По отработанной в великом множестве симуляторных боев схеме на развороте задираю нос вверх до потери скорости, затем, на грани сваливания в штопор, скинув газ на минимум, вхожу в без малого вертикальное пике. Биплан мой набирает скорость очень медленно, не спеша сваливаясь в точку пересечения курсов с ведущим «церштерером». И в этот момент на меня вдруг находит. Как не раз уже было на симуляторах. Но впервые пережито в реальной боевой. Когда турок с татарами в Крыму зачищали. Давно это было. В 20-м, дай бог памяти, недобром году. Препаскуднейшего XXI века.
Все вдруг замедлилось, почти остановившись, и внезапно я ощутил себя крошечной частичкой некого огромного целого, в которое входили и галактика Млечный Путь, дрейфующая по бесконечной Вселенной, и планета Земля в своем опостылевшем кружении вокруг звезды по имени Солнце, и кровоточащий многокилометровый фронт, едва родившийся, но постоянно требующий все новой пищи, и двенадцать «мессеров», которые «худые», и бомбардировщики – сборная солянка, все, что смогли собрать на разбомбленных аэродромах, – спешащие вслед за «худыми» с натужным воем перегруженных бомбами моторов, наша дежурная недавно еще четверка, а теперь тройка, мчащаяся навстречу начавшим уже – рановато, на мой взгляд, – стрелять «худым», и, наконец, мои «церштереры», почти прямо у меня над запрокинутой в кабине головой заходящие на аэродром, где начинают уже взлетать наши. Со спокойной отрешенностью наблюдаю, как обреченно выходит на смертельное рандеву со мною их ведущий, как тащится за ним ничего не замечающий еще ведомый, как не успевает довернуть в мою сторону следующая пара, как заполошно открывают огонь две последние пары, трассы, кажется, тянутся медленно-медленно, в мою сторону… мимо. На один бесконечный миг нажимаю гашетки и отчетливо наблюдаю, как тяжелые пули БСов одна за другой вспарывают кабину, убивая сначала пилота и тут же стрелка. Двухмоторный «мессер» еще какое-то время летит по прямой, слегка покачивая консолями крыла и словно не догадываясь еще, что он уже мертв…
Неспешно и почти без перегрузки, поскольку не успел еще толком набрать скорость, выхожу из пике, уже позади всей восьмерки, и тут же ввожу свою «птичку» в боевой разворот[53], оказываясь на хвосте снизу у «сто десятых», самый удобный ракурс, но – увы, увы… Не с моей скоростью их сбивать. Так. Однако даю пару трасс, чтоб жизнь малиной не казалась. Петрович зарядил побольше трассеров, и смотрятся они очень эффектно. Никто не любит, когда в него стреляют. Как-то отвлекает это. От всего прочего. Аэродром я уже проскочил, «церштереры» не смогли ни сбить кого-нибудь из взлетавших, ни отбомбиться прицельно. Что, собственно, от меня и требовалось. Плюс свой сбитый. Ведущий восьмерки. На виду у всей аэродромной публики.
«Худые» тоже проскочили сквозь тройку Фролова, обменявшись трассами. Без видимых результатов. В лоб что на И-15, что на И-153, тем более на И-16 «худому» очень неуютно ходить. Вооружением мало чем уступают, если вообще, а огромного, для таких козявок, диаметра однорядная «звезда»[54] защищает спереди почище любой брони. Проскочив, разминулись, «худые» сразу ушли в высоту, а наши в боевой разворот. Чтоб снова в лоб встретить. Тут и я присоединяюсь, заняв свое штатное место позади замполита. Немцы довольно далеко ушли, там развернулись и снова на нас, мы, натурально, навстречу. Достаточно сблизившись, задираю нос и выдаю трассы не целясь, потому как лечу навстречу буквально морю огня. Очень страшно. Пушистые трассы, такое чувство, облили силуэт моей машинки, будто волной, пара жестких ударов, отдающих вибрациями, но, похоже, ничего серьезного. Опять разминулись, фрицы снова пошли вверх, да там и остались. Опытные[55], собаки, на виражи не хотят, и в лобовые им стремно. Четверка отвалилась и ушла на запад. Видимо, кому-то из них досталось-таки. «Церштереры», похоже, можно поздравить с облегчением – бомбы куда ни попадя побросали. Развернулись, но в драку пока не лезут. В стороне снова к востоку заходят. Видимо, участь ведущего не понравилась, да и наши взлетели уже, высоту набирают. Десяток «чаек» – не фунт изюма. И продолжают взлетать. А с запада тем временем бомберы подходят. Километра три им еще. Впереди неполная – без одного – девятка Ju-88, за ними пяток «Дорнье»[56], 215-х, и в замыкающих две тройки He-111. Сборная солянка. В сопровождении четверки «мессеров». Не тех, что ушли, – новых. В смысле, следующих. Похоже, с нашим доблестным полком решили покончить, и очень даже смахивает на то, что на сей раз фрицам это удастся. Отчасти, во всяком случае. Единственное, что радует, так это что более или менее готовых к взлету машин у нас довольно много. Не радует же, что до заката далеко еще.
«Церштереры», наконец решившись, рванули в лобовую на «чайки». Это серьезно. Курсовая батарея у «сто десятого» не дай бог. Но успевшие набрать высоту «чайки» порскнули от них во все стороны, как воробьи от коршуна, лишь один заметался и не успел. Тут же исчез в шаре взрыва. Молодой, наверное. Но уже несколькими секундами позже три пары «чаек» повисли у них на хвостах, вскоре один «церштерер» воткнулся в землю, еще один, задымив, ушел к западу.
Словно извиняясь за недавнюю отлучку, тянусь строго за замполитом. Наша четверка виражит над аэродромом, набирая высоту. До двух с половиной. Фрол, похоже, решил контролировать пространство над аэродромом. Правильно, бомберов пусть «чайки» переймут. Им сподручнее. А мы пока за «худыми» и остатком «церштереров» присмотрим.
На западе сплошные трассы. «Чайки» схлестнулись с бомберами. Те идут с подвесками и по скорости вынуждены равняться на самых тихоходных, каковыми на данный момент являются «хейнкели», и при таком раскладе «чайки» должны чувствовать себя очень даже вполне. Они и чувствуют. Один «юнкерс» уже падает, еще один на подходе, что-то еще валится, кажется, и «чайкам» достается от подсуетившихся «мессеров», ну так как же без этого – война она и есть война.
Мы же, выстроив круг и приняв в него еще четверку «чаек», кружим над аэродромом и наблюдаем, благо есть за кем. И «мессеры», и «церштереры» выше нас, кругами поширше. Ждут момента, но пока стесняются. В лоб не хочется, хвосты мы не подставляем. Размен «1 в 1» их определенно не устраивает и тем более не привлекает. Во-первых, жить хочется, а во-вторых, начальство не одобряет. Истребителей у них, даже если с «церштерерами» и прочим считать, раза в три меньше было, чем у ВВС РККА. Насколько помню[57].
Бомберы, сбросивши бомбы неведомо куда, уходят, «чайки» возвращаются к аэродрому. Сразу заметно, что потери есть. Хотя и фрицам определенно досталось. С аэродрома взлетают еще две тройки «чаек», присоединяются к нам. Наши «мессеры», утратив интерес к событиям, тоже линяют на запад. Болтаемся в воздухе еще почти час, до заката. Вчетвером. Садимся уже в полной темноте – на полосу выгнали пару «полуторок»[58], подсвечивают фарами. В принципе нормально. Костик такую посадку уже отрабатывал. Вообще, здешний Батя, смотрю, силен. Если б и остальные комполка хоть вполовину такие были. Эх, если бы да кабы…
Без доклада направляемся в столовую. Перекусить – и в койку. В смысле, на нары. Завтра точно часов с пяти снова по коням. Замполит по ходу забежал на КП, узнать, как у нас дела. Народу в столовой много, но с устатку не обращаю внимания, что от меня будто шарахаются. Ну, не как от прокаженного, но где-то навроде того. Фрол сразу повел к свободному столику, сел посередке, я, знамо дело, справа. Цырик тащит хавчик. Приходит замполит, толкает недолгую речь. Выяснилось, что наши потери – 29 машин и 22 летчика. Из них трое ранены, у многих судьба окончательно не известна. Что не вовсе печально, поскольку двое из сразу не вернувшихся уже возвратились. В строй. Неплохо. Мне казалось, потери больше будут. Ну, и насчет немцев… Восемнадцать сбитых в воздухе – это те, которые точно грохнулись, при свидетелях. Из них пять моих. Уже. Не слабо. Батя садится напротив, замполит справа от меня. Неужто здесь принято так отличников боевой политической чествовать? Не припомню что-то ничего такого, я-то ладно, но и Костик тоже… Да и лица у них у всех… Какие-то не такие. Не поздравляют с такими лицами. Фрол достает откуда-то бутыль сорокаградусной, наливает в стакан. Стандартный, граненый. По краюшки. Так, если память не изменяет, 250 граммов должно быть[59]. Что делать – ума не приложу. Я в той жизни не пил. Почти совсем. Хотя мог и умел. Дедкина школа. Костик тоже этим особо не баловался. Что-то там такое было у него в детстве-отрочестве нехорошее, с водкой связанное, нет времени разбираться. Мотаю головой. Но Батя – сам не пьющий и совершенно не терпящий алкашей Батя – настаивает.
– Пей, герой. Это приказ! – повышает голос.
Ну что ж, ежели Родина прикажет, так мы хоть голой жопой на ежа. Опрокидываю все в себя. Я-то пить умею, пришлось-таки научиться, а Костик, похоже, совсем нет. Тем не менее усвоилось, хоть и не без труда. Занюхал хлебцем. М-да. А за пять сбитых мне, насколько помню, пол-литра положено плюс фронтовых сто. Не выдюжу. А Батя смотрит на меня грустными такими глазами и, словно пересиливая себя:
– В общем, ты это, держись, Костик… Те «лапотники», которых ты от аэродрома отогнал… за что спасибо тебе огромное… они, словом… бомбы-то сбросили… Куда попало… вот… Ну и одна, двухсотпятидесятка, похоже… В общем, на тот дом попала, где ты квартировал… а там все, и Варя твоя, и хозяева с детьми… словом, одна большая воронка… Петрович рассказал.
