* * *
   У наших господ мало, а то и вовсе нет времени на разум. Разум – это же ум, хотя бы один раз, но если есть важная физиономия, густой строгий голос, делающий в словах ударения в правильных местах, и прочие орудия обмана, то ум становится лишним приобретением.
   Избавление от него – во благо.
   Ведь заведись в организме ум – там и до совести недалеко.
* * *
   У всех правителей череп очень правильной формы.
   Конечно, когда при рождении его доставали все мы знаем откуда, то он был слабый, легко меняющий свои очертания, но потом, со временем, когда биография правителя начала выправляться, то и череп претерпел благоприятные изменения.
   Теперь же какой только череп былого правителя ни возьмешь в руки – так и не можешь сдержать своего восхищения. Что ни череп – то шедевр костоправного искусства.
* * *
   Интенсивный падеж генералов не может не радовать.
   Я вообще считаю, что вместе со званием «генерал» надо человеку вручать юбилейный револьвер. Ну, чтоб потом, на досуге, когда ему приспичит подумать о бренности, было чем чесать во лбу.
* * *
   Земля очищается. Это только сначала на ней лежит куча навоза, а потом эта куча превращается в плодородную почву, и выгребные ямы только какой-то период служат по своему прямому назначению, а потом они уже служат культуре.
* * *
   «Травля бедных остроумцев велась во все времена. Остроумие всегда приживалось не там, где приживалась власть.
   Власть ею не венчана. Остроумцы взяли на себя труд очищать этот мир от мусорной кучи ходячих ошибочных мнений.
   Власть же только тем и занята, что рожает эти мнения с превеликим избытком».
   Вольтер (вроде бы).
* * *
   Все, что мы знаем о президенте, – это то, что он имеет ум.
   Предположить противное было бы неразумно.
* * *
   Не всегда все дается. И потом – эти твердые решения… Я не знаю ничего тверже этих решений – что тебе скала или алмаз – звук пустой.
   А тут… Я бы сравнил это все с ударом копытом осла.
   Никогда не ожидаешь от осла ничего подобного – а вот и поди ж ты!
   Именно в то место.
* * *
   Никогда не теряю надежды обнаружить человеческое в правителе.
   Пусть даже это будет самое что ни на есть неприличное.
* * *
   19 марта 1906 года по указу императора Николая II в классификацию судов военного флота был включен новый разряд кораблей – подводные лодки. В состав Российского флота вошло 10 подводных лодок.
   19 декабря 1900 года главный инспектор кораблестроения, член Морского технического комитета Николай Евлампиевич Кутейников составил «комиссию по проектированию полуподводного судна». Ее возглавил Иван Григорьевич Бубнов, корабельный инженер, преподаватель Николаевской морской академии и конструктор на Балтийском заводе. Подводные лодки тогда именовались миноносцами.
   Проектирование началось с пустого места. В России к этому времени не было ничего, что касалось бы теории подводной лодки. Полный комплект чертежей миноносца разработал чертежник Яковлев.
   5 июля 1901 года первая лодка была заложена на Балтийском заводе. 26 февраля 1902 года в список команды вошли «люди здорового сложения, хорошего поведения и некурящие» – 2 офицера и 8 матросов. Подлодку зачислили в состав судов флота 14 сентября 1902 года под названием «Миноносец № 150». В мае 1903 года ее спустили на воду. В начале июня ей присвоили наименование «Дельфин».
   16 июня планировалось очередное учебное погружение у стенки Балтийского завода. Лодка была перегружена (из 34 матросов лишь четверо принадлежали к штатной команде «Дельфина», остальные были новичками). При погружении лодка опускалась быстрее обычного, и в люк хлынула вода. Спаслись 12 человек. Не пожелал спасаться лейтенант Черкасов, замещавший командира Беклемишева, с ним погибли еще 24 человека. Комиссия, расследовавшая причины трагедии, нашла их в… «совокупности неправильных действий лейтенанта Черкасова».
   Именно с этих пор, то есть с самого начала строительства подводного флота, в гибели лодок будут обвинять прежде всего экипажи кораблей.
   Конструктивные недостатки «Дельфина», а кроме того, полное отсутствие на нем спасательных средств не взволновали никого – не хотелось сразу же отваживать людей от такого перспективного дела, как подводная война.
