— Чего? Может, жива еще? Пойдем, поглядим.
   Выпихивая друг друга вперед, они вошли в кабинет и наклонились на телом. Клочок бумаги оказался запиской, где жирным черным фломастером было нацарапано: «С днем рождения!».
   Завхоз вздрогнул, тетя Поля почему-то перекрестилась.
   — Семеныч, не трогай тут ничего.
   — Сам знаю, не маленький. Звонить надо в милицию и в «скорую».
   — Какая уж тут «скорая»?
   С директорского телефона они позвонить не решились, пошли в учительскую.
   В милиции велели «скорую» все же вызвать, а кабинет закрыть и никого не пускать.
   Медики приехали раньше, врач констатировал смерть и уехал. К этому времени подошли учителя и некоторые из учеников, самые дисциплинированные. Тетя Поля перехватила Аллу Константиновну в раздевалке и вкратце сообщила ей о событиях. Алла сначала вскрикнула, побледнела, но потом взяла себя в руки. Приехала милиция и выгнала всех из коридора второго этажа, где находился директорский кабинет. Посовещавшись с завучем младших классов, Алла решила старших учеников распустить, а маленьких отправить на экскурсию. С завтрашним днем проблемы не было, потому что сегодня была пятница, а по субботам учатся только старшие классы.
   Милицейская бригада в составе трех человек развернулась вовсю. Врач осматривал тело, эксперт колдовал над замком и разбитым графином на предмет отпечатков, опер снимал показания с работников школы.
   Начал он с тети Поли и завхоза Ивана Семеновича, но начал неудачно, тетю Полю назвал бабулей, чего делать было нельзя ни в коем случае, ибо тетя Поля, имевшая не только внуков, но и одного правнука, старухой себя не считала и на «бабулю» очень обиделась. Поэтому она замкнулась в гордом молчании, и, кроме фразы «Я вошла, а она лежит», опер ничего не добился.
   Иван Семенович тоже был немногословен. Тетя Поля принесла ему ключ в полдевятого, он поужинал под «Санта-Барбару», после десяти вышел на улицу, осмотрел все двери снаружи, замки были в порядке, а на окнах первого этажа у них решетки, так что на них смотреть. Потом в одиннадцать завхоз посмотрел «Вести» и лег спать, и спал до полвосьмого утра и никакого шума ночью не слышал.
   Вызвали Аллу Константиновну, как последнего человека, не считая тети Поли, который видел директрису живой. Опер задал ей кучу вопросов: а не была ли потерпевшая в тот вечер чем-то расстроенной, а не ждала ли она кого-нибудь, когда осталась вечером одна, и множество других. Алла на все вопросы честно отвечала «нет».
   Приехала специальная машина, директрису увезли. Потом собрались и милиционеры, эксперт забрал с собой и нож, и розу, и осколки графина. Кабинет директора велели закрыть и ничего там не трогать, маленький директрисин сейф опечатали. Распростившись с милицией, Алла заглянула в раздевалку в тети-Полин закуток. Тетя Поля с завхозом Иваном Семеновичем пили чай.
   На тарелке лежали пирожки с капустой и печенье.
   — Садитесь с нами,. Алла Константиновна.
   — Ох, не знаю, мутит что-то, кусок в горло не идет. И как вы все так спокойно воспринимаете?
   — Что ж теперь, ни пить, ни есть? Организм свое требует, и к тому же, — тетя Поля понизила голос, — ты скажи честно: неужели так сильно расстроилась?
   Алла прислушалась к себе и с некоторым стыдом поняла, что совершенно не расстроилась.
* * *
   Сотрудник отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями городского УВД Сергей Гусев пришел домой под вечер. Поднимаясь по лестнице — лифт не работал, — он вспомнил, что дома у него теперь никого, а он забыл купить хлеба, и с остальными продуктами у него напряженка, так что ужинать нечем. Он посмотрел на часы: вполне приличное время, пол-одиннадцатого, и позвонил в соседнюю квартиру.
   — Кто там? — раздался женский голос.
