Алексеев Кирилл. Пожиратель мух

   Не понимая толком, что происходит, Виктор рухнул на землю. В этот нее миг до его слуха донеслось громкое металлическое бряканье. Дребезжало со всех сторон.
   Пронзительно взвизгнула Катя.
   Несколько мгновений Виктор, вжавшись в траву, ждал чего-то страшного, может быть, взрыва, но ничего, кроме затихающего дребезжания, не услышал. И тут до него дошло:
   «Господи, консервные банки! Какой-то придурок развесил на веревке банки».
   – Катюша, успокойся, – поднимаясь, сказал он. Голос чуть-чуть дрожал, но он надеялся, что девушка этого не расслышит.
   – Что это было, Витя? – прохныкала Катя из темноты.
   – Банки… Что-то вроде сигнализации.
   – Господи!
   – Не бойся, все в порядке. Сиди, где сидишь, я скоро.
   «Еще один псих, – подумал он. – Богатая тут клиентура. А я, дурак, все в городе промышляю».
   Виктор, внимательно глядя под ноги, подошел к дому и посветил фонарем в окна. И удивился в очередной раз. Ставни оказались закрыты, но навешены они были не снаружи, как обычно, а изнутри. Причем, нижний край не доходил до конца, оставляя щель между подоконником и крепким деревом. Что-то вроде амбразуры. В одном окне стекло было разбито, из рамы торчали осколки. По второму зигзагом шла полоса изоленты.
   – Эй! Есть кто живой? Хозяин! – позвал Виктор, остановившись на всякий случай шагах в пяти от дома.
   Луч фонаря скользил от одного окна к другому. Потом остановился на входной двери. Та была закрыта, на крыльце тускло блеснуло что-то железное. Присмотревшись, Виктор понял, что это капкан.
   «Ну и ну, – подумал он. – Вот это гостеприимство, хлеб да соль»…
   Мысли прервал тихий скребущий звук, донесшийся от одного из окон. Того, где были выбиты стекла. Виктор направил свет туда.
   И почувствовал, что рубашка на спине мгновенно взмокла.
   Из амбразуры на него в упор смотрели вороненые стволы охотничьей двустволки. Каждый ствол показался Виктору размером с тоннель метрополитена. Он открыл было рот, чтобы выдать какую-нибудь банальность типа «а это что за дрянь?», но тело решило, что не стоит ждать команды от парализованного страхом сознания. Виктор упал на землю, на долю секунду опередив грохот выстрела. Над ним прогудел рой реактивных пчел.
   Ослепленный вспышкой, с яростным звоном в ушах, Виктор откатился в сторону и услышал чудовищный мат, приглушенный ставнями.
   – Не стреляйте! – завопил он, нашаривая в грязи оброненный фонарь.
   – Убирайся! Убирайся отсюда, выблядок! Прочь! Сгинь, сучий потрох! Сгинь!
   Виктор услышал металлические щелчки и понял, что хозяин дома перезаряжает ружье. Не теряя ни секунды, он вскочил на ноги и бросился за угол дома. Здесь он перевел дух. В доме слышались шаги – стрелок выбирал новую позицию.
   «Черт, этот мудак чуть не пристрелил меня! Господи, ну и ночка! Ну и ночка, что б я сдох»…
   Его била нервная дрожь. Впервые в жизни в него стреляли. И нельзя сказать, что ощущение, когда над головой с визгом пронесся заряд дроби, было приятным.
   – Витя! Что с тобой? – в ужасе крикнула Катя.
   Виктор испугался, что она сейчас наделает каких-нибудь глупостей. Например, побежит посмотреть, что с ним случилось. И тогда этот гребаный охотник на туристов превратит ее в дуршлаг.
   – Катя, стой, где стоишь! – завопил он, с неудовольствием отметив, в голосе героя-спасителя проскальзывают истерические нотки. – Со мной все в порядке!
   – Ах, в порядке?! – встрял стрелок. – Ну, тогда получай.
   Залп из двух стволов выбил щепки из угла, за которым прятался Виктор. Показалось, что кто-то с размаху саданул по бревнам молотом.
   Несколько раз Виктору доводилось говорить с теми, кто имел огнестрельные ранения. О своих ощущениях все рассказывали примерно одинаково. Первое, что они чувствовали, когда пуля входила в тело – сильный удар, как будто наотмашь саданули дубиной. Боль приходила позже. Иногда через несколько минут, иногда через считанные секунды. Но сначала был этот чудовищной силы удар воображаемой палкой. Виктор живо представил себе, как таким вот ударом ему сносит голову, и ощутил мгновенный парализующий ужас. Ужас, который в следующую секунду сменился холодным бешенством.
   – Прекрати палить! – взревел Виктор. – Брось ружье, мудило! Брось!
   – Витя, ты жив?
   – Щас брошу! – из дома послышался сумасшедший хохот.
   – Жив я! Сиди там!
   Залп. Виктор едва успел нырнуть за угол.
   «Вот скотина! Того и гляди, пристрелит… – мысли лихорадочно скакали, цеплялись друг за дружку, спотыкались, будто были пьяны в стельку. – Ну же, ну! Ты ведь профессионал. Твое оружие – слово… Скажи ему что-нибудь. Ну, давай же, пока он тебя не ухлопал. Отче наш иже еси… вразуми ты этого кретина с берданкой!».
   – Катя, оставайся на месте! Ради бога, не ходи сюда. У этого недоделка ружье, и палит он как сумасшедший. И не кричи больше! Сиди молча! Поняла?
   В тишине раздавались только звуки перезаряжаемого оружия.
   – Катя! Ты поняла меня? Почему молчишь? Ты в порядке?!
   – В порядке! Ты же сам сказал молчать!
   – Тьфу! – Виктор в сердцах сплюнул. – Умничка!
   Теперь нужно было решить, что делать дальше. Виктор осторожно выглянул из-за угла. Уйти тем же путем, которым пришел, не получится. Двадцать шагов по тропинке, открытой для обстрела. Бегом? Ползком? Ну да, в кино можно было бы попробовать. Если не получится – сделать еще один дубль. В жизни такие эксперименты ставить не хочется. Обойти дом с другой стороны? Черт его знает, где у этого психа огневые точки. Вполне можно нарваться. Вполне… Виктор смерил взглядом расстояние до забора. На глаз получалось метров пять. Добежать, перемахнуть, рухнуть на землю и, прячась за кустами, проползти до того места, где сидит Катя. Виктор живо представил себе, как перелезая через забор, цепляется за какой-нибудь гвоздь и демонстрирует чудеса человеческой ловкости, болтаясь на этом чертовом заборе под прицелом двух стволов.
   Нет, все эти трюки подождут. Если не останется ничего другого – то да, он попытается. Но пока стоит попробовать решить проблему так, как его когда-то учили. Если хочешь задурить голову другому, твоя должна быть совершенно ясной. Иначе неизвестно, кто кого задурит. Он попытался припомнить все то, что слышал на семинарах по конфликтологии, в особенности моменты, которые касались переговоров с террористами. Конечно, ошалевший мужик с двустволкой не бог весть какой террорист, но принципы общения должны быть те же.
   Разговаривай постоянно. Когда люди разговаривают, оружие не стреляет – истина номер раз. Вопросы строить так, чтобы не получать однозначных ответов – это номер два. Мужик вряд ли способен сейчас вести нормальный диалог. Болен он или пьян, он не отдает отчета в том, что делает, и не дружит с логикой. Значит, нечего пытаться его в чем-то убедить, нужно его уболтать, чтобы просто снять агрессивность – три. Не говорить «нет» – четыре. Не давать ему никаких личностных оценок – пять. Для начала хватит.
   Несколько минут Виктор обдумывал первую, самую важную, фразу. Она должна стать чем-то вроде хорошего прочного крючка, который как следует воткнется в глотку рыбы. Все это время из дома доносились шаги, какие-то позвякивания, шорохи и прочие звуки, свидетельствовавшие о том, что деревенский террорист готовится к длительной обороне.
   Наконец, Виктор решил, что готов. Помимо страха, он чувствовал еще что-то вроде волнения перед премьерой. Загвоздка была только в том, что в случае провала его не освищут, а пристрелят.
   «Значит, дружище, придется постараться как следует», – подумал он и, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно увереннее и дружелюбнее, заговорил.

* * *

   Он шел к деревне. Крыса уже начинала терзать его внутренности, но несмотря на это, он чувствовал нечто вроде душевного подъема. Очень давно, когда он еще мог испытывать какие-то чувства, кроме голода, ощущение, возникшее после весьма плодотворной беседы с той глупой мухой на дороге, он определил бы как радостное возбуждение. Сейчас же это было острое предвкушение скорой и обильной трапезы. Но и это неплохо. Очень неплохо. Если все пойдет как надо, как она задумала, уже к утру все мухи окажутся в паутине. Все до единой. И тогда он сможет утолить голод и заставить, наконец, крысу уснуть. Нужно просто немного подождать.
   Это приятное чувство омрачало только то, что не сегодня-завтра деревня опустеет совсем. Не останется ни единой мухи. Тогда придется искать новые угодья. Искать новых мух. Что ж, она позаботится и об этом. Он чувствовал, как она набирает силу. Это и пугало, и радовало его. Как пугает и радует любого слугу быстрое возвеличивание хозяина.
   Когда он подошел к границе леса и увидел залитый луной холм с рядами домишек, его разбитые, почти стертые с лица губы разошлись в некоем подобии улыбки, обнажив остатки искрошенных зубов. Все лицо под низким капюшоном напоминало давно протухший, позеленевший от плесени и наскоро опаленный на большом огне фарш. Кожа, с таким трудом наросшая кожа, местами была содрана совсем, а кое-где свисала неопрятными серыми лохмотьями. Одного глаза не было, по разорванной щеке стекала темно-желтая густая жидкость. Она смешивалась с другой серо-зеленой массой, которая вытекала из небольшой дыры в черепе, чуть повыше уха. Наполовину оторванного уха, спасибо этой сучке.
   Ничего, скоро он до нее доберется. Очень скоро. Тогда он отнимет у сучки этот поганый фонарь и, кто знает, может быть, использует его, чтобы сыграть с ней какую-нибудь интересную шутку. Скоро, совсем скоро… Он так близко, что чувствует ее запах. Но, что важнее, он слышит ее, каждое слово, каждую мысль, все ее потаенные страхи, надежды и желания, словно кто-то (о, ну, конечно же, это она) нашептывает их ему в ухо. Но все же сучка – это не самое приятное, хотя будет забавно посмотреть на ее лицо, когда он расскажет ей о планах насчет фонаря. Самой приятной станет встреча со стариком. Старик последний из тех ублюдков, с которыми он должен был свести счеты. Хитрый, изворотливый. Потому-то до сих пор и сидит в своей норе. Но теперь… Теперь дела пойдут совсем по-другому.
   Но было еще кое-что, еще одна маленькая трудность, которая, если не принять мер, могла стать очень большой трудностью. Особенно сейчас, пока они с ней недостаточно сильны. Та хитрая тварь, которая подожгла дом и убежала. Она не видела эту муху. Хитрая бестия была где-то поблизости, но ее скрывала глухая непроницаемая завеса тьмы.
   Но об этом он подумает потом. Позже. После того, как разберется со стариком и сучкой. После того, как ее план будет осуществлен. А для этого первым делом нужно навестить еще одну глупую муху. Глупую дряхлую муху, которая воображает, что его остановят намалеванные кресты и дурацкие молитвы. Он не хотел тратить на эту старую тварь время и силы, но она сказала, что это необходимо. Что это часть плана.
   Он снова улыбнулся, и маленький кусочек гнилой обожженной плоти отвалился от подбородка. Он коснулся рукой лица. Ничего, это не страшно. Будут новые мухи, а значит, будет и новая плоть. Крепкая, свежая. Только бы ее план сработал… Только бы ее план сработал! Только бы муха сделала все, что он приказал… Что они приказали. Он постоял еще немного, не сводя единственного глаза с погруженной в тишину деревни, и неторопливо начал взбираться на холм. Спешить пока было некуда.

Глава 7

   Комната была похожа на смесь продуктового склада и стола находок, где поселился выводок бомжей. Некоторое сходство с человеческим жильем ей придавала лишь колченогая мебель. Стандартный для деревенского дома набор – стол, пара рассохшихся стульев, нечто отдаленно напоминающее сервант, шкаф, кровать, тумбочка с допотопным ламповым радиоприемником «Родина-59» и неработающий холодильник «Мир». Все пространство между мебелью было заполнено ящиками, коробками и грудами хлама, для которого не нашлось ни ящиков, ни коробок – мелочь россыпью. Относительно свободными оставались только небольшие пятачки перед окнами и стратегически важные пути – от кровати к столу, от стола к печке и от печки к двери.
   Канистры с горючим, ящики с картошкой, банки с соленьями, упаковки консервов, охапки дров, кухонная утварь, одежда, книги – образовали сюрреалистический винегрет, забивший комнату под завязку. Казалось, впихни сюда хоть упаковку хозяйственных спичек, стены дома не выдержат, и его разорвет изнутри. Те куски пола, которые можно было разглядеть, были покрыты толстым слоем липкой грязи. Повсюду валялись объедки, обрывки бумаги, пустые пачки из-под «Примы», горелые спички, стреляные гильзы охотничьих патронов, пыжи, щепки и прочий мусор. Освещали комнату несколько свечей и старая керосиновая лампа. Воняло гнилой картошкой, тухлятиной, потом, прогорклым маслом и пороховыми газами.
   Виктор сидел за круглым столом, покрытым старой засаленной клеенкой, на которой с трудом можно было разобрать узор – неопределенного цвета розы в больших горшках. Катя, морща носик, смазывала обожженные ладони Виктора мазью мерзкого болотного цвета. Хозяин дома, мужчина лет шестидесяти, заросший седой щетиной, в неимоверно грязном ватнике, из-под которого виднелась драная тельняшка, и в очках в тонкой стальной оправе, расположился на кровати. Он был похож на опустившегося профессора-филолога, что, как понял несколько позже Виктор, было недалеко от истины. На коленях у него лежала двустволка.
   Тишину комнаты нарушало только тиканье старых ходиков над кроватью, треск дров в печке и туберкулезное покашливание хозяина.
   – У вас есть сигареты? – нарушил молчание хозяин. – Очень хочется курить.
   – Нет, – Виктор виновато развел руками. – В машине остались.
   – Жалко. Очень жалко.
   Хозяин встал с кровати, не выпуская из рук ружье, подошел к серванту и взял с верхней полки большую эмалированную миску. Она оказалась полной окурков. Порывшись, он выудил более или менее приличных размеров бычок не то «стрелы», не то «примы», сунул его в рот и закурил. Попыхивая, хозяин вернулся на свое место и снова настороженно уставился на гостей.
   В комнате опять воцарилась тишина.
   – Вы уверены, что он уехал около одиннадцати? – не выдержал Виктор.
   – Абсолютно. Если, конечно, мои часы не врут. Я их регулярно завожу, но кто знает… Радио, к сожалению, не работает, так что свериться не с чем. Но вы сами понимаете, гарантировать, что это была машина вашего друга, я не могу. Отсюда дорога не видна, тем более ночью, – хозяин дома, Соколов Валентин Петрович, как он представился Виктору, аккуратно затушил окурок о подошву резинового сапога, и бросил под кровать.
   – Но вы не путаете – крики вы слышали после того, как отъехала машина? Это очень важно.
   – Молодой человек, не беспокойтесь, несмотря на события последних дней, с головой у меня все в порядке. Крики раздались примерно через полчаса – минут через сорок.
   «Насчет головы – это я сомневаюсь, – подумал Виктор, глядя в тревожно поблескивающие из-за стекол глаза хозяина и слегка отвисшую нижнюю губу, открывавшую мелкие желтоватые зубы. – С головой-то, судя по всему, у тебя как раз проблемы».
   Но говорить вслух этого не стал. За те полчаса, что они провели в доме Соколова, он успел утвердиться в мысли, что хозяин слегка того. Достаточно было посмотреть на его жилье, чтобы понять это. Человек адекватный не превратит собственный дом в развороченную ядерным взрывом помойку. И не будет палить почем зря по первому встречному. Вместо этого он сказал то, что вертелось на языке едва ли не с самого начала разговора:
   – Вы слышали, как кричит женщина, как она просит о помощи, и даже не высунули носа из дома? Вы ведь вооружены.
   Мужчина молча прикурил очередной окурок «примки» и, выпустив облако едкого дыма, внимательно посмотрел на Виктора.
   – Нет, не высунул, – медленно сказал он. В голосе не было ни тени раскаяния или стыда.
   – Отлично. Но почему? Неужели так сложно было хотя бы выстрелить в воздух? Просто выстрелить в воздух и напугать этого сукина сына?
   Мужчина рассмеялся неприятным каркающим смехом, который быстро перешел в натужный кашель. Но, даже кашляя, хозяин дома продолжал хохотать.
   – Напугать! – выдавил он, хрипя и задыхаясь. – Вы слышали? Напугать этого сукина сына!
   Он наконец откашлялся, снял очки и вытер выступившие слезы. Потом водрузил очки на место и посмотрел на Виктора:
   – Вы серьезно думаете, что его напугали бы выстрелы в воздух? Может, вы полагаете, что стоило мне закричать: «Караул! Милиция!», он бы тут же наложил, простите, девушка, в штаны и убежал бы? У меня складывается впечатление, что вы не совсем верно оцениваете… гм… ситуацию.
   Катя, закончив оказывать первую медицинскую помощь, вытерла руки одноразовым платком и посмотрела на Виктора:
   – Болит еще?
   – Нет, Катюш, получше. Спасибо тебе… – он улыбнулся ей и снова посмотрел на хозяина дома. – Ситуацию я оцениваю примерно следующим образом – вы слышали, как один психопат напал на мою знакомую, слышали ее крики о помощи и палец о палец не ударили, чтобы ей помочь. Уж извините за прямоту.
   Мужчина пожал плечами и выпустил колечко дыма.
   – Ну хорошо, – Виктор решил сбавить обороты. Все-таки этот человек был хозяином дома, а на коленях лежало заряженное ружье. – Оставим это. Больше вы ничего не слышали?
   – Нет, – обиженно буркнул мужчина.
   Виктора позабавил его надутый вид, который не вязался ни с модными очками, ни с драным ватником. Он с трудом подавил улыбку:
   – Совсем?
   – А что вы, собственно, хотите? К чему все эти вопросы?
   – Я хочу понять, что случилось с моими друзьями. Только и всего. Понимаете, мы не рассказали вам все подробности нашей встречи с тем психом… Боюсь, вы неверно представляете себе угрозу, которая…
   – Это вы неверно представляете угрозу, молодой человек! – резко сказал хозяин, сжав ружье так, что хрустнули суставы. – Вы, а не я!
   Катя вздрогнула и испуганно посмотрела на Виктора. Он положил забинтованную ладонь ей на руку и легонько сжал ее.
   – Хорошо, хорошо… – начал было он, но хозяин не слушал его:
   – Вы только что приехали сюда и пытаетесь мне что-то объяснить! Как вы думаете, я что, не выхожу из этого поганого дома почти месяц, потому что он мне нравится? Вот это все, – мужчина обвел рукой захламленное жилище, – мне нравится?! Нет! Меня блевать тянет от одного вида этой траханной комнаты!
   Глаза его были выпучены так, что казалось, роговица вот-вот соприкоснется со стеклами очков. В уголках рта белела слюна. Виктор с нарастающим беспокойством следил за этим припадком.
   «Если его клинанет по-настоящему, нам придется туго», – подумал он.
   Но мужчина внезапно успокоился. Глаза нырнули обратно в глазницы, так и не выдавив стекла. Он обмяк, опустил голову и тихо произнес:
   – Почти месяц, подумать только… Двадцать четыре дня…
   – Вы месяц не выходите из дома? – переспросил Виктор.
   Мужчина кивнул.
   – Господи, почему?
   – Если я вам скажу, вы все равно не поверите, – сказал хозяин. – Так что нечего и начинать. Не хватало еще, чтобы вы и меня записали в психи. Хотя, признаюсь честно, я бы предпочел, чтобы все мои страхи оказались лишь бредом сумасшедшего.
   – О чем вы говорите? Какие страхи? Вы боитесь этого маньяка?
   Мужчина снова расхохотался. Его истерический визгливый смех живо напомнил Виктору практику в психоневрологическом диспансере.
   – Хотя, – смех внезапно оборвался, – о чем я думаю? Какая теперь разница, примете вы меня за сумасшедшего, или нет? Боже мой, боже мой… Что за чепуха… Как же глуп бывает человек! Я, знаете ли, сорок лет преподавал историю в школе. И хорошо знаю, как дорого обходится человеку его глупость. Человеку и человечеству… Так вот поди ж ты, сам веду себя, как последний болван. Ведь уже все бессмысленно. Понимаете, все бессмысленно! Нам не будет исхода. Почему бы не покаяться друг перед другом? – мужчина сделал паузу, глядя куда-то поверх плеча Виктора. Потом сглотнул и покачал головой. – Нет, нет, нет… Вы все равно не поверите. И умрете, считая меня чокнутым.
   – Никто не посчитает вас чокнутым, – профессиональным тоном сказал Виктор. – Мы ведь тоже, если можно так выразиться, стали свидетелями не совсем обычных явлений. Так что вы совершенно спокойно можете все нам рассказать. Судя по всему, информация, которой вы обладаете, чрезвычайно важна. Мне кажется, стоит ей поделиться.
   Он не очень-то надеялся, что хозяин дома поведает что-то по-настоящему важное. Человек, просидевший взаперти месяц под постоянным гнетом страха, вряд ли будет демонстрировать чудеса логики и здравого смысла. Но вполне возможно, что они смогут отделить реальные факты от бредовых идей. Если, конечно, этот тип заговорит. Главное, заставить его заговорить. Виктор заставил себя забыть обо всем, что случилось за ночь, забыть о подвале, об обглоданных трупах, об усталости, о боли в обожженных ладонях, о пропавших друзьях. У тебя не может быть проблем, если ты работаешь с клиентом. Аксиома. Виктор снова был в своем кабинете, а перед ним сидел не чокнутый старикашка в засаленном ватнике, а человек, которому нужна помощь. Разговор по душам, сеанс клиент-ориентированной терапии.
   «Как в старые добрые времена», – подумал Виктор и удивился этой мысли. «Старые добрые времена»… Как давно это было? Три дня назад. Всего лишь три дня назад он, сидя в уютном кресле, выслушивал откровения сорокалетней мадам, вбившей себе в голову, что она нимфоманка. Эра Безмятежности, Доканнибальская эпоха, Золотой век Верующих-в-Святую-Халяву. Блаженны верующие, ибо рано или поздно съедены будут…
   – Витя, что с тобой? – Катя коснулась его руки.
   – Ничего, – ответил он, с трудом оторвавшись от мыслей. – Все в порядке. Просто показалось, что эта чертова ночь тянется целую вечность.
   – Да. Похоже. Я ужасно вымоталась. Никогда так не уставала… Сейчас бы теплую ванну с пеной, чашку горячего шоколада и в постель.
   Старый учитель хмыкнул. Вид у старика был такой, будто он обнаружил внутри себя что-то невообразимо интересное и теперь изучает находку, забыв обо всем на свете. Его тонкие желтые пальцы с грязными обломанными ногтями рассеянно поглаживали вороненые стволы ружья.
   – Потерпи немного, Катюша, – сказал Виктор. – Скоро у тебя будет и ванна, и шоколад, и постель.
   – Хорошо бы, – Катя обхватила себя руками и замерла, уставившись на грязные кроссовки.
   Виктор посмотрел на девушку. За несколько часов она, казалось, стала старше на несколько лет, и он подумал, что со временем и правда творится черт знает что. Быть может, действительно прошла целая вечность с того момента, как они сбили человека в дождевике. Они просто выпали в другое измерение, параллельный мир, в котором эта кошмарная ночь никогда не закончится. В реальном мире проходят века, исчезает озоновый слой, тают ледники, одни виды животных вымирают, другие появляются, рождаются и гибнут цивилизации… А здесь – бесконечная ночь. Время замерло. Даже когда там, снаружи, солнце превратится в красный гигант, здесь все будет по-прежнему – глухая темень и тишина. И незнакомец в светло-сером дождевике, поджидающий за порогом дома…
   Виктор вдруг понял, что засыпает. Вернее, заснул… Самым беспардонным образом. Он вздрогнул и вскинул голову. Посмотрел на часы. Стрелки показывали, что дремал он не больше минуты. Хозяин дома все так же поглаживал лежащее на коленях ружье и смотрел куда-то вглубь себя, будто надеялся найти там ответы на вселенские вопросы.
   Почувствовав взгляд Виктора, он нервно повел плечами и, словно очнувшись, растерянно посмотрел по сторонам. В этот момент он выглядел на все восемьдесят. Взор его постепенно прояснился. Виктор понял, что пора брать быка за рога.
   – Так может, вы расскажете, что заставило вас просидеть месяц взаперти? – осторожно спросил он.
   – А толку-то? Вы думаете, что столкнулись с обыкновенным маньяком, если слово обыкновенный вообще применимо к маньякам. Вот и считайте себе на здоровье. А меня оставьте в покое. Я просто хочу переждать все это… Переждать, а потом отправиться домой.
   – Разве это не ваш дом?
   – Мой. Теперь мой. Теперь, если хотите, вся деревня моя… А знаете, почему? – старик заговорщицки подмигнул и ухмыльнулся от уха до уха, показывая давно не чищенные зубы. – Потому что я слишком стар. Жесткое мясо, смекаете? Жестковат я для него.
   Он захихикал, не переставая бережно ощупывать сухими пальцами ружье. Виктор с тревогой следил за его движениями, опасаясь, что в таком состоянии он случайно может нажать на спусковой крючок.
   – Да, конечно, жесткое мясо, я понимаю.
   – Ни хера ты не понимаешь! – взвизгнул хозяин, заставив Катю вздрогнуть и тревожно посмотреть на Виктора.
   Тот сделал ей знак, что, мол, все в порядке. Герой, спасающий весь мир, держит ситуацию под контролем. Хотя, на самом деле, до полного контроля было далеко.
   – Может быть, я не все понимаю, – согласился он. – К сожалению, мы приехали сюда только сегодня вечером, и я еще не успел разобраться, что тут к чему. Если вы будете столь любезны, и объясните мне…
   – «Как пес возвращается на блевотину свою»^[1]… Вы читали когда-нибудь Библию? Занятно, очень занятно. Там можно найти цитату, идеально подходящую к любой жизненной ситуации. Удивительно, вы не находите?
   Виктор кивнул, прикидывая в уме возможные варианты диагноза.
   – Вот взять хотя бы Прохора… Как пес на блевотину… Надо же, как метко! Точнее не скажешь. Именно так он и вернулся. Как пес на свою блевотину. Боже праведный! Я и сам не верю в то, что говорю. В голове не укладывается такое… Знаете, я много думал все это время, больше здесь заняться особенно нечем, – хозяин усмехнулся, – и пришел к выводу, что теория развития по спирали касается и зла. Точнее, Зла, с большой буквы. Оно всегда возвращается. Но уже на более высоком витке. И дело не в том, что сотворившему зло оно аукнется. Это утверждение как раз часто оказывается чушью. Утешение для дефективных детишек… Я говорю о настоящем Зле, которое невозможно искоренить. Ты можешь выкорчевать росток и заасфальтировать землю, но рано или поздно на этом месте все равно вырастет целый лес. Рано или поздно… И твое спасение в том, чтобы оказаться как можно дальше от этого места, когда это произойдет. Я вот не успел. Сам пришел к нему в лапы. Господи, ну надо же, а? Сам, понимаете? Думал немного пожить в тишине. Отдохнуть от школы… Я ведь полгода, как на пенсии. В городе делать теперь нечего, вот и решил приехать сюда. Свежий воздух, огород, покой…