Страница:
Беляев Александр
Под небом Арктики
1. Черный и белый
– Опять кошка за стеной мяучит, – сказал Игнат Бугаев, быстро проглядывая графики нагрузки электростанции.
Уборщица гурьевской гостиницы для приезжающих не поняла шутки и серьезно ответила:
– Это не кошка. Это ваш сосед Джим Джолли играет на гавайской гитаре.
– Негр?
– Да, негр. Он недавно приехал к нам из Америки. Музыка вам не мешает? Я могу сказать…
– Нет, Ашимэ, музыка мне не мешает… – Бугаев задумчиво барабанил толстыми пальцами по графикам, затем быстро встал, вышел в коридор и постучал в соседний номер. Плачущие, мяукающие звуки гитары прекратились.
– Войдите! – послышался певучий тенор.
Посреди комнаты, с опущенной гитарой в левой руке, стоял негр Джим Джолли. Он был высокого роста, здоров и молод. Ворот клетчатой рубашки «апаш» и подвернутые выше локтей рукава открывали темную могучую грудь и мышцы атлета.
– Позвольте познакомиться, товарищ, – сказал по-английски Бугаев. – Я инспектор высоковольтной линии, инженер Игнатий Бугаев.
Глаза негра еще грустили, а толстые губы складывались в радушную улыбку, и уже сверкнули ослепительно-белые зубы. Джим протянул руку, и Бугаев заметил, что ладонь была значительно светлее его темной руки.
– Очень рад познакомиться. Джим Джолли. Рабочий. Эмигрант, – ответил негр.
– Вы не совсем оправдываете свою фамилию, товарищ, – сказал Бугаев. – «Джолли» – веселый, шумный, живой. А ваши глаза и ваша гитара грустят. О чем? О родине? О девушке с цветком на груди?
Они уселись у открытого окна. Джим задумчиво смотрел на море, на далекие дымные пряжи траулеров, на перистые облака, освещенные пурпуром заката. Его темные пальцы уже перебирали по привычке струны гитары. И под аккомпанемент тихой, грустной песенки он начал говорить о себе. Бугаев слушал слова и незнакомый мотив. Странная музыка с ломающимся ритмом пояснила недосказанное. «Эти синкопы, – думал Бугаев, – говорят больше слов. Джим вышел из «старого ритма» и не вошел еще в новый… Одиночество? Да, конечно, и одиночество. Джим похож на растение, перенесенное на чужую почву. Ботаники называют это «интродукцией». «Интродукционные» растения, вероятно, тоже должны переболеть ностальгией – тоской по родине…»
Джим Джолли работал в Северной Америке на консервном заводе в Кэй-Вест, или «Ки-Уэст», как сказал он. Это самая южная часть Флоридского полуострова. Консервный завод «Бэйлдон и сын». Большое было дело. Свыше ста миллионов долларов. Кризис съел. Из года в год сокращалось производство. Джим был хорошим работником, и его держали до конца. А конец был таков: Бэйлдон и сын не только закрыли дело, но и сломали завод – пустопорожний участок, казалось, легче продать. Но его никто не покупал. На развалинах завода образовался «пещерный» поселок безработных. Питались рыбой, которую сами ловили. Донашивали последнее тряпье. А дальше что?
Джим давно мечтал о поездке в СССР, как и многие его товарищи. Но у них всех не хватало средств на дорогу. Пожалуй, не хватало и решимости. А у Джима она была. И вот три друга Джима сложили свои гроши с его небольшими сбережениями и снарядили его в дорогу. Это был аист не только товарищеской солидарности, но и расчета: устроившись в СССР, Джим выслал бы деньги на дорогу одному из «пайщиков», тот по приезде в СССР – следующему, и так – пока все «пайщики» не переберутся на новую родину.
– Вот и вся короткая история длинного пути от Ки-Уэста до Хурьеф, – улыбаясь закончил Джолли.
– Не Хурьеф, а Гурьев, – поправил Бугаев. – И что же вы хотите делать?
– Консервы, – ответил Джим, издавая на гитаре заключительный аккорд.
– Мне указали этот город. Я не знал СССР. Но у вас здесь другая рыба, другие методы обработки. Надо переучиваться. Мне следовало бы ехать во Владивосток. Крабы – моя специальность. Но это снова длинный путь, а на поездку у меня уже нет средств.
– А другой специальности у вас нет? – спросил Бугаев.
Джим Джолли пожал плечами:
– Я работал в Чарлстоне на стройках. Когда кризис приостановил строительство, пришлось перейти в пищевую промышленность. Думал, что это вернее: люди могут перестать строить, но не есть.
– А оказалось, что они могут перестать и есть? – усмехнувшись сказал Бугаев. У него был густой бас, и Джолли даже вздрогнул, когда Игнат внезапно громко спросил:
– Бетон замешивать умеете?
– Приходилось.
– Отлично, Джим, отлично! Вы будете бетонщиком. Мне писала Вера Колосова… Если вы будете мне аккомпанировать на вашей гитаре, Джолли, я могу вам продекламировать стихи-сказку о голубоглазой девушке, которая живет далеко-далеко, в полуночном краю. Она похожа на ледяную королеву. – Джим улыбнулся. – Но так как вы не играете, то я продолжаю говорить грубой прозой. Она инженер-строитель. И сейчас строит чудесное здание, в котором из полярного холода будут делать тепло и свет.
– Это тоже похоже на сказку, – сказал Джим.
– Когда вы ближе познакомитесь с нашей страной, вы увидите, что у нас немало таких сказок жизни. Да, так о Вере. Она мне писала, что у нее на стройке не хватает бетонщиков. Разрешите мне отвезти вас в подарок Вере Колосовой.
Джим рассмеялся.
– Боюсь, что она не поблагодарит вас за такой подарок. Я поеду с вами, товарищ Бугаев. Но мне хотелось бы знать, что это за ледяная страна и что это за волшебная фабрика для переработки холода в тепло.
– У нас еще будет время поговорить. Пока я должен предупредить об одном: это страна льда, холода, снежных бурь, мрака. После солнечной Флориды такая страна, быть может, покажется вам адом. Подумайте хорошенько.
– Оттуда идет почта в Америку?
– Ну, разумеется. Там есть и почта, и телеграф, и радио.
Джим хлопнул по ладони Бугаева своей ладонью.
– Значит, по рукам. Точка, – закончил Игнат по-русски.
Уборщица гурьевской гостиницы для приезжающих не поняла шутки и серьезно ответила:
– Это не кошка. Это ваш сосед Джим Джолли играет на гавайской гитаре.
– Негр?
– Да, негр. Он недавно приехал к нам из Америки. Музыка вам не мешает? Я могу сказать…
– Нет, Ашимэ, музыка мне не мешает… – Бугаев задумчиво барабанил толстыми пальцами по графикам, затем быстро встал, вышел в коридор и постучал в соседний номер. Плачущие, мяукающие звуки гитары прекратились.
– Войдите! – послышался певучий тенор.
Посреди комнаты, с опущенной гитарой в левой руке, стоял негр Джим Джолли. Он был высокого роста, здоров и молод. Ворот клетчатой рубашки «апаш» и подвернутые выше локтей рукава открывали темную могучую грудь и мышцы атлета.
– Позвольте познакомиться, товарищ, – сказал по-английски Бугаев. – Я инспектор высоковольтной линии, инженер Игнатий Бугаев.
Глаза негра еще грустили, а толстые губы складывались в радушную улыбку, и уже сверкнули ослепительно-белые зубы. Джим протянул руку, и Бугаев заметил, что ладонь была значительно светлее его темной руки.
– Очень рад познакомиться. Джим Джолли. Рабочий. Эмигрант, – ответил негр.
– Вы не совсем оправдываете свою фамилию, товарищ, – сказал Бугаев. – «Джолли» – веселый, шумный, живой. А ваши глаза и ваша гитара грустят. О чем? О родине? О девушке с цветком на груди?
Они уселись у открытого окна. Джим задумчиво смотрел на море, на далекие дымные пряжи траулеров, на перистые облака, освещенные пурпуром заката. Его темные пальцы уже перебирали по привычке струны гитары. И под аккомпанемент тихой, грустной песенки он начал говорить о себе. Бугаев слушал слова и незнакомый мотив. Странная музыка с ломающимся ритмом пояснила недосказанное. «Эти синкопы, – думал Бугаев, – говорят больше слов. Джим вышел из «старого ритма» и не вошел еще в новый… Одиночество? Да, конечно, и одиночество. Джим похож на растение, перенесенное на чужую почву. Ботаники называют это «интродукцией». «Интродукционные» растения, вероятно, тоже должны переболеть ностальгией – тоской по родине…»
Джим Джолли работал в Северной Америке на консервном заводе в Кэй-Вест, или «Ки-Уэст», как сказал он. Это самая южная часть Флоридского полуострова. Консервный завод «Бэйлдон и сын». Большое было дело. Свыше ста миллионов долларов. Кризис съел. Из года в год сокращалось производство. Джим был хорошим работником, и его держали до конца. А конец был таков: Бэйлдон и сын не только закрыли дело, но и сломали завод – пустопорожний участок, казалось, легче продать. Но его никто не покупал. На развалинах завода образовался «пещерный» поселок безработных. Питались рыбой, которую сами ловили. Донашивали последнее тряпье. А дальше что?
Джим давно мечтал о поездке в СССР, как и многие его товарищи. Но у них всех не хватало средств на дорогу. Пожалуй, не хватало и решимости. А у Джима она была. И вот три друга Джима сложили свои гроши с его небольшими сбережениями и снарядили его в дорогу. Это был аист не только товарищеской солидарности, но и расчета: устроившись в СССР, Джим выслал бы деньги на дорогу одному из «пайщиков», тот по приезде в СССР – следующему, и так – пока все «пайщики» не переберутся на новую родину.
– Вот и вся короткая история длинного пути от Ки-Уэста до Хурьеф, – улыбаясь закончил Джолли.
– Не Хурьеф, а Гурьев, – поправил Бугаев. – И что же вы хотите делать?
– Консервы, – ответил Джим, издавая на гитаре заключительный аккорд.
– Мне указали этот город. Я не знал СССР. Но у вас здесь другая рыба, другие методы обработки. Надо переучиваться. Мне следовало бы ехать во Владивосток. Крабы – моя специальность. Но это снова длинный путь, а на поездку у меня уже нет средств.
– А другой специальности у вас нет? – спросил Бугаев.
Джим Джолли пожал плечами:
– Я работал в Чарлстоне на стройках. Когда кризис приостановил строительство, пришлось перейти в пищевую промышленность. Думал, что это вернее: люди могут перестать строить, но не есть.
– А оказалось, что они могут перестать и есть? – усмехнувшись сказал Бугаев. У него был густой бас, и Джолли даже вздрогнул, когда Игнат внезапно громко спросил:
– Бетон замешивать умеете?
– Приходилось.
– Отлично, Джим, отлично! Вы будете бетонщиком. Мне писала Вера Колосова… Если вы будете мне аккомпанировать на вашей гитаре, Джолли, я могу вам продекламировать стихи-сказку о голубоглазой девушке, которая живет далеко-далеко, в полуночном краю. Она похожа на ледяную королеву. – Джим улыбнулся. – Но так как вы не играете, то я продолжаю говорить грубой прозой. Она инженер-строитель. И сейчас строит чудесное здание, в котором из полярного холода будут делать тепло и свет.
– Это тоже похоже на сказку, – сказал Джим.
– Когда вы ближе познакомитесь с нашей страной, вы увидите, что у нас немало таких сказок жизни. Да, так о Вере. Она мне писала, что у нее на стройке не хватает бетонщиков. Разрешите мне отвезти вас в подарок Вере Колосовой.
Джим рассмеялся.
– Боюсь, что она не поблагодарит вас за такой подарок. Я поеду с вами, товарищ Бугаев. Но мне хотелось бы знать, что это за ледяная страна и что это за волшебная фабрика для переработки холода в тепло.
– У нас еще будет время поговорить. Пока я должен предупредить об одном: это страна льда, холода, снежных бурь, мрака. После солнечной Флориды такая страна, быть может, покажется вам адом. Подумайте хорошенько.
– Оттуда идет почта в Америку?
– Ну, разумеется. Там есть и почта, и телеграф, и радио.
Джим хлопнул по ладони Бугаева своей ладонью.
– Значит, по рукам. Точка, – закончил Игнат по-русски.
2. Живая карта
Джим с интересом наблюдал маленькую кабину дирижабля. Джолли еще никогда не приходилось летать на дирижаблях. Внизу – койка Бугаева, над ней – подвесная койка Джима с высокой сеткой, как в детских кроватках. Стены обтянуты голубым дерматином с тиснеными цветами. Наружная стенка скошена к полу, в стене – низкое, но широкое окно. Занавески. У окна – небольшой столик, застланный белой скатертью, перед столом – два табурета из дюралевых труб. Ничего лишнего. Светло, тепло, пожалуй, даже жарко. Но не душно. На столике работает маленький пропеллер-освежитель. В углу жужжит вентилятор. Как в жаркий день на поле шмели и пчелы. И на фоне этого жужжания приятная музыка – вальс из оперы «Евгений Онегин». Радио… Клонит ко сну. Джим закрывает глаза и видит то густо-синие просторы Мексиканского залива, то гурьевские траулеры… а впереди его ожидает неведомая страна льдов и метелей, которых он не видал никогда в жизни…
Джим встряхнул головой и посмотрел в окно. Степь. Тень дирижабля бежит по земле. Уходит вдаль бесконечная вереница опор высоковольтной передачи. На горизонте блестит озеро, синеют леса. Дирижабль уже несколько дней летит низко над землей. Сколько сменилось картин за эти часы полета! Поля, безводные степи, леса, пустыни и снова леса. Чем дальше на север, тем их становится больше. И всюду – в степях, пустынях, даже в лесах среди длинных широких просек – хлопотливые тракторы, грузовики, краны, деррики, вагонетки, паровозы… Целые полки и батальоны рабочих… День за днем, шаг за шагом люди отвоевывают пустынные пространства, проводят каналы, строят дороги, прорубают просеки в лесах… Какое упорство! Какое напряжение! Впереди – первобытная природа, глушь, леса; позади – дороги, поселки, заводы, города. В пустынях Средней Азии Джим видел множество солнечных и ветросиловых установок. Знойное, иссушающее солнце стало давать воду, вода рождает зелень лугов, сады, рощи, тени, прохладу. Не будет ничего удивительного и в том, если из холода они станут добывать тепло.
А дальше, на север, – леса. Сплошные сибирские леса. С ними, пожалуй, борьба труднее, чем с пустынями. Когда летишь над этими лесами, кажется, весь земной шар покрыт ими. Им нет ни начала, ни конца. Миллиарды деревьев заняли необозримые пространства и стоят на страже своих владений.
В небе летит аэроплан, за ним пять планеров на буксире. «Воздушный поезд». Вот один планер отцепился и снижается на лесную поляну. Он несет лесорубам почту, продовольствие… Уже много таких воздушных поездов видел Джим.
…Высоко в небе медленно движется цельнометаллический дирижабль «Циолковский», его моторы не работают. Он плывет по течению воздушной реки. Бугаев объяснил: «Безмоторный воздушный транспорт».
Радиомузыка кончилась. Стало слышнее шмелиное жужжание судовых пропеллеров и вентиляторов. Началась передача «последних новостей». Но Джим еще плохо понимает русский язык.
Джолли становится скучно. Он идет в кают-компанию.
Бугаев сидит у окна. Ворот белой рубашки расстегнут. На маленьком столе бумага, карандаши. Бугаев держит в руке радиотелефонную трубку, посматривает в окно, задает невидимым собеседникам вопросы, кого-то бранит, быстро записывает ответы.
Бугаев видит Джима, кивает головой и спрашивает:
– Кофе хочешь? – Они уже на «ты».
– Благодарю, я завтракал, – отвечает Джим.
Бугаев познакомил Джима с картой. Вот южная магистральная линия. Она идет от Эльбы до Чарджуя прямо на юг, затем сворачивает на восток – Ташкент, Чирчик, Нарын, Алма-Ата; затем идет на северо-восток – на Иртыш, Бийск, Красноярск, Илим – и оттуда на восток – на Зею, Селенджу, Бурею, Пермскую, Совгавань, берега Тихого океана…
– А вот северная линия: Тюмень, Омск, Новосибирск, Красноярск. Выше, севернее этой линии, находятся лишь отдельные станции. Указываю наиболее северные – Тобольск, Вилюйск, Якутск, Алдан, Колыма. А дальше… Дальше белое пятно. Неосвоенная пустыня. Тундра. Тайга. Несметные спящие богатства.
– Мы ведем на Арктику наступление с юга и штурмуем ее ледоколами со стороны Ледовитого океана. Ведь Арктика – это «мастерская погоды». Метеорологи только тогда смогут безошибочно предсказывать погоду, когда вся Арктика покроется сетью радио– и метеостанций. Арктика – это страна несметных и еще почти не изведанных богатств. Мы только приоткрыли арктический сундук и уже нашли апатиты, железную руду, уголь, графит, нефть, цветные металлы, торф, сланцы и прочее и прочее, притом в таких количествах, которые изменяют все наши представления о мировых запасах полезных ископаемых. А ее бесконечные леса? А неисчислимое количество морского зверя и рыбы полярных морей, рек, озер? А пушные богатства лесов? А бесчисленные стада диких оленей?
Арктика – это страна будущего, а не страна «погибели и ужаса», какой она была и какой еще кажется многим до сих пор.
Арктика… – Бугаев неожиданно замолчал и хрустнул пальцами. – Мы еще не победили до конца эту страну, – сказал он тише. – Ты спросишь почему…
– Холод? Климат?
– Нет, не холод и не климат – главное препятствие. «Сопротивляемость» Арктики заключается в ее просторах, в бездорожье, в том, что она слишком велика.
В борьбе с бездорожьем мы применяем все виды «оружия» – морской и воздушный флот.
Ты, наверно, читал о наших последних ледоколах-гигантах? Им не страшны больше льды. Великий Северный морской путь проложен.
Наши ледоколы взрывают айсберги, ломают лед тяжелыми корпусами, а иногда и растапливают его. Нос ледокола превращается в раскаленный «электроутюг», который расплавляет лед. Это – наше последнее изобретение.
Но этот утюг требует большого расхода энергии.
Источники энергии у нас есть. Арктика богата каменным углем и в особенности лесом. Но мы не идем по линии наименьшего сопротивления. Мы бережем лес и уголь для более ценного использования в химической промышленности. Зато Арктика богата даровой энергией ветра. И мы все более и более используем эту энергию. Полноводные реки Сибири многие месяцы в году скованы льдом. Наши ученые работают над задачей круглогодового использования энергии этих рек. Сейчас производятся интереснейшие опыты борьбы с образованием льда, замерзанием рек.
Мы взялись вплотную за использование тепловой энергии земли, многочисленных «печей» – сопок Камчатки. Камчатские сопки уже начали давать нам энергию и с каждым годом будут давать все больше. Большое количество энергии мы могли бы перебрасывать с юга, с наших солнечных станций. Но Арктика должна кормить энергией сама себя. И мы решили использовать безграничный источник арктической энергии – холод. Об этой идее я не буду тебе говорить подробно, ты узнаешь на месте сам.
Смотри на карту. Мы находимся вот здесь – севернее Байкала, невдалеке от Ангарской гидростанции. Там мы оставим дирижабль и пересядем на аэроплан, который понесет нас прямо на север через сплошные лесные массивы. Меня вызывают в новый город, Челюскин, для консультации.
– Там живет и «снежная королева»? – спросил Джим.
– Там и живет. Ты уже заинтересовался ею? Но, предупреждаю, она уже невеста, – смеясь ответил Бугаев.
Джим встряхнул головой и посмотрел в окно. Степь. Тень дирижабля бежит по земле. Уходит вдаль бесконечная вереница опор высоковольтной передачи. На горизонте блестит озеро, синеют леса. Дирижабль уже несколько дней летит низко над землей. Сколько сменилось картин за эти часы полета! Поля, безводные степи, леса, пустыни и снова леса. Чем дальше на север, тем их становится больше. И всюду – в степях, пустынях, даже в лесах среди длинных широких просек – хлопотливые тракторы, грузовики, краны, деррики, вагонетки, паровозы… Целые полки и батальоны рабочих… День за днем, шаг за шагом люди отвоевывают пустынные пространства, проводят каналы, строят дороги, прорубают просеки в лесах… Какое упорство! Какое напряжение! Впереди – первобытная природа, глушь, леса; позади – дороги, поселки, заводы, города. В пустынях Средней Азии Джим видел множество солнечных и ветросиловых установок. Знойное, иссушающее солнце стало давать воду, вода рождает зелень лугов, сады, рощи, тени, прохладу. Не будет ничего удивительного и в том, если из холода они станут добывать тепло.
А дальше, на север, – леса. Сплошные сибирские леса. С ними, пожалуй, борьба труднее, чем с пустынями. Когда летишь над этими лесами, кажется, весь земной шар покрыт ими. Им нет ни начала, ни конца. Миллиарды деревьев заняли необозримые пространства и стоят на страже своих владений.
В небе летит аэроплан, за ним пять планеров на буксире. «Воздушный поезд». Вот один планер отцепился и снижается на лесную поляну. Он несет лесорубам почту, продовольствие… Уже много таких воздушных поездов видел Джим.
…Высоко в небе медленно движется цельнометаллический дирижабль «Циолковский», его моторы не работают. Он плывет по течению воздушной реки. Бугаев объяснил: «Безмоторный воздушный транспорт».
Радиомузыка кончилась. Стало слышнее шмелиное жужжание судовых пропеллеров и вентиляторов. Началась передача «последних новостей». Но Джим еще плохо понимает русский язык.
Джолли становится скучно. Он идет в кают-компанию.
Бугаев сидит у окна. Ворот белой рубашки расстегнут. На маленьком столе бумага, карандаши. Бугаев держит в руке радиотелефонную трубку, посматривает в окно, задает невидимым собеседникам вопросы, кого-то бранит, быстро записывает ответы.
Бугаев видит Джима, кивает головой и спрашивает:
– Кофе хочешь? – Они уже на «ты».
– Благодарю, я завтракал, – отвечает Джим.
Бугаев познакомил Джима с картой. Вот южная магистральная линия. Она идет от Эльбы до Чарджуя прямо на юг, затем сворачивает на восток – Ташкент, Чирчик, Нарын, Алма-Ата; затем идет на северо-восток – на Иртыш, Бийск, Красноярск, Илим – и оттуда на восток – на Зею, Селенджу, Бурею, Пермскую, Совгавань, берега Тихого океана…
– А вот северная линия: Тюмень, Омск, Новосибирск, Красноярск. Выше, севернее этой линии, находятся лишь отдельные станции. Указываю наиболее северные – Тобольск, Вилюйск, Якутск, Алдан, Колыма. А дальше… Дальше белое пятно. Неосвоенная пустыня. Тундра. Тайга. Несметные спящие богатства.
– Мы ведем на Арктику наступление с юга и штурмуем ее ледоколами со стороны Ледовитого океана. Ведь Арктика – это «мастерская погоды». Метеорологи только тогда смогут безошибочно предсказывать погоду, когда вся Арктика покроется сетью радио– и метеостанций. Арктика – это страна несметных и еще почти не изведанных богатств. Мы только приоткрыли арктический сундук и уже нашли апатиты, железную руду, уголь, графит, нефть, цветные металлы, торф, сланцы и прочее и прочее, притом в таких количествах, которые изменяют все наши представления о мировых запасах полезных ископаемых. А ее бесконечные леса? А неисчислимое количество морского зверя и рыбы полярных морей, рек, озер? А пушные богатства лесов? А бесчисленные стада диких оленей?
Арктика – это страна будущего, а не страна «погибели и ужаса», какой она была и какой еще кажется многим до сих пор.
Арктика… – Бугаев неожиданно замолчал и хрустнул пальцами. – Мы еще не победили до конца эту страну, – сказал он тише. – Ты спросишь почему…
– Холод? Климат?
– Нет, не холод и не климат – главное препятствие. «Сопротивляемость» Арктики заключается в ее просторах, в бездорожье, в том, что она слишком велика.
В борьбе с бездорожьем мы применяем все виды «оружия» – морской и воздушный флот.
Ты, наверно, читал о наших последних ледоколах-гигантах? Им не страшны больше льды. Великий Северный морской путь проложен.
Наши ледоколы взрывают айсберги, ломают лед тяжелыми корпусами, а иногда и растапливают его. Нос ледокола превращается в раскаленный «электроутюг», который расплавляет лед. Это – наше последнее изобретение.
Но этот утюг требует большого расхода энергии.
Источники энергии у нас есть. Арктика богата каменным углем и в особенности лесом. Но мы не идем по линии наименьшего сопротивления. Мы бережем лес и уголь для более ценного использования в химической промышленности. Зато Арктика богата даровой энергией ветра. И мы все более и более используем эту энергию. Полноводные реки Сибири многие месяцы в году скованы льдом. Наши ученые работают над задачей круглогодового использования энергии этих рек. Сейчас производятся интереснейшие опыты борьбы с образованием льда, замерзанием рек.
Мы взялись вплотную за использование тепловой энергии земли, многочисленных «печей» – сопок Камчатки. Камчатские сопки уже начали давать нам энергию и с каждым годом будут давать все больше. Большое количество энергии мы могли бы перебрасывать с юга, с наших солнечных станций. Но Арктика должна кормить энергией сама себя. И мы решили использовать безграничный источник арктической энергии – холод. Об этой идее я не буду тебе говорить подробно, ты узнаешь на месте сам.
Смотри на карту. Мы находимся вот здесь – севернее Байкала, невдалеке от Ангарской гидростанции. Там мы оставим дирижабль и пересядем на аэроплан, который понесет нас прямо на север через сплошные лесные массивы. Меня вызывают в новый город, Челюскин, для консультации.
– Там живет и «снежная королева»? – спросил Джим.
– Там и живет. Ты уже заинтересовался ею? Но, предупреждаю, она уже невеста, – смеясь ответил Бугаев.
3. Дорожное приключение
Леса, леса, леса… В кабине самолета тепло. Однообразно гудит мотор. Машину покачивает. Опытный пилот Семенов держит курс прямо на север по сто третьей параллели. Вооруженный русско-английским словарем, Джим медленно читает новый русский роман. Игнат у соседнего окна работает с логарифмической линейкой, что-то записывает.
Неожиданно пилот выключает моторы, самолет качнуло.
Игнат взглянул в окно. Казалось, земля вдруг поднялась дыбом и прыгнула на аэроплан. Самолет снижается крутой спиралью на небольшую поляну.
– Держись! – крикнул Игнат Джиму. Но самолет без толчка уже коснулся земли, пробежал по траве и остановился.
– Только наш Семенов мог так ловко сесть, – восхищенно воскликнул Игнат. Он открыл дверь в кабину летчика. Семенов сидел, откинувшись на спинку кресла. Лицо бледное. Из носа течет кровь. Бортмеханик Доронин уже подает первую помощь – смачивает Семенову спиртом виски, вытирает ватой окровавленные руки и лицо.
– У него, – объяснил Доронин, – произошло кровотечение из носа, головокружение… Как себя чувствуешь, Семенов?
Семенов улыбнулся и ответил хрипловатым голосом:
– Сейчас лучше, но голова еще кружится. Понять не могу, отчего это…
Больного летчика осторожно перенесли в кабину кормового отсека и уложили на полу, на разостланном матраце, высоко приподняв голову.
Джим посмотрел в окно кабины. Угрюмая, непроходимая стена леса. Впечатлительному Джиму показалось, что темные лиственницы враждебным и торжествующим строем обступили упавшую с неба стальную птицу. Теперь она вместе с людьми была пленницей леса. Кругом – безлюдье, лесные болота на сотни, быть может, тысячи километров. Заблудишься, умрешь от голода прежде, чем доберешься до людей. В аэроплане продуктов питания всего на несколько дней… Больной Семенов… Невеселая картина!
Но Бугаев совершенно спокоен. Он выжимает воду из полотенца своими крепкими руками и кладет компресс на голову Семенова.
– Что приумолк? – спросил Игнат Джима. – Не беспокойся. Мы везде дома. Если лес еще не вполне побежден, то и над нами он уж не властвует больше. Мы сами не выйдем из лесу – нас найдут.
Слышно было, как Доронин работает на аварийном радиоаппарате и затем разговаривает по радиотелефону. Через несколько минут он вернулся.
– Ближайшее селение находится недалеко, в трехстах километрах, ближайший авиапункт – в пятистах, – сказал он. – Но где-то совсем рядом работает радиостанция корабля «Тайга».
– Корабля? – спросил Семенов, приподнимая голову и пытаясь улыбнуться. – Кто из нас болен, ты или я?
– Может быть, я оглох, не расслышал, – развел руками Доронин. – Но неизвестный радист ясно сказал: «Говорит корабль «Тайга». Мы находимся всего в тридцати километрах от вас, прямо на восток. Через два часа пришлем врача, как только вернется «Стрекоза».
– Но ведь прямо на восток тысячи километров сплошного леса, – снова сказал Семенов.
– Я и сам знаю, что кругом лес и до моря далеко. Какими волнами и ветрами занесло сюда корабль?
– Ты бы и спросил об этом, – сказал Игнат.
– И спрашивал. А радист смеется. Приходите, говорит, и сами посмотрите.
– Да, но за два часа пройти лесом тридцать километров немыслимо. Может быть, это мистификация какая, – размышлял вслух Бугаев. – Или это воздушный корабль, перенесший аварию, как и мы.
– С сигналами бедствия не шутят, – почти сердито ответил Доронин.
Время тянулось медленно. На исходе второго часа после аварии «Тайга» сообщала, что «Стрекоза» вылетела и через несколько минут будет на месте. Значит, это не доктор, а аэроплан? И таинственный корабль действительно существует?
Скоро послышался гул мотора. Последние красные лучи солнца осветили серебристую «Стрекозу», показавшуюся над лесом. Это был маленький двухместный аэроплан – геликоптер, имеющий два пропеллера.
«Стрекоза» сделала круг над поляной, выбирая место посадки. Геликоптер почти отвесно опустился рядом с машиной Семенова.
Из кабины вышла немолодая женщина в кожаном пальто с небольшим чемоданом в руке.
Доктор Дубровина осмотрела Семенова и заявила, что его необходимо доставить на аэроплане в больницу. Она оставила лекарства из своей дорожной аптечки, объяснила, как ухаживать за больным, и улетела.
– Алло! – послышался голос из радиорепродуктора. – Говорит авиабаза. Санитарный аэроплан прибыл. Мы можем отправить его к вам. Разложите костры, чтобы он мог найти вас.
Игнат, Джим и Доронин поспешили развести костры по краям поляны. Стояла свежая ночь. Потрескивали сучья. Пахло горящей хвоей и сыростью леса. Костры освещали стену лиственниц, окружавших поляну.
Вдруг Игнат увидал голубой огонек, мелькавший между стволами. В ту же минуту послышался шум аэроплана. Он покружил над поляной и снизился в десятке метров от путников.
– Тоже неплохая посадка, – сказал Доронин одобрительно.
– Если поискать, в этой тайге, оказывается, не так уж мало людей, – удивился Джим.
– Я же тебе говорил, что мы везде дома, – отозвался Игнат.
Летчик вышел из пилотской кабины, осмотрел поляну и покачал головой. Доронин понял его: нелегко сесть, но еще труднее взлететь с этой поляны. Того и гляди – «вмажешь» в дерево и разобьешься.
Подошли из леса люди с фонарями. Один из них был бородатый мужчина лет за пятьдесят, похожий на старого таежного охотника, другой – молодой, почти юноша. Оба они были в кожаных костюмах.
Познакомились. Молодой оказался капитаном, а бородатый – штурманом загадочной «Тайги». Игнату не терпелось разузнать, что же это, наконец, за корабль. Но сначала надо было решить более важные вопросы. Прилетевший летчик предложил доставить Семенова в больницу, вместо Семенова вести аэроплан может другой пилот, но Семенов заявил, что он никому не может доверить свою машину. Он был уверен, что через день-два поправится и полетит дальше. Чтобы не волновать больного, ему не возражали.
