Страница:
– Половину, – сказал Макота. – А чего? Скоко и с остальных.
Ефраим качнул головой:
– Четверть.
– Половину. Почему я тебе скидку делать буду?
– Четверть. Спалишь ферму – вообще ничего не получишь.
– Та не важно оно мне. С Бориской все одно покончу, не буду сговариваться. Не люблю я его, он гордец. Я, слышь, и так имею с других фермеров больше, чем могу потратить.
– Много не бывает никогда, – возразил Ефраим. – Хорошо, треть. И тогда завтра я не стану помогать Джай-Кану.
Атаман чуток поразмыслил, широко улыбнулся и, шагнув к фермеру, протянул руку:
– Лады, треть твово урожая каждый сезон.
Ефраим посмотрел на ладонь Макоты. Лицо его окаменело. Атаман руку не убирал, глаза поблескивали зло, безжалостно. Фермер скрипнул зубами и пожал мягкие пальцы врага.
Теперь спасти Бориса Джай-Кана могло только чудо. Но в эти жестокие времена чудеса перестали случаться на Земле.
Макота устроил свои апартаменты на третьем этаже. Зрительные залы бывшего мультиплекса и бар на втором отвел под склады, первый этаж отдал своим людям.
Завернутый в простыню атаман, посасывая погасшую трубку с выжженной на чашечке буквой «М», разглядывал через большое окно спальни задний двор, где стояли машины клана. Снизу доносились грохот, звон и крики. Обычно Макота поддерживал дисциплину, но после разорения фермы Джай-Кана хлопцы имели право расслабиться. В конце концов, эта ферма защищалась дольше всех.
Ему и самому не помешало бы выпить. Повернувшись, атаман окинул взглядом широкую кровать, где в ворохе смятых простыней лежали две девицы, недавно привезенные из Харькова. Одна рыжая, вторая блондинка. Как же их звать? Вроде Чеченя говорил имена… Макота не помнил. Он шагнул к кровати и, щелкнув пальцами, велел:
– Вон.
Блондинка спала, а рыжая приподняла голову и посмотрела на хозяина пьяными глазами. Возле кровати стоял столик, на нем – полупустой графин с вином, тарелка с остатками закусок, два бокала. Осколки третьего лежали у ножки кровати.
– Вот коровы! – Атаман был рачителен и трепетно относился к дорогим вещам. – Слышь, это ж, как его… хрусталь!
Проснувшаяся блондинка томно изогнулась на подушках. Рыжая, улегшись поперек кровати, подперла кулаками подбородок.
– Ну разбили, – сонно протянула она.
Макота схватил ее за волосы. Шлюха взвизгнула, длинные ногти царапнули атамана по лицу.
– Ты чё делаешь?! – Разъярившись, он ткнул рыжую кулаком в лицо, а блондинку пнул так, что она слетела на пол.
Рыжая, похоже, была совсем дурой – до сих пор не поняла, куда попала и кто перед ней. Она что-то вякнула, и атаману пришлось еще пару раз стукнуть ее, чтобы заткнулась.
– Осколки подобрать! – велел он. – И вон отсюда! Быстро, ну!
Блондинка схватила с кровати ночную рубашку, натянула поскорее и, ползая на четвереньках, собрала все, что осталось от бокала. Рыжая кое-как выпрямилась, по щекам ее текли слезы.
– Ну ты, бесстыжая! – рявкнул Макота. – Валите отседова обе!
Когда девицы убрались, он оделся, повесил на ремень пистолет с ножом, нацепил соломенную шляпу с широкими полями и вышел в коридор. Но тут же вернулся, чтобы накинуть на плечи свою любимую куртку из крепкой черной кожи, с рыжими вставками на плечах, без которой редко показывался на людях.
– А потом он наружу выскочил и давай по мне палить…
– Ну а ты чего ж по ему не палил?
Чеченя облизнулся и глянул по сторонам, будто ожидая услышать подсказку. В бутылке оставалось на глоток, не больше.
– Шакаленок из-под махины своей выстрелил. Из-под этого…
– Из-под «Панча», – напомнил Макота.
– Ага. На землю упал и вперед. Револьвер у него. По ногам мне! Сапоги испоганил, плесень!
Атаман перевел взгляд на щегольские сапоги порученца. В голенищах зияли внушительные дыры.