   Зимой 1904 года подводные миноносцы «Дельфин» и «Сом» отправились на Дальний Восток по железной дороге. Лодки отправились на войну без оружия – мины для них не были готовы.
   6 февраля командир Завойко доложил о готовности «Дельфина» к выполнению боевых задач. К этому времени лодку удалось вооружить – для нее на месте переделали несколько мин Уайтхеда образца 1898 года.
   «Дельфин» – лодка бензиновая. Бензин использовался в качестве топлива. Несколько взрывов подряд убедили конструкторов в том, что в выборе топлива была допущена ошибка.
   Конструкторы будут ошибаться еще не один раз, и всякий раз это будет стоить подводникам жизни.
   Подводный флот России прошел славный путь от «Дельфина» водоизмещением в 113 тонн и до 48 000 тонн «Акулы».
   Он участвовал во всех войнах.
   Через катастрофы и гибель людей в 2006 году Российский подводный флот пришел к своему столетию.
* * *
   У важных господ мало или вовсе нет надежды на приобретение того, что называется дальновидность. Воруют.
   Как это недальновидно!
* * *
   Начальника отличает от других людей то, что он способен к немедленным действиям.
   Слабые и порядочные все время сомневаются – справятся ли, и потому они не идут в начальники.
   Начальники не сомневаются. Начальники не сомневаются никогда.
   В самом конце начальник всегда говорит: «Я душу положил на алтарь Отечества!» – отчего у очень слабых и порядочных тотчас же возникает вопрос: в какой момент своего правления начальник положил – в самом начале или же в самом конце?
   Потому что если он положил в начале, то далее он обходился совершенно без всего, если же это произошло в конце, то кому в конце нужна была его душа?
* * *
   Лишения – вот чему надо подвергнуть каждого чиновника.
   Надо его подвергнуть, то есть лишить всего, а потом посмотреть – так ли он любит Отчизну милую, нет ли стенаний, не сыплется ли из него чего-либо – проклятия, например.
* * *
   Союз – приют для ущербных. Сильным союзы не нужны.
   А какие у нас все еще есть союзы? У нас все еще есть Союз писателей (и не один), Союз кинематографистов, Союз композиторов, Союз журналистов, Союз художников, Союз архитекторов и еще какая-то мелочь, загребаемая горстями.
   Дело в том, что в Союзах остается еще кое-какая собственность, что не может не волновать.
   А кого волнует собственность, оставленная пока еще союзам? Она волнует чиновников. Чиновник – это тот, кого волнует собственность.
   Какая же защита от чиновника? Защитой от чиновника служит другой чиновник, принятый в Союз.
   И не просто чиновник, а какой-нибудь губернатор.
   Мало того что этим орлам пишутся докторские диссертации учеными, привыкшими писать научные труды для собственного начальства, но их еще и в Союзы принимают.
   Но как приятно: губернатор-писатель, губернатор-композитор, он же – журналист и архитектор.
   И не просто докторская диссертация на тему «Канализация огромного мегаполиса», а еще и небольшая сюита, сочиненная им по дороге в буфет. Сказал три слова подряд – Союз журналистов, ткнул рукой схему метрополитена – Союз архитекторов, взял в руки кисть и положил ее на холст – Союз художников, чихнул – Союз ветеранов труда.
   Господи! Пошли им всем огромное психическое здоровье.
* * *
   «Совести их случалось грубеть от длительной привычки к греху!» – вот такую надпись я изобразил бы на специальной табличке, предназначенной для прикалывания на грудь всем усопшим чиновникам.
   Я бы попросил у Всевышнего только об одной привилегии: лично ее туда доставлять.
* * *
   Служба подводника считается одной из опаснейших специальностей на земле.
   В подводники всегда шли самые отчаянные головы. С того момента, как они ступали на корабль, главным для них становилась способность действовать быстро, автоматически исполняя целый набор заученных движений.
   Сигнал тревоги мог застать человека в любой миг. В это время надо было сначала выполнить ряд обязательных действий, а затем уже осознать происходящее – так подводник становился частью машины, поведение которой не всегда было понятно даже ее создателям – жизнь придумывает иногда невообразимые вещи.
   С первого своего дня подводники будут тонуть, гореть, блуждать в дыму, задыхаться, падать с ускользающей из-под ног палубы за борт, замерзать в ледяной воде. Они будут проваливаться на глубину, и их тела вода будет рвать на куски вместе с металлом.
   Смерть для них станет делом обычным, к ее присутствию потом привыкают.
   Кто-то не выдержит и уйдет, но те, что останутся, станут самым надежным человеческим материалом.
   Земля и все на земле будут для них нескончаемым праздником, а то, что там, под водой – настоящей работой и жизнью. Вот поэтому все земные заботы представляются им одной очень большой ерундой.
   Военно-морской флот – дорогое удовольствие. Подводный – тем более.
   Одна подводная лодка может стоить столько же, сколько и маленький город.
   Советский военно-морской флот был одним из самых многочисленных, а подводный флот страны Советов превосходил все подводные флоты мира вместе взятые.
   Сейчас это уже история. Флот пропадает на глазах, а подводный – пропал почти полностью. То, что имеется, доживает отпущенные ему дни, то, что создается, безнадежно отстает уже на стадии зарождения.
   Все, что есть у России сегодня, – это остатки. Флоту в России не привыкать погибать.
   Он погибал очень часто.
   Нужен ли России флот?
   Похоже, этот вопрос до сих пор не решен.
* * *
   Украшением власти служат ум и глаз сверканье. Причем одно абсолютно не смотрится без другого. Я осмелюсь даже предположить, что одно без другого просто не существует.
   Если есть у власти ум, то сейчас же жди сверканья, и если получилось сверканье, то вот вам и ум.
* * *
   В общении друг с другом чиновники более всего полагаются на интуицию, на взор, на взгляд, на наклон головы.
   Для этого им совсем не нужно слов, а такое слово, как «деньги», вообще не произносится, в нем нет никакой необходимости. Все угадывается по радости в уголках глаз. Капнуло – и радость, капнуло – еще одна. А иначе зачем? Ради чего? Во имя чего?
   А иначе все превращается в обыденность, в мысли о том, как сдержать инфляцию. Причем эти мысли – правило игры. Об этом принято говорить. Сказал: «Надо сдержать инфляцию!» Тебе ответили: «Надо сдержать!» – значит, свой.
   Для несвоих существуют походы премьера на коровьи фермы.
   Там изучается вопрос.
   Все это напоминает сельские новости из радиоточки. Новости – сами по себе, грязь – сама по себе.
   И все уже понимают, что если говорят о снижении налогов, то это означает, что скоро их будет больше, а если говорят о пенсиях, – цены подскочат.
   Производство? Да? У нас есть производство?
   Сельское хозяйство – и его тоже нет. Совсем нетрудно понять то, о чем говорят чиновники.
   Каждая чиновничья мысль – это отрицание истины.
   И предела никак не достичь.
   Чего только стоит этот, как его, фонд! О каких только процентах я не слышал – и десять годовых, и два годовых, и три с половиной.
   Он нужен для того, чтобы «чуть чего». А «чуть чего» уже случилось, но в Америке. То есть это «чуть» – для Америки?
   И есть, наверное, управляющая компания, которая всем этим фондом управляет, и есть, наверное, комиссионные, выплачиваемые той компанией, что продает нам бумагу, тем, кто эту бумагу за нас у них покупает.
   И все понимают, что это деньги, которые уже никогда не будут деньгами, и что есть совершенно другие деньги, на совершенно других счетах, но все молчат – тссссс! – правила игры.
   Мы совсем ничего не сказали о верхушечном украшении власти, а ведь оно и бросается в глаза прежде всего.
   У всего, знаете ли, есть верхушка, у власти тоже, и вот на этой верхушке должно быть украшение. Не что-то такое развесистое, чтоб издалека было видно, но нечто благородное, подчеркивающее, так сказать, чтоб окружающим… и вообще..
   Я считаю, что это честность.
   И обязательно чтоб она была с бубенчиками.
* * *
   Вот я все думаю: танцуют ли наши начальники?
   Приходит мне на ум, что танцуют.
   А раз танцуют, то и кокетничают. Вот оно откуда все берется. Вот мы и нашли первопричину гнусности, подлости, сальности и воровства.
* * *
   «Религиозные и нравственные качества наши были в точности такими, какими мы сами их себе представляли!»
   Не пугайтесь. Это эпитафия.
* * *
   Палуба уходит из-под ног, и я лечу вверх тормашками, а потом просыпаюсь и понимаю, что это сон.
