Александрова Наталья Николаевна. Капкан для принцессы

   Боковым зрением, а скорее шестым чувством Лола видела, как Маркиз выскользнул из-за двери и снова запер ее за собой.
   — О Вилли, мы же не можем здесь, — простонала Лола, но Вилли уже осатанел от желания.
   Его руки добрались наконец до ее тела, и Лола почувствовала, как его жадное и горячее естество готово пробить все преграды.
   — Но, Вилли…
   Он так вжал ее в стенку, что не оставил свободы маневра, вырваться из-под этой туши Лола и не пыталась. Однако он отстранился на секунду, только чтобы расстегнуть брюки. Этого Лоле оказалось достаточно.
   — О Вилли, Вилли.., да мать твою! — рявкнула она по-русски и с размаху всадила ему коленом в вожделеющую мужскую плоть.
   Он мгновенно согнулся и вырубился от боли и шока. Еще до того, как он упал, Лола сложила руки замком и стукнула его по шее, как учил ее когда-то Маркиз.
   Вилли икнул и осел на пол. Лола перепрыгнула через его бесчувственную тушу и, не помня себя, рванула следом за Маркизом к выходу из особняка.

* * *

   В темной глубине библиотеки двенадцать раз гулко пробили часы. Скрипнула открывшаяся дверь кабинета — та, через которую Маркиз прошел несколько минут назад. Послышались голоса и шаги входящих в библиотеку людей.
   — Он должен быть здесь! — произнес кто-то по-немецки. — Где этот чертов выключатель?
   Маркиз в отчаянии снова дернул ручку двери.., и дверь легко распахнулась.
   Выскочив в коридор, Маркиз увидел рядом с дверью широкую спину охранника и отшатнулся. Но охраннику, похоже, не было никакого дела до своих непосредственных обязанностей. Он прижал к стене постанывающую Лолу и слился с ней в жарком поцелуе. Маркиз усмехнулся, закрыл за собой дверь библиотеки, задвинул засов и побежал к винтовой лестнице. Распахнув входную дверь особняка, он выбежал на улицу. Быстрым шагом, но стараясь не привлекать внимание случайных прохожих, Маркиз устремился в соседний переулок, где он оставил купленную накануне по дешевке подержанную машину. Не успел он дойти до угла, как сзади послышалось цоканье женских каблучков. Оглянувшись, Леня увидел догоняющую его Лолу, красную и растрепанную.
   — Ты куда? — сердито бросил он ей. — Возвращайся в дом, пока тебя не хватились.
   — Мне никак нельзя возвращаться! — чуть ли не в слезах выкрикнула Лола, едва поспевая за ним. — Ты что, не мог мне помочь? Этот боров едва не трахнул меня!
   Маркиз только махнул рукой.
   Свернув за угол, он увидел темный силуэт «опеля» и в два больших шага подлетел к машине. Протянув руку к дверце, застыл на месте. На переднем сиденье рядом с местом водителя сидел человек — лысый толстяк в твидовом пиджаке.
   — Какого черта, Шульц? — возмущенно выкрикнул Маркиз, распахнув дверцу. — Как вы объясните…
   Слова застряли у него в горле. Шульц сидел, неподвижно уставившись перед собой широко раскрытыми неживыми глазами. На его виске темнела неровная рана, со сгустками запекшейся крови.
   Маркиз отшатнулся от трупа, резко втянув воздух сквозь сжатые зубы, и повернулся к Лоле:
   — Это ловушка, беги!..
   Но бежать было уже поздно. Вспыхнули ослепительные лучи автомобильных фар, и Лола с Маркизом замерли в их мертвенном свете, как артисты на сцене в финале кровавой трагедии.
   — Стоять неподвижно! — прогремел усиленный мегафоном голос. — Руки положить на крышу автомобиля!
   Тяжелой походкой неотвратимого рока к ним приблизились двое немецких полицейских, обшарили наглыми руками, защелкнули на запястьях наручники, грубыми толчками загнали в полицейский микроавтобус с зарешеченными окнами и повезли под завывание сирены по темным пустым улицам.
   Короткая поездка, снова — грубые руки, толчки, ступени, ярко освещенные коридоры полицейского участка, пустая голая комната, направленная в лицо лампа…
   — Вы хотите сделать заявление?
   — Нет.
   — По какой причине вы убили Гельмута Ланга?
   — Не знаю такого.
   — Человек, найденный мертвым в вашей машине.
   — Я его не убивал.
   — Вы задержаны на месте преступления. На орудии убийства — ваши отпечатки пальцев…
   — Какое орудие убийства?
   — Разводной ключ.
   — Я его не убивал.
   — Вы хотите сделать заявление?
   Лолы рядом не было, Маркиз понял, что их развели по разным комнатам и ее сейчас тоже допрашивают. Свет лампы резал глаза, хриплый голос бил и бил по барабанным перепонкам:
   — Что вы делали в доме господина Тизенхаузена?
   — Я там не был.
   — Что вы знаете о краже картины Рубенса «Кающаяся грешница»?
   — Ничего не знаю.
   — Гельмут Ланг был вашим сообщником?
   — Я не знаю такого.
   — Вы хотите сделать заявление?
   — Нет.
   — Ваша сообщница все нам рассказала!
   — Что именно?
   — Вы хотите это узнать?
   — Мне все равно.
   — Вы хотите сделать заявление?
   — Нет «Вы хотите…» «Нет…» «Вы…» «Нет…»
   Лампа погасла, воцарилась блаженная тьма. Раздались шаги. Маркиз приоткрыл измученные глаза. Один человек вышел из комнаты, другой вошел — худощавый, невысокий, сутулый, с кривым носом и насмешливым длинным лицом.
   — Вы понимаете, господин Марков, — начал вошедший, не успев сесть на жесткий стул, привинченный к полу, — вы понимаете, что положение ваше незавидно. На основании многочисленных улик вас признают виновным в убийстве Гельмута Ланга.
   — Я его не убивал, — устало повторил Маркиз.
   Кривоносый поморщился:
   — Да не повторяйте вы это как попугай. Это вам не поможет. И совершенно не важно, убили вы его или нет. Вас хотят трахнуть — и вас трахнут! Для этого есть все возможности. Версия будет такая: вы в сговоре с Лангом украли из дома Тизенхаузенов картину, не поделили ее с соучастником и убили его. Картину, кстати, вы успели куда-то спрятать. Девушка, которая была с вами, тоже получит приличный срок за соучастие. Поймите, господин Марков, — вы здесь, в Германии, чужие, и вы никому не нужны. С вами сделают все, что захотят.
   — Я так понимаю, — проговорил Леня, облизав пересохшие губы, — что вы — тот самый добрый дядя, которому я нужен и который по этой причине хочет мне помочь?
   — Я не добрый дядя, — кривоносый усмехнулся, — я деловой человек, и я хочу предложить вам сделку.
   — Я с удовольствием послушаю, что вы хотите мне предложить, только, знаете ли, обсуждать деловые предложения как-то приятнее без наручников. Я, конечно, понимаю, что не в моем положении — диктовать условия, но думаю, что снять с меня наручники, дать мне стаканчик кофе и назвать свое имя — вполне в ваших силах.
   Кривоносый господин усмехнулся, чуть склонил голову и нажал кнопку звонка. На пороге вырос двухметровый, коротко стриженный орангутанг в полицейской форме и вопросительно взглянул на кривоносого, потирая пудовые кулаки.
   — Э.., офицер, снимите с заключенного наручники и принесите ему кофе.
   Мне тоже.
   «Он не из полиции, иначе знал бы, как зовут офицера, — сообразил Леня, — но при этом достаточно влиятелен для того, чтобы ему приказывать. Кто же это такой?»
   Орангутанг разочарованно засопел, но беспрекословно подчинился. Маркиз потер руки и, пока детина ходил за кофе, с интересом разглядывал своего визави.
   — Вы можете называть меня герр Вольф, — насмешливо проговорил тот.
   — Думаю, это не настоящее ваше имя, но сойдет и такое.
   — Конечно, ведь вам нужно как-то ко мне обращаться. Как, кстати, вы называли покойного Гельмута Ланга?
   — Никак, — Маркиз поморщился. — Я его ни разу не видел до сегодняшней ночи.
   — Как хотите, как хотите…
   Орангутанг принес два пластмассовых стаканчика скверного кофе и удалился.
   — Итак? — проговорил Маркиз, прихлебывая горячую бурду. — Зачем я вам понадобился?
   — Дело в том, — начал Вольф, откинувшись на спинку неудобного стула и обхватив тонкими руками колено, — что у господина Тизенхаузена было две дочери.
   Пауза затянулась, и Маркиз, чтобы прервать ее, спросил:
   — Какое отношение ко мне имеет состав его семьи?
   Герр Вольф прикрыл глаза тяжелыми веками и продолжил:
   — Его младшая дочь пребывает в добром здравии и находится в родительском доме, старшая же несколько месяцев назад погибла. Погибла она у вас, в России. Господин Тизенхаузен очень тяжело переживал смерть дочери, что, однако, не помешало ему получить очень большую страховку. А некоторое время назад мы получили косвенную информацию о том, что девушка жива. Да, я не сказал вам, что представляю страховую компанию, которая выплатила страховку.
   — Какой, однако, удивительной властью обладают в вашей стране страховые компании! — с иронической усмешкой произнес Маркиз. — Вы можете даже приказывать офицерам полиции!
   — Я же сказал, что мы выплатили очень большую страховку. А большие деньги — это большая власть.
   — Так чего же вы хотите от меня? — устало проговорил Маркиз.
   — Мы хотим, чтобы вы с вашей подругой поехали в Россию и нашли фройлен Тизенхаузен. Или неопровержимое подтверждение ее смерти. Лучше — ее саму.
   — Как же получилось, что вы заплатили страховку, не убедившись в смерти девушки?
   — Безусловно, мы получили достоверные доказательства. Если мы с вами найдем общий язык, я ознакомлю вас с ними. Но любые доказательства могут оказаться фальсифицированными. Поэтому я и сказал вам, что лучшим результатом вашей поездки будет живая фройлен Тизенхаузен.
   — Что будет со мной и с Лолой, если Я откажусь от вашего предложения? — осведомился Леня.
   Герр Вольф пожал плечами:
   — Трудно сказать… Возможно, десять лет, возможно, больше… Я не берусь предсказывать решение суда. Девушка как сообщница получит несколько меньше.
   Маркиз допил остывший кофе и поморщился:
   — То есть, герр Вольф, вас следует понимать так, что вы делаете мне предложение, от которого я не смогу отказаться.
   — Отчего же? — Вольф насмешливо пожал плечами. — Пока человек жив, у него всегда есть выбор.
   — Это всего лишь цитата, — пояснил Маркиз, — в моей любимой книге «Крестный отец» старый гангстер называл так предложение, сделанное под дулом пистолета.
   — Вы видите у меня в руках пистолет? — Герр Вольф высоко поднял руки. — Я принципиально никогда не ношу оружия.
   — Ладно, оставим эту пикировку. — Маркиз поставил на пол пластмассовый стаканчик. — Если уж вы не оставляете мне выбора, давайте хотя бы перенесем наш разговор в более приятное место, а то сами эти стены, — Леня обвел рукой унылую комнату, выкрашенную в безнадежный и официальный грязно-зеленый цвет, — сами эти стены внушают мне пессимизм и неуверенность в будущем.
   Через час Маркиз, Лола и герр Вольф сидели в гостиничном номере, потягивая настоящий, хорошо заваренный мокко.
   Лола была в халате, с головой, обернутой полотенцем на манер тюрбана, — она сказала, что не способна разговаривать ни о каком деле, пока не смоет с себя запах полицейского участка, а Маркиз потребовал ее участия в разговоре, заявив, что она — его полноправный партнер и поэтому должна выслушать весь рассказ из первых уст.
   — Итак, — начал герр Вольф свой рассказ, — старшая дочь господина Тизенхаузена, фройлен Моника, была девушкой увлекающейся, темпераментной и всегда доставляла своему отцу немало забот. Молодежь, знаете ли.., как говорят у вас в стране — проблема отцов и детей.
   Наркотики, сомнительные связи, криминальные знакомства.., когда наша компания готовила страховой полис фройлен Моники, — предупредил герр Вольф возможные вопросы о причинах своей осведомленности, — мы собрали о ней достаточно полное досье. Надо сказать, что господин Тизенхаузен — очень покладистый и любящий отец, он всегда вытаскивал фройлен Монику из всех неприятностей, в которые она попадала, и не слишком стеснял ее свободу… Может быть, ему и следовало бы проявить больше твердости… Так или иначе, несколько месяцев назад фройлен Моника познакомилась с одним из ваших соотечественников и уехала с ним в Россию…
   Герр Вольф задумчиво уставился на противоположную стену и надолго замолчал. Не дождавшись продолжения его монолога, Маркиз вопросительно произнес:
   — И после этого поступило сообщение о ее гибели?
   — Нет, — герр Вольф поднял глаза, как будто оторвавшись от неприятных размышлений, — прежде поступило сообщение о ее бракосочетании. Фройлен Моника стала гражданкой Кузовковой…
   Или у вас сейчас принято говорить — госпожой?
   — Без разницы, — Маркиз пожал плечами, а Лола, до этого всеми силами изображавшая обиду и равнодушие, при словах о бракосочетании прекратила полировать ногти и с интересом прислушалась к рассказу немца.
   — Конечно, это сообщение было несколько.., неожиданным, и герр Тизенхаузен не слишком радостно встретил его — безусловно, он мечтал о другой партии для своей дочери или хотя бы хотел познакомиться с ее будущим мужем до свадьбы, да и присутствовать на свадьбе дочери тоже не возражал бы; но, в конце концов, фройлен Моника преподносила ему и не такие сюрпризы, и он смирился с происшедшим, ожидая возвращения Моники с ее русским мужем.
   Однако время шло, а молодожены и не думали возвращаться в Германию. А по прошествии полутора месяцев несчастный отец получил известие о том, что госпожа Моника Кузовкова погибла в автомобильной катастрофе.
   — Вместе с мужем? — заинтересованно осведомилась Лола.
   — Хороший вопрос, — Вольф внимательно посмотрел на девушку, — нет, мужа в автомобиле не было. Он остался жив.
   — Получил ли этот русский муж какую-нибудь выгоду от смерти своей молодой жены? — спросил Маркиз.
   — Это — еще лучший вопрос, — глаза герра Вольфа удовлетворенно блеснули, — господин Кузовков, русский муж фройлен.., пардон, фрау Моники, ничего не приобрел в результате смерти своей жены. Брачный контракт не составлялся, и адвокаты господина Тизенхаузена готовы были оспорить любой иск со стороны господина Кузовкова, но он даже не предпринимал никаких шагов в этом направлении. Страховая компания отправила в Россию своего представителя, который должен был удостовериться в том, что погибшая — это именно урожденная Моника Тизенхаузен. Но к тому времени, как он прилетел в Санкт-Петербург, останки покойной были уже кремированы.
   Наш представитель разговаривал с господином Кузовковым и со следователем, который вел дело о гибели Моники.
   Как явствует из предоставленных документов, труп был очень поврежден, обгорел, но муж опознал Монику по некоторым характерным деталям. Кроме того, на теле были найдены ее украшения — цепочка, кольцо, браслет.., короче, опознание было проведено с соблюдением всех требований закона.
   — Почему ее так поспешно кремировали? — перебил Вольфа Маркиз.
   — Таково было пожелание мужа, — протянул герр Вольф. — Следствие не видело причин откладывать кремацию, а немецкая сторона не успела вовремя вмешаться из-за.., из-за некоторой бюрократической неповоротливости, — закончил он неохотно.
   — Итак, — промолвил Маркиз, не дождавшись продолжения, — ее кремировали; что же было дальше?
   — Наш представитель настоял на том, чтобы увезти урну с прахом покойной в Германию для захоронения в семейном склепе Тизенхаузенов. Муж сначала возражал, но его убедили.
   — Представляю себе! — ехидно вставил Маркиз.
   Герр Вольф, не обращая внимания на его язвительную реплику, продолжал:
   — Наша компания выплатила отцу покойной страховку, и дело было закрыто.
   Но спустя некоторое время, а точнее — две недели назад, господин Тизенхаузен получил по почте конверт, в котором была фотография. Судя по этой фотографии, можно утверждать, что Моника жива, во всяком случае была жива некоторое время после автомобильной катастрофы и после официального признания ее мертвой.
   Господин Тизенхаузен обратился к нашей компании, заявив, что как честный человек обязан возвратить полученную страховку, естественно, при условии, что мы найдем его дочь. Вот, собственно, краткая предыстория событий…
   Герр Вольф замолчал, налил в стакан минеральной воды и сделал большой глоток.
   — Вы покажете нам фотографию, которая подняла весь этот переполох? — спросил Маркиз.
   — Конечно. — Герр Вольф открыл «дипломат» и выложил на стол большой фотографический снимок.
   На этом снимке был виден выставочный зал, на стене которого висела фотография в узкой белой раме. Фотография, в свою очередь, изображала снятую вполоборота обнаженную девушку, прикрывшую лицо журналом «Плейбой». Девушка была спортивна, худощава, мускулиста.
   Узкие мальчишеские бедра, маленькая, почти неразвитая грудь, при этом ее тело самой своей позой, умело схваченной фотографом, пластикой излучало удивительную женственность, сексуальность и даже порочность. Лицо ее было почти полностью закрыто журналом, только рыжие, коротко стриженные волосы выглядывали из-за глянцевой обложки, как языки пламени вырываются из полуприкрытой печи.
   — Это точно она? — спросил Маркиз, с трудом отведя взгляд от фотографии.
   — Да, несомненно, — кивнул герр Вольф, — это ее телосложение, ее волосы, и самое главное — на плече очень характерное родимое пятно, вот, взгляните.
   Немец протянул Маркизу лупу. Леня поднес увеличительное стекло к плечу девушки на фотографии.
   Небольшое пятнышко, которое он видел и невооруженным взглядом, при многократном увеличении оказалось родимым пятном, напоминающим неровную четырехконечную звезду.
   — Отец Моники не сомневается в том, что на фотографии — его дочь, — негромко проговорил герр Вольф.
   — А дату вы определяете, исходя из номера журнала, который она держит в руке? — интонация Маркиза была полувопросительной.
   — Да, — герр Вольф кивнул, — этот номер «Плейбоя» вышел через неделю после автокатастрофы, в которой Моника якобы погибла.
   — Для девушки, разбившейся в машине и кремированной через три дня, она выглядит очень неплохо, — резюмировал Маркиз.
   Лола придвинула фотографию к себе, ревниво осмотрела девушку и презрительно бросила:
   — Ничего особенного, обыкновенная тощая лахудра.
   Леня снова склонился над снимком.
   Рядом с фотографией в белой раме были видны край окна и чье-то плечо, с другой стороны — часть другой фотографии и спина зрителя, остановившегося в полуобороте и с кем-то беседующего.
   — Вам удалось узнать, что за помещение изображено на снимке? — спросил Маркиз своего собеседника.
   — Нет еще, — герр Вольф откинулся на спинку стула, — с этого вы и начнете вашу работу в Петербурге.
   — А вы уверены, что этот зал — в Петербурге?
   — Не вполне уверены, но это кажется мне наиболее вероятным. Моника улетела со своим будущим мужем именно в Петербург, там был зарегистрирован их брак, там произошла автокатастрофа, в которой она якобы погибла… Во всяком случае мне кажется наиболее целесообразным именно оттуда начать ваши поиски.
   — Так! — Маркиз в упор посмотрел на немца. — Вот мы и пришли к самому интересному. Почему мы?
   — Что вы имеете в виду?
   — Именно то, что сказал. — Маркиз поднял голову и в упор поглядел на Вольфа. — За каким чертом, господин Вольф, вам понадобились именно я и моя партнерша? Почему вам нужно привлечь к этому делу именно нас, а для этого провести такую трудоемкую операцию с подставой? Почему бы вам просто не отправить своего представителя, чтобы он совершенно официально обратился там, в России, в соответствующие органы и не потребовал официального расследования?
   — Ну, во-первых, вряд ли присланная герру Тизенхаузену фотография будет для компетентных органов достаточным основанием для того, чтобы возбудить расследование.
   — Это точно, — побормотала Лола, разглядывая снимок.
   — Во-вторых, вы, я думаю, не станете спорить, что дело это имеет несомненный криминальный уклон. И привлекать к нему внимание русской милиции, возможно, нецелесообразно. Пронюхают журналисты, а господин Тизенхаузен вовсе не желает, чтобы вся эта история стала достоянием гласности…
   — Господин Тизенхаузен беспокоится, не влипла ли его доченька в какую-нибудь сомнительную историю… — язвительно проговорила Лола.
   Герр Вольф оглянулся, но никак не прокомментировал ее замечание.
   — Расследование должно быть неофициальным и сугубо конфиденциальным, — продолжал он. — О ваших способностях, господин Марков, я наслышан. Я считаю, что вы — самый подходящий человек для этого дела… Но, насколько мне известно, у вас в России были некоторые неприятности с влиятельными людьми…
   «Интересно, откуда он все знает про нас с Лолкой? — думал Маркиз. — Кто он вообще такой? И самое главное — кто его навел на меня? Кого он имеет в виду под влиятельными людьми? Неужели он знает подробно всю историю про статуэтку ассирийской богини и то, какую роль в этой истории играл Зарудный?» <См, роман «Ассирийское наследство».>.
   — Вряд ли вы согласились бы просто так поехать в Россию, пришлось вас немного подстегнуть, — проговорил Вольф.
   «Ничего себе, — подумал Маркиз, — это он называет подстегнуть»!"
   — Вы удовлетворены моими объяснениями? — спросил Вольф с некоторым недовольством в голосе.
   — Не совсем, — ответил Маркиз, — потому что, в вашу концепцию никоим образом не вписывается убийство Шульца, — то есть это мне он представлялся Шульцем, на самом деле он Гельмут Ланг. Допустим, через него меня пытались подставить, вы можете говорить что угодно, но я-то знаю, что не убивал господина Ланга. И повздорить мы с ним из-за картины не могли, потому что картины не было…
   — В смерти Гельмута Ланга повинны вы! — заявил Вольф — Если бы вы следовали предложенному плану, вас бы ожидали внизу и взяли с поличным в подвале.
   Доказательства налицо: вор забрался в особняк Тизенхаузенов, приличный тюремный срок был бы вам обеспечен.
   «Но не десять лет за убийство», — подумал Маркиз.
   — Вы же предпочли действовать по своему плану, это, кстати, лишний раз доказывает, что я в вас не ошибся. Пришлось и нам перестраиваться по ходу дела…
   "Значит, они не подслушивают этот разговор, — сообразил Маркиз, — иначе Вольф не стал бы говорить так свободно.
   Либо он ничего не боится. Во что же мы с Лолой влипли?"
   — На сегодня достаточно, — заявил герр Вольф, — думаю, вам следует отдохнуть, дама очень устала.
   Лола действительно демонстративно зевала.
   — Я должен обдумать все, — сказал Маркиз.
   — Выбора все равно у вас нет, этот номер будет охраняться. Не сомневаюсь, что если вы захотите, то сможете обмануть охрану, но имейте в виду: если завтра утром вас не окажется здесь, то полиция возьмется за вас всерьез. Пока что дело об убийстве Гельмута Ланга приостановлено, и от вас зависит, дадут ему ход или нет.
   — Незачем напоминать еще раз, я вам верю, — отмахнулся Маркиз. — Я имел в виду, что должен обдумать все детали предстоящей операции. Завтра я задам вам много вопросов. А также мы должны обсудить кое-какие гарантии с вашей стороны.
   — Ну-ну, — усмехнулся герр Вольф, поворачиваясь к двери, — там посмотрим…

* * *

   Маркиз встал, чтобы запереть дверь за Вольфом. После бессонной, полной событиями ночи, ему хотелось принять ванну и лечь в постель, хотя на дворе уже светало. Требовалось хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию, но это лучше сделать на свежую голову, после допроса в полиции он плохо соображал.
   Маркиз закрыл дверь, повернулся, и тут же ему в голову полетела керамическая пепельница.
   — Ты что, с ума сошла? — Он еле успел увернуться, и пепельница разбилась о дверь. — Ты же убить меня могла!
   — Тебя не просто убить, тебя четвертовать надо! А потом скормить кости бродячим собакам! А потом сжечь и прах развеять по ветру! — кровожадно заявила Лола и, поскольку он ничего не ответил, продолжала, набирая обороты:
   — Подумать только, он еще посмел отчитывать меня за операцию с Ван Хаасом! Он, видите ли, считает, что на аукцион лучше не соваться! Там меня, видите ли, мигом обвели бы вокруг пальца! А сам-то, козел! — Лола кричала теперь в полный голос.
   Она кружила вокруг Маркиза, как пантера, но подходить боялась, зная, что в ближнем бою он сильнее. Поскольку Маркиз стоял, не отвечая, только внимательно следил, чтобы в голову ему не попало что-нибудь тяжелое, Лола продолжала на тон ниже:
   — Все из-за тебя! Все мои неприятности из-за тебя! Такое замечательное могло бы выгореть дельце с Ван Хаасом!
   Так нет, тебе нужно было притащиться в самый неподходящий момент и все испортить! Венеция! Город моей мечты!
   Карнавал, музыка, богатые беспечные люди! Все веселятся, развлекаются, никто не думает о деньгах.., тут-то и стричь их, как баранов! Но нет, нам нужно громкое дело! Воровать, так миллион, трахаться, так с самой королевой!
   — Хватит ворчать, надоело, — спокойно сказал Маркиз.
   — Я еще и не начинала! — огрызнулась Лола.
   — Я спать хочу!
   — Подождешь! — рассвирепела Лола. — Я вот, например, вообще спать не смогу, потому что ребенок отдан в чужие руки!
   — Какой еще ребенок? — оторопел Маркиз.
   — Пу И я отдала в собачий пансион!
   Не могла же я тащить его в дом этих Тизенхаузенов, это опасно!
   — Да уж, если бы тот мордоворот на него случайно сел… — усмехнулся Маркиз.
   — И не напоминай мне о Вилли! — Лола аж задохнулась от злости. — Да будет тебе известно, что Пу И очень нервная, ранимая собака. Он не может долго быть один, а без меня и двух дней не проживет! И если с ним что-нибудь случится, я никогда тебе этого не прощу!
   — Ты что, собираешься тащить его в Россию? — изумился Маркиз. — Плиты не поедешь?
   — Как это я не поеду? — снова заорала Лола. — Куда это, интересно, я денусь?
   — Да уж, деться тебе действительно некуда, — вздохнул Маркиз.
   — Вашими заботами, — буркнула Лола и отвернулась.
   Когда она скрылась в спальне, Леня тихонько просочился в ванную, быстро принял там душ и вернулся. Когда он опасливо отворил дверь спальни, Лола сидела на краю кровати и читала старый журнал, который отыскала, в тумбочке.
   — Лола, — покаянно произнес Леня и сделал два шага по направлению к кровати.
   Лола делала вид, что не слышит.
   — Прости меня, девочка, — Маркиз присел на кровать, — я, конечно, виноват во всем. Я втравил тебя во все это. Расслабился тут от сытой жизни, потерял квалификацию…
   — Позволил себя поймать…
   Ободренный ее спокойным тоном, он придвинулся ближе и прилег рядом.
   — И теперь придется возвращаться в Россию. И дело это какое-то непонятное.., очень оно мне не нравится…
   — Благодаря тебе у нас нет выбора, — скрипучим голосом сказала Лола. — Если бы хоть иногда слушал меня…
   — Если бы я хоть раз послушал тебя, мы сейчас сидели бы в такой заднице, — запальчиво начал Маркиз и даже приподнялся на локте, но тут же сник и ткнулся головой в подушку.
   — Вот именно, — усмехнулась Лола, — как будто сейчас мы не находимся в этой самой заднице, причем очень глубокой…
   Леня не отвечал.
   — Ничего, — Лола подхватила его голову и положила к себе на колени, — как-нибудь справимся… Знаешь, я так по дому соскучилась! Надоела Европа эта до чертиков! Все скучные такие.., только о деньгах и думают! Поговорить не с кем, повеселиться…
   Маркиз повернул голову, устраиваясь поудобнее.
   — А такой ты мне больше нравишься, — говорила Лола, поглаживая Леню по мокрым волосам, — когда не ругаешься и не воспитываешь.., вот поедем домой, и вообще, мне больше нравилось, когда мы с тобой там работали.., интереснее как-то жилось… Ты, Ленечка, вообще-то славный, раньше мы отлично ладили! Ты умный, голова в критических ситуациях варит отлично, так что не расстраивайся, выпутаемся как-нибудь…
   Она замолчала, ожидая ответных ласковых слов, но он что-то подозрительно надолго затих. Лола наклонилась ближе и осторожно повернула его голову.
   Маркиз крепко спал.
   Лола закусила губу, потом осторожно переложила его голову на подушку. Он спал, как ребенок, и дышал ровно. Значит, он ничего не слышал, а она-то распиналась все это время, ворковала, старалась его поддержать в трудную минуту!
   Лола схватила вторую подушку и собиралась было двинуть Леньку по голове.
   Но, посмотрев еще раз на его спокойное лицо, усмехнулась, укрыла Маркиза одеялом, легла рядом и тоже уснула.

* * *

   — Радость моя, проснись! — услышала Лола знакомый голос.
   Она поморщилась и попыталась закрыться подушкой.
   — Котеночек, надо вставать, уже пора… — Маркиз попытался пощекотать ее, но Лола ловко увернулась и откатилась на другой край кровати. — Вставайте, государь, вас ждут великие дела! — провозгласил Маркиз и добавил тем же тоном:
   — А иначе я вылью прямо в кровать твой апельсиновый сок.
   Лола со стоном села на кровати и открыла глаза. Все тело болело после вчерашней тяжелой физической работы.
   Маркиз, чисто выбритый и в свежей рубашке, улыбался ей как ни в чем не бывало.
   — Я заказал завтрак на свой вкус, — обратился он к Лоле, — сейчас принесут, а ты пока приведи себя в порядок.
   — Но мне нечего надеть, кроме платья горничной, — капризно протянула Лола.
   Вместо ответа Маркиз повернул ее голову. В углу спальни стояли чемоданы.
   — Они собрали все наше барахло и принесли сюда.
   — Эти козлы рылись в моих вещах! — вскипела Лола, но спустила ноги с кровати.
   Когда она вернулась из ванной, Маркиз завтракал.
   Лола взяла стакан апельсинового сока и задумалась.
   — Тебя ничего не настораживает в этой истории?
   — Все, — ответил Леня. — Меня настораживает все, но об этом мы поговорим в более спокойной обстановке.
   Она поняла: Маркиз все же боится подслушивающих устройств, и ей, Лоле, надо поменьше болтать и побольше слушать.