– Как же ты ходишь?.. А-а, у тебя там волчьи пластины вшиты, – вспомнил он и похлопал себя по плечам.
– Вшиты, – сумрачно подтвердил Чеченя. Опустошив бутылку, он вытер губы ладонью. – Ну, я тогда ходу оттуда…
– Ходу, да? От фермерского-то шакаленка малолетнего? Ты, цвет и опора, гроза и надёжа?
– Хозяин! – взмолился Чеченя. – Я ж те говорю: там еще летун был с автоматом! Автомат, понимашь? Подняться не давал, патронов не жалел! А сверху, с башни «Панча» этого, из ружжа палили. То, наверно, девка была с леталки. Шакала и Гримбу положили. Пришлось тикать. Но старуху-то со стариком мы кончили, как ты и велел. А на летунов случайно наткнулись, грех было мимо проскочить, но тут шакаленок этот… Ну неожиданно он появился! Кто ж знал, что он такой прыткий?! – едва не прокричал порученец и сник под насмешливым взглядом хозяина.
Внизу шумела бравая армия атамана Макоты. Качаясь, с креном вперед, по лестнице поднялся лысый крепыш Морз, одетый лишь в закатанные до колен штаны.
– Чеченчик! – прохрипел он. – Ну ты чего тут? Давай к нам, мы… – И бессмысленно улыбаясь, попытался облапить Чеченю.
– Куда прешь, гнида?! – заорал порученец и треснул кулаком по лыбящейся роже. Зрачки Морза окончательно разъехались в разные стороны. Чеченя расквасил ему нос, врезал по почкам, а потом прицельным ударом в подбородок сбил с ног. Бандит упал на спину. Будто размышляя о чем-то важном, полежал немного, уставившись в потолок, перевернулся и пополз обратно к лестнице.
– И то правда, чего мы тут? – спросил атаман. – Народ внизу, веселятся все, а мы здесь…
Макота с порученцем, обогнав Морза, спустились на первый этаж. Чеченя хотел было под шумок улизнуть, но не тут-то было – главарь ухватил его за раненое плечо и притянул к себе.
– Вот смотри, Чеченя… – Он принялся загибать пальцы. – Микстуры, настойки эти все Знахаркины вы из хижины не забрали?
– Так загорелось оно быстро…
– Не забрали. Летунов не завалили?
– Да ведь про летунов и речи не было, мы на них случайно…
– Не завалили. Ишь, случайно – да это ж какой случа́й! Чтоб ихняя леталка рядом опустилась! Ее б захватить и в Харьков не по земле, а по небу летать, а? Какой случа́й! А вы отпустили летунов! Далее. С шакаленком фермерским не сладили? Не. Это ж ваще уже в башку не ложится, Чеченя! Он на грузовике, а мне этот грузовик давно нравится. А теперь где его искать? Увидал, что с фермой стало, – и умелся куда подальше, ищи его теперь по всей Пустоши. Так что мне с тобой делать, Чеченя? Как наказать?
На первом этаже было жарко, вокруг костра в центре зала плясали пьяные бандиты. В отблесках пламени глаза Макоты стали красными.
– Хозяин, ты чего? Ты погоди! – залебезил порученец. – Да что тебе с той леталки? Мы б не смогли ею править, мы не умеем! И ваще это ж для летунов только. Ты ж знаешь, они за своих мстят! Они б из Крепости своей прислали другие леталки, нас бы всех вчистую… Если б тех двоих завалили, леталку все одно сжечь пришлось бы, нельзя ее…
– Сжечь, говоришь? А давай я тебя убью, – предложил атаман и потянул из кобуры пистолет, на деревянной рукояти которого темнела выжженная буква «М». – Зачем мне такой помощник? Леталка – ладно, но ты хотя бы автомат ихний мог привезти. И шакаленка упустил! И грузовик! Это как называется, а? Еще и грузовик!
– Да ведь тихонько он подъехал, неслышно…
– Тихонько?!! – вконец разъярился атаман. – Такая дура броневая – и тихонько?! Всё, щас я тебя застрелю к ползуновской матери… – Он вытащил пистолет.
Чеченя вскинул руки, прикрыв голову, – все знали, что главарь клана любит стрелять промеж глаз. Макота прицелился и уже готов был отправить помощника к праотцам, но Чеченя вдруг, отняв от лица ладони, сказал:
– Э-э… а вот же опять этот звук…
– Чего? – спросил Макота, не опуская пистолета.