С первыми лучами солнца Семенова перенесли в санитарный самолет. Доронин помог осмотреть моторы. Машину оттащили на край поляны. Самолет поднялся, сделал крутой вираж, качнулся и скрылся за лесом. Выровняется ли?.. – с волнением думал Доронин, прислушиваясь к звукам. Но моторы рокотали ровно, звуки удалялись. Скоро самолет стал виден уже на большой высоте. Сделав полукруг, он взял на юг.
– Добрый путь, товарищ! – крикнул Доронин прочувствованно, словно Семенов мог слышать его.
– Идем, что ли? – сказал Фома.
Неожиданно пилот выключает моторы, самолет качнуло.
Игнат взглянул в окно. Казалось, земля вдруг поднялась дыбом и прыгнула на аэроплан. Самолет снижается крутой спиралью на небольшую поляну.
– Держись! – крикнул Игнат Джиму. Но самолет без толчка уже коснулся земли, пробежал по траве и остановился.
– Только наш Семенов мог так ловко сесть, – восхищенно воскликнул Игнат. Он открыл дверь в кабину летчика. Семенов сидел, откинувшись на спинку кресла. Лицо бледное. Из носа течет кровь. Бортмеханик Доронин уже подает первую помощь – смачивает Семенову спиртом виски, вытирает ватой окровавленные руки и лицо.
– У него, – объяснил Доронин, – произошло кровотечение из носа, головокружение… Как себя чувствуешь, Семенов?
Семенов улыбнулся и ответил хрипловатым голосом:
– Сейчас лучше, но голова еще кружится. Понять не могу, отчего это…
Больного летчика осторожно перенесли в кабину кормового отсека и уложили на полу, на разостланном матраце, высоко приподняв голову.
Джим посмотрел в окно кабины. Угрюмая, непроходимая стена леса. Впечатлительному Джиму показалось, что темные лиственницы враждебным и торжествующим строем обступили упавшую с неба стальную птицу. Теперь она вместе с людьми была пленницей леса. Кругом – безлюдье, лесные болота на сотни, быть может, тысячи километров. Заблудишься, умрешь от голода прежде, чем доберешься до людей. В аэроплане продуктов питания всего на несколько дней… Больной Семенов… Невеселая картина!
Но Бугаев совершенно спокоен. Он выжимает воду из полотенца своими крепкими руками и кладет компресс на голову Семенова.
– Что приумолк? – спросил Игнат Джима. – Не беспокойся. Мы везде дома. Если лес еще не вполне побежден, то и над нами он уж не властвует больше. Мы сами не выйдем из лесу – нас найдут.
Слышно было, как Доронин работает на аварийном радиоаппарате и затем разговаривает по радиотелефону. Через несколько минут он вернулся.
– Ближайшее селение находится недалеко, в трехстах километрах, ближайший авиапункт – в пятистах, – сказал он. – Но где-то совсем рядом работает радиостанция корабля «Тайга».
– Корабля? – спросил Семенов, приподнимая голову и пытаясь улыбнуться. – Кто из нас болен, ты или я?
– Может быть, я оглох, не расслышал, – развел руками Доронин. – Но неизвестный радист ясно сказал: «Говорит корабль «Тайга». Мы находимся всего в тридцати километрах от вас, прямо на восток. Через два часа пришлем врача, как только вернется «Стрекоза».
– Но ведь прямо на восток тысячи километров сплошного леса, – снова сказал Семенов.
– Я и сам знаю, что кругом лес и до моря далеко. Какими волнами и ветрами занесло сюда корабль?
– Ты бы и спросил об этом, – сказал Игнат.
– И спрашивал. А радист смеется. Приходите, говорит, и сами посмотрите.
– Да, но за два часа пройти лесом тридцать километров немыслимо. Может быть, это мистификация какая, – размышлял вслух Бугаев. – Или это воздушный корабль, перенесший аварию, как и мы.
– С сигналами бедствия не шутят, – почти сердито ответил Доронин.
Время тянулось медленно. На исходе второго часа после аварии «Тайга» сообщала, что «Стрекоза» вылетела и через несколько минут будет на месте. Значит, это не доктор, а аэроплан? И таинственный корабль действительно существует?
Скоро послышался гул мотора. Последние красные лучи солнца осветили серебристую «Стрекозу», показавшуюся над лесом. Это был маленький двухместный аэроплан – геликоптер, имеющий два пропеллера.
«Стрекоза» сделала круг над поляной, выбирая место посадки. Геликоптер почти отвесно опустился рядом с машиной Семенова.
Из кабины вышла немолодая женщина в кожаном пальто с небольшим чемоданом в руке.
Доктор Дубровина осмотрела Семенова и заявила, что его необходимо доставить на аэроплане в больницу. Она оставила лекарства из своей дорожной аптечки, объяснила, как ухаживать за больным, и улетела.
– Алло! – послышался голос из радиорепродуктора. – Говорит авиабаза. Санитарный аэроплан прибыл. Мы можем отправить его к вам. Разложите костры, чтобы он мог найти вас.
Игнат, Джим и Доронин поспешили развести костры по краям поляны. Стояла свежая ночь. Потрескивали сучья. Пахло горящей хвоей и сыростью леса. Костры освещали стену лиственниц, окружавших поляну.
Вдруг Игнат увидал голубой огонек, мелькавший между стволами. В ту же минуту послышался шум аэроплана. Он покружил над поляной и снизился в десятке метров от путников.
– Тоже неплохая посадка, – сказал Доронин одобрительно.
– Если поискать, в этой тайге, оказывается, не так уж мало людей, – удивился Джим.
– Я же тебе говорил, что мы везде дома, – отозвался Игнат.
Летчик вышел из пилотской кабины, осмотрел поляну и покачал головой. Доронин понял его: нелегко сесть, но еще труднее взлететь с этой поляны. Того и гляди – «вмажешь» в дерево и разобьешься.
Подошли из леса люди с фонарями. Один из них был бородатый мужчина лет за пятьдесят, похожий на старого таежного охотника, другой – молодой, почти юноша. Оба они были в кожаных костюмах.
Познакомились. Молодой оказался капитаном, а бородатый – штурманом загадочной «Тайги». Игнату не терпелось разузнать, что же это, наконец, за корабль. Но сначала надо было решить более важные вопросы. Прилетевший летчик предложил доставить Семенова в больницу, вместо Семенова вести аэроплан может другой пилот, но Семенов заявил, что он никому не может доверить свою машину. Он был уверен, что через день-два поправится и полетит дальше. Чтобы не волновать больного, ему не возражали.
С первыми лучами солнца Семенова перенесли в санитарный самолет. Доронин помог осмотреть моторы. Машину оттащили на край поляны. Самолет поднялся, сделал крутой вираж, качнулся и скрылся за лесом. Выровняется ли?.. – с волнением думал Доронин, прислушиваясь к звукам. Но моторы рокотали ровно, звуки удалялись. Скоро самолет стал виден уже на большой высоте. Сделав полукруг, он взял на юг.
– Добрый путь, товарищ! – крикнул Доронин прочувствованно, словно Семенов мог слышать его.
– Идем, что ли? – сказал Фома.
4. Корабль «Тайга»
Капитан, штурман, Джим и Игнат, попрощавшись с Дорониным, направились в лес.
– Телефонируй нам, если медведи нападут на тебя! – крикнул Игнат, оборачиваясь, и улыбнулся.
– За себя я не боюсь, – ответил Доронин. – В кабине меня не достанут. Да и оружие у меня есть. Однако и вы напоминайте о себе.
Путники углубились в лес. Пахнет багульником, хвоей, землей. Косые лучи солнца освещают кровавые пятна листьев крушины. Капитан поглядывает на компас, но у Фомы Груздева свои компасы: он смотрит на сучья деревьев, на стволы, на траву и идет более уверенно, чем Симаков, вооруженный компасом.
Наконец путники выбрались на большую поляну. Первое, что они здесь увидели, был парящий высоко над лесом воздушный змей необычайной формы. Судя по высоте, это должно было быть огромное сооружение! – что-то вроде разрезанного на две половины вдоль большой оси цилиндра длиною метров в тридцать. По бокам цилиндра – две полукруглые плоскости, обращенные своими закругленными краями назад; под цилиндром – площадка и на ней будка. Позади «змея» – огромный хвост из нескольких воронок, соединенных тросом. На нижней площадке под цилиндром копошились две человеческие фигуры.
– Оказывается, ваша «Тайга» – воздушный корабль? – сказал Игнат, обращаясь к Симакову.
– Нет, «Тайга» – не воздушный корабль, – возразил капитан. – То, что вы видите, – это только высотная электросиловая установка «Тайги». Наша «Тайга» возит за собой свою летучую электростанцию, привязанную на стальном канате.
– Но что же представляет собой сам корабль? – нетерпеливо спросил Игнат.
– Скоро вы это увидите, – спокойно ответил капитан.
Путники прошли еще немало лесных полян, пока, наконец, вышли на широкую лесную просеку. Эта просека имела необычный вид. Низко спиленные деревья – так низко, что над землей не видно было пней, лежали по обе стороны просеки, как скошенная трава. Над просекой уже далеко позади путников маячил в небе «змей», в конце просеки путники увидели высокую трубу, а затем и огромное черное сооружение, занявшее своей тушей всю просеку и поднимавшееся темной массой вровень с верхушками деревьев. Над корпусом этого сухопутного дредноута виднелись трубы. Средняя труба была шире и едва ли не выше фабричной трубы. Ее-то и увидели они еще издали. Другие трубы были значительно ниже. Целая паутина оттяжек укрепляла их. На «носу» и «корме» поднимались мачты: очевидно, радиостанция. Ни одна труба не дымила. В корпусе «корабля» виднелись круглые иллюминаторы.
Путники подходили с кормы и потому не могли определить форму и длину этого необычайного корабля. Казалось, он стоял прямо на земле. И только подойдя вплотную, они смогли осмотреть «Тайгу». Корпус корабля напоминал корпус подводной лодки. Но по размерам это был настоящий корабль в три этажа. На носу возвышалась капитанская рубка с прожектором над ней. Впереди ее, пониже, – три пропеллера, и один пропеллер на корме. Корабль покоился на широких платформах, имеющих колеса-катки, напоминающие катки дорожных трамбовочных машин. Внизу, под иллюминатором, были закрытые люки и выходные двери. Несколько трапов вело на верхнюю палубу.
– Ну вот и сама «Тайга», – сказал Симаков. – Это – вездеход, приспособленный для длительных экспедиций по тайге и тундре при любых климатических условиях и во все времена года. Вы еще успеете подробно ознакомиться с ним, а сейчас идемте завтракать. Все мы достаточно проголодались. Да и отдохнуть не мешает. Мы почти не спали в эту ночь.
Следом за капитаном все поднялись по трапу на палубу. В конце ее Игнат заметил мирно лежащую «Стрекозу». Она занимала совсем немного места и напоминала дремлющее насекомое.
– Как дела, капитан? – услышал Игнат чей-то надтреснутый басок. Возле средней трубы стоял худощавый загорелый молодой человек. Это был механик Алексей Жуков. Руки его были запачканы маслом.
– Все в порядке, – ответил на ходу Симаков. – Вот, гостей привел, будем завтракать. А у тебя как?
– Олл-райт, – ответил Жуков.
– Олл-райт, – повторил Джим и улыбнулся. Гости познакомились с Жуковым.
Все спустились в кают-компанию, находившуюся в среднем этаже, вместительную комнату с высоким потолком. Дорожка из линолеума кремового цвета разделяла комнату на две половины. По обе стороны стояли столы, накрытые чистыми скатертями. На потолке – матовые лампы. В углу – черный диск громкоговорителя. У стены – экран. Между столиками – в дубовых бочонках кусты цветущих олеандров. Все блестело и сверкало чистотой.
– Мне здесь нравится, – сказал Джим. – Вот какие чудеса скрывают непроходимые советские леса!
Женщина в белом халате внесла дымящийся завтрак. Игнат толкнул Джима и тихо сказал:
– Смотри, да ведь это доктор, которая прилетала к нам.
Симаков рассмеялся и сказал, обращаясь к Дубровиной:
– Марианна Ивановна! Наши гости удивляются, что вы сегодня за официантку.
– Мы сами себя обслуживаем, – поздоровавшись с гостями, сказала Дубровина. – Больных у нас нет, времени у меня больше, чем у других, вот я и хозяйничаю. Ешьте хорошенько. Обед будет поздно.
Джим и Игнат послушались доброго совета и плотно позавтракали. Насытившись, Игнат обратился к капитану:
– Ну, расскажите мне подробнее о корабле.
– Телефонируй нам, если медведи нападут на тебя! – крикнул Игнат, оборачиваясь, и улыбнулся.
– За себя я не боюсь, – ответил Доронин. – В кабине меня не достанут. Да и оружие у меня есть. Однако и вы напоминайте о себе.
Путники углубились в лес. Пахнет багульником, хвоей, землей. Косые лучи солнца освещают кровавые пятна листьев крушины. Капитан поглядывает на компас, но у Фомы Груздева свои компасы: он смотрит на сучья деревьев, на стволы, на траву и идет более уверенно, чем Симаков, вооруженный компасом.
Наконец путники выбрались на большую поляну. Первое, что они здесь увидели, был парящий высоко над лесом воздушный змей необычайной формы. Судя по высоте, это должно было быть огромное сооружение! – что-то вроде разрезанного на две половины вдоль большой оси цилиндра длиною метров в тридцать. По бокам цилиндра – две полукруглые плоскости, обращенные своими закругленными краями назад; под цилиндром – площадка и на ней будка. Позади «змея» – огромный хвост из нескольких воронок, соединенных тросом. На нижней площадке под цилиндром копошились две человеческие фигуры.
– Оказывается, ваша «Тайга» – воздушный корабль? – сказал Игнат, обращаясь к Симакову.
– Нет, «Тайга» – не воздушный корабль, – возразил капитан. – То, что вы видите, – это только высотная электросиловая установка «Тайги». Наша «Тайга» возит за собой свою летучую электростанцию, привязанную на стальном канате.
– Но что же представляет собой сам корабль? – нетерпеливо спросил Игнат.
– Скоро вы это увидите, – спокойно ответил капитан.
Путники прошли еще немало лесных полян, пока, наконец, вышли на широкую лесную просеку. Эта просека имела необычный вид. Низко спиленные деревья – так низко, что над землей не видно было пней, лежали по обе стороны просеки, как скошенная трава. Над просекой уже далеко позади путников маячил в небе «змей», в конце просеки путники увидели высокую трубу, а затем и огромное черное сооружение, занявшее своей тушей всю просеку и поднимавшееся темной массой вровень с верхушками деревьев. Над корпусом этого сухопутного дредноута виднелись трубы. Средняя труба была шире и едва ли не выше фабричной трубы. Ее-то и увидели они еще издали. Другие трубы были значительно ниже. Целая паутина оттяжек укрепляла их. На «носу» и «корме» поднимались мачты: очевидно, радиостанция. Ни одна труба не дымила. В корпусе «корабля» виднелись круглые иллюминаторы.
Путники подходили с кормы и потому не могли определить форму и длину этого необычайного корабля. Казалось, он стоял прямо на земле. И только подойдя вплотную, они смогли осмотреть «Тайгу». Корпус корабля напоминал корпус подводной лодки. Но по размерам это был настоящий корабль в три этажа. На носу возвышалась капитанская рубка с прожектором над ней. Впереди ее, пониже, – три пропеллера, и один пропеллер на корме. Корабль покоился на широких платформах, имеющих колеса-катки, напоминающие катки дорожных трамбовочных машин. Внизу, под иллюминатором, были закрытые люки и выходные двери. Несколько трапов вело на верхнюю палубу.
– Ну вот и сама «Тайга», – сказал Симаков. – Это – вездеход, приспособленный для длительных экспедиций по тайге и тундре при любых климатических условиях и во все времена года. Вы еще успеете подробно ознакомиться с ним, а сейчас идемте завтракать. Все мы достаточно проголодались. Да и отдохнуть не мешает. Мы почти не спали в эту ночь.
Следом за капитаном все поднялись по трапу на палубу. В конце ее Игнат заметил мирно лежащую «Стрекозу». Она занимала совсем немного места и напоминала дремлющее насекомое.
– Как дела, капитан? – услышал Игнат чей-то надтреснутый басок. Возле средней трубы стоял худощавый загорелый молодой человек. Это был механик Алексей Жуков. Руки его были запачканы маслом.
– Все в порядке, – ответил на ходу Симаков. – Вот, гостей привел, будем завтракать. А у тебя как?
– Олл-райт, – ответил Жуков.
– Олл-райт, – повторил Джим и улыбнулся. Гости познакомились с Жуковым.
Все спустились в кают-компанию, находившуюся в среднем этаже, вместительную комнату с высоким потолком. Дорожка из линолеума кремового цвета разделяла комнату на две половины. По обе стороны стояли столы, накрытые чистыми скатертями. На потолке – матовые лампы. В углу – черный диск громкоговорителя. У стены – экран. Между столиками – в дубовых бочонках кусты цветущих олеандров. Все блестело и сверкало чистотой.
– Мне здесь нравится, – сказал Джим. – Вот какие чудеса скрывают непроходимые советские леса!
Женщина в белом халате внесла дымящийся завтрак. Игнат толкнул Джима и тихо сказал:
– Смотри, да ведь это доктор, которая прилетала к нам.
Симаков рассмеялся и сказал, обращаясь к Дубровиной:
– Марианна Ивановна! Наши гости удивляются, что вы сегодня за официантку.
– Мы сами себя обслуживаем, – поздоровавшись с гостями, сказала Дубровина. – Больных у нас нет, времени у меня больше, чем у других, вот я и хозяйничаю. Ешьте хорошенько. Обед будет поздно.
Джим и Игнат послушались доброго совета и плотно позавтракали. Насытившись, Игнат обратился к капитану:
– Ну, расскажите мне подробнее о корабле.
5. Изобретатель рассказывает
Перед нашей страной стояла грандиозная задача: до конца открыть Сибирь с ее неисчерпаемыми источниками энергии и природных богатств. Север непроходим. Моря забаррикадированы льдами. Арктика отрезана необозримыми пространствами тундры, тайги, лесов, столь же непроходимых, как льды полярных морей. Льды уже пробиты нашими ледоколами. А леса оставались непроходимыми, потому что у нас не было лесного «ледокола». Настала пора приняться и за леса. На необозримые «вольные» пространства была наложена сетка квадратов – сначала только на карте, и каждый квадрат – каждый километр в этом квадрате – должен был подвергнуться тщательному обследованию: геологическому, геохимическому, ботаническому, гидрологическому. Разве эту задачу можно быстро разрешить лошадиной тягой и пешим хождением? Вопрос о средствах передвижения в тайге требовал быстрейшего разрешения. Воздушное сообщение хорошо как средство быстрой связи, но для изыскательских партий, нагруженных всякими инструментами, припасами, образцами руд и прочим, нужно было что-то иное. Необходимо было построить корабль-вездеход, который мог бы легко преодолевать бездорожье, вмещать в себя всю изыскательскую партию, инструменты, запасы продовольствия на долгие месяцы. Корабль, который был бы и «вагоном», и «домом», и походной лабораторией, весьма прилично оборудованной. И я несколько лет думал о конструкции такого вездехода. Потом мы стали работать изобретательской бригадой на Челябинском заводе.