   — Это я, тетя Надя, Сергей.
   Дверь открылась сразу же.
   — Заходи, опять небось голодный…
   — Да неудобно, теть Надя, Сан Саныча беспокоить, мне бы хлебца взаймы.
   — Заходи, нет его пока, сегодня до одиннадцати у него лекции. Заходи, поешь хоть один раз в день нормально.
   Сергей шагнул в квартиру к соседке, с которой знаком был уже лет пятнадцать, с тех пор как въехала к ним в дом по обмену молодая женщина с девочкой. Мать с тетей Надей подружилась сразу же, наверное, много общего у них было: обе разведенные, остались с детьми, А он на тети-Надину дочку, эту кнопку с косичками, сначала и внимания не обратил, разница у них была в шесть лет, а потом как-то встретил на лестнице шестилетнюю Алену с расквашенным носом, всю зареванную, стало жалко ее ужасно.
   Малолетних Алениных обидчиков он нашел и научил уму-разуму, и с тех пор стал Алену опекать. Потом прошло время, он вырос, в армию ушел, и письма ему писали все втроем: мать, Алена и тетя Надя. Когда он вернулся, учиться пошел, новые друзья, девушки, потом женился, и все закрутилось.
   Алена в это время потихоньку выросла и как-то сразу выскочила замуж, а он даже на свадьбе не был, в командировке несколько месяцев проболтался. Он тогда все время в командировки ездил, чтобы дома не видеть, как мать с женой ссорятся. Мать Нинку сразу невзлюбила. Сначала-то не показывала этого, старалась ладить ради него, а потом пошли у них раздоры. Нинка, конечно, виновата, лишний раз не промолчит. Мать ему как-то сказала: ты для нее, для Нинки, перевалочный пункт, пока она что-то лучшее не нашла. Это она про то, что Нинка из провинции и за него вышла из-за прописки. Он тогда наорал на мать, до сих пор стыдно, а теперь, выходит, права мать была.
   А мать после того скандала как-то поскучнела, все молчит, а потом вдруг собралась отдыхать в деревню, сказала, к подруге школьной. Поехала, да там и осталась жить, оказалась, что не подруга это, а старый друг ее, давно они не виделись, а встретились случайно. Только один раз потом мать приехала, вещи забрала и сказала, что они там в сельсовете расписались. Уже несколько лет так живут, мать в тамошнюю школу устроилась математику преподавать, ее с руками оторвали — еще бы, заслуженная учительница! Теперь по утрам школьный автобус прямо возле их дома останавливается, и директор то дров привезет, то еще чего-нибудь. Очень мать там уважают, а пока она работает, муж по хозяйству управляется.
   Недавно мать звонила, наверное, тетя Надя написала про их с Нинкой развод, он, Сергей, ее спрашивает, как, мол, живете, а она сразу: вам бы так жить!
   Пока он так раздумывал и мыл руки, Надежда поставила на стол в кухне тарелку с мясом и тушеными овощами, положила салат, отрезала хлеба. Сергей ел, поглядывая по сторонам.
   — Что так смотришь, кухню мы отремонтировали и занавески новые.
   — А, то-то я смотрю, светлее как-то стало.
   Убрав пустую тарелку, она налила ему стакан крепкого чаю с лимоном и отрезала здоровенный кусок домашней ватрушки. Пока он не спеша пил чай, она сидела напротив, собираясь с духом, потом решилась:
   — Что, с Нинкой-то вы разъехались?
   — Да, она на развод подавать будет.
   — А Максимка где?
   — Пока у тещи находится, — отвернулся Сергей.
   — Видела Нинку тут третьего дня, за вещами она приезжала.
   — Одна приезжала? — встрепенулся Сергей.
   — А ты будто не знаешь, что не одна.
   Был с ней какой-то хмырь на иномарке.
   — На «тойоте»? Хмырь-то был на «тойоте»?
   — А по мне хоть на «мерседесе», я их не различаю!
   — Ну ты, тетя Надя, даешь, «тойоту» от «мерседеса» отличить не можешь.
   — Да зачем мне это? Ты лучше вот что скажи, у вас там опять аврал, что ты домой через два дня на третий приходишь?
   — Да у нас все время аврал, сама знаешь, как сейчас с преступностью.
   — Новое дело, что ли?
   Сергей замялся.
   — Теть Надя, знаешь ведь, что не положено.
   — И ты меня знаешь, — рассердилась Надежда, — разве я когда-нибудь трепалась?
   Расскажи уж, даром, что ли, кормлю тебя.
   — Очень ты криминалом интересуешься, лучше бы телевизор смотрела.
   — В жизни интереснее. Так что за новое дело?
   — Можно сказать, что новое, это кроме всех старых. — Он покрутил головой. — Убили директора школы, прямо в ее кабинете. Утром нянечка вошла в кабинет, а она там лежит ножом зарезанная, и на ней роза красная и записка «С днем рождения!».
   — А что, у нее действительно день рождения был?
   — Вот именно, как раз в этот день, это кто-то ее так поздравить решил. А кабинет был снаружи заперт, с замком все чисто, никто никого подозрительного не видел, нянька клянется, что из дверей вечером никто не выходил, а на саму няньку думать смешно — это старушка, божий одуванчик.
   — Ой, Сережа, тебе ли удивляться. Да в школе можно неделю по пустым классам и коридорам прятаться, никто не найдет. Ты же, можно сказать, вырос в школе!
   — Завтра пойду туда на месте разбираться, меня только сегодня на это дело бросили.
   Сергей заметил, что Надежда беспокойно ходит по кухне, то посматривает на улицу из-за занавески, то подходит к входной двери.
   — Ты что, тетя Надя, беспокоишься?
   Придет, никуда не денется. , Надежда смутилась.
   — Да я так, привыкла Алену высматривать по вечерам, вот и…
   Ну, тетя Надя, привыкла она Алену высматривать, да Алена уже пять лет здесь не живет! Стесняется признаться, что ждет не дождется своего Сан Саныча, соскучилась за день.
   Сергей вздохнул.
   — Эх, меня бы кто так ждал!
   — Не горюй, Сережа, какие твои годы, найдешь себе…
   — Да, они сейчас все хотят на «тойотах» ездить.
   Надежда махнула рукой.
   — Да брось ты, жить ведь не с «тойотой», а с человеком.
   Она вгляделась в темноту за окном.
   — Ой, идет вроде.
   — Ну я пойду, спасибо, тетя Надя, за ужин.
   — Иди, хлеба вот возьми на завтрак.
   Войдя в свою квартиру, Сергей прислушался. Вот шаги на лестнице, дверь соседей открылась, послышался смех и звук поцелуя. Сергей усмехнулся: ну дают старички!
* * *
   Подойдя к школе, Сергей услышал гвалт, шум, дикий визг и понял: перемена.
   С одной стороны, это хорошо, учителя не на уроках, всех можно оторвать от дела, а с другой стороны, в такой кутерьме нормально разговаривать невозможно. Он пошел в учительскую, спросил завуча, но Аллы Константиновны в школе не оказалось, ее вызвали в РОНО. Сергей побродил по школе, заглянул в директорский кабинет, его открыла секретарь. Значит, директриса сидела за столом, убийца вошел, и она его спокойно подпустила к себе, он достал нож, убил ее, потом уложил на пол, положил розу, записку и спокойно вышел, погасив свет и заперев дверь. Значит, знакомый ее. А может быть, все было не так. Убийца подождал ее в комнате перед кабинетом, убил, потом перетащил труп в кабинет, оформил красиво, с розой, и ушел. Но тогда женщина должна была быть в пальто. Директор ведь одевается не в общей раздевалке, а у себя в кабинете, такая уж у него привилегия. Сергей заглянул в шкаф. Вон пальто, висит.
   Родственники еще не забрали, конечно, кабинет-то закрыт был. И сейф опечатан, надо у следователя разрешение брать.
   Сергей осмотрел пальто. Ничего особенного, хорошее пальто, дорогое, почти новое.
   В карманах ничего нет, забрали, верно, все ребята из района. На столе ежедневник, записи разные о встречах, ну тут все равно без завуча не разобраться. Что делать, надо найти бабушку" из раздевалки, расспросить ее подробно, и, если повезет, он все сплетни узнает и про детей, и про учителей, и про директора.
   Справившись у секретаря, как зовут нянечку, Сергей спустился на первый этаж.
   Перемена кончилась, и в раздевалке наступила блаженная тишина.
   — Прасковья Лукинична, вы где?
   — Чего кричишь? Тут я, заходи, — из закутка выглянула бойкая сухонькая старушка весьма преклонного возраста.
   Сергей представился, предъявил свое удостоверение.
   — Да знаю я, что ты из милиции, видно по тебе.
   Ото, бабуля-то физиономистка!
   — Ну, Прасковья Лукинична, раз от вас ничего не скроешь, то давайте побеседуем откровенно. Женщина вы, я вижу, наблюдательная, умом не обижены, свое мнение у вас имеется, вот и изложите мне все, а я послушаю. — Сергей огляделся и нахально добавил; — Чайку вот могу выпить, если нальете.
   Тетя Поля было нахмурилась, но потом налила ему чая в красивую кружку с петухом, подвинула печенье.
   — Я уж говорила, вечером накануне завуч просила меня цветы поставить в вазу пораньше.
   — А завуч поздно ушла?
   — В девятом часу, после педсовета еще задержалась.
   — Нормально завуч выглядела, не расстроенная была?
   — Вот я тебе скажу, хоть и нехорошо про покойницу, но от нашей директрисы люди в нормальном виде не выходят.
   — Что, крута очень была? Разносы учиняла?
   — Да нет, никогда не кричала, так все спокойно, тихим голосом, да такое скажет, что человек не в себе.
   — И вам попадало?
   — Ну, я человек маленький, сижу себе тут, сторожу, станет директор с нянечкой связываться. А вот учителям да детям — ох!
   Ребята ее так и звали: наша кобра очкастая.
   — А чем же учителя-то ей не угодили?
   — По-разному. С Аллой у нее на почве учебы разногласия были. Алла хотела детей принимать, кто хорошо учится, обучать их по специальной программе, ну ты у нее сам спросишь. А наша-то все на показуху нажимала, чтобы школа была побогаче, вид чтобы был. Ну и стала детей принимать за деньги, — тетя Поля серьезно посмотрела на Сергея, — спонсорская помощь называется.
   Тут был случай буквально на той неделе.
   Привел папа девочку в седьмой класс, они, видишь, в наш район переехали, и он хотел ее в приличную школу определить. Алла с ним поговорила, оценки у девочки — все «пятерки», она и говорит: берем, мол.
   А на следующий день директриса узнала да как давай шипеть на Аллу и на родителей!
   Уперлась, не возьму, и все, говорит, мест нету, а вы, говорит, к нам не по микрорайону.
   Скандал был жуткий! Папаша этот-то орал — не имеете, говорит, права! А директриса отвечает, что, мол, она здесь хозяйка, и как сказала, так и будет. Так Алла потом у меня здесь плакала, говорит, что меня она перед всеми шпыняла, это ничего, я привыкла, а перед людьми, говорит, стыдно, что пообещала им.
   — Когда, говорите, это было?
   — На той неделе, а в какой день.., смотри-ка, выходит дня за два до убийства нашей-то!
   — Очень интересно. Я потом адресок у Аллы Константиновны выясню на всякий случай.
   — Да что ты, на папашу того думаешь?
   Он, конечно, ругался тут, а потом пар выпустил, дверью хлопнул, да и был таков, нужно ему было связываться!
   — Работа у меня такая — все проверять, — вздохнул Сергей.
   — А наша-то так и со всеми: химичку, Веру Ивановну, на пенсию отправила, хотя ей еще работать и работать, хорошая была учительница, а в прошлом году вот была история.
   Работал у нас математик Владимир Николаевич, давно работал, а потом жена его пришла к нам английский преподавать. И сразу они с директрисой друг друга невзлюбили, то есть наша-то со всеми не очень, а тут попалась женщина с характером, лишний раз не промолчит. В общем, в позапрошлом году уволилась математика жена, выжила ее директриса. Нашла она работу хорошую, в английской спецшколе, довольна была, а потом под Новый год познакомилась с одним англичанином, что к ним в школу приезжал.
   Познакомилась она с ним, значит, и в марте прошлом за него замуж вышла, уехала в Англию и сына с собой забрала.
   Ну, конечно, это не один день тянулось, Владимир Николаевич переживал очень, а как уехали они прошлой весной, так он запивать стал. Ну дома-то ладно, а как на уроки стал выпивши приходить, это уж не дело.
   И вот как бы другой человек поступил?
   Поговорил бы с ним по-хорошему, успокоил, может, мужик продержался бы до конца учебного года, а там бы летом и в себя пришел. Или уж по-тихому уволился бы по собственному желанию. А наша что сделала?
   Устроила скандал и уволила его без права работать в школе.
   — Да, подгадила она мужичку здорово.
   Так что мог он ей так отомстить, с днем рождения поздравить?
   — Что ты, что ты, он тихий был, да и с виду такой, росту маленького, в очках, интеллигент, в общем.
   «Ну, однако, надо выяснить, тихий-тихий, а довести человека можно до чего угодно».
   Послонявшись еще по школе, Сергей ушел, так и не дождавшись завуча. Потом он зашел к матери директрисы Тамары Алексеевны. Пожилая женщина, не скажешь, что старуха, хотя, судя по возрасту дочери, ей за семьдесят. Ничего от нее Сергей не добился, по ее рассказам Томочка была увлечена работой, всю себя отдавала школе, и на личную жизнь у нее времени не оставалось.
* * *
   Сергей проснулся от настойчивых звонков в дверь. Не разлепляя глаз, он сунул ноги в тапочки и пошел открывать. На пороге стояла Надежда.
   — Ты чего, тетя Надя?
   — Здравствуйте, сам же мне вчера записку в дверь сунул, чтобы в полдевятого тебя разбудила..
   — И ты в такую рань меня подняла?
   — А тебе что — на работу не надо?
   — Ой, вспомнил, мне же с тобой надо перемолвиться.
   — Ну давай, приходи завтракать.
   — Да неудобно, что я с утра пораньше.
   — Ничего, я пока одна, успеем поговорить.
   — А где Сан Саныч-то?
   — А он ночным сторожем в магазине сантехники. «Бахчисарайский фонтан» называется, на Московском. Через две ночи на третью там дежурит. Вот в десять часов магазин откроют, его выпустят, и к одиннадцати я его к завтраку жду.
   — Что, совсем с деньгами плохо? Зарплату сколько месяцев не платят?
   — Да как сказать, зарплату вроде бы и платят, так разве ж это деньги? Ты заходи.
   Сергей прошел в кухню. Надежда жарила омлет с сыром, пахло кофе.
   — Ой, теть Надя, какая кофеварка-то у вас шикарная!
   — Ага, «Филипс». Это когда Саша в бытовой технике, в «Золушке», сторожил в прошлом году, ему там на день рождения подарили. Она бракованная, вон видишь, трещина в корпусе и крышка не закрывается, вот ее там уценили и подарили.
   Краем глаза Сергей уловил какое-то движение слева, машинально напрягся, что-то большое и рыжее приземлилось к нему на колени, прыгнув с верха пенала.
   — Ух ты, здорово, котяра. — Сергей почесал за ухом огромного рыже-полосатого кота с белыми лапами.
   — Ох, Бейсик, ты меня до инфаркта доведешь. Представляешь, Сережа, он ленивый стал, с пенала на пол не хочет прыгать, просто сидит там и ждет, пока кто-нибудь за стол не сядет. И тогда он к человеку на колени с размаху плюхается, а весит-то сколько — страшно сказать.
   Бейсик прыгнул на пол, подошел к своей миске, проникновенно посмотрел зелеными глазами и немелодично мяукнул.
   — Ой, я же его накормить забыла!
   Надежда открыла холодильник, весь нижний ящик был забит банками кошачьих консервов: «Вискас», «Китикет», еще что-то, у Сергея зарябило в глазах от разноцветных кошачьих морд, и он присвистнул.
   — Ничего себе, а говорят — денег нет.
   — Да что ты, это когда Саша в «Леопольде» сторожил, он там зарплату специально кошачьими консервами брал. Говорит, мало ли что случится, денег не будет, а у кота всегда запас должен быть.
   — Ишь как о коте заботится!
   — Что ты, он его больше чем меня любит!
   — Ну уж! — Серьезно, я иногда думаю, что он на мне из-за кота женился. Ладно, давай кофе еще налью и говори, что у тебя стряслось.
   — Ох, у меня такая петрушка получается!
   Рассказывал я тебе про директрису убитую?
   — Которая с розой на груди?
   — Ну да. Так вот, оказывается, еще одну женщину так же убили, только не в городе, а в садоводстве, в Мамино. Это еще раньше было, на прошлой неделе, сначала областная милиция этим делом занималась, а потом у нас такой случай получился. Посмотрели по сводке — там такой же труп, с ножом и с розой, и это дело нам тоже всунули, тем более что убитая не местная, а наша, городская.
   Надежда смотрела на него очень серьезно, что-то соображая.
   — В Мамино, говоришь? Садоводство «Одуванчик»? Там от нашей работы несколько участков есть. Постой, постой! Это не Сталина ли Викентьевна?
   — Да я и хотел с тобой об этом перекинуться, вспомнил вроде, ты в том же институте работаешь.
   — А я и не связала, не знала ничего.
   Сталину позавчера хоронили, сказали, хулиганы убили в Мамино, когда на электричку шла.
   — Все так, только не хулиганы, а неизвестный маньяк. У нас ведь как: раз два убийства одинаковые, значит — серия, неизвестный маньяк орудует. Вот слушай, раз уж ты у меня в это дело посвященная. Я сам еще на месте не был, но приезжал сотрудник тамошний Стебельков Алексей Иванович и все мне рассказал. Сейчас осень, народу в садоводстве немного, на буднях вообще никого: сторож да пенсионеров несколько. И чего эту Сталину туда понесло, на работу, что ли, не надо?
   — Сережа, ты как маленький. Мне вот сегодня тоже на работу надо, а я не пойду.
   За такие деньги, что нам платят, мы все себе по очереди выходные устраиваем на неделе.
   И у Сталины в соседнем отделе так же.
   — А начальство как на это смотрит?
   — А что оно сделает, начальство-то?
   — Да, действительно. Ну вот, сторож в кооперативе мужик толковый, все замечает, он в этот день жену провожал в город. Жена припозднилась, а Сталину они видели, когда та на шестичасовую электричку шла, еще не темно было, а так, сумерки. И не дошла, значит, потому что когда сторожа жена уже на свою электричку шла, она на Сталину мертвую наткнулась прямо у железнодорожного полотна. И все то же самое: нож такой же, роза красная и записка «С днем рождения!».
   — Точно, я припоминаю: ей два года назад юбилей отмечали, пятьдесят лет, примерно в это время.
   — Н-да, оригинально кто-то тетенек с днем рождения поздравляет. Ну-ка, тетя Надя, расскажи мне об этой Сталине.
   — Откровенно говоря, порядочная зараза была. Она в нашем институте лет двадцать пять проработала. Характер у нее всегда был скверный, а в последнее время и совсем испортился. Все неприятности у нее пошли от перестройки. Коммунистов-то развенчали, а она в них свято верила.
   — Неужели не притворялась?
   — Вот, представь себе. А тут пошли разговоры да разоблачения. И перессорилась со всеми Сталина на политической почве. Ты спрашиваешь, что это она в будний день на дачу поехала? Да ее начальник и на неделю бы отпустил ради спокойствия в отделе. Поэтому, когда она на следующий день на работу не вышла, они и не хватились, сидят, радуются, что еще один день в спокойной обстановке проведут, а тут вот какое дело.
   Потом сын сообщил. Сын тоже у нас работает, хотел в другое место устроиться, мать ему не позволила. Он какой-то странный, двадцать три года уже, а все маму слушается.
   — А в садоводстве говорили, что ругались они часто.
   — Ругались, а с кем она не ругалась? Она с мужем давно развелась, дети маленькие были. Осталась с детьми одна. А когда подросли они, то она нового мужа себе нашла.
   Я его не знала, но рассказывали, что серьезный был человек, хозяйственный. Построил ей дачу своими руками, квартиру обиходил.
   Дочка замуж вышла, Сталине зять не понравился. Стали они с зятем ругаться, ушли молодые к тем родителям жить. Стало спокойно, просторно в квартире четырехкомнатной, а Сталина уже в раж вошла, остановиться не может, начала она с мужем ссориться.
   — Чего ей от всех надо было?
   — Не знаю, такой уж характер. В общем, выжила она мужа, уехал он куда-то в деревню.
   — Правильно, и Стебельков из Мамино то же самое говорил.
   — Ну потом там опять стали с зятем разборки, а в последнее время все с сыном ссорятся. У сына девушка, а Сталина против.
   — В понедельник пойду к ней домой, с родственниками поговорю, с соседями. На мужа в Новгородскую область запрос уже послал. Вот и с директрисой непонятно.
   В школе ее не больно-то любили, но из-за этого же не убивают? А дома говорят, что Тамара-Алексеевна золотой человек была, всю себя отдавала детям. Прямо хоть в рамочку вставляй!
   Надежда встрепенулась:
   — Как ты сказал? Тамара Алексеевна?
   А живет она где?
   — На Петроградской.
   — Улица Рентгена, дом двадцать восемь?
   — Точно, а что?
   — Слушай. А я ведь ее, кажется, тоже знала. Тамара Алексеевна Калмыкова?
   — Нет, Стаднюк.
   — Ну да, это у нее по мужу фамилия.
   — Да нет у нее никакого мужа!
   — Сейчас нет, а раньше был, это давно было и недолго. Зачем она его фамилию оставила? Ну ее дело. А я с ее сестрой, с Лерой, в одном классе училась. А Тамара нас старше была лет на пять, она активисткой была, сначала пионерской, потом комсомольской, нас в пионеры принимала.
   — И давно ты с сестрами виделась?
   — С Тамарой, считай, с окончания школы не встречались, а с Лерой изредка перезваниваемся, она со своей семьей отдельно живет… Ох, погоди, что-то она говорила, у Тамары характер, мол, стал тяжелый, мать держит в строгости. Отец-то у них давно умер, а у матери какой-то давнишний поклонник, так Тамара ему даже не разрешала у них дома бывать. Мать с ним только в скверике может встречаться, и то только когда Тамара не видит.
   — А сколько же лет поклоннику?
   — Да уж не меньше чем Тамариной матери, а ей семьдесят точно есть. Тамаре сколько было?
   — Сейчас посмотрю. Так с какого она года? Вот, получается, что ей исполнилось бы пятьдесят два, как и вашей Сталине.
   — Ох, Сережа, не нравятся мне эти совпадения!
* * *
   Елизавета Васильевна Калмыкова, мать невинно убиенной директрисы школы номер 518 Тамары Алексеевны, присела на диван и задумалась. В соседней комнате звенели посудой. Поминки были долгими и многолюдными, было много народу: из школы, из РОНО, даже из министерства прислали телеграмму. Потом остались одни родственники, сидели долго. Елизавета Васильевна устала — сначала утром отстояли молебен (это она настояла на церковном отпевании), потом — на кладбище, потом — долгие поминки… Семьдесят два года — не шутка!
   Она откинула еще красивую, тщательно причесанную голову на спинку дивана. Черное с глухим воротом платье очень шло к серебристым волосам. Рядом с ней сидел ее старинный знакомый Константин Эдуардович. Елизавета Васильевна вздохнула и преклонила усталую голову ему на плечо.