– Да вот же! – вскричал Чеченя. – Звук! Это он… он сюда едет, грузовик твой. Тихонько!!!
С грохотом фасадная стена обвалилась. Атаман развернулся и выстрелил в кабину «Панча», протаранившего Дворец.
Ошеломленные бандиты застыли с бутылками и кружками в руках, но Турана они мало интересовали. Впереди горел костер, на полу громоздились сваленные стеллажи. В отблесках пламени он увидел Чеченю и Макоту в широкополой соломенной шляпе, стоящих у квадратной колонны.
Туран понимал, что одиночке не по силам уничтожить всю банду, целью был только атаман. Он распахнул дверцу и вывалился наружу.
Макота открыл огонь. Две пули угодили в металл, третья – в стекло на дверце. Менее крепкое, чем лобовое, оно брызнуло осколками. Присевший на подножке Туран подался вбок и вдавил спусковой крючок. Его пуля пролетела между атаманом и Чеченей. Помощник упал ничком, а Макота, придерживая шляпу, бросился за колонну.
Бандиты закричали, несколько человек побежали к грузовику. Прячась за дверцей, Туран сорвал с перевязи гранату. К деревянной рукояти крепился цилиндр, состоящий из схваченных сваркой кусков металла. Туран рванул чеку, воспламенитель клацнул, от искры загорелся короткий фитилек. Швырнув гранату над дверцей, он схватил вторую, потом третью…
Он метнул их с разной силой, но все – в сторону Макоты и Чечени, и когда третья еще только летела, первая уже взорвалась.
В гранатах Назара мало взрывчатки – комочек с яйцо куропатки, но и этого достаточно, чтобы расшвырять осколки корпуса на десятки шагов вокруг. Еще внутри баллон с горючей маслянистой жидкостью. К тому же механик начинял свои поделки гнутыми гвоздями и железными шариками.
Крики боли почти заглушили второй и третий взрывы.
Спрыгнув с подножки, Туран растянулся на полу возле колеса. Грохнул выстрел, и Макота отпрянул за колонну. Туран поднял голову, сжимая револьвер обеими руками. Ствол двигался из стороны в сторону, выискивая цель. Атаман исчез из виду, как и Чеченя, зато к «Панчу» бежали двое бойцов – и оба в огне. На одном пылала куртка, второй, с двуствольным обрезом, голый по пояс, орал от боли и хлопал себя по ребрам, пытаясь потушить пламя. Масло прилипло к коже, и бандит добился лишь того, что загорелась еще и рука.
Туран прицелился. Человек с обрезом упал на колени, не прекращая орать, выстрелил из обоих стволов и попал в кабину «Панча». Туран нажал на спуск, а когда стрелявший повалился на спину, вскочил и бросился за ближайшую колонну.
Бандит в горящей куртке, добежав до грузовика, ударился о радиатор и упал. От одежды сыпанули искры, он покатился по полу.
Туран выглянул из-за колонны, пытаясь найти Макоту. Если уйдет, разыскать его во Дворце будет сложно, все надо решить здесь и сейчас.
В зале царил хаос. Метались горящие люди, которых зацепили брызги смеси из гранат, натыкались на колонны и друг на друга. Кричали раненые, кто-то попал в костер и не смог подняться – дергался там, разбрасывая угли. Вдоль стены, глухо воя, полз молодой бандит, спина его превратилась в сплошной ожог. Привезенные из Харькова девицы, блондинка и рыжая, обнявшись, скулили в углу.
Но некоторые уже пришли в себя, и в Турана выстрелили, как только он высунулся.
Прижавшись спиной к бетону, сын фермера перезарядил револьвер. Сквозь крики послышался голос Чечени – порученец приказывал бандитам обойти колонну, за которой засел враг. Из глубины зала донеслось:
– Он там один! Один, говорю, валите сволочь!
Не дожидаясь, пока его зажмут в клещи, Туран достал из кобуры пистолет, глубоко вдохнул и метнулся к груде стеллажей неподалеку, стреляя на ходу.
Ему ни разу не доводилось вести огонь с двух рук да еще и по движущимся целям – он выпустил шесть или семь пуль, но попал только дважды. Зато в него не попал никто, лишь одна пуля взвизгнула над самым ухом, а вторая чиркнула по плечу, надорвав рубаху.