   Мне снится подводная лодка и то, как мы проваливались на глубину. Мы успели провалиться на пятьсот метров, а потом кормой выскочили на поверхность, а под нами было пять километров. Долго падать? Да нет, совсем не долго.
   Когда снится такое – это самый крепкий сон.
   А еще снится строй, мы стоим на пирсе, и нам что-то говорит старпом. Что он говорит? Не слышно что-то.
   Подводникам часто снится лодка. Лихое было время, и мы сами были лихие.
   Жизнь на земле – великий праздник. Под водой – работа, работа, работа. По две вахты в сутки, по четыре часа каждая. Трехсменка. Двести пятьдесят суток в году. А по триста можно? Можно, но только как бы не тронуться, не рехнуться.
   И никто не говорит «последняя автономка», нельзя говорить «последняя». И «лучший экипаж» говорить нельзя. Лучших забирает море. Нет, нет, мы не лучшие, мы обычные, таких много.
   И отпуск никогда не давали догулять сполна. Все время отзывали – и снова в море.
   Тогда готовились к войне. К большой войне. Все время готовились. Вот эта готовность к войне нас и отличала.
   Сейчас вглядываюсь в фотографии тех лет. Многих ребят уже нет. Хорошие лица. У подводников хорошие лица. И фотографировать тогда не давали – всюду секреты – но мы друг друга щелкали. Втихаря.
   А дома – жена и дети. Дом – маленькая квартирка с холодными батареями.
   Люди с хорошими лицами должны жить в маленьких квартирках с холодными батареями.
   И снег. На севере всегда снег, снег. Солнце и снег. Ветер в лицо. Твердая ледяная крошка сечет лицо в кровь.
   Подводники бегут на лодку по штормовому предупреждению.
   Ветер такой, что валит на землю, а мы бежим, бежим. Ночью, конечно. Я столько раз бежал ночью.
   А лето только два месяца, но снег пойти может. Северный флот. И так десять лет. «Главное – это люди». Так говорили. Такие были лозунги. Я их запомнил.
* * *
   Любые перемены в армии – во благо. Любой застой генералов – во вред.
   Генералы, как и говно в организме, – должны идти.
* * *
   НАТО встанет на наших границах. Обязательно. Если б я был НАТО, я именно так бы и поступил – встал бы.
   Грузия и Украина уйдут, а там и Армению уговорят – ей очень хочется в Евросоюз.
   И все эти мечты о том, что Украина расколется на две части, – это все извлеченное на свет Божий детское место, там ребенка давно уже нет.
   Продажны все, так что купят, кого еще не купили, и «Севастополь, Севастополь, город русских моряков» будет городом натовских моряков. Наши официальные органы возмущены, естественно, но это у них такие настольные игры.
   Они же нас забором окружают. Вот за их забором мы и будем жить.
   Чтоб не баловались.
   Завоевывать нас никто не собирается – территория никому не нужна. За ней же ухаживать надо – мыть тротуары с мылом, например, и людей воспитывать. А кому охота мыть наши тротуары? Это мы сами когда-нибудь потихоньку научимся. Под их наблюдением.
   Встанут – Буш не зря прилетел.
   Все-таки ведущая экономика мира, и даже если их доллар до рубля упадет, то ничего им не сделается. Они эти свои неудобства по всему миру размажут, и поплетутся все другие экономики подсчитывать свои убытки.
   И евро никуда не денется.
   Конечно, можно продержаться какое-то время, принимая в Евросоюз новых членов, но часть американских долгов европейцы все равно на себя берут. Дважды два всегда будет четыре.
   Это у нас дважды два получается двадцать четыре: двадцать воруем, четыре в уме, – а все остальные же нормальные люди.
   А вот когда они встанут на наших границах, то тогда и о суверенитете еще каких-нибудь наших республик можно будет подумать.
   Уже сейчас наш Северный морской путь вызывает беспокойство у соседей по планете – правильно ли мы там все делаем, не гадим ли? И наши мысли насчет шельфа в Северном Ледовитом океане тоже кажутся всем очень подозрительными. А еще Америка озабочена вопросами справедливости – ей кажется, что Россия несправедливо владеет Сибирью. Реки все еще полны чистой воды – а за нее войны будущего, и лес мы бездумно вырубаем – и здесь нужен глаз мирового сообщества, и главное наше сокровище – газ – тоже почему-то достался не всей планете.
   А союзников у России всегда было только два – ее армия и флот, но и эти уже почти отпрыгались.
   С промышленностью мы справиться не можем, а из сельского хозяйства у нас осталось только само министерство.
   Так что за нами приглядывать надо.
* * *
   Душа, душка моя ненаглядная! Ну до чего же хороша!
   До чего хороша она – душа чиновника. Она и умна, и чувствительна, а где надо – и богобоязненна, да, очень богобоязненная. Чуть и чего – разом за свечку, и уже стоят, причитая: «Господи, помилуй!»
   Суки.
   Не помилует он вас, суки, еще раз!
* * *
   Спится чиновникам крепко. Совесть их имеет довольно других хлопот, ей некогда нарушать их покой. Она гостит у Праздности в обществе Похоти.
* * *
   Россия – страна дворцовых переворотов. Тут правителя убивают ради правителя.
   Тут все сделают тихо, но шило из мешка все равно будет торчать.
   И не одно – ежик из шил.
   Тут все должны соблюдать правила, а потом в какой-то момент – раз! – и все смешали – и на дворе уже новые правила.
   И все временное – все на время. Дали покататься – а потом удавили.
   То ли царя, то ли Бориса.
   Новым страшно, потому что придет время, и они уже будут не такие новые.
   Тогда приходит усталость.
   Усталость от всего.
   Потому что все ненадежно, не на кого опереться. Заверения – блуд. Закона нет.
   Есть только разговоры о законе, мысли, мечты – пустая болтовня вечери.
   А ведь все в природе по закону – и не по одному.
   Нет закона – идешь против природы, а она вечная.
   А ты – только замахиваешься на идею вечности.
   Когда сын министра старушку на зеленом переходе, и ему за это ничего – это феодальное право.
   Они феодалы. Готы на Руси.
   Без закона нет будущего.
   Значит ли это, что у России нет будущего?
   Значит.
* * *
   Будет ли Честь драться на дуэли? Не-а. Переродилась. Ей не до дуэлей.
* * *
   Застрахован ли я от всякого соблазна покуситься на …? Застрахован. Почему и живу так весело.
* * *
   Рассуждения о том, что нашей губернии начальник время от времени впадает в состояние глубокого счастья, я лично воспринимаю без тени улыбки.
   А все потому, что я не питаю никакого отвращения, никакой ненависти и никакого предубеждения ни против самого начальника, ни против этого его недуга.
   Мало того, я убежден, что от природы начальник наш награжден некоторой закваской, которая нет-нет да и подарит ему те минуты, когда он готов пускать радостные пузыри от любой ерунды.
* * *
   Про НАТО меня уже спрашивали.
   Недавно позвонили и спросили еще раз.
   Это форма такая – звонят корреспонденты какого-нибудь печатного органа и спрашивают: «Ваше мнение о том, что НАТО встает на наших рубежах», – и я отвечаю. Только я отвечаю каждый раз по-другому. Ну, чтоб самому было интересно.
   В этот раз я ответил: «Это отлично! Наконец теперь мы сможем сказать не просто «НАТО», а «товарищ НАТО». Оно, как только там встанет, на наших священных рубежах, так сразу же и превратится для нас в старшего товарища.
   И оно нам будет указывать на что-нибудь, а мы это «что-нибудь» будем исполнять, и с нашей стороны это будет называться «адекватно реагировать».
   Например, они скажут нам:
   – Вы там коррупцию свою преодолели? А мы им:
   – Вот только что и преодолели. Всех своих чиновников посадили на пятьсот лет каждого, а деньги у них отобрали и старушкам раздали!
   – А пенсии свои привели в соответствие с нашими стандартами?
   – Привели! Минимальная пенсия теперь 400 евро!
   – А со счетами своих чиновников в наших банках разобрались? Это ж форменное безобразие! Они же со своими ворованными долларами лезут в нашу экономику! Они скоро всю нашу демократию с потрохами купят!
   – Только что разобрались! Просим перевести их вклады назад в Россию, где мы их скормим сиротам.
   – А как у вас с природой? Природу сохраняете? Не заливаете нефтью уникальную тундру?
   – Сохраняем, сохраняем! Для себя мы бы, может, и не сохраняли, но для вас. Вот только что и начали сохранять! Прямо перед вашим вопросом!
   – А как у вас с продуктами?
   – Налаживается! Мы ваших фермеров завезли, и они такие урожаи на наших пустырях стали собирать – вы не поверите!
   – А дороги?
   – И дороги делаем! Под ваш стандарт!
   – А мусор?
   – И мусор убираем! И перерабатываем его! Представляете? И это так выгодно оказалось! Мы теперь из мусора природный газ получаем!
   – И подметите в городе!
   – Уже подметаем!
   – И помойте там!
   – Уже моем!
   «Вы, наверное, шутите? – сказали мне в трубку. – Смеетесь?»
   – «Ну что вы! – ответил я. – Я плачу!»
* * *
   Насчет чиновников – это мое, любимое.
   Люблю выписывать всякие их детали, деталюшечки.
   Чиновники – это такая метахондрия, которая все никак не приживется на нашем организме, потому что ведет себя как вирус – жрет.
   Книгу «Мертвые уши» сдал в «Новую». Хотят издавать. Жду. Спрашиваю с болью: «Кадыыыы?!»
* * *
   Мне прислали письмо: «Уважаемый Александр Михайлович! Я, как председатель Самарского Славянского клуба, изучив вашу родословную, считаю, что Вас необходимо принять в наш Славянский клуб почетным членом, без предварительных условий. Остальные истинные славяне: Рапопорт Яков Эд-гарович, Эйдлин Григорий Самуилович и кандидат в члены клуба Хахалин Роман Альфредович – разделяют мою точку зрения.
   Председатель Самарского Славянского клуба Курт-Аджиев Сергей Османович».
   Я ответил, что я вступаю только в «Истинно Славянский клуб», и потому туда, где «не истинно», меня лучше не звать. Я отметил также, что чувствую, что руководимый Сергеем Османовичем клуб является таковым. Вот только название надо бы подправить. Добавить слово «Истинно». Относительно же борьбы со всякими проявлениями следует отметить, что в «истинно славянском» не с чем бороться, потому что все, что «не истинно», с порога отвергается.
   Истинно же славяне постоянно пребывают в благодушном расположении духа, позволяя всем остальным славянам совершенствовать себя, для того чтобы в конце концов достичь состояния истинности.
* * *
   Рекомендация молодой девушке, приславшей мне письмо: «Слово «респект» режет ухо старым козлам, интересующимся молодыми девушками». Может, «решпект» писать? Яда-же не знаю. Не то чтобы я за чистоту русского, э-м… языка, нет. Русский язык, э-м… не нуждается ни во мне, ни в прочих очистителях. Он сам очистится. Со временем. Как ручей, оставленный в покое. Что-то останется, но сгладится. Люблю его. Вкусный.
   А в «Бортовом журнале» я пишу все короткое, замаскированное под доброжелательность.
* * *
   Последняя поза моя дышала спокойствием и благородством.
* * *
   Приятно быть помазанным на что-то приятное.
* * *
   А вопросы «как помазали» и «чем помазали», на мой взгляд, совершенно лишние.
* * *
   Глупость не свойственна нашим правителям. Им свойственна мудрость. Она в каждом слове, а также в каждом предложении, обращении, заявлении, уверении, подведении, опровержении. Она видна даже в недомолвках, в паузах, в запятых, в позах, в поворотах, в наклонах. Она во всем.
   Если б они при этом еще и головой трясли, то она была бы и в тряске головой.
* * *
   Представим себе на секунду, что у всех них выросли крылья.
   На манер ангелов. Белые такие – перышко к перышку. И они с этими крыльями проводят все время, потому что их никак не снять, не отстегнуть. И заседания они проводят с крыльями, и в Думе выступают. Здорово.
   Особенно все это хорошо смотрится в общественном туалете, при попытке оседлать унитаз.
* * *
   Некоторые почетные граждане нашего города извинились перед еще более почетными.
   Как это случилось?
   Видите ли, эти почетные граждане поставили свои подписи под письмом, в котором говорилось, что в нашем городе разрушаются старинные здания; но потом, когда им объяснили, что на месте тех самых старинных зданий, что на непросвещенный взгляд обывателя, так безжалостно истребляются, будут построены точь-в-точь такие же здания, но из современных материалов, они – те почетные граждане, как и примкнувшие к ним, отозвали свои подписи под тем письмом и принесли свои глубокие извинения.