Что же касается танков KB, то включение их в состав мехкорпусов можно объяснить лишь сильнейшей безграмотностью наших генералов. Это классические штурмовые танки, и их место в отдельных батальонах, полках, ну максимум в бригадах прорыва. Использовать же КВ-2 в маневренных боях, да еще с учетом их весогабаритных характеристик и ненадежной работы ходовой части и дизеля было попросту преступно. Когда эти очевидные моменты выяснились, то вместо того, чтобы отдать под суд тех, кто направлял КВ-2 в мехкорпуса, у нас не придумали ничего лучшего, как вообще отказаться от штурмовых танков.
Немцы имели мобильные танковые и пехотные дивизии, а наши мехкорпуса были мобильны только на бумаге. Немецкие танковые дивизии эффективно поддерживались авиацией и артиллерией. Наши тракторы перевозили корпусную артиллерию со скоростью 5–6 км/ч даже по шоссе, а германские полугусеничные тягачи перевозили самые тяжелые орудия со скоростью до 35 км/ч.
Ветеран войны полковник Р. Уланов рассказывал мне: «Везет трактор гаубицу-пушку МЛ-20. Кабина трактора открытая, водитель там один. Вдруг вижу: водитель соскакивает с сиденья, бежит к обочине, спускает штаны…, вытирается, надевает штаны, догоняет идущий трактор и садится за рычаги управления».
Такова была наша мехтяга!
У немцев официально к 22 июню было около 25 °CАУ. В первые же месяцы войны они получили от промышленности еще несколько сот САУ. Кроме того, в вермахте были еще сотни неучтенных САУ. Это САУ на шасси трофейных танков, особенно французских, и всякие самоделки – 37-мм противотанковые пушки на полугусеничных бронетранспортерах, 88-мм зенитные пушки на полугусеничных тягачах и т. п. В РККА же самоходки появились в 1943 году!
У немцев превосходно работала радиосвязь как в танковых частях, так и при взаимодействии их с авиацией, артиллерией и пехотой.
У немцев уже к 22 июня в моторизованных частях были сотни колесных и полугусеничных бронетранспортеров, а у нас бронетранспортеры появились лишь после войны.
Немецкие дивизии имели достаточно эффективные зенитные средства, способные бороться с низколетящими самолетами. Это 20-мм и 37-мм автоматические пушки, которые еще в 1930 году фирма «Рейнметалл» доставила в СССР вместе с полным комплектом технологической документации. Но Тухачевскому зенитные автоматы были не нужны. Он считал, что с прикрытием наших войск с воздуха должны справиться 76-мм «универсальные орудия» (помесь дивизионной пушки с зенитной).
Так что основным средством ПВО сухопутных войск до июня 1941 года у нас оставался 7,62-мм пулемет «Максим». Лишь в самом конце 1940 года в войска начали поступать 37-мм зенитные пушки 61К обр. 1939 года. Они были скопированы с 40-мм пушки «Бофорс» вместе с ее нерациональной схемой автоматики. Но хуже было другое: 61К устанавливалась на большой четырехколесной повозке-«колымаге». Окапывать и маскировать ее было крайне трудно, а переставлять с места на место – муки расчета. У немцев же 37-мм и 20-мм как ординарные, так и спаренные пушки были на легких двухколесных лафетах. Фактически это были универсальные автоматы, из которых одинаково удобно вести огонь как по самолетам, так и по танками и пехоте. Расчет легко вручную перевозил их на поле боя.
Наши историки как огня боятся статистики потерь танков летом – осенью 1941 года. Ведь подавляющее большинство их связано не с воздействием противника, а с эксплуатационными потерями – брошенные экипажами, завязшие в болотах, вышедшие из строя из-за отсутствия запасных частей или ходовой. Наконец, около 10 % советских танков 22 июня 1941 года попросту не завелись.