Тела вокруг костра, перевернутые стеллажи, заляпанный кровью пол… Возле лестницы на другой стороне зала лежал на боку длинный стол. Голова в соломенной шляпе показалась над ним лишь на миг, но Туран заметил.
Те, кого не зацепило осколками и горючей смесью, попрятались за колоннами. Чеченя опять выкрикнул приказ, несколько человек выскочили из укрытий в тот момент, когда Туран достиг стеллажей. Он выстрелил наугад и прыгнул за баррикаду.
Там, обхватив себя за плечи, сидела женщина. Татуировка на лице, короткое платье… девка из Харькова. Глядя на Турана безумным взглядом, она отшатнулась, когда он оказался рядом.
– Не шевелись! – велел он.
Женщина часто закивала. Туран выглянул из-за баррикады – бандиты приближались. В револьвере оставался один патрон, в пистолете два. Сунув оружие в кобуры, Туран сорвал с перевязи гранату, перебросил через баррикаду, сразу за ней – вторую, немного левее, и потом третью, последнюю, – правее. От взрывов задрожал пол, баррикада просела. Туран достал пистолет, выхватил револьвер и поднялся из-за укрытия.
Но выстрелить не успел, потому что прямо на него через груду обломков прыгнул человек, единственный, кому удалось добраться до стеллажей. Бандит опрокинул Турана на спину, ремень четырехствольного ружья соскользнул с плеча, приклад уперся в лопатку. Противник занес кинжал, Туран задергался, пытаясь сбросить его с себя. Это спасло ему жизнь – кинжал опустился возле уха, высек искру из пола. Перехватив жилистое запястье и вытащив нож, Туран резанул бандита по лицу, вспорол щеку и сразу ударил еще раз – клинок мягко вошел под подбородок.
Противник упал на бок, держась за горло. Рукоять ножа торчала между пальцами. Женщина завизжала.
На другом конце зала Макота, вскочив из-за стола, побежал к лестнице. Туран поднял ружье Назара. Выпрямился, нащупал все четыре спусковых крючка и поймал в прицел спину атамана.
Рядом громыхнул выстрел, пуля ударила в правый бок, жаркой волной накатила боль. Он отступил на шаг, но ружье не опустил.
Макота достиг лестницы. Краем глаза уловив движение неподалеку, Туран рывком повернул ружье к Чечене, появившемуся из-за колонны с обрезом в руках. Выстрелил из одного ствола и сразу направил оружие на атамана, который взбегал по ступеням.
Палец дернул спусковые крючки.
Пули попали в спину. Макота упал, вскочил и помчался дальше. Туран вскрикнул. Атаман перепрыгнул через несколько ступеней и пропал из виду.
Руки выпустили бесполезное ружье. Пистолет и револьвер валялись у стеллажей. Надо догнать Макоту. Теперь придется подниматься за ним на верхние этажи, искать по всему Дворцу… Мысли путались, звуки стали глухими, далекими. Туран неловко повернулся, прижав ладонь к ране на правом боку, побрел к револьверу, который лежал ближе. Услышав шаги, кинул взгляд через плечо – раненый Чеченя ковылял следом. Порученца шатало, по стянутому повязкой плечу текла кровь. В руках у Чечени был обрез, но почему-то бандит не стрелял, может, кончились патроны.
Туран добрался до револьвера. Хотел наклониться, чтобы поднять, но понял – упадет. Присел на корточки. Блеклые пятна ползли перед глазами, в ушах шумело.
Пальцы нащупали оружие, но рукоять выскользнула. Атаман жив! Это несправедливо… Но Борис Джай-Кан, покойный отец, говорил, что теперь уже справедливости не осталось в мире. Шаги рядом. Голос Чечени. Туран крепче ухватил револьвер, приподнял – оружие казалось очень тяжелым – и попытался развернуться на полусогнутых ногах. Он не убил Макоту! И теперь уже не убьет, все кончено, он проиграл.
Чеченя встал над ним.
Руку с револьвером тянуло вниз. Надо поднять повыше, упереть ствол в живот бандита и…
Порученец ударил его обрезом по темени, и Туран Джай упал.
Часть вторая
Глава 5
Ефраим качнул головой:
– Четверть.
– Половину. Почему я тебе скидку делать буду?
– Четверть. Спалишь ферму – вообще ничего не получишь.
– Та не важно оно мне. С Бориской все одно покончу, не буду сговариваться. Не люблю я его, он гордец. Я, слышь, и так имею с других фермеров больше, чем могу потратить.
– Много не бывает никогда, – возразил Ефраим. – Хорошо, треть. И тогда завтра я не стану помогать Джай-Кану.
Атаман чуток поразмыслил, широко улыбнулся и, шагнув к фермеру, протянул руку:
– Лады, треть твово урожая каждый сезон.
Ефраим посмотрел на ладонь Макоты. Лицо его окаменело. Атаман руку не убирал, глаза поблескивали зло, безжалостно. Фермер скрипнул зубами и пожал мягкие пальцы врага.
Теперь спасти Бориса Джай-Кана могло только чудо. Но в эти жестокие времена чудеса перестали случаться на Земле.
* * *
Пьяное веселье на первом этаже Дворца каждую минуту могло превратиться в стрельбу с поножовщиной. Разобрав старые стеллажи на доски, бандиты разожгли костер прямо посреди зала. Люди атамана вопили во все горло; хохоча и ругаясь, плясали пьяные шлюхи. Сквозь шум иногда доносились крики женщин, которых притащили с фермы Бориса Джай-Кана.Макота устроил свои апартаменты на третьем этаже. Зрительные залы бывшего мультиплекса и бар на втором отвел под склады, первый этаж отдал своим людям.
Завернутый в простыню атаман, посасывая погасшую трубку с выжженной на чашечке буквой «М», разглядывал через большое окно спальни задний двор, где стояли машины клана. Снизу доносились грохот, звон и крики. Обычно Макота поддерживал дисциплину, но после разорения фермы Джай-Кана хлопцы имели право расслабиться. В конце концов, эта ферма защищалась дольше всех.
Ему и самому не помешало бы выпить. Повернувшись, атаман окинул взглядом широкую кровать, где в ворохе смятых простыней лежали две девицы, недавно привезенные из Харькова. Одна рыжая, вторая блондинка. Как же их звать? Вроде Чеченя говорил имена… Макота не помнил. Он шагнул к кровати и, щелкнув пальцами, велел:
– Вон.
Блондинка спала, а рыжая приподняла голову и посмотрела на хозяина пьяными глазами. Возле кровати стоял столик, на нем – полупустой графин с вином, тарелка с остатками закусок, два бокала. Осколки третьего лежали у ножки кровати.
– Вот коровы! – Атаман был рачителен и трепетно относился к дорогим вещам. – Слышь, это ж, как его… хрусталь!
Проснувшаяся блондинка томно изогнулась на подушках. Рыжая, улегшись поперек кровати, подперла кулаками подбородок.
– Ну разбили, – сонно протянула она.
Макота схватил ее за волосы. Шлюха взвизгнула, длинные ногти царапнули атамана по лицу.
– Ты чё делаешь?! – Разъярившись, он ткнул рыжую кулаком в лицо, а блондинку пнул так, что она слетела на пол.
Рыжая, похоже, была совсем дурой – до сих пор не поняла, куда попала и кто перед ней. Она что-то вякнула, и атаману пришлось еще пару раз стукнуть ее, чтобы заткнулась.
– Осколки подобрать! – велел он. – И вон отсюда! Быстро, ну!
Блондинка схватила с кровати ночную рубашку, натянула поскорее и, ползая на четвереньках, собрала все, что осталось от бокала. Рыжая кое-как выпрямилась, по щекам ее текли слезы.
– Ну ты, бесстыжая! – рявкнул Макота. – Валите отседова обе!
Когда девицы убрались, он оделся, повесил на ремень пистолет с ножом, нацепил соломенную шляпу с широкими полями и вышел в коридор. Но тут же вернулся, чтобы накинуть на плечи свою любимую куртку из крепкой черной кожи, с рыжими вставками на плечах, без которой редко показывался на людях.
* * *
Стоя у дверей своих апартаментов, атаман глядел на Чеченю. Тот морщился, трогал стянутое повязкой плечо и часто прикладывался к бутылке.– А потом он наружу выскочил и давай по мне палить…
– Ну а ты чего ж по ему не палил?
Чеченя облизнулся и глянул по сторонам, будто ожидая услышать подсказку. В бутылке оставалось на глоток, не больше.
– Шакаленок из-под махины своей выстрелил. Из-под этого…
– Из-под «Панча», – напомнил Макота.
– Ага. На землю упал и вперед. Револьвер у него. По ногам мне! Сапоги испоганил, плесень!
Атаман перевел взгляд на щегольские сапоги порученца. В голенищах зияли внушительные дыры.
– Как же ты ходишь?.. А-а, у тебя там волчьи пластины вшиты, – вспомнил он и похлопал себя по плечам.
– Вшиты, – сумрачно подтвердил Чеченя. Опустошив бутылку, он вытер губы ладонью. – Ну, я тогда ходу оттуда…
– Ходу, да? От фермерского-то шакаленка малолетнего? Ты, цвет и опора, гроза и надёжа?
– Хозяин! – взмолился Чеченя. – Я ж те говорю: там еще летун был с автоматом! Автомат, понимашь? Подняться не давал, патронов не жалел! А сверху, с башни «Панча» этого, из ружжа палили. То, наверно, девка была с леталки. Шакала и Гримбу положили. Пришлось тикать. Но старуху-то со стариком мы кончили, как ты и велел. А на летунов случайно наткнулись, грех было мимо проскочить, но тут шакаленок этот… Ну неожиданно он появился! Кто ж знал, что он такой прыткий?! – едва не прокричал порученец и сник под насмешливым взглядом хозяина.
Внизу шумела бравая армия атамана Макоты. Качаясь, с креном вперед, по лестнице поднялся лысый крепыш Морз, одетый лишь в закатанные до колен штаны.
– Чеченчик! – прохрипел он. – Ну ты чего тут? Давай к нам, мы… – И бессмысленно улыбаясь, попытался облапить Чеченю.
– Куда прешь, гнида?! – заорал порученец и треснул кулаком по лыбящейся роже. Зрачки Морза окончательно разъехались в разные стороны. Чеченя расквасил ему нос, врезал по почкам, а потом прицельным ударом в подбородок сбил с ног. Бандит упал на спину. Будто размышляя о чем-то важном, полежал немного, уставившись в потолок, перевернулся и пополз обратно к лестнице.
– И то правда, чего мы тут? – спросил атаман. – Народ внизу, веселятся все, а мы здесь…
Макота с порученцем, обогнав Морза, спустились на первый этаж. Чеченя хотел было под шумок улизнуть, но не тут-то было – главарь ухватил его за раненое плечо и притянул к себе.
– Вот смотри, Чеченя… – Он принялся загибать пальцы. – Микстуры, настойки эти все Знахаркины вы из хижины не забрали?
– Так загорелось оно быстро…
– Не забрали. Летунов не завалили?
– Да ведь про летунов и речи не было, мы на них случайно…
– Не завалили. Ишь, случайно – да это ж какой случа́й! Чтоб ихняя леталка рядом опустилась! Ее б захватить и в Харьков не по земле, а по небу летать, а? Какой случа́й! А вы отпустили летунов! Далее. С шакаленком фермерским не сладили? Не. Это ж ваще уже в башку не ложится, Чеченя! Он на грузовике, а мне этот грузовик давно нравится. А теперь где его искать? Увидал, что с фермой стало, – и умелся куда подальше, ищи его теперь по всей Пустоши. Так что мне с тобой делать, Чеченя? Как наказать?
На первом этаже было жарко, вокруг костра в центре зала плясали пьяные бандиты. В отблесках пламени глаза Макоты стали красными.
– Хозяин, ты чего? Ты погоди! – залебезил порученец. – Да что тебе с той леталки? Мы б не смогли ею править, мы не умеем! И ваще это ж для летунов только. Ты ж знаешь, они за своих мстят! Они б из Крепости своей прислали другие леталки, нас бы всех вчистую… Если б тех двоих завалили, леталку все одно сжечь пришлось бы, нельзя ее…
– Сжечь, говоришь? А давай я тебя убью, – предложил атаман и потянул из кобуры пистолет, на деревянной рукояти которого темнела выжженная буква «М». – Зачем мне такой помощник? Леталка – ладно, но ты хотя бы автомат ихний мог привезти. И шакаленка упустил! И грузовик! Это как называется, а? Еще и грузовик!
– Да ведь тихонько он подъехал, неслышно…
– Тихонько?!! – вконец разъярился атаман. – Такая дура броневая – и тихонько?! Всё, щас я тебя застрелю к ползуновской матери… – