– А я думала, мы с тобой сегодня побудем дома.
– Брось, Терри. Поболтаемся пару часиков в галерее, выпьем по стаканчику, поглазеем на знаменитостей, а знаменитости поглазеют на нас.
Было видно, что Терри очень не хочется никуда идти. Кит тоже не горел желанием украшать своей сиятельной особой перфоманс Серафины, но, во-первых, иногда следовало появляться на публике, чтобы не прослыть Эксцентричным Миллиардером-Отшельником (это тоже было плохо для бизнеса). Во-вторых, останься он дома, придется разговаривать с женой, а последнее время все их с Терри разговоры сводились к продолжению рода. Она хотела ребенка. Он не хотел ребенка. В-третьих… он еще не придумал, но, наверное, во-первых и во-вторых было вполне достаточно.
– Дорогой, ведь сегодня пятница…
– Вот именно, мы с тобой целую вечность никуда не выбирались. Ты не хочешь идти?
– Прости, Кит.
– Ничего. Я сам съезжу. Побуду пару часиков и уйду. Я закурю, ты не возражаешь?
Терри возражала, очень сильно возражала… а что делать!
– Помогает? – спросила Терри, с грустью и печалью вспомнив о Курсе Ободряющего Самовнушения. – Хоть чуточку, дорогой?
– Да. Помогает. Спасибо, дорогая.
– Если бы ты побывал в Музее Изящных Искусств, – укоризненно промолвила Терри, заподозрив мужа в обмане, – там есть зал, где хранятся… разные части человеческих тел. Там есть и легкие курильщика. Выглядят точь-в-точь, как печеный инжир. Ты представить не можешь, до чего ужасное зрелище…
Киту доводилось видеть зрелища стократ ужасней чьих-то заспиртованных в формалине внутренностей, но он счел это неподходящим аргументом. Покладисто затушил сигарету, поцеловал жену, поблагодарил за чудесный ужин, принял душ, переоделся и поехал на перфоманс.
На перфоманс в галерею к леди Милфорд слетелись, словно мухи на горшочек с медом, самые сливки богемных кругов столицы. Кит поздоровался со знакомыми, обсудил погоду и цены на бирже, вооружился стаканчиком и стал с безопасного отдаления наблюдать за бурным кипением светской жизни. Держался он скромно и неприметно, хотя, не кривя душой, мог сотню-другую раз с легкостью продать и купить всех присутствующих (и это не считая чудовищных абстрактных картин). Разве денег было жаль переводить на такую чепуху. Кит предпочитал тратить деньги с пользой.
Смакуя и прихлебывая, краем глаза он наблюдал за Серафиной, которую, признаться, на дух не переносил. Она была пухла, глупа, вздорна до предела, играла на арфе, и все это уже никуда не годилось, но гораздо хуже было другое. По неподдающимся осмыслению причинам Ричард совершенно потерял от нее голову. Из отличного парня, которого Кит знал долгие годы и любил, Торнтон вдруг превратился в сладкого папулечку.
Похоже, исключительно обязанность ходить на работу и общаться с взрослыми, разумными людьми уберегала Ричарда от бесповоротной, неизлечимой деградации. Ибо, допустим, сиятельный лорд Торнтон, здоровенный лось тридцати двух лет от роду, возвращался вечером с работы домой, голодный, усталый, злой, а навстречу миндальным облаком выплывала молодая женушка.
– Где мой ужин? – рычал Ричард, и от рыка его сотрясался потолок, и стены ходили ходуном. – Где моя выпивка? Скоты! По гнусным, виноватым мордам вижу: опять воровали мое столовое серебро! Убью! Где мой хлыст?!
– Папулечка, – лепетала Серафина, – не надо никого убивать, присядь, выпей чашечку чая с молоком, а я тебе пока сыграю на арфе.
Вид персика, терзающей струны сладкоголосого инструмента, воздействовал на Ричарда гипнотически. Теряя рассудок, он истекал слюной низменной похоти и слезами слащавого умиления, делался кротким, как ягненок, выпивал чашечку чая с молоком и сам принимался лепетать что-то беспомощное, растроганное, невероятно пошлое и сальное.
– Персик, марципанчик, пончик, куколка, пойдем, папулечка угостит тебя конфеткой.
От этого кошмара у Кита пересохло во рту, и он сделал еще один большой глоток бодрящей и веселящей жидкости. В голове его созрел великолепный план упиться до бесчувствия и позволить заботливым охранникам доставить домой свое безжизненное, мирно дремлющее тело. Он незамедлительно приступил к воплощению своего великого замысла на практике, как вдруг на глаза попалась уже знакомая худосочная дамочка с садовыми ножницами.
Кит моргнул, но нет, зрение не подводило. Это была она. На сей раз без садовых ножниц и не в униформе своего магазина, а в черном платье официантки, в белом переднике и с подносом в руках. Этим подносом она отбивалась от подвыпившего художника, который, насколько понял Кит, загорелся желанием написать ее портрет. Без одежды.
Кит не понимал, что таинственная сила заставила его вмешаться и, тем не менее, подкрался поближе и одним взглядом обратил распоясавшегося служителя Муз в паническое бегство. Дамочка перевела дух.
– Приставучие идиоты, – пробормотала она под нос с омерзением, – липучие, сальные…
– Добрый вечерок, – приветливо выговорил Кит прямо ей в маленькое розовое ухо.
Она обернулась, увидела его сиятельную особу и побледнела, как смерть.
– Ой.
– Что такое.
– Это вы?
– Да, я, а что.
Она донельзя смутилась и неловко попыталась с ним объясниться. Невесть отчего. Кит, в конце концов, вовсе не требовал от обворожительного создания никаких объяснений.
– Дело в том, понимаете… что-то случилось с официанткой, и леди Милфорд попросила меня подменить бедную девушку…
– Ясно. Это ведь душенька Серафина, у нее всегда проблемы.
– А… потом она сказала мне, кто вы… поверьте, я не знала.
Кит не понимал, что за черт дернул его подойти. Хотя стоило извиниться за свое поведение, пожалуй. Она-то его не знала, и наверняка решила, что он только и делает, что разгуливает по зданию и пристает к незнакомым женщинам с непристойными предложениями угостить ленчем. Или с прочими предложениями, куда менее невинного рода.
– Послушайте, я не имел в виду ничего плохого. Просто у вас был такой вид…
– Какой?
– Будто вы чем-то ужасно расстроены. Ладно. Это меня не касается. Забудьте, мисс…
– Миссис Лэнгдон, – пробормотала она.
– А имя у вас имеется? Или мистер Лэнгдон, кем бы он ни был, так и обращается к вам – миссис Лэнгдон?
Черт! Почему он не мог захлопнуться, хоть тресни? Она смотрела на него. Глаза у нее были такие синие, что хотелось ущипнуть себя за локоть и спросить, не сон ли это. Ресницы длинные-длинные. Маленький упрямый подбородок, аккуратный носик, губы, сочные, как пригоршня спелой вишни. Фигурка, невзирая на излишнюю худобу, весьма соблазнительная. Ножки просто чудесные, очень стройные, очень аккуратные. Ей было года двадцать три, может, двадцать четыре.
– Шарлотта, – проговорила она едва слышно.
– Рад познакомиться…
– Попробуйте креветки.
– Мне что-то…
– Или гребешки, очень свежие.
– Пожалуй, воздержусь.
– Тогда сардинки, – предложила миссис Лэнгдон с отчаяньем.
Сардинки Киту не понравились. У них был на редкость унылый вид. Как и у миссис Лэнгдон, честно говоря. Ох. Тоска.
– Благодарю, я не голоден, поужинал дома.
Она сглотнула.
– Вы меня теперь уволите?
Кит все еще пытался подобрать подходящие слова, чтобы извиниться за неуместные, спонтанные, идиотские заигрывания, и ее слова застали его врасплох.
– Уволю? За что?
– Я уже шесть лет работаю в магазине Либера, и за это время у меня не было ни единого нарекания… вы можете написать на меня жалобу… моя работа – не Бог весть что такое… но четыре сотни в неделю никому не помешают…
– Написать на вас жалобу? Зачем? Кому?
– Вам, наверное, не понять, для вас четыре сотни в неделю – просто не деньги, но… люди голодают, – закончила она свою маленькую взволнованную речь, почему-то впадая в обличительный пафос.
Кит ничего не мог понять. И кто тут после всего ненормальный.
– Голодают? Как – голодают?
– Ну? Как? Им нечего есть… – проговорило прелестное синеглазое существо, заметно падая духом.
– Возможно, я неправильно вас понял, но лично я не вижу здесь ни одного голодающего. По мне, так этим певцам разложения, меланхолии и декаданса не мешало бы похудеть, уж больно раскормленные у них, лоснящиеся, самовлюбленные физиономии.
Ей не понадобилось смотреть по сторонам, чтобы понять, что в данном случае лорд Ланкастер безоговорочно прав, шах и мат.
– Не здесь, – пролепетала она, тушуясь, – но… в мире…
– Милая девушка, вы все равно не адресу. Я не политик. Вот мой зять, например – да, он политик. Так вот, когда речь заходит о голодающих, он всегда предлагает действовать радикально.
– Накормить этих несчастных людей? – наивно предположила прекрасная цветочница, по совместительству ужасная официантка, приобняв поднос с морскими закусками.
– Нет. Повесить этих несчастных людей. Чтобы другим неповадно было, – отчеканил Кит.
– Боже, – вырвалось у нее, – вы серьезно?
– А вы? Вы что, решили, что я уволю вас оттого, что вы отказались со мной пообедать? За кого вы меня принимаете? Уж не говоря о том, что я мог бы схлопотать за такие штуки серьезный судебный иск. За домогательства.
Ее щеки слегка порозовели.
– Да. Простите. Это все, конечно, страшно глупо, но я ужасно боюсь потерять работу. Это для меня все.
– Ваша работа?
– Да.
А как же муж. Дети? Любимая комнатная собачка? Подружки? Разные женские глупости вроде шляпок и перчаток? Кит не понимал, отчего ее слова настолько взволновали его.
– Идите домой, – велел он ей.
– Я не могу пойти домой… мне надо работать.
– Ваше рвение, как и заботы о голодающих, весьма похвальны, но уже очень поздно, гости сыты и довольны, а что касается душеньки Серафины, ей не до вас.
Леди Милфорд и впрямь уже была настолько накачана шампанским и Мыслераспылителем, что едва соображала – на каком свете находится. Вокруг нее толпились почитатели и воздыхатели, заглядывая глубоко в декольте ее персикового платья в облипку.
– Ой… вы думаете, я правда могу пойти домой?
– Да. Идите. Нет, сардины оставьте… они еще могут понадобиться голодающим.
– Ой! Извините. Спасибо. До свидания.
– До свидания, – вежливо отозвался Кит.
Миссис Заботы о Голодающих покинула его, и он с легким сожалением проводил взглядом ее ножки. Потом немедля Кит дал себе строжайший зарок больше никогда и ни за какие коврижки не являться на перфомансы и прочие светские мероприятия без законной супруги. Потом Кит выкинул все это из головы и погрузился в мысли о по-настоящему важных и серьезных вещах.
Он стал думать о Копилке.
Он любил это здание. Страстно, неистово любил. Кит унаследовал эту любовь с текущей в его жилах кровью, и она жила глубоко в его сердце. И оттого его доводило до полнейшего исступления, когда это чудесное создание, это грациозное существо (а он не воспринимал Копилку иначе, как живое существо) использовали в качестве трамплина в вечность.
Да. Трамплин в вечность. Звучит паршиво. Будто заголовок статьи в дрянной бульварной газетенке. И все же, факт оставался фактом – Копилка притягивала самоубийц всех мастей, всех степеней сумасшествия и отчаянья подобно магниту. Самоубийцы открывали окна, забирались на подоконники и с ужасной высоты прыгали вниз.
Надо заметить, что Копилка превратилась в трамплин в вечность с того момента, как была построена, причем это был расхожий и общеизвестный факт в ряду прочих расхожих и общеизвестных фактов. Просто все знали, что подобное случается, как знали, например, что зимой идет снег и холодно, а весной распускаются цветы и щебечут птички.
Кит тоже знал об этом, разумеется, но до какого-то момента воспринимал проблему теоретически и отвлеченно… до тех пор, пока ему не исполнилось девятнадцать. Тогда отец официально ввел его в совет директоров Корпорации и назначил своим заместителем. Еще через два месяца после того радостного события Кит получил свой экземпляр отчета по самоубийствам в Копилке.
Документ был снабжен грифами СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО и СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО и составлен в трех экземплярах. Один отправлялся начальнику службы безопасности Корпорации. Другой – директору Правления Делового Центра. И третий – совету директоров «Ланкастер Индастриз». Итого, о содержании документа были, в общей сложности, осведомлены двадцать пять человек, все – высшие должностные лица Корпорации, причем за разглашение сверхсекретной информации им грозили невероятные штрафы, увольнение и чуть ли не пожизненное тюремное заключение.
Кит внимательно изучил свой экземпляр отчета. От прочитанного у него волосы на голове зашевелились. Получалось, что каждый стандартный год в здании происходит не меньше сотни самоубийств, то есть – одно каждые три дня. Порой случались периоды затишья, довольно длительные, протяженностью в несколько месяцев, которые сменялись тем, что в документе было обозначено лукавым словосочетанием «суицидальные волны».
Киту и прежде было известно о подобного рода несчастных случаях в Копилке, но он и вообразить не мог, что их столь чудовищно много! То была запретная тема, которая никогда не обсуждалась в их семье. Более того, это была одна из тех вещей, которую, как очень быстро обнаружил Кит, было не принято обсуждать вообще где-либо, даже за стенами Копилки, а, тем более, внутри ее, а, тем более, между руководителями высшего звена. Каждый, кто работал в Копилке… работал на нее… будто вступал в тайный клуб под названием «Здесь Ничего Особенного Не Происходит».
И большинство из них действительно верили в это.
Не удивлялись.
Не ужасались.
Принимали вещи такими, какими они были. То есть сотню самоубийств в год.
Кит не знал, как такое возможно. Служба безопасности Делового Центра была укомплектована профессионалами высочайшего уровня. Случайных людей сюда не брали. Уж не говоря о том, что стены, потолки и коридоры были нашпигованы камерами слежения. Были приняты решительно все меры для предотвращения… подобных несчастных случаев. Тем не менее. Практически каждую неделю какой-нибудь идиот умудрялся взобраться на подоконник и сигануть вниз.
Кит помнил, как попытался обсудить эту сюрреалистическую ситуацию с отцом. Тот не сумел сообщить ничего дельного по данному поводу. Самоубийства? Кому станет хуже оттого, что какой-то полоумный лемминг выпрыгнул из окна? Отец уже давно махнул на это рукой и велел сыну сделать то же самое.
Кит пытался, правда, пытался, к сожалению, он так и не смог выкинуть эту проблему из головы и вплотную занялся ею после смерти отца. Поскольку теперь он являлся президентом Корпорации, а также состоял в совете директоров, эти его должности заведомо являлись куда более важными и значимыми, чем его пост в Правлении Делового Центра. Иначе говоря, непосредственно делами Копилки Кит мог заниматься лишь постольку, поскольку у него выдавалась свободная минутка, что случалось нечасто. Обычно он не считал нужным встревать в работу Правления. Они свое дело знали.
Пока не доходило до самоубийств.
В целом, то, что услышал Кит по данному вопросу, сводилось к следующему: так было всегда, на протяжении всех предыдущих долгих лет, и сделать мы здесь ничего не можем. Извините.
Он не мог в это поверить. Он устраивал разносы. Увольнял. И нанимал. Лишал премий. Повышал оклады. Подавал судебные иски. Истратил уйму времени на душеспасительные беседы и начальственные нотации. Истратил уйму денег на обеспечение дополнительных мер безопасности, курсы по повышению квалификации сотрудников и так далее, и тому подобное.
И все впустую. Конвейер смерти работал бесперебойно. Свежий труп каждые три дня. Получите, распишитесь.
Кит не понимал, как такое может быть. Он преуспевал. Он действительно преуспевал, и эти слова не были пустым звуком. Он делал свою работу, и он делал ее хорошо. Из каждодневного, изрядно кислого лимона Кит производил не лимонад, нет, а шампанское, причем самой высшей пробы. Акционеры, инвесторы и совет директоров разливали его в хрустальные бокалы, чокаясь за здоровье их милости. И не в последнюю очередь Кит был обязан своими успехами умением добиваться своего и всегда доводить начатое до конца. Неодолимые препятствия и неразрешимые проблемы лишь раззадоривали его, пробуждая в нем охотничий азарт. Он стирал неодолимые препятствия в пыль, и неразрешимые проблемы размалывал в порошок.
Вот только здесь он потерпел сокрушительный крах.
Надо было принимать решительные меры.
Что ж, он их принял.
Не далее, как вчера, он явился на заседание Правления Делового Центра и сказал:
– Мне это осточертело.
Правление поглядело на лорда Ланкастера с печалью, как на умного, достойного и, в общем, неплохого человека, прискорбно захваченного дикой и нелепой идеей фикс.
– Вот, – сказал Кит, развернув перед ними чертежи, – генераторы антигравитационных лучей. Новейшая разработка Корпорации. Генераторы уже опробованы и доказали свою эффективность при строительстве различных объектов, например, Би-портов, а также высотных жилых и административных зданий. Технические характеристики… грузоподъемность… радиус воздействия… иначе говоря. Если мы в определенном порядке разместим генераторы по периметру Копил… Делового Центра, то создадим вокруг здания нечто вроде мелкоячеистой сети из антигравитационных лучей. Сеть охватит все здание, начиная от второго этажа и заканчивая смотровой площадкой. Задача состоит в том, чтобы снизить ускорение свободного падения до такого приемлемого уровня, чтобы при соприкосновении с землей самоубийца не намазывался на землю, как паштет, а был в состоянии на своих двоих добраться до ближайшего моста…
то есть, простите, оговорился, места, где ему окажут необходимую помощь. Предполагается оснащение генераторов инфракрасными датчиками и системами электронного распознавания. Это значит, что генераторы будут реагировать исключительно на падающих людей, а, к примеру, не на пролетающих мимо птиц. И…
Киту сказали, что его идея – великолепна и вполне в состоянии решить загадочную проблему самоубийств, но, наверное, это очень дорого.
– Дорого, – согласился Кит, – но…
– Милорд, – перебили его, – ваша инициатива в данном случае лежит вне пределов компетенции правления Ланкастеровского Делового Центра.
– А? – переспросил Кит.
Их милость ткнули благородным носом в Устав Копилки, где черным по белому было записано, что, так как Деловой Центр юридически и практически является обществом, зависимым от Корпорации, то, соответственно, существует ряд вопросов относительно положения вещей в Копилке, которые подлежат рассмотрению и обсуждению непосредственно советом директоров Корпорации.
– Каких именно?
– А именно: сюда входит радикальное изменение внешнего вида нашего прекрасного здания, милорд. Вы же не станете отрицать того факта, что генераторы радикальным образом изменят внешний вид Делового Центра?
Кит потратил (очередную) уйму времени, демонстрируя джентльменам из Правления чертежи, документы и трехмерные модели Копилки ДО и Копилки ПОСЛЕ (словно в рекламе средства для похудения), доказывая им, что внешний вид Копилки почти не изменится после монтажа генераторов, и никто ничего не заметит, но правление в полном составе осталось непреклонным. Кит предложил провести генераторы в качестве мер безопасности, для чего не требовалось разрешение совета директоров. Правление в полном составе очень опечалилось, но вновь осталось непреклонным.
Увы.
Киту предстояло столкновение с советом директоров.
Кита они ценили и уважали, но страсть как не любили. Особенно председатель совета директоров Мерфи.
Кит их не ценил, не уважал, и страсть как не любил. И особенно председателя директоров Мерфи. Старику пошел уже сто шестой год, но он, кажется, и не помышлял о смерти. Он был бодр, свеж, как майская роза, и отравлял Киту жизнь как только возможно, и невозможно – тоже.
Кит все же к нему обратился и, страдая в предчувствии провала своих благих начинаний, растолковал, что к чему. Мерфи выслушал. Клацнул вставной челюстью. Острые зубы Мерфи были изготовлены из первосортного фарфора, такие же белоснежные и нарядные, как фамильный сервиз.
– Мальчик мой, – произнес Мерфи, – неплохо продумано. Да. Превосходно. Но это дорого, наши фонды не потянут столь значительной нагрузки. К тому же, генераторы непоправимо испортят классический вид нашего старинного величественного здания и нанесут непоправимый ущерб окружающей среде. Вдобавок, ваша навязчивая идея покончить с самоубийствами – простите за безвкусный каламбур – превратилась уже в настоящую навязчивую идею.
– Вы почему-то постоянно забываете, мистер Мерфи, что я здесь не просто управляющий на побегушках у совета директоров, а держатель очень крупного пакета акций. И я ни единым словом не заикнулся о корпоративных фондах. Расходовать средства на благие начинания – ну, это чересчур для вас и ваших прихвостней. Я согласен оплатить свою затею из собственного кармана, о чем я уже имел честь сообщить джентльменам из Правления.
– А вы почему-то постоянно забываете, мой дорогой сэр, что у нас здесь не абсолютная монархия. Мы трудимся в поте лица не исключительно ради того, чтобы блюсти ваши интересы. Да, вы являетесь потомком основателя Корпорации, с честью носите вашу славную фамилию, но мы должны думать и о других наших акционерах, в том числе, и миноритарных. И я совсем не понимаю вашей привычки называть наших уважаемых директоров моими прихвостнями, как, кстати, и членов Правления Делового Центра. Я полагаю, что мы все тут крайне лояльны к вам, не донимаем вас излишним контролем, и всем сердцем и с радостью приветствуем ваши разумные инициативы, каковые, к счастью, преобладают над некоторыми другими вашими инициативами, продиктованными, очевидно, присущим молодости идеализмом.
– Когда я приезжаю на работу и вижу, как очередного бедолагу отдирают от асфальта, меня тошнит, и высокие материи здесь не при чем.
– Ну, это началось далеко не вчера. Поймите же. С давних пор идиоты с психическими расстройствами считают Копилку подходящим местом, чтобы свести здесь счеты с жизнью. Отчего именно Копилка? Почему? Не знаю. Но посмотрите на вещи здраво. Эта особенность Копилки – неотъемлемая часть ее очарования, ее неоспоримой притягательности, ее мифа. Доходного мифа. Вы думаете, что туристы едут сюда толпой лишь оттого, что Копилка такая прекрасная? Верно, именно поэтому. Но еще и потому, что у нашего здания репутация трамплина в вечность. Людей притягивает все трагическое. Замки с привидениями. Пьесы Шекспира. Трамплин в вечность…
– Вы хоть сами понимаете, что несете? – спросил Кит брезгливо.
– А вы понимаете, что поднимаете шум из-за какой-то чепухи?
– Если это такая чепуха, как вы меня уверяете последние годы, – процедил Кит, – объясните мне, почему не факт, но масштабы происходящего столь тщательно скрываются от широкой публики. Почему отчеты по самоубийствам входят в число сверхсекретных документов, доступ к которым имеют исключительно руководители высшего звена Корпорации – после того, как дадут расписку о неразглашении. Такую же расписку вы берете с каждого сотрудника службы безопасности Делового Центра. В большинстве случаев о самоубийствах не рапортуется в соответствующие инстанции, хотя согласно тому же Уставу…
Мерфи уставился на Кита выцветшими голубыми глазами, которые видели воочию еще несчастного и безумного Мэттью Ланкастера.
– Что вы от меня хотите.
– Уже ничего, мистер Мерфи. Мне казалось, что мы полюбовно сможем уладить этот чепуховый вопрос между нами двумя. Увы. Я ошибся. К сожалению, я вынужден настаивать на проведении внеочередного собрания совета директоров по означенному вопросу.
Мерфи побагровел и защелкал челюстями, как заправский вампир. Возможно, он и был настоящим вампиром. Вполне подходящее его необычайному долгожительству, изумительному для столь дряхлой развалины цвету лица и полнейшему отсутствию представления о морали и этике.
– Нет, – отрезал Мерфи.
– Да, – ласково пропел Кит, на всякий случай прикрыв горло ладонью.
– Видимо, вам надоело почивать на лаврах, милорд, и вы возжелали в качестве разнообразия подвернуться публичной порке. Что ж, раз вы настаиваете, мы вам это устроим. Мало не покажется, обещаю.
Кит не сомневался, что устроят. При одной мысли, что ему придется лицезреть во внеочередном порядке их бесформенные, безликие физиономии, у него рот наполнялся горечью. Подавляющее большинство этих людей заседали в совете тогда, когда Кит еще не появился на свет, и подавляющее большинство из этого большинства являлись прямыми потомками людей, которые начинали делать бизнес еще с его героическим предком, лордом Джеком. В целом, совет директоров представлял собой нечто вроде громадного каменного монолита, обладающего чудовищной силы инерцией. Тягать его с места в нужном направлении было превосходной жизненной школой, но необычайно выматывающей и утомительной.
– Скоты, – пробормотал Кит, потянулся за портсигаром, но взгляд его упал на развешанные повсюду по галерее грозные бронзовые таблички с надписями, строго-настрого запрещающими курить. Мысленно чертыхаясь, он начал пробираться к выходу, лавируя между подвыпившими гостями.
Десятью минутами ранее Шарлотта Лэнгдон тоже пробиралась к выходу и, кажется, ей удалось покинуть галерею незамеченной. Забрав из гардеробной пальто, она вышла из галереи и направилась в холл, к лифтам.
– Брось, Терри. Поболтаемся пару часиков в галерее, выпьем по стаканчику, поглазеем на знаменитостей, а знаменитости поглазеют на нас.
Было видно, что Терри очень не хочется никуда идти. Кит тоже не горел желанием украшать своей сиятельной особой перфоманс Серафины, но, во-первых, иногда следовало появляться на публике, чтобы не прослыть Эксцентричным Миллиардером-Отшельником (это тоже было плохо для бизнеса). Во-вторых, останься он дома, придется разговаривать с женой, а последнее время все их с Терри разговоры сводились к продолжению рода. Она хотела ребенка. Он не хотел ребенка. В-третьих… он еще не придумал, но, наверное, во-первых и во-вторых было вполне достаточно.
– Дорогой, ведь сегодня пятница…
– Вот именно, мы с тобой целую вечность никуда не выбирались. Ты не хочешь идти?
– Прости, Кит.
– Ничего. Я сам съезжу. Побуду пару часиков и уйду. Я закурю, ты не возражаешь?
Терри возражала, очень сильно возражала… а что делать!
– Помогает? – спросила Терри, с грустью и печалью вспомнив о Курсе Ободряющего Самовнушения. – Хоть чуточку, дорогой?
– Да. Помогает. Спасибо, дорогая.
– Если бы ты побывал в Музее Изящных Искусств, – укоризненно промолвила Терри, заподозрив мужа в обмане, – там есть зал, где хранятся… разные части человеческих тел. Там есть и легкие курильщика. Выглядят точь-в-точь, как печеный инжир. Ты представить не можешь, до чего ужасное зрелище…
Киту доводилось видеть зрелища стократ ужасней чьих-то заспиртованных в формалине внутренностей, но он счел это неподходящим аргументом. Покладисто затушил сигарету, поцеловал жену, поблагодарил за чудесный ужин, принял душ, переоделся и поехал на перфоманс.
На перфоманс в галерею к леди Милфорд слетелись, словно мухи на горшочек с медом, самые сливки богемных кругов столицы. Кит поздоровался со знакомыми, обсудил погоду и цены на бирже, вооружился стаканчиком и стал с безопасного отдаления наблюдать за бурным кипением светской жизни. Держался он скромно и неприметно, хотя, не кривя душой, мог сотню-другую раз с легкостью продать и купить всех присутствующих (и это не считая чудовищных абстрактных картин). Разве денег было жаль переводить на такую чепуху. Кит предпочитал тратить деньги с пользой.
Смакуя и прихлебывая, краем глаза он наблюдал за Серафиной, которую, признаться, на дух не переносил. Она была пухла, глупа, вздорна до предела, играла на арфе, и все это уже никуда не годилось, но гораздо хуже было другое. По неподдающимся осмыслению причинам Ричард совершенно потерял от нее голову. Из отличного парня, которого Кит знал долгие годы и любил, Торнтон вдруг превратился в сладкого папулечку.
Похоже, исключительно обязанность ходить на работу и общаться с взрослыми, разумными людьми уберегала Ричарда от бесповоротной, неизлечимой деградации. Ибо, допустим, сиятельный лорд Торнтон, здоровенный лось тридцати двух лет от роду, возвращался вечером с работы домой, голодный, усталый, злой, а навстречу миндальным облаком выплывала молодая женушка.
– Где мой ужин? – рычал Ричард, и от рыка его сотрясался потолок, и стены ходили ходуном. – Где моя выпивка? Скоты! По гнусным, виноватым мордам вижу: опять воровали мое столовое серебро! Убью! Где мой хлыст?!
– Папулечка, – лепетала Серафина, – не надо никого убивать, присядь, выпей чашечку чая с молоком, а я тебе пока сыграю на арфе.
Вид персика, терзающей струны сладкоголосого инструмента, воздействовал на Ричарда гипнотически. Теряя рассудок, он истекал слюной низменной похоти и слезами слащавого умиления, делался кротким, как ягненок, выпивал чашечку чая с молоком и сам принимался лепетать что-то беспомощное, растроганное, невероятно пошлое и сальное.
– Персик, марципанчик, пончик, куколка, пойдем, папулечка угостит тебя конфеткой.
От этого кошмара у Кита пересохло во рту, и он сделал еще один большой глоток бодрящей и веселящей жидкости. В голове его созрел великолепный план упиться до бесчувствия и позволить заботливым охранникам доставить домой свое безжизненное, мирно дремлющее тело. Он незамедлительно приступил к воплощению своего великого замысла на практике, как вдруг на глаза попалась уже знакомая худосочная дамочка с садовыми ножницами.
Кит моргнул, но нет, зрение не подводило. Это была она. На сей раз без садовых ножниц и не в униформе своего магазина, а в черном платье официантки, в белом переднике и с подносом в руках. Этим подносом она отбивалась от подвыпившего художника, который, насколько понял Кит, загорелся желанием написать ее портрет. Без одежды.
Кит не понимал, что таинственная сила заставила его вмешаться и, тем не менее, подкрался поближе и одним взглядом обратил распоясавшегося служителя Муз в паническое бегство. Дамочка перевела дух.
– Приставучие идиоты, – пробормотала она под нос с омерзением, – липучие, сальные…
– Добрый вечерок, – приветливо выговорил Кит прямо ей в маленькое розовое ухо.
Она обернулась, увидела его сиятельную особу и побледнела, как смерть.
– Ой.
– Что такое.
– Это вы?
– Да, я, а что.
Она донельзя смутилась и неловко попыталась с ним объясниться. Невесть отчего. Кит, в конце концов, вовсе не требовал от обворожительного создания никаких объяснений.
– Дело в том, понимаете… что-то случилось с официанткой, и леди Милфорд попросила меня подменить бедную девушку…
– Ясно. Это ведь душенька Серафина, у нее всегда проблемы.
– А… потом она сказала мне, кто вы… поверьте, я не знала.
Кит не понимал, что за черт дернул его подойти. Хотя стоило извиниться за свое поведение, пожалуй. Она-то его не знала, и наверняка решила, что он только и делает, что разгуливает по зданию и пристает к незнакомым женщинам с непристойными предложениями угостить ленчем. Или с прочими предложениями, куда менее невинного рода.
– Послушайте, я не имел в виду ничего плохого. Просто у вас был такой вид…
– Какой?
– Будто вы чем-то ужасно расстроены. Ладно. Это меня не касается. Забудьте, мисс…
– Миссис Лэнгдон, – пробормотала она.
– А имя у вас имеется? Или мистер Лэнгдон, кем бы он ни был, так и обращается к вам – миссис Лэнгдон?
Черт! Почему он не мог захлопнуться, хоть тресни? Она смотрела на него. Глаза у нее были такие синие, что хотелось ущипнуть себя за локоть и спросить, не сон ли это. Ресницы длинные-длинные. Маленький упрямый подбородок, аккуратный носик, губы, сочные, как пригоршня спелой вишни. Фигурка, невзирая на излишнюю худобу, весьма соблазнительная. Ножки просто чудесные, очень стройные, очень аккуратные. Ей было года двадцать три, может, двадцать четыре.
– Шарлотта, – проговорила она едва слышно.
– Рад познакомиться…
– Попробуйте креветки.
– Мне что-то…
– Или гребешки, очень свежие.
– Пожалуй, воздержусь.
– Тогда сардинки, – предложила миссис Лэнгдон с отчаяньем.
Сардинки Киту не понравились. У них был на редкость унылый вид. Как и у миссис Лэнгдон, честно говоря. Ох. Тоска.
– Благодарю, я не голоден, поужинал дома.
Она сглотнула.
– Вы меня теперь уволите?
Кит все еще пытался подобрать подходящие слова, чтобы извиниться за неуместные, спонтанные, идиотские заигрывания, и ее слова застали его врасплох.
– Уволю? За что?
– Я уже шесть лет работаю в магазине Либера, и за это время у меня не было ни единого нарекания… вы можете написать на меня жалобу… моя работа – не Бог весть что такое… но четыре сотни в неделю никому не помешают…
– Написать на вас жалобу? Зачем? Кому?
– Вам, наверное, не понять, для вас четыре сотни в неделю – просто не деньги, но… люди голодают, – закончила она свою маленькую взволнованную речь, почему-то впадая в обличительный пафос.
Кит ничего не мог понять. И кто тут после всего ненормальный.
– Голодают? Как – голодают?
– Ну? Как? Им нечего есть… – проговорило прелестное синеглазое существо, заметно падая духом.
– Возможно, я неправильно вас понял, но лично я не вижу здесь ни одного голодающего. По мне, так этим певцам разложения, меланхолии и декаданса не мешало бы похудеть, уж больно раскормленные у них, лоснящиеся, самовлюбленные физиономии.
Ей не понадобилось смотреть по сторонам, чтобы понять, что в данном случае лорд Ланкастер безоговорочно прав, шах и мат.
– Не здесь, – пролепетала она, тушуясь, – но… в мире…
– Милая девушка, вы все равно не адресу. Я не политик. Вот мой зять, например – да, он политик. Так вот, когда речь заходит о голодающих, он всегда предлагает действовать радикально.
– Накормить этих несчастных людей? – наивно предположила прекрасная цветочница, по совместительству ужасная официантка, приобняв поднос с морскими закусками.
– Нет. Повесить этих несчастных людей. Чтобы другим неповадно было, – отчеканил Кит.
– Боже, – вырвалось у нее, – вы серьезно?
– А вы? Вы что, решили, что я уволю вас оттого, что вы отказались со мной пообедать? За кого вы меня принимаете? Уж не говоря о том, что я мог бы схлопотать за такие штуки серьезный судебный иск. За домогательства.
Ее щеки слегка порозовели.
– Да. Простите. Это все, конечно, страшно глупо, но я ужасно боюсь потерять работу. Это для меня все.
– Ваша работа?
– Да.
А как же муж. Дети? Любимая комнатная собачка? Подружки? Разные женские глупости вроде шляпок и перчаток? Кит не понимал, отчего ее слова настолько взволновали его.
– Идите домой, – велел он ей.
– Я не могу пойти домой… мне надо работать.
– Ваше рвение, как и заботы о голодающих, весьма похвальны, но уже очень поздно, гости сыты и довольны, а что касается душеньки Серафины, ей не до вас.
Леди Милфорд и впрямь уже была настолько накачана шампанским и Мыслераспылителем, что едва соображала – на каком свете находится. Вокруг нее толпились почитатели и воздыхатели, заглядывая глубоко в декольте ее персикового платья в облипку.
– Ой… вы думаете, я правда могу пойти домой?
– Да. Идите. Нет, сардины оставьте… они еще могут понадобиться голодающим.
– Ой! Извините. Спасибо. До свидания.
– До свидания, – вежливо отозвался Кит.
Миссис Заботы о Голодающих покинула его, и он с легким сожалением проводил взглядом ее ножки. Потом немедля Кит дал себе строжайший зарок больше никогда и ни за какие коврижки не являться на перфомансы и прочие светские мероприятия без законной супруги. Потом Кит выкинул все это из головы и погрузился в мысли о по-настоящему важных и серьезных вещах.
Он стал думать о Копилке.
Он любил это здание. Страстно, неистово любил. Кит унаследовал эту любовь с текущей в его жилах кровью, и она жила глубоко в его сердце. И оттого его доводило до полнейшего исступления, когда это чудесное создание, это грациозное существо (а он не воспринимал Копилку иначе, как живое существо) использовали в качестве трамплина в вечность.
Да. Трамплин в вечность. Звучит паршиво. Будто заголовок статьи в дрянной бульварной газетенке. И все же, факт оставался фактом – Копилка притягивала самоубийц всех мастей, всех степеней сумасшествия и отчаянья подобно магниту. Самоубийцы открывали окна, забирались на подоконники и с ужасной высоты прыгали вниз.
Надо заметить, что Копилка превратилась в трамплин в вечность с того момента, как была построена, причем это был расхожий и общеизвестный факт в ряду прочих расхожих и общеизвестных фактов. Просто все знали, что подобное случается, как знали, например, что зимой идет снег и холодно, а весной распускаются цветы и щебечут птички.
Кит тоже знал об этом, разумеется, но до какого-то момента воспринимал проблему теоретически и отвлеченно… до тех пор, пока ему не исполнилось девятнадцать. Тогда отец официально ввел его в совет директоров Корпорации и назначил своим заместителем. Еще через два месяца после того радостного события Кит получил свой экземпляр отчета по самоубийствам в Копилке.
Документ был снабжен грифами СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО и СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО и составлен в трех экземплярах. Один отправлялся начальнику службы безопасности Корпорации. Другой – директору Правления Делового Центра. И третий – совету директоров «Ланкастер Индастриз». Итого, о содержании документа были, в общей сложности, осведомлены двадцать пять человек, все – высшие должностные лица Корпорации, причем за разглашение сверхсекретной информации им грозили невероятные штрафы, увольнение и чуть ли не пожизненное тюремное заключение.
Кит внимательно изучил свой экземпляр отчета. От прочитанного у него волосы на голове зашевелились. Получалось, что каждый стандартный год в здании происходит не меньше сотни самоубийств, то есть – одно каждые три дня. Порой случались периоды затишья, довольно длительные, протяженностью в несколько месяцев, которые сменялись тем, что в документе было обозначено лукавым словосочетанием «суицидальные волны».
Киту и прежде было известно о подобного рода несчастных случаях в Копилке, но он и вообразить не мог, что их столь чудовищно много! То была запретная тема, которая никогда не обсуждалась в их семье. Более того, это была одна из тех вещей, которую, как очень быстро обнаружил Кит, было не принято обсуждать вообще где-либо, даже за стенами Копилки, а, тем более, внутри ее, а, тем более, между руководителями высшего звена. Каждый, кто работал в Копилке… работал на нее… будто вступал в тайный клуб под названием «Здесь Ничего Особенного Не Происходит».
И большинство из них действительно верили в это.
Не удивлялись.
Не ужасались.
Принимали вещи такими, какими они были. То есть сотню самоубийств в год.
Кит не знал, как такое возможно. Служба безопасности Делового Центра была укомплектована профессионалами высочайшего уровня. Случайных людей сюда не брали. Уж не говоря о том, что стены, потолки и коридоры были нашпигованы камерами слежения. Были приняты решительно все меры для предотвращения… подобных несчастных случаев. Тем не менее. Практически каждую неделю какой-нибудь идиот умудрялся взобраться на подоконник и сигануть вниз.
Кит помнил, как попытался обсудить эту сюрреалистическую ситуацию с отцом. Тот не сумел сообщить ничего дельного по данному поводу. Самоубийства? Кому станет хуже оттого, что какой-то полоумный лемминг выпрыгнул из окна? Отец уже давно махнул на это рукой и велел сыну сделать то же самое.
Кит пытался, правда, пытался, к сожалению, он так и не смог выкинуть эту проблему из головы и вплотную занялся ею после смерти отца. Поскольку теперь он являлся президентом Корпорации, а также состоял в совете директоров, эти его должности заведомо являлись куда более важными и значимыми, чем его пост в Правлении Делового Центра. Иначе говоря, непосредственно делами Копилки Кит мог заниматься лишь постольку, поскольку у него выдавалась свободная минутка, что случалось нечасто. Обычно он не считал нужным встревать в работу Правления. Они свое дело знали.
Пока не доходило до самоубийств.
В целом, то, что услышал Кит по данному вопросу, сводилось к следующему: так было всегда, на протяжении всех предыдущих долгих лет, и сделать мы здесь ничего не можем. Извините.
Он не мог в это поверить. Он устраивал разносы. Увольнял. И нанимал. Лишал премий. Повышал оклады. Подавал судебные иски. Истратил уйму времени на душеспасительные беседы и начальственные нотации. Истратил уйму денег на обеспечение дополнительных мер безопасности, курсы по повышению квалификации сотрудников и так далее, и тому подобное.
И все впустую. Конвейер смерти работал бесперебойно. Свежий труп каждые три дня. Получите, распишитесь.
Кит не понимал, как такое может быть. Он преуспевал. Он действительно преуспевал, и эти слова не были пустым звуком. Он делал свою работу, и он делал ее хорошо. Из каждодневного, изрядно кислого лимона Кит производил не лимонад, нет, а шампанское, причем самой высшей пробы. Акционеры, инвесторы и совет директоров разливали его в хрустальные бокалы, чокаясь за здоровье их милости. И не в последнюю очередь Кит был обязан своими успехами умением добиваться своего и всегда доводить начатое до конца. Неодолимые препятствия и неразрешимые проблемы лишь раззадоривали его, пробуждая в нем охотничий азарт. Он стирал неодолимые препятствия в пыль, и неразрешимые проблемы размалывал в порошок.
Вот только здесь он потерпел сокрушительный крах.
Надо было принимать решительные меры.
Что ж, он их принял.
Не далее, как вчера, он явился на заседание Правления Делового Центра и сказал:
– Мне это осточертело.
Правление поглядело на лорда Ланкастера с печалью, как на умного, достойного и, в общем, неплохого человека, прискорбно захваченного дикой и нелепой идеей фикс.
– Вот, – сказал Кит, развернув перед ними чертежи, – генераторы антигравитационных лучей. Новейшая разработка Корпорации. Генераторы уже опробованы и доказали свою эффективность при строительстве различных объектов, например, Би-портов, а также высотных жилых и административных зданий. Технические характеристики… грузоподъемность… радиус воздействия… иначе говоря. Если мы в определенном порядке разместим генераторы по периметру Копил… Делового Центра, то создадим вокруг здания нечто вроде мелкоячеистой сети из антигравитационных лучей. Сеть охватит все здание, начиная от второго этажа и заканчивая смотровой площадкой. Задача состоит в том, чтобы снизить ускорение свободного падения до такого приемлемого уровня, чтобы при соприкосновении с землей самоубийца не намазывался на землю, как паштет, а был в состоянии на своих двоих добраться до ближайшего моста…
то есть, простите, оговорился, места, где ему окажут необходимую помощь. Предполагается оснащение генераторов инфракрасными датчиками и системами электронного распознавания. Это значит, что генераторы будут реагировать исключительно на падающих людей, а, к примеру, не на пролетающих мимо птиц. И…
Киту сказали, что его идея – великолепна и вполне в состоянии решить загадочную проблему самоубийств, но, наверное, это очень дорого.
– Дорого, – согласился Кит, – но…
– Милорд, – перебили его, – ваша инициатива в данном случае лежит вне пределов компетенции правления Ланкастеровского Делового Центра.
– А? – переспросил Кит.
Их милость ткнули благородным носом в Устав Копилки, где черным по белому было записано, что, так как Деловой Центр юридически и практически является обществом, зависимым от Корпорации, то, соответственно, существует ряд вопросов относительно положения вещей в Копилке, которые подлежат рассмотрению и обсуждению непосредственно советом директоров Корпорации.
– Каких именно?
– А именно: сюда входит радикальное изменение внешнего вида нашего прекрасного здания, милорд. Вы же не станете отрицать того факта, что генераторы радикальным образом изменят внешний вид Делового Центра?
Кит потратил (очередную) уйму времени, демонстрируя джентльменам из Правления чертежи, документы и трехмерные модели Копилки ДО и Копилки ПОСЛЕ (словно в рекламе средства для похудения), доказывая им, что внешний вид Копилки почти не изменится после монтажа генераторов, и никто ничего не заметит, но правление в полном составе осталось непреклонным. Кит предложил провести генераторы в качестве мер безопасности, для чего не требовалось разрешение совета директоров. Правление в полном составе очень опечалилось, но вновь осталось непреклонным.
Увы.
Киту предстояло столкновение с советом директоров.
Кита они ценили и уважали, но страсть как не любили. Особенно председатель совета директоров Мерфи.
Кит их не ценил, не уважал, и страсть как не любил. И особенно председателя директоров Мерфи. Старику пошел уже сто шестой год, но он, кажется, и не помышлял о смерти. Он был бодр, свеж, как майская роза, и отравлял Киту жизнь как только возможно, и невозможно – тоже.
Кит все же к нему обратился и, страдая в предчувствии провала своих благих начинаний, растолковал, что к чему. Мерфи выслушал. Клацнул вставной челюстью. Острые зубы Мерфи были изготовлены из первосортного фарфора, такие же белоснежные и нарядные, как фамильный сервиз.
– Мальчик мой, – произнес Мерфи, – неплохо продумано. Да. Превосходно. Но это дорого, наши фонды не потянут столь значительной нагрузки. К тому же, генераторы непоправимо испортят классический вид нашего старинного величественного здания и нанесут непоправимый ущерб окружающей среде. Вдобавок, ваша навязчивая идея покончить с самоубийствами – простите за безвкусный каламбур – превратилась уже в настоящую навязчивую идею.
– Вы почему-то постоянно забываете, мистер Мерфи, что я здесь не просто управляющий на побегушках у совета директоров, а держатель очень крупного пакета акций. И я ни единым словом не заикнулся о корпоративных фондах. Расходовать средства на благие начинания – ну, это чересчур для вас и ваших прихвостней. Я согласен оплатить свою затею из собственного кармана, о чем я уже имел честь сообщить джентльменам из Правления.
– А вы почему-то постоянно забываете, мой дорогой сэр, что у нас здесь не абсолютная монархия. Мы трудимся в поте лица не исключительно ради того, чтобы блюсти ваши интересы. Да, вы являетесь потомком основателя Корпорации, с честью носите вашу славную фамилию, но мы должны думать и о других наших акционерах, в том числе, и миноритарных. И я совсем не понимаю вашей привычки называть наших уважаемых директоров моими прихвостнями, как, кстати, и членов Правления Делового Центра. Я полагаю, что мы все тут крайне лояльны к вам, не донимаем вас излишним контролем, и всем сердцем и с радостью приветствуем ваши разумные инициативы, каковые, к счастью, преобладают над некоторыми другими вашими инициативами, продиктованными, очевидно, присущим молодости идеализмом.
– Когда я приезжаю на работу и вижу, как очередного бедолагу отдирают от асфальта, меня тошнит, и высокие материи здесь не при чем.
– Ну, это началось далеко не вчера. Поймите же. С давних пор идиоты с психическими расстройствами считают Копилку подходящим местом, чтобы свести здесь счеты с жизнью. Отчего именно Копилка? Почему? Не знаю. Но посмотрите на вещи здраво. Эта особенность Копилки – неотъемлемая часть ее очарования, ее неоспоримой притягательности, ее мифа. Доходного мифа. Вы думаете, что туристы едут сюда толпой лишь оттого, что Копилка такая прекрасная? Верно, именно поэтому. Но еще и потому, что у нашего здания репутация трамплина в вечность. Людей притягивает все трагическое. Замки с привидениями. Пьесы Шекспира. Трамплин в вечность…
– Вы хоть сами понимаете, что несете? – спросил Кит брезгливо.
– А вы понимаете, что поднимаете шум из-за какой-то чепухи?
– Если это такая чепуха, как вы меня уверяете последние годы, – процедил Кит, – объясните мне, почему не факт, но масштабы происходящего столь тщательно скрываются от широкой публики. Почему отчеты по самоубийствам входят в число сверхсекретных документов, доступ к которым имеют исключительно руководители высшего звена Корпорации – после того, как дадут расписку о неразглашении. Такую же расписку вы берете с каждого сотрудника службы безопасности Делового Центра. В большинстве случаев о самоубийствах не рапортуется в соответствующие инстанции, хотя согласно тому же Уставу…
Мерфи уставился на Кита выцветшими голубыми глазами, которые видели воочию еще несчастного и безумного Мэттью Ланкастера.
– Что вы от меня хотите.
– Уже ничего, мистер Мерфи. Мне казалось, что мы полюбовно сможем уладить этот чепуховый вопрос между нами двумя. Увы. Я ошибся. К сожалению, я вынужден настаивать на проведении внеочередного собрания совета директоров по означенному вопросу.
Мерфи побагровел и защелкал челюстями, как заправский вампир. Возможно, он и был настоящим вампиром. Вполне подходящее его необычайному долгожительству, изумительному для столь дряхлой развалины цвету лица и полнейшему отсутствию представления о морали и этике.
– Нет, – отрезал Мерфи.
– Да, – ласково пропел Кит, на всякий случай прикрыв горло ладонью.
– Видимо, вам надоело почивать на лаврах, милорд, и вы возжелали в качестве разнообразия подвернуться публичной порке. Что ж, раз вы настаиваете, мы вам это устроим. Мало не покажется, обещаю.
Кит не сомневался, что устроят. При одной мысли, что ему придется лицезреть во внеочередном порядке их бесформенные, безликие физиономии, у него рот наполнялся горечью. Подавляющее большинство этих людей заседали в совете тогда, когда Кит еще не появился на свет, и подавляющее большинство из этого большинства являлись прямыми потомками людей, которые начинали делать бизнес еще с его героическим предком, лордом Джеком. В целом, совет директоров представлял собой нечто вроде громадного каменного монолита, обладающего чудовищной силы инерцией. Тягать его с места в нужном направлении было превосходной жизненной школой, но необычайно выматывающей и утомительной.
– Скоты, – пробормотал Кит, потянулся за портсигаром, но взгляд его упал на развешанные повсюду по галерее грозные бронзовые таблички с надписями, строго-настрого запрещающими курить. Мысленно чертыхаясь, он начал пробираться к выходу, лавируя между подвыпившими гостями.
Десятью минутами ранее Шарлотта Лэнгдон тоже пробиралась к выходу и, кажется, ей удалось покинуть галерею незамеченной. Забрав из гардеробной пальто, она вышла из галереи и направилась в холл, к лифтам.