– Не знаю я… Наверное, никого. Мусора, в натуре, крепко пошерстили. Многие загремели. Никого из деловых, считай, не осталось. Так… Одни малолетки да всякая шелупонь.
   – А Кока?
   – Шлеп-Нога? Этот вроде на месте. Не знаю, шмонает ли. Наверное, работает. Что ему еще делать? Кормиться-то надо…
   – Схожу к нему, – сказал Скок.
   – Давай. Приветик от меня передай. Последний раз на похоронах Федула его видела…
   Кока Шлеп-Нога проживал на Гортеатре, между прочим, совсем неподалеку от улицы Красных Галстуков, в двухэтажном доме постройки тридцатых годов. В квартире, кроме него, обитали еще две семьи. Увидев Скока, он, похоже, обрадовался, во всяком случае, его широкая лоснящаяся физиономия выразила восторг.
   Комнатушка, в которую прошел Скок, обычно выглядела весьма убого. Кока жил один, а посему Кокин быт, насколько помнил Юра, мало чем отличался от быта землянок. На кровати – серое солдатское одеяло, засаленная подушка без наволочки, на столе заплесневевшие корки хлеба, валявшиеся здесь неведомо с каких времен… Ныне же обиталище Коки было не узнать. Стол застелен новой клеенкой, на нем в симметричном порядке стоят две тарелки: глубокая для супа и мелкая для иных блюд, вилка и ложка лежат по углам, напротив друг друга, а нож со сточенным от долгого употребления лезвием посередине, постель прибрана, а белье на ней опрятное. На полу чистенький домотканый половичок, а на стене у кровати сине-желтый коврик с пасущимися на лугу ланями. Странным казалось и то, что под потолком имелась иконка какого-то святого с еле различимым ликом, а на стене висело большое почерневшее распятье.
   – Откинулся, – бормотал Кока, беспрестанно потирая руки. Несмотря на пухлую фигуру, были они у него маленькими и холеными. – Рад, очень рад.
   – А рад, так давай отметим мой выход, – Скок выразительно щелкнул себя по горлу. – Можно у тебя, а можно и в пельменную смотаться.
   – Не пью я, – извиняющимся тоном произнес Кока.
   – Чего?!
   – Не пью.
   – Давно ли?
   – Да уж месяца два. С тех пор, как Федул упокоился. Слыхал про Федула?
   – Слыхал… Почему не пьешь? Язва, что ли?
   – Не язва, другое…
   – Чего другое? Колись.
   – Я, видишь ли, уверовал в Господа. – Сообщив это, Кока опустил глаза и истово перекрестился.
   – Уверовал?! – изумился Скок. – В Бога, что ли?
   – В Господа нашего Иисуса Христа, – важно произнес Кока.
   – Ничего себе! – только и смог сказать Скок. – А как же это самое?.. – Он сделал пальцами жест, словно пересчитывал купюры. – Карманка-то?..
   – Не ворую больше, – скромно сообщил Шлеп-Нога. – Ни-ни!
   – Как же это может быть?
   – А так. Вскоре как Федула закопали. А закопали его как собаку какую. Без отпевания. Я познакомился с хорошими людьми, которые меня вразумили и наставили. Теперь как вечер – я к ним. Они тут недалече обретаются. Ну молимся… И вообще, разговоры духовные ведем.
   – Поклоны, значит, бьешь, – насмешливо констатировал Скок.
   – Ты не смейся. Душу спасать нужно. Грехов на ней множество висит. А я не желаю, чтобы как Федул в геенне сгинуть. Вот молитвами Божьими и очищаюсь.
   – А жрать-то как же? На какие шиши существуешь?
   – Работать устроился.
   – Работать? Ты?!!
   – А чего… Чем я хуже других?
   – И где же пашешь?
   – В магазине грузчиком. Платят, конечно, не так чтобы очень, но много ли мне надо? На хлебушко да на молочко хватает, и слава богу.