Никогда в жизни и представить себе не мог, что бывает такая боль!
День второй
Все вдруг замедлилось, почти остановившись, и внезапно я ощутил себя крошечной частичкой некого огромного целого, в которое входили и галактика Млечный Путь, дрейфующая по бесконечной Вселенной, и планета Земля в своем опостылевшем кружении вокруг звезды по имени Солнце, и кровоточащий многокилометровый фронт, едва родившийся, но постоянно требующий все новой пищи, и двенадцать «мессеров», которые «худые», и бомбардировщики – сборная солянка, все, что смогли собрать на разбомбленных аэродромах, – спешащие вслед за «худыми» с натужным воем перегруженных бомбами моторов, наша дежурная недавно еще четверка, а теперь тройка, мчащаяся навстречу начавшим уже – рановато, на мой взгляд, – стрелять «худым», и, наконец, мои «церштереры», почти прямо у меня над запрокинутой в кабине головой заходящие на аэродром, где начинают уже взлетать наши. Со спокойной отрешенностью наблюдаю, как обреченно выходит на смертельное рандеву со мною их ведущий, как тащится за ним ничего не замечающий еще ведомый, как не успевает довернуть в мою сторону следующая пара, как заполошно открывают огонь две последние пары, трассы, кажется, тянутся медленно-медленно, в мою сторону… мимо. На один бесконечный миг нажимаю гашетки и отчетливо наблюдаю, как тяжелые пули БСов одна за другой вспарывают кабину, убивая сначала пилота и тут же стрелка. Двухмоторный «мессер» еще какое-то время летит по прямой, слегка покачивая консолями крыла и словно не догадываясь еще, что он уже мертв…
Неспешно и почти без перегрузки, поскольку не успел еще толком набрать скорость, выхожу из пике, уже позади всей восьмерки, и тут же ввожу свою «птичку» в боевой разворот[53], оказываясь на хвосте снизу у «сто десятых», самый удобный ракурс, но – увы, увы… Не с моей скоростью их сбивать. Так. Однако даю пару трасс, чтоб жизнь малиной не казалась. Петрович зарядил побольше трассеров, и смотрятся они очень эффектно. Никто не любит, когда в него стреляют. Как-то отвлекает это. От всего прочего. Аэродром я уже проскочил, «церштереры» не смогли ни сбить кого-нибудь из взлетавших, ни отбомбиться прицельно. Что, собственно, от меня и требовалось. Плюс свой сбитый. Ведущий восьмерки. На виду у всей аэродромной публики.
«Худые» тоже проскочили сквозь тройку Фролова, обменявшись трассами. Без видимых результатов. В лоб что на И-15, что на И-153, тем более на И-16 «худому» очень неуютно ходить. Вооружением мало чем уступают, если вообще, а огромного, для таких козявок, диаметра однорядная «звезда»[54] защищает спереди почище любой брони. Проскочив, разминулись, «худые» сразу ушли в высоту, а наши в боевой разворот. Чтоб снова в лоб встретить. Тут и я присоединяюсь, заняв свое штатное место позади замполита. Немцы довольно далеко ушли, там развернулись и снова на нас, мы, натурально, навстречу. Достаточно сблизившись, задираю нос и выдаю трассы не целясь, потому как лечу навстречу буквально морю огня. Очень страшно. Пушистые трассы, такое чувство, облили силуэт моей машинки, будто волной, пара жестких ударов, отдающих вибрациями, но, похоже, ничего серьезного. Опять разминулись, фрицы снова пошли вверх, да там и остались. Опытные[55], собаки, на виражи не хотят, и в лобовые им стремно. Четверка отвалилась и ушла на запад. Видимо, кому-то из них досталось-таки. «Церштереры», похоже, можно поздравить с облегчением – бомбы куда ни попадя побросали. Развернулись, но в драку пока не лезут. В стороне снова к востоку заходят. Видимо, участь ведущего не понравилась, да и наши взлетели уже, высоту набирают. Десяток «чаек» – не фунт изюма. И продолжают взлетать. А с запада тем временем бомберы подходят. Километра три им еще. Впереди неполная – без одного – девятка Ju-88, за ними пяток «Дорнье»[56], 215-х, и в замыкающих две тройки He-111. Сборная солянка. В сопровождении четверки «мессеров». Не тех, что ушли, – новых. В смысле, следующих. Похоже, с нашим доблестным полком решили покончить, и очень даже смахивает на то, что на сей раз фрицам это удастся. Отчасти, во всяком случае. Единственное, что радует, так это что более или менее готовых к взлету машин у нас довольно много. Не радует же, что до заката далеко еще.
