Страница:
– Хоронить тогда Прохора не стали. Просто дождались, пока утихнут его вопли, и ушли. Уже потом, года через два, кто-то случайно наткнулся на одинокую могилу неподалеку от кладбища. На ней был крест из связанных кое-как досок. Скорее всего, его похоронила мать, хотя убейте, не представляю, как у нее хватило на это ума и сил. Вскоре умерла и она. Умерла на околице деревни. Утром ее обнаружили на дороге. Уже холодную. Впечатление такое, что она шла в деревню, чтобы умереть там, среди людей. Ее похоронили на старом кладбище, недалеко от могилы сына. Постепенно об этой истории забыли. То есть перестали вспоминать. По-настоящему забыть такое вряд ли возможно. Полагаю, те, кто участвовал тогда в казни Прохора, помнили об этом до самой смерти. Как ни крути, а убить человека – грех. Даже людоеда…
Пока старик болтал, Виктор попытался самостоятельно освободить руки. Он был уверен, что учитель истории вряд ли мог связать его, как следует. Но то ли тот начитался исторических книжек, то ли ему просто повезло: руки оказались стянуты прочным кожаным ремнем как надо. Ни малейшей слабины. Виктор подумал, что кровообращение в кистях наверняка нарушено, и в скором времени можно ждать неприятностей в виде онемения, а затем и отмирания тканей. Тканей, которым и так уже досталось за эту ночь.
– Слушайте, замолчите, а? – сказал Виктор. – Уши уже вянут от вашего бубнежа. Развяжите нас.
На учителя это не произвело впечатления. Он как будто вообще ничего не слышал. Ровным хорошо поставленным голосом он продолжил, как ни в чем не бывало:
– Со дня смерти Прохора прошло пятьдесят семь лет. Большинство тех, кто был тогда на поляне, уже умерли. По-разному умерли. Кто-то утонул, кого-то придавило деревом, одного задрал медведь, старший Афанасьев умер не менее экзотично – в дерево, под которым он укрывался во время дождя, ударила молния. Обгоревший пень до сих пор стоит рядом с дорогой. Короче говоря, никто, кажется, своей смертью не умер. Что это, наказание? Стечение обстоятельств? Не знаю. Хочется верить во второе, но… Я не верю. Смерть обошла стороной только четверых. Моего дядю, старшего сына Парамоновых, и еще двоих ребят. Всем им исполнилось в сорок седьмом не больше шестнадцати. Дядька так вообще был клоп. Они были всего лишь наблюдателями. Может быть, поэтому смогли дожить до старости и умереть в своих постелях.
Ну, а теперь в двух словах о том, что случилось здесь в последние два года. Позапрошлым летом два мальчика, приехавших в деревню отдохнуть, кстати – внуки этой самой Тимофеевны, пошли в лес. Под вечер вернулся только один из них. Выглядел он так, словно был на ознакомительной экскурсии в аду. Нет, никаких следов насилия, ни ран, ни синяков… Только царапины, да ссадины на коленках – он, похоже, ломился через лес, не разбирая дороги. От чего он убегал? Об этом все узнали позже. А тогда его отправили в больницу. Там сказали – тяжелейший шок. Парнишка не разговаривал несколько месяцев. Ни единого слова… Когда его просили рассказать о том, что стало с его братом, он только что в кому не впадал. Сильнейшая паника, вплоть до потери сознания. Лишь зимой, после того как он был насквозь пропитан транквилизаторами, от него сумели добиться нескольких слов. Так, бессвязные обрывки. С трудом поняли, точнее, не поняли, а догадались, что его брат угодил в болото и утонул. Специалисты были удивлены тем, что этот случай произвел на парня такое сильное впечатление. Детская психика очень лабильна и может относительно легко справляться с различными потрясениями. Конечно, не сахар наблюдать, как твоего родного брата засасывает в трясину, но… Реакция паренька была все же не совсем гм… адекватной. К слову, он так и не восстановился окончательно.
Тем же летом случилась еще одна странность. Одна за другой передохли все собаки. Без видимых причин. Никого это особенно не взволновало – собака не корова. К тому же, было их здесь всего-то раз два и обчелся. Предположили, что чумка или еще какая-нибудь зараза. Обычное дело для наполовину диких псов. Началось это аккурат после гибели мальчика.
Был еще один момент, но не знаю, относится ли он к делу… Осенью из войсковой части, есть тут относительно недалеко одна, сбежали двое солдат. Ловили, естественно. Ребята, почему-то отправились не в сторону города, как можно было бы предположить, а сюда, к границе. В Эстонию, что ли хотели убежать? Черт их теперь разберет. Оба пропали. Причем пропали в этих лесах. У них был один автомат на двоих. Так вот, автомат нашли, а их – нет. И автомат обнаружили мужики, приехавшие отдыхать на базу СПЗ. Ходили за грибами и нашли его висящим на ветке. Он весь был вымазан черной жирной землей. Земля не из наших мест, тут сплошная супесь. На этом вроде как все странности тогда закончились…
Слушая краем уха хозяина, Виктор лихорадочно искал пути спасения. Но искать возможность спасения – это совсем не значит обязательно спастись. Ремни были затянуты на совесть. Кисти не могли двинуться ни на волос. И Виктор уже чувствовал, что пальцы онемели.
Он кряхтя перевернулся на другой бок и снова оказался лицом к Кате. За его спиной старик монотонно продолжал рассказ. Похоже, ему было наплевать на пленников. Пока. Его волновало только случившееся год назад в деревне под названием Пески.
– Прошлой весной, когда в деревню еще не понаехали городские, из собственного дома исчез Васька Ануфриев – может, знали его. Тридцать лет, хронический алкоголик, местный мистер Хайд, давно уже похоронивший доктора Джекила. Жена выперла его из города в деревню, когда поняла, что самой с ним не совладать. Ну а ему было все равно, где пить… Так вот, той ночью соседи слышали какой-то шум у него в доме, крики, но не обратили внимания. Он частенько чертей гонял. Так что подумали – опять допился до белой горячки. Через день, когда он уже второе утро подряд не появился ни у Коли, поклянчить самогон, ни в райцентре у магазина, решили зайти к нему домой, не приболел ли. Вся комната была буквально залита кровью. Пол, стены, даже на потолке нашли кровавые брызги. Словно Ваську разорвало на части. Сомнительно, чтобы белая горячка приводила к таким результатам, не находите? – хозяин хихикнул. – И повсюду были следы. Отпечатки босых ног, измазанные черной липкой землей… Просто комья этой земли. Понятное дело, вызывали милицию. Те приехали, покрутились, опечатали дом, пошерстили местных алкашей и убрались восвояси. Решили, что была пьяная драка с каким-нибудь заезжим пьянчугой. Зарезал Васю, а потом, перепугавшись, закопал тело где-нибудь в лесу и слинял. Ищи такого…
Виктор подполз вплотную к Кате и одними губами прошептал:
– Повернись ко мне спиной.
– Зачем это?
– Хочу посмотреть, как у тебя связаны руки.
– Издеваешься?
– Пожалуйста.
Катя бросила на него сердитый взгляд и заерзала по полу. Ей почти удалось перевернуться на другой бок, когда старик, наконец, заметил ее телодвижения.
– Неудобно, барышня? Или хотите развязать друг дружку? Зря вы это. Меня пеленать один комитечик научил, так что ничего у вас не выйдет, даже не пытайтесь. А если увижу, что чего-то вы там все-таки мухлюете, еще один синяк поставлю, уж не обессудьте.
– У меня бок затек, – пискнула Катя.
– А… Ну-ну. Тогда я продолжу с вашего позволения. Вы ведь не будете возражать? Я приехал сюда в середине июня. К этому времени здесь уже дачники были. Большая часть домов давно городским продана. Выезжают сюда на лето. Коренных-то жителей всего ничего. Дядька зимой помер, Тимофеевна, которая мужа похоронила год назад, да Кобылины муж с женой. Три двора, вернее, с зимы – два. Остальные дачники. В основном, понятно, детишки. С бабушками или мамами. Мужиков всего двое. Вот он и развернулся. Прохор, я имею в виду. И ведь хитрый, стервец. Сперва как раз с мужиками разделался. За одну ночь. Я видел, как он шел по деревне. Длинный, тощий, голый… Дома ведь тут не запирают. Ни к чему.
Хозяин помолчал. Было слышно, как он барабанит пальцами по столу.
– У меня бессонница. Как на пенсию вышел, так и навалилась. Бывает, за всю ночь час подремлю и все, хоть убей. Тогда тоже не спалось. Лежал, в потолок смотрел. И вдруг услышал, как кто-то прямо под окнами прошел. Тяжелые такие шаги, неторопливые. Так хозяин в дом входит… Мне, честно говоря, не по себе стало. И дело даже не в том, что кто-то в три часа ночи выходит из леса и не таясь проходит под твоими окнами. Хотя и это тоже странно, если не сказать больше – подозрительно. Но было еще что-то… Боюсь, словами передать то, что я тогда почувствовал, невозможно. Знаете, как бывает, когда в жаркий день открываешь старый погреб, в который давно никто не заглядывал? Холодная волна сырого затхлого воздуха вырывается оттуда, и по коже мурашки бегут, будто из знойного лета в позднюю осень перенесся… Вот нечто похожее я почувствовал тогда.
Дождался, пока незнакомец отойдет от моего дома подальше, а потом выглянул в окно. И увидел тощую сутулую спину. Я был уверен, что человек не из нашей деревни. Ни у кого здесь не было такой фигуры. Настоящая верста коломенская. Да и кому нормальному в голову придет по ночам голышом гулять? Комаров видимо-невидимо, да и прохладно… Я видел, как он вышел на главную улицу и остановился, словно размышляя о чем-то. Луна хорошо освещала его. Он стоял, глядя под ноги. Стоял абсолютно неподвижно. Как статуя…
У Виктора перед глазами тотчас возникла картина из недавнего прошлого. Долговязая фигура посреди проселка, в ярком свете фар. Тогда ему на ум пришло то же сравнение. Незнакомец действительно стоял, как статуя. Памятник ночным кошмарам.
– Свет луны только подчеркивал это сходство с изваянием. Мужчина стоял так долго. Может, минут десять. Для меня это были ужасные десять минут. Несколько раз я порывался окликнуть его, но что-то останавливало. Совершенно не хотелось привлекать внимания. И в то же время, ожидание того момента, когда он наконец шевельнется, было невыносимым… Все равно что смотреть на неразорвавшуюся бомбу. Я торчал у окна, то открывая, то закрывая рот, чувствуя себя глупцом. Он пугал, понимаете? Пугал этой неподвижностью… Пугал самим фактом своего появления глубокой ночью в центре деревни. Но тогда я был таким же тупоголовым, как вы. Пытался убедить себя, что мои страхи беспочвенны, что это просто расшалившиеся из-за бессонницы нервы. Даже предположил, что человек мне мерещится…
А потом он, наконец, пошевелился. Повернулся и направился к ближайшему дому. Слава Богу, не к моему… Он не таясь поднялся на крыльцо, распахнул дверь и исчез в темноте. Через минуту из дома послышались крики. Я ни разу не слышал, чтобы люди так кричали. Ужасно, ужасно… Жутко представить, что там творилось… Как они кричали, как кричали…
– Да заткнитесь вы, наконец! – взвизгнула Катя. – Старый урод! Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь! Я не хочу больше это слушать!
Виктор встревоженно посмотрел на девушку. Ее всю трясло.
– Успокойся, Катюша, – сказал он, подумав, что это единственное, на что он способен – долдонить как попугай идиотское «успокойся». От отвращения к себе хотелось грызть вонючие доски пола. – Пусть он болтает. Не принимай близко к сердцу. Неужели ты не понимаешь, что это просто бред параноика.
– Витя, я хочу выбраться отсюда. У меня затекли руки, у меня болит лицо… Господи, да у меня все болит. Я хочу есть, я хочу спать, я хочу домой! Я больше не могу выносить этот кошмар! Я… Я буду орать!
И она в самом деле закричала. Громко, пронзительно, на одной ноте, прерывая крик для того, чтобы глотнуть воздуха и потом начать по новой. От этого надрывного «а-а-а-а!!!» у Виктора зазвенело в ушах. Он хотел было ляпнуть свое коронное «успокойся», но передумал. Пусть кричит. То, что накопилось в ней за эту чудовищную ночь, так или иначе должно найти выход. И крик, не самый худший вариант. После ей должно полегчать. Немного.
Однако у хозяина дома было свое мнение на этот счет. Он не спеша встал со стула и подошел к девушке. Та продолжала кричать, глядя на него снизу вверх. Виктору показалось даже, что она увеличила количество выдаваемых децибелов. Словно понимала, что вопли – это единственный способ борьбы, доступный ей сейчас, и хотела использовать его по максимуму. Хозяин перехватил ружье и занес приклад над головой девушки. Крики мгновенно смолкли. В наступившей тишине прозвучал дрожащий от бешенства голос Виктора:
– Только попробуй.
Хозяин перевел взгляд на Виктора, и в глазах у него мелькнул страх. Всего лишь на секунду, но этого было достаточно, чтобы Виктор понял – старика проняло. Тот помедлил с занесенным ружьем, потом медленно опустил его и глухо произнес:
– Скажите ей, чтобы она не кричала. Не стоит лишний раз напоминать Прохору, что в этом доме есть вкусный ужин. Поверьте, я забочусь только о вас. Хочу, чтобы такие симпатичные молодые люди пожили подольше… Час, два, а может, и сутки, если повезет. Не так уж и мало, а? Многое можно успеть…
И тут до Виктора дошло:
– Ах, вот в чем дело! Как же я сразу не понял. Хочешь откупиться от него, да? Знаешь, что он скоро придет за тобой, и приготовил ему вместо себя другое угощение, так? Думаешь, это поможет тебе? Думаешь, получится улизнуть отсюда?
Хозяин молча сел на стул и положил поперек колен двустволку. Он не проронил ни звука, но его испуганно-самодовольный вид и светящиеся торжеством глазки говорили лучше всяких слов.
– Витя, ты серьезно? Он действительно собирается так сделать?
– Ну да, барышня, собираюсь. Не хотел вам говорить, чтобы не пугать раньше времени. Лишнее знание не всегда делает человека счастливым. Да, я хочу попробовать договориться с ним.
– Ну, ты и подонок, – устало сказала Катя. – Гнида старая.
– Все согласно теории эволюции. Выживает тот, кто лучше приспособлен к жизни. В человеческом обществе это, как правило, умнейший. С точки зрения будущего человечества мой поступок вполне оправдан – глупые умрут. А умный – выживет и даст умное потомство. Естественный отбор.
– Да у тебя, сморчка старого, не стоит уже, поди. Какое потомство ты давать собираешься?
Обезоруживающая прямота Кати произвела на старика сильное впечатление. Он крякнул и густо покраснел. Виктору показалось, что даже стекла учительских очков немного запотели. Он вдруг понял людей, которые стоя на эшафоте, обрушивают град ругательств на палачей. Видимо, таково свойство человеческой природы – если тебе плохо, сделай плохо и другому, возможно ненадолго полегчает. И ведь полегчало.
В самом деле. Не все еще потеряно. Неизвестно, когда появится этот маньяк… (Ну хорошо, хорошо, Прохор). Да и появится ли вообще. Наверняка у них есть несколько часов, если не дней. За это время может случиться все, что угодно. В конце концов, в плен их взял не Джон Рэмбо, а бывший школьный учитель. Старик с поехавшей крышей. Неужели он, молодой здоровый мужик, не одолеет свихнувшегося пенсионера?
Противный внутренний голос тут же ехидно вставил: «Пока что одолел тебя этот пенсионер. И сделал это не очень-то напрягаясь. Этот парень одурел от страха. Ему нечего терять, а получить он может все. Он не остановится ни перед чем, пойдет до конца, чего бы это ему ни стоило. А ты готов к драке по таким правилам? Ты, со своими представлениями о том, что порядочно, а что нет, со своей склонностью к рефлексии и желанием быть пай-мальчиком. Ты ведь даже на секунду не можешь допустить, что его рассказ – правда. А ведь именно здесь может быть спрятан ключ к победе».
Внутренний монолог был прерван возгласом Кати:
– Вы слышите? Что это такое?
– Что? – голоса Виктора и старика слились в один.
– Там, на улице… Кто-то ходит…
В комнате воцарилась тишина.
Сначала Виктор ничего не слышал, кроме сиплого дыхания хозяина и стука собственного сердца. Но не прошло и минуты, как с улицы действительно донесся неясный шум. Не шаги, а какое-то глухое металлическое погромыхивание и тихие, едва слышимые всплески. Впечатление было такое, что кому-то взбрело в голову посреди ночи полить огород.
Виктор вывернул голову так, чтобы видеть окно, и присвистнул. Ему показалось, что сквозь щель амбразуры с улицы сочится какой-то потусторонний багровый свет. Но уверен в этом он не был – мешал свет керосиновой лампы.
– Погаси лампу, – сказал он старику, который сейчас был похож на перепуганного суслика, прислушивающегося к далекому хлопанью совиных крыльев.
– Зачем это?
– Погаси. На улице что-то не так…
«Господи, теперь окажется, что прилетели инопланетяне. И красный свет – огоньки летающей тарелки», – мысль была абсолютно дурацкая, но прислушавшись к себе, Виктор понял, что не очень удивится, если так оно и будет. Похоже, со способностью удивляться он распрощался навсегда.
Поколебавшись, хозяин все-таки задул лампу и свечи, стоящие на столе. Комната погрузилась во мрак. Виктор снова посмотрел на окно. Так и есть, красноватое свечение теперь было хорошо видно. Заметили его и Катя со стариком.
– Боже мой, Витя, что это такое?
– Пока не знаю. Но если наш гостеприимный хозяин выглянет в окошко…
Учитель прильнул к амбразуре и тут же отшатнулся, будто увидел целую роту маньяков, марширующих у него на дворе.
– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Виктор.
– Д-дом Парамоновых горит, – заикаясь пробормотал старик. – И изба Кобылиных занимается, кажется. Кто-то… Кто-то поджег деревню. Господи, спаси и сохрани! Спаси и сохрани!
Глава 9
Пока старик болтал, Виктор попытался самостоятельно освободить руки. Он был уверен, что учитель истории вряд ли мог связать его, как следует. Но то ли тот начитался исторических книжек, то ли ему просто повезло: руки оказались стянуты прочным кожаным ремнем как надо. Ни малейшей слабины. Виктор подумал, что кровообращение в кистях наверняка нарушено, и в скором времени можно ждать неприятностей в виде онемения, а затем и отмирания тканей. Тканей, которым и так уже досталось за эту ночь.
– Слушайте, замолчите, а? – сказал Виктор. – Уши уже вянут от вашего бубнежа. Развяжите нас.
На учителя это не произвело впечатления. Он как будто вообще ничего не слышал. Ровным хорошо поставленным голосом он продолжил, как ни в чем не бывало:
– Со дня смерти Прохора прошло пятьдесят семь лет. Большинство тех, кто был тогда на поляне, уже умерли. По-разному умерли. Кто-то утонул, кого-то придавило деревом, одного задрал медведь, старший Афанасьев умер не менее экзотично – в дерево, под которым он укрывался во время дождя, ударила молния. Обгоревший пень до сих пор стоит рядом с дорогой. Короче говоря, никто, кажется, своей смертью не умер. Что это, наказание? Стечение обстоятельств? Не знаю. Хочется верить во второе, но… Я не верю. Смерть обошла стороной только четверых. Моего дядю, старшего сына Парамоновых, и еще двоих ребят. Всем им исполнилось в сорок седьмом не больше шестнадцати. Дядька так вообще был клоп. Они были всего лишь наблюдателями. Может быть, поэтому смогли дожить до старости и умереть в своих постелях.
Ну, а теперь в двух словах о том, что случилось здесь в последние два года. Позапрошлым летом два мальчика, приехавших в деревню отдохнуть, кстати – внуки этой самой Тимофеевны, пошли в лес. Под вечер вернулся только один из них. Выглядел он так, словно был на ознакомительной экскурсии в аду. Нет, никаких следов насилия, ни ран, ни синяков… Только царапины, да ссадины на коленках – он, похоже, ломился через лес, не разбирая дороги. От чего он убегал? Об этом все узнали позже. А тогда его отправили в больницу. Там сказали – тяжелейший шок. Парнишка не разговаривал несколько месяцев. Ни единого слова… Когда его просили рассказать о том, что стало с его братом, он только что в кому не впадал. Сильнейшая паника, вплоть до потери сознания. Лишь зимой, после того как он был насквозь пропитан транквилизаторами, от него сумели добиться нескольких слов. Так, бессвязные обрывки. С трудом поняли, точнее, не поняли, а догадались, что его брат угодил в болото и утонул. Специалисты были удивлены тем, что этот случай произвел на парня такое сильное впечатление. Детская психика очень лабильна и может относительно легко справляться с различными потрясениями. Конечно, не сахар наблюдать, как твоего родного брата засасывает в трясину, но… Реакция паренька была все же не совсем гм… адекватной. К слову, он так и не восстановился окончательно.
Тем же летом случилась еще одна странность. Одна за другой передохли все собаки. Без видимых причин. Никого это особенно не взволновало – собака не корова. К тому же, было их здесь всего-то раз два и обчелся. Предположили, что чумка или еще какая-нибудь зараза. Обычное дело для наполовину диких псов. Началось это аккурат после гибели мальчика.
Был еще один момент, но не знаю, относится ли он к делу… Осенью из войсковой части, есть тут относительно недалеко одна, сбежали двое солдат. Ловили, естественно. Ребята, почему-то отправились не в сторону города, как можно было бы предположить, а сюда, к границе. В Эстонию, что ли хотели убежать? Черт их теперь разберет. Оба пропали. Причем пропали в этих лесах. У них был один автомат на двоих. Так вот, автомат нашли, а их – нет. И автомат обнаружили мужики, приехавшие отдыхать на базу СПЗ. Ходили за грибами и нашли его висящим на ветке. Он весь был вымазан черной жирной землей. Земля не из наших мест, тут сплошная супесь. На этом вроде как все странности тогда закончились…
Слушая краем уха хозяина, Виктор лихорадочно искал пути спасения. Но искать возможность спасения – это совсем не значит обязательно спастись. Ремни были затянуты на совесть. Кисти не могли двинуться ни на волос. И Виктор уже чувствовал, что пальцы онемели.
Он кряхтя перевернулся на другой бок и снова оказался лицом к Кате. За его спиной старик монотонно продолжал рассказ. Похоже, ему было наплевать на пленников. Пока. Его волновало только случившееся год назад в деревне под названием Пески.
– Прошлой весной, когда в деревню еще не понаехали городские, из собственного дома исчез Васька Ануфриев – может, знали его. Тридцать лет, хронический алкоголик, местный мистер Хайд, давно уже похоронивший доктора Джекила. Жена выперла его из города в деревню, когда поняла, что самой с ним не совладать. Ну а ему было все равно, где пить… Так вот, той ночью соседи слышали какой-то шум у него в доме, крики, но не обратили внимания. Он частенько чертей гонял. Так что подумали – опять допился до белой горячки. Через день, когда он уже второе утро подряд не появился ни у Коли, поклянчить самогон, ни в райцентре у магазина, решили зайти к нему домой, не приболел ли. Вся комната была буквально залита кровью. Пол, стены, даже на потолке нашли кровавые брызги. Словно Ваську разорвало на части. Сомнительно, чтобы белая горячка приводила к таким результатам, не находите? – хозяин хихикнул. – И повсюду были следы. Отпечатки босых ног, измазанные черной липкой землей… Просто комья этой земли. Понятное дело, вызывали милицию. Те приехали, покрутились, опечатали дом, пошерстили местных алкашей и убрались восвояси. Решили, что была пьяная драка с каким-нибудь заезжим пьянчугой. Зарезал Васю, а потом, перепугавшись, закопал тело где-нибудь в лесу и слинял. Ищи такого…
Виктор подполз вплотную к Кате и одними губами прошептал:
– Повернись ко мне спиной.
– Зачем это?
– Хочу посмотреть, как у тебя связаны руки.
– Издеваешься?
– Пожалуйста.
Катя бросила на него сердитый взгляд и заерзала по полу. Ей почти удалось перевернуться на другой бок, когда старик, наконец, заметил ее телодвижения.
– Неудобно, барышня? Или хотите развязать друг дружку? Зря вы это. Меня пеленать один комитечик научил, так что ничего у вас не выйдет, даже не пытайтесь. А если увижу, что чего-то вы там все-таки мухлюете, еще один синяк поставлю, уж не обессудьте.
– У меня бок затек, – пискнула Катя.
– А… Ну-ну. Тогда я продолжу с вашего позволения. Вы ведь не будете возражать? Я приехал сюда в середине июня. К этому времени здесь уже дачники были. Большая часть домов давно городским продана. Выезжают сюда на лето. Коренных-то жителей всего ничего. Дядька зимой помер, Тимофеевна, которая мужа похоронила год назад, да Кобылины муж с женой. Три двора, вернее, с зимы – два. Остальные дачники. В основном, понятно, детишки. С бабушками или мамами. Мужиков всего двое. Вот он и развернулся. Прохор, я имею в виду. И ведь хитрый, стервец. Сперва как раз с мужиками разделался. За одну ночь. Я видел, как он шел по деревне. Длинный, тощий, голый… Дома ведь тут не запирают. Ни к чему.
Хозяин помолчал. Было слышно, как он барабанит пальцами по столу.
– У меня бессонница. Как на пенсию вышел, так и навалилась. Бывает, за всю ночь час подремлю и все, хоть убей. Тогда тоже не спалось. Лежал, в потолок смотрел. И вдруг услышал, как кто-то прямо под окнами прошел. Тяжелые такие шаги, неторопливые. Так хозяин в дом входит… Мне, честно говоря, не по себе стало. И дело даже не в том, что кто-то в три часа ночи выходит из леса и не таясь проходит под твоими окнами. Хотя и это тоже странно, если не сказать больше – подозрительно. Но было еще что-то… Боюсь, словами передать то, что я тогда почувствовал, невозможно. Знаете, как бывает, когда в жаркий день открываешь старый погреб, в который давно никто не заглядывал? Холодная волна сырого затхлого воздуха вырывается оттуда, и по коже мурашки бегут, будто из знойного лета в позднюю осень перенесся… Вот нечто похожее я почувствовал тогда.
Дождался, пока незнакомец отойдет от моего дома подальше, а потом выглянул в окно. И увидел тощую сутулую спину. Я был уверен, что человек не из нашей деревни. Ни у кого здесь не было такой фигуры. Настоящая верста коломенская. Да и кому нормальному в голову придет по ночам голышом гулять? Комаров видимо-невидимо, да и прохладно… Я видел, как он вышел на главную улицу и остановился, словно размышляя о чем-то. Луна хорошо освещала его. Он стоял, глядя под ноги. Стоял абсолютно неподвижно. Как статуя…
У Виктора перед глазами тотчас возникла картина из недавнего прошлого. Долговязая фигура посреди проселка, в ярком свете фар. Тогда ему на ум пришло то же сравнение. Незнакомец действительно стоял, как статуя. Памятник ночным кошмарам.
– Свет луны только подчеркивал это сходство с изваянием. Мужчина стоял так долго. Может, минут десять. Для меня это были ужасные десять минут. Несколько раз я порывался окликнуть его, но что-то останавливало. Совершенно не хотелось привлекать внимания. И в то же время, ожидание того момента, когда он наконец шевельнется, было невыносимым… Все равно что смотреть на неразорвавшуюся бомбу. Я торчал у окна, то открывая, то закрывая рот, чувствуя себя глупцом. Он пугал, понимаете? Пугал этой неподвижностью… Пугал самим фактом своего появления глубокой ночью в центре деревни. Но тогда я был таким же тупоголовым, как вы. Пытался убедить себя, что мои страхи беспочвенны, что это просто расшалившиеся из-за бессонницы нервы. Даже предположил, что человек мне мерещится…
А потом он, наконец, пошевелился. Повернулся и направился к ближайшему дому. Слава Богу, не к моему… Он не таясь поднялся на крыльцо, распахнул дверь и исчез в темноте. Через минуту из дома послышались крики. Я ни разу не слышал, чтобы люди так кричали. Ужасно, ужасно… Жутко представить, что там творилось… Как они кричали, как кричали…
– Да заткнитесь вы, наконец! – взвизгнула Катя. – Старый урод! Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь! Я не хочу больше это слушать!
Виктор встревоженно посмотрел на девушку. Ее всю трясло.
– Успокойся, Катюша, – сказал он, подумав, что это единственное, на что он способен – долдонить как попугай идиотское «успокойся». От отвращения к себе хотелось грызть вонючие доски пола. – Пусть он болтает. Не принимай близко к сердцу. Неужели ты не понимаешь, что это просто бред параноика.
– Витя, я хочу выбраться отсюда. У меня затекли руки, у меня болит лицо… Господи, да у меня все болит. Я хочу есть, я хочу спать, я хочу домой! Я больше не могу выносить этот кошмар! Я… Я буду орать!
И она в самом деле закричала. Громко, пронзительно, на одной ноте, прерывая крик для того, чтобы глотнуть воздуха и потом начать по новой. От этого надрывного «а-а-а-а!!!» у Виктора зазвенело в ушах. Он хотел было ляпнуть свое коронное «успокойся», но передумал. Пусть кричит. То, что накопилось в ней за эту чудовищную ночь, так или иначе должно найти выход. И крик, не самый худший вариант. После ей должно полегчать. Немного.
Однако у хозяина дома было свое мнение на этот счет. Он не спеша встал со стула и подошел к девушке. Та продолжала кричать, глядя на него снизу вверх. Виктору показалось даже, что она увеличила количество выдаваемых децибелов. Словно понимала, что вопли – это единственный способ борьбы, доступный ей сейчас, и хотела использовать его по максимуму. Хозяин перехватил ружье и занес приклад над головой девушки. Крики мгновенно смолкли. В наступившей тишине прозвучал дрожащий от бешенства голос Виктора:
– Только попробуй.
Хозяин перевел взгляд на Виктора, и в глазах у него мелькнул страх. Всего лишь на секунду, но этого было достаточно, чтобы Виктор понял – старика проняло. Тот помедлил с занесенным ружьем, потом медленно опустил его и глухо произнес:
– Скажите ей, чтобы она не кричала. Не стоит лишний раз напоминать Прохору, что в этом доме есть вкусный ужин. Поверьте, я забочусь только о вас. Хочу, чтобы такие симпатичные молодые люди пожили подольше… Час, два, а может, и сутки, если повезет. Не так уж и мало, а? Многое можно успеть…
И тут до Виктора дошло:
– Ах, вот в чем дело! Как же я сразу не понял. Хочешь откупиться от него, да? Знаешь, что он скоро придет за тобой, и приготовил ему вместо себя другое угощение, так? Думаешь, это поможет тебе? Думаешь, получится улизнуть отсюда?
Хозяин молча сел на стул и положил поперек колен двустволку. Он не проронил ни звука, но его испуганно-самодовольный вид и светящиеся торжеством глазки говорили лучше всяких слов.
– Витя, ты серьезно? Он действительно собирается так сделать?
– Ну да, барышня, собираюсь. Не хотел вам говорить, чтобы не пугать раньше времени. Лишнее знание не всегда делает человека счастливым. Да, я хочу попробовать договориться с ним.
– Ну, ты и подонок, – устало сказала Катя. – Гнида старая.
– Все согласно теории эволюции. Выживает тот, кто лучше приспособлен к жизни. В человеческом обществе это, как правило, умнейший. С точки зрения будущего человечества мой поступок вполне оправдан – глупые умрут. А умный – выживет и даст умное потомство. Естественный отбор.
– Да у тебя, сморчка старого, не стоит уже, поди. Какое потомство ты давать собираешься?
Обезоруживающая прямота Кати произвела на старика сильное впечатление. Он крякнул и густо покраснел. Виктору показалось, что даже стекла учительских очков немного запотели. Он вдруг понял людей, которые стоя на эшафоте, обрушивают град ругательств на палачей. Видимо, таково свойство человеческой природы – если тебе плохо, сделай плохо и другому, возможно ненадолго полегчает. И ведь полегчало.
В самом деле. Не все еще потеряно. Неизвестно, когда появится этот маньяк… (Ну хорошо, хорошо, Прохор). Да и появится ли вообще. Наверняка у них есть несколько часов, если не дней. За это время может случиться все, что угодно. В конце концов, в плен их взял не Джон Рэмбо, а бывший школьный учитель. Старик с поехавшей крышей. Неужели он, молодой здоровый мужик, не одолеет свихнувшегося пенсионера?
Противный внутренний голос тут же ехидно вставил: «Пока что одолел тебя этот пенсионер. И сделал это не очень-то напрягаясь. Этот парень одурел от страха. Ему нечего терять, а получить он может все. Он не остановится ни перед чем, пойдет до конца, чего бы это ему ни стоило. А ты готов к драке по таким правилам? Ты, со своими представлениями о том, что порядочно, а что нет, со своей склонностью к рефлексии и желанием быть пай-мальчиком. Ты ведь даже на секунду не можешь допустить, что его рассказ – правда. А ведь именно здесь может быть спрятан ключ к победе».
Внутренний монолог был прерван возгласом Кати:
– Вы слышите? Что это такое?
– Что? – голоса Виктора и старика слились в один.
– Там, на улице… Кто-то ходит…
В комнате воцарилась тишина.
Сначала Виктор ничего не слышал, кроме сиплого дыхания хозяина и стука собственного сердца. Но не прошло и минуты, как с улицы действительно донесся неясный шум. Не шаги, а какое-то глухое металлическое погромыхивание и тихие, едва слышимые всплески. Впечатление было такое, что кому-то взбрело в голову посреди ночи полить огород.
Виктор вывернул голову так, чтобы видеть окно, и присвистнул. Ему показалось, что сквозь щель амбразуры с улицы сочится какой-то потусторонний багровый свет. Но уверен в этом он не был – мешал свет керосиновой лампы.
– Погаси лампу, – сказал он старику, который сейчас был похож на перепуганного суслика, прислушивающегося к далекому хлопанью совиных крыльев.
– Зачем это?
– Погаси. На улице что-то не так…
«Господи, теперь окажется, что прилетели инопланетяне. И красный свет – огоньки летающей тарелки», – мысль была абсолютно дурацкая, но прислушавшись к себе, Виктор понял, что не очень удивится, если так оно и будет. Похоже, со способностью удивляться он распрощался навсегда.
Поколебавшись, хозяин все-таки задул лампу и свечи, стоящие на столе. Комната погрузилась во мрак. Виктор снова посмотрел на окно. Так и есть, красноватое свечение теперь было хорошо видно. Заметили его и Катя со стариком.
– Боже мой, Витя, что это такое?
– Пока не знаю. Но если наш гостеприимный хозяин выглянет в окошко…
Учитель прильнул к амбразуре и тут же отшатнулся, будто увидел целую роту маньяков, марширующих у него на дворе.
– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Виктор.
– Д-дом Парамоновых горит, – заикаясь пробормотал старик. – И изба Кобылиных занимается, кажется. Кто-то… Кто-то поджег деревню. Господи, спаси и сохрани! Спаси и сохрани!
Глава 9
Когда Сергей зашел в дом, увидел разгромленную комнату и почувствовал резкий запах спиртного, в голове у него на секунду прояснилось. Он с изумлением посмотрел на тяжелые канистры, не понимая, каким образом они оказались в руках. И главное – зачем? В голове все перемешалось. Какая-то шутка, которую он должен был сыграть с Виктором, смутный образ деда, внушающего ему что-то очень важное, пробитое колесо, день рождения, ссора с Викой… Последняя мысль вспыхнула ярко, как мощный прожектор, разгоняя сумерки, окутавшие сознание. Вика! Где же она? Он оставил ее одну. Здесь. Николай Чудотворец, она ведь полночи просидела одна в пустом доме! Но…
Сергей растерянно огляделся. Света луны, проникавшего в комнату, хватило с избытком, чтобы понять – жены здесь нет. Куда же она могла деться? И что, скажите на милость, произошло в этой комнате, почему она напоминает посудную лавку, в которой порезвился слон? Неужели это Вика перебила все бутылки? А что потом? Ушла? Куда, в лес? Или уехала с ребятами? Но ведь он не видел, как они проезжали… Почему же тогда он так уверен, что Виктор здесь, в деревне? Откуда он это знает? Ну, конечно, машина! Витькина «девятка» стоит на дороге. Господи, он же пять минут назад видел ее, как он мог забыть! Что же, к чертям свинячьим, творится у него с головой?
Он поставил канистры на пол и потер лоб. От руки резко пахло бензином и еще чем-то. Знакомый запах. Тревожный, но в то же время ассоциирующийся с чем-то очень хорошим, с ощущением счастья, что ли… Так пахло… Сергей напряг память. От деда! Ну конечно же, так пахло от деда, когда он видел его последний раз. Только вот когда это было? Казалось, что совсем недавно. Вроде бы этой ночью.
– Но этого не может быть, – пробормотал Сергей. – Дед умер три года назад. Разве нет?
Он поймал себя на мысли, что не совсем уверен в этом. Глупо, очень глупо. Но сомнение было, и избавиться от него оказалось непросто.
«Постой, – подумал он, – при чем здесь дед? Почему тебя это так занимает? Вика куда-то пропала, об этом нужно беспокоиться»…
Стоп! Сергей замер, ловя за хвостик ускользающую мысль. А ведь дед и Вика как-то связаны. Он ведь что-то говорил про нее. Говорил когда? Час назад, когда они повстречались на дороге, неподалеку от базы.
«Ну вот, опять двадцать пять… Он не мог ничего мне говорить час назад, потому что три года назад умер!»
«А кто тогда велел мне принести в деревню бензин?»
Хороший вопрос.
– Да что же это со мной творится?! – Сергей потер виски.
Он упал на стул, вытащил из кармана пачку сигарет. Нужно припомнить все по порядку. Он приехал сюда с женой, чтобы отметить свой день рождения. Потом они поссорились из-за того, что Вике надоело ждать гостей. Да, они разругались, и он уехал встречать ребят, которые здорово опаздывали. Так? Безусловно.
Довольный тем, как продвигается дело, Сергей выпустил облачко дыма в потолок. А когда опустил голову, взгляд упал на бутылку коньяка. Она лежала на столе, этикеткой вверх, и, слава развеселому Бахусу, была закупорена. Поколебавшись для приличия несколько секунд, Сергей взял бутылку и подкинул ее на ладони. Коньяк призывно булькнул.
– Ай, семь бед – один ответ, – сказал он, срывая обертку с горлышка.
«К тому же, – мысленно продолжил он оправдательный приговор, – мне просто необходимо прочистить мозги. А для этого лучшего средства, чем коньяк, человек еще не придумал».
Словно подтверждая это, после первого же глотка в мозаику воспоминаний добавился еще один кусочек. Да, он выпил немножко коньяка, когда ехал встречать ребят. Остановился рядом с шоссе и сделал несколько глотков из фляжки. Отлично, кое-что проясняется. Осталось совсем чуть-чуть. Восстановить этот досадный пробел, в который превратилась его жизнь в промежутке между первым глотком коньяка и…
Провал в памяти никак не желал исчезать. Строго говоря, о настоящем провале речи не шло. Это была тьма, заполненная смутными образами, которые в беспорядке громоздились, наползали друг на друга, плавно перетекали один в другой, совершенно сбивая с толку. Пробитое колесо, глаза деда, окруженные сетью морщинок, лицо Вики, почему-то измазанное грязью и обрамленное белыми, а не рыжими волосами, извивающаяся тропинка в летнем лесу… Полнейшая нелепица. Нечто похожее мелькает перед внутренним взором, когда утром пытаешься припомнить особенно запутанный сон. И рефреном ко всей этой какофонии образов был острый запах сырой земли.
Время шло, бутылка пустела, а Сергей ни на шаг не приблизился к цели. Он тасовал всплывавшие в памяти картинки, менял их местами, пытаясь найти логические связки. Но всякий раз, когда ему казалось, что это почти удалось, какая-нибудь крошечная деталь никак не втискивалась в общую картину, или, наоборот, самый важный фрагмент паззла оказывался в мертвой зоне памяти, и все строение рассыпалось, как карточный домик. Приходилось начинать сначала, подбадривая себя очередным глотком.
Головоломка постепенно захватила его. Он даже забыл, для чего ему так нужно восстановить в памяти эти часы. Желаемый результат как-то сам собой отошел на второй план, уступив первенство самому процессу. Было хорошо сидеть в уютной темноте, вертя так и сяк в голове некое подобие кубика Рубика, на каждой клеточке которого изображена сценка из недавнего прошлого; сидеть, попивая коньячок и чувствуя, как по телу разливается тепло, как приятно гудят натруженные руки и тревога, такая лишняя, такая ненужная, постепенно тает, как туман под лучами утреннего солнца.
И когда это состояние блаженного покоя достигло своего апогея, в его сознание осторожно постучала чья-то рука, и он, не думая ни о чем, открыл нараспашку все двери, впуская непрошенного, но желанного гостя. Гостя, который сейчас все объяснит ему, даст ответы на все вопросы и скажет, что делать дальше. Это было великолепно – слушать мелодичный ласковый голос, звучащий в голове, голос, который не упрекал, не наставлял, не требовал, а всего лишь хотел помочь.
Сергей слушал голос, чуть склонив голову на бок, боясь пропустить хотя бы слово. Иногда он кивал, время от времени прикладывался к бутылке. На лице его блуждала счастливая улыбка, которая никак не вязалась с абсолютно бессмысленным взглядом, устремленным в заоконную тьму.
Наконец, он встал, засунул недопитую бутылку в широкий карман куртки и подошел к канистрам. Глаза по-прежнему были пустыми, с подбородка свисала ниточка слюны, но он этого не замечал. Теперь все встало на свои места. Он знал, что делать, и был по-настоящему счастлив. О, это будет просто замечательная шутка. Шутка, которая откроет глаза его друзьям. Огненное очищение. Если бы он писал книгу, то выбрал бы именно эти слова, чтобы обозначить то, что ожидает эту деревеньку. Огненное очищение – разве это не потрясающе?
Сергей открыл канистру и обошел комнату, расплескивая повсюду бензин. Запах горючего, пронзительный, заставляющий кружиться голову запах, словно прибавил ему уверенности в том, что решение правильно. Да, это будет весело, красиво и очень, очень величественно.
Он выволок канистры на улицу, потом вернулся в комнату и, встав на пороге, обвел ее прощальным взглядом. Он с удовольствием отметил про себя, что не чувствует ни сожаления, ни сомнений, ни раскаяния. Ничего, кроме безбрежного покоя. Он мог бы стоять так вечно, ощущая волны мягкого жара, поднимающиеся в груди, ласковые, нежные волны, которые вот-вот подхватят и унесут его в саму Безмятежность. Но это потом, чуть позже. Сначала необходимо закончить все дела здесь, на грешной суетливой земле. А дел еще много. Он достал сигарету, прикурил, сделал несколько затяжек, а потом бросил горящий окурок на пол. Пламя взметнулось до потолка, вызвав у Сергея приступ какого-то ребяческого восторга. Действительно, весело и красиво! Потрясающе красиво.
Он выбежал на улицу, подхватил канистры и направился к следующему дому. Все внутри дрожало от радостного возбуждения.
Он нагибался к амбразуре, отклячив тощий зад, секунду-другую таращился на объятые огнем дома, затем выпрямлялся, быстро и неловко крестился рукой с зажатым в ней ружьем, и спешил к другому окну, где действия воспроизводились с маниакальной точностью.
Сергей растерянно огляделся. Света луны, проникавшего в комнату, хватило с избытком, чтобы понять – жены здесь нет. Куда же она могла деться? И что, скажите на милость, произошло в этой комнате, почему она напоминает посудную лавку, в которой порезвился слон? Неужели это Вика перебила все бутылки? А что потом? Ушла? Куда, в лес? Или уехала с ребятами? Но ведь он не видел, как они проезжали… Почему же тогда он так уверен, что Виктор здесь, в деревне? Откуда он это знает? Ну, конечно, машина! Витькина «девятка» стоит на дороге. Господи, он же пять минут назад видел ее, как он мог забыть! Что же, к чертям свинячьим, творится у него с головой?
Он поставил канистры на пол и потер лоб. От руки резко пахло бензином и еще чем-то. Знакомый запах. Тревожный, но в то же время ассоциирующийся с чем-то очень хорошим, с ощущением счастья, что ли… Так пахло… Сергей напряг память. От деда! Ну конечно же, так пахло от деда, когда он видел его последний раз. Только вот когда это было? Казалось, что совсем недавно. Вроде бы этой ночью.
– Но этого не может быть, – пробормотал Сергей. – Дед умер три года назад. Разве нет?
Он поймал себя на мысли, что не совсем уверен в этом. Глупо, очень глупо. Но сомнение было, и избавиться от него оказалось непросто.
«Постой, – подумал он, – при чем здесь дед? Почему тебя это так занимает? Вика куда-то пропала, об этом нужно беспокоиться»…
Стоп! Сергей замер, ловя за хвостик ускользающую мысль. А ведь дед и Вика как-то связаны. Он ведь что-то говорил про нее. Говорил когда? Час назад, когда они повстречались на дороге, неподалеку от базы.
«Ну вот, опять двадцать пять… Он не мог ничего мне говорить час назад, потому что три года назад умер!»
«А кто тогда велел мне принести в деревню бензин?»
Хороший вопрос.
– Да что же это со мной творится?! – Сергей потер виски.
Он упал на стул, вытащил из кармана пачку сигарет. Нужно припомнить все по порядку. Он приехал сюда с женой, чтобы отметить свой день рождения. Потом они поссорились из-за того, что Вике надоело ждать гостей. Да, они разругались, и он уехал встречать ребят, которые здорово опаздывали. Так? Безусловно.
Довольный тем, как продвигается дело, Сергей выпустил облачко дыма в потолок. А когда опустил голову, взгляд упал на бутылку коньяка. Она лежала на столе, этикеткой вверх, и, слава развеселому Бахусу, была закупорена. Поколебавшись для приличия несколько секунд, Сергей взял бутылку и подкинул ее на ладони. Коньяк призывно булькнул.
– Ай, семь бед – один ответ, – сказал он, срывая обертку с горлышка.
«К тому же, – мысленно продолжил он оправдательный приговор, – мне просто необходимо прочистить мозги. А для этого лучшего средства, чем коньяк, человек еще не придумал».
Словно подтверждая это, после первого же глотка в мозаику воспоминаний добавился еще один кусочек. Да, он выпил немножко коньяка, когда ехал встречать ребят. Остановился рядом с шоссе и сделал несколько глотков из фляжки. Отлично, кое-что проясняется. Осталось совсем чуть-чуть. Восстановить этот досадный пробел, в который превратилась его жизнь в промежутке между первым глотком коньяка и…
Провал в памяти никак не желал исчезать. Строго говоря, о настоящем провале речи не шло. Это была тьма, заполненная смутными образами, которые в беспорядке громоздились, наползали друг на друга, плавно перетекали один в другой, совершенно сбивая с толку. Пробитое колесо, глаза деда, окруженные сетью морщинок, лицо Вики, почему-то измазанное грязью и обрамленное белыми, а не рыжими волосами, извивающаяся тропинка в летнем лесу… Полнейшая нелепица. Нечто похожее мелькает перед внутренним взором, когда утром пытаешься припомнить особенно запутанный сон. И рефреном ко всей этой какофонии образов был острый запах сырой земли.
Время шло, бутылка пустела, а Сергей ни на шаг не приблизился к цели. Он тасовал всплывавшие в памяти картинки, менял их местами, пытаясь найти логические связки. Но всякий раз, когда ему казалось, что это почти удалось, какая-нибудь крошечная деталь никак не втискивалась в общую картину, или, наоборот, самый важный фрагмент паззла оказывался в мертвой зоне памяти, и все строение рассыпалось, как карточный домик. Приходилось начинать сначала, подбадривая себя очередным глотком.
Головоломка постепенно захватила его. Он даже забыл, для чего ему так нужно восстановить в памяти эти часы. Желаемый результат как-то сам собой отошел на второй план, уступив первенство самому процессу. Было хорошо сидеть в уютной темноте, вертя так и сяк в голове некое подобие кубика Рубика, на каждой клеточке которого изображена сценка из недавнего прошлого; сидеть, попивая коньячок и чувствуя, как по телу разливается тепло, как приятно гудят натруженные руки и тревога, такая лишняя, такая ненужная, постепенно тает, как туман под лучами утреннего солнца.
И когда это состояние блаженного покоя достигло своего апогея, в его сознание осторожно постучала чья-то рука, и он, не думая ни о чем, открыл нараспашку все двери, впуская непрошенного, но желанного гостя. Гостя, который сейчас все объяснит ему, даст ответы на все вопросы и скажет, что делать дальше. Это было великолепно – слушать мелодичный ласковый голос, звучащий в голове, голос, который не упрекал, не наставлял, не требовал, а всего лишь хотел помочь.
Сергей слушал голос, чуть склонив голову на бок, боясь пропустить хотя бы слово. Иногда он кивал, время от времени прикладывался к бутылке. На лице его блуждала счастливая улыбка, которая никак не вязалась с абсолютно бессмысленным взглядом, устремленным в заоконную тьму.
Наконец, он встал, засунул недопитую бутылку в широкий карман куртки и подошел к канистрам. Глаза по-прежнему были пустыми, с подбородка свисала ниточка слюны, но он этого не замечал. Теперь все встало на свои места. Он знал, что делать, и был по-настоящему счастлив. О, это будет просто замечательная шутка. Шутка, которая откроет глаза его друзьям. Огненное очищение. Если бы он писал книгу, то выбрал бы именно эти слова, чтобы обозначить то, что ожидает эту деревеньку. Огненное очищение – разве это не потрясающе?
Сергей открыл канистру и обошел комнату, расплескивая повсюду бензин. Запах горючего, пронзительный, заставляющий кружиться голову запах, словно прибавил ему уверенности в том, что решение правильно. Да, это будет весело, красиво и очень, очень величественно.
Он выволок канистры на улицу, потом вернулся в комнату и, встав на пороге, обвел ее прощальным взглядом. Он с удовольствием отметил про себя, что не чувствует ни сожаления, ни сомнений, ни раскаяния. Ничего, кроме безбрежного покоя. Он мог бы стоять так вечно, ощущая волны мягкого жара, поднимающиеся в груди, ласковые, нежные волны, которые вот-вот подхватят и унесут его в саму Безмятежность. Но это потом, чуть позже. Сначала необходимо закончить все дела здесь, на грешной суетливой земле. А дел еще много. Он достал сигарету, прикурил, сделал несколько затяжек, а потом бросил горящий окурок на пол. Пламя взметнулось до потолка, вызвав у Сергея приступ какого-то ребяческого восторга. Действительно, весело и красиво! Потрясающе красиво.
Он выбежал на улицу, подхватил канистры и направился к следующему дому. Все внутри дрожало от радостного возбуждения.
* * *
– Что он задумал, что же он задумал? – бормотал старик, перебегая от окна к окну.Он нагибался к амбразуре, отклячив тощий зад, секунду-другую таращился на объятые огнем дома, затем выпрямлялся, быстро и неловко крестился рукой с зажатым в ней ружьем, и спешил к другому окну, где действия воспроизводились с маниакальной точностью.