   – Ну ты, Кока, даешь! Вот уж не думал…
   – И тебе, Юра, советую покончить с преступной жизнью. Сколько можно нечистого тешить. Давай к нам.
   – Молиться, что ли? Нет уж, спасибо. Я как-нибудь без этого обойдусь. Слушай, Кока, а кто из наших, кроме тебя, богомольца, еще остался?
   – Да, считай, никто. Ежа закрыли. Сохатого и Пыню тоже. Кто-то отошел… Словом, масть не прет. – Кока в первый раз употребил блатное выражение. – На Правом есть два-три человека. Работают в трамваях, но не так чтобы очень. Опасаются. Недавно одного работяги крепко помяли. Словом, никого, считай, не осталось. А ты, Скок, чего сбираешься делать?
   – Да уж не поклоны Богу класть. Ладно, Шлеп-Нога, будь здоров. Спасай свою пропащую душу, а я поканаю своей дорогой.
   И Скок отправился восвояси.
   Из того, что он узнал за сегодняшнее утро, картина вырисовывалась, можно сказать, безрадостная. Конечно, работать можно и в одиночку. Возможно, так даже удобнее, но ведь скучно! Даже обмыть добычу не с кем. А уж поговорить «за блатную жизнь» и вовсе. Когда в лагере он размышлял, а не завязать ли с воровской жизнью, эти намерения были весьма расплывчаты и абстрактны, но вот теперь ситуация казалась самой подходящей для этого. Еще в лагере он не раз слышал: блатная жизнь пришла в упадок, быть вором не модно. Исчезало главное, на что опирался блатной мир, – нищета! Если в сороковые-пятидесятые годы молодая поросль рекрутировалась из ребят, обездоленных войной и послевоенной разрухой, из живших в трущобах сирот, для которых имелись всего две дороги: ремеслуха или улица, то теперь народ стал жить если и не намного богаче, то во всяком случае зажиточнее. Появились иные ценности. Вполне доступными для трудящегося паренька стали мотоцикл или мотороллер, а иные замахивались и на личные автомобили. Телевизоры и холодильники можно было купить относительно свободно. Но главное, что притягивало людей на производство, была возможность довольно быстро получить отдельное жилье.
   «Может, и мне податься в цех, – размышлял Скок, направляясь к трамвайной остановке. – Но прежде нужно получить паспорт». И он отправился в горотдел милиции.

3

   В величайшей спешке покинув разгромленную нечистой силой квартиру, Дуся Копытина с внучкой Наташей отправились на Правый берег, к дочери Люсе. Кстати, Наташа вовсе не воспринимала чудеса, происходившие на улице Красных Галстуков, с таким же ужасом, как ее бабушка. Девочке казалось: порхающая на кухне посуда и сама собой двигавшаяся мебель только начало чего-то еще более захватывающего, похожего на ожившую сказку. Но чего, этого она вообразить себе не могла.
   Когда Дуся прибыла к дочери и принялась повествовать ей и зятю о приключившихся в ее квартире страстях, она то и дело призывала в свидетели Наташу. Девочка образно живописала невиданное действо, развертывающееся у нее на глазах. Особенно ей запомнились ножи и вилки, облетавшие вареные картофелины и свеклу.
   – Как космические корабли вокруг планет, – хихикала она.
   Бабушка, однако, не разделяла веселья внучки. Она заявила донельзя удивленным дочери и зятю, что пока квартиру не освятит поп, она туда не вернется ни за что на свете.
   – За грехи мои это все, за грехи мои!.. – то и дело повторяла Дуся, всплескивая руками, и принималась плакать.
   – Да за какие грехи, мама? Что ты такое несешь?!
   Но старуха не успокаивалась и продолжала рыдать.
   От Дуси явственно попахивало алкогольным перегаром, и это не могло не насторожить родных. Вначале они просто не поверили сбивчивым речам. Но Наташа подтверждала достоверность событий. Кроме того, присутствие на месте происшествия милиции вроде бы говорило о том же.
   – Ты хоть квартиру закрыла? – поинтересовалась дочь.
   – Ах, ничего я не знаю! – продолжала стенать Дуся.
   – Собирайся, Миша. Поехали туда, посмотрим… – приказала дочь мужу. – А заодно и дверь проверим. А то мать со страха все побросала. Поедешь с нами? – спросила она у Дуси.
   – Ни за что! – ответствовала та.
   Когда дочь с мужем прибыли на улицу Красных Галстуков, уже почти стемнело, однако возле подъезда, в котором проживала Евдокия Копытина, стояло довольно много оживленно беседовавших между собой людей.
   – Похоже, мать и Наташка не врут, – высказала вслух свои предположения дочь.
   Когда парочка подошла к народу, публика затихла, только настороженно поглядывала на вновь прибывших.
   – Что у вас тут случилось? – спросила дочь у той самой женщины, которая вызвала милицию.
   – А ты, поди, не знаешь!
   – Мать рассказывала о каких-то странных вещах, якобы творившихся в ее квартире.
   – Не странных, а страшных! – завопила другая женщина. – Там черт куролесил! Или домовой!
   – Пойдем, Люся, посмотрим, – потребовал муж.
   – А если там и вправду черт? – попыталась урезонить своего Мишу Люся.
   Муж только засмеялся. Никаких чертей он не боялся, поскольку в них не верил.
   Родственники Дуси поднялись на второй этаж, остановились перед дверью и прислушались. За ней, казалось, было тихо. Люся опасливо дотронулась до дверной ручки, слега потянула ее и тут же отдернула ладонь.
   – Что, страшно? – спросил Миша.
   – А ты думал!
   – Давай ключи.
   Щелкнул замок, и они вошли внутрь, вначале Люся, потом муж. Миша зажег свет, и разгром предстал перед ними во всей своей красе. Ни одна из вещей, имевшихся в квартире, не стояла на своем месте. Платяной шкаф громоздился посередине комнаты, кровать уперлась вплотную к нему. Люся заглянула на кухню. Столовые приборы валялись по всему полу. Тут же пребывали вареные картофелины, превратившиеся в лепешки, словно их с силой швырнули об пол. Однако, кроме разгрома, в квартире не наблюдалось ничего примечательного. Вещи не прыгали и не скакали. Холодильник не трясся, а шнур телевизора был просто выдернут из розетки.
   – Ничего себе! – только и смогла произнести дочь, а муж принялся устанавливать мебель на свои места.
   – Как ты думаешь, что тут произошло? – спросила Люся.
   – Не знаю. Возможно, электромагнитные поля, – высказал предположение Миша, сам того не подозревая, повторив догадку милиционера Петровского. – Нужно бы электриков пригласить.
   – А мать попа хочет, – заметила Люся.
   – Поп тоже не помешает, – охотно согласился прагматичный Миша.
   Они еще раз обошли квартиру. После уборки в ней царил относительный порядок. Оставшись довольными делом своих рук, а еще больше тем, что никаких экстраординарных явлений во время их присутствия не наблюдалось, они покинули помещение.
   – Ну чего там? – спросили любопытствующие соседи.
   – Все нормально, – сообщил Миша. – Ничего, прямо скажем, не происходит. Имел место некий беспорядок, но мы его ликвидировали. Так что, граждане, можете спать спокойно. Если в тещиной квартире чего и было, то теперь в ней полный порядок.
   И они отбыли восвояси, оставив публику размахивать руками и делать всевозможные предположения.
 
   На следующее утро Дусина внучка отправилась в школу. Придя в класс, девочка вытащила из портфеля и надела на шею поверх коричневого форменного платьица найденную вчера монету. Монета висела на тонком красном шнурке, ранее перевязывавшем коробку шоколадных конфет «Сказки Пушкина», и, по мнению Наташи, выглядела просто сногсшибательно. Во всяком случае, она немедленно привлекла внимание ребятишек.
   – Чего это у тебя? – с любопытством спросил сосед по парте Славик Безухов.
   Наташа только пренебрежительно повела головкой.
   – Медаль, – предположила Ира Новгородова.
   – «За спасение утопающих», – хихикнула Светка Костюк.
   – Это военная медаль, – сделал вывод Безухов. – Видите, звезда…
   – У отца стащила, – съехидничала Светка.
   – Дура ты! Ничего не у отца, – небрежно отозвалась Наташа.
   – Сама дура… Ну скажи, где взяла?
   – Не важно. Это древняя монета.
   – Мо-не-та! Монета – котлета, монета – ракета… На помойке нашла, – продолжала ехидничать Светка.
   – Сними, дай посмотреть! – заканючил Славик.
   – Не дам!
   – Ну дай!
   – Отстань!
   Прозвенел звонок, призывавший к началу урока.
   – Ребята, успокаивайтесь, – потребовала вошедшая в класс учительница. – Дружно встали. Здравствуйте. Садитесь. Тема сегодняшнего урока – работа над ошибками. Вчера вы писали диктант…
   – Я только одним глазком гляну, – продолжал ныть Славик. – Наташечка… ну пожалуйста!
   Не глядя на соседа, девочка отрицательно покачала головкой. Тогда Славик решил добиться вожделенной вещи силой. Он попытался сдернуть шнурок с шеи Наташи. Та немедленно влепила мальчику затрещину.
   – Самсонова… Безухов… Чем это вы заняты? – возвысила голос учительница.
   – А чего он лезет, – плаксиво произнесла Наташа.
   – Безухов, в чем дело?
   – Я только хотел посмотреть…
   – На что посмотреть?
   Славик ткнул пальцем в монету.
   – Самсонова, что это ты нацепила?
   – Украшение, – отозвалась Наташа.
   – Украшение?! Ну-ка, дай взглянуть.
   Девочка сняла монету и протянула ее учительнице. Та бегло глянула на цацку, покрутила ее в пальцах, потом вернула Наташе.
   – Спрячь, и чтобы больше я эту дрянь у тебя на шее не видела. Ты что, собака? Это собакам вешают подобные бляхи.
   Класс засмеялся. Наташа обиделась на насмешку, но свою обиду до времени удержала при себе.
   – Все, кончили! Ты, Самсонова, кстати, написала диктант на тройку. И вот что мне интересно. У тебя и у Безухова одни и те же ошибки. Кто у кого списывал? Признавайтесь!
   На перемене к Наташе подошел Вова Пушкарев, мальчик, пользовавшийся в классе репутацией очень умного и чрезвычайно много знающего человека. Обычно он не снисходил до такой мелочи, как Самсонова, да и вообще с девчонками не общался. Однако на этот раз нарушил собственные правила. Дело в том, что Пушкарев постоянно что-то собирал, или, как он выражался, коллекционировал. А коллекционировал он очень многое. Во-первых, марки. Это было основным увлечением. Но, кроме знаков почтовой оплаты, шустрый ребенок собирал значки, спичечные этикетки, форменные пуговицы, а вот теперь добрался и до монет. Их он начал собирать недавно, однако в его коллекции, кроме алюминиевой мелочи стран народной демократии, разных там Польш, Чехословакий и ГДР, имелся американский цент, английский пенс и шведская крона. Присутствовали и медяки царствования последнего императора, а кроме них, и почерневший дырявый полтинник с профилем Николая Второго. Но подлинной гордостью нумизматической коллекции Вовы Пушкарева являлся громадный медный екатерининский пятак.
   Монету, висевшую на шее Наташи, он видел только издали, но она чрезвычайно заинтересовала его.
   – Наташа, покажи, пожалуйста, – попросил он весьма вежливо.
   Девочка взглянула на чистенького упитанного блондинчика в аккуратном костюмчике. Вова давно нравился ей. Однако держался он гордо и отчужденно, на девочек вовсе не смотрел. Теперь же, когда Пушкарев сам подошел к ней, Наташа почувствовала на себе завистливые взгляды подружек, в первую очередь Светки-змеюки. Наташа немного подумала, потом полезла в портфель, достала монету и протянула ее Вове.
   – А мне так не дала! – заорал Славик и в сердцах выскочил из класса.
   – Дырявая, – недовольно произнес Вова, разглядывая монету.
   Наташа пожала плечами.
   – Можно я ее поизучаю, а в следующую перемену верну тебе?
   – Пожалуйста.
   – Робя! Жаба разбилась! – заорал вернувшийся Славик, с грохотом распахнув дверь класса.
   Жабой звали учительницу русского языка и литературы, которая только что вела урок в их пятом классе.
   – Как разбилась?! Что с ней случилось?! – заорали ребятишки.
   – С лестницы грохнулась! – продолжил Славик. – Башка вдребезги! Руки, ноги – навыворот!
   – Врешь!.. Не может быть!..
   – Идите сами и посмотрите.
   Ребята повалили из класса, наслаждаться редкостным зрелищем.
   А случилось вот что. Александра Яковлевна Эйбоженко, известная среди учеников как Жаба, направляясь в учительскую, поскользнулась, упала и, кубарем пролетев два лестничных пролета, распласталась в рекреационном зале второго этажа. Сбежались школьники, выскочили из учительской педагоги и в ужасе смотрели на недвижное тело коротконогой толстенькой хохлушки. Наконец, она еле слышно застонала.
   – «Скорую»… «Скорую» вызывайте!.. – завопили ее коллеги.
   – Что с вами случилось, Александра Яковлевна? – спросила директриса, наклонившись над страдалицей.
   – Меня толкнули, – еле слышно прошептала та.
   – Кто толкнул?
   – Не знаю… Сильно… Это… не ученик…
   – Тогда кто?
   – Не… знаю…
   «Как понимать это «не ученик»? – размышляла директриса. – Кто ее мог толкнуть, если ее, конечно, действительно толкнули? Посторонние в школе в данный момент как будто отсутствуют. Пролетела она действительно порядочно. Может быть, это сделал кто-нибудь из старшеклассников, но, опять же, для чего? Отомстить за «неуд»? Но в старших классах Эйбоженко не преподает. Хулиганство?..»
   Директриса пожала плечами и пошла на лестницу. Тут ей показалось, что причина падения учительницы обнаружена. Вторая ступенька сверху была немного повреждена. На ее краю имелся небольшой скол. Может, она тут запнулась да и сверзилась вниз. Поскольку Александра Яковлевна маленькая, но при этом имеет весьма солидные габариты, вот она и пролетела пролеты как мячик.
   Подъехала «Скорая помощь». Постанывающую учительницу не без труда погрузили на носилки, за ручки которых взялись четыре самых дюжих старшеклассника, и потащили ее к машине. При выходе из школы неопытные школьники опрокинули носилки, и несчастная вновь грохнулась на цементный пол… Это было ужасно!
 
   Получив во временное пользование монету, Вова Пушкарев немедленно принялся за ее изучение. Шел урок географии. Учительница монотонно талдычила о реках СССР, но Вова ее не слушал. Его целиком поглотила исследовательская страсть. Мальчик достал из папки небольшую лупу и с ее помощью принялся разглядывать металлический кругляш.
   Монета, скорее всего, была отчеканена из серебра. Хотя Вова и не очень разбирался в подобных вещах, он правильно определил металл, из которого она была изготовлена. Дальше размер. Монета, на глаз, примерно соответствовала размерам царского рубля. Дырка. Она не круглая, а скорее квадратная. Пробита весьма аккуратно. Заусениц не наблюдается. Может быть, дырка сделана уже в процессе чеканки? Теперь изображения на монете. На лицевой стороне, или аверсе, – пятиконечная звезда. Но она не выпуклая, а как бы врезана в поверхность металла. В центре звезды глаз. На монете имеется надпись латинскими буквами. На каком языке, Вова не понял. Однако он сообразил, что это не английский, который он немного знал, поскольку изучал его в школе, и, похоже, не немецкий… Тогда какой? Может быть, французский или испанский? Теперь обратная сторона – реверс. На ней крест. Но не простой, а, если можно так сказать, фигурный. Его тонкие перекладины немного расширяются от центра, причем концы перекладин раздвоены наподобие ласточкина хвоста. Вова видел такие кресты на старинных картинах. Они украшали груди вельмож среди прочих наград. Впрочем, у креста имелась еще одна особенность. В верхней и нижней его частях, наискосок друг от друга, хорошо различимы полумесяцы, рога которых направлены к перекладине креста, и шестиконечные звезды. Здесь тоже имелась непонятная надпись. Торец монеты, или, другими словами, гурт, был неровен. Да и сама она не идеально круглая, а словно вырублена зубилом из большого листа металла. Само же состояние монеты оставляло желать лучшего. Ее поверхность была усеяна мелкими царапинами, а с одного края имелась приличных размеров щербина, словно кто-то пытался надкусить ее край. Судя по всему, перед Вовой лежал талер. Причем очень древний. Начиная что-либо коллекционировать, пытливый ребенок старался подготовиться теоретически, поэтому читал соответствующую литературу. Он знал, что талеры начали чеканить с начала шестнадцатого века и первое время год выпуска на монетах не ставили. Теперь такая монета попала в его руки. Видимо, стоила она очень дорого. Наташка, конечно же, не знала ее истинной цены, и поэтому монету у нее можно выменять. В порыве любознательности мальчик решил перевести изображение монеты на бумагу. Для этого он вырвал из блокнота листик, положил под него монету, потом осторожно стал водить грифелем карандаша по его верхней поверхности. Постепенно на бумаге стали проявляться контуры монеты, пятиконечная звезда и надписи по бокам. Точно так же Вова перевел на листок и реверс монеты. Некоторое время он любовался на свою работу, потом засунул листок с изображением монеты в лежавший на парте учебник географии и вновь стал вертеть в пальцах интересную штуковину.
   – Ничего штучка, – сообщил на перемене Вова, возвращая монету девочке.
   Она польщенно улыбнулась.
   – Может, сменяем? – продолжил Вова.
   – Нет, – категорически отвергла предложение мальчика Наташа.
   – Ты же еще не знаешь, на что.
   – Да хоть на что. Она мне нравится. Носить буду на шнурке.
   – В школе не поносишь. Не разрешат.
   – На улице тогда. Скоро лето, каникулы…
   – Отберут, – веско произнес Вова.
   – Не отберут.
   – Вот увидишь. И потом, что это за мода на шее монеты носить? Жаба правильно сказала: ты же не собака.
   – При чем тут собака. Монета красивая…
   – Не спорю, красивая. Но ты же не знаешь, что я за нее предложу.
   – Ну что?
   – А что ты хочешь?
   – Куклу!
   – Какую куклу?
   – Чтобы у нее глаза закрывались.
   – Ты разве маленькая? Куклу тебе… Нужно смотреть на жизнь более прагматично.
   – Чего-чего?
   – Прагматично… Практически, другими словами. Не мечтать о всякой чепухе, наподобие дурацкой куклы, а стремиться к чему-то необходимому в жизни. Нужному!
   – А собаку можно?
   – Какую собаку?
   – Щенка немецкой овчарки.
   – С ума сошла! А родители тебе разрешат держать собаку?
   – Не знаю. Наверное, нет.
   – Вот видишь. И потом, щенок очень дорогой, а монета твоя дырявая.
   – Пускай дырявая. Ведь тебе она нужна.
   – Мало ли… Все имеет свою цену. Щенок, надо думать, рублей двадцать стоит. И тебя вместе с ним из дома выгонят.
   – Не выгонят!
   – Ты сначала узнай: выгонят или не выгонят.
   – Ну хорошо. Не нужно собаку. А что же ты предложишь?
   – Давай так. Приходи завтра в школу пораньше. Сядем в классе и, пока никого нет, поменяемся.
   На том они и порешили.
   Весь вечер Наташа вертела монету перед глазами. Она разглядывала ее, нюхала и даже облизывала. Монета ничем не пахла, а на вкус еле заметно отдавала кислотой. Дошло до того, что Наташа закрылась в ванной, разделась догола и нацепила цацку. Ничего не произошло. Едва наметившиеся грудки больше почему-то не стали. В конце концов монета ей надоела.
   «Что, интересно, Пушкарев за нее предложит? – размышляла девочка. – Дрянь какую-нибудь, наверное… Вот если бы…» В том, что Наташа подразумевала под «если бы», она и себе самой признаться стеснялась.
   На следующее утро она пришла в школу очень рано. По коридорам с сонными лицами болтались редкие ученики. Наташа осторожно, словно собиралась сделать что-то неприличное, прокралась в класс, села на последнюю парту и стала ждать.
   Прошло совсем немного времени, дверь скрипнула, и на пороге возник Пушкарев. Увидев ждущую Наташу, он подбежал к парте, уселся рядом, повернув к ней раскрасневшееся лицо (похоже, он бежал), и спросил:
   – Принесла?
   – Само собой, – отозвалась девочка и достала из портфеля заветный кругляш.
   Вова снова осмотрел монету, точно с ней за ночь могло что-то случиться.
   – Норма, – веско произнес он. – Порядок.
   – И что же ты дашь? – поинтересовалась Наташа.
   – А вот что! – И он достал из папки небольшую, ярко раскрашенную картонную коробочку, на которой крупными буквами было написано «Fruit Gum».
   – Это что же такое? – удивленно спросила Наташа.
   – Американская жевательная резинка, – таинственным голосом сообщил Вова.
   – Для чего она?
   – Жевать. На вкус – как конфета. Только жевать можно долго.
   – Полчаса?
   – Ха! Полчаса, – засмеялся мальчик. – А целый день не хочешь?! А то и больше. И два дня можно, и три…
   – Конфеты в магазине продаются, – с фальшивым равнодушием сказала Наташа.
   – В магазине! Какие там конфеты?! Подушечки или драже лимонное.
   – Леденцы еще…
   – От леденцов зубы болят. А это американская жевательная резинка! Американская! Понимаешь?!
   – Дай попробовать!
   – Ну ты даешь! Попробовать! Это же невероятная редкость. Другой такой пачки, надо думать, в нашем городе и нету.
   – А ты где взял?
   – Маме в Москве один дипломат подарил. Из самой Америки привез. А она мне – на день рождения. Но я только одну пластинку сжевал.
   – А всего их сколько?
   – Пять.
   – Ну хоть достань посмотреть.
   Пушкарев извлек из пачки пластинку, завернутую в серебряную фольгу, и поднес к носу Наташи. Пахнуло чем-то сладко-фруктовым.
   – Ну как? – спросил мальчик.
   И Наташа решилась.
   – Хорошо, давай меняться, – сказала она, подумала и добавила: – Только этого мало.
   – Чего же ты еще хочешь? – изумился Пушкарев.
   – Не бойся. Это не вещь.
   – А что же?
   Девочка покраснела.
   – Ну же…
   – Ты должен… э-э…
   – Да говори наконец!
   – Поцеловать меня.
   – Ты чего, дура?!
   – Сам дурак!
   – Ничего себе! – на этот раз покраснел и мальчик.
   – Ты же сказку Андерсена читал, – сказала Наташа. – Про свинопаса.
   – Ну читал…
   – Там принцесса тоже…
   – …Свинопаса целовала? Так это сам свинопас ей предложил… Как плату за горшочек, что ли.
   – Ну так и ты предложи мне.
   Пушкарев еще ни разу не целовался с девчонками. Он искоса взглянул на Самсонову. Только теперь Вова заметил, что Наташа – весьма привлекательная девочка. Русые волосы обрамляют круглое лицо, с которого светят большие серые глазки. Имеется также вздернутый нос и яркие, словно нарисованные на лице у куклы, пухлые губки.