Александр Трифонович Твардовский. Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы

В кепку болтики кладет.
 
 
Глубоко синеет небо,
Золотой стоит денек.
Двадцать лет монтером не был
Кучерявый паренек.
 
 
Не был батька, не был дед,
Не был прадед, бога нет!..
 
 
Бога нету, – несомненно:
Лет пяток —
Недолгий срок.
Будет летчиком отменным
Этот самый паренек.
 
 
Головным в могучей стае
Будет править на восток.
Высоко летать он станет,
Кучерявый паренек!
 
 
Кучерявый паренек,
Желтой кожи козырек!..
 
 
Ты забудешь ли, товарищ,
Наш любимец и герой,
Как лежал ты на дороге,
На дороге под горой.
 
 
Как кругом, шумя хлебами,
Длился день страды большой,
И кряхтел мужик тоскливо,
Ожидая над душой.
 
 
Мужику – оно не к спеху.
Он бы плюнул и повез
На себе свою телегу
И тащил бы тыщу верст.
 
 
Он бы вез ее дорогой,
Проклиная белый свет…
 
 
– Ну-ка, дед. Крутни немного.
Ну-ка, разом, бога нет!..
 
 
– Дай-ка, – плюнул в руку,
Взялся Моргунок.
– Ну-ка, ну-ка, ну-ка,
Ну, еще разок!..
 
 
Отскочил Никита, —
Задрожал мотор,
Нехотя, сердито
Тронулся, попер.
 
 
По мостам грохочет,
Правит паренек,
Придержать не хочет,
Сбавить хоть чуток.
 
 
Кроет по увалам,
Только пыль хвостом…
– Малый, эй ты, малый,
Придержи, постой!
 
 
– Три версты осталось, дед.
– Дальше ехать мочи нет.
За провоз тебе спасибо.
Посоветуй лучше мне,
Где б конька какого-либо
Взять по сходственной цене?
 
 
Повернувшись на сиденье,
Смотрит тот на Моргунка:
– Нет, в колхозе и за деньги
Не купить тебе конька.
 
 
То ли делом, то ли смехом
Рассуждает паренек:
– Ну, прощай. Пора, брат, ехать.
Кто куда, а я – на ток…
 
 
Лошадь, не иначе,
В Островах найдешь.
Правда, кони – клячи,
Ну, да кони все ж…
 
 
Крой по ме́жам, это близко,
Дуй пешком, тебе видней.
Сдай телегу под расписку —
Довезу. И ма́льца с ней.
 
 
Ну, пока! Не опоздать бы…
Погоди, постой ты, дед:
Жду тебя к себе на свадьбу,
Приглашаю, бога нет!..
 

Глава 14

 
Вразброс под солнцем, как дрова,
Лежит селенье Острова.
 
 
Ни крыши целой, ни избы,
Что угол – то дыра.
И ровным счетом – три трубы
На тридцать три двора.
 
 
Встает, медлителен и глух,
Нерадостный рассвет.
На все село один петух —
И тот преклонных лет.
 
 
Поет, как вздумает певень, —
Ослабла голова.
Который час, который день,
Не знают Острова.
 
 
Который век, который год
Течет речушка Царь!
На колокольне в косу бьет
К обедне пономарь.
 
 
Кругом шумят моря хлебов,
Поля большой страны.
Худые крыши Островов
За ними чуть видны.
 
 
Солома преет у ворот.
Повалены плетни.
И курит попусту народ
На бревнышках в тени.
 
 
Строгает что-то ножиком,
Как бубен, лысый дед.
Скоблит…
– Бог помощь, граждане,
Колхозники ай нет?..
 
 
И отвечают медленно,
Недружно мужики.
Один:
– Мы – люди темные…
Другой:
– Мы индюки…
 
 
И подхватила женщина,
Припав к щеке рукой:
– Индусы называемся,
Индусы, дорогой…
 
 
– Выходит, бесколхозные, —
Вздохнул с усмешкой дед. —
Сошлись жуки навозные,
Гудят, а кучи нет…
Косить еще успеется,
На все у бога дни…
 
 
– Ты что строгаешь?
– Дудочки.
– А для чего они?..
 
 
– А дам по дудке каждому,
И дело как-никак.
– А не кулак ты, дедушка?
– А как же не кулак!
 
 
Богатством я, брат, славился
В деревне испокон:
Скота голов четыреста
И кнут пяти сажен.
 
 
Я гостем в каждой был избе, —
Где ужин – там ночлег.
Коня?.. Чего?.. Коня тебе?
Чудак ты, человек!..
 
 
Вот все хозяева сидят.
Продай, коня, сосед…
 
 
– Продать, – оно не штука, брат,
Да вот коня-то нет.
 
 
– А хоть и есть, – вздохнул другой, —
Да конь-то больно дорогой, —
За грудь, за складку вдоль спины,
За вороную масть
Полжизни плачено. Цены
Такой никто не даст.
 
 
– А я как раз продать бы мог,
Да баба встанет поперек.
Что со слезами, что без слез
Толкует об одном:
Идти по крайности в колхоз,
Так со своим конем.
 
 
– Слыхал? – толкает Моргунка
Старик тихонько в бок. —
Эх, уступлю уж я конька,
Тому и быть, сынок.
Идем…
 
 
Старик заторопил
И Моргунка провел
В худой, без сошек и стропил,
С собачью будку, двор.
 
 
Там конь, не вскинув головы,
Стоял, как на мели.
И был он бел до синевы
И слеп, хоть глаз коли.
 
 
Толкает дед его рукой,
Глядит со стороны:
– Эх, конь! Царевой масти конь!
Ему, брат, нет цены.
 
 
И сам носился петушком:
– А? Что? Плохой конек?..
– Нет, лучше век ходить пешком.
– Ну, сам гляди, сынок.
Таков и конь, каков купец.
Соседи, чем не конь?
 
 
– Понятно, конь. Не жеребец.
– Ну, что там! Конь – огонь!..
Как побежит – земля дрожит,
Как упадет – три дня лежит,
И ни вожжа тогда, ни кнут
Ему не вставят ног…
 
 
– Да, вот как люди здесь живут, —
Причмокнул Моргунок.
 
 
– Сынок! Ты вот чего скажи, —
Опять пустился дед. —
А чем плохая наша жизнь?
По-мойму – лучше нет.
 
 
Земля в длину и в ширину —
Кругом своя.
Посеешь бубочку одну,
И та – твоя.
 
 
И никого не спрашивай,
Себя лишь уважай.
Косить пошел – покашивай.
Поехал – поезжай…
 
 
– Живете не богато вы, —
Смутился Моргунок.
– А счастье не в богачестве.
Зачем оно, сынок?
 
 
Нам бы хлебушка кусок,
Да водицы голоток,
Да изба с потолком,
Да старуха под боком.
 
 
– Верно.
– Правильно.
– Привычка…
Вот прохожий баял тож:
Отчего ты, дескать, птичка,
Хлебных зерен не клюешь?
 
 
В том как раз и закавычка —
От природы, людям зло.
Отвечает будто птичка:
Жить, мол, в клетке тяжело.
 
 
– Кабы больше было воли,
Хочешь – здесь ты, хочешь – там…
– Кабы жалованье, что ли,
Положили мужикам.
 
 
– Кабы нам душа одна бы…
– Кабы жить нам не вразлад…
– Кабы если бы не бабы,
Бабы слушать не хотят!..
 
 
– Ты про баб молчи, пустыня,
Сами скажем про свое.
Вот хожу с грудьми пустыми
За хорошее житье.
 
 
У людей, людей – пшеничка
Наклонилась по ветру.
А у нелюдей солома
Раскидалась по двору.
 
 
У людей, людей – ребятки
День гуляют на площадке,
За столом за общим в ряд,
Как горлачики, сидят.
 
 
А мои живут на свете
Хуже сивых поросят.
Невиновны мои дети —
Ихний батька виноват!
 
 
Погляжу на ту картину,
Как сидишь ты день-деньской,
Плюну, кину-запокину,
Убегу – и черт с тобой!..
 
 
Глядит, растерян и смущен,
Никита Моргунок.
Что скажет он?
Что понял он
За долгий путь и срок?..
 
 
– Ну вот, – снял шапку Моргунок, —
Понятно – жесткий год.
Все, братцы, вдоль и поперек,
Крест-накрест все идет.
 
 
И ваша жизнь – не жизнь, друзья,
Одна тоска и боль.
Гляжу на вас: так жить нельзя.
Решаться надо, что ль…
 
 
А что касается меня,
Возьмите то в расчет:
Поскольку я лишен коня, —
Ни взад мне, ни вперед.
 
 
Осиротил меня злодей,
Под самый корень ссек.
А конь был – нет таких коней!
Не конь, а человек.
 
 
Бывало, корочку из рук,
Как со стола, возьмет.
В ночном – чуть что – затихнет вдруг,
Как спросит: кто идет?
 
 
Прилечь на землю не могу.
Ни сна, ни дремы мне.
Вот будто ходит по лугу,
Ступает в стороне.
 
 
Как будто слышу стук копыт,
Вздыхает конь живой.
Трава росяная скрипит,
И пахнет той травой…
 
 
И стихли все… И Моргунок
Вдруг смолк понуро сам,
И смятой шапкой проволок
Неспешно по глазам…
 
 
Молчит на бревнышках народ,
Все сказаны слова.
Берет старик две дудки в рот,
Чуть набок голова.
 
 
Поймали пальцы нужный лад,
И тонкий звук потек:
«Пойду, пойду в зеленый сад,
Сорву я орешок».
 
 
Поет старик об орешке,
Играет оберучь.
Висит на ветхом пояске
Мужицкий медный ключ.
 
 
Ползет рубаха с плеч долой,
На ней заплатки сплошь.
А в песне – «парень удалой,
Куда меня ведешь!..».
 
 
Ту песню про зеленый сад,
Про желтый орешок
Слыхал лет двадцать пять назад
От деда Моргунок.
 
 
– Ну, что ж, пора. Сижу я тут
Без барышей полдня.
А там телега и хомут
И сбруя у меня.
 

Глава 15

 
Из всех излюбленных работ
Любил Никита обмолот.
И где и кто молотит, – мог
Узнать по стуку Моргунок.
 
 
У богачей да у попов
Ходили в дюжину цепов.
И все цепы колотят в лад
И соблюдают счет.
И на току – что полк солдат
Под музыку пройдет.
 
 
А сам Никита Моргунок
Вдвоем с женой ходил на ток.
 
 
До ночи хлеб свой выбивал
Не разгибая рук.
И, как калека, колдыбал
Хромой унылый стук.
 
 
Но любо было Моргунку,
Повесив теплый цеп,
Сидеть и веять на току
Набитый за день хлеб.
 
 
Кидай по горсточке одной
Навстречу ветерку,
И полумесяц золотой
Ложится на току.
 
 
Кидал бы так за возом воз
До нового утра,
И полумесяц все бы рос
И рос бы, как гора…
 
 
По стуку трактора на ток
Пришел Никита Моргунок.
 
 
Дрожит под пятками земля,
Стук, ветер, вой и свист,
И наклонился у руля
Тот самый тракторист.
 
 
А пыль, а дым несет в глаза,
И все зашлось в ушах.
Ни поздороваться нельзя,
Ни подойти на шаг.
 
 
Легка солома, колос чист,
Зерно шумит, как град.
– Снимай пиджак да становись,
Чего стесняться, брат!..
 
 
– А, дай! – Разделся Моргунок,
Рогатки в руки взял,
Покрылся ношей, поволок,
Знай наших! – доказал.
 
 
– Да я ж!.. Да господи спаси,
Да боже сохрани!..
Скажи – коси, скажи – носи,
Скажи – ворочай пни!..
Да я ж не лодырь, не злодей,
Да я ж не хуже всех людей.
 
 
Как хватит, хватит Моргунок,
Как навернет рогатками…
Сопит, хрипит, до нитки взмок,
Колотье под лопатками.
 
 
Солома – валом. Спасу нет.
Но вскоре из ворот
Мужчина Моргунковых лет
На выручку идет.
 
 
Тверд на ногах, что в землю врыт,
По голосу – добряк.
«А ты вот этак, говорит,
Ты, говорит, вот так!..»
 
 
И, ношу взяв с бобыльский воз,
Он! – смотрит Моргунок —
Подсел, не крякнул и понес.
Раз! – и взмахнул на стог.
 
 
И, отряхнув с накидки ость,
Радушно говорит:
– Пойдем-ка мы отсюда, гость,
Охота покурить.
 
 
– А председатель как у вас,
Позволит он уйти?..
– А председатель я как раз,
Со мной, брат, не шути.
 
 
Держи табак. Бери, бери,
Верти своей рукой.
Устал, брат?.. Ну-ка, говори,
Откуда, кто такой?..
Издалека?
– Издалека.
От Ельни…
– В добрый час.
 
 
Сидят в тени два мужика,
Толкуют в первый раз.
 
 
Развеял ветер и унес
Махорочный дымок…
– Ну что ж, взгляни на наш колхоз,
Товарищ Моргунок.
 
 
Все разом показать готов,
Усадьба велика.
Ведет Андрей Ильич Фролов
Под ручку Моргунка.
 
 
Ведет, ведет на новый двор, —
Он светел и смолист.
И бревна старые в забор
Меж новых улеглись.
 
 
В загон к скоту идет Фролов
С Никитою вдвоем
И гладит, хвалит всех коров,
Как на дворе своем.
 
 
Любую ногу подает
Ему в конюшне конь.
Теленок зеркальце сует
В хозяйскую ладонь.
 
 
Идут вперед, идут назад,
И видит Моргунок:
 
 
Взбегает малолетний сад
Рядами на припек.
 
 
Вдоль по усадьбе до ворот
Проходит гость, глядит.
Кол вбит, – попробует, качнет:
Всерьез ли в землю вбит.
 
 
Но все – не в шутку, все – всерьез.
Для жизни – в самый прок.
Один-единственный вопрос
Имеет Моргунок:
 
 
– Я полагаю, спору нет,
Вам все ж видней, партейному:
Скажите мне, на сколько лет
Такая жизнь затеяна?..
 
 
– А вот, товарищ Моргунок,
Ударят на обед,
Прикину, подведу итог —
И дам тебе ответ.
 
 
А заодно теперь позволь
Позвать тебя на хлеб да соль.
 

Глава 16

 
– Мой дед родной – Мирон Фролов —
Нас, молодых, бодрей.
Шестнадцать пережил попов
И четырех царей.
 
 
Мы, как подлесок, все под ним
Росли один перед другим.
 
 
И, приподнявшись от земли,
Все кланялись ему.
И шли в заводы, в шахты шли,
В солдаты и в тюрьму.
 
 
Шли, заполняли белый свет —
Жить не при чем в семье.
Брели, – и где нас только нет,
Фроловых, на земле!
 
 
Живут в Москве, и под Москвой,
В Сибири от годов.
Есть машинист, есть летчик свой,
Профессор есть Фролов.
 
 
Есть агроном, есть командир,
Писатель даже есть один.
 
 
И все – один перед другим, —
Хоть на меня смотри,
Росли под дедом под своим,
В него – богатыри.
 
 
Шесть ран принес с гражданской я,
Шесть дырок, друг родной.
Когда б силенка не моя, —
Хватило бы одной.
 
 
По всем законам – инвалид,
Не плуг бы мне – костыль…
А после здесь уж был я бит,
Добро, что богатырь.
 
 
Делил луга, взимал налог
И землю нарезал.
И свято линию берег,
Что Ленин указал.
 
 
Записки мне тогда под дверь
Подсовывал Грачев:
«Земли себе сажень отмерь
И доски заготовь».
 
 
Фроловы были силачи,
Грачевы были богачи.
 
 
Грачевы – в лавку торговать,
Фроловы – сваи загонять.
 
 
Грачевы – сало под замок,
Фроловы – зубы на полок.
 
 
Мой враг до гроба и палач,
Вот в этот день и час,
Где ты на свете, Степка Грач,
И весь твой подлый класс?!
 
 
И в смертный срок мой воспомню я,
Как к милости твоей
Просить ходила мать моя
Картошек для детей;
 
 
Как побирушкой робко шла
По дворне по твоей,
Полкан Иванычем звала
Собаку у дверей…
 
 
Да я и не про то теперь…
За землю мстил Грачев.
Земли, так и писал, отмерь
И доски заготовь.
 
 
Подстерегли меня они
В ночь под успеньев день —
Грачевы, целый взвод родни
Из разных деревень.
 
 
Жилье далеко в стороне,
Ночь, ветки – по глазам.
И только палочка при мне, —
Для сына вырезал.
 
 
И первый крикнул Степка Грач:
– Стой тут. И – руки вверх!
Не лезь в карман, не будь горяч, —
Засох твой револьвер.
 
 
Сдавай бумаги, говорят,
Давай, отчитывайся, брат!
 
 
Стою. А все они с дубьем,
Я против банды слаб.
Ну, шли б втроем, ну, вчетвером,
Ну, впятером хотя б…
 
 
Лощинка, лес стоит немой,
Тишь-тишина вокруг.
Кричать? – Кричать характер мой
Не позволяет, друг.
 
 
А тени сходятся тесней,
Минута настает.
И тех, которые пьяней,
Пускают наперед.
 
 
Троих я сбил. А сзади – раз!
И полетел картуз…
И только помню, как сейчас,
За голову держусь.
 
 
Лежу лицом в сырой траве,
И звон далекий в голове.
 
 
И Грач толкает сыновей:
– Скорей! Грех, господи… Скорей!..
 
 
Да помню, точно сквозь туман,
Прощался я: «Сынок!..
Прости, что палочку сломал,
Подарок не сберег.
 
 
Прощай, сынок. Расти большой.
Живи, сынок, учись,
И стой, родной, как батька твой,
За нашу власть и жизнь!..»
 
 
Потом с полночи до утра
Я полз домой, как мог.
От той лощинки до двора
Кровавый след волок.
 
 
К крыльцу отцовскому приполз,
И не забуду я,
Как старый наш фроловский пес
Залаял на меня!
 
 
Хочу позвать: «Валет! Валет!..»
Не слушается рот.
…Ты говоришь, на сколько лет
Такая жизнь пойдет?..
 
 
Так вот даю тебе ответ
Открытый и сердечный:
Сначала только на пять лет.
– А там?..
– А там – на десять лет.
– А там?..
– А там – на двадцать лет.
– А там?..
– А там – навечно.
– И это твердо, значит?
– Да.
– Навечно, значит?
– Навсегда!..
 
 
Эх, друг родной, сказать любя,
Без толку носит черт тебя!..
Да я б на месте на твоем,
Товарищ Моргунок, —
Да отпусти меня райком —
Я б целый свет прошел пешком,
По всей Европе прямиком,
Прополз бы я, проник тайком,
Без тропок и дорог.
И правду всю рабочий класс
С моих узнал бы слов:
 
 
Какая жизнь теперь у нас,
Как я живу, Фролов.
И где б не мог сказать речей,
Я стал бы песню петь:
«Душите, братья, палачей,
Довольно вам терпеть!»
 
 
И шел бы я, и делал я
Великие дела.
И эта проповедь моя
Людей бы в бой вела.
И если будет суждено
На баррикадах пасть,
В какой земле – мне все равно, —
За нашу б только власть.
 
 
И где б я, мертвый, ни лежал,
Товарищ Моргунок,
Родному сыну завещал:
Иди вперед, сынок.
 
 
Иди, сынок. Расти большой.
Живи, сынок, учись.
И стой, родной, как батька твой,
За нашу власть и жизнь!
 

Глава 17

 
Ходит сторож, носит грозно
Дулом книзу ружьецо.
Ночью на земле колхозной
Сторож – главное лицо.
 
 
Осторожно, однотонно
У столба отбил часы.
Ночь давно. Армяк суконный
Тяжелеет от росы.
 
 
И по звездам знает сторож, —
По приметам, как всегда, —
Тень двойная станет скоро
Проходить туда-сюда.
 
 
Молодым – любовь да счастье,
На поре невеста-дочь.
По двору Васек и Настя
Провожаются всю ночь.
 
 
Проведет он до порога:
– Ну, прощай, стучись домой.
– Нет, и я тебя немного
Провожу, хороший мой.
 
 
И доводит до окошка:
– Ну, прощай, хороший мой.
– Дай же я тебя немножко
Провожу теперь домой.
 
 
Дело близится к рассвету,
Ночь свежеет – не беда!
– Дай же я тебя за это…
– Дай же я тебя тогда…
 
 
Под мостом курлычет речка,
Днем неслышная совсем.
На остывшее крылечко
Отдохнуть старик присел.
 
 
Свесил голову, как птица,
Ружьецо стоит у ног.
 
 
– Что-то, брат, и мне не спится. —
Смотрит сторож – Моргунок.
– Ну, садись. А мне привычно.
Тем и должность хороша, —
Обо всем на белом свете
Можно думать не спеша:
 
 
О земле, о бывшем боге,
О скитаниях людей,
О твоей хотя б дороге,
О Муравии твоей.
 
 
Люди, люди, человеки,
Сколько с вами маяты!
Вот и в нашей был деревне
Дед один, такой, как ты.
 
 
Посох вырезал дубовый,
Сто рублей в пиджак зашил.
В лавру, в Киев снарядился:
– Поклонюсь, покамест жив.
 
 
И стыдили, и грозили…
«Все стерплю, терпел Исус.
Может, я один в России
Верен богу остаюсь».
 
 
«Ладно. Шествуй-путешествуй, —
Говорит ему Фролов, —
А вернешься жив-здоров,
Все как есть расскажешь честно
Про святых и про попов».
 
 
И пошел паломник в лавру.
Пешим верстам долог счет.
Мы вот здесь сидим с тобою,
Говорим, а он идет…
 
 
А дорог на свете много,
Пролегли и впрямь и вкось.
Много ходит по дорогам —
И один другому рознь.
 
 
По весне в газете было, —
Может, сам слыхал о том, —
Как идет к границе нашей
Человек один пешком.
 
 
Он идет, работы нету,
Без куска его семья.
На войне он окалечен,
Оконтужен, как вот я.
 
 
По лесам идет, по тропам,
По долинам древних рек.
Через всю идет Европу,
Как из плена человек.
 
 
Он идет. Поля пустые.
Редко где дымит завод.
Мы вот здесь сидим с тобою,
Говорим, а он идет…
 
 
Слухам верить не пристало,
Но и слух не всякий зрящ.
Говорят, домой с канала
Волокется Степка Грач.
 
 
Он идет и тешит злобу,
Знает, с кем свести расчет,
Днями спит, идет ночами.
Вот сидим, а он идет…
 
 
А смотри-ка, друг прохожий!..
– Вижу, – вздрогнул Моргунок.
На звезду меж звезд похожий,
Плыл на запад огонек.
 
 
С ровным рокотом над ними,
Забирая ввысь, вперед,
Над дорогами земными
Правил в небе самолет.
 
 
– Высоко идет, красиво,
Хорошо, хоть песню пой!
Это тоже, братец, сила,
Тоже сторож наш ночной.
 
 
Он встает. Светло и строго
Утомленное лицо.
Где-то близко у калитки
Тихо звякнуло кольцо.
 
 
И бредет гармонь куда-то.
Только слышится едва:
«В саду мята,
Да не примята,
Да неподкошенная
Трава…»
 

Глава 18

 
Стоят столы кленовые.
Хозяйка, нагружай!
Поспела свадьба новая
Под новый урожай.
 
 
Поспела свадьба новая
Под пироги подовые,
Под свежую баранину,
Под пиво на меду,
Под золотую, раннюю
Антоновку в саду.
 
 
И над крыльцом невестиным,
Как первомайский знак,
Тревожно и торжественно
Похлопывает флаг.
 
 
Притихшая, усталая,
Заголосила старая.
Заголосила, вспомнила
Девичество бездомное,
Колечко обручальное,
Замужество печальное.
 
 
– Лети, лети, ластынька,
Лети за моря.
Прости-прощай, Настенька,
Дочушка моя.
 
 
Лети, сиротливая,
В чужие края.
Живи, будь счастливая,
Кровинка моя.
 
 
Надень бело платьице,
Пройдись по избе.
А что же да не плачется,
Не горько тебе?
 
 
Поплачь, поплачь, Настенька,
Дочушка моя.
Лети, лети, ластынька,
Лети за моря.
 
 
Гармонь, гармонь, бубенчики.
– Тпру, кони! Стой, постой!..
Идет жених застенчивый
Через девичий строй.
 
 
– Эх, Настя, нас обидела,
Кого взяла – не видела:
Общипанного малого,
Кривого, куцепалого.
 
 
А что ж тебя заставило
Выйти замуж за старого,
За старого, отсталого,
Худого, полинялого?
 
 
У твоего миленочка
Худая кобыленочка.
Он не доехал до горы,
Ее заели комары.
 
 
Дверь – настежь. Гости – на порог,
Гармонь. И кто-то враз
В сенях рассыпал, как горох,
Поспешный, дробный пляс.
 
 
И вот за стол кленовый
Идут, идут Фроловы.
 
 
Идут, идут – брат в брата,
Грудь в грудь, плечо в плечо.
 
 
Седьмой, восьмой, девятый,
А там еще! Еще!..
 
 
Стоят середь избы —
Богатыри.
Дубы!
 
 
И – даром, что ли, славятся —
Идут, красой грозя,
Ударницы-красавицы —
Жестокие глаза.
 
 
А впереди – затейная
Аксюта Тимофеевна:
– Где стала я, где села я —
Со мной бригада целая.
 
 
Три раза премированный,
Идет Фролов Иван —
Лошадник патентованный,
До свадьбы чутку пьян.
 
 
Идет торжествен и суров,
Как в светлый день одет,
Ста восемнадцати годов,
Мирон Васильевич Фролов —
Белоголовый дед.
 
 
На свадьбу гостем приглашен,
Где правнуки сидят.
Сам в первый раз женился он
Сто лет тому назад.
 
 
И вот встает Андрей Фролов:
– Деды, позвольте пару слов.
 
 
Деды! В своей усадьбе
И на своей земле,
Когда, на чьей мы свадьбе
Гуляли здесь в селе?
 
 
Не в сытости, не в холе мы
Росли, и, как везде,
Шли замуж поневоле мы,
Женились – по нужде.
 
 
Деды! Своею властью
Мы здесь, семьею всей,
Справляем наше счастье
На свадьбе на своей.
 
 
За пару новобрачную,
За их любовь удачную,
За радость нашу пьем.
За то, что по-хорошему,
По-новому живем!
 
 
И свадьба дружно встала,
Сам сторож речь ведет:
 
 
– За молодых и старых,
За весь честной народ!
За дочь мою, за Настю,
И за дружка ее!
За их совет, за счастье,
За доброе житье!
 
 
А также выпить следует
За нас, за стариков,
И пусть вином заведует
Андрей Ильич Фролов.
 
 
Пускай проводит линию
Он с толком и душой:
Партейным льет по маленькой,
А нам уж – по большой.
 
 
И, видно, в меру каждому
Та линия была, —
Заговорили граждане
Про всякие дела.
 
 
– С тобой, Василий Федорыч,
Кому косить пришлось, —
Одно, Василий Федорыч:
Дух вон и лапти врозь.
 
 
С тобой, Василий Федорыч,
Запросит пить любой.
А я, Василий Федорыч,
Я ж рядом шел с тобой.
 
 
– Чистов, Прокофий Павлович,
Бобыльский бывший сын,
Не жук тебе на палочке,
А честный гражданин!
 
 
– А я стою на страже
Колхозного житья.
Кто скажет, кто докажет,
Что слабый сторож я?
 
 
А сын, читали сами,
На той границе он.
Оружьем и часами
За подвиг награжден.
 
 
Живу, горжусь сынами,
Тобой горжусь, зятек…
Постойте, пьет ли с нами
Товарищ Моргунок?..
 
 
Встает Никита над столом
И утирает бороду.
Один поклон.
Другой поклон —
На ту, на эту сторону.
 
 
– Раз надо, не стою:
Пью. Откровенно пью!..
 
 
– Пей, друг, и ешь досыта,
С людьми гуляй и пей!
 
 
– Да я ж, – кричит Никита, —
Не хуже всех людей!
 
 
– Гуляй с душой открытой,
Как гость среди гостей.
 
 
– Но конь, – кричит Никита, —
Эх, нет таких коней!
 
 
– Забудь, живи счастливо,
Не хуже кони есть!..
 
 
– Горек хлеб! Горько пиво!
Нельзя пить, нельзя есть.
 
 
– Горек мед! – кричат вокруг.
– Горько все! – деды решили.
 
 
Гармонист ударил вдруг…
– Дайте круг!
– Шире круг!
– Расступитесь!
– Шире!
Шире!
 
 
– Эх, дай на свободе
Разойтись сгоряча!..
 
 
Гармонист гармонь разводит
От плеча и до плеча.
 
 
Паренек чечетку точит,
Ходит задом наперед,
То присядет,
То подскочит,
То ладонью, между прочим,
По подметке
Попадет.
И поднесет ладонь к груди:
– Ходи, ходи!
Ходи, ходи!
Не скрывайся в хороводе,
Выходи —
И я с тобой!..
 
 
Гармонист ведет-выводит,
Помогает головой.
 
 
Выходит девочка бедовая,
Раздайся, хоровод!
Платье беленькое, новое
В два пальчика берет.
 
 
– Меня высватать хотели,
Не сумели убедить.
Не охота из артели
Даже замуж выходить.
 
 
А ты кто такой, молодчик? —
Я спрошу молодчика. —
Ты молодчик, да не летчик,
А мне надо летчика.
 
 
У колодца
Вода льется,
Подается по трубе.
Хорошо тебе живется,
Мне не хуже, чем тебе.
 
 
– Раздайся, хоровод:
Тимофеевна идет.
 
 
– Кому девки надоели,
Тот старуху подберет.
 
 
– Ничего про вас худого,
Девочки, не думала.
Отбить парня молодого
Одного надумала.
 
 
Эх, думала,
Подумала,
Веселые дела.
Дунула,
Плюнула,
Другого завела.
 
 
Бабий век —
Сорок лет.
Шестьдесят
Износу нет.
Если смерти не случится,
Проживу еще сто лет.
 
 
Эх, кума,
           кума,
                 кума,
Я сама себе – сама.