Посол ответил, что не может ничего добавить к тому, что поручено его правительством. Он лишь хотел бы добавить просьбу, чтобы членам посольства было разрешено покинуть Советский Союз в соответствии с нормами международного закона. Молотов кратко ответил, что обращение с германским посольством будет сугубо на принципах взаимности. С этим мы молча оставили его, но с обычным рукопожатием.
Выезжая из Кремля,[36] мы заметили ряд машин, в которых можно было различить высокопоставленных генералов. Доказательством тому, что германское нападение ранним утром 22 июня явилось полной неожиданностью, может служить тот факт, установленный позднее, что в это воскресное утро ряд ведущих военных командиров не смогли отыскать сразу же, потому что те проводили выходные на своих дачах под Москвой.[37]
Я позвонил Владимиру Абрамовичу и попросил назвать точное время и место встречи с этой машиной. Он ответил, что видел ее 22 июня 1941 г. в 4.50 утра, когда машина выехала из Боровицких ворот Кремля, пересекла Манежную площадь и ушла на Моховую. Владимир Абрамович любезно разрешил сослаться на его рассказ в моей книге.
Где был Сталин 22 июня 1941 года?
Зарубежные авторы: «22 июня 1941 года Сталин или его двойник был в Сочи»
Так был или не был Сталин в Москве 22 июня?
Выезжая из Кремля,[36] мы заметили ряд машин, в которых можно было различить высокопоставленных генералов. Доказательством тому, что германское нападение ранним утром 22 июня явилось полной неожиданностью, может служить тот факт, установленный позднее, что в это воскресное утро ряд ведущих военных командиров не смогли отыскать сразу же, потому что те проводили выходные на своих дачах под Москвой.[37]
[124, с. 404–407]Мне удалось найти сегодня очевидца, указавшего точное время выезда автомобиля немецкого посольства из Кремля. В нескольких газетных публикациях ветеран Великой Отечественной войны народный артист России В. А. Этуш рассказывал о том, как для него началась война: «Шел домой с вечеринки часов в пять утра, а мимо меня пронеслась машина немецкого посольства… посол фашистской Германии возвращался из Кремля, вручив Молотову меморандум об объявлении войны».
Я позвонил Владимиру Абрамовичу и попросил назвать точное время и место встречи с этой машиной. Он ответил, что видел ее 22 июня 1941 г. в 4.50 утра, когда машина выехала из Боровицких ворот Кремля, пересекла Манежную площадь и ушла на Моховую. Владимир Абрамович любезно разрешил сослаться на его рассказ в моей книге.
Где был Сталин 22 июня 1941 года?
Зарубежные авторы: «22 июня 1941 года Сталин или его двойник был в Сочи»
Вот что пишут о жизни Сталина в последние предвоенные дни и в самом начале войны некоторые современные зарубежные историки.
Один из них – американский журналист и историк Роман Бракман, много лет исследовавший жизнь Сталина. Результаты его исследований были опубликованы в 2001 г. на английском языке, а в 2004 г. появились в русском издании «Секретная папка Иосифа Сталина. Скрытая жизнь».
Н. Добрюха, ссылаясь опять-таки на английские источники, в частности на книгу, вышедшую в лондонском издательстве «Frank Cass», утверждает в публикации «Был ли Сталин в Москве в первые дни войны?», что Сталин уехал из Москвы 18 июня в Сочи в отпуск на 15 дней. Он же высказывает предположение, что в целях дезинформации Гитлера на юг мог быть отправлен двойник вождя, и даже задает вопрос: «Кого, как не двойника, наблюдали западные разведки в месте отправления из пределов Москвы и по прибытии спецвагона в Сочи?» Правда, тогда не очень понятно, почему в это же время там оказались и Жданов, с которым он отдыхал в последние годы, и дочь и внучка вождя, а также многочисленная родня, обычно сопровождавшая его на юг. В пользу предположения об отъезде Сталина в отпуск в указанное время говорит и ходивший по Москве слух о его отсутствии в столице в течение первых десяти дней войны.
По совпадению в последнее время появились публикации о дожившем до наших дней двойнике Сталина – народном артисте СССР генерале Феликсе Гаджиевиче Дадаеве. Первая из них, «Двойник Сталина жив!» А. и А. Велигжаниных, появилась в газете «Комсомольская правда» за 3—10 апреля 2008 г. До этого доходили лишь отголоски слухов и сплетен о существовании его двойников без указания конкретных людей. В статье говорится, что Ф. Дадаев приступил к своей спецработе в 1943 г., когда он дублировал «отлет» Сталина в Тегеран на встречу Большой тройки союзников. Сам он рассказывал: «Я в образе Сталина в назначенное время сел в автомобиль, и меня с охраной повезли в аэропорт. Об этом нигде и никогда не писали. Это я вам впервые говорю. Это было сделано для того, чтобы Сталин (вернее, его копия, то есть я) попал в поле зрения иностранной разведки. А подлинник – настоящий Сталин уже был там, в Тегеране». Ф. Дадаев сообщил, что у Сталина было четыре двойника (нельзя не отметить, что Дадаев моложе Сталина на 47 лет, и в 1943 г. ему было 17 лет).
Судя по изложенной Дадаевым стратегии использования двойников Сталина, можно предположить, что двойники задействовались и раньше и что 19–20 июня 1941 г. Сталин куда-то уезжал из Москвы, но был ли город Сочи настоящим пунктом назначения или «легендой», скрывающей истинное место пребывания вождя, неясно.
Один из них – американский журналист и историк Роман Бракман, много лет исследовавший жизнь Сталина. Результаты его исследований были опубликованы в 2001 г. на английском языке, а в 2004 г. появились в русском издании «Секретная папка Иосифа Сталина. Скрытая жизнь».
Восемнадцатого июня 1941 г. советский посол в Великобритании Иван Майский передал Сталину полученные от британского министра иностранных дел Энтони Идена сведения о 147 германских дивизиях, сосредоточенных вдоль советской границы. Несмотря на это, Сталин в тот же день уехал на юг, отдав приказ по армии избегать провокаций на границе. Он прибыл в Сочи 20 июня. Там его уже ждало сообщение наркома ВМФ СССР Н. Г. Кузнецова о том, что все германские торговые суда покинули советские порты. На сей раз Сталин отнесся к информации серьезно и 21 июня сделал несколько телефонных звонков командному составу, приказав повысить боевую готовность. Он также позвонил Молотову, чтобы тот встретился с Шуленбургом и попытался через него умиротворить Гитлера. Встреча Молотова и Шуленбурга произошла 21 июня в 9 часов вечера. Шуленбург обещал сделать все возможное. Но было уже поздно. На следующее утро германские войска начали наступление по всей западной границе СССР, от Балтийского моря до Черного. <…>
В течение десяти дней Сталин не проронил ни слова. Страна ждала от него призыва к защите отечества, но он молчал. Война с Германией не входила в его планы. Он считал Гитлера союзником и не мог расстаться с созданной в своем воображении картиной мира, построенного на этой дружбе. Сталин был жертвой «всесилия мысли» – он принимал желаемое за действительное, а возвращение к действительности протекало трудно и болезненно. Моторизованные части вермахта продолжали продвигаться в глубь советской территории, но Сталин все еще надеялся, что это «провокация» отдельных недисциплинированных частей.
[17, c. 410]
В течение недели после начала войны Сталин отказывался видеть кого-либо из членов Политбюро, принимая только Берию, с которым обсуждал показания Мерецкова и других заговорщиков и разрабатывал сценарий показательного процесса. Но 30 июня 1941 г. несколько членов Политбюро добились встречи с главой государства, умоляя его «предпринять немедленно определенные шаги с целью улучшить ситуацию на фронте». С этого момента Сталин начал осознавать реальность нависшей над его режимом угрозы. Он назначил себя Верховным главнокомандующим и главой Генерального штаба, который назвал дореволюционным словом «Ставка». Он обратился к народу, его речь – нервная, прерывающаяся, со знакомым грузинским акцентом и паузами – была записана на пленку и несколько раз в течение 3 июля передавалась по радио в то время, когда он сам возвращался поездом в Москву. Поезд часто останавливался, ожидая, пока саперы проверят безопасность путей. Путешествовать самолетом Сталин боялся.А вот как описывает начало войны в главе «Нашествие» своей книги «Восхождение и падение Сталина» Роберт Пейн:
[Там же, с. 411]
Для Сталина, который находился в отпуске на своей роскошной даче на кавказском побережье Черного моря в Гаграх, начавшаяся война не способствовала восстановлению сил <…>В некоторых публикациях и телепередачах, посвященных трагической дате начала Великой Отечественной войны, в июне 2008 г. впервые в нашей стране прозвучали слова об отсутствии Сталина 22 июня 1941 г. в Москве в связи с его отъездом в отпуск в Сочи. Со ссылкой не на отечественные, а на зарубежные источники. В частности, ТВЦ в передаче 27 июня сослалось на вышедшую в Лондоне книгу Р. Бракмана, который, в свою очередь, назвал в качестве источников такой информации заявления английских спецслужб, агенты которых якобы видели Сталина в Сочи в двадцатых числах июня 1941 г. В этой передаче осторожно предположили, что это могло быть «дезой» советских спецслужб, направленной на успокоение Гитлера, – мол, никакого удара со стороны СССР быть не может, если вождь позволил себе уехать в отпуск.
К нападению российский народ был совершенно не подготовлен. Виной тому был Сталин. В течение семнадцати лет он иссушал энергию народа, пытаясь свести все к простому автоматическому послушанию его своей воле. <…>
Сталин продолжал свой отпуск в Гаграх. Иван Майский, советский посол в США, описал, как Сталин впал в прострацию после сообщения о нападении, полностью отрезал себя от Москвы, отказался отвечать по телефону, не отдавал приказов и оставил Россию на произвол судьбы. В течение четырех дней он оставался вне связи, напиваясь до ступора. Придя в себя, он не поспешил возвратиться в Москву, так как не знал и не мог предположить, какое настроение царит в стране по отношению к нему.
Только 3 июля, через 11 дней после нападения Германии, был услышан его голос. Голос появился в записи, Сталин говорил по заготовленному тексту медленно и нерешительно. Запись была сделана в Гаграх. Речь прозвучала на рассвете и повторялась по радио весь день через интервалы…
…Во время отпусков Сталина сопровождал многочисленный штат, который включал двух или трех комиссаров (так американский автор называет крупных советских руководителей – членов Политбюро и наркомов. – А. О.). Большинство из его секретарей были с ним. Возглавлял секретариат невозмутимый Александр Поскребышев, небольшого роста, толстый, рябой, лысый и краснощекий… Он был для Сталина не только секретарем. Он был приятным компаньоном, сослуживцем, который присутствовал на сталинских приемах и неутомимо слушал случайные монологи Сталина. Он отличался молчаливостью и незаметностью.
В течение многих лет он являлся начальником секретного управления, номинально относящегося к Центральному Комитету, в действительности прикрепленного к Сталину… Поскребышев не приобрел величественных привычек. Он работал по 18 часов в сутки, жил тихо и скромно, не имел пороков и посвятил себя службе Сталину. Где бы Сталин ни был, Поскребышев всегда находился в соседней комнате…
[97]
Н. Добрюха, ссылаясь опять-таки на английские источники, в частности на книгу, вышедшую в лондонском издательстве «Frank Cass», утверждает в публикации «Был ли Сталин в Москве в первые дни войны?», что Сталин уехал из Москвы 18 июня в Сочи в отпуск на 15 дней. Он же высказывает предположение, что в целях дезинформации Гитлера на юг мог быть отправлен двойник вождя, и даже задает вопрос: «Кого, как не двойника, наблюдали западные разведки в месте отправления из пределов Москвы и по прибытии спецвагона в Сочи?» Правда, тогда не очень понятно, почему в это же время там оказались и Жданов, с которым он отдыхал в последние годы, и дочь и внучка вождя, а также многочисленная родня, обычно сопровождавшая его на юг. В пользу предположения об отъезде Сталина в отпуск в указанное время говорит и ходивший по Москве слух о его отсутствии в столице в течение первых десяти дней войны.
По совпадению в последнее время появились публикации о дожившем до наших дней двойнике Сталина – народном артисте СССР генерале Феликсе Гаджиевиче Дадаеве. Первая из них, «Двойник Сталина жив!» А. и А. Велигжаниных, появилась в газете «Комсомольская правда» за 3—10 апреля 2008 г. До этого доходили лишь отголоски слухов и сплетен о существовании его двойников без указания конкретных людей. В статье говорится, что Ф. Дадаев приступил к своей спецработе в 1943 г., когда он дублировал «отлет» Сталина в Тегеран на встречу Большой тройки союзников. Сам он рассказывал: «Я в образе Сталина в назначенное время сел в автомобиль, и меня с охраной повезли в аэропорт. Об этом нигде и никогда не писали. Это я вам впервые говорю. Это было сделано для того, чтобы Сталин (вернее, его копия, то есть я) попал в поле зрения иностранной разведки. А подлинник – настоящий Сталин уже был там, в Тегеране». Ф. Дадаев сообщил, что у Сталина было четыре двойника (нельзя не отметить, что Дадаев моложе Сталина на 47 лет, и в 1943 г. ему было 17 лет).
