Алексеев Сергей Трофимович. Хранитель Силы (Сокровища Валькирии - 5)

   -- С фамилией Соплин в то время нельзя было сделать карьеры, -- однако же терпеливо начал объяснять он. -- Ни партийной, ни советской. Лев Маркович сам говорил об этом...
   -- Да и сейчас тоже, -- мимоходом согласился шеф. -- А с фамилией Кацнельсон -- можно?
   -- Вероятно, да...
   -- То есть ты хочешь сказать, что в тридцатых годах с русской фамилией...
   -- Я хотел лишь рассказать житейскую историю, -- перебил его Хортов. -- Про то, как человек во имя карьеры сменил все -- имя, национальность, образ жизни, жену и даже внешний вид. Волосы себе красил и закручивал, пока их не спалил и не облысел. Детей заставлял картавить и говорить с еврейским акцентом. Полностью изменил судьбу и потом всю жизнь страдал от этого, сидел в лагерях и томился в ссылках. Но не отрекся!.. И даже умер не своей смертью! От инсульта, когда получил решительный отказ и не смог выехать на жительство... якобы на свою историческую родину. Не понимаю, шеф, при чем здесь евреи и антисемитизм! Это не я -- израильские власти отказали в визе. Это они довели его до инсульта.
   Должно быть, Стрижак полностью доверился ответственному секретарю и материал лишь просмотрел, и теперь надо было ему выходить из неловкого положения. Хортов, несмотря на возраст, был молодым журналистом, однако человеком опытным, со связями в кругах Министерства обороны, МВД и ФСБ, куда мальчишек с диктофонами пускали с неохотой. Литсотрудник такого сорта в газете ему был нужен до зарезу -- можно послать хоть в горячую точку, хоть в свиту к президенту. Просто так отмахнуться от него шеф не мог, и Андрей об этом прекрасно знал.
   -- Во-первых, слово "евреи" уже звучит оскорбительно, -- заметил он тоном школьного учителя. -- Следует писать "лицо еврейской национальности". Во-вторых, об этих лицах принято говорить, как о покойниках: или хорошо, или ничего. Все остальное антисемитизм. Ты это запомни, Хортов. И в-третьих... Тебе известна настоящая фамилия владельца газеты?
   -- Настоящая не известна, -- признался Хортов.
   -- Поэтому иди и переделывай материал.
   -- Переделать невозможно, шеф. Лучше выбросить...
   -- Зачем же выбрасывать? Фактура на самом деле любопытная, и сам герой... -- Стрижак не нашел подходящего слова или не захотел его озвучить. -- Мой тебе совет -- сделай его немцем.
   -- Ну почему немцем? -- возмутился Андрей.
   -- Ах да, забыл... У тебя же какие-то тесные связи с Германией.
   -- Не в этом дело. Кто же поверит, что Кацнельсон -- фамилия немецкая? Родственники за такое еще и в суд подадут.
   -- Напишешь -- поверят. И не подадут, -- Стрижак вдохновился и стал развивать мысль: -- Сообразительный русский мужик надумал заделаться европейцем, а потом на старости лет решил со всем семейством рвануть в Германию, поближе к цивилизации. Но тут его раскусили...
   -- Это беллетристика...
   -- Но какая, Хортов!
   -- Не согласен, шеф.
   -- Хорошо, я тебе его оплачу, -- он открыл сейф. -- Давай сюда материал.
   -- Выбросить и сам могу...
   -- Я не бесплатно выброшу. Тебе что, деньги не нужны? Не ты ли говорил, живешь пока за счет спонсорской помощи жены?
   Андрей никогда такого не говорил Стрижаку, хотя на самом деле это было близко к истине: на скудную жизнь кое-как зарабатывал, а вот автомобиль, сотовый телефон и прочие радости цивилизации финансировала жена, в немецких марках. Разведка, как и положено, донесла ему факты с некоторым искажением...
   -- Подумаю, может, что и исправлю, -- увернулся от удара Хортов. -Посижу ночь...
   -- Утром жду, -- мгновенно вцепился шеф. -- И еще подумай вот о чем. Нужен материал с Кавказа, человеческая история на фоне нынешних событий, на фоне бессмысленной и бесполезной войны... -- он хмуровато усмехнулся. -- О лицах кавказской национальности пока можно писать что угодно и как угодно. Подумай, потолкуй со своими информаторами, завтра доложишь.
   Он привык завоевывать жизненное пространство, брать его штурмом или долгой осадой, атаковать или контратаковать, а при таких обстоятельствах важно было уметь держать удар. В кабинете у Стрижака он явно схлопотал по морде, однако мысленно утерся и вышел как ни в чем не бывало. Ада Михайловна встретилась ему на пути не случайно -- поджидала возле приемной, чтобы посмотреть, каким он выйдет от шефа. Обстановка в редакции начинала проясняться, по крайней мере, становилось ясно, кто тут серый кардинал, или, говоря современным языком, агент влияния.
   -- Мое почтение, Ада Михайловна, -- старомодно раскланялся Хортов. -У меня все в порядке, спасибо за советы. Всего вам доброго!
   Он имел на это право, поскольку еще вчера ответственная секретарша два часа угощала его настоящим молотым кофе, дамскими сигаретами и вела себя весьма любезно. Разумеется, заодно мастерски проводила разведопрос, выдавая его за материнское участие. И окончательно растрогалась, когда узнала, что жена Хортова -- немка, осталась в Германии и приезжает раз в год, и что он живет один уже несколько лет и все дома делает сам.
   -- До свидания, Андрей Александрович, -- она тоже умела держать удар. -- До встречи!
   И в тот же момент скользнула в дверь главного редактора.
   Вообще-то на душе было мерзко, не хотелось никого видеть, и Андрей поехал домой, но по пути в боковом кармане заверещал подарок жены. Сбивчивый женский голос он не узнал и никак не мог добиться, кто звонит, пока не догадался, что это внучка Кацнельсона, Мира -- юная и отчего-то уже нервная девица. Она требовала немедленно приехать и не могла толком объяснить, что случилось и почему такая срочность, поскольку срывалась в слезы. С ней рядом кто-то был, и, вероятно, подсказал причину: Мира вдруг подавила всхлипы и внятно произнесла:
   -- Нас ограбили!
   Подмывало сказать все, что он думает по этому поводу, однако Хортов пересилил себя, выключил телефон и поехал на Арбат. Дом Кацнельсонов ремонтировался изнутри и снаружи, стоял в лесах, будто в клетке. За последние десять лет почти полностью сменились хозяева квартир и теперь из коммуналок делали роскошные апартаменты. Лев Маркович оставался из старых жильцов чуть ли не последним; как человек заслуженный и реабилитированный, имел отдельную четырехкомнатную квартиру и целый год жил там с внучкой. В ожидании разрешения на исход в "землю обетованную", они продавали старинную мебель, посуду, люстры и даже литые бронзовые дверные ручки -- короче, все, что некогда досталось по наследству от прошлых репрессированных хозяев и что нельзя было забрать с собой. И одновременно подыскивали покупателя на жилье.
   Трудно было представить, что можно было грабить в этой пустой, пыльной и мрачноватой квартире.
   Дверь открыл сын Кацнельсона, Донат -- сорокалетний ухоженный мужчина, и если судить по нему, то природа сопротивлялась или попросту издевалась над грехом Льва Макаровича Соплина. Хортов не видел двух старших сыновей, которые будто бы жили в Прибалтике, но, судя по младшему Донату и его дочке, -- подобных рязанских физиономий еще было поискать. Как не старался покойный карьерист перевоплотить и детей, ничего с генами поделать не мог, миграционная служба Израиля оказалась на высоте и обман раскрылся.
   Донат был человеком мягким, добродушным, к авантюре своего отца относился скептически, хотя соглашался уехать из России, поскольку в "земле обетованной" у него оказались почти все друзья и коллеги по медицинскому институту. К отказу он отнесся вполне философски, ибо знал тайну родителя, и теперь радовался, что не успел продать свою частную зубопротезную клинику на Ленинском проспекте. И хорошо помог Хортову, когда тот узнал через своего информатора о смерти карьериста и решил сделать материал для газеты. Помог тем, что не только согласился на публикацию секретов семейной истории и дал письменное удостоверение, но даже и просил об этом. И вот только позавчера Донат вычитал текст статьи, ничего обидного для себя не нашел и подписался.
   Сейчас Донат никак не выглядел ограбленным, но зато в пустом зале, за пустым кухонным столом, как возле гроба, сидели его дочь и седовласый, проворный человек, представившийся адвокатом покойного Кацнельсона. Мира вскочила и предложила свое место, поскольку третьей табуретки в доме не было еще неделю назад. Она уже не плакала, но выглядела несчастной, растерзанной и возбужденной одновременно, затоптала на полу окурок и тут же взяла новую сигарету.
   -- Ну и что же случилось? -- спросил у Доната Хортов. -- Если вас ограбили, почему не вижу милиции?
   -- Да, господин Хортов, это ограбление, -- за всех ответил адвокат, похоже, уполномоченный вести разговор. -- Из дома пропали ценные бумаги, принадлежавшие Льву Марковичу. Накануне этой... трагической смерти я навестил его, и мы вместе пересмотрели их и поместили... вот в этот тайник, -- он указал на лоскут обоев, отодранный со стены у самого пола. -- Да, он не такой надежный, но поместили всего на несколько дней, пока я не вернусь из командировки. Но вот я вернулся, не застал в живых Льва Марковича, даже похоронить не смог. И бумаг в тайнике не оказалось.
   -- Чем же я могу помочь? -- пожал плечами Андрей. -- Я только журналист...
   -- Вы можете! Можете помочь! -- Мира мгновенно сорвалась в истерику. -- Кто же еще нам поможет?!..
   -- Мира, прекратите кричать! -- жестко оборвал ее адвокат и, видимо, уже не в первый раз. -- Пока я говорю, вы обязаны молчать.
   Донат обнял дочь и стал тетешкать, как малое дитя.
   -- Исчезновение ценных бумаг в корне меняет дело, господин Хортов, -прежним спокойно-деловым тоном продолжил адвокат. -- Есть все основания полагать, что мой клиент убит.
   -- Я справлялся и в прокуратуре, и в ФСБ: смерть наступила от инсульта, -- не сразу сказал Андрей. -- Неоспоримый факт.
   -- А вам известен такой факт, что в мире есть, пожалуй, больше десятка препаратов, вызывающих инфаркты и инсульты? Причем таких, которые распадаются на составляющие в течение часа, и не остается следов.
   -- Что-то слышал...
   -- А я видела, видела! -- вновь взорвалась Мира. -- Дедушка умирал на моих глазах!
   -- Ничего вы не видели! -- и этот выпад был пресечен. -- Прекратите истерику! Вы мне мешаете!
   -- Я видела, что обои оторваны! Только не знала, что там тайник!
   -- Да, это она видела, -- согласился адвокат. -- Случайно заметила, когда "скорая" пыталась реанимировать Льва Марковича.
   -- Но за два часа до того специальной почтой доставили пакет из посольства, со злополучным отказом, -- заметил Хортов. -- Он получил, расписался и запер дверь. Взлома не было, есть соответствующий акт.
   Адвокат помедлил, отсекая паузой одну тему от другой, сказал с горечью:
   -- Точно так же и прокуратура будет оспаривать все мои доводы. Я уверен, что смерть была насильственной, но не смогу доказать, что под обоями у Льва Марковича лежало целое состояние в ценных бумагах. Нет, скорее, даже не одно состояние. И все исчезло!.. Я знал об этом один. Он был очень осторожен и не показывал своих сокровищ даже самым близким.
   -- На месте прокуратуры я бы сразу же вас арестовал, господин адвокат.
   -- Я бы тоже. На ее месте. Потому мы вас и позвали.
   -- Какой толк вывозить эти бумаги из России? Он же хотел взять их с собой?
   -- Разумеется. И толк-то как раз в том, чтобы вывезти и реализовать за пределами России. Не подумайте, в этом нет ничего противозаконного.
   -- Это что? Векселя графа Монте-Кристо? Компромат на Билла Гейца?
   -- Не смейтесь, молодой человек, -- адвокат неожиданно улыбнулся сам. -- Это немецкие акции двадцатых годов. Некоторых предприятий и фирм... Да, вы же служили в Германии, учились там на факультете журналистики... И, кажется, до сих пор состоите в браке с немецкой гражданкой?
   -- Было дело, -- увернулся от прямого ответа Хортов и про себя изумился: информация у адвоката была на уровне. -- Извините за любопытство... Как немецкие акции попали к советскому гражданину? Старому коммунисту?
   -- Он же работал в Коминтерне! Пока Сталин не разогнал...
   -- Там что, продавали акции?
   -- Напрасно вы ерничаете, господин Хортов... Когда-то они были собственностью Коминтерна, но стали неликвидными. Просто бумагой! Мой клиент принимал участие в ликвидационной комиссии... И подобрал то, что выбросили на свалку.
   -- А теперь оказалось, это целое состояние?
   -- Гримасы судьбы! Счастливые гримасы!
   -- Повезло, -- согласился Хортов. -- Но чем я могу помочь?
   -- Можете помочь! Можете!.. В этой стране нормально действует пока что один закон -- гласность. На прессу реагируют все виды власти, и прокуратура тоже. Насколько мне известно, вы написали уже одну статью?
   -- Она еще не опубликована...
   -- Опубликуют, -- просто заявил адвокат. -- И сразу будет нужна вторая, в продолжение первой.
   -- На вашем месте я бы не рассчитывал только на прессу. Вы ее переоцениваете.
   -- Статью вам оплатят. И это будут приличные деньги, совершенно не такие, что вы получаете в редакции.
   -- То есть вы делаете заказ?
   -- Помимо того, что улучшите свое материальное положение, еще спасете и нас. Они боятся огласки!
   -- Кто -- они?
   -- Как бы вам объяснить... Темные силы! Вы же понимаете, мир делится на день и ночь, есть силы добра и силы зла...
   -- Это вы рассказываете детскую сказку? -- съязвил Хортов.
   -- Хорошо, скажу иначе, -- не сдавался адвокат. -- Это рабы, получившие власть. Самое страшное существо на свете -- раб, облеченный властью, и особенно, финансовой властью. Он стремится управлять миром, исподволь, тайно, через третьих лиц... Понимаете? Он боится света! Гласности! Пресса -- это наше оружие!
   -- А вы не заблуждаетесь?
   -- На нашем месте, господин Хортов, она единственное спасение. Поверьте моему опыту. Я служу в юриспруденции... долгий срок, -- он еще раз выдержал паузу. -- Судя по тому, как чисто сработано по времени и способу... убийства, здесь действовала некая спецслужба.
   -- Вот так даже?
   -- Возможно, люди, прошедшие эту школу, -- уточнил адвокат. -- Я бы хотел ошибиться. Но чудес не бывает. У всех опытных бандитов совершенно иной почерк. Они не заботятся о том, как бы это умертвить жертву и не наследить. И уж не станут искать специальный препарат, который как раз и стоит на вооружении у работников плаща и кинжала. Они просто душат или стреляют в затылок. А если это не бандиты -- ваша статья заставит их немедленно двигаться, совершать некие действия и делать ошибки -- то есть оставлять следы.
   Он сказал все это с профессиональным спокойствием хирурга, пластающего живое тело. И при этом изображал, как душат и как стреляют. Хортов вдруг подумал, что этот адвокат и есть тот самый человек, способный совершить такое изощренное злодейство. Или очень на него похожий.
   -- Хорошо, я подумаю, -- наконец проговорил Андрей и потряс головой: беседа с адвокатом имела последствия как при магнитной буре -- незаметно заболел затылок и ощущалось общее подавленное состояние.
   -- Прошу вас, недолго, -- адвокат подал визитку. -- Я жду звонка.
   -- Мы вас все просим! -- подала голос Мира. -- Пожалуйста! У нас похитили целое состояние!
   Хортов тотчас же встал и пошел в коридор -- отчего-то бежать хотелось из этого дома. Все время молчавший Донат оставил дочь и пошел провожать. У входной двери он оглянулся и зашептал:
   -- Андрей Александрович, когда опубликуют статью? Ее уже приняли?
   -- Нет, появились некоторые проблемы, -- чуть ли не отмахнулся он. -До свидания.
   -- Постойте!.. Но публикация будет?
   -- Слушайте, Донат Львович, зачем это вам нужно?
   -- Как же вы не понимаете? -- шепотом изумился тот. -- Как только выйдет статья, у меня будут полные основания вернуть настоящую фамилию... Ну и все остальное... Понимаете, сейчас очень выгодно выдавать себя за еврея, по крайней мере, в моем бизнесе. Но ведь я же русский! Я не еврей!
   -- Говорить следует -- "лицо еврейской национальности", -- заметил Хортов, и, переступив порог, побежал по лестнице вниз.
   * * *
   Он не исключал, что все так и случилось, как рассказал адвокат. Напротив, чем больше мысленно углублялся в ситуацию, тем основательнее казалась его версия. Странностей тут было достаточно, начиная с того, что материалы проверки факта смерти Кацнельсона остались не в милиции, как бывает в подобных случаях, а попали в прокуратуру и параллельно в ФСБ. Это можно было объяснить важностью персоны покойного или отказом израильских властей дать визу, так сказать, мотивами международного характера. Вначале Хортов так и подумал, других мыслей даже в голову не пришло. Сейчас же это обстоятельство показалось ключевым во всей истории, и ответы на загадочность происходящего следовало искать здесь. В милиции бы дождались результатов судмедэкспертизы, отказали в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием события преступления и сунули бы материалы дознания в архив. Тут же кто-то из высоких инстанций или сильно перестраховался, или... что-то знал о существовании этих ценных бумаг и дал команду провести более тщательную проверку, возможно, даже поискать таинственные акции, если они настолько дорогие.
   Или адвокат паникует не напрасно и тут замешаны спецслужбы. И тогда этот человек сверху таким образом проверяет их чистоту работы: если прокуратура и ФСБ не смогут выйти на след и доказать криминальную смерть старика-авантюриста, значит, все в порядке и можно спокойно продолжать аналогичные операции.
   В таком случае, адвокат сильно рискует, пытаясь докопаться, кто убил и ограбил клиента, и потому решил второй статьей в газете предвосхитить ожидаемые события и хоть как-то себя обезопасить. Тот, кто побывал в квартире на Арбате в эти "темные" два часа, от получения пакета из посольства до прихода внучки, прекрасно знает о том, что адвокат посвящен во все тайные дела Кацнельсона. Тогда Виктор Петрович Бизин, адвокат, как значится в визитной карточке, скоропостижно умрет от инфаркта или инсульта...
   Домой Хортов ехал практически на автопилоте, механически загнал машину в "ракушку" и по-настоящему начал ощущать реальность лишь когда оказался в квартире. Надо было что-то предпринимать, но так, чтобы самому не поднимать паники. И прежде всего проверить потенциальные возможности и связи адвоката -- больно уж уверенно он заявил, что первый материал будет опубликован. Андрей позвонил Стрижаку -- если они в контакте, то дать команду или уговорить шефа напечатать статью у Бизина время было.
   -- Я подумал, шеф, -- сказал он в трубку. -- Изменю фамилию в материале на аналогичную, но более германизированную. Страну выезда указывать не буду. Мне кажется, это компромисс. Даете добро?
   -- Валяй, -- бросил Стрижак. -- И думай по Кавказу. Ты понял, что там идет война?
   Выходило, что адвокат не связывался с шефом, иначе бы тот уже требовал материал в первоначальном виде, забыв об антисемитизме. Получить сведения о Бизине по другим каналам не было возможности, поскольку ни одного информатора в среде адвокатов у Хортова не было. Зато свой верный человек сидел в прокуратуре -- Леша Скорята, с которым начинали служить командирами взводов в Ленинградском военном округе. Чувствуя, что вот-вот грядет сокращение, он поступил в заочный юридический институт (тогда это поощрялось), и увольнение из армии почти совпало с получением диплома. Ему не пришлось даже отвоевывать место под солнцем, отставного майора с руками и ногами взяли в прокуратуру. В Западной группе войск близкий конец былой мощи Советской армии чувствовался острее, и Хортов еще раньше Скоряты умудрился поступить в Берлинский университет (для некоторых офицеров особых отделов подобные вольности становились обязанностью), закончить его с отличным дипломом, однако до сих пор он не мог толком устроиться на работу.
   Но на "антисемитскую" тему навел не он, а другой кореш, полковник из ФСБ Кужелев, к которому попало дело о смерти Кацнельсона. Скорята же добывал информацию от какого-то своего приятеля, параллельно с ФСБ занимающегося проверкой, и потому все время предупреждал, что рискует подставить его, если что-то случится.
   К счастью, Леша оказался на месте, и с первых же слов стало ясно, что в прокуратуре тоже имеется свежая и неожиданная информация. По телефону бывший сослуживец ничего сказать не мог, однако назначил встречу после работы и попросил до нее не высовываться и по поводу смерти Кацнельсона ни с кем не консультироваться.
   Должно быть, Скорята имел в виду информатора из ФСБ Геннадия Кужелева. Однако спустя полтора часа тот позвонил сам по мобильному, будто между делом спросил, когда выйдет материал и пообещал заехать к нему домой поздно вечером, дескать, пора бы выставить магарыч за оказанную услугу.
   С Кужелевым судьба свела там же, в Германии: получилось так, что Хортов заменил его на должности в особом отделе. Он уже в то время был профессиональным, специально образованным кагэбэшником, хотя еще в звании капитана, когда Андрея перевели в отдел с должности командира десантно-штурмовой роты, проще говоря, из пехоты (почему он и стал потом кандидатом на сокращение). А иначе никак было не остаться в ЗСГВ на второй срок -- роман с Барбарой только еще зарождался, а самое главное, в войсках уже началась казачья вольница и за связь с иностранками не преследовали.
   Кужелев всерьез никак не воспринимал свою замену, бывало даже откровенно посмеивался, и кое-как наставив новичка, отбыл в Союз. И Хортов почти забыл о нем на несколько лет, но вспомнил, когда вернулся из Германии с иностранным университетским дипломом, но гражданским человеком, и вынужден был форсировать преграду и захватывать плацдарм на другом берегу жизни. Всех тогда вспомнил, от одноклассников до бывших сослуживцев, и многих разыскал; школьное и военное братство оказалось самым выдержанным и крепким. Тот же полковник Кужелев опять посмеивался, будучи по характеру веселым и злым человеком, однако помогать вызвался сам и бескорыстно: за хорошую незакрытую информацию из недр таких закрытых учреждений, да еще из "достоверных источников", редакции или сами журналисты платили деньги. Иногда большие...
   Хортов подхватил Скоряту в условленном месте и сразу же отметил, что бывший взводный на хорошем взводе и, скорее всего, пил с самого утра, поскольку к вечеру потускнел, отяжелел и потерял боевой вид.
   -- Купи мне бутыль минералки, -- серьезно попросил он. -- Все равно с тебя причитается... И встань где-нибудь в тихом дворике.
   Когда они нашли такой дворик, Скорята одолел полбутылки, и взгляд его немного прояснился.
   -- Ну, сочинение твое напечатали? -- спросил, отрыгая воздух.
   -- Пока завернули, -- признался Андрей и вкратце передал разговор со Стрижаком.
   -- А что, молодец, -- похвалил шефа однополчанин и еще больше протрезвел. -- Антисемитизм -- хорошая форма отказа.
   -- Такое подозрение, что он материала-то и не читал.
   -- Нет, он читал, и очень внимательно. Ну, ладно, об этом потом... Новость первая: по материалам проверки возбуждено уголовное дело. Этот плутоватый старый еврей умер насильственной смертью.
   -- Положено говорить -- лицо еврейской национальности, -- поправил Хортов. -- Хотя он русский...
   -- Вот я и говорю, этому старому... лицу брызнули в глаз каким-то препаратом, и у него через несколько минут случился гипертонический криз и последующий инсульт... А ты почему не подпрыгиваешь?
   -- Ремень мешает, -- Андрей показал привязной ремень. -- Сейчас расстегну.
   -- Нет, погоди, в чем дело? Этого полкана из ФСБ видел?
   -- Другого полкана, -- он показал визитку. -- Знаешь такого?
   -- Такой еще не попадался...
   -- Так вот он автор этой версии. Только непонятно, если судмедэкспертиза уже установила причину смерти и покойного схоронили, откуда такие данные? Эксгумация, что ли?
   -- Ничего подобного! Гражданин Кацнельсон, урожденный Соплин, спокойно спит в земле сырой. Но по какому-то странному стечению обстоятельств при вскрытии и исследовании трупа в секционном зале оказалось... скажем так, светило медицинской науки. И писать о нем ни в коем случае нельзя.
   -- Я и не собираюсь...
   -- Ему пришло в голову исследовать глазную жидкость, потому как в крови подобное вещество разлагается в течение сорока минут. А в этой жидкости препарат будто законсервировался. Правда, анализ долго делали, но зато не кролика -- слона родили.
   -- Если ему пришло в голову, значит, это светило занимается... аналогичными препаратами?
   -- Логика правильная, но нам туда лучше не соваться. Главное, установили причину смерти. И еще, что зелье это не отечественного производства.
   -- Значит, отечественное все-таки имеется!
   -- Андрюха, мы же договорились!
   -- Ну, понял... Вот наделали вам работы!
   -- В том-то и дело, что нет! -- засмеялся Скорята. -- Пронесло!.. И это новость вторая -- сегодня дело запросила... служба охраны президента. И твой информатор из ФСБ тоже его может лишиться.
   -- Они что там, занимаются убийствами?
   -- Сказать честно, никто толком не знает, чем они там занимаются.
   -- Даже вы?
   -- И спецпрокуратура в том числе.
   Хортов ощущал два отрицающих друг друга чувства -- неясный, щемящий страх и неуемную, детскую радость.
   -- Леша, ты на меня не обидишься? -- спросил он.
   -- С чего ради? -- Скорята отпаивался минералкой, как травленый таракан.
   -- Извини, но я знаю, за что убили Кацнельсона и почему дело отобрали.
   -- Ну?..
   -- Старика убили и выгребли из тайника под обоями ценные бумаги. Немецкого происхождения, двадцатых годов.
   Глаза у Скоряты стали тяжелыми и водянистыми.
   -- Андрюха, если ты так будешь себя вести... Ничего больше не получишь. Ты не меня даже подставишь, а моего человека! Если уже не подставил... Мы договаривались -- только открытая информация. И строго дозированная.
   -- А это что? Закрытая?
   -- Не имеет значения.
   -- Но ты же мне не говорил о ценных бумагах! Тогда откуда я знаю про них?