Александр Мазин. Государь

   – Они что же, родичи? – спросил Владимир.
   – Примерно как волк и волкодав, – ответил Сергей. – То, что оба Варды, – не значит ничего. Склир – родич прежнего императора, Цимисхия. Со Склиром мы схватились во Фракии, когда твой отец брал там виру с ромеев. Отличный военачальник, надо признать. А Варда Фока – племянник другого императора, Никифора Фоки. Помог твоему отцу в свое время.
   – Это как же? – удивился князь.
   – Очень вовремя поднял восстание против Цимисхия. Кабы не он, Цимисхий, может, и не согласился на такой хороший для нас договор. А восстание Варды Фоки Склир как раз и подавил. А потом, при Василии, уже Склир поднял восстание, и тогда его побил Варда Фока. А теперь они – вместе. Варда Фока назвал себя императором, а Склир у него в союзниках. Без помощи Василию с ними не совладать.
   – Ну и ладно, – пробасил Добрыня. – Пускай себе ромеи режут друг друга. Нам то что? Пусть ослабнут, а мы на них и набежим!
   – Империя большая, – заметил Духарев. – Врагов у нее много. Но вот беда – от нас далеко. Другие народы куда ближе. Они первыми свой кусок и откусят. Нам не слабые ромеи нужны, а такие, чтоб у нас с ними правильная торговля шла.
   – Тебе бы всё торговать, – проворчал Добрыня укоризненно.
   – Не я один с ними торгую, – возразил Духарев. – Да и что толку грабить, если потом всё добытое ромеям же спустим? Но не о том речь. Если Варда Фока сядет в Константинополе, нам с того пользы никакой. Полководец он сильный, воинственный. Где другой откупится, этот ударит.
   – А Василий? – спросил князь.
   – О нем мало знаю. Но больших побед за ним не числится. Мятеж Склира не он подавил, а Варда Фока. Решил с булгарами дунайскими повоевать – был бит. Удирал оттуда, хвост поджавши. Так что, думаю, нам прямая выгода помочь Василию. Заплатит он хорошо. И обязан нам будет.
   – А я на дочери его женюсь, – заявил Владимир, уже привыкший к тому, что все мирные договоры с ним закрепляются узами брака. – Есть у него дочь красивая, воевода?
   Духарев пожал плечами:
   – Дочери императорской крови в Большом императорском дворце найдутся, а вот о красоте их мне не ведомо.
   – А если Василия побьют? – спросил Добрыня. – И воев наших – вместе с ним?
   Тут уж пожал плечами Владимир. Кого боги любят – тому и победа. Зачем гадать? Но спросил напрямик:
   – Ты против, дядя?
   – Не то что против… – задумчиво молвил Добрыня. – Но я б еще подумал.
   – Торопиться некуда, – сказал Духарев. – Этот Мелентий нашей зимой так напуган, что будет сидеть в Киеве до весны.
   – Но он мог бы не сам идти, а послать кого, – справедливо заметил Добрыня.
   – Мог бы, – согласился Владимир. – Нам то что? Согласимся мы дать воев – всё равно, пока Днепр не вскроется, не пойдем. Не согласимся – так и вовсе торопиться некуда.
   – Разумно, – кивнул Добрыня. И, погладив бороду, стрельнул насмешливым взглядом в сторону Духарева: – Хороший мёд должен выстояться. Тогда и цена на него другая будет.
   На том и порешили.
 
   Следующим утром князь Владимир с дружиной отправились на полюдье.
   А днем в дом Духарева заявились посол Мелентий и ромейский старшина Кирилл Спат.
   – Мы слышали, хакан Владимир покинул Киев? – после обмена традиционными приветствиями спросил Кирилл.
   – Да, уехал на полюдье, – подтвердил Духарев. И пояснил: – Это сбор дани.
   – Сам, лично? – удивился Мелентий.
   – Такая традиция. И дед его ездил, и отец. Забрать дань, что свезли на погосты, рассудить давние споры… Еще пиры, ловитвы. Это совсем не так скучно, как кажется. И дружину содержать легче. Пока она в Киеве, то кормится из княжьих запасов, а когда в другом городе гостит – из городских. Хотя сейчас это уже не так важно, как при его деде, Игоре. Теперь у князя дружина большая и по всей большой земле рассредоточена. Границы держит, в городах за порядком следит, а бывает, и пощиплет кого, – тут Духарев лукаво улыбнулся. – Воинам, особенно молодым, без дела скучно.
   – И долго это… полюдье длится? – мрачно спросил посол.
   – Когда как. Бывает – месяц. А бывает, и до самой весны.
   – Плохо. – Мелентий какое-то время помолчал, потом спросил осторожно: – Светлейший муж, как думаешь: то, что хакан меня не принял, это – дурной знак?
   Сергей засмеялся как можно естественнее. Хлопнул панибратски, как старший – младшего, посла по плечу:
   – Не обижайся, Мелентий, Владимир и думать забыл о тебе и твоем посольстве. Мало ли к нему послов приезжает… Подарки ему понравились, так что он непременно примет тебя еще раз. А нет, так я походатайствую.
   – Сердечно благодарю тебя, светлейший муж! Верь мне: Автократору непременно сообщат о твоем участии!
   Духарев махнул рукой:
   – Не стоит благодарности! Я помогаю империи. Разве это не мой долг – быть ее мечом?^[16] Скажи мне, Мелентий, а не хочешь ли ты сам съездить на ловитвы? Мой старший сын, князь уличский, давно меня звал. Составишь компанию?
   Тонкое лицо посла выразило глубокое сомнение. Не хотелось ему никуда ехать. С другой стороны, он не мог обидеть хозяина отказом.
   Сергей снова засмеялся.
   – Вижу: боишься ты нашей зимы. Не бойся. У меня есть хорошее средство от мороза. Погоди!
   Он на пару минут покинул гостей и вернулся уже с большущим свертком в руках.
   – Встань, Мелентий! – велел он и освободил содержимое свертка – роскошную лисью шубу. И тут же накинул послу на плечи.
   – Чуть велика, – заметил он, оглядев результат, – но больше не меньше. Носи, мандатор, дарю!
   Посол порозовел.
   – Это очень дорогой подарок, светлейший муж, – пробормотал он. – У нас, в империи, – целое состояние…
   – Здесь – тоже, – усмехнулся Духарев, который, естественно, знал, сколько стоят меха в Византии, если продавать их на свободном рынке, а не по фиксированным ценам на подворье близ монастыря Святого Мамы близ Константинополя, отведенного русам по договору. – Считай это дружеским подарком.
   Мелентий поклонился и произнес торжественно:
   – Ты мог бы считать меня своим верным другом, светлейший муж, только за то, что спас нам жизнь. Такая великая щедрость излишня! – и попытался снять подарок. Но Духарев не позволил.
   – Нет уж! – заявил он. – У нас дареного не возвращают.
   – Зато у вас принято отдариваться, – сказал Мелентий. – А мне – нечем.
   – Поедешь со мной на ловитвы! – заявил Духарев. – Это и будет твоей отдаркой. Уверяю: в такой шубе ты ни за что не замерзнешь, а с моими воинами к нам ни один разбойник не сунется. Ни степной, ни лесной.
   Тут он малость ошибся, но выяснилось это только через пару недель.

Глава пятая, в которой мирное путешествие заканчивается кровавой сечей

   Выехали через два дня. Сладислава тоже захотела повидать сына, и ей надо было закончить домашние дела, отдать нужные распоряжения… За старшего в доме оставался Рёрех, но он так, для общего пригляду. Слада больше доверяла ключнице Марфе, немолодой уже вдове-христианке с Подола, у которой несколько лет назад сварожичи сожгли дом. Хорошо, ее и детей не тронули. Слада Марфу сначала просто приютила, взявши в рядные холопки, а потом, увидев, что баба толковая, стала приучать к руководству дворней.
   «Ей бы к старательности еще и властности немного», – жаловалась Сладислава мужу.