Судя по изложенной Дадаевым стратегии использования двойников Сталина, можно предположить, что двойники задействовались и раньше и что 19–20 июня 1941 г. Сталин куда-то уезжал из Москвы, но был ли город Сочи настоящим пунктом назначения или «легендой», скрывающей истинное место пребывания вождя, неясно.
Так был или не был Сталин в Москве 22 июня?
В книге «Великая тайна…» я уже касался вопроса, был ли Сталин в Москве в первые дни войны, и рассматривал несколько вариантов его возвращения в столицу в разные сроки. Придется повториться, добавив появившиеся новые материалы по этой теме, и сделать свои выводы.
Размышляя о том, могло ли так случиться, чтобы Сталина 22 июня 1941 г. не было в Москве, следует иметь в виду следующие факты:
1. Утром 22 июня Шуленбург для объявления войны добивался почему-то встречи с наркомом иностранных дел и заместителем председателя СНК СССР Молотовым, а не с председателем СНК Сталиным. А ведь Сталин для того и принял на себя 6 мая 1941-го эту должность, чтобы лично быстро решать возникающие острые политические вопросы. И вдруг он почему-то уклонился от исполнения своих прямых обязанностей. Кстати, Молотов сам признает, что не имел права принимать Шуленбурга без разрешения Сталина, из чего следует, что он принимал его скорее как заместитель председателя Совнаркома, а не нарком иностранных дел.
2. По радио перед советским народом выступил зампред СНК Молотов, а не предсовнаркома Сталин (вопреки мнению Политбюро, которое считало, что выступать должен именно вождь), и его речь прозвучала только после восьми часов непрерывной бомбардировки и обстрела наших аэродромов, железнодорожных станций, войск и мирного населения.
3. 21–22 июня из Москвы на фронты выехала вся верхушка советского военного руководства, в том числе главные военные советники Сталина: Шапошников, Мерецков, Кулик. Не исключено, что 21-го выехал и Жуков, хотя в своих воспоминаниях он утверждает, что 22 июня вышел из кабинета Сталина в 14.00 и тут же поехал на аэродром. Однако, согласно Кремлевскому журналу, это не так, ибо в указанное Жуковым время он второй раз за этот день вошел в кабинет вождя, а вышел из него в 16.00. А в своих мемуарах он пишет, что вечером 22 июня уже говорил по ВЧ с Ватутиным из Тернополя,[38] куда во фронтовое управление ЮЗФ они прибыли вместе с Хрущевым. Ведь секретным постановлением Политбюро от 21 июня, то есть еще до начала войны, Жукову поручалось «общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами с выездом на место». Судя по тому, что Мерецков, получивший тем же постановлением аналогичное назначение по руководству Северным фронтом, выехал на место до известия о начале войны,[39] скорее всего, так же поступил и Жуков. То, что Сталин, оставаясь в Москве, отпустил от себя Жукова, кажется маловероятным, ведь затем он держал его рядом с собой практически всю войну и даже сделал заместителем Верховного Главнокомандующего (единственным!), отправляя куда-то лишь в самых крайних случаях и для реализации принятых с его участием решений. Поэтому выезд Жукова 21 или 22 июня в КОВО, где он находился до 26 июня, косвенно подтверждает, что вождя могло не быть в Москве в это время (что потом тщательно скрывалось).
4. Известно, что 21 июня должен был выехать в Минск и нарком обороны Тимошенко с большой группой командиров (см. воспоминания Д. Ортенберга [88, с. 5–6]).
5. 18 июня ушел в отпуск и уехал отдыхать в Сочи с семьей Жданов, который до этого несколько лет подряд отдыхал на юге только вместе со Сталиным.
6. Летом 1941 г. отдыхала на юге и дочь вождя Светлана, которая обычно ездила туда с отцом. Об этом она пишет в своих мемуарах: «Когда началась война… Сначала нас всех отослали в Сочи: бабушку, дедушку, Галочку (Яшину дочку) с ее матерью, Анну Сергеевну с детьми, меня с няней. К сентябрю мы вернулись в Москву…» [3, c. 155]. С трудом верится, что Сталин отправил свою семью в Сочи, к самой турецкой границе, после начала войны. Скорее, они выехали туда до 22 июня, а значит – вероятнее всего, с ним.
7. Нарком ВМФ адмирал Кузнецов написал в своих воспоминаниях: «Я видел И. В. Сталина 13 или 14 июня (по Кремлевскому журналу – 11 июня. – А. О.). То была наша последняя встреча перед войной» [66, с. 10]. Однако записи в упомянутом журнале свидетельствуют, что до начала войны Кузнецов был в сталинском кабинете еще раз – 21 июня, вошел в него вместе с наркомом обороны Тимошенко в 19.05 и вышел в 20.15. Из чего можно предположить, что Кузнецов действительно заходил в кабинете вождя в это время, но Сталина там не было, а его функции исполнял Молотов (вошедший первым в этот день в кабинет в 18.27 – за 38 минут до начала заседания Политбюро). Поэтому Кузнецов, побывав в этот день в кабинете Сталина, с самим Сталиным там не встретился. Хотя возможен и другой вариант: в журнале зафиксирован приход другого Кузнецова – одного из девяти Кузнецовых, посещавших этот кабинет, а нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов в это время находился в своем наркомате, ибо в тех же самых воспоминаниях, описывая день 21 июня, он пишет: «В 20.00 пришел Воронцов (военно-морской атташе СССР в Германии, вернувшийся в этот день из Берлина. – А. О.). В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии…» [66, с. 13].
Из всего вышеизложенного вполне можно допустить, что с 18–19 июня Сталина в Москве не было, так как, разослав всех своих высших военачальников по фронтовым управлениям руководить Великой транспортной операцией, он вполне мог решить в период советско-немецкой переброски войск до начала боевых действий (назначенных на первые числа июля) провести пару недель в Сочи – своем любимом месте отдыха.
В связи с этим неслучайным кажется и многозначительный заголовок опубликованной 19 июня передовой статьи газеты «Правда» – «Летний отдых трудящихся» (между прочим, лето начиналось 1 июня – с этого дня выезжали в пионерлагеря дети, статья же в главном печатном органе страны появилась почему-то именно 19-го!). Ведь в тот момент Сталин всеми силами старался показать свое миролюбие, в первую очередь – во избежание провокаций на границе, которые могли сорвать Великую транспортную операцию. Возможно, поэтому и отъезд вождя из Москвы в отпуск в 1941 г. в отличие от других лет не очень скрывался (но только до 22 июня, ибо с этого дня он стал самой большой государственной тайной, сегодня же факт отъезда всячески опровергается). Во всяком случае, И. Бунич утверждает [20, c. 648], что 19 июня 1941 г. была опубликована короткая информация о том, что член Политбюро и Секретарь ЦК ВКП(б) Жданов уехал в Сочи для отпуска и лечения.[40] Скорее всего, одним спецпоездом с ним уехал и вождь со всеми домочадцами (кроме Юлии – жены Якова, которая готовила мужа к загранкомандировке), а также Хрущев. Не случайно накануне 15 июня Сталин, Жданов, Хрущев, а также Молотов, Микоян, Берия и Маленков посетили гастрольный спектакль «В степях Украины» Киевского театра им. Ивана Франко, о чем сообщили 18 июня 1941 г. центральные газеты.
Связь же с вождем в самые напряженные моменты 21–22 июня держали по ВЧ, будили его, рассказывали о событиях, получали запреты, советы, угрозы и одобрения. Тогда, возможно, прямая речь вождя в многочисленных мемуарных описаниях последнего предвоенного дня, начала войны и ее первых дней – святая правда, только звучала она по телефону. А вот описания его действий и внешнего вида – нахмуривание бровей, бледность, раскуривание трубки, хождение по мягкому ковру и т. п. – беллетристика, присочиненная отдельными высокопоставленными мемуаристами «для пользы дела». Но это, конечно, лишь догадки. Так же как и момент его возвращения в Москву.
Абсолютно достоверен факт присутствия Сталина в Москве 8 июля 1941 г., так как в этот день им был впервые после начала войны принят иностранец – посол Великобритании Криппс.[41] Криппс вернулся в Москву 27 июня и восемь раз был принят Молотовым, но только после двух его встреч со Сталиным (8 и 10 июля) 12 июля было подписано важнейшее советско-британское Соглашение о совместных действиях в войне против Германии. Учитывая его особую важность для СССР, задержка с подписанием – тоже косвенное свидетельство отсутствия Сталина в Москве. Другая возможная дата появления Сталина в Москве – 3 июля, когда наконец впервые после начала войны страна услышала голос вождя по радио. Есть предположение, что его речь была записана на магнитную пленку, поэтому, в отличие от речи Молотова 22 июня,[42] транслировалась в течение дня несколько раз. О том, что она не звучала, как принято говорить сегодня, «в прямом эфире», а была тщательно подготовлена, свидетельствует и появление ее текста в тот же день во всех центральных советских газетах. Вполне возможно, что арест 4 июля генерала армии Павлова, командующего Западным фронтом, о чем будет сказано ниже, также является следствием возвращения Сталина (до этого Павлов надеялся поговорить с вождем, но Сталин так его и не принял[43]).
Кстати, за два дня до выступления Сталина по радио, 1 июля, в газетах было опубликовано Постановление о создании Государственного Комитета Обороны (ГКО), сосредоточившего в своих руках всю полноту власти. В тексте Постановления было указано, что оно принято на заседании Политбюро 30 июня, хотя из журнала регистрации посетителей кремлевского кабинета Сталина следует, что в нем ни в этот, ни в предыдущий день вообще никого не было – значит, заседание происходило в другом месте.
В опубликованном в годы перестройки черновике этого постановления, написанном рукой Маленкова, имеются две сталинские правки (первые правки, сделанные рукой вождя на каком-либо документе после начала войны), из чего может следовать, что либо он был в Москве уже 30 июня, либо ему самолетом привозили текст на согласование в Сочи.
Возможен и другой вариант: заседание Политбюро в этот день состоялось в Сочи, куда могли прилететь на одни сутки Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович. Может быть, именно поэтому 29 и 30 июня в кремлевском кабинете Сталина и не было посетителей, а накануне, вечером 28 июня, туда заходили несколько авиаторов – начальник ГУ ВВС Жигарев, а также известные летчики-испытатели Стефановский и Супрун. Не исключено, что они обсуждали завтрашний рейс в Сочи, в том числе его обеспечение и прикрытие истребителями. Вполне можно допустить, что описанная Микояном и Берией поездка на дачу к Сталину группы членов и кандидатов Политбюро, уговоривших его вернуться в Кремль, на самом деле имела место в то самое время, но только отправились они к вождю не на машине, а на самолете, и не в Кунцево, а в Сочи.[44]
Размышляя о том, могло ли так случиться, чтобы Сталина 22 июня 1941 г. не было в Москве, следует иметь в виду следующие факты:
1. Утром 22 июня Шуленбург для объявления войны добивался почему-то встречи с наркомом иностранных дел и заместителем председателя СНК СССР Молотовым, а не с председателем СНК Сталиным. А ведь Сталин для того и принял на себя 6 мая 1941-го эту должность, чтобы лично быстро решать возникающие острые политические вопросы. И вдруг он почему-то уклонился от исполнения своих прямых обязанностей. Кстати, Молотов сам признает, что не имел права принимать Шуленбурга без разрешения Сталина, из чего следует, что он принимал его скорее как заместитель председателя Совнаркома, а не нарком иностранных дел.
2. По радио перед советским народом выступил зампред СНК Молотов, а не предсовнаркома Сталин (вопреки мнению Политбюро, которое считало, что выступать должен именно вождь), и его речь прозвучала только после восьми часов непрерывной бомбардировки и обстрела наших аэродромов, железнодорожных станций, войск и мирного населения.
3. 21–22 июня из Москвы на фронты выехала вся верхушка советского военного руководства, в том числе главные военные советники Сталина: Шапошников, Мерецков, Кулик. Не исключено, что 21-го выехал и Жуков, хотя в своих воспоминаниях он утверждает, что 22 июня вышел из кабинета Сталина в 14.00 и тут же поехал на аэродром. Однако, согласно Кремлевскому журналу, это не так, ибо в указанное Жуковым время он второй раз за этот день вошел в кабинет вождя, а вышел из него в 16.00. А в своих мемуарах он пишет, что вечером 22 июня уже говорил по ВЧ с Ватутиным из Тернополя,[38] куда во фронтовое управление ЮЗФ они прибыли вместе с Хрущевым. Ведь секретным постановлением Политбюро от 21 июня, то есть еще до начала войны, Жукову поручалось «общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами с выездом на место». Судя по тому, что Мерецков, получивший тем же постановлением аналогичное назначение по руководству Северным фронтом, выехал на место до известия о начале войны,[39] скорее всего, так же поступил и Жуков. То, что Сталин, оставаясь в Москве, отпустил от себя Жукова, кажется маловероятным, ведь затем он держал его рядом с собой практически всю войну и даже сделал заместителем Верховного Главнокомандующего (единственным!), отправляя куда-то лишь в самых крайних случаях и для реализации принятых с его участием решений. Поэтому выезд Жукова 21 или 22 июня в КОВО, где он находился до 26 июня, косвенно подтверждает, что вождя могло не быть в Москве в это время (что потом тщательно скрывалось).
4. Известно, что 21 июня должен был выехать в Минск и нарком обороны Тимошенко с большой группой командиров (см. воспоминания Д. Ортенберга [88, с. 5–6]).
5. 18 июня ушел в отпуск и уехал отдыхать в Сочи с семьей Жданов, который до этого несколько лет подряд отдыхал на юге только вместе со Сталиным.
6. Летом 1941 г. отдыхала на юге и дочь вождя Светлана, которая обычно ездила туда с отцом. Об этом она пишет в своих мемуарах: «Когда началась война… Сначала нас всех отослали в Сочи: бабушку, дедушку, Галочку (Яшину дочку) с ее матерью, Анну Сергеевну с детьми, меня с няней. К сентябрю мы вернулись в Москву…» [3, c. 155]. С трудом верится, что Сталин отправил свою семью в Сочи, к самой турецкой границе, после начала войны. Скорее, они выехали туда до 22 июня, а значит – вероятнее всего, с ним.
7. Нарком ВМФ адмирал Кузнецов написал в своих воспоминаниях: «Я видел И. В. Сталина 13 или 14 июня (по Кремлевскому журналу – 11 июня. – А. О.). То была наша последняя встреча перед войной» [66, с. 10]. Однако записи в упомянутом журнале свидетельствуют, что до начала войны Кузнецов был в сталинском кабинете еще раз – 21 июня, вошел в него вместе с наркомом обороны Тимошенко в 19.05 и вышел в 20.15. Из чего можно предположить, что Кузнецов действительно заходил в кабинете вождя в это время, но Сталина там не было, а его функции исполнял Молотов (вошедший первым в этот день в кабинет в 18.27 – за 38 минут до начала заседания Политбюро). Поэтому Кузнецов, побывав в этот день в кабинете Сталина, с самим Сталиным там не встретился. Хотя возможен и другой вариант: в журнале зафиксирован приход другого Кузнецова – одного из девяти Кузнецовых, посещавших этот кабинет, а нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов в это время находился в своем наркомате, ибо в тех же самых воспоминаниях, описывая день 21 июня, он пишет: «В 20.00 пришел Воронцов (военно-морской атташе СССР в Германии, вернувшийся в этот день из Берлина. – А. О.). В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии…» [66, с. 13].
Из всего вышеизложенного вполне можно допустить, что с 18–19 июня Сталина в Москве не было, так как, разослав всех своих высших военачальников по фронтовым управлениям руководить Великой транспортной операцией, он вполне мог решить в период советско-немецкой переброски войск до начала боевых действий (назначенных на первые числа июля) провести пару недель в Сочи – своем любимом месте отдыха.
В связи с этим неслучайным кажется и многозначительный заголовок опубликованной 19 июня передовой статьи газеты «Правда» – «Летний отдых трудящихся» (между прочим, лето начиналось 1 июня – с этого дня выезжали в пионерлагеря дети, статья же в главном печатном органе страны появилась почему-то именно 19-го!). Ведь в тот момент Сталин всеми силами старался показать свое миролюбие, в первую очередь – во избежание провокаций на границе, которые могли сорвать Великую транспортную операцию. Возможно, поэтому и отъезд вождя из Москвы в отпуск в 1941 г. в отличие от других лет не очень скрывался (но только до 22 июня, ибо с этого дня он стал самой большой государственной тайной, сегодня же факт отъезда всячески опровергается). Во всяком случае, И. Бунич утверждает [20, c. 648], что 19 июня 1941 г. была опубликована короткая информация о том, что член Политбюро и Секретарь ЦК ВКП(б) Жданов уехал в Сочи для отпуска и лечения.[40] Скорее всего, одним спецпоездом с ним уехал и вождь со всеми домочадцами (кроме Юлии – жены Якова, которая готовила мужа к загранкомандировке), а также Хрущев. Не случайно накануне 15 июня Сталин, Жданов, Хрущев, а также Молотов, Микоян, Берия и Маленков посетили гастрольный спектакль «В степях Украины» Киевского театра им. Ивана Франко, о чем сообщили 18 июня 1941 г. центральные газеты.
Связь же с вождем в самые напряженные моменты 21–22 июня держали по ВЧ, будили его, рассказывали о событиях, получали запреты, советы, угрозы и одобрения. Тогда, возможно, прямая речь вождя в многочисленных мемуарных описаниях последнего предвоенного дня, начала войны и ее первых дней – святая правда, только звучала она по телефону. А вот описания его действий и внешнего вида – нахмуривание бровей, бледность, раскуривание трубки, хождение по мягкому ковру и т. п. – беллетристика, присочиненная отдельными высокопоставленными мемуаристами «для пользы дела». Но это, конечно, лишь догадки. Так же как и момент его возвращения в Москву.
Абсолютно достоверен факт присутствия Сталина в Москве 8 июля 1941 г., так как в этот день им был впервые после начала войны принят иностранец – посол Великобритании Криппс.[41] Криппс вернулся в Москву 27 июня и восемь раз был принят Молотовым, но только после двух его встреч со Сталиным (8 и 10 июля) 12 июля было подписано важнейшее советско-британское Соглашение о совместных действиях в войне против Германии. Учитывая его особую важность для СССР, задержка с подписанием – тоже косвенное свидетельство отсутствия Сталина в Москве. Другая возможная дата появления Сталина в Москве – 3 июля, когда наконец впервые после начала войны страна услышала голос вождя по радио. Есть предположение, что его речь была записана на магнитную пленку, поэтому, в отличие от речи Молотова 22 июня,[42] транслировалась в течение дня несколько раз. О том, что она не звучала, как принято говорить сегодня, «в прямом эфире», а была тщательно подготовлена, свидетельствует и появление ее текста в тот же день во всех центральных советских газетах. Вполне возможно, что арест 4 июля генерала армии Павлова, командующего Западным фронтом, о чем будет сказано ниже, также является следствием возвращения Сталина (до этого Павлов надеялся поговорить с вождем, но Сталин так его и не принял[43]).
Кстати, за два дня до выступления Сталина по радио, 1 июля, в газетах было опубликовано Постановление о создании Государственного Комитета Обороны (ГКО), сосредоточившего в своих руках всю полноту власти. В тексте Постановления было указано, что оно принято на заседании Политбюро 30 июня, хотя из журнала регистрации посетителей кремлевского кабинета Сталина следует, что в нем ни в этот, ни в предыдущий день вообще никого не было – значит, заседание происходило в другом месте.
В опубликованном в годы перестройки черновике этого постановления, написанном рукой Маленкова, имеются две сталинские правки (первые правки, сделанные рукой вождя на каком-либо документе после начала войны), из чего может следовать, что либо он был в Москве уже 30 июня, либо ему самолетом привозили текст на согласование в Сочи.
Возможен и другой вариант: заседание Политбюро в этот день состоялось в Сочи, куда могли прилететь на одни сутки Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович. Может быть, именно поэтому 29 и 30 июня в кремлевском кабинете Сталина и не было посетителей, а накануне, вечером 28 июня, туда заходили несколько авиаторов – начальник ГУ ВВС Жигарев, а также известные летчики-испытатели Стефановский и Супрун. Не исключено, что они обсуждали завтрашний рейс в Сочи, в том числе его обеспечение и прикрытие истребителями. Вполне можно допустить, что описанная Микояном и Берией поездка на дачу к Сталину группы членов и кандидатов Политбюро, уговоривших его вернуться в Кремль, на самом деле имела место в то самое время, но только отправились они к вождю не на машине, а на самолете, и не в Кунцево, а в Сочи.[44]