Александра Егорушкина. Настоящая принцесса и Наследство Колдуна

   – Пора, – уронил Богданович. – Сейчас сыграем в фанты. Фонарики ставьте на землю.
   Спорить никто не стал. Богданович знал, как лучше. Он всегда предводительствовал студенческими гуляниями.
   Бармен заложил руки за спину и встал лицом к памятнику, будто советуясь с ним.
   – Подходите по одному, – пригласил он студентов, не оглядываясь. – Потом объясню.
   Заскрипел снег – кто-то решился первым.
   – Хикори-дикори-док, мышь на будильник – скок! – произнес Богданович.
   Ленни Хиршхорн смотрел на свою ладонь, в которой лежал круглый перламутровый циферблат от наручных часов – без стрелок, но с цифрами.
   – Следующий! – скомандовал Богданович и, не оборачиваясь, продолжил: – Тонкая девчонка, белая юбчонка, красный нос, чем длиннее ночи, тем она короче от горючих слез.
   … Инго, король Радингленский, который учился на Магическом факультете под маскировочной фамилией Ларсен, терпеливо ждал своей очереди. Он догадывался, что происходит: наверно, именно так Филин в свое время получил калейдоскоп в мизинец длиной. А может, фарфорового совенка? В отличие от остальных, Инго даже не притопывал от холода, – почему-то не мерз. Через некоторое время Инго перестал вслушиваться в считалки, лимерики и загадки, и вглядываться, кто что получает. Король думал о своем, о радингленском, но тоже смотрел на памятник: на бронзовом блестящем цилиндре доктора лежала пушистая снежная ермолка.
   Студенты приглушенно переговаривались, показывали, кому что выпало. Девушки хихикали и ахали. Выигрыши попадались весьма неожиданные, и самое интересное, что со словами очередного заклинания они порой никак не соотносились, – все эти витые морские ракушки, стеклянные шарики, елочные сосульки, батистовые платочки и прочее и прочее. Или соотносились, но как-то очень причудливо. Но последнее обстоятельство студентов не удивляло.
   Очередь постепенно подходила к концу. Богданович слегка осип. Инго перевел взгляд на витражные окна кунсткамеры, которая закрывалась рано: там горел одинокий огонек. Лампа дежурного мага. Когда-то запирали защитными чарами, но лет тридцать назад, после неприятной истории с Белой Книгой, добавили сигнализацию и охрану. Так надежнее.
   – Жил на свете человек, скрюченные ножки, и гулял он целый век по скрюченной дорожке…
   Глазастая красавица Мэри Глейд сосредоточенно разглядывала старинную серебряную скрепку для бумаг, выполненную в виде змейки.
   Все выпускники теперь смотрели на Инго: оставался только он. Интересно, что выпадет этому вундеркинду: мало того что моложе всех, еще и университетский курс окончил за два года вместо пяти. И выше остальных на голову…
   Богданович, не оборачиваясь, сказал:
   – Колечко-колечко, выйди на крылечко.
   Инго протянул в снежную пустоту руку, сделал шаг вперед и… исчез.
   Кто-то из девушек ойкнул.
   На площади стало очень тихо.
   Даже прохожие, забыв о неписаном магическом этикете, останавливались и тянули шеи, пытаясь понять, что стряслось.
   Богданович резко развернулся.
   – Вот как. – Он поднял брови. Студенты загудели. – Спокойно! Ничего страшного, необычно, но иногда бывает, – беззастенчиво соврал он.
   – Что бывает, мейстер? – журчащим испуганным голоском спросила Мэри.
   – Вот это самое. – Богданович кивнул на то место, где только что стоял рыжий студент в белой теплой куртке. – На всякий случай берем фонарики и встаем в круг. Больше ничего не делаем. Не волнуемся и в обморок не падаем.
   Прохожие наблюдали издалека, но ближе не подходили – знали, что бармен справится своими силами, и все же держались наготове.
   Про круг никто спрашивать не стал – все-таки на последнем, пятом курсе магического факультета уже понятно, что круг нужен не только для пляжного волейбола. Студенты, перешептываясь, послушались. Говорить громко почему-то никто не решался.
   – Пока суд да дело, объясняю, – невозмутимо заговорил Богданович. – То, что каждый из вас получил, – это талисман. Возможно, особой ценности он не имеет…
   Ленни и еще несколько человек, ставшие обладателями камушков, карандашей и прочего, закивали.
   – … и магической силы тоже, но все равно советую вам его беречь – хотя бы до конца года. А еще лучше – вообще в обозримом будущем.
   – Обозримое будущее – это сколько? – не без ехидства поинтересовалась белокурая Люцинда Тиккель, засовывая в карман свечной огарок.
   – Кому как повезет, – пожал плечами Богданович. Потом прислушался. – Тихо!
   Никто не успел понять, что произошло: даже и воздух не шелохнулся, а Инго уже снова стоял там, где только что падали снежинки. На белой теплой куртке и рыжих волосах студента Ларсена почему-то оседала роса, мгновенно превращаясь в ледяные бусины. А в руке Инго держал большое яблоко – металлическое, искусно расписанное эмалью: зеленоватые разводы, пятнышки и даже потемневший бочок. Яблоко прямо-таки светилось в зимней мгле.
   – Ничего себе! – тихо сказал кто-то из свежеиспеченных обладателей талисманов. Но расспросов не последовало. Студент Ларсен не отличался разговорчивостью.
   – Прекрасно, – нарочито будничным тоном сказал Богданович. – Теперь вам осталось только дипломы получить – пятого числа в полдень. Поздравляю, желаю и пойдемте пить глинтвейн.
   Свои подозрения бармен оставил при себе. Захочет, сам расскажет, подумал Богданович, и не ошибся.

* * *

   Во дворце вовсю бурлила жизнь. Вот уже несколько дней в Радинглене царила предновогодняя суета, и в каждом углу кто-то что-то обязательно натирал, мыл, чистил и перетрясал. Особенно старались домовые, которые когда-то были мелкими гоблинами, выведшимися из тараканов – таково оказалось побочное действие мутаборского морока, напущенного на Радинглен. Но после коронации Инго гоблины в одночасье преобразились, и теперь исполнительные и аккуратные домовые терли и чистили с таким же рвением, с каким в бытность свою гоблинами пачкали и пакостили. Главное было – вовремя остановить, чтобы до дыр не протерли, поскольку кое-что от их усердия уже пострадало…
   Домовые сновали повсюду, а под потолком порхали насупленные сильфы, вооруженные тряпками. А там, где мыть было уже нечего, понемногу появлялись новогодние украшения. Лизе то и дело приходилось переходить на степенный шаг в ответ на очередное «Добрый день, Ваше Высочество!». Но помогало это плохо. Комок все равно подступал к горлу. Бегают! Убирают! Красоту наводят… Знали бы они…
   Лиза хотела было отправиться к Филину – конечно, не изливать свои горькие обиды на пажа и дракона, а посоветоваться насчет картины, – и даже приготовилась преодолеть все семьсот тридцать девять ступенек волшебниковой башни, которую он снова занял, когда Инго уехал учиться, однако не успела прошмыгнуть мимо своих покоев, потому что перед ней, как из воздуха, бесшумно возникла горничная. Ее к Лизе приставили совсем недавно, для солидности, но Лиза ее стеснялась, потому что, невзирая на кокетливое имя, Фифи было за семьдесят и она отличалась крайней строгостью по части приличий и этикета. Вот и сейчас Фифи подробно оглядела Лизин короткий серый пуховичок и грязные ботинки и следы на узорчатом ковре с павлинами, но ничего не сказала – а лучше бы сказала, чем так смотреть и губы поджимать.
   – Господин придворный волшебник просил передать Вашему Высочеству записку, – с церемонным реверансом сообщила Фифи.
   Лиза торопливо развернула листок, исписанный знакомым почерком, и почему-то вспомнила ту, самую первую, Филинскую записку, которую ей принесла Жар-Птица. Сердце у Лизы неприятно екнуло. Вдруг и на этот раз тоже что-то стряслось?
   «Лизавета, я поехал встречать фриккен Бубендорф в Пулково, когда вернусь, не знаю».
   Фриккен Амалия из Амберхавена! Что это ей снова в Питере понадобилось? Или в Радинглене? Или ее Инго на Новый год позвал? Правда, когда Амалия помогала распутывать Питер и Радинглен, Лизе она очень понравилась, несмотря на строгость, но… теперешний визит получался очень некстати. Она ведь недавно совсем приезжала, осенью – просто так, в гости! А теперь вдруг опять! А ведь Инго еще, наверно, и Марго пригласил, как в прошлом году. Правда, Бабушка велела всех собрать и вообще бодрится и хорохорится, но неизвестно, что будет завтра… А если Инго Амалию поэтому и пригласил? От этой мысли Лиза несколько приободрилась и постаралась убедить себя, что так оно и есть. Уж волшебники-врачи из Амберхавена наверняка сумеют вылечить Бабушку! Иначе почему бы Амалия прилетела так неожиданно?
   Но ни успокоиться, ни собраться с мыслями Лизе не дали. Фифи настояла, чтобы принцесса переоделась в платье, застегнула у нее на спине штук двадцать крючков, а потом к ее высочеству косяком повалили посетители. По традиции в Радинглене в новогоднюю ночь все сидели по домам, а вот в Первый День начинался настоящий праздник. А праздник, как известно, нужно организовать. Оказывается, королева Таль, пока Лиза честно переписывала контрошку по химии, объявила, что за подготовку к Первому Дню Года отвечает ее высочество. А сама велела не беспокоить.
   Сначала ворвался охваченный паникой главный домовой, чье имя Лиза, конечно же, не помнила, потом прислали записку от Гильдии Фонарщиков, потом церемониальный, на пергаменте с тремя печатями, запрос от гномов… и завертелось. Через какой-нибудь час Лиза совершенно одурела и запуталась. Какое угощение приготовить для приглашенных во дворец? И чем угостить гуляющих горожан? И сколько всего должно быть, чтобы на всех хватило и не слишком много осталось? Сколько фонариков и где развешивать в Верхнем Городе? Подключать ли к этому делу сильфов, которые и королевского указа слушаются неохотно? А если нет, из каких средств доплачивать фонарщикам за дополнительную работу? Из каких средств это вообще принято делать?! И так далее, и тому подобное, и за все она, Лиза, была в ответе, и все посетители ждали ее решений, точно сами ничего сообразить не могли! Хорошо еще, подоспевший Циннамон почуял ее растерянность и немножко помог – деликатно подсказывал, что как делалось в старые времена.
   А когда поток посетителей иссяк, Циннамон с Фифи насели на Лизу насчет новогодних нарядов, потому что в Первый День года принцессе надлежало постоянно переодеваться, – двенадцать раз, по числу месяцев в году, то есть примерно раз в час. Знаменуя собой изобилие и процветание и при этом сияя жизнерадостной улыбкой.
   «Какое из меня изобилие? – мрачно думала Лиза, пока Фифи почтительно рассматривала ее со всех сторон и жаловалась Циннамону на дряхлость и подслеповатость гардеробного Зеркала. – С моей фигурой только изобилие и изображать! И улыбаться по заказу я не умею, у меня от этого щеки болят!»
   Напоследок Циннамон заикнулся про праздничное меню. Поскольку министр двора был еще и главным кондитером, разговор грозил затянуться. Лиза промямлила «жареного мяса побольше и маринованных огурчиков», а в животе у нее предательски заурчало от голода. Циннамон сжалился, ретировался и прислал Лизе прямо в покои целое блюдо горячих пирожков с разными начинками, а к ним – горячего чаю. К счастью, на этот раз Циннамон благополучно забыл про волшебство, так что пирожки и чай были обыкновенные, без фокусов – радужного сияния не источали, музыку не играли и бабочки из них не вылетали. Лиза робко отослала престарелую Фифи и впилась зубами в ближайший пирожок, не заботясь ни о каких церемониях.
   Спятить можно от этих королевских дел!
   Радингленские праздники еще не утратили для Лизы своей прелести, но они неизбежно сводились к дворцовым церемониям, а те наводили тоску. Какое, спрашивается, удовольствие от подарков, если вручение растягивается на долгие часы и приходится сидеть зашнурованной в корсет, милостиво кивать и бояться ляпнуть не то? Тут даже гномским украшениям не обрадуешься. Ох уж эти обязанности перед народом… Головой Лиза понимала, что народ состоит из отдельных, хорошо и не очень знакомых лиц – например, Мелиссы, Гарамонда, гномов, сильфов, рыночных торговцев, мастеров, кумушек, старичков, стражников, мальчишек… но когда все эти люди собираются в толпу и ты им что-то должна и смотришь на них с балкона, уже никакого праздника не получается и любить их всех сразу – тоже не получается.
   Как, интересно, с этим управлялись папа и мама? И как Бабушка управляется?
   В дверь бесшумно вплыла Фифи с кувшином горячей воды в руках (водопровод в Радинглене пока еще существовал только в виде чертежей мастера Амальгамссена).
   – Как себя чувствует Ее Величество? – поспешно спросила Лиза.
   Бумс!
   Бульк-бульк-бульк!
   По ковру разлетелись белые черепки в синий цветочек и растеклась темная лужа. Фифи огорченно охнула и всплеснула сухонькими ручками.
   Лиза вскочила. Еще не хватало, чтобы пожилой человек при ней становился на четвереньки! Фифи слабо запротестовала, но Лиза усадила ее в кресло и ринулась наводить порядок.
   – Ваше Высочество, кликните домовых! – посоветовала умудренная дворцовой жизнью Фифи, которая не могла допустить, чтобы наследная принцесса скатывала ковер и сметала осколки.
   Домовые набежали сразу же, – стоило Лизе позвонить в колокольчик, который ей подсунула Фифи. Когда рьяные уборщики удалились, в наступившей тишине Лиза услышала отчетливые всхлипывание.
   Фифи утирала слезы, норовившие закатиться в каждую морщинку. Лиза тут же перестала бояться старушку и неуклюже попыталась ее утешить, – мол, с кем не бывает.
   – Первый раз я так оскандалилась! – горестно посетовала Фифи, промокнув глаза накрахмаленным платочком. – А я во дворце восьмой десяток служу, с шестнадцати лет! – старушка стиснула сухонькие ручки и выпрямилась, судорожно глотая и пытаясь совладать с собой. – Извините, извините… От расстройства это…
   Лиза налила Фифи попить из графина, приговаривая «сидите-сидите».
   – Ведь ее величество… ваша бабушка… никогда раньше ничем не болела! Наоборот – ежели кто захворал, ночь напролет у постели сама сидеть будет… Вот, помню, когда ее высочество Уна еще совсем малюткой слегла с жаром и бредила, так королева Таль всех нас, камеристок, прочь услала и сама с ней нянчилась, слезы ей утирала.
   Лиза мгновенно насторожилась.
   – Бредила?
   – О каком-то домике в саду, о какой-то калитке и ключе… Захворала она сразу после того, как они потерялись, – пояснила Фифи.
   Сердце у Лизы заколотилось. Она подалась вперед.
   – Ее величество не рассказывала вам эту историю? – Фифи явно смутилась. – Тогда мне и подавно не следует… – Она снова рванулась встать.
   – Нет уж, – твердо возразила Лиза. – Говорите. Я… повелеваю.
   Слово «повелеваю» на старенькую Фифи подействовало, и она послушно продолжала рассказ:
   – Их высочества однажды отправились на прогулку. Его высочеству Инго-старшему было лет тринадцать. Они ушли рано утром, а вернулись лишь к вечеру, и ее величество Таль очень беспокоилась. Поговорив с детьми, она сочла, что виноватой была Уна, и наказала ее. После этого Уна и заболела. Королева Таль воспитывала детей в строгости, – добавила Фифи с явным одобрением.
   – Почему же Таль решила, что виновата именно Уна? – спросила Лиза, не надеясь на ответ: просто ей стало обидно за маму.
   – Не знаю, – ответила Фифи. – Но после этого ее величество Таль велела мне строго следить за тем, чтобы ее высочество… не пользовалась магией.
   – Почему?
   Фифи снова замялась.
   – Это ведь было давно, теперь можно и рассказать, – Лиза постаралась придать голосу побольше убедительности.
   – Мне кажется, Уна что-то принесла с этой прогулки и спрятала, возможно, с помощью волшебства. А до этого за ней волшебных способностей не замечалось. Так вот, ее величество велела мне искать в покоях принцессы какой-то ключ… вроде золотой… или серебряный? Или с драгоценными камнями? Запамятовала, уж простите… Так я его тогда и не сыскала.
   – А… а мама после этого когда-нибудь колдовала?
   – Нет-нет! Я ни разу не замечала, а ведь меня к ее высочеству Уне с тех пор камеристкой приставили. Даже если она и умела колдовать, но все равно была послушной девочкой, – назидательно добавила Фифи.
   Лиза почему-то ей не поверила. Гораздо охотнее верилось в то, что мама всегда поступала по-своему, даже когда была маленькой, просто умудрялась скрыть это от взрослых…
   – Идите прилягте, Фифи, – стараясь, чтобы голос звучал похоже на Бабушкин, сказала Лиза. – Вы мне пока не понадобитесь.

* * *

   Сгущались сумерки, тонко и сильно пахло сиренью и жасмином, уже выпала роса, и трава была мокрой, так что семилетняя Уна промочила не только ноги в легких туфельках, но и подол платья. Тринадцатилетний Инго, которому в крепких сапогах никакая роса была не страшна, предлагал понести названую сестренку на руках – отказалась. Всю дорогу от реки она сосредоточенно смотрела перед собой, тихонько сопела конопатым носом и напряженно о чем-то думала. Принцу тоже было о чем подумать, поэтому шли молча.
   Королевская воспитанница и наследный принц карабкались в гору по отвесной тропке, которая выводила прямиком к неприметной калитке в один из самых глухих уголков дворцового сада.
   – Погоди-ка! – Принц замер и вслушался. – Никак, сторожа перекликаются? – Он приподнялся на цыпочки, вытянул шею. – И фонарики мелькают. И в городе то же самое было, хорошо еще, что мы огородами пробрались.
   Уна не ответила.
   – Наверно, нас ищут, – упавшим голосом сказал Инго. – Шуму будет! Пойдем быстрее!
   – Ой! – Уна остановилась на бегу, как вкопанная. Но вовсе не потому, что испугалась. Она ничего не боялась, зато, если ей что-то приходило в голову, она, как все маленькие дети, сразу жаждала об этом поговорить. – А зачем нам этот ключ, а, Инго? Почему Садовник нам его дал? Он ведь говорил, всегда впущу, ждать буду…
   – Про ключ я тебе потом все объясню! Не стой, пойдем! – Инго даже дернул ее за руку. – Мы же неизвестно сколько там пробыли, мама, наверное, с ума сходит! – На ходу он заглянул Уне в лицо и настойчиво сказал: – И давай договоримся, про Сад – держи рот на замке! Поняла? Я придумаю, как не рассказать про него маме.
   – А это не получится вранье? – малышка напряженно наморщила лоб.
   – Нет! Садовник ведь взял с нас слово до поры до времени молчать… Ты быстрее не можешь? – Инго заметно нервничал, а когда он нервничал, то всегда забывал, что он старше Уны на шесть лет и выше на две головы.
   – Не могу! – обиделась Уна. Она-то совсем не нервничала. – Я устала! А тебя вон ноги какие дли-и-инные!
   – Потерпи, мы уже почти пришли. – Инго распахнул калитку. Голоса впереди зазвучали громче. По всему парку и впрямь бегала дворцовая челядь с фонарями, перекрикиваясь охрипшими голосами, заглядывая в гроты, в беседки, в закоулки зеленого лабиринта. Особенно усердные смотрели даже под кустами и в чашечках цветов.
   – Вон, смотри, мама! – тихо сказал принц. – Ты запомнила? Про Сад – ни звука!
   Королева Таль, шумя пышными юбками, неслась прямо на них, как корабль на всех парусах.
   – Где вы были? – надломленным голосом крикнула она.
   Инго в ужасе увидел, что у нее слезы на глазах. А королева Таль никогда не плакала и другим говорила «побереги свои слезы для более серьезного случая». Видимо, сегодня был серьезный случай.
   – Я с ног сбилась! Уже скоро стемнеет, а вас с утра нет!
   Она схватила детей и судорожно притиснула к себе. От нее вкусно пахло. И было слышно, как сильно колотится у нее сердце. Инго украдкой вздохнул с облегчением. Он боялся, что их не было несколько дней. А если только с утра, так, может, и ничего.
   – Мы заблудились, – приглушенно сказала Уна в теплый атласный бок. – Мы гуляли по берегу и заблудились.
   – Так. – Таль отстранилась, выпрямилась и сверкнула глазами. – Инго, где вы были?
   – Уна же сказала…
   – Инго! Тебе уже тринадцать лет! Где тут заблудиться можно, я тебя спрашиваю? Что за чушь?!
   – Мы заблудились, – повторила Уна.
   – Мама, это правда, я… – Инго вдруг понял, что такую правду он не смог бы объяснить не только маме, но и Филину. И все равно очень жалко, что Филин уехал. Но про лодку сказать придется. – … Я тебе все объясню. Мы на лодке…
   – Объяснишь-объяснишь, – кивнула Таль. – Уна, что это у тебя? Дай сюда!
   Девочка потупилась и неохотно протянула королеве длинный ключ, выкованный в виде розы. Всю дорогу Уна не выпускала его из рук.
   – Мне подари-или, – протянула она, округлив и без того большие глаза.
   – Кто подарил? Дети, что вы натворили?! – Таль рассматривала розу – серебряный бутон на латунном граненом стебле. В серебряных лепестках посверкивали бриллиантовые росинки.
   – Уна, кто тебе это дал? Это же настоящая драгоценность! – Она с упреком посмотрела на сына – мол, как же ты недоглядел? А потом в упор взглянула на девочку. – Уна, малышка, так нельзя! – И добавила, уже тише и мягче: – Я понимаю, розочка очень красивая, но такие подарки принимать не годится. Ты должна ее вернуть. Расскажи мне, кто тебе это подарил, и мы с тобой завтра обязательно вернем… – Она вдруг умолкла, а потом резко спросила: – Уна, а тебе вообще разрешили это взять?
   – Отдай ключ. Пожалуйста, – насупившись, попросила, нет, потребовала у Таль малышка.
   – Потом, – отрезала Таль, и Уна вдруг, сама не понимая как, услышала, что королева говорит неправду. Не отдаст она ключ, заберет насовсем.
   Узкое веснушчатое лицо королевской воспитанницы вдруг побелело. Тонкие пальчики переплелись на пояске платья.
   Она что-то коротко шепнула, вытянув губы трубочкой, как для свиста.
   И ключ исчез из рук Таль. Не полетел по воздуху, не растаял, – просто пропал, будто его и не было.
   – Уна! – сдавленно ахнул Инго.
   Таль сжала виски ладонями.
   – Какой кошмар… – проговорила она. – Какой кошмар… Уна, иди в свою комнату. Ужин я велю тебе принести, ты, наверное, проголодалась. До завтра я с тобой не разговариваю. Инго, проводи сестру и приходи ко мне, да постарайся побыстрее, я жду. Ах, Филина на вас нет! – Она развернулась, взметнув юбками песок на дорожке, и, не оглядываясь, зашагала к дворцу.
   – Уна, что ты натворила? – набросился Инго на девочку. – Зачем ты так с мамой? Она волновалась, а ты…
   – Она же решила, что я украла ключ, – всхлипнула Уна. – А я не украла, нам Садовник сам его подарил! А мама мне не поверит! – Она всхлипнула еще раз, уже громче, и вытерла нос рукавом. – А ты… ты не вступился даже!
   – Ты не понимаешь, если бы я вступился, пришлось бы и про Сад рассказать. – Инго присел перед Уной на корточки, взял ее за вздрагивающие плечики. – Я сейчас пойду к маме и по дороге придумаю, как нам быть. Только скажи, куда ты дела ключ? Как у тебя получилось?
   Уна вырвалась и затопала ногами, так что песок полетел.
   – Я его спрятала! Спрятала! Я слова такие знаю, вот! И мама не найдет! Мой ключ, и мама не найдет, и ты не найдешь! И ничего вы знать не будете, ни-че-го-шень-ки! Иди к маме, иди, я сама в свою комнату пойду! – Рыжие косички на плечах Уны обиженно подпрыгивали.
   – Слова знаешь? – поразился Инго и встал.
   Уна сверкнула глазами – получилось у нее не хуже, чем у Таль:
   – Еще и не такие знаю!
   – Уна, успокойся, – оторопел Инго. Он набрал побольше воздуху, крепко взял ее за руку и повел к дворцу. – Извинись перед мамой завтра, вот что.
   Он нагнулся и посмотрел приемной сестре в глаза.
   – Ты хоть мне скажи, куда ты дела ключ? Ведь нам его на двоих дали, верно?
   – Не скажу! Ты маме проболтаешься! – упрямо повторила Уна и горько разрыдалась.
   – Не буду, – пообещал Инго. – Сказал же, значит, не буду.
   Уна выдернула у него руку, гордо выпрямила вздрагивающую худенькую спину и побежала вперед. Инго вслед за ней прошел по парадной галерее и увидел, как девочка, всхлипывая, шмыгнула в дворцовую гардеробную – отсидеться в сумраке и поплакать. Он потоптался на месте. Пойти утешать? Нет, Уна хоть и маленькая, но страшно гордая, и не захочет, чтобы он, Инго, видел, как она плачет.
   Инго тяжело вздохнул и поплелся к маме Таль. Он нарочно шел как можно медленнее, чтобы подумать. Мимо него проплывали знакомые створчатые двери, гобелены, картины, статуи, но Инго их точно и не видел – ему все казалось, что мимо плывут те зеленые берега, которые они с Уной миновали утром на лодке.
   Лодку они взяли без спросу, и нарочно поплыли по самому тихому их трех рукавов реки Глен – тому, над которым склонялись плакучие ивы, где не было ни рыбаков, ни пастухов по берегам, только птицы, звонко щебетавшие в ветвях, да мерно жужжавшие насекомые. Инго греб, гордясь тем, что ничуть не устал, а Уна сидела на корме и смотрела в воду, где мелькали рыбки.
   А потом над лодкой ни с того ни с сего соткался густой туман и она резво двинулась против течения – как принц ни старался ее развернуть веслами, ничего не получилось, – и, вместо того, чтобы вернуться мимо мельничной запруды в город, почему-то приплыла совсем непонятно куда.
   В яблоневый сад посреди зеленой долины, окруженной заснеженными горами. В сад за кованой оградой, увитой металлическими розами.
   И калитка сама отворилась.
   А под цветущими яблонями детей встретили хозяева – загорелый, яркоглазый Садовник и его уютная, румяная жена. Встретили не как незваных пришельцев, а как долгожданных гостей и давних знакомых. Накормили, напоили, расспросили, откуда явились мальчик и девочка, как попали в уединенную долину. И вот что растолковали Садовник с женой своим гостям. Обычному человеку попасть в потаенную долину не под силу. И раз Уну с Инго сюда принесло по воде, по той Реке, которая течет через все миры, но везде носит свои имена, – значит, это не случайно. Не хотят ли они со временем сменить Садовников? Конечно, при условии, что, когда вырастут, согласятся на всю оставшуюся жизнь поселиться в Саду, заботиться о нем и о Библиотеке, следить за магическим равновесием на свете. Библиотеку детям тоже показали, и Инго с Уной просто ахнули, когда увидели бесконечные ряды книжных полок, уходящих вдаль, и тысячи книжных корешков, на которых танцевали солнечные зайчики. Принц не успел задуматься о том, что же поняла из объяснений Садовников маленькая Уна, но ключ она приняла охотно и горячо пообещала, что обязательно вернется в Сад…