   В общем, роль главы рода – Рёреху. Дворню – Марфе, а торговые дела – приказчику Кузьме, тому, что владел и ромейским, и латинским письмом, да и сам был не дурак, в торговле ловок. Оставили на всякий случай десяток дружинных и отбыли.
   Выехали комфортно: с восемью санями, везшими зимние шатры на всех, припасы, подарки и Сладиславу. Было в санях и лишнее место: ежели занедужит кто или просто устанет. До Улича путь не то чтобы далек, но и не близок.
   Погода стояла солнечная, умеренно морозная. Зимник вдоль Днепра был накатан, сани скользили легко, дружина шла тоже свободно, не сторожась.
   Посланник ромейский взбодрился. Хоть и был укутан в шубу до глаз, но глаза были – веселые.
   На ночь ставили шатры, варили кулеш со свежатиной, добытой духаревскими гриднями. А то и рыбой баловались: вои пробивали полыньи и ставили на ночь сети, которые поутру редко были пустыми. Чтобы прокормить почти сто человек: гридь да челядь – еды требуется немало. Да еще лошадкам корм нужен.
   Сено брали у поселян: где за деньги, а где и так, если Духарев не успевал уследить. Гридь смотрела на смердов как на овец. Кто ж овцам за шерсть платит?
   Сложнее стало, когда пришлось свернуть с большой дороги на малую, что вела в уличские земли. Теперь всадники шли уже не вольно, а попарно, а сани кое-где приходилось гуртом перетаскивать через могучие коренья. Лес здесь был частый и густой. Не такие великаны, как на севере, но деревья тоже немаленькие. Встречались и дубы. Иные – с мелкими приношениями. Дуб – дерево священное.
   Хорошо хоть погода радовала. Ни снегопада, ни метели, ни вьюги. Посыплет иногда мелким пухом с неба, и всё.
   Но однажды ночью Духареву приснился дурной сон. Лесная заснеженная поляна, полная луна, огромная, яркая, а на испятнанном черным снегу – побитые гридни. Его гридни. Почему-то без броней и одетые не по-зимнему…
   Тут Сергей и проснулся. Сел, осторожно выпроставшись из-под медвежьего одеяла, огляделся.
   В шатре все спали: Слада, челядинка-служанка, ромей под дареной шубой…
   Снаружи всё тихо было. Но воевода всё-таки выглянул… Нет, действительно тихо. Караульный у шатра, караульные по границам лагеря. Бдят. Глянул и на луну. Луна была похожа на ту, что во сне. Только не целая, а со щербиной на боку. Сергей попытался припомнить: в убыли она сейчас или в прибыли. Не вспомнил. Кажется, прибывает…
   Воевода вернулся в шатер, осторожно, чтоб не разбудить жену, залез в тепло, под шкуру.
   Ведовской дар теперь редко посещал Духарева, так что сон вряд ли был вещим. Или – был?
 
   Утром, после того как тронулись, Сергей спросил у Развая:
   – Скажи мне, сотник, луна нынче убывает или прибывает?
   – Прибывает, – не раздумывая, ответил варяг. – Завтрашней ночью в полную силу войдет.
   – Ага… – Духарев подумал немного и распорядился: – Дозоры усилить. Брони вздеть, но шубы поверх накинуть. Чтоб железом не светили. Пошлешь двоих с заводными к уличскому князю, пусть известят: «Отец в гости едет. Встречай». Надежных пошли. Таких, чтоб опасность нюхом чуяли!
   – А ты, воевода, что? Чуешь? – насторожился Развай.
   – Наверняка не знаю, но… лучше поберечься.
   – Ой, не думаю я, батька, что на нас кто рискнет наехать! – беспечно заявил Развай. – Это ж какие наглые разбойники должны быть, чтоб на малую сотню гриди налететь?
   – А ты не думай, – холодно произнес Духарев. – Ты делай.
   – Сделаем, батька! – пообещал сотник и умчался отдавать распоряжения. Непохоже, что он принял опасения воеводы всерьез, но это – наплевать. Сделает всё как следует.
   И сделал.
   Даже на «обеденной» остановке, без всякого напоминания Духарева, Развай организовал дополнительную охрану. И дозор вперед отправил…
   Ничего не случилось. Даже чужого взгляда Сергей за весь день не ощутил ни разу.
   Хотя не факт, что не было. Когда вокруг столько народу, сосредоточиться трудно. А самому в дозор уехать как-то неавторитетно. Да и дружинников обижать недоверием не хотелось.
   Вечером, когда встали лагерем (поляну выбрали побольше), Духарев распорядился ставить сани полукольцом, а лошадей привязать поблизости. А когда ложились спать, велел всем спать в бронях. Дружина не роптала. Есть опасность, нет опасности – воевода сказал, они сделали.
   Луны на небе не было. Еще не взошла.
   – Дозоры удвоить, – велел Духарев. – Костры потушить. Бдить. Луна когда взойдет?
   – К третьей страже, – не раздумывая, ответил сотник.
   – Третью стражу примешь сам. И меня разбудишь.
   – Понял, батька.
   Серьезность воеводы сделала свое дело: Развай проникся.
   – Что, светлейший Сергий, нам кто-то угрожает? – поинтересовался Мелентий.
   – Может – да, а может, и нет, – неопределенно ответил Духарев. – Неспокойно мне что-то. Лучше поберечься.
   Уснул – как в черную дыру упал. Сразу и без сновидений. Проснулся от легкого прикосновения.
   – Время, батька…
   Снаружи было тихо, только лошади перетаптывались, да какая-то ночная птица протяжно ухала.
   Луна только-только показалась над верхушками деревьев. Большая, дымчатая…
   Духарев втянул носом воздух, прислушался… Ничего.
   Может, зря всполошился?
   – Лошадки волнуются, – вдруг сказал Развай. – Чуют кого-то. Может, волки?
   – Может, и волки, – пробормотал Духарев. – Сотник! Поднимай гридь. Только пусть до времени в шатрах сидят, не показываются.
   Теперь он был уверен: враг недалеко. Вопрос: что за враг? И сколько их?
   Размышляя, Духарев накинул тетиву. Открыл крышку колчана…
   Не было печали, так с ведьмой повенчали. Еще бы дня два – и были бы в Уличе. И леса эти… Теснота, видимость – пятьдесят метров. То ли дело – степь. Хотя в степи сейчас снегу – по пояс. А то и по грудь.
   А что это там мелькнуло, беленькое на черном фоне?
   Духарев вскинул лук. Звонко щелкнула тетива…
   И – короткий вопль. Есть попадание!
   Тотчас всё пространство на лесной опушке заполнилось людьми. Запели-заверещали стрелы… Быстрый взгляд вокруг: нет, атака только с одной стороны. На то и рассчитывал Сергей, выстраивая сани полмесяцем.
   Духарев прижался к стенке шатра, чтоб не отсвечивать, и пошел метать по две стрелы сразу. Нападающие бежали так густо, что и целиться не надо. Не вои, а мужичье какое-то… Но как много. Всё валят и валят.
   Воевода сорвал с пояса рог. Затрубил: «К бою!»
   Из шатров выскочили гридни, выстроились в две линии, прикрываясь щитами. Третья линия – отроки, у которых и бронь поплоше и опыта меньше, – встали за спинами своих, меча стрелы навесом.
   Из воеводиного шатра выбрался Мелентий. Оружный, со щитом. Без шубы, с которой последние дни просто не расставался. Вероятно, опасался, что попортят.
   – Кто напал? Много?
   – Побьем – посчитаем, – пообещал Духарев. – Щитом меня прикрывай, мандатор!
   И вновь принялся метать стрелы.
   Однако в него больше не целили. Основной бой пришелся на дружинников. Но и среди тех вроде потерь не было. Умелые. Да и стрелы у ворогов слабенькие.
   Духарев выдернул одну, застрявшую в ткани шатра… Точно. Охотничий срез. Страшное оружие против косули или там зайца. Но бронь разве что оцарапает. Даже шатровую ткань не пробила. Но не будем недооценивать противника. Вон их сколько. Уже сейчас по самым скромным прикидкам – не менее полутысячи. А из леса новые прут. Это, считай, родов десять поднялось, не менее. Лесовики. На лыжах бегут, ходко. Остановятся, стрельнут и дальше бегут. Вооружение, похоже, примитивное. Рогатины, топоры… Мечей ни у кого не видно. Первые уже у шеренги гридней. Духарев засмеялся. Добро пожаловать в Ирий, господа язычники! Мелентий удивленно поглядел на него. С чего веселиться, если такая масса валит?
   А с того, что на коротких лыжах по снегу настоящего разгона не получится, так что продавить строй – никаких шансов. Сергею очень легко было представить себя на месте пешего гридня. Слева – друг-соратник, справа – друг-соратник. Сзади еще один, с длинным копьем, если пособить понадобится. Только – не понадобится. Дело не сложней, чем для хозяйки капусту нарубить. Спереди набегает смерд с рогатиной. Рот раззявлен, глаза выпучены, бородища – торчком. Закусаю! Кабы он на медведя так пошел, враз стал бы сытным обедом. Только смерды на медведя редко ходят. Это благородное развлечение.
   Легкий отбой щитом – и рогатина уходит вверх. Затем короткое движение клинком, толчок ногой или щитом – чтоб прямо под ноги не упал, и принимаем следующего.
   И так по всей длине строя.
   А вороги всё прибывают. На поляне уже черным-черно. Лезут, спотыкаясь о собственных покойников. Сейчас бы точно строй продавили…
   Но – поздно. Теперь перед ними барьер – из своих же, убитых и покалеченных, стонущих, вопящих…
   Сергей выпустил последнюю стрелу, закрыл колчан, бросил лук в налуч.
   Подумал: «Сейчас обходить начнут». И снова взялся за рог. Сигнал: «Все в круг!» Надеюсь, Развай сообразит.
   Сообразил.
   Вторая линия выдвинулась вперед, включившись в рукопашную, а первая рассредоточилась, заняв круговую оборону.
   Но нападающие продолжали переть в лоб и перли, пока лобовая атака окончательно не захлебнулась. Перед строем дружинников образовалась баррикада из тел в пятьдесят метров длиной, метра два шириной и почти полтора метра в высоту.
   Дружинников из строя вышло семеро. Все – с ранениями рук и ног. Ими тут же занялась Сладислава – под прикрытием щитов.
   Духарев старался высмотреть, что происходит среди противников. Какая-то суета… Но обстрел прекратился.
   – Не стрелять! – раздался приказ Развая.
   Правильная тема. Стрелы надо беречь. Что же всё-таки это за напасть такая? Судя по подготовке – смерды. Зачем им нападать на воинов? Это ж самоубийство. Да и смерд просто так на смерть не пойдет. Он к этому непривычен. Значит, что-то его подвигло? А может, не знали, что имеют дело с воинами? Или никогда не сталкивались? Это же так просто: их меньше сотни, а нас целая тысяча. Зипунами закидаем. Могли бы и закидать. Если по уму. Но если по уму – так не полезли бы.
   Пауза затянулась. Надо что-то предпринять. Перехватить инициативу…
   – Дай-ка мне свой щит, – попросил Духарев. – Нет, лучше факел мне зажгите и ветку дайте какую-нибудь зеленую. Вон нарубленный лапник, оттуда возьмите.
   Так, с еловой веткой в одной руке и факелом в другой Сергей взобрался на одни из саней и призывно замахал огнем.
   «Начнут стрелять – успею спрыгнуть», – подумал он. Но лучше обойтись. Прыгать с высоты ему нежелательно. Так в один голос утверждали и парс, и Сладислава. Хотя какая тут высота. Полсажени.
   – Я – воевода киевский Серегей! – закричал он, не жалея наработанного в битвах командирского голоса. – А вы кто такие?
   Услышали. И стрелять не стали.
   Из общей кучи выдвинулись трое. Показали открытые ладони. Один поманил: зачем, мол, орать? Иди к нам.
   Духарев слез с саней, опершись на подставленные руки гридня, и двинулся к переговорщикам.
   Гридь раздвинулась, пропуская.
   – Мы бдим, батька, – негромко сказал ему Развай.
   Кто бы сомневался? Сейчас десятка три лучников держат под прицелом и переговорщиков, и вооруженную толпу. Войском такое сборище назвать – язык не поворачивался.
   Троица выглядела солидно: во-первых, доспешные. Во-вторых, кряжистые. В-третьих, в себе уверенные.
   – Ну так кто же вы такие? – повторил вопрос Духарев.
   – Я – Калас, боевой вождь рода Ивицы, – пробасил тот, что стоял в центре.
   – Щитобой, боевой вождь рода Серой Цапли.
   – Лисянин, боевой вождь рода Медведя.
   – Надо же, – усмехнулся Духарев. – Род Медведя, а сам – Лисянин. Нескладно получается.
   – Нескладно, да ладно, – проворчал Лисянин. – Говори, чужак, зачем в наш лес пришел?
   – Дорога – общая, – заметил Духарев. – Да и лес – ваш ли?
   – Наш-наш! – заверил Щитобой. – Не сомневайся, седоусый!
   – И дорогой нас не пеняй! – подал голос Калас. – На дороге мы тебя не тронули. Мы не разбойники.
   – Это уж как князь решит, – сказал Духарев.
   – Какой еще князь? – воскликнул Щитобой. – Ваш, что ли, киевский? Так он на полюдье уехал! О том всем ведомо!
   – Почему ж киевский? Ваш, уличский. Князь Артём.
   Трое переглянулись.
   Потом Калас сказал:
   – Он не наш князь и о том знает. Он в наши леса не суется. По Дикому Полю бегает, печенегов бьет.
   – А не бил бы – они б к вам прибежали.
   Все трое разом заухмылялись. Реплика воеводы их позабавила.
   – Глупости говоришь, – заявил Лисянин. – Что степнякам в лесу делать? Они меж двух осин заплутают!
   – Ты слова-то выбирай, лис медвежий! – строго сказал Духарев. – Нет уважения к званию моему, так хоть к годам поимей!
   Лисянин малость смутился. Не принято у родовичей старшим хамить.
   – Печенег, может, и заплутает, – продолжал Духарев. – А вот князь Артём – вряд ли. Он вятичей уму-разуму учил, а ваши леса в сравнении с их чащами – кустики чахлые. Так что зря вы, военные вожди, – Духарев выделил слово иронией, – на настоящих воев исполчились. Только людей зря губите, – он сделал красноречивый жест в сторону «баррикады». – А у них ведь и жены были, и детишки. Сиротами остались.
   – Род прокормит, – буркнул Калас, но Духарев не обратил на его реплику внимания:
   – А может, вас подбил кто?
   Троица вновь переглянулась. Но разобрать выражение лиц Духарев не смог. Темновато.
   – Ладно, – сказал он. – Говорите, что хотите от меня, или покончим с болтовней и за дело возьмемся.
   – За какое дело? – спросил Щитобой.
   – Воинское дело, военный вождь! Воинское! Вы будете лезть, а мы вас – бить.
   – Рука-то не устанет? – едко осведомился Лисянин.
   – А мы привычные, – усмехнулся Духарев. – Нам с утра до ночи биться – как тебе землю пахать.
   – Я не пахарь! – рассердился Лисянин. – Мы, род Медведя, все охотники!
   – Ну извини. Тогда как силки на зайцев ставить, чтоб тебе понятней было. Так чего хотите?
   – Мы вас пропустим, – после небольшой паузы заявил Калас. – Товары можете с собой забрать. Только оружие оставьте. Поедешь к своему князю, воевода, и скажешь ему, что дани мы больше не платим. И оборонять нас не надо – сами оборонимся!
   – Смешной ты человек, военный вождь Калас! – сказал Духарев. – Так мы тебе свое оружие и оставили!
   – Если ты боишься, воевода, то зря! – сурово сказал Калас. – Хочешь, пред богами клятву дам, что никого из вас не тронем и ничего не возьмем? Мы не разбойники!
   – Я боюсь? – демонстративно удивился Сергей. – Это вы – бойтесь! А уходить нам – не к спеху. Припасов хватает, погода хорошая. Заодно стрелы ваши пособираем. Но тоже, обещаю, вернем. Все до единой!
 
   – Пока вы говорили, батька, они увели наших лошадей!
   Это было первое, что сообщил Развай, когда Сергей вернулся в лагерь. Духарев кивнул. Этого следовало ожидать.
   – Как же мы – без них? – огорчился Мелентий, когда Сергей перевел ему эту новость. – Надо было их в лагерь забрать!
   – И получить кроме врага еще сотню взбесившихся коней? – поинтересовался воевода.
   – Почему – взбесившихся?
   – А потому, что, когда в коня попадает стрела, ему это не нравится. Ты не знал?
   Ромей смутился. Потом спросил:
   – И что мы теперь будем делать?
   – Ждать.
   И ушел к Сладиславе: узнать, как там раненые?
 
   Положение на самом деле было хуже, чем Сергей Иванович нарисовал уличам.
   Пищи у них было – дней на пять. В пути главную часть рациона составляли не припасы, а добытая гриднями-охотниками свежатина. Но это еще полбеды. Овес, припасенный для лошадей, тоже можно кушать. Хуже, что почти совсем не осталось дров. А вокруг все же зима. Пусть не лютый, но вполне ощутимый морозец. Гридь-то переживет, а вот раненых надо держать в тепле. И пищу варить…
   Ничего! Что-нибудь придумаем. Сергей вспомнил, как во время осады Доростола они сделали лихую вылазку и захватили обоз ромеев. Почему бы и здесь не повторить тот же вариант?
   Сергей вызвал Развая и велел посчитать припасы, учитывая и овес для коней. Гридь разбить на смены по десять человек и бдить непрерывно по всему периметру. Уличей вокруг скопилось – видимо-невидимо. В любой момент могут попереть в атаку, наплевав на потери. Тем более что в какую-нибудь из мужицких голов может прийти дельная мысль, что киевлян выпускать ни в коем случае нельзя. Узнает князь: хоть киевский, хоть уличский, – накажет беспощадно. Или они совсем страх потеряли?
   Одно хорошо: по зимнему времени трупы не смердят.
 
   Утром от уличей пришел переговорщик. Просил дать похоронить убитых.
   – Вороны похоронят! – ответил ему Развай. – Убирайся!
   И вбил стрелу ему под ноги. Стрел можно было не жалеть. Собрали почти три тысячи. Каждому гридню – по полному колчану.
   Переговорщик убежал.
 
   Днем уличи устроили шоу. Из леса на опушку выбрались три колоритных персонажа: в шапках с висюльками, с посохами и прочими атрибутами духовного звания. Жрецы. Выбрались – и принялись колдовать.
   Гридь забеспокоилась. Большинство были язычниками.
   Духарев решил провести разъяснительную работу:
   – Бог наш воинский – Перун! – заявил он. – Думаете, он не защитит вас от каких-то смердьих божков? И вообще, не нравится, как они пляшут, так сделайте чтоб не плясали! Заодно поглядите, спасут ли их боги от добрых стрел.
   – Но ведь убитый колдун опасней живого, – неуверенно произнес кто-то из дружинников. – Будет ходить по ночам, удачу красть.
   – Так ты не убивай, – посоветовал Духарев. – Стрела в ляжку – и делу конец.
   Гридни сразу повеселели. Похватались за луки.
   – Не все! – Рявкнул Развай. – Сам выберу!
   Отобрал пяток стрелков получше и послал на огневой рубеж.
   – Разберись! Бей!
   Пять тетив щелкнули одновременно, и хищные стрелы ушли в полет.
   Ни одна не пропала. Двое, правда, занизили прицел, и попадание вышло пониже колена. Но хрен редьки не слаще. Оттанцевались служители языческого культа!