Ну а про супермонстры Тухачевского – пятибашенные танки Т-35 – не удержусь, расскажу отдельно. Из журнала военных действий 34-й танковой дивизии, где состояло 38 танков Т-35, следует, что 24 танка были брошены экипажами. Два Т-35 застряли в болоте Сандова-Вишня. Один упал с моста и сгорел. Подбито противником и сгорело 8 машин. Судьба остальных неизвестна.
Сейчас украинские историки[26] выпустили книгу о бронепоездах КОВО. Читаешь – и горько становится, сколько бронепоездов были целехонькими брошены и достались немцам. А ведь там были отцы-командиры и политработники.
Вернемся еще раз к человеческому фактору. В танковых войсках не хватало грамотных специалистов, что приводило к выходу из строя новой техники. Например:
«1.23 мая 1941 года в 6-м мехкорпусе выведены из строя 5 танков Т-34, поскольку по халатности были заправлены бензином. Танки требуют большого ремонта.
2.11 мая 1941 года 3-й мехкорпус запросил у завода-изготовителя документацию по ремонту и помощь специалистами, так как треть танков Т-34 учебно-боевого парка была выведена из строя во время учебных занятий. Проведенное дознание показало, что у всех танков по причине неправильной эксплуатации были сожжены главные фрикционы»2.
Некомпетентность рядовых танкистов привела к таким потерям танков, что 9 октября 1941 года Сталин издал приказ № 0400 «О назначении командного состава на средние и тяжелые танки», который гласил: «Для повышения боеспособности танковых войск, лучшего их боевого использования во взаимодействии с другими родами войск назначить:
1. На должности командиров средних танков – младших лейтенантов и лейтенантов.
2. На должности командиров взводов средних танков – старших лейтенантов.
3. На должности командиров рот танков KB – капитанов-майоров.
4. На должности командиров рот средних танков – капитанов.
5. На должности командиров батальонов тяжелых и средних танков – майоров, подполковников»[27].
Для военного времени, когда полковники и подполковники командовали дивизиями, это была чрезвычайная мера.
Тем не менее потребовался еще одни приказ Сталина № 0433 от 18 ноября 1941 года: «Впредь танковые экипажи комплектовать исключительно средним и младшим комсоставом», то есть рядовых не должно было остаться даже на легких танках.
Завершая тему личного состава, следует заметить, что в июне 1941 года воевавшая полтора года армия столкнулась с невоевавшей и в основном необученной армией. Танкисты, прошедшие с боями всю Европу, встретились с танкистами, сидевшими до этого в танках зачастую лишь по 6-12 часов.
Также и в артиллерии наши историки упрямо не желают признать, что летом 1941 года подавляющее большинство орудий было не подбито, а попросту брошено.
Тысячи орудий были брошены прямо на складах, в артиллерийских парках, на полигонах, на железнодорожных платформах и т. д.
Вот, к примеру, в нескольких километрах от границы на окружной полигон (бывший польский) юго-западнее Барановичей в мае 1941 года было доставлено прямо с завода 480-152-мм гаубиц-пушек МЛ-20 с 10 боекомплектами на каждое орудие. В конце лета 1941 года гаубицы-пушки должны были пойти на укомплектование десяти артиллерийских полков РГК. Все они целы и невредимы достались немцам 23–24 июня 1941 года.
Достаточно часто артиллерия действовала неэффективно из-за безграмотности средних и высших начальников РККА. В докладе командующего артиллерией 16-й армии генерал-майора артиллерии В. И. Казакова за август 1941 года приводятся следующие примеры использования огня артиллерии.
«20 августа командир 407-го стрелкового полка, имея в своем распоряжении шесть 76-мм полковых пушек, шесть 45-мм орудий и 26 минометов, требовал, чтобы командир 3-го дивизиона 587-го корпусного артполка, вооруженного 152-мм гаубицами-пушками, немедленно открыл огонь дивизиона по обнаруженным пулеметам противника, в то время как полковая артиллерия решением огневых задач не занималась.