«Церштереры», наконец решившись, рванули в лобовую на «чайки». Это серьезно. Курсовая батарея у «сто десятого» не дай бог. Но успевшие набрать высоту «чайки» порскнули от них во все стороны, как воробьи от коршуна, лишь один заметался и не успел. Тут же исчез в шаре взрыва. Молодой, наверное. Но уже несколькими секундами позже три пары «чаек» повисли у них на хвостах, вскоре один «церштерер» воткнулся в землю, еще один, задымив, ушел к западу.
Словно извиняясь за недавнюю отлучку, тянусь строго за замполитом. Наша четверка виражит над аэродромом, набирая высоту. До двух с половиной. Фрол, похоже, решил контролировать пространство над аэродромом. Правильно, бомберов пусть «чайки» переймут. Им сподручнее. А мы пока за «худыми» и остатком «церштереров» присмотрим.
На западе сплошные трассы. «Чайки» схлестнулись с бомберами. Те идут с подвесками и по скорости вынуждены равняться на самых тихоходных, каковыми на данный момент являются «хейнкели», и при таком раскладе «чайки» должны чувствовать себя очень даже вполне. Они и чувствуют. Один «юнкерс» уже падает, еще один на подходе, что-то еще валится, кажется, и «чайкам» достается от подсуетившихся «мессеров», ну так как же без этого – война она и есть война.
Мы же, выстроив круг и приняв в него еще четверку «чаек», кружим над аэродромом и наблюдаем, благо есть за кем. И «мессеры», и «церштереры» выше нас, кругами поширше. Ждут момента, но пока стесняются. В лоб не хочется, хвосты мы не подставляем. Размен «1 в 1» их определенно не устраивает и тем более не привлекает. Во-первых, жить хочется, а во-вторых, начальство не одобряет. Истребителей у них, даже если с «церштерерами» и прочим считать, раза в три меньше было, чем у ВВС РККА. Насколько помню[57].
Бомберы, сбросивши бомбы неведомо куда, уходят, «чайки» возвращаются к аэродрому. Сразу заметно, что потери есть. Хотя и фрицам определенно досталось. С аэродрома взлетают еще две тройки «чаек», присоединяются к нам. Наши «мессеры», утратив интерес к событиям, тоже линяют на запад. Болтаемся в воздухе еще почти час, до заката. Вчетвером. Садимся уже в полной темноте – на полосу выгнали пару «полуторок»[58], подсвечивают фарами. В принципе нормально. Костик такую посадку уже отрабатывал. Вообще, здешний Батя, смотрю, силен. Если б и остальные комполка хоть вполовину такие были. Эх, если бы да кабы…
Без доклада направляемся в столовую. Перекусить – и в койку. В смысле, на нары. Завтра точно часов с пяти снова по коням. Замполит по ходу забежал на КП, узнать, как у нас дела. Народу в столовой много, но с устатку не обращаю внимания, что от меня будто шарахаются. Ну, не как от прокаженного, но где-то навроде того. Фрол сразу повел к свободному столику, сел посередке, я, знамо дело, справа. Цырик тащит хавчик. Приходит замполит, толкает недолгую речь. Выяснилось, что наши потери – 29 машин и 22 летчика. Из них трое ранены, у многих судьба окончательно не известна. Что не вовсе печально, поскольку двое из сразу не вернувшихся уже возвратились. В строй. Неплохо. Мне казалось, потери больше будут. Ну, и насчет немцев… Восемнадцать сбитых в воздухе – это те, которые точно грохнулись, при свидетелях. Из них пять моих. Уже. Не слабо. Батя садится напротив, замполит справа от меня. Неужто здесь принято так отличников боевой политической чествовать? Не припомню что-то ничего такого, я-то ладно, но и Костик тоже… Да и лица у них у всех… Какие-то не такие. Не поздравляют с такими лицами. Фрол достает откуда-то бутыль сорокаградусной, наливает в стакан. Стандартный, граненый. По краюшки. Так, если память не изменяет, 250 граммов должно быть[59]. Что делать – ума не приложу. Я в той жизни не пил. Почти совсем. Хотя мог и умел. Дедкина школа. Костик тоже этим особо не баловался. Что-то там такое было у него в детстве-отрочестве нехорошее, с водкой связанное, нет времени разбираться. Мотаю головой. Но Батя – сам не пьющий и совершенно не терпящий алкашей Батя – настаивает.
– Пей, герой. Это приказ! – повышает голос.
Ну что ж, ежели Родина прикажет, так мы хоть голой жопой на ежа. Опрокидываю все в себя. Я-то пить умею, пришлось-таки научиться, а Костик, похоже, совсем нет. Тем не менее усвоилось, хоть и не без труда. Занюхал хлебцем. М-да. А за пять сбитых мне, насколько помню, пол-литра положено плюс фронтовых сто. Не выдюжу. А Батя смотрит на меня грустными такими глазами и, словно пересиливая себя:
– В общем, ты это, держись, Костик… Те «лапотники», которых ты от аэродрома отогнал… за что спасибо тебе огромное… они, словом… бомбы-то сбросили… Куда попало… вот… Ну и одна, двухсотпятидесятка, похоже… В общем, на тот дом попала, где ты квартировал… а там все, и Варя твоя, и хозяева с детьми… словом, одна большая воронка… Петрович рассказал.
Никогда в жизни и представить себе не мог, что бывает такая боль!
День второй
Никогда в жизни и представить себе не мог, что бывает такая боль… Словно оглушенный, взял еще стакан, без малого полный. С готовностью протянутый откуда-то сбоку. Опрокинул и закусил. Занюхав рукавом. Тут же кто-то налил и третий. Жахнул и его. Потом какое-то время сидел, оглушенный. Болью и водкой. Водкой и болью…
Проснулся от тряски за плечо. В палатке, на нарах. В настежь открытый проем яростным потоком хлещет не вовсе ранний уже свет, голос Петровича: «Товарищ младший лейтенант, вставайте, комполка кличут!»
Взлетел с места эдаким ванькой-встанькой. В горле чуток сушит. Ах да, с похмелья… Но никаких других негативных ощущений. Что значит молодость и здоровье. Лишь, когда пробудился, шевельнулась невыносимой тоской вчерашняя боль. Без обычных утренних процедур быстро оделся и рванул на КП. Впереди спина Петровича качается. А время-то не раннее. Похоже, дали поспать. Алкоголику. Последний раз такое со мною было, клянусь. На часах полдевятого аж. Аэродром живет. В зените четверка «чаек» жужжит кругами. Остальные частью, похоже, вылетели, частью возвращаются. Обычная суета под рев моторов.
А это еще что за явление народу? У ближнего ко мне края аэродрома стоит, чуть накренившись, СБ[60]. Капитально побитый, как становится видно по мере приближения. Я эту марку слабо знаю. Помню только, горели они здорово. Говорят. Но этот не загорелся. Хотя досталось ему очень даже не слабо. Кровищей залит от кабины штурмана и аж до хвоста. Из живого столько крови вытечь не может. И из одного тоже. Опыт есть, увы. У меня, не у Костика. Чуть отвлекся – того и замутило. Отставить!
У КП встречает Фролов.
– Ты как?
– В норме. К бою готов. Даже очень готов.
Кивнул. Подходим к Бате. Рядом с Батей замполит, Шульмейстер и, что интересно, Петрович. Ждут меня. Уже интересно. Опуская «би-и-ипы»:
– Костик, – это Батя, ласково так, – ты у нас, говорят, бомбы швырять с пикирования наловчился, да так ловко, что аж душа не нарадуется.
– Товарищ майор, я на СБ не умею совсем, слабо, чессло!
– Ну зачем на СБ. С него только бомбу возьмем. А так – на твоем родимом. Петрович докладывает, на него экспериментально бомбодержатель ставили. Под ФАБ-250. Держатель потом сняли и дырки заклеили, но в ЗИПе он остался… зачем-то… и крепеж под него имеется. Восстанавливать заканчивают уже.
Как выяснилось, с самого что ни на есть раннего с ранья железнодорожный мост через Буг, что вблизи Бреста, атаковала полная девятка СБ. Не наши, с 13-й бад. Разрушить чтобы. А заодно и шоссейный, если получится. Вернулись вдвоем, вдрызг покалеченные, даже не долетев до места. «Мессеры» перехватили. Как-то уж очень задолго до цели. Но – задача поставлена. Собрали по-быстрому все, что осталось, а оставалось еще две неполных девятки тех же СБ, надыбали где-то звено «ишаков» в сопровождение и отправились. С тем же примерно обескураживающим результатом. Единственное, что один из СБ, круто покалеченный, с умирающим пилотом, а остальными и вовсе уже, искал-искал площадку для вынужденной да и сел к нам, а пара бомб, ФАБ-250, что существенно, не сбросилась из бомбоотсека, поврежденного едва ли не первой же очередью. Повезло, что не сдетонировали. В принципе с бомбами и штатно садиться запрещено, а уж аварийно… Наши тут же соображать принялись, а нельзя ли эти самые ФАБы да под наши «ястребки» приспособить. Оказалось – нельзя-таки. В смысле, долго очень и сложно. За одним небольшим исключением. В моем, что интересно, лице. Которое очень даже не против. Но!
– Товарищ майор, вы сказали, их как-то уж очень задолго до цели встречали? Оба раза?
– Вроде так. Пилот немного успел рассказать. Вечная ему память.
– Я вот читал, есть такая штука… радиолокатор называется. С ее помощью можно аж за сотни километров самолеты ну вроде как видеть. Причем чем выше летишь, тем лучше тебя видно. Англичане такие вот хреновины использовали уже. Пишут, во многом именно из-за этого у немцев не получилось тогда с ними. А если немцы теперь… такое вот… у того моста развернули?
– Костик, ты с каких это пор умные книги читать начал? – Фролов с подколкой. Ни фига себе, репутация у дедули… который пра. Ну да ничего, исправимся… Какие наши годы.
– А это и не книга была. В отпуск ехал, живот схватило. Прям в поезде. Захожу в сортир, а там журнал драный лежит. Без обложки. Не то «Знание – сила», не то «Наука и жизнь», не то еще что в этом роде. Сидеть до-о-олго пришлось, вот и прочел. Со скуки да с тоски.
Минут, наверное, пять пришлось переждать, пока ржанье утихло.
– Там еще написано было, в журнале том, что низколетящие самолеты эта штуковина хуже видит, чем те, что на высоте. Так вот я и думаю, а что, если нам вылететь четверкой, на 15-х, пройти туда низэнько-низэнько, а опосля, километров за десять, я пойду высоту набирать, а остальные, натурально, сразу по зениткам вдарят. А потом и я – с пикирования… и в ослепительно-белом фраке[61]. Шутка.
– Можно и так, – комполка, – ты банкуешь, тебе и решать. Кстати, а шо це такэ за фрак ты гуторил?
Рассказал. Поржали. Тоже надо. Напряга сбавить.
– Да, и вот еще. Баки мне лучше не полные заливать. Чтоб туда, обратно и еще чуть-чуть. Тогда и перегруза большого не будет.
Сказано – сделано. Минут буквально через двадцать – едва перекусить успел – взлетаем, натурально, вчетвером и идем на запад. Низко. Метрах в пятидесяти, навроде как прошлым утром. Снова мелькает под крылом Жабинка, потом вдоль железки, вот и Брест уже – пора высоту набирать. Мне. Нас не ждали. В наборе подотстал малехо и теперь наблюдаю, как тройка И-15 бис долбит РСами не успевшие выстрелить зенитки. Вот и моя тыща. Мост почти подо мною уже. Нет, это не узенькая ленточка. Скорее мохнатая такая колбаска. Ферменный сплошной – кажется, это так называется… Раздолбать такой нелегко будет. Впрочем, явно не тот, что через Босфор… Там работка куда как покруче была… бы. Так, чуть поодаль, в километре где-то, на возвышении наблюдаю странную конструкцию. Вроде большого круглого уха. Видимо, это и есть та самая РЛС[62]. Не так уж и не похожа. На современные. Мне. Однако пора в пике. Газ не убавляю. Под истошный вой движка пролеты моста напрыгивают стремительно, чуть поправляю курс, в слабой надежде влепить гостинец под опору, и уже пора кнопку сброса. Едва успев вывести изрядно полегчавшую машину, на скорости проскакиваю до РЛС почти мгновенно, однако успеваю всадить в том направлении хорошую очередь из обоих стволов. Кажется, попал. Горючки минимум, надо уходить домой.
Снова уходят за хвост квадратики брестских кварталов, наверное, пролетал и над крепостью, где должны еще, по идее, идти бои, но ничего такого не заметил на скорости. Кстати, а не мартышкин ли это был труд? Крепость, если память не изменяет, должна держаться еще где-то месяц, и едва ли немцы смогут использовать этот мост. Во всяком случае, как железнодорожный. Хотя повозиться им теперь всяко придется. Притормозит их хоть на недельку, хоть на пару дней – и то хлеб…
Едва приземлился, смотрю, бегут уже. К «птичке» моей. Нездоровая какая-то суета, не нравится это мне. Дожидаюсь Фролова – они чуть подотстали – и направляюсь к Бате вслед за ним, замполит с Петраковым поспешают чуть позади. Фролов докладывает. Выходит, подарок мой точно под пролет угодил, и моста того больше нет. В целом виде, во всяком случае. Но растекаться по древу Батя не дал. Оказывается, есть еще мост, севернее того, что я притопил. Тоже железнодорожный, что у городка не то поселка Семятичи, и как раз по нему-то поезда вовсю и идут. С вышестоящими связь восстановилась, и едва успел Батя доложить о своей инициативе насчет моста предыдущего, как на него тут же навесили и эту задачу. Причем как положено в РККА. То есть сразу с матюками и расстрелятями. В армии инициатива воистину наказуема. Впрочем, не только в армии.
В общем, получили приказ, Фролов козырнул, и отправились мы обратно к своим «стрекозам». И тут на меня словно накатило. С утра словно обалдевший был, как-то машинально все шло, будто туманом подернутым. В смысле ощущений и чувств. А тут словно кол в сердце воткнули, аки вампиру Брема Стокера, был такой фильм… Нет, не как при инфаркте – было и такое в прошлой жизни, – но как бы не еще больнее. Вдвоем с Костиком. Ему от любимой жены, а мне от любимой прабабушки, минус головорез дедушка, которому теперь не родиться, минус отец и сестра, хотя сестра, может, и к лучшему… минус официальный прадед, профессор великого множества наук Юрий Сергеевич, что случайно подобрал беременную дюймовочку на Рижском, как ни странно, вокзале выстуженной уже Москвы, до которой та добралась неведомо какими путями, скоропостижно женился и отправился на новые поиски бог знает чего, оставив на нее квартиру, доверенность по зарплате и все такое прочее, минус все те мои родственники, версты коломенские, что успели-таки родиться в ТОМ будущем от брака юной баб Вари с 53-летним уже ученым обормотом, землепроходцем, геологом, искателем снежных людей, почти буддистом, йогом и все такое прочее, который, наверное, так и умрет теперь неокольцованным холостяком… Видимо, лицо у меня изменилось, и начинающий инженер человеческих душ, прихватив за локоток, зашептал доверительно:
Проснулся от тряски за плечо. В палатке, на нарах. В настежь открытый проем яростным потоком хлещет не вовсе ранний уже свет, голос Петровича: «Товарищ младший лейтенант, вставайте, комполка кличут!»
Взлетел с места эдаким ванькой-встанькой. В горле чуток сушит. Ах да, с похмелья… Но никаких других негативных ощущений. Что значит молодость и здоровье. Лишь, когда пробудился, шевельнулась невыносимой тоской вчерашняя боль. Без обычных утренних процедур быстро оделся и рванул на КП. Впереди спина Петровича качается. А время-то не раннее. Похоже, дали поспать. Алкоголику. Последний раз такое со мною было, клянусь. На часах полдевятого аж. Аэродром живет. В зените четверка «чаек» жужжит кругами. Остальные частью, похоже, вылетели, частью возвращаются. Обычная суета под рев моторов.
А это еще что за явление народу? У ближнего ко мне края аэродрома стоит, чуть накренившись, СБ[60]. Капитально побитый, как становится видно по мере приближения. Я эту марку слабо знаю. Помню только, горели они здорово. Говорят. Но этот не загорелся. Хотя досталось ему очень даже не слабо. Кровищей залит от кабины штурмана и аж до хвоста. Из живого столько крови вытечь не может. И из одного тоже. Опыт есть, увы. У меня, не у Костика. Чуть отвлекся – того и замутило. Отставить!
У КП встречает Фролов.
– Ты как?
– В норме. К бою готов. Даже очень готов.
Кивнул. Подходим к Бате. Рядом с Батей замполит, Шульмейстер и, что интересно, Петрович. Ждут меня. Уже интересно. Опуская «би-и-ипы»:
– Костик, – это Батя, ласково так, – ты у нас, говорят, бомбы швырять с пикирования наловчился, да так ловко, что аж душа не нарадуется.
– Товарищ майор, я на СБ не умею совсем, слабо, чессло!
– Ну зачем на СБ. С него только бомбу возьмем. А так – на твоем родимом. Петрович докладывает, на него экспериментально бомбодержатель ставили. Под ФАБ-250. Держатель потом сняли и дырки заклеили, но в ЗИПе он остался… зачем-то… и крепеж под него имеется. Восстанавливать заканчивают уже.
Как выяснилось, с самого что ни на есть раннего с ранья железнодорожный мост через Буг, что вблизи Бреста, атаковала полная девятка СБ. Не наши, с 13-й бад. Разрушить чтобы. А заодно и шоссейный, если получится. Вернулись вдвоем, вдрызг покалеченные, даже не долетев до места. «Мессеры» перехватили. Как-то уж очень задолго до цели. Но – задача поставлена. Собрали по-быстрому все, что осталось, а оставалось еще две неполных девятки тех же СБ, надыбали где-то звено «ишаков» в сопровождение и отправились. С тем же примерно обескураживающим результатом. Единственное, что один из СБ, круто покалеченный, с умирающим пилотом, а остальными и вовсе уже, искал-искал площадку для вынужденной да и сел к нам, а пара бомб, ФАБ-250, что существенно, не сбросилась из бомбоотсека, поврежденного едва ли не первой же очередью. Повезло, что не сдетонировали. В принципе с бомбами и штатно садиться запрещено, а уж аварийно… Наши тут же соображать принялись, а нельзя ли эти самые ФАБы да под наши «ястребки» приспособить. Оказалось – нельзя-таки. В смысле, долго очень и сложно. За одним небольшим исключением. В моем, что интересно, лице. Которое очень даже не против. Но!
– Товарищ майор, вы сказали, их как-то уж очень задолго до цели встречали? Оба раза?
– Вроде так. Пилот немного успел рассказать. Вечная ему память.
– Я вот читал, есть такая штука… радиолокатор называется. С ее помощью можно аж за сотни километров самолеты ну вроде как видеть. Причем чем выше летишь, тем лучше тебя видно. Англичане такие вот хреновины использовали уже. Пишут, во многом именно из-за этого у немцев не получилось тогда с ними. А если немцы теперь… такое вот… у того моста развернули?
– Костик, ты с каких это пор умные книги читать начал? – Фролов с подколкой. Ни фига себе, репутация у дедули… который пра. Ну да ничего, исправимся… Какие наши годы.
– А это и не книга была. В отпуск ехал, живот схватило. Прям в поезде. Захожу в сортир, а там журнал драный лежит. Без обложки. Не то «Знание – сила», не то «Наука и жизнь», не то еще что в этом роде. Сидеть до-о-олго пришлось, вот и прочел. Со скуки да с тоски.
Минут, наверное, пять пришлось переждать, пока ржанье утихло.
– Там еще написано было, в журнале том, что низколетящие самолеты эта штуковина хуже видит, чем те, что на высоте. Так вот я и думаю, а что, если нам вылететь четверкой, на 15-х, пройти туда низэнько-низэнько, а опосля, километров за десять, я пойду высоту набирать, а остальные, натурально, сразу по зениткам вдарят. А потом и я – с пикирования… и в ослепительно-белом фраке[61]. Шутка.
– Можно и так, – комполка, – ты банкуешь, тебе и решать. Кстати, а шо це такэ за фрак ты гуторил?
Рассказал. Поржали. Тоже надо. Напряга сбавить.
– Да, и вот еще. Баки мне лучше не полные заливать. Чтоб туда, обратно и еще чуть-чуть. Тогда и перегруза большого не будет.
Сказано – сделано. Минут буквально через двадцать – едва перекусить успел – взлетаем, натурально, вчетвером и идем на запад. Низко. Метрах в пятидесяти, навроде как прошлым утром. Снова мелькает под крылом Жабинка, потом вдоль железки, вот и Брест уже – пора высоту набирать. Мне. Нас не ждали. В наборе подотстал малехо и теперь наблюдаю, как тройка И-15 бис долбит РСами не успевшие выстрелить зенитки. Вот и моя тыща. Мост почти подо мною уже. Нет, это не узенькая ленточка. Скорее мохнатая такая колбаска. Ферменный сплошной – кажется, это так называется… Раздолбать такой нелегко будет. Впрочем, явно не тот, что через Босфор… Там работка куда как покруче была… бы. Так, чуть поодаль, в километре где-то, на возвышении наблюдаю странную конструкцию. Вроде большого круглого уха. Видимо, это и есть та самая РЛС[62]. Не так уж и не похожа. На современные. Мне. Однако пора в пике. Газ не убавляю. Под истошный вой движка пролеты моста напрыгивают стремительно, чуть поправляю курс, в слабой надежде влепить гостинец под опору, и уже пора кнопку сброса. Едва успев вывести изрядно полегчавшую машину, на скорости проскакиваю до РЛС почти мгновенно, однако успеваю всадить в том направлении хорошую очередь из обоих стволов. Кажется, попал. Горючки минимум, надо уходить домой.
Снова уходят за хвост квадратики брестских кварталов, наверное, пролетал и над крепостью, где должны еще, по идее, идти бои, но ничего такого не заметил на скорости. Кстати, а не мартышкин ли это был труд? Крепость, если память не изменяет, должна держаться еще где-то месяц, и едва ли немцы смогут использовать этот мост. Во всяком случае, как железнодорожный. Хотя повозиться им теперь всяко придется. Притормозит их хоть на недельку, хоть на пару дней – и то хлеб…
Едва приземлился, смотрю, бегут уже. К «птичке» моей. Нездоровая какая-то суета, не нравится это мне. Дожидаюсь Фролова – они чуть подотстали – и направляюсь к Бате вслед за ним, замполит с Петраковым поспешают чуть позади. Фролов докладывает. Выходит, подарок мой точно под пролет угодил, и моста того больше нет. В целом виде, во всяком случае. Но растекаться по древу Батя не дал. Оказывается, есть еще мост, севернее того, что я притопил. Тоже железнодорожный, что у городка не то поселка Семятичи, и как раз по нему-то поезда вовсю и идут. С вышестоящими связь восстановилась, и едва успел Батя доложить о своей инициативе насчет моста предыдущего, как на него тут же навесили и эту задачу. Причем как положено в РККА. То есть сразу с матюками и расстрелятями. В армии инициатива воистину наказуема. Впрочем, не только в армии.
В общем, получили приказ, Фролов козырнул, и отправились мы обратно к своим «стрекозам». И тут на меня словно накатило. С утра словно обалдевший был, как-то машинально все шло, будто туманом подернутым. В смысле ощущений и чувств. А тут словно кол в сердце воткнули, аки вампиру Брема Стокера, был такой фильм… Нет, не как при инфаркте – было и такое в прошлой жизни, – но как бы не еще больнее. Вдвоем с Костиком. Ему от любимой жены, а мне от любимой прабабушки, минус головорез дедушка, которому теперь не родиться, минус отец и сестра, хотя сестра, может, и к лучшему… минус официальный прадед, профессор великого множества наук Юрий Сергеевич, что случайно подобрал беременную дюймовочку на Рижском, как ни странно, вокзале выстуженной уже Москвы, до которой та добралась неведомо какими путями, скоропостижно женился и отправился на новые поиски бог знает чего, оставив на нее квартиру, доверенность по зарплате и все такое прочее, минус все те мои родственники, версты коломенские, что успели-таки родиться в ТОМ будущем от брака юной баб Вари с 53-летним уже ученым обормотом, землепроходцем, геологом, искателем снежных людей, почти буддистом, йогом и все такое прочее, который, наверное, так и умрет теперь неокольцованным холостяком… Видимо, лицо у меня изменилось, и начинающий инженер человеческих душ, прихватив за локоток, зашептал доверительно: