Страница:
При сражении манипулярным строем очень многое зависит от твердой уверенности каждого бойца в своих товарищах, в том, что его подразделение будет действовать сплоченно. Чтобы обеспечить эту взаимную уверенность друг в друге, римские воины в собравшемся уже войске приносили особую клятву. В своих центуриях они добровольно клялись друг перед другом, что страх не заставит их ни уйти, ни бежать, что они не покинут строй, разве только чтобы взять или поискать оружие, чтобы поразить врага или спасти согражданина.
Надо сказать и о том, что настоящий военный порядок невозможен был без штабной «бумажной» работы. В римских войсках с очень ранних времен тщательно вели записи жалованья, распределения нарядов, командировок и отпусков. Существовали особые журналы, куда командиры заносили сведения о нравах и поведении отдельных солдат. В каждой центурии имелись писцы, ведавшие всей этой документацией.
Дисциплина и мужество поддерживались среди римских солдат не только страхом жестоких неотвратимых наказаний. Не менее важную роль в обеспечении сознательной дисциплины играла продуманная система поощрений и наград. Здесь мы можем вновь предоставить слово Полибию, который специально обратил внимание и на этот момент. Вот что он пишет:
«Прекрасно также умеют римляне возбуждать отвагу в солдатах. Так, если было какое дело и некоторые солдаты отличились в нем храбростью, консул созывает в собрание все войско и ставит подле себя тех солдат, которым молва приписывает выдающиеся подвиги. Сначала он произносит похвальное слово о заслугах каждого воина отдельно и обо всем, что было в его жизни достойного доброй памяти, затем дарит солдату, ранившему неприятеля копье, солдату, убившему врага и снявшему с него доспехи, дарит чашу, если он пеший, или конскую сбрую, если конный... Однако награды даются не тогда, когда воин ранил нескольких врагов или снял с них доспехи в правильной битве или при взятии города, но тогда только, когда враги ранены или убиты в легкой стычке и вообще при таких обстоятельствах, которые нисколько не обязывали отдельных воинов отваживаться на опасность и в которых солдаты по доброй воле и собственному побуждению шли в дело. Золотым венком консул награждает солдат, которые при взятии города первые взошли на стену. Он отмечает наградами и тех из римлян или союзников, которые в битве прикрыли кого-либо щитом и тем спасли его. Спасенные также награждают своих спасителей... Да и во всю жизнь спасенный чтит своего спасителя как отца и обязан угождать ему во всем как родителю. Такого рода поощрения возбуждают к соревнованию в военной доблести не только свидетелей и очевидцев, но и остающихся дома граждан. Ибо солдаты, удостоенные подобных наград, помимо того, что слава о них идет в лагере и теперь же достигает родины, участвуют в торжественных процессиях со знаками отличия: носить подобные украшения может лишьтот, кого консул наградил ими за доблесть; в домах своих они кладут снятые с неприятелей доспехи на самых видных местах, как памятники и свидетельства своей доблести. При столь внимательном и заботливом отношении к военным наградам не удивительно, если военные предприятия римлян увенчиваются блестящими успехами».
Наградные венки: 1) гражданский венок; 2) осадный венок; 3) крепостной венок; 4) морской венок; 5) венок за взятие вражеского вала
К сказанному Полибием следует добавить, что самыми почетными знаками отличия у римлян считались венки, и в особенности два из них: за спасение товарища в бою и за вызволение из осады своего отряда или войска. Первый делали из дубовых листьев и называли «гражданским». Второй сплетали из простой травы, сорванной на месте осады, и называли «осадным». Он был самой редкой наградой. Известно, что до середины I в. н. э. им были награждены только восемь человек. Кроме перечисленных Полибием наград, в качестве знаков отличия в римской армии использовались особые флажки, ожерелья и браслеты, а также фалеры – особые металлические бляхи с разного рода изображениями. Всадники могли также награждаться серебряными рожками, которые крепились на шлеме.
Римский панцирь с наградными бляхами-фалерами
В Риме всегда было немало отважных воинов, чьи подвиги отмечены были большим количеством боевых наград. Но среди всех этих героев на все времена непревзойденным остался Луций Сикций Дентат, которого за исключительную храбрость прозвали римским Ахиллом. По преданию, он жил в середине V в. до н. э. и за свою жизнь участвовал в ста двадцати сражениях, восемь раз выходил победителем в единоборствах, имел сорок пять шрамов на груди и ни одного на спине, был награжден восемнадцатью копьями, двадцатью пятью фалерами, восмьюдесятью тремя ожерельями, более чем ста шестьюдесятью браслетами, четырнадцатью гражданскими венками, восемью золотыми, тремя венками за то, что первым взошел на стену, и одним осадным венком. Дентат участвовал в девяти триумфах, которых удостаивались полководцы, под чьим командованием он сражался.
Для римских полководцев наивысшей наградой являлся триумф – торжественная процессия в честь выдающейся победы, посвящаемая, как мы говорили в предыдущей главе, богам римского государства. Получить триумф было заветной мечтой каждого римского военачальника. Некоторые из них даже специально ввязывались в войны и сражения, чтобы удостоиться этого высшего отличия. По римским обычаям, триумф мог быть дарован только в случае достойной победы. Это значит, что в ходе сражения должно было быть уничтожено не менее пяти тысяч врагов. Необходимым условием получения триумфа было также то, что просить о нем полководец мог только после полного завершения военных действий. При этом в результате войны должны были быть расширены пределы римского государства. Наградить триумфом мог только сенат. Лишь в исключительных случаях, когда сенат по какой-либо причине отказывал в этой почести, полководец-победитель просил о назначении триумфа народное собрание.
Наградные ожерелья и браслеты
Если римское войско одерживало крупную победу, достойную триумфа, воины провозглашали своего полководца императором. Во времена Республики этот титул не давал никакой дополнительной власти и был только почетным наименованием полководца-победителя. Получив от войска этот титул, военачальник украшал лавровыми венками свои фасции – знаки должностной власти – и отсылал их с послом в сенат с просьбой наградить его триумфом. Если сенат признавал победу действительно значительной, он утверждал за полководцем звание императора, выслушивал его отчет и назначал триумф. Полководец и его войско дожидались сенатского решения за городской чертой Рима: находится в священных границах города вооруженному войску категорически запрещалось.
Если полководец проявил храбрость, оказал на войне важные услуги государству, но при этом одержал победу, не имевшую решающего значения, по постановлению сената его награждали малым триумфом – овацией. Овацию назначали также в тех случаях, когда победа была одержана в необъявленной или междоусобной войне, либо когда война не была еще полностью закончена или вообще прошла без кровопролития. Название «овация» появилось, вероятно, потому, что во время нее приносили в жертву овцу (по-латыни ovis), а не быка, как в большом триумфе. Отличалась овация также тем, что получивший ее победитель въезжал в Рим на коне или входил пешком. Его голову украшал венок из мирта, а не из золота. Одет он был не в особую триумфальную тогу, но в магистратскую тогу, окаймленную пурпуром. Кроме того, полководец шествовал без скипетра и за ним следовало не войско, а сенат. За победы, одержанные на море, командующий флотом, удостаивался морского триумфа, который справлялся так же, как и большой.
Смысл триумфа заключался не только в том, чтобы торжественным шествием, жертвоприношениями и дарами воздать благодарность за победу Юпитеру и другим богам. Триумфальная процессия включала в себя такие элементы, которые наглядно показывали, над каким противником одержана победа, какой добычей обогатилось римское государство, какими подвигами прославились войска и их император. В древности не было ни кино, ни телевидения, но римлянам не меньше, чем современным людям, хотелось воочию представить себе великие события и деяния.
Рисунок с серебряного кубка из Боскореале с изображением триумфа
Как же достигалась эта цель? На этот вопрос можно ответить, прочитав многочисленные описания триумфов, сделанные античными историками. Приведем одно из таких описаний из рассказа греческого историка Аппиана о триумфе по случаю победы римлян над Карфагеном в 201 г. до н. э.
«Все выступают увенчанные венками, впереди идут трубачи и движутся повозки с добычей, проносят башни и изображения взятых городов, картины, изображающие военные события, затем золото исеребро... и другие подобные же ценности и все венки, которыми наградили полководца за доблесть или города, или союзники, или подчиненные ему войска. Затем шли белые быки, а за быками слоны и все вожди и самих карфагенян и их союзников, которые были взяты в плен. Впереди самого полководца шли ликторы, одетые в пурпурные туники, и оркестр кифаристов[8]и флейтистов... Подобным образом выступают другие в строю с пением и приплясыванием... Один из них, в пурпурной до пят одежде, в золотых ожерельях и браслетах, делает различные жесты, вызывая смех, как бы насмехаясь над неприятелем. За ним множество носителей благовоний, а за благовониями – сам полководец на колеснице, пестро расписанной, в венке из золота и драгоценных камней, одетый, по отеческому обычаю, в пурпурную тогу с вотканными в нее золотыми звездами, несет скипетр из слоновой кости и лавровую ветвь, которую римляне всегда считают символом победы. С ним всходят на колесницу мальчики и девушки, а на конях с обеих сторон едут юноши, его родственники. За ним следуют все те, которые во время войны были у него писцами, служителями, оруженосцами. И после них войско, все увенчанное и несущее лавровые ветви; лучшие же воины несут и знаки отличия. Из начальников одних они восхваляют, других осмеивают, а иных порицают; ибо триумф не знает запрета, и все вправе говорить, что только хотят».
Чем богаче были завоеванные Римом страны, тем пышнее справлялись триумфы. Иногда шествие растягивалось на несколько дней – так велика была добыча, которую надо было продемонстрировать согражданам. Триумф Эмилия Павла, полученный за победу над македонским царем Персеем в 167 г. до н. э., продолжался три дня. В первый день, с утра дотемна, на двухстах пятидесяти колесницах везли захваченные у врага статуи, картины, гигантские изваяния. На следующий день по городу проехало множество повозок с самым красивым и дорогим македонским оружием. За повозками с оружием шли три тысячи человек и несли серебряную монету в семистах пятидесяти сосудах, каждый из которых требовал четырех носильщиков. На третий день по улицам двинулись трубачи, играя боевой напев, которым римляне подбадривают себя на поле битвы. За ними вели сто двадцать откормленных быков с вызолоченными рогами. Далее несли сто семьдесят семь сосудов с золотой монетой, драгоценные вазы и прочую золотую утварь. Затем следовала колесница самого побежденного царя с его оружием и царским венцом. За ней вели царских детей в окружении толпы воспитателей и слуг, а позади них шел и сам плененный царь. Далее несли четыреста золотых венков, которые города вручили римскому полководцу по случаю его победы. И только после всего этого выезжал на колеснице сам триумфатор. После одной этой победы в казну внесено было столько денег, что все римские граждане были освобождены от податей.
Из полученной добычи триумфатор, по обычаю, щедро одаривал своих воинов и сограждан, устраивал для народа игры и зрелища. Пленных царей и полководцев, проведя в триумфе, обычно казнили. В ранние времена их умерщвление имело символическое значение – их как бы приносили в жертву богам.
Триумф, таким образом, имел в Риме общегосударственное значение. В центре этого величественного действия был победоносный военачальник. Получить триумф значило навсегда вписать свое имя в историю римского государства. В Риме имена всех полководцев-триумфаторов заносились в особые списки, которые велись на протяжении столетий. Традиция отмечать великие победы триумфальным шествием существовала в Риме более тысячи лет – от Ромула и до 403 г. н. э., когда был отмечен последний триумф. Учитывая все это, понятно, почему римляне никак не могли понять греков, превыше всего ценивших победы на Олимпийских играх.
Военное искусство и доблесть выдающихся полководцев – один из главных источников великих побед Рима. Но не единственный. Ни замыслы полководца, ни оружие, ни боевые построения сами по себе не могут обеспечить успеха на войне. Для этого нужны люди, которые владеют оружием и приемами боя и способны осуществлять замыслы военачальников или даже побеждать, несмотря на их ошибки. Главная задача полководца – правильно выбрать время и место сражения, умело расположить и построить войска, воодушевить их перед боем своей речью. Но в ходе самой битвы от главнокомандующего уже мало что зависело. Не имея ни радиосвязи, ни оптических приборов, он не мог по ходу дела отдавать приказы и непосредственно руководить своими подразделениями. В шуме сражения команда, подаваемая голосом, слышна только на очень небольшом расстоянии. А в манипулярном построении очень важно, чтобы подразделения из заднего ряда выдвинулись вперед в тот самый момент, когда в переднем ряду откроется брешь. Бойцы передних шеренг при этом должны быть абсолютно уверенны, что это выдвижение будет сделано не раньше и не позже, чем необходимо. Отход манипулов передней линии в промежутки между подразделениями второй и третьей линий тоже требовал согласованности, тем более если противник наседал очень активно. Иначе могла возникнуть давка и паника.
Кто же принимал решение и отдавал команду на выдвижение вперед или отход во вторую линию? Ответственность за это, очевидно, лежала на центурионах. Именно они непосредственно в боевых порядках руководили действиями манипулов и центурий. Центурионы римской армии – особая категория командиров. Роль их невозможно переоценить.
Тридцать центурионов – по десять в каждый возрастной разряд – назначались трибунами. Эти назначенные центурионы считались старшими и назывались «передовыми». Они командовали первой центурией в каждом манипуле и манипулом в целом. Старшие центурионы, в свою очередь, избирали младших, которые стояли во главе второй центурии каждого манипула и назывались «замыкающими». Каждый центурион назначал себе помощника, а также выбирал из числа самых лучших воинов знаменосца. Все центурионы легиона различались между собой по рангам. Ранг зависел от возрастного разряда и порядкового номера манипула, а также от места центуриона в манипуле. Соответственно, командир второй центурии в десятом манипуле гастатов считался низшим. Старшим центурионом всего легиона был командир первой центурии первого манипула триариев. Его называли примипилом. Он имел право участвовать в военном совете вместе с старшими офицерами. Со временем сложился порядок последовательного прохождения всех центурионских чинов – от самого младшего до примипила.
Римский центурион
Центурионы считались младшими командирами и получали жалование в два раза выше, чем у простых солдат. Но по возложенным на них обязанностям центурионы соответствовали современным командирам рот или взводов. Они должны были непосредственно в подразделениях поддерживать строгую дисциплину. Символом их дисциплинарной власти был жезл из виноградной лозы. Центурионы нередко пускали его в ход, обрушивая чувствительные удары на нерадивых солдат. В обязанности центурионов входило распределение различных поручений и нарядов, а также обучение новобранцев.
От опытности, выдержки и мужества центурионов очень многое зависело во время боя. Важно было, чтобы они пользовались непререкаемым авторитетом среди рядовых солдат. Поэтому выбору центурионов римляне всегда уделяли самое пристальное внимание. Как пишет Полибий, «от центурионов римляне требуют не столько смелости и отваги, сколько умения командовать, а также стойкости и душевной твердости, дабы они не кидались без нужды на врага и не начинали сражения, но умели бы выдерживать натиск одолевающего противника и оставаться на месте до последнего издыхания». Еще более подробно говорит о качествах, необходимых центуриону, Вегеций: «...в центурионы должен выбираться человек большой физической силы, высокого роста, умеющий ловко и сильно бросать копья и дротики, постигший искусство сражаться мечом или действовать щитом... бдительный, выдержанный, подвижный, более готовый исполнять, что ему прикажут, чем разговаривать об этом, умеющий держать в дисциплине своих товарищей по палатке, побуждать их к военным упражнениям, заботящийся о том, чтобы они были хорошо одеты и обуты, чтобы оружие у них всегда было хорошо вычищено и блестело». Такие же требования предъявлялись и к декурионам – командирам конных подразделений.
Центурионы набирались из людей простого происхождения и назначением на командную должность обязаны были только своим личным качествам. К сожалению, в сочинениях древних историков основное внимание почти всегда уделяется полководцам и очень немногое рассказывается об отдельных центурионах. Крайне редко упоминаются даже их имена. Но эти немногочисленные свидетельства тем более ценны, потому что позволяют представить живой образ людей, составлявших основу римской армии. Чрезвычайно интересное с этой точки зрения свидетельство имеется в «Истории Рима», написанной знаменитым римским историком Титом Ливием.
Как и другие античные историки, Ливий очень часто вводит в свое повествование речи исторических персонажей. Все эти речи, разумеется, сочинялись самим автором и отделывались по всем правилам ораторского искусства. Речи нужны были прежде всего для того, чтобы ярко изобразить характеры деятелей прошлого, оживить рассказ о событиях, предложить читателю различные точки зрения на них. Одну из таких вымышленных речей произносит в «Истории» Ливия старый заслуженный центурион по имени Спурий Лигустин. Поводом для его выступления стали действия военных трибунов, проводивших в 171 г. до н. э. набор легионов для войны против Персея, царя Македонии. Трибуны обидели многих центурионов-ветеранов тем, что назначили их на должности ниже тех, какие они занимали в прежних походах. Возник спор, который был передан на рассмотрение народного собрания. От лица центурионов к народу обратился Спурий Лигустин и сказал: «Я, граждане, Спурий Лигустин, родом сабинянин. Отец оставил мне югер[9] земли и маленькую хижину, где я родился, вырос и живу доныне. Едва я вошел в года, отец женил меня на дочери своего брата, которая не принесла с собой никакого приданого, кроме прямоты, целомудрия и плодовитости, вполне достаточной даже для богатого дома. У нас шесть сыновей и две дочери, обе уже замужем. Четыре сына носят тоги взрослых, двое носят еще детские одеяния. На военную службу я был призван впервые в консульство Публия Сульпиция и Гая Аврелия [200 г. до н. э.]. В войске, направленном в Македонию, два года воевал я простым солдатом против царя Филиппа. На третий год [командующий] Тит Фламинин назначил меня за доблесть центурионом десятого манипула гастатов. После победы над Филиппом и македонянами нас привезли в Италию и распустили по домам, но я тотчас как доброволец отправился с консулом Марком Порцием в Испанию [195 г. до н. э.]. Из всех нынешних полководцев лучше всех умел он заметить и оценить доблесть... Этот победоносный военачальник оценил меня по достоинству и назначил центурионом в первую центурию первого манипула гастатов. В третий раз я вступил, снова добровольцем, в войско, посланное против этолийцев и царя Антиоха [191 г. до н. э.]. Маний Ацилий поставил меня командовать первой центурией принципов. Прогнали мы Антиоха, покорили этолийцев и возвратились в Италию; после этого дважды служил я в легионах, воевавших по одному году. Затем дважды сражался в Испании – один раз при Квинте Фульвии Флакке, другой раз – при преторе Тиберии Гракхе [181 и 180 гг. до н. э.]. Флакк привез меня в Рим в числе тех, кого за доблесть взял с собой из провинции для празднования триумфа. Тиберий Гракх сам позвал меня в свое войско. За несколько лет я четыре раза был центурионом-примипилом, получил от полководцев тридцать четыре награды за храбрость и шесть венков за спасение сограждан. Двадцать два года нес я военную службу и мне больше пятидесяти лет. И если бы даже не отслужил я положенного срока, если бы не полагался мне отдых по возрасту, и тогда следовало бы освободить меня от службы потому, что вместо себя я могу дать вам четырех солдат. Пусть сказанное мною оправдает меня в ваших глазах; что до меня, то сам я никогда не откажусь служить, если военачальник сочтет меня подходящим воином. И пусть военные трибуны своею властью определят, какого звания я достоин; я же постараюсь, чтобы никто в войске не превзошел меня доблестью; так я поступал всегда, свидетели тому – мои полководцы и товарищи по службе».
Как мы видим, речь эта является своеобразной «автобиографией» заслуженного воина, прошедшего все ступени службы. Трудно сказать, какие факты в ней достоверны, а какие придуманы историком. Но Ливию, вне всякого сомнения, удалось замечательно передать образ мыслей типичного римского центуриона, одного из тех, на ком держалась римская армия и на кого всегда могли положиться военачальники. Мужество, чувство долга, честолюбие, преданность государству и полководцу – вот отличительные черты этих людей. Военная служба давала им возможность прокормить семью, вырастить детей и в то же время приобрести почет и уважение в обществе.
Однако, как бы ни важна была роль центурионов и высших начальников, в конечном счете римская армия выигрывала сражения потому что римский легионер был лучшим солдатом. Благодаря дисциплине и выучке он в полной мере обладал главной солдатской доблестью – умением твердо держать свое место в строю перед лицом любой смертельной опасности и повиноваться приказам. В этом римский солдат не уступал прославленным спартанцам. Но самое важное его качество заключалось все же в другом – римскому легионеру не было равных в способности трудиться, выполнять тяжелую, но очень нужную солдатскую работу.
В походе римский воин, по словам одного древнего историка, мало чем отличался от навьюченного мула. С конца II в. до н. э. в Риме даже вошло в поговорку выражение «мул Мария» – так называли выносливого и трудолюбивого человека. Выражение произошло от имени полководца Гая Мария, который заставлял своих солдат совершать длинные переходы и нести на себе всю свою поклажу. Каждый легионер во время походного марша нес на себе около сорока килограммов груза. Обычный же дневной переход равнялся приблизительно 30 км, но мог достигать 50 км и более. Помимо вооружения, переносимая солдатом кладь включала личные вещи, уложенные в кожаный мешок, заступ, топор, веревки, ремни, цепи, корзину, серп, котелок для варки пищи, а также колья для укрепления лагеря. Кроме того, в этот набор входил запас пищи на несколько дней (немолотое зерно и вяленое мясо). У каждого солдата была также фляга с специальным напитком, который назывался поска – смесь воды и уксуса, хорошо утолявшая жажду. Поклажу переносили на деревянном шесте. Такая нагрузка римского пехотинца особенно бросалась в глаза грекам, которые считали едва возможным нести в походе даже свое тяжелое вооружение и часто использовали для его переноски оруженосцев. Выносливость и закалка солдат позволяли римскому войску обходиться без громоздких обозов и быстро передвигаться в походном строю.
Способ переноски поклажи легионером
В походе римляне неукоснительно соблюдали еще один обычай. Каждый вечер, несмотря на усталость, независимо от погоды и удаленности врага, римское войско устраивало укрепленный лагерь. Греки, чтобы избежать лишних трудов, обычно выискивали для лагеря места, защищенные самой природой. Римляне же всегда действовали по строгому порядку. Для устройства лагеря им было достаточно участка открытой местности примерно 800 на 800 метров, желательно на возвышенности и с выходом к источнику воды. В конце дневного перехода один из трибунов и несколько центурионов отправлялись вперед, чтобы выбрать и разметить место для лагеря. В центре будущего лагеря, там, где должна быть расположена палатка командующего, ставили белый флажок. По отношению к этой точке с помощью цветных флагов помечали все остальные части лагеря: пересекавшие его улицы, лагерную площадь, ворота, места для палаток командиров, подразделений легионов и союзников, загоны для скота, линии вала и рва. К моменту прибытия основной массы войска местность уже была размечена.
Надо сказать и о том, что настоящий военный порядок невозможен был без штабной «бумажной» работы. В римских войсках с очень ранних времен тщательно вели записи жалованья, распределения нарядов, командировок и отпусков. Существовали особые журналы, куда командиры заносили сведения о нравах и поведении отдельных солдат. В каждой центурии имелись писцы, ведавшие всей этой документацией.
Дисциплина и мужество поддерживались среди римских солдат не только страхом жестоких неотвратимых наказаний. Не менее важную роль в обеспечении сознательной дисциплины играла продуманная система поощрений и наград. Здесь мы можем вновь предоставить слово Полибию, который специально обратил внимание и на этот момент. Вот что он пишет:
«Прекрасно также умеют римляне возбуждать отвагу в солдатах. Так, если было какое дело и некоторые солдаты отличились в нем храбростью, консул созывает в собрание все войско и ставит подле себя тех солдат, которым молва приписывает выдающиеся подвиги. Сначала он произносит похвальное слово о заслугах каждого воина отдельно и обо всем, что было в его жизни достойного доброй памяти, затем дарит солдату, ранившему неприятеля копье, солдату, убившему врага и снявшему с него доспехи, дарит чашу, если он пеший, или конскую сбрую, если конный... Однако награды даются не тогда, когда воин ранил нескольких врагов или снял с них доспехи в правильной битве или при взятии города, но тогда только, когда враги ранены или убиты в легкой стычке и вообще при таких обстоятельствах, которые нисколько не обязывали отдельных воинов отваживаться на опасность и в которых солдаты по доброй воле и собственному побуждению шли в дело. Золотым венком консул награждает солдат, которые при взятии города первые взошли на стену. Он отмечает наградами и тех из римлян или союзников, которые в битве прикрыли кого-либо щитом и тем спасли его. Спасенные также награждают своих спасителей... Да и во всю жизнь спасенный чтит своего спасителя как отца и обязан угождать ему во всем как родителю. Такого рода поощрения возбуждают к соревнованию в военной доблести не только свидетелей и очевидцев, но и остающихся дома граждан. Ибо солдаты, удостоенные подобных наград, помимо того, что слава о них идет в лагере и теперь же достигает родины, участвуют в торжественных процессиях со знаками отличия: носить подобные украшения может лишьтот, кого консул наградил ими за доблесть; в домах своих они кладут снятые с неприятелей доспехи на самых видных местах, как памятники и свидетельства своей доблести. При столь внимательном и заботливом отношении к военным наградам не удивительно, если военные предприятия римлян увенчиваются блестящими успехами».
К сказанному Полибием следует добавить, что самыми почетными знаками отличия у римлян считались венки, и в особенности два из них: за спасение товарища в бою и за вызволение из осады своего отряда или войска. Первый делали из дубовых листьев и называли «гражданским». Второй сплетали из простой травы, сорванной на месте осады, и называли «осадным». Он был самой редкой наградой. Известно, что до середины I в. н. э. им были награждены только восемь человек. Кроме перечисленных Полибием наград, в качестве знаков отличия в римской армии использовались особые флажки, ожерелья и браслеты, а также фалеры – особые металлические бляхи с разного рода изображениями. Всадники могли также награждаться серебряными рожками, которые крепились на шлеме.
В Риме всегда было немало отважных воинов, чьи подвиги отмечены были большим количеством боевых наград. Но среди всех этих героев на все времена непревзойденным остался Луций Сикций Дентат, которого за исключительную храбрость прозвали римским Ахиллом. По преданию, он жил в середине V в. до н. э. и за свою жизнь участвовал в ста двадцати сражениях, восемь раз выходил победителем в единоборствах, имел сорок пять шрамов на груди и ни одного на спине, был награжден восемнадцатью копьями, двадцатью пятью фалерами, восмьюдесятью тремя ожерельями, более чем ста шестьюдесятью браслетами, четырнадцатью гражданскими венками, восемью золотыми, тремя венками за то, что первым взошел на стену, и одним осадным венком. Дентат участвовал в девяти триумфах, которых удостаивались полководцы, под чьим командованием он сражался.
Для римских полководцев наивысшей наградой являлся триумф – торжественная процессия в честь выдающейся победы, посвящаемая, как мы говорили в предыдущей главе, богам римского государства. Получить триумф было заветной мечтой каждого римского военачальника. Некоторые из них даже специально ввязывались в войны и сражения, чтобы удостоиться этого высшего отличия. По римским обычаям, триумф мог быть дарован только в случае достойной победы. Это значит, что в ходе сражения должно было быть уничтожено не менее пяти тысяч врагов. Необходимым условием получения триумфа было также то, что просить о нем полководец мог только после полного завершения военных действий. При этом в результате войны должны были быть расширены пределы римского государства. Наградить триумфом мог только сенат. Лишь в исключительных случаях, когда сенат по какой-либо причине отказывал в этой почести, полководец-победитель просил о назначении триумфа народное собрание.
Если римское войско одерживало крупную победу, достойную триумфа, воины провозглашали своего полководца императором. Во времена Республики этот титул не давал никакой дополнительной власти и был только почетным наименованием полководца-победителя. Получив от войска этот титул, военачальник украшал лавровыми венками свои фасции – знаки должностной власти – и отсылал их с послом в сенат с просьбой наградить его триумфом. Если сенат признавал победу действительно значительной, он утверждал за полководцем звание императора, выслушивал его отчет и назначал триумф. Полководец и его войско дожидались сенатского решения за городской чертой Рима: находится в священных границах города вооруженному войску категорически запрещалось.
Если полководец проявил храбрость, оказал на войне важные услуги государству, но при этом одержал победу, не имевшую решающего значения, по постановлению сената его награждали малым триумфом – овацией. Овацию назначали также в тех случаях, когда победа была одержана в необъявленной или междоусобной войне, либо когда война не была еще полностью закончена или вообще прошла без кровопролития. Название «овация» появилось, вероятно, потому, что во время нее приносили в жертву овцу (по-латыни ovis), а не быка, как в большом триумфе. Отличалась овация также тем, что получивший ее победитель въезжал в Рим на коне или входил пешком. Его голову украшал венок из мирта, а не из золота. Одет он был не в особую триумфальную тогу, но в магистратскую тогу, окаймленную пурпуром. Кроме того, полководец шествовал без скипетра и за ним следовало не войско, а сенат. За победы, одержанные на море, командующий флотом, удостаивался морского триумфа, который справлялся так же, как и большой.
Смысл триумфа заключался не только в том, чтобы торжественным шествием, жертвоприношениями и дарами воздать благодарность за победу Юпитеру и другим богам. Триумфальная процессия включала в себя такие элементы, которые наглядно показывали, над каким противником одержана победа, какой добычей обогатилось римское государство, какими подвигами прославились войска и их император. В древности не было ни кино, ни телевидения, но римлянам не меньше, чем современным людям, хотелось воочию представить себе великие события и деяния.
Как же достигалась эта цель? На этот вопрос можно ответить, прочитав многочисленные описания триумфов, сделанные античными историками. Приведем одно из таких описаний из рассказа греческого историка Аппиана о триумфе по случаю победы римлян над Карфагеном в 201 г. до н. э.
«Все выступают увенчанные венками, впереди идут трубачи и движутся повозки с добычей, проносят башни и изображения взятых городов, картины, изображающие военные события, затем золото исеребро... и другие подобные же ценности и все венки, которыми наградили полководца за доблесть или города, или союзники, или подчиненные ему войска. Затем шли белые быки, а за быками слоны и все вожди и самих карфагенян и их союзников, которые были взяты в плен. Впереди самого полководца шли ликторы, одетые в пурпурные туники, и оркестр кифаристов[8]и флейтистов... Подобным образом выступают другие в строю с пением и приплясыванием... Один из них, в пурпурной до пят одежде, в золотых ожерельях и браслетах, делает различные жесты, вызывая смех, как бы насмехаясь над неприятелем. За ним множество носителей благовоний, а за благовониями – сам полководец на колеснице, пестро расписанной, в венке из золота и драгоценных камней, одетый, по отеческому обычаю, в пурпурную тогу с вотканными в нее золотыми звездами, несет скипетр из слоновой кости и лавровую ветвь, которую римляне всегда считают символом победы. С ним всходят на колесницу мальчики и девушки, а на конях с обеих сторон едут юноши, его родственники. За ним следуют все те, которые во время войны были у него писцами, служителями, оруженосцами. И после них войско, все увенчанное и несущее лавровые ветви; лучшие же воины несут и знаки отличия. Из начальников одних они восхваляют, других осмеивают, а иных порицают; ибо триумф не знает запрета, и все вправе говорить, что только хотят».
Чем богаче были завоеванные Римом страны, тем пышнее справлялись триумфы. Иногда шествие растягивалось на несколько дней – так велика была добыча, которую надо было продемонстрировать согражданам. Триумф Эмилия Павла, полученный за победу над македонским царем Персеем в 167 г. до н. э., продолжался три дня. В первый день, с утра дотемна, на двухстах пятидесяти колесницах везли захваченные у врага статуи, картины, гигантские изваяния. На следующий день по городу проехало множество повозок с самым красивым и дорогим македонским оружием. За повозками с оружием шли три тысячи человек и несли серебряную монету в семистах пятидесяти сосудах, каждый из которых требовал четырех носильщиков. На третий день по улицам двинулись трубачи, играя боевой напев, которым римляне подбадривают себя на поле битвы. За ними вели сто двадцать откормленных быков с вызолоченными рогами. Далее несли сто семьдесят семь сосудов с золотой монетой, драгоценные вазы и прочую золотую утварь. Затем следовала колесница самого побежденного царя с его оружием и царским венцом. За ней вели царских детей в окружении толпы воспитателей и слуг, а позади них шел и сам плененный царь. Далее несли четыреста золотых венков, которые города вручили римскому полководцу по случаю его победы. И только после всего этого выезжал на колеснице сам триумфатор. После одной этой победы в казну внесено было столько денег, что все римские граждане были освобождены от податей.
Из полученной добычи триумфатор, по обычаю, щедро одаривал своих воинов и сограждан, устраивал для народа игры и зрелища. Пленных царей и полководцев, проведя в триумфе, обычно казнили. В ранние времена их умерщвление имело символическое значение – их как бы приносили в жертву богам.
Триумф, таким образом, имел в Риме общегосударственное значение. В центре этого величественного действия был победоносный военачальник. Получить триумф значило навсегда вписать свое имя в историю римского государства. В Риме имена всех полководцев-триумфаторов заносились в особые списки, которые велись на протяжении столетий. Традиция отмечать великие победы триумфальным шествием существовала в Риме более тысячи лет – от Ромула и до 403 г. н. э., когда был отмечен последний триумф. Учитывая все это, понятно, почему римляне никак не могли понять греков, превыше всего ценивших победы на Олимпийских играх.
Военное искусство и доблесть выдающихся полководцев – один из главных источников великих побед Рима. Но не единственный. Ни замыслы полководца, ни оружие, ни боевые построения сами по себе не могут обеспечить успеха на войне. Для этого нужны люди, которые владеют оружием и приемами боя и способны осуществлять замыслы военачальников или даже побеждать, несмотря на их ошибки. Главная задача полководца – правильно выбрать время и место сражения, умело расположить и построить войска, воодушевить их перед боем своей речью. Но в ходе самой битвы от главнокомандующего уже мало что зависело. Не имея ни радиосвязи, ни оптических приборов, он не мог по ходу дела отдавать приказы и непосредственно руководить своими подразделениями. В шуме сражения команда, подаваемая голосом, слышна только на очень небольшом расстоянии. А в манипулярном построении очень важно, чтобы подразделения из заднего ряда выдвинулись вперед в тот самый момент, когда в переднем ряду откроется брешь. Бойцы передних шеренг при этом должны быть абсолютно уверенны, что это выдвижение будет сделано не раньше и не позже, чем необходимо. Отход манипулов передней линии в промежутки между подразделениями второй и третьей линий тоже требовал согласованности, тем более если противник наседал очень активно. Иначе могла возникнуть давка и паника.
Кто же принимал решение и отдавал команду на выдвижение вперед или отход во вторую линию? Ответственность за это, очевидно, лежала на центурионах. Именно они непосредственно в боевых порядках руководили действиями манипулов и центурий. Центурионы римской армии – особая категория командиров. Роль их невозможно переоценить.
Тридцать центурионов – по десять в каждый возрастной разряд – назначались трибунами. Эти назначенные центурионы считались старшими и назывались «передовыми». Они командовали первой центурией в каждом манипуле и манипулом в целом. Старшие центурионы, в свою очередь, избирали младших, которые стояли во главе второй центурии каждого манипула и назывались «замыкающими». Каждый центурион назначал себе помощника, а также выбирал из числа самых лучших воинов знаменосца. Все центурионы легиона различались между собой по рангам. Ранг зависел от возрастного разряда и порядкового номера манипула, а также от места центуриона в манипуле. Соответственно, командир второй центурии в десятом манипуле гастатов считался низшим. Старшим центурионом всего легиона был командир первой центурии первого манипула триариев. Его называли примипилом. Он имел право участвовать в военном совете вместе с старшими офицерами. Со временем сложился порядок последовательного прохождения всех центурионских чинов – от самого младшего до примипила.
Центурионы считались младшими командирами и получали жалование в два раза выше, чем у простых солдат. Но по возложенным на них обязанностям центурионы соответствовали современным командирам рот или взводов. Они должны были непосредственно в подразделениях поддерживать строгую дисциплину. Символом их дисциплинарной власти был жезл из виноградной лозы. Центурионы нередко пускали его в ход, обрушивая чувствительные удары на нерадивых солдат. В обязанности центурионов входило распределение различных поручений и нарядов, а также обучение новобранцев.
От опытности, выдержки и мужества центурионов очень многое зависело во время боя. Важно было, чтобы они пользовались непререкаемым авторитетом среди рядовых солдат. Поэтому выбору центурионов римляне всегда уделяли самое пристальное внимание. Как пишет Полибий, «от центурионов римляне требуют не столько смелости и отваги, сколько умения командовать, а также стойкости и душевной твердости, дабы они не кидались без нужды на врага и не начинали сражения, но умели бы выдерживать натиск одолевающего противника и оставаться на месте до последнего издыхания». Еще более подробно говорит о качествах, необходимых центуриону, Вегеций: «...в центурионы должен выбираться человек большой физической силы, высокого роста, умеющий ловко и сильно бросать копья и дротики, постигший искусство сражаться мечом или действовать щитом... бдительный, выдержанный, подвижный, более готовый исполнять, что ему прикажут, чем разговаривать об этом, умеющий держать в дисциплине своих товарищей по палатке, побуждать их к военным упражнениям, заботящийся о том, чтобы они были хорошо одеты и обуты, чтобы оружие у них всегда было хорошо вычищено и блестело». Такие же требования предъявлялись и к декурионам – командирам конных подразделений.
Центурионы набирались из людей простого происхождения и назначением на командную должность обязаны были только своим личным качествам. К сожалению, в сочинениях древних историков основное внимание почти всегда уделяется полководцам и очень немногое рассказывается об отдельных центурионах. Крайне редко упоминаются даже их имена. Но эти немногочисленные свидетельства тем более ценны, потому что позволяют представить живой образ людей, составлявших основу римской армии. Чрезвычайно интересное с этой точки зрения свидетельство имеется в «Истории Рима», написанной знаменитым римским историком Титом Ливием.
Как и другие античные историки, Ливий очень часто вводит в свое повествование речи исторических персонажей. Все эти речи, разумеется, сочинялись самим автором и отделывались по всем правилам ораторского искусства. Речи нужны были прежде всего для того, чтобы ярко изобразить характеры деятелей прошлого, оживить рассказ о событиях, предложить читателю различные точки зрения на них. Одну из таких вымышленных речей произносит в «Истории» Ливия старый заслуженный центурион по имени Спурий Лигустин. Поводом для его выступления стали действия военных трибунов, проводивших в 171 г. до н. э. набор легионов для войны против Персея, царя Македонии. Трибуны обидели многих центурионов-ветеранов тем, что назначили их на должности ниже тех, какие они занимали в прежних походах. Возник спор, который был передан на рассмотрение народного собрания. От лица центурионов к народу обратился Спурий Лигустин и сказал: «Я, граждане, Спурий Лигустин, родом сабинянин. Отец оставил мне югер[9] земли и маленькую хижину, где я родился, вырос и живу доныне. Едва я вошел в года, отец женил меня на дочери своего брата, которая не принесла с собой никакого приданого, кроме прямоты, целомудрия и плодовитости, вполне достаточной даже для богатого дома. У нас шесть сыновей и две дочери, обе уже замужем. Четыре сына носят тоги взрослых, двое носят еще детские одеяния. На военную службу я был призван впервые в консульство Публия Сульпиция и Гая Аврелия [200 г. до н. э.]. В войске, направленном в Македонию, два года воевал я простым солдатом против царя Филиппа. На третий год [командующий] Тит Фламинин назначил меня за доблесть центурионом десятого манипула гастатов. После победы над Филиппом и македонянами нас привезли в Италию и распустили по домам, но я тотчас как доброволец отправился с консулом Марком Порцием в Испанию [195 г. до н. э.]. Из всех нынешних полководцев лучше всех умел он заметить и оценить доблесть... Этот победоносный военачальник оценил меня по достоинству и назначил центурионом в первую центурию первого манипула гастатов. В третий раз я вступил, снова добровольцем, в войско, посланное против этолийцев и царя Антиоха [191 г. до н. э.]. Маний Ацилий поставил меня командовать первой центурией принципов. Прогнали мы Антиоха, покорили этолийцев и возвратились в Италию; после этого дважды служил я в легионах, воевавших по одному году. Затем дважды сражался в Испании – один раз при Квинте Фульвии Флакке, другой раз – при преторе Тиберии Гракхе [181 и 180 гг. до н. э.]. Флакк привез меня в Рим в числе тех, кого за доблесть взял с собой из провинции для празднования триумфа. Тиберий Гракх сам позвал меня в свое войско. За несколько лет я четыре раза был центурионом-примипилом, получил от полководцев тридцать четыре награды за храбрость и шесть венков за спасение сограждан. Двадцать два года нес я военную службу и мне больше пятидесяти лет. И если бы даже не отслужил я положенного срока, если бы не полагался мне отдых по возрасту, и тогда следовало бы освободить меня от службы потому, что вместо себя я могу дать вам четырех солдат. Пусть сказанное мною оправдает меня в ваших глазах; что до меня, то сам я никогда не откажусь служить, если военачальник сочтет меня подходящим воином. И пусть военные трибуны своею властью определят, какого звания я достоин; я же постараюсь, чтобы никто в войске не превзошел меня доблестью; так я поступал всегда, свидетели тому – мои полководцы и товарищи по службе».
Как мы видим, речь эта является своеобразной «автобиографией» заслуженного воина, прошедшего все ступени службы. Трудно сказать, какие факты в ней достоверны, а какие придуманы историком. Но Ливию, вне всякого сомнения, удалось замечательно передать образ мыслей типичного римского центуриона, одного из тех, на ком держалась римская армия и на кого всегда могли положиться военачальники. Мужество, чувство долга, честолюбие, преданность государству и полководцу – вот отличительные черты этих людей. Военная служба давала им возможность прокормить семью, вырастить детей и в то же время приобрести почет и уважение в обществе.
Однако, как бы ни важна была роль центурионов и высших начальников, в конечном счете римская армия выигрывала сражения потому что римский легионер был лучшим солдатом. Благодаря дисциплине и выучке он в полной мере обладал главной солдатской доблестью – умением твердо держать свое место в строю перед лицом любой смертельной опасности и повиноваться приказам. В этом римский солдат не уступал прославленным спартанцам. Но самое важное его качество заключалось все же в другом – римскому легионеру не было равных в способности трудиться, выполнять тяжелую, но очень нужную солдатскую работу.
В походе римский воин, по словам одного древнего историка, мало чем отличался от навьюченного мула. С конца II в. до н. э. в Риме даже вошло в поговорку выражение «мул Мария» – так называли выносливого и трудолюбивого человека. Выражение произошло от имени полководца Гая Мария, который заставлял своих солдат совершать длинные переходы и нести на себе всю свою поклажу. Каждый легионер во время походного марша нес на себе около сорока килограммов груза. Обычный же дневной переход равнялся приблизительно 30 км, но мог достигать 50 км и более. Помимо вооружения, переносимая солдатом кладь включала личные вещи, уложенные в кожаный мешок, заступ, топор, веревки, ремни, цепи, корзину, серп, котелок для варки пищи, а также колья для укрепления лагеря. Кроме того, в этот набор входил запас пищи на несколько дней (немолотое зерно и вяленое мясо). У каждого солдата была также фляга с специальным напитком, который назывался поска – смесь воды и уксуса, хорошо утолявшая жажду. Поклажу переносили на деревянном шесте. Такая нагрузка римского пехотинца особенно бросалась в глаза грекам, которые считали едва возможным нести в походе даже свое тяжелое вооружение и часто использовали для его переноски оруженосцев. Выносливость и закалка солдат позволяли римскому войску обходиться без громоздких обозов и быстро передвигаться в походном строю.
В походе римляне неукоснительно соблюдали еще один обычай. Каждый вечер, несмотря на усталость, независимо от погоды и удаленности врага, римское войско устраивало укрепленный лагерь. Греки, чтобы избежать лишних трудов, обычно выискивали для лагеря места, защищенные самой природой. Римляне же всегда действовали по строгому порядку. Для устройства лагеря им было достаточно участка открытой местности примерно 800 на 800 метров, желательно на возвышенности и с выходом к источнику воды. В конце дневного перехода один из трибунов и несколько центурионов отправлялись вперед, чтобы выбрать и разметить место для лагеря. В центре будущего лагеря, там, где должна быть расположена палатка командующего, ставили белый флажок. По отношению к этой точке с помощью цветных флагов помечали все остальные части лагеря: пересекавшие его улицы, лагерную площадь, ворота, места для палаток командиров, подразделений легионов и союзников, загоны для скота, линии вала и рва. К моменту прибытия основной массы войска местность уже была размечена.