Удалось и это, правда, башня могла теперь вращаться только вручную. Радио молчало. Барсуков приказал пополнить их боезапас за счет выбывшего из строя КВ, привести обездвиженный танк в полную негодность и отвел остатки их боевой группы немного назад, расставив машины между невысокими холмами. Командиры машин доложили: горючего в баках осталось на несколько десятков километров хода, боезапас израсходован более чем наполовину, большой перерасход патронов к пулеметам. А самое главное – танки нуждались в срочном профилактическом техобслуживании. В противном случае машины будут обездвижены и без прямого воздействия противника. Выслушав подчиненных, Барсуков потер виски. В строгом смысле, безвозвратно в бою был потерян только один танк с экипажем. Ну и второй не было возможности вытащить. Остальные экипажи, слава богу, живы все. А поломавшиеся машины капитан надеялся вернуть в строй при помощи специалистов из ремонтно-восстановительного батальона. Кстати, где эти специалисты… Барсуков в очередной раз запросил по радио штаб – ответа никакого. Отправив пехотинцев в боевое охранение, он разрешил экипажам обедать. Перекусили всухомятку. Немцы перед их позициями ничего не предпринимали, все было спокойно. Возможно, они вообще отправились в другом направлении. Уже ближе к вечеру наконец-то из штаба до них добрался мотоциклист. Посыльный вручил даже не приказ, а короткую карандашную записку от того танкового подполковника из их дивизии, который отправлял их сюда в атаку в первой половине дня. Из записки следовало, что теперь им необходимо срочно отступить обратно. На словах посыльный сообщил, что дивизия охвачена противником с трех сторон и ей в скором времени грозит полное окружение. Барсуков насупился. Через несколько мгновений произнес:
– Хорошо. Мы выдвигаемся в обратном направлении. Поезжайте первым, сообщите, что нам срочно нужны ремонт, заправщики и боеприпасы. И еще нам нужна радиосвязь.
Барсуков вытащил из планшета блокнот, быстро накидал карандашом схему, сделал на ней несколько пометок и, вырвав листок, протянул его посыльному:
– Вот, здесь отмечены оставленные нами поврежденные машины. Сразу же передайте эту информацию в ремонтно-восстановительный батальон. Пусть немедленно вышлют тягачи. Один танк вы точно должны были встретить по дороге сюда.
– Встретил, – подтвердил посыльный. И даже позволил себе чуть улыбнуться уголком рта. – Сидят на башне, загорают.
– Пусть тягачи немедленно заберут поврежденные танки и тащат в ремзону.
– Есть! – вытянулся посыльный и тут же, смутившись, добавил:
– Только, товарищ капитан…
– Что?
– Нет никакого восстановительного батальона… И тягачей нет. Немцы с самолетов разнесли все вдребезги. И заправщики неизвестно где…
– Что ж вы меня морочите, говорите «есть», раз знаете, что ни черта уже нет! – прикрикнул на посыльного Барсуков. – Это же совсем другая вводная!
– Виноват! – вытянулся тот.
– Поезжайте немедленно. Доложите, что мы возвращаемся только с той техникой, что осталась на ходу. И пусть хотя бы для нее найдут горючее и боеприпасы…
Козырнув, посыльный бросился заводить мотоцикл. Вскоре он уже пылил в вечерних сумерках по дороге обратно. Слушая удаляющийся стрекот одинокого мотоциклетного мотора, Барсуков хмурился все больше и больше. Такая тишина со всех сторон не предвещала ничего хорошего. Остаткам роты было приказано выдвигаться. Вскоре в сгустившихся сумерках четыре потрепанных КВ, посадив на броню пехотинцев и экипажи выведенных из строя машин, поползли в направлении на восток.
Они вернулись на исходный рубеж, с которого начинали свое выдвижение минувшим утром. Однако никого на нем не застали. Только следы гусениц и колес в тех местах, где стояла техника. Ни танков, ни машин, ни тылов. Батарею с возвышенности тоже куда-то уволокли – от нее остались только неглубокие артиллерийские ровики, которые начали копать и по какой-то причине спешно бросили. Даже высланный вперед посыльный тоже куда-то исчез. А может, с ним чего по дороге случилось, высказали предположение танкисты. И радио молчало.
Посоветовавшись с командирами машин, Барсуков решил отступать по тому же маршруту, по которому они двигались сюда. Позади была река. В конце концов, на ней они непременно должны были встретить своих. Ведь не могли же советские войска не занять прочную оборону на такой крупной водной преграде. Предположим, противнику удалось вклиниться в нашу оборону на несколько километров, пусть даже на десяток-другой километров. Но явно не больше. Так они тогда рассуждали, не зная, будучи даже не в состоянии предположить, что на самом деле немецкое продвижение на восток измерялось уже сотнями километров. Воистину – ненадломленная психика не только оружие, но и утешение…
– Что с горючим? – справился Барсуков.
– На несколько десятков километров, – отвечали командиры машин.
Капитан, подсветив себе фонариком, прикинул по карте обратный маршрут до реки. Чуть закусил губу в задумчивости – с учетом пересеченной местности, ночного вождения и прочих поправок топлива у них на пределе, но должно хватить.
– Состояние танков?
– Аховое, – обронил кто-то. – Еле шлепаем…
– Конкретнее! – резко возвысил голос Барсуков.
Ему перечислили конкретнее: боеприпасы и горючее на исходе, запасных частей никаких нет, расходных материалов нет. Даже воздушные фильтры кончились.
– Усадим от пыли движки – и привет… – подвел итог кто-то.
С минуту Барсуков раздумывал. Затем озвучил решение:
– Выступаем ночью. Снявши голову, по волосам не плачут…
На рассвете следующего дня благополучно, но чрезвычайно медленно проползав по лесным дорогам, они догнали нашу колонну. Точнее, то, что от нее осталось. Съехавшие на обочины, один за другим выстроились тягачи с прицепленными к ним тяжелыми гаубицами. Все новенькое, в свежей краске, орудия с зачехленными стволами – и все брошено. Никого – ни живых, ни мертвых. В тягачах кончилось горючее. Артиллеристы их просто бросили и ушли. Отряженные на поиски топлива танкисты вернулись обратно ни с чем. А еще через пару километров на небольшой полянке открылась очередная картина настоящего погрома. Видимо, колонна расположилась на привал и подверглась неожиданному нападению противника. Странно, но звуков боя впереди себя танкисты не слышали. Впрочем, за грохотом и лязгом машин да от трехдневной усталости – оно и немудрено.
– Парашютисты? – высказал предположение о нападавших наводчик.
– Возможно, – растерянно отозвался Коломейцев.
Понурые танкисты бродили по поляне среди трупов и расстрелянных автомашин.
– Братцы, гляньте, – окликнул товарищей заряжающий. – Это же наш «хрыч»…
На полевой кухне, обхватив руками котел, будто хотел уберечь его от врагов, распластался их старшина. Небритая щека вмята в крышку, загустела, не добежав из простреленного виска к подбородку, струйка крови.
Все заозирались по сторонам, более внимательно присматриваясь к убитым в поисках товарищей из их батальона. Однако больше знакомых не находилось.
– Каким ветром его сюда принесло? – ни к кому не обращаясь, поинтересовался о старшине и его кухне наводчик.
– Как, как – нас кормить ехал! – отозвался стрелок-радист.
– А котел-то теплый, – дотронулся рукой до металлической конструкции на колесах заряжающий. – А ну-ка, принимай…
Убитого старшину осторожно сняли с кухни и положили на траву. Заряжающий отдраил крышку, из-под которой потянулся легкий дымок, и заглянул внутрь. Объявил:
– Каша. Пшенная. Давайте котелки.
– Я не буду… не могу… – отшатнулся кто-то в сторону, споткнулся о тело убитого и, встав на четвереньки, обильно зашелся рвотой с пузырями.
Остальные отвернулись, но никуда не ушли.
– Живые о живых… – философски проговорил наводчик и первым протянул котелок.
Они поели каши и продолжили осмотр разгромленной колонны. В кузове одного из грузовиков нашлась двухсотлитровая бочка с горючим.
Барсуков кивал, склонившись над раскрытым планшетом полковника, получая очередную задачу. Снаружи объявился младший лейтенант Ивлев, заглянув в смотровой лючок к Коломейцеву, радостно сообщил:
– Опять идем в наступление! Вот так, малой кровью и скоро на чужую территорию!
Сидевший в танке Витяй оторвался от осмотра показаний приборов, поднял голову и ответил машинально:
– Ага…
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу капитану! – это снова Ивлев, уже с другой стороны башни.
– Обращайтесь!
– Не располагаем картами Восточной Пруссии! – держа руку у виска, отрапортовал младший лейтенант. – Прикажите раздать.
– Раздадим, – после пристального взгляда на лейтенанта вместо Барсукова ответил с легкой усмешкой подполковник. – Только сначала вы мне здесь немцев выбить должны. По данным разведки, перед нами германский моторизованный полк, усиленный двумя артиллерийскими дивизионами, и большое количество танков.
– Выбьем! – в радостном возбуждении заверил Ивлев.
– Вот тогда и будет вам Восточная Пруссия. Все, по местам.
Ивлев побежал к своей машине. А через несколько минут Барсуков спокойным голосом уже отдавал команды роте по рации. Вперед двинулись по зеленой ракете. Это было удивительно, а на фоне общей ситуации, сложившейся тогда на всей западной границе, просто невероятно, но на третий день войны практически на направлении одного из главных ударов противника они продолжали наступать. Как ни парадоксально, незнание общей ситуации, пожалуй, тогда их и спасало. Они не знали и не могли еще знать о разгромленных, окруженных и откатывающихся на восток советских дивизиях в Белоруссии, на Украине и здесь, в Прибалтике. Им не было известно о числе уничтоженных советских танков и самолетов, о уже потянувшихся на запад длинных вереницах советских военнопленных. Они еще не успели в полной мере соприкоснуться с растерянностью и мужеством, малодушием и подвигами. Стратегическое и даже тактическое незнание обстановки ни к чему хорошему, разумеется, привести не могло. Они в тот момент не подозревали, что уже отходят или окружены их ближайшие соседи на флангах. Однако именно в эти первые часы и дни войны такое незнание о неудачах собственной армии уберегло многих из них от неуверенности в своих действиях. Благодаря хорошей подготовке и толковому управлению именно в их подразделении они выиграли свой первый бой. В какой-то момент совпали дельные приказы им сверху, правильно организованное снабжение, грамотно выбранное направление для удара. Уже не важно, случилось ли это по причине большей, чем в других местах, компетентности начальников и исполнителей или просто им повезло и пока продолжало везти. Но в результате всех этих совпадений у танкистов только окрепла вера в свои силы и умения. Не надломленные, а уверенные в себе, сидели сейчас в танках экипажи роты Барсукова. Никто из них не знал, что все очень скоро переменится и для них. Однако никто не хотел думать ни о чем другом, кроме как о том, чтобы еще раз померяться силами с врагом. И еще раз выиграть. Ненадломленная психика – страшное оружие. Поэтому, когда наводчик заговорил о том, что скоро, вероятно, пойдем в Восточную Пруссию, экипаж отозвался со спокойной уверенностью:
– Ну да. А куда ж еще…
– Атака! – раздалась в машинах по радио команда Барсукова.
До середины дня они ходили в атаку еще три раза. Сначала КВ Барсукова совместно с БТ-7 и Т-26 из их же дивизии приняли участие во встречном танковом бою. В районе Скаудвиле они схлестнулись с подразделениями 6-й танковой дивизии немцев. Было потеряно много наших легких танков, но и счет выведенных из строя неприятельских машин к обеду в общей сложности пошел на десятки. Два КВ остались на поле боя из-за поломок в трансмиссии и коробке передач. Еще у одного немецкие танкисты, оправившиеся от первого шока, полученного при виде русских бронированных исполинов с высоченными башнями, сосредоточенным огнем сбили гусеницу. Остальные машины, исклеванные со всех сторон вражескими снарядами, были брошены в следующую стычку. Кругом полыхали разбитые «бэтэшки», которых было больше всего в дивизии. Частично разметав, частично обратив в бегство пожегшие наши БТ германские «тройки», рота Барсукова совершила еще один рывок вперед. После кратковременной остановки выяснилось, что с места не может тронуться очередной КВ – тоже поломались шестерни в коробке передач. Барсуков приказал экипажу использовать неисправный танк как неподвижную огневую точку. Подошли несколько Т-26 с пехотинцами на броне. Один танк оказался огнеметным. Красноармейцы осторожно осмотрели местность за холмом. Вернувшись, доложили – впереди спешно окапывается немецкая пехота при нескольких артиллерийских орудиях. Куда переместились их танки – неизвестно. Связались по радио со штабом, доложили обстановку. Из радиостанции в очередной раз открытым текстом коротко прозвучало: «Продолжать наступление!» Взяв командиров всех танков, своих механиков-водителей и стрелкового старшего лейтенанта, Барсуков полез на гребень холма ставить их импровизированной боевой группе очередную боевую задачу. Быстро обсудив детали планирующегося налета, заспешили по машинам.
– Страшно мне, Витяй, – на бегу произнес Москаленко, когда они возвращались назад.
Коломейцев остановился, встряхнул товарища за плечи.
– Ты молодец, Матюша. Отлично водишь!
– Не в том дело, – тихо отозвался Москаленко и кивнул на свой танк. – Мы не вернемся из этой атаки.
Коломейцев остолбенел с открытым ртом.
– Да с чего ты взял?!
– Знаю, – вздохнул Москаленко. – Вот сейчас прямо и узнал…
Ошарашенный Витяй не успел ничего ни переспросить, ни уточнить. Только у самого внутри все вдруг сжалось и похолодело. Москаленко покорно забрался на танк, спустился в люк и, кивнув Коломейцеву с обреченным видом, задраил за собой крышку.
Через три минуты полдюжины КВ с жутким ревом двинулись из-за холма на едва оборудованные позиции немцев. Вражеское охранение, а следом и основные силы неприятельской пехоты кинулись врассыпную. Даже сквозь гул и лязг Коломейцев слышал отчаянный мат, с которым сидевший рядом стрелок-радист опустошал один за другим пулеметные диски, поливая пространство перед танком длинными очередями. На оскаленном и перекошенном лице губы стрелка ходили ходуном из стороны в сторону в нервном тике. Однако расчеты оказавшихся здесь германских 105-миллиметровых пушек проявили незаурядную выдержку. Их сосредоточенным огнем был остановлен один из КВ.
– Витяй, заходи с фланга, – раздался в ТПУ голос Барсукова. И уже по рации всем капитан отчаянно закричал: – С флангов, с флангов, не лезьте в лоб!
Последнее было адресовано «двадцатьшестеркам». Однако тщетно. Пытавшиеся лобовым ударом преодолеть расстояние до немецких пушек, в считаные минуты все они были подбиты. Пехота сиганула в разные стороны от весело полыхнувших броневых машин. А спустя несколько мгновений от страшного по силе удара содрогнулся их танк. Как и чуть больше года назад на финской, Коломейцев на секунду выпустил из рук рычаги. Сжав их с новой силой, услышал голос наводчика:
– Башню заклинило.
– Витяй, разворачивай влево! – это уже Барсуков.
Коломейцев рванул рычаги, вспахивая пригорок, развернул танк в нужном направлении. И уже в процессе разворота успел выхватить взглядом еще одно немецкое орудие совсем рядом, которому они невольно подставили борт. Увидел это и Барсуков.
– Витяй, назад! – кричал моментально сориентировавшийся в обстановке капитан. – Откатись назад!
Они не успели – выстрелом им повредили гусеницу. Коломейцев рвал рычаги, но КВ только хрипел двигателем и тяжело ворочался на одном месте. Все ждали очередного удара, который их, без сомнения, добил бы окончательно, но вместо этого рядом раздался оглушительный взрыв. Еще некоторое время ушло на осознание того, что взорвались не они, а кто-то другой. А потом все неожиданно стихло.
Поле боя и в этот раз осталось за ними. К поврежденной командирской машине съехались оставшиеся невредимыми последние три тяжелых танка. К ним же инстинктивно сбрелись полтора десятка уцелевших красноармейцев – все перепачканные, увешанные расползшимся во все стороны снаряжением. На месте одного из немецких орудий полыхал огромный костер. Все-таки подобравшийся с фланга огнеметный танк выжег неприятельскую пушку и ее расчет в полном составе. И сам, подорванный, застыл тут же. Экипаж Барсукова выбрался на перепаханное поле, но смотрел в другую сторону. Там горел КВ со съехавшей на сторону огромной башней. Из-под гусениц подбитого гиганта, внутри которого сдетонировал боезапас, торчали обломки немецкого орудия – того самого, которому экипаж младшего лейтенанта Ивлева не дал добить танк своего ротного командира.
– Матюша… – только и вырвалось у Коломейцева.
Три часа без перерыва, стиснув зубы, Витяй ремонтировал их танк. Сбил ладони в кровавое месиво, но поврежденную гусеницу восстановил. Заменил в очередной раз грязнющие воздушные фильтры, также проверил масло и систему охлаждения. Ему помогал уцелевший экипаж второго подбитого в этой атаке КВ. Остальные пытались заставить двигаться заклинившую башню. Удалось и это, правда, башня могла теперь вращаться только вручную. Радио молчало. Барсуков приказал пополнить их боезапас за счет выбывшего из строя КВ, привести обездвиженный танк в полную негодность и отвел остатки их боевой группы немного назад, расставив машины между невысокими холмами. Командиры машин доложили: горючего в баках осталось на несколько десятков километров хода, боезапас израсходован более чем наполовину, большой перерасход патронов к пулеметам. А самое главное – танки нуждались в срочном профилактическом техобслуживании. В противном случае машины будут обездвижены и без прямого воздействия противника. Выслушав подчиненных, Барсуков потер виски. В строгом смысле, безвозвратно в бою был потерян только один танк с экипажем. Ну и второй не было возможности вытащить. Остальные экипажи, слава богу, живы все. А поломавшиеся машины капитан надеялся вернуть в строй при помощи специалистов из ремонтно-восстановительного батальона. Кстати, где эти специалисты… Барсуков в очередной раз запросил по радио штаб – ответа никакого. Отправив пехотинцев в боевое охранение, он разрешил экипажам обедать. Перекусили всухомятку. Немцы перед их позициями ничего не предпринимали, все было спокойно. Возможно, они вообще отправились в другом направлении. Уже ближе к вечеру наконец-то из штаба до них добрался мотоциклист. Посыльный вручил даже не приказ, а короткую карандашную записку от того танкового подполковника из их дивизии, который отправлял их сюда в атаку в первой половине дня. Из записки следовало, что теперь им необходимо срочно отступить обратно. На словах посыльный сообщил, что дивизия охвачена противником с трех сторон и ей в скором времени грозит полное окружение. Барсуков насупился. Через несколько мгновений произнес:
– Хорошо. Мы выдвигаемся в обратном направлении. Поезжайте первым, сообщите, что нам срочно нужны ремонт, заправщики и боеприпасы. И еще нам нужна радиосвязь.
Барсуков вытащил из планшета блокнот, быстро накидал карандашом схему, сделал на ней несколько пометок и, вырвав листок, протянул его посыльному:
– Вот, здесь отмечены оставленные нами поврежденные машины. Сразу же передайте эту информацию в ремонтно-восстановительный батальон. Пусть немедленно вышлют тягачи. Один танк вы точно должны были встретить по дороге сюда.
– Встретил, – подтвердил посыльный. И даже позволил себе чуть улыбнуться уголком рта. – Сидят на башне, загорают.
– Пусть тягачи немедленно заберут поврежденные танки и тащат в ремзону.
– Есть! – вытянулся посыльный и тут же, смутившись, добавил:
– Только, товарищ капитан…
– Что?
– Нет никакого восстановительного батальона… И тягачей нет. Немцы с самолетов разнесли все вдребезги. И заправщики неизвестно где…
– Что ж вы меня морочите, говорите «есть», раз знаете, что ни черта уже нет! – прикрикнул на посыльного Барсуков. – Это же совсем другая вводная!
– Виноват! – вытянулся тот.
– Поезжайте немедленно. Доложите, что мы возвращаемся только с той техникой, что осталась на ходу. И пусть хотя бы для нее найдут горючее и боеприпасы…
Козырнув, посыльный бросился заводить мотоцикл. Вскоре он уже пылил в вечерних сумерках по дороге обратно. Слушая удаляющийся стрекот одинокого мотоциклетного мотора, Барсуков хмурился все больше и больше. Такая тишина со всех сторон не предвещала ничего хорошего. Остаткам роты было приказано выдвигаться. Вскоре в сгустившихся сумерках четыре потрепанных КВ, посадив на броню пехотинцев и экипажи выведенных из строя машин, поползли в направлении на восток.
Они вернулись на исходный рубеж, с которого начинали свое выдвижение минувшим утром. Однако никого на нем не застали. Только следы гусениц и колес в тех местах, где стояла техника. Ни танков, ни машин, ни тылов. Батарею с возвышенности тоже куда-то уволокли – от нее остались только неглубокие артиллерийские ровики, которые начали копать и по какой-то причине спешно бросили. Даже высланный вперед посыльный тоже куда-то исчез. А может, с ним чего по дороге случилось, высказали предположение танкисты. И радио молчало.
Посоветовавшись с командирами машин, Барсуков решил отступать по тому же маршруту, по которому они двигались сюда. Позади была река. В конце концов, на ней они непременно должны были встретить своих. Ведь не могли же советские войска не занять прочную оборону на такой крупной водной преграде. Предположим, противнику удалось вклиниться в нашу оборону на несколько километров, пусть даже на десяток-другой километров. Но явно не больше. Так они тогда рассуждали, не зная, будучи даже не в состоянии предположить, что на самом деле немецкое продвижение на восток измерялось уже сотнями километров. Воистину – ненадломленная психика не только оружие, но и утешение…
– Что с горючим? – справился Барсуков.
– На несколько десятков километров, – отвечали командиры машин.
Капитан, подсветив себе фонариком, прикинул по карте обратный маршрут до реки. Чуть закусил губу в задумчивости – с учетом пересеченной местности, ночного вождения и прочих поправок топлива у них на пределе, но должно хватить.
– Состояние танков?
– Аховое, – обронил кто-то. – Еле шлепаем…
– Конкретнее! – резко возвысил голос Барсуков.
Ему перечислили конкретнее: боеприпасы и горючее на исходе, запасных частей никаких нет, расходных материалов нет. Даже воздушные фильтры кончились.
– Усадим от пыли движки – и привет… – подвел итог кто-то.
С минуту Барсуков раздумывал. Затем озвучил решение:
– Выступаем ночью. Снявши голову, по волосам не плачут…
На рассвете следующего дня благополучно, но чрезвычайно медленно проползав по лесным дорогам, они догнали нашу колонну. Точнее, то, что от нее осталось. Съехавшие на обочины, один за другим выстроились тягачи с прицепленными к ним тяжелыми гаубицами. Все новенькое, в свежей краске, орудия с зачехленными стволами – и все брошено. Никого – ни живых, ни мертвых. В тягачах кончилось горючее. Артиллеристы их просто бросили и ушли. Отряженные на поиски топлива танкисты вернулись обратно ни с чем. А еще через пару километров на небольшой полянке открылась очередная картина настоящего погрома. Видимо, колонна расположилась на привал и подверглась неожиданному нападению противника. Странно, но звуков боя впереди себя танкисты не слышали. Впрочем, за грохотом и лязгом машин да от трехдневной усталости – оно и немудрено.
– Парашютисты? – высказал предположение о нападавших наводчик.
– Возможно, – растерянно отозвался Коломейцев.
Понурые танкисты бродили по поляне среди трупов и расстрелянных автомашин.
– Братцы, гляньте, – окликнул товарищей заряжающий. – Это же наш «хрыч»…
На полевой кухне, обхватив руками котел, будто хотел уберечь его от врагов, распластался их старшина. Небритая щека вмята в крышку, загустела, не добежав из простреленного виска к подбородку, струйка крови.
Все заозирались по сторонам, более внимательно присматриваясь к убитым в поисках товарищей из их батальона. Однако больше знакомых не находилось.
– Каким ветром его сюда принесло? – ни к кому не обращаясь, поинтересовался о старшине и его кухне наводчик.
– Как, как – нас кормить ехал! – отозвался стрелок-радист.
– А котел-то теплый, – дотронулся рукой до металлической конструкции на колесах заряжающий. – А ну-ка, принимай…
Убитого старшину осторожно сняли с кухни и положили на траву. Заряжающий отдраил крышку, из-под которой потянулся легкий дымок, и заглянул внутрь. Объявил:
– Каша. Пшенная. Давайте котелки.
– Я не буду… не могу… – отшатнулся кто-то в сторону, споткнулся о тело убитого и, встав на четвереньки, обильно зашелся рвотой с пузырями.
Остальные отвернулись, но никуда не ушли.
– Живые о живых… – философски проговорил наводчик и первым протянул котелок.
Они поели каши и продолжили осмотр разгромленной колонны. В кузове одного из грузовиков нашлась двухсотлитровая бочка с горючим.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента