Страница:
Однако словарная форма не позволяет продемонстрировать не только взаимосвязь ушу с общей культурной традицией, но и связь разных частей и аспектов ушу между собой. В частности оказалось трудно показать многозначность самого понятия «ушу»: например, ушу как танцевальная традиция, как народный ритуал, как метод социализации и т. д. Поэтому статьи этого словаря были неоднократно повторены и развернуты во многих книгах с использованием дополнительного материала. Так появилась фундаментальная энциклопедическая работа Кан Гэу – одного из ведущих специалистов по ушу в Китае, генерального секретаря Общества по изучению культуры китайского ушу. [149].
Преодоление формального подхода к ушу началось в 90-е годы. Свидетельство тому – коллективный труд «Общая теория культуры китайского ушу» под редакцией Чжан Куанъу [306]. Уже своей структурой он отличается от предшествующих изданий. Достаточно обратить внимание лишь на названия разделов: «Ушу и философия», «Ушу и музыка», «Ушу и театр», «Ушу и народные ритуалы» и т. д. В настоящее время это единственный действительно научный труд об ушу как части китайской культуры. Намеренно отходя от описания ушу по эпохам или династиям, составители показывают его интеграцию во все сферы социальной, культурной и духовной жизни Китая. Примечательно также то, что все разделы писали профессиональные историки, искусствоведы, театроведы и т. д. В книге представлен значительный новый материал, составители отходят от стереотипа осмысления ушу с позиций официальных хроник, привлекают большое количество народных трактатов.
«Общая теория культуры китайского ушу» фактически проложила новый, культуроведческий подход к ушу. В продолжение этой темы был выпущен ряд книг, посвященных, в частности, истокам формирования особого «воинского» сознания в Китае, методам традиционного воинского воспитания, соотношению воинского сословия («ся» – «рыцарей») с другими слоями населения [288].
Итак, китайскими историками проделан немалый путь в изучении традиции боевых искусств. Их труды нередко носят специальный характер, поэтому, к сожалению, далеко не всегда доходят до основной массы последователей ушу, а большей популярностью пользуются простенькие иллюстрированные брошюры или книжки в виде «ответов на вопросы». Тем не менее к 90-м годам ХХ в. создан неплохой фундамент для осмысления традиции китайских боевых искусств.
Как называют боевые искусства в Китае?
В преддверии неба
Символ китайской культуры
Воля за пределами воли
«Укоренение в Земле и связь с Небом»
Тело человека и тело Космоса
Возвращение к Дао
Преодоление формального подхода к ушу началось в 90-е годы. Свидетельство тому – коллективный труд «Общая теория культуры китайского ушу» под редакцией Чжан Куанъу [306]. Уже своей структурой он отличается от предшествующих изданий. Достаточно обратить внимание лишь на названия разделов: «Ушу и философия», «Ушу и музыка», «Ушу и театр», «Ушу и народные ритуалы» и т. д. В настоящее время это единственный действительно научный труд об ушу как части китайской культуры. Намеренно отходя от описания ушу по эпохам или династиям, составители показывают его интеграцию во все сферы социальной, культурной и духовной жизни Китая. Примечательно также то, что все разделы писали профессиональные историки, искусствоведы, театроведы и т. д. В книге представлен значительный новый материал, составители отходят от стереотипа осмысления ушу с позиций официальных хроник, привлекают большое количество народных трактатов.
«Общая теория культуры китайского ушу» фактически проложила новый, культуроведческий подход к ушу. В продолжение этой темы был выпущен ряд книг, посвященных, в частности, истокам формирования особого «воинского» сознания в Китае, методам традиционного воинского воспитания, соотношению воинского сословия («ся» – «рыцарей») с другими слоями населения [288].
Итак, китайскими историками проделан немалый путь в изучении традиции боевых искусств. Их труды нередко носят специальный характер, поэтому, к сожалению, далеко не всегда доходят до основной массы последователей ушу, а большей популярностью пользуются простенькие иллюстрированные брошюры или книжки в виде «ответов на вопросы». Тем не менее к 90-м годам ХХ в. создан неплохой фундамент для осмысления традиции китайских боевых искусств.
Как называют боевые искусства в Китае?
Привычный нам термин «ушу» на Западе у многих людей ассоциируется только с современным спортивным направлением, созданным в КНР в 50-е годы. Традиционные боевые искусства Китая там обозначают словом «кунфу». Его синонимом считается термин «гошу» (букв. «государственное искусство» или «национальное искусство»), возникший в ХХ в. Хотя в реальности никаких различий между понятиями «гошу», «ушу», «кунфу» не существует, все же стереотип укоренился и многие организации, проповедующие чисто традиционные виды китайских боевых искусств на Западе, действуют по принципу: «Мы преподаем кунфу (или гошу), но выступаем против вредного спорта ушу».
Первоначально «ушу» и «гунфу» означали совсем разные понятия. Дело в том, что на протяжении многих сотен лет для китайских боевых искусств использовали разные названия. Знаменитое сегодня слово «ушу» стало употребляться лишь в III в., но уже в те времена означало для китайцев не просто способы боя. Иероглиф «шу» («искусство») в древности имел священный оттенок. Так, например, назывались ритуальные действия императора, когда он общался с духами и поклонялся Небу, а также тайные приемы древних магов—даосов, выплавлявших чудесную пилюлю, дарующую долголетие и даже бессмертие. Поэтому с самого начала слово «ушу» понималось как священное – «небесное» боевое искусство.
Кунфу в китайском нормативном произношении произносится как «гунфу» и означает «высшее мастерство», «чудесное умение», «упорную работу», «мастерский труд». Это слово к боевым искусствам стало применяться, видимо, не ранее середины 2-го тысячелетия н. э.
Другой широкоупотребительный термин – «цюань» («кулак»). Чаще всего под ним подразумевается именно кулачное искусство, бой без оружия, хотя существуют и исключения. Так, в частности, под названием «шаолиньцюань» фигурируют не только методы кулачного боя, но и бой с оружием шаолиньской школы. А «цюань» превратилось в обиходное название для сотен безымянных стилей ушу, особенно начиная с XV в., когда наблюдался наиболее бурный рост школ. С XVII–XVIII в. хроники пестреют сообщениями о том, что тот или иной мастер «создал кулачное искусство» – «цзао цюань». [360]
Если термин «цюань» представлял собой фактически универсальное понятие для боя без оружия практически на всем протяжении истории Китая, то в разные эпохи встречались как бы «уточнения» этого термина. В XVII–XVIII вв. начал активно использоваться термин «цюаньшоу» – дословно «кулак—рука». Слово цюань также обозначало конкретную школу ушу, позже появился термин «цюаньпай» или просто «пай» («направление»), который используется до сих пор параллельно с первым.
В нашей литературе мы можем встретить немало обозначений комплекса ушу. Например, «воинские искусства» [22,23], «военно—прикладные искусства» [3,4]. Существует ли разница между «воинскими» и «боевыми» искусствами? Дело здесь, конечно, не столько в словесной казуистике, сколько в абсолютно различном содержании воинских и боевых искусств. По-китайски для воинских искусств существует особое обозначение – «цзюньши сюньлянь» («воинская тренировка»). Есть также древний термин «бинфа» («воинское искусство», букв. «воинские методы»), в английском переводе – «art of war». Это понятие подразумевало прежде всего способы ведения крупномасштабных сражений, управления войсками, фортификацию, тренировку и закалку воинов. А вот народные методики самосовершенствования, боевые искусства как особый вид высокоэстетизированного искусства, способы психопрактики – одним словом, все, что в конечном счете сформировало культуру ушу, осталось далеко за рамками «воинских искусств», сколь изощренными они бы ни были.
Серьезные возражения вызывает и термин «военно-прикладные искусства». Во-первых, многие стили ушу могли никогда и не являться «военными», а выполняли скорее ритуальную роль. Во-вторых, они могли быть вообще не «приложимы» к какой-либо конкретной утилитарной цели. Здесь достаточно вспомнить тайцзицюань, который мыслился прежде всего системой духовного воспитания личности, а вовсе не подготовки «воинов».
Первоначально «ушу» и «гунфу» означали совсем разные понятия. Дело в том, что на протяжении многих сотен лет для китайских боевых искусств использовали разные названия. Знаменитое сегодня слово «ушу» стало употребляться лишь в III в., но уже в те времена означало для китайцев не просто способы боя. Иероглиф «шу» («искусство») в древности имел священный оттенок. Так, например, назывались ритуальные действия императора, когда он общался с духами и поклонялся Небу, а также тайные приемы древних магов—даосов, выплавлявших чудесную пилюлю, дарующую долголетие и даже бессмертие. Поэтому с самого начала слово «ушу» понималось как священное – «небесное» боевое искусство.
Кунфу в китайском нормативном произношении произносится как «гунфу» и означает «высшее мастерство», «чудесное умение», «упорную работу», «мастерский труд». Это слово к боевым искусствам стало применяться, видимо, не ранее середины 2-го тысячелетия н. э.
Другой широкоупотребительный термин – «цюань» («кулак»). Чаще всего под ним подразумевается именно кулачное искусство, бой без оружия, хотя существуют и исключения. Так, в частности, под названием «шаолиньцюань» фигурируют не только методы кулачного боя, но и бой с оружием шаолиньской школы. А «цюань» превратилось в обиходное название для сотен безымянных стилей ушу, особенно начиная с XV в., когда наблюдался наиболее бурный рост школ. С XVII–XVIII в. хроники пестреют сообщениями о том, что тот или иной мастер «создал кулачное искусство» – «цзао цюань». [360]
Если термин «цюань» представлял собой фактически универсальное понятие для боя без оружия практически на всем протяжении истории Китая, то в разные эпохи встречались как бы «уточнения» этого термина. В XVII–XVIII вв. начал активно использоваться термин «цюаньшоу» – дословно «кулак—рука». Слово цюань также обозначало конкретную школу ушу, позже появился термин «цюаньпай» или просто «пай» («направление»), который используется до сих пор параллельно с первым.
В нашей литературе мы можем встретить немало обозначений комплекса ушу. Например, «воинские искусства» [22,23], «военно—прикладные искусства» [3,4]. Существует ли разница между «воинскими» и «боевыми» искусствами? Дело здесь, конечно, не столько в словесной казуистике, сколько в абсолютно различном содержании воинских и боевых искусств. По-китайски для воинских искусств существует особое обозначение – «цзюньши сюньлянь» («воинская тренировка»). Есть также древний термин «бинфа» («воинское искусство», букв. «воинские методы»), в английском переводе – «art of war». Это понятие подразумевало прежде всего способы ведения крупномасштабных сражений, управления войсками, фортификацию, тренировку и закалку воинов. А вот народные методики самосовершенствования, боевые искусства как особый вид высокоэстетизированного искусства, способы психопрактики – одним словом, все, что в конечном счете сформировало культуру ушу, осталось далеко за рамками «воинских искусств», сколь изощренными они бы ни были.
Серьезные возражения вызывает и термин «военно-прикладные искусства». Во-первых, многие стили ушу могли никогда и не являться «военными», а выполняли скорее ритуальную роль. Во-вторых, они могли быть вообще не «приложимы» к какой-либо конкретной утилитарной цели. Здесь достаточно вспомнить тайцзицюань, который мыслился прежде всего системой духовного воспитания личности, а вовсе не подготовки «воинов».
В преддверии неба
Пути боевых искусств сходятся к срединному пути—Дао. И в этом Дао – истинность. От всераскинутого идет к простоте и неприукрашенности. Не отклоняется и не виляет, достигает гармонии и не растекается, но объемлет в себе образы мириад явлений. И смысл ушу – в постижении этого Дао.
Мастер синъицюань Чэ Ижун (ХIХ в.)
Символ китайской культуры
Наверное, одна из самых примечательных черт китайского ушу заключается в том, что оно стало воплощеным символом всей китайской культуры.
Сейчас, как и много веков назад, через каналы ушу осуществляется преемственность основных культурных ценностей прошлого. Через боевые искусства китайцы не просто узнают, но и осознают реальность многих философских понятий, приобщаются к образам героев древности. Сеть школ ушу дает ощущение приобщения к единому «родовому древу» традиции – китаец никогда не воспринимал ушу как совокупность приемов, методов тренировки или, скажем, как какой-то отдельный стиль.
В Китае сложилась определенная культура боевых искусств со своими законами и правилами, со своей литературой и театром, с поэзией и рисунками, учебными заведениями, школами, своей элитой и ритуалами. И в то же время весь этот комплекс был столь плотно интегрирован в повседневную жизнь Китая, во всю китайскую культуру, что, рассуждая об ушу, приходится касаться практически всех ее сторон, начиная от философии и вплоть до обычаев повседневной жизни.
На Западе принято говорить о некоей философии боевых искусств. Однако самостоятельной «философии ушу» никогда не было – боевые искусства используют постулаты, пришедшие из различных духовно-религиозных систем, например, из буддизма, даосизма, конфуцианства, даже китайского мусульманства. Например, стиль тайцзицюань практически целиком вобрал в себя неоконфуцианское мировоззрение, шаолиньцюань стал «прикладным» осмыслением буддизма. Однако большинство стилей формировалось при решающем влиянии сектантского синкретизма.
А как сами носители культуры ушу осмысляли духовные грани своего искусства?
Известный мастер стиля синъицюань Чэ Ижун (Х1Х в.) отмечал: «Пути боевых искусств сходятся к срединному Дао… И смысл ушу – в постижении этого Дао» [216]. Фраза весьма примечательна и характерна для «внутренней» традиции осмысления ушу: смысл практики боевых искусств заключен не в доведении своего мастерства до совершенства, но в постижении универсального пути всех вещей и источника мироздания – Дао. Внутренняя суть ушу преломлялась именно в терминах мистической космогонии, а сами боевые искусства превращались в особый метод духовной практики.
Дао дает рождение всем вещам и явлениям мира. Оставаясь невидимым, оно обладает абсолютным могуществом и необоримой мощью. Путем сложной духовной практики человек способен достичь гармонии с Дао, слиться с ним.
«До того как появились Небо и Земля, в середине великой пустоты и безграничности существовала в хаосе пневма-ци, и зовется это состояние Беспредельным: Беспредельное и Великий предел. Великий предел – это корень Неба и Земли, исток и начало мириад явлений»[123]. Этот текст, на первый взгляд, кажущийся отрывком из философского произведения, является фрагментом трактата по тайцзицюань. И в самом начале – обратим на это особое внимание – повествуется не о технике боя, а именно о философских понятиях. Одно из них, ставшее ключевым не только для ушу, но и для всей культуры Китая – ци. Существуют несколько трактовок этого термина – «пар», «воздух», «энергия», «пневма». Мы намеренно оставим его без перевода, поскольку он не имеет прямого аналога ни в одном западном языке, и скорее соотносится с восточным «энергетическим» видением мира, нежели с каким-то конкретным известным нам явлением.
Схема единого ци, возвращающегося в небытие и пустоту
Ци понималось как универсальная квазисубстанция, энергетическая первоткань космоса. Ци наполняет внешний мир («внешнее ци») и самого человека («внутреннее ци»), более того – сам человек рождается от «сгущения ци отца и матери». Смерть человека понимается как «рассеивание ци», поэтому многие системы восточной психопрактики преследуют цель «концентрации ци», «доведения циркуляции ци до совершенства», что не только продлевает физическую жизнь, но и опосредует связь с Космосом. «И небо и человек – все пронизано Единым ци», говорится в канонах стиля тайцзицюань. Так устанавливается небесно-земное единство внутри Человека.
Изначально «хаотическое» состояние ци называют также Прежденебесным («сяньтянь»), то есть существовавшим еще до возникновения Небес. Фактически это абсолютная пустота, определяющая иное состояние мира – Посленебесное («хоутянь»), мир вещей и явлений. Причем переход Прежденебесного в Посленебесное обратим, и человек может вернуться к началу мира, к абсолютной Пустоте («кун»).
В китайской мистике и эстетике Пустота является величайшей созидательной силой. С одной стороны, она не содержит никаких форм и предметов и даже не определяет, какими они должны быть, но с другой стороны, дает возможность возникнуть любой форме.
«Истинный удар исходит из пустоты», – гласит поговорка, родившаяся в школах стиля синъицюань. Такой удар обладает высшей поражающей силой, хотя он может отсутствовать как физическое действие. В традиции ушу существует понятие «внутреннего удара», «удара сердцем», «сокровенного удара». Речь идет не о тайных «энергетических ударах», или о «выбросе энергии на расстояние». Дело в другом – в особом действии Дао, «которое ничего не делает, но нет того, что оставалось бы не сделанным». Здесь и кроется тайна парадоксального утверждения, родившегося в мире китайского ушу: «Боевое искусство создано для того, чтобы им никогда не пользоваться» [63].
Сейчас, как и много веков назад, через каналы ушу осуществляется преемственность основных культурных ценностей прошлого. Через боевые искусства китайцы не просто узнают, но и осознают реальность многих философских понятий, приобщаются к образам героев древности. Сеть школ ушу дает ощущение приобщения к единому «родовому древу» традиции – китаец никогда не воспринимал ушу как совокупность приемов, методов тренировки или, скажем, как какой-то отдельный стиль.
В Китае сложилась определенная культура боевых искусств со своими законами и правилами, со своей литературой и театром, с поэзией и рисунками, учебными заведениями, школами, своей элитой и ритуалами. И в то же время весь этот комплекс был столь плотно интегрирован в повседневную жизнь Китая, во всю китайскую культуру, что, рассуждая об ушу, приходится касаться практически всех ее сторон, начиная от философии и вплоть до обычаев повседневной жизни.
На Западе принято говорить о некоей философии боевых искусств. Однако самостоятельной «философии ушу» никогда не было – боевые искусства используют постулаты, пришедшие из различных духовно-религиозных систем, например, из буддизма, даосизма, конфуцианства, даже китайского мусульманства. Например, стиль тайцзицюань практически целиком вобрал в себя неоконфуцианское мировоззрение, шаолиньцюань стал «прикладным» осмыслением буддизма. Однако большинство стилей формировалось при решающем влиянии сектантского синкретизма.
А как сами носители культуры ушу осмысляли духовные грани своего искусства?
Известный мастер стиля синъицюань Чэ Ижун (Х1Х в.) отмечал: «Пути боевых искусств сходятся к срединному Дао… И смысл ушу – в постижении этого Дао» [216]. Фраза весьма примечательна и характерна для «внутренней» традиции осмысления ушу: смысл практики боевых искусств заключен не в доведении своего мастерства до совершенства, но в постижении универсального пути всех вещей и источника мироздания – Дао. Внутренняя суть ушу преломлялась именно в терминах мистической космогонии, а сами боевые искусства превращались в особый метод духовной практики.
Дао дает рождение всем вещам и явлениям мира. Оставаясь невидимым, оно обладает абсолютным могуществом и необоримой мощью. Путем сложной духовной практики человек способен достичь гармонии с Дао, слиться с ним.
«До того как появились Небо и Земля, в середине великой пустоты и безграничности существовала в хаосе пневма-ци, и зовется это состояние Беспредельным: Беспредельное и Великий предел. Великий предел – это корень Неба и Земли, исток и начало мириад явлений»[123]. Этот текст, на первый взгляд, кажущийся отрывком из философского произведения, является фрагментом трактата по тайцзицюань. И в самом начале – обратим на это особое внимание – повествуется не о технике боя, а именно о философских понятиях. Одно из них, ставшее ключевым не только для ушу, но и для всей культуры Китая – ци. Существуют несколько трактовок этого термина – «пар», «воздух», «энергия», «пневма». Мы намеренно оставим его без перевода, поскольку он не имеет прямого аналога ни в одном западном языке, и скорее соотносится с восточным «энергетическим» видением мира, нежели с каким-то конкретным известным нам явлением.
Ци понималось как универсальная квазисубстанция, энергетическая первоткань космоса. Ци наполняет внешний мир («внешнее ци») и самого человека («внутреннее ци»), более того – сам человек рождается от «сгущения ци отца и матери». Смерть человека понимается как «рассеивание ци», поэтому многие системы восточной психопрактики преследуют цель «концентрации ци», «доведения циркуляции ци до совершенства», что не только продлевает физическую жизнь, но и опосредует связь с Космосом. «И небо и человек – все пронизано Единым ци», говорится в канонах стиля тайцзицюань. Так устанавливается небесно-земное единство внутри Человека.
Изначально «хаотическое» состояние ци называют также Прежденебесным («сяньтянь»), то есть существовавшим еще до возникновения Небес. Фактически это абсолютная пустота, определяющая иное состояние мира – Посленебесное («хоутянь»), мир вещей и явлений. Причем переход Прежденебесного в Посленебесное обратим, и человек может вернуться к началу мира, к абсолютной Пустоте («кун»).
В китайской мистике и эстетике Пустота является величайшей созидательной силой. С одной стороны, она не содержит никаких форм и предметов и даже не определяет, какими они должны быть, но с другой стороны, дает возможность возникнуть любой форме.
«Истинный удар исходит из пустоты», – гласит поговорка, родившаяся в школах стиля синъицюань. Такой удар обладает высшей поражающей силой, хотя он может отсутствовать как физическое действие. В традиции ушу существует понятие «внутреннего удара», «удара сердцем», «сокровенного удара». Речь идет не о тайных «энергетических ударах», или о «выбросе энергии на расстояние». Дело в другом – в особом действии Дао, «которое ничего не делает, но нет того, что оставалось бы не сделанным». Здесь и кроется тайна парадоксального утверждения, родившегося в мире китайского ушу: «Боевое искусство создано для того, чтобы им никогда не пользоваться» [63].
Воля за пределами воли
Всякому действию, жесту и даже помыслу предшествует «воля /идея» («и»). Это отнюдь не то, что мы имеем в виду, говоря о «силе воли». Воля выступает здесь как высшая творческая сила, как суть и форма действия Неба, реализующаяся в человеке.
В китайской теории изобразительного искусства существовало прекрасное выражение: «писать волю», или «писать идею» («сеи»). На художественный свиток изливается не душевное состояние самого человека, но эхо Дао. Сам пейзаж, прекрасные горы, бурные водные потоки, темнеющий лес, – все эти размывы туши и наплывы красок обнажают вселенскую Пустоту, которая стоит за всякой формой.
По сути, тот же принцип существует и в ушу. Истинный мастер должен осмыслять всякий прием не на уровне формы, а на уровне ее преддверия, или предчувствия – «едва ты задумал сделать комплекс и даже еще не начал первого движения, ты уже должен знать как будет выглядеть последнее движение».
Отсюда и принцип «трех внутренних соответствий»: три начала формируют каждое действие человека – «воля / идея» («и»), ци и физическая сила («ли»). Дабы достичь взаимосоответствия этих трех начал, боец должен прийти в состояние абсолютного душевного покоя, когда он становится способен воспринимать импульсы природной естественности. Еще нет действия, даже замысла действия. Боец просто находится в полной гармонии с ритмами природы, а это значит, что всякое его действие будет «сверх-действием Дао».
Тогда небесный импульс устанавливает в человеке должную циркуляцию ци, а ци в свою очередь стимулирует физическую силу, направленную на выполнение «действия Дао». Так рождается «истинное движение», исток которого находится вне человека.
В таком состоянии боец не совершает каких-то заученных движений – он лишь следует ритмам Неба. Поэтому любой комплекс ушу («таолу») считался выполненным правильно не тогда, когда человек абсолютно корректно делал все удары и передвижения, но когда он каждым своим движением откликался на невидимое «движение Неба», на переход двух взаимодополняющих и взаимопротивоположных начал инь (темного, пассивного, женского) и ян (светлого, активного, мужского).
Это проявляется как параллельное наличие противоположностей – «Будь спокоен, как горный пик и подвижен, как водный поток. В дуге обнаруживай прямую, а всякую прямую немного изгибай».
Теперь нам нетрудно понять, почему, как учили китайские мастера ушу, «истинный удар исходит от сердца». Так приходит воистину целостное движение, когда движется не столько рука или нога, когда в удар вкладывается не просто мощь всего тела или «сила духа», но в нем присутствует Небесная мощь. Древний трактат раскрывает секрет такого истинного приема: «Сначала движение рождается в сердце, затем – проявляется в теле. Живот не напряжен, и ци входит в кости, дух умиротворяется, а организм обретает покой. Ежемгновенно сохраняй это состояние в своей душе. Помни: если что-то начало двигаться, то нет того, что бы не пришло в движение. Если что-то обрело покой, нет того, что бы не успокоилось». Обратим внимание, что перед нами не просто чисто движенческий принцип, но прежде всего сочетание двух начал инь и ян. Движение – функция ян, покой – функция инь. Следуя даосской теории, на основе которой возникли такие известные стили, как тайцзицюань и синъицюань, когда инь и ян движутся, они разделяются, когда приходят в покой, вновь соединяются и обретают изначальную нерасчлененность, фактически приходят в состояние Великого предела.
Таким образом, за внешним движением в ушу стоит вселенская трансформация, космическая жизнь, данная в бесчисленных переливах и модуляциях. Человек не просто выполняет приемы – он переживает жизнь Космоса. Например, когда он поднимает руки (первое движение во многих комплексах ушу), это равносильно разделению инь и ян, когда руки опускаются, он возвращается к «Беспредельному».
А в стиле синъицюань основная стойка называется «саньтиши» – «позиция трех начал», т. е. Неба, Земли и Человека. Принимая ее, человек как бы объемлет собой эту вселенскую триаду, приводя все вещи к единому знаменателю – к собственной личности, равной Вселенной.
В китайской теории изобразительного искусства существовало прекрасное выражение: «писать волю», или «писать идею» («сеи»). На художественный свиток изливается не душевное состояние самого человека, но эхо Дао. Сам пейзаж, прекрасные горы, бурные водные потоки, темнеющий лес, – все эти размывы туши и наплывы красок обнажают вселенскую Пустоту, которая стоит за всякой формой.
По сути, тот же принцип существует и в ушу. Истинный мастер должен осмыслять всякий прием не на уровне формы, а на уровне ее преддверия, или предчувствия – «едва ты задумал сделать комплекс и даже еще не начал первого движения, ты уже должен знать как будет выглядеть последнее движение».
Отсюда и принцип «трех внутренних соответствий»: три начала формируют каждое действие человека – «воля / идея» («и»), ци и физическая сила («ли»). Дабы достичь взаимосоответствия этих трех начал, боец должен прийти в состояние абсолютного душевного покоя, когда он становится способен воспринимать импульсы природной естественности. Еще нет действия, даже замысла действия. Боец просто находится в полной гармонии с ритмами природы, а это значит, что всякое его действие будет «сверх-действием Дао».
Тогда небесный импульс устанавливает в человеке должную циркуляцию ци, а ци в свою очередь стимулирует физическую силу, направленную на выполнение «действия Дао». Так рождается «истинное движение», исток которого находится вне человека.
В таком состоянии боец не совершает каких-то заученных движений – он лишь следует ритмам Неба. Поэтому любой комплекс ушу («таолу») считался выполненным правильно не тогда, когда человек абсолютно корректно делал все удары и передвижения, но когда он каждым своим движением откликался на невидимое «движение Неба», на переход двух взаимодополняющих и взаимопротивоположных начал инь (темного, пассивного, женского) и ян (светлого, активного, мужского).
Это проявляется как параллельное наличие противоположностей – «Будь спокоен, как горный пик и подвижен, как водный поток. В дуге обнаруживай прямую, а всякую прямую немного изгибай».
Теперь нам нетрудно понять, почему, как учили китайские мастера ушу, «истинный удар исходит от сердца». Так приходит воистину целостное движение, когда движется не столько рука или нога, когда в удар вкладывается не просто мощь всего тела или «сила духа», но в нем присутствует Небесная мощь. Древний трактат раскрывает секрет такого истинного приема: «Сначала движение рождается в сердце, затем – проявляется в теле. Живот не напряжен, и ци входит в кости, дух умиротворяется, а организм обретает покой. Ежемгновенно сохраняй это состояние в своей душе. Помни: если что-то начало двигаться, то нет того, что бы не пришло в движение. Если что-то обрело покой, нет того, что бы не успокоилось». Обратим внимание, что перед нами не просто чисто движенческий принцип, но прежде всего сочетание двух начал инь и ян. Движение – функция ян, покой – функция инь. Следуя даосской теории, на основе которой возникли такие известные стили, как тайцзицюань и синъицюань, когда инь и ян движутся, они разделяются, когда приходят в покой, вновь соединяются и обретают изначальную нерасчлененность, фактически приходят в состояние Великого предела.
Таким образом, за внешним движением в ушу стоит вселенская трансформация, космическая жизнь, данная в бесчисленных переливах и модуляциях. Человек не просто выполняет приемы – он переживает жизнь Космоса. Например, когда он поднимает руки (первое движение во многих комплексах ушу), это равносильно разделению инь и ян, когда руки опускаются, он возвращается к «Беспредельному».
А в стиле синъицюань основная стойка называется «саньтиши» – «позиция трех начал», т. е. Неба, Земли и Человека. Принимая ее, человек как бы объемлет собой эту вселенскую триаду, приводя все вещи к единому знаменателю – к собственной личности, равной Вселенной.
«Укоренение в Земле и связь с Небом»
Теория ушу рассматривает «срединность» человека как – посредника между Небом и Землей, между внутренней и внешней реальностью. Символика «срединности» проявляется, например, в осознании всякой позиции ушу как «укоренения в земле и подвешивания к Небу». Такова стойка в стиле синъицюань. Примечательно, что трактовка ее смысла считалась внутренним секретом школы, в то время как ее внешняя форма изучалась с первых же дней тренировок. Ее общий вид достаточно прост – левая нога выставлена вперед и немного согнута, центр тяжести – на правой ноге.
Число «три» в китайской традиции имеет немало соответствий с космическими силами, при этом все большое сводимо к бесконечно малому. Например, «три начала» на Небе – это луна, солнце и звезды, на Земле – реки, долины и горы, в Человеке – «ци», «семя»—«цзин» и «дух»—«шэнь». Малое обнаруживается в большом, а большое бесконечно прозревается в малом.
Должно прийти внутреннее осознание собственной вплетенности в ткань мира, «запутанность в сетях Дао», понимание взаимной искренности мира и человека. Не случайно знаменитый мастер тайцзицюань Дун Иньцзе так объяснял путь ушу: «Лишь тот, кто искренен в своих помыслах, сможет прочувствовать Небо и Землю» [86].
Другим космогоническим принципом, пришедшим в ушу, стало так называемое «принятие Земли». Если от Неба человек напитывается энергией ян-ци, то в Землю следует «врастать», «укореняться», дабы напитать тело инь-ци. Земля вообще рассматривается как начало инь, она образовалась именно от сгущения «темного» ци – инь-ци. Дабы реализовать свою «срединность» боец должен искренне довериться земле, «принять ее в себя».
«Принятие Земли», хотя и является психологическим феноменом, воплощается во вполне конкретных приемах. С этим, в частности, связан принцип правильной и устойчивой позиции.
Так, во время тренировок в школах тайцзицюань и синъицюань ученики представляют, как из центральной точки стопы юнцюань («Бьющий родник») в землю прорастают «корни», уходящие на глубину до метра. Они впитывают «соки земли», омывая и наполняя тело человека. И вот в тот момент, когда человек сумел полностью отдаться земле, и она в свою очередь начала предоставлять ему свою мощь, истинный боец «взошел на земной престол». До того, как свершилось это «восхождение», в некоторых школах вообще не начинают учить никаким другим приемам, ибо считается, что человеку еще неоткуда черпать силы.
Многие медитативно-дыхательные упражнения, выполняемые в высоких стойках без движения (так называемое столбовое стояние – «чжаньчжуан»), служат реализацией этого принципа «укоренения». Человек, поставив ноги на ширину плеч и подняв руки на уровень груди, будто захватив шар, находится в такой позиции до часа. В синъицюань, где нахождение в базовой позиции «трех начал» может продолжаться до сорока минут, также требуется прежде всего ощутить состояние «врастания», или «вкручивания в землю».
«Принятие земли» служит видимой реализацией более общего принципа «ясного различения пустого и наполненного». Такое «опустошение-наполнение» энергией также отрабатывалось через особые передвижения, где огромную роль играют «шаг тайцзи» – плавный накат с пятки на носок или «шаг багуа» – накат с носка на пятку. В любом случае движения «должны быть подобны шагу кошки», «будто идешь по хрупкому льду», «словно боишься наступить на иглу». Это принцип «пустотной осторожности», за которым следует принцип «наполненной твердости»: лишь только стопа всей поверхностью коснулась земли, она моментально «врастает» в нее, причем это «врастание» обусловлено не волевым приказом человека, но спонтанным «притягиванием», происходящим благодаря внутренней «открытости земле».
Особым взаимоотношениям человека с Землей в мире ушу было посвящено немало рассказов. Например, великих мастеров синъицюань Го Юньшэна и Ли Лонэна, мастера тайцзицюань Ян Баньхоу не могли оторвать от земли, причем вшестером, даже привязав к ним веревки, так плотно они «укоренялись в земле». Дун Хайчуань – патриарх багуачжан расставлял по окружностям хрупкие фарфоровые чашечки и, переходя по ним, выполнял полный комплекс своей школы, не расколов ни одной. Существовало и искусство «отталкивания от земли», или «облегчения тела». Ян Баньхоу, например, отличался тем, что даже в самый дождливый день, когда дороги превращались в глиняное месиво, приходил в гости без малейших следов грязи на подошвах. Как объяснял сам Ян Баньхоу, он просто «передвигается на несколько цуней над землей, так как очень не любит грязь».
«Принятие земли» определяет не только особую форму постановки стопы, но положение всего тела. Мастер ушу Сунь Лутан так толковал «влечение к Земле»: «Когда рука выставлена вперед, ее локоть неизменно должен быть обращен вниз, будто Земля притягивает его». Похожий принцип мы встречаем и в тайцзицюань: необходимо, чтобы плечи были опущены, а локти обращены вниз.
Число «три» в китайской традиции имеет немало соответствий с космическими силами, при этом все большое сводимо к бесконечно малому. Например, «три начала» на Небе – это луна, солнце и звезды, на Земле – реки, долины и горы, в Человеке – «ци», «семя»—«цзин» и «дух»—«шэнь». Малое обнаруживается в большом, а большое бесконечно прозревается в малом.
Должно прийти внутреннее осознание собственной вплетенности в ткань мира, «запутанность в сетях Дао», понимание взаимной искренности мира и человека. Не случайно знаменитый мастер тайцзицюань Дун Иньцзе так объяснял путь ушу: «Лишь тот, кто искренен в своих помыслах, сможет прочувствовать Небо и Землю» [86].
Другим космогоническим принципом, пришедшим в ушу, стало так называемое «принятие Земли». Если от Неба человек напитывается энергией ян-ци, то в Землю следует «врастать», «укореняться», дабы напитать тело инь-ци. Земля вообще рассматривается как начало инь, она образовалась именно от сгущения «темного» ци – инь-ци. Дабы реализовать свою «срединность» боец должен искренне довериться земле, «принять ее в себя».
«Принятие Земли», хотя и является психологическим феноменом, воплощается во вполне конкретных приемах. С этим, в частности, связан принцип правильной и устойчивой позиции.
Так, во время тренировок в школах тайцзицюань и синъицюань ученики представляют, как из центральной точки стопы юнцюань («Бьющий родник») в землю прорастают «корни», уходящие на глубину до метра. Они впитывают «соки земли», омывая и наполняя тело человека. И вот в тот момент, когда человек сумел полностью отдаться земле, и она в свою очередь начала предоставлять ему свою мощь, истинный боец «взошел на земной престол». До того, как свершилось это «восхождение», в некоторых школах вообще не начинают учить никаким другим приемам, ибо считается, что человеку еще неоткуда черпать силы.
Многие медитативно-дыхательные упражнения, выполняемые в высоких стойках без движения (так называемое столбовое стояние – «чжаньчжуан»), служат реализацией этого принципа «укоренения». Человек, поставив ноги на ширину плеч и подняв руки на уровень груди, будто захватив шар, находится в такой позиции до часа. В синъицюань, где нахождение в базовой позиции «трех начал» может продолжаться до сорока минут, также требуется прежде всего ощутить состояние «врастания», или «вкручивания в землю».
«Принятие земли» служит видимой реализацией более общего принципа «ясного различения пустого и наполненного». Такое «опустошение-наполнение» энергией также отрабатывалось через особые передвижения, где огромную роль играют «шаг тайцзи» – плавный накат с пятки на носок или «шаг багуа» – накат с носка на пятку. В любом случае движения «должны быть подобны шагу кошки», «будто идешь по хрупкому льду», «словно боишься наступить на иглу». Это принцип «пустотной осторожности», за которым следует принцип «наполненной твердости»: лишь только стопа всей поверхностью коснулась земли, она моментально «врастает» в нее, причем это «врастание» обусловлено не волевым приказом человека, но спонтанным «притягиванием», происходящим благодаря внутренней «открытости земле».
Особым взаимоотношениям человека с Землей в мире ушу было посвящено немало рассказов. Например, великих мастеров синъицюань Го Юньшэна и Ли Лонэна, мастера тайцзицюань Ян Баньхоу не могли оторвать от земли, причем вшестером, даже привязав к ним веревки, так плотно они «укоренялись в земле». Дун Хайчуань – патриарх багуачжан расставлял по окружностям хрупкие фарфоровые чашечки и, переходя по ним, выполнял полный комплекс своей школы, не расколов ни одной. Существовало и искусство «отталкивания от земли», или «облегчения тела». Ян Баньхоу, например, отличался тем, что даже в самый дождливый день, когда дороги превращались в глиняное месиво, приходил в гости без малейших следов грязи на подошвах. Как объяснял сам Ян Баньхоу, он просто «передвигается на несколько цуней над землей, так как очень не любит грязь».
«Принятие земли» определяет не только особую форму постановки стопы, но положение всего тела. Мастер ушу Сунь Лутан так толковал «влечение к Земле»: «Когда рука выставлена вперед, ее локоть неизменно должен быть обращен вниз, будто Земля притягивает его». Похожий принцип мы встречаем и в тайцзицюань: необходимо, чтобы плечи были опущены, а локти обращены вниз.
Тело человека и тело Космоса
Китайская традиция всегда осмысляла мир как природно-телесное единство. В позиции саньтиши каждой части тела соответствует свое космическое начало: ноги – Земле, живот – Человеку, голова – Небу. Подобным же образом осмыслялись и все другие части тела: например, стопа соответствовала Земле, коленный сустав – Человеку, а бедро – Небу.
Такие символические соответствия не случайны. Как и тело Вселенной, человеческое тело мыслилось реально объединяющим в себе космические начала. Тело («шэнь») в китайской культуре стало синонимом западного понятия «личность», «персона». Тело—личность, как и вообще все во Вселенной, состоит из «энергетической первоткани» ци, объемлет свойства духовного, идеального и материального. Именно ци в разных состояниях и ипостасях образует все многообразие мира.
Философская традиция ушу связана с определенным пониманием «телесности». В качестве примера приведем центральное понятие ушу – «усилие» («цзинь»), которое в равной степени исходит как «от костей и плоти», так и от волевого импульса («и»), зависит как от особого состояния сознания, так и от физической тренированности. Оно не противопоставляется физической силе («ли») как грубому началу, а наоборот активно использует силу мышц («и сухожилий», добавили бы китайцы), но при этом связано с циркуляцией ци в организме: усилие цзинь реализуется в трансформациях движений ци. Распространенной ошибкой стало утверждение, что будто бы в ушу, особенно во «внутренних» стилях, не следует или почти не следует использовать физическую силу. Даже великие мастера тайцзицюань были удивительно физически сильны, а шаолиньские монахи не гнушаются работой со штангой, чему автор этих строк сам был свидетелем.
Древнее написание иероглифа «цзинь», говорит само за себя: он состоит из графем «сила», «работа» и «водный поток». Вода в китайской культуре является обычной метафорой ци и Дао. Обратим внимание, что иероглиф «ци» также сочетает в себе графему «рис» как символ субстанциональной жизни, произрастающей от земли, идущей от женского начала (инь), и графему «пар» как символ чувственно неразличимого начала, расположенного над «рисом» и осмысляющегося как начало ян. Любое движение представляет собой движение ци, и потому в нем обязательно участвуют и психо-физические, и духовные компоненты. Но целью практики ушу является только такое действие, в котором с абсолютной полнотой выражает себя Дао. Подразумевается именно это, когда в текстах об ушу говорится о «чудесном», «священном» ударе, «равном Небу».
Такие символические соответствия не случайны. Как и тело Вселенной, человеческое тело мыслилось реально объединяющим в себе космические начала. Тело («шэнь») в китайской культуре стало синонимом западного понятия «личность», «персона». Тело—личность, как и вообще все во Вселенной, состоит из «энергетической первоткани» ци, объемлет свойства духовного, идеального и материального. Именно ци в разных состояниях и ипостасях образует все многообразие мира.
Философская традиция ушу связана с определенным пониманием «телесности». В качестве примера приведем центральное понятие ушу – «усилие» («цзинь»), которое в равной степени исходит как «от костей и плоти», так и от волевого импульса («и»), зависит как от особого состояния сознания, так и от физической тренированности. Оно не противопоставляется физической силе («ли») как грубому началу, а наоборот активно использует силу мышц («и сухожилий», добавили бы китайцы), но при этом связано с циркуляцией ци в организме: усилие цзинь реализуется в трансформациях движений ци. Распространенной ошибкой стало утверждение, что будто бы в ушу, особенно во «внутренних» стилях, не следует или почти не следует использовать физическую силу. Даже великие мастера тайцзицюань были удивительно физически сильны, а шаолиньские монахи не гнушаются работой со штангой, чему автор этих строк сам был свидетелем.
Древнее написание иероглифа «цзинь», говорит само за себя: он состоит из графем «сила», «работа» и «водный поток». Вода в китайской культуре является обычной метафорой ци и Дао. Обратим внимание, что иероглиф «ци» также сочетает в себе графему «рис» как символ субстанциональной жизни, произрастающей от земли, идущей от женского начала (инь), и графему «пар» как символ чувственно неразличимого начала, расположенного над «рисом» и осмысляющегося как начало ян. Любое движение представляет собой движение ци, и потому в нем обязательно участвуют и психо-физические, и духовные компоненты. Но целью практики ушу является только такое действие, в котором с абсолютной полнотой выражает себя Дао. Подразумевается именно это, когда в текстах об ушу говорится о «чудесном», «священном» ударе, «равном Небу».
Возвращение к Дао
Хотя Дао не имеет постоянной формы, не объяснимо в знаковых системах, его все же возможно постичь – увидеть его «сокровенно-утонченную» (мяо) сущность. Эта «внутренность» пуста и небытийна, точнее – сверхбытийна, ибо сама определяет бытие и небытие.
Говоря о смысле ушу как возвращении к изначальной пустоте, китайские мастера имели в виду постоянное преодоление внешних форм (например, приемов) и прозрения за ними «сокровенно-утонченной» сущности ушу, его истока – Дао.
Говоря о смысле ушу как возвращении к изначальной пустоте, китайские мастера имели в виду постоянное преодоление внешних форм (например, приемов) и прозрения за ними «сокровенно-утонченной» сущности ушу, его истока – Дао.