Командир 343-го стрелкового полка ставил задачу 1-му дивизиону 49-го корпусного артполка вести огонь по скоплению пехоты противника в лесу, площадь которого составляла 30–40 гектаров (то есть в 6-10 раз больше площади, которую он мог обстрелять с надежной плотностью огня для подавления пехоты).
Командир 1-го батальона 18-го мотострелкового полка потребовал открыть артиллерийский огонь дивизиона по отдельным автоматчикам.
Командир 3-го батальона 6-го мотострелкового полка давал такие странные указания командиру 587-го корпусного артиллерийского полка: „Дайте чуть-чуть влево“, „Дайте чуть-чуть поближе, метров пять-десять“»[28].
Командующий 9-й армией Южного фронта в директиве от 1 июля 1941 года отмечал, что во время боев на реке Прут выявились многие недостатки в боевом применении артиллерии, резко снижающие эффективность ее огня. От артиллерии часто требовали вести «ураганный огонь» без указания конкретных целей, что приводило к большому расходу боеприпасов при совершенно ничтожных результатах. Так, 3-му дивизиону 266-го корпусного артиллерийского полка было приказано вести огонь в одном направлении на предельной дальности (17 км) «до последнего снаряда»[29].
Кстати, всю войну наша артиллерия не имела специальных самолетов-корректировщиков артиллерийского огня. Любой фронтовик знал, чем грозит визит «рамы», то есть немецкого корректировщика WF-189 «Уху». А вот у нас корректировку артогня вели одноместные истребители или в лучшем случае штурмовики Ил-2.
С 1943 года в КБ П. О. Сухого пытались скопировать «раму», но первый полет разведчика-корректировщика Су-12РК состоялся лишь в 1948 году.
В авиации дела были еще хуже. Сколько приказов издавал Наркомат обороны о маскировке аэродромов, рассредоточении самолетов, о строительстве ложных аэродромов! А результат почти нулевой.
Причем все вышеперечисленное легко могло быть сделано за два-три дня силами личного состава, а при необходимости можно было мобилизовать местное население. Почему не сделано? Кто персонально виноват – Сталин, Тимошенко, Ворошилов?
Да и вообще, нужны ли такие приказы из Наркомата? А мог ли сам командир авиакорпуса или командир авиадивизии рассредоточить самолеты и построить ложный аэродром? Кстати, на Ленинградском фронте в 1942 году был случай: мальчики, играя в войну, построили зенитную батарею и при налетах немцев двигали деревянные оглобли, имитировавшие орудийные стволы. На следующий день люфтваффе разбомбило эту «батарею». Эпизод попал во фронтовую прессу.
Правда иной раз проскакивает даже у антисоветчиков. Тот же Марк Солонин пишет, что в 13-м бомбардировочном авиаполку в ночь на 22 июня все офицеры разошлись по семьям, а «весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант Усенко. Ну, если полком в первые часы войны командовал младший лейтенант, а старшие командиры „собрались к обеду“, то чего же лучшего можно было ожидать?»[30].
Тот же Солонин удивляется «странной» войне лета 1941 года, в ходе которой было потеряно 4/5 боевых самолетов и сохранено 3/4 летных экипажей.
Солонин цитирует воспоминания летчика С. Ф. Долгушина: «Но откровенно скажу: у которых жены были – пошли к женам, а мы, холостые, улетели. Дивизией после гибели Гоничева никто не командовал…»[31].
Действительно, большой бедой РККА летом 1941 года стало проживание семей комсостава на приграничных территориях. Надвигалась война, и не только генералы, но и младшие командиры должны были понимать, что немцы могут начать войну лишь летом 1941 года, во всяком случае, не позднее 15 сентября. После этого срока, учитывая климатические условия и состояние дорог России, никакой блицкриг физически невозможен. Вспомним наступление и отступление наполеоновской армии в 1812 году.
Казалось бы, почему хотя бы на лето не вывезти семью комсостава из 300-километровой приграничной полосы? Тем более что 90–95 % командирских жен не были уроженками этих местностей. Ну и поехали бы к мамам, братьям и сестрам, в конце концов, в дома отдыха. Детей можно было отправить в детские сады с выездом на дачу и в пионерские лагеря, а их мам – пионервожатыми, поварихами, нянечками и т. д.
Немцы имели мобильные танковые и пехотные дивизии, а наши мехкорпуса были мобильны только на бумаге. Немецкие танковые дивизии эффективно поддерживались авиацией и артиллерией. Наши тракторы перевозили корпусную артиллерию со скоростью 5–6 км/ч даже по шоссе, а германские полугусеничные тягачи перевозили самые тяжелые орудия со скоростью до 35 км/ч.
Ветеран войны полковник Р. Уланов рассказывал мне: «Везет трактор гаубицу-пушку МЛ-20. Кабина трактора открытая, водитель там один. Вдруг вижу: водитель соскакивает с сиденья, бежит к обочине, спускает штаны…, вытирается, надевает штаны, догоняет идущий трактор и садится за рычаги управления».
Такова была наша мехтяга!
У немцев официально к 22 июню было около 25 °CАУ. В первые же месяцы войны они получили от промышленности еще несколько сот САУ. Кроме того, в вермахте были еще сотни неучтенных САУ. Это САУ на шасси трофейных танков, особенно французских, и всякие самоделки – 37-мм противотанковые пушки на полугусеничных бронетранспортерах, 88-мм зенитные пушки на полугусеничных тягачах и т. п. В РККА же самоходки появились в 1943 году!
У немцев превосходно работала радиосвязь как в танковых частях, так и при взаимодействии их с авиацией, артиллерией и пехотой.
У немцев уже к 22 июня в моторизованных частях были сотни колесных и полугусеничных бронетранспортеров, а у нас бронетранспортеры появились лишь после войны.
Немецкие дивизии имели достаточно эффективные зенитные средства, способные бороться с низколетящими самолетами. Это 20-мм и 37-мм автоматические пушки, которые еще в 1930 году фирма «Рейнметалл» доставила в СССР вместе с полным комплектом технологической документации. Но Тухачевскому зенитные автоматы были не нужны. Он считал, что с прикрытием наших войск с воздуха должны справиться 76-мм «универсальные орудия» (помесь дивизионной пушки с зенитной).
Так что основным средством ПВО сухопутных войск до июня 1941 года у нас оставался 7,62-мм пулемет «Максим». Лишь в самом конце 1940 года в войска начали поступать 37-мм зенитные пушки 61К обр. 1939 года. Они были скопированы с 40-мм пушки «Бофорс» вместе с ее нерациональной схемой автоматики. Но хуже было другое: 61К устанавливалась на большой четырехколесной повозке-«колымаге». Окапывать и маскировать ее было крайне трудно, а переставлять с места на место – муки расчета. У немцев же 37-мм и 20-мм как ординарные, так и спаренные пушки были на легких двухколесных лафетах. Фактически это были универсальные автоматы, из которых одинаково удобно вести огонь как по самолетам, так и по танками и пехоте. Расчет легко вручную перевозил их на поле боя.
Наши историки как огня боятся статистики потерь танков летом – осенью 1941 года. Ведь подавляющее большинство их связано не с воздействием противника, а с эксплуатационными потерями – брошенные экипажами, завязшие в болотах, вышедшие из строя из-за отсутствия запасных частей или ходовой. Наконец, около 10 % советских танков 22 июня 1941 года попросту не завелись.
Ну а про супермонстры Тухачевского – пятибашенные танки Т-35 – не удержусь, расскажу отдельно. Из журнала военных действий 34-й танковой дивизии, где состояло 38 танков Т-35, следует, что 24 танка были брошены экипажами. Два Т-35 застряли в болоте Сандова-Вишня. Один упал с моста и сгорел. Подбито противником и сгорело 8 машин. Судьба остальных неизвестна.
Сейчас украинские историки[26] выпустили книгу о бронепоездах КОВО. Читаешь – и горько становится, сколько бронепоездов были целехонькими брошены и достались немцам. А ведь там были отцы-командиры и политработники.
Вернемся еще раз к человеческому фактору. В танковых войсках не хватало грамотных специалистов, что приводило к выходу из строя новой техники. Например:
«1.23 мая 1941 года в 6-м мехкорпусе выведены из строя 5 танков Т-34, поскольку по халатности были заправлены бензином. Танки требуют большого ремонта.
2.11 мая 1941 года 3-й мехкорпус запросил у завода-изготовителя документацию по ремонту и помощь специалистами, так как треть танков Т-34 учебно-боевого парка была выведена из строя во время учебных занятий. Проведенное дознание показало, что у всех танков по причине неправильной эксплуатации были сожжены главные фрикционы»2.
Некомпетентность рядовых танкистов привела к таким потерям танков, что 9 октября 1941 года Сталин издал приказ № 0400 «О назначении командного состава на средние и тяжелые танки», который гласил: «Для повышения боеспособности танковых войск, лучшего их боевого использования во взаимодействии с другими родами войск назначить:
1. На должности командиров средних танков – младших лейтенантов и лейтенантов.
2. На должности командиров взводов средних танков – старших лейтенантов.
3. На должности командиров рот танков KB – капитанов-майоров.
4. На должности командиров рот средних танков – капитанов.
5. На должности командиров батальонов тяжелых и средних танков – майоров, подполковников»[27].
Для военного времени, когда полковники и подполковники командовали дивизиями, это была чрезвычайная мера.
Тем не менее потребовался еще одни приказ Сталина № 0433 от 18 ноября 1941 года: «Впредь танковые экипажи комплектовать исключительно средним и младшим комсоставом», то есть рядовых не должно было остаться даже на легких танках.
Завершая тему личного состава, следует заметить, что в июне 1941 года воевавшая полтора года армия столкнулась с невоевавшей и в основном необученной армией. Танкисты, прошедшие с боями всю Европу, встретились с танкистами, сидевшими до этого в танках зачастую лишь по 6-12 часов.
Также и в артиллерии наши историки упрямо не желают признать, что летом 1941 года подавляющее большинство орудий было не подбито, а попросту брошено.
Тысячи орудий были брошены прямо на складах, в артиллерийских парках, на полигонах, на железнодорожных платформах и т. д.
Вот, к примеру, в нескольких километрах от границы на окружной полигон (бывший польский) юго-западнее Барановичей в мае 1941 года было доставлено прямо с завода 480-152-мм гаубиц-пушек МЛ-20 с 10 боекомплектами на каждое орудие. В конце лета 1941 года гаубицы-пушки должны были пойти на укомплектование десяти артиллерийских полков РГК. Все они целы и невредимы достались немцам 23–24 июня 1941 года.
Достаточно часто артиллерия действовала неэффективно из-за безграмотности средних и высших начальников РККА. В докладе командующего артиллерией 16-й армии генерал-майора артиллерии В. И. Казакова за август 1941 года приводятся следующие примеры использования огня артиллерии.
«20 августа командир 407-го стрелкового полка, имея в своем распоряжении шесть 76-мм полковых пушек, шесть 45-мм орудий и 26 минометов, требовал, чтобы командир 3-го дивизиона 587-го корпусного артполка, вооруженного 152-мм гаубицами-пушками, немедленно открыл огонь дивизиона по обнаруженным пулеметам противника, в то время как полковая артиллерия решением огневых задач не занималась.
Командир 343-го стрелкового полка ставил задачу 1-му дивизиону 49-го корпусного артполка вести огонь по скоплению пехоты противника в лесу, площадь которого составляла 30–40 гектаров (то есть в 6-10 раз больше площади, которую он мог обстрелять с надежной плотностью огня для подавления пехоты).
Командир 1-го батальона 18-го мотострелкового полка потребовал открыть артиллерийский огонь дивизиона по отдельным автоматчикам.
Командир 3-го батальона 6-го мотострелкового полка давал такие странные указания командиру 587-го корпусного артиллерийского полка: „Дайте чуть-чуть влево“, „Дайте чуть-чуть поближе, метров пять-десять“»[28].
Командующий 9-й армией Южного фронта в директиве от 1 июля 1941 года отмечал, что во время боев на реке Прут выявились многие недостатки в боевом применении артиллерии, резко снижающие эффективность ее огня. От артиллерии часто требовали вести «ураганный огонь» без указания конкретных целей, что приводило к большому расходу боеприпасов при совершенно ничтожных результатах. Так, 3-му дивизиону 266-го корпусного артиллерийского полка было приказано вести огонь в одном направлении на предельной дальности (17 км) «до последнего снаряда»[29].
Кстати, всю войну наша артиллерия не имела специальных самолетов-корректировщиков артиллерийского огня. Любой фронтовик знал, чем грозит визит «рамы», то есть немецкого корректировщика WF-189 «Уху». А вот у нас корректировку артогня вели одноместные истребители или в лучшем случае штурмовики Ил-2.
С 1943 года в КБ П. О. Сухого пытались скопировать «раму», но первый полет разведчика-корректировщика Су-12РК состоялся лишь в 1948 году.
В авиации дела были еще хуже. Сколько приказов издавал Наркомат обороны о маскировке аэродромов, рассредоточении самолетов, о строительстве ложных аэродромов! А результат почти нулевой.
Причем все вышеперечисленное легко могло быть сделано за два-три дня силами личного состава, а при необходимости можно было мобилизовать местное население. Почему не сделано? Кто персонально виноват – Сталин, Тимошенко, Ворошилов?
Да и вообще, нужны ли такие приказы из Наркомата? А мог ли сам командир авиакорпуса или командир авиадивизии рассредоточить самолеты и построить ложный аэродром? Кстати, на Ленинградском фронте в 1942 году был случай: мальчики, играя в войну, построили зенитную батарею и при налетах немцев двигали деревянные оглобли, имитировавшие орудийные стволы. На следующий день люфтваффе разбомбило эту «батарею». Эпизод попал во фронтовую прессу.
Правда иной раз проскакивает даже у антисоветчиков. Тот же Марк Солонин пишет, что в 13-м бомбардировочном авиаполку в ночь на 22 июня все офицеры разошлись по семьям, а «весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант Усенко. Ну, если полком в первые часы войны командовал младший лейтенант, а старшие командиры „собрались к обеду“, то чего же лучшего можно было ожидать?»[30].
Тот же Солонин удивляется «странной» войне лета 1941 года, в ходе которой было потеряно 4/5 боевых самолетов и сохранено 3/4 летных экипажей.
Солонин цитирует воспоминания летчика С. Ф. Долгушина: «Но откровенно скажу: у которых жены были – пошли к женам, а мы, холостые, улетели. Дивизией после гибели Гоничева никто не командовал…»[31].
Действительно, большой бедой РККА летом 1941 года стало проживание семей комсостава на приграничных территориях. Надвигалась война, и не только генералы, но и младшие командиры должны были понимать, что немцы могут начать войну лишь летом 1941 года, во всяком случае, не позднее 15 сентября. После этого срока, учитывая климатические условия и состояние дорог России, никакой блицкриг физически невозможен. Вспомним наступление и отступление наполеоновской армии в 1812 году.
Казалось бы, почему хотя бы на лето не вывезти семью комсостава из 300-километровой приграничной полосы? Тем более что 90–95 % командирских жен не были уроженками этих местностей. Ну и поехали бы к мамам, братьям и сестрам, в конце концов, в дома отдыха. Детей можно было отправить в детские сады с выездом на дачу и в пионерские лагеря, а их мам – пионервожатыми, поварихами, нянечками и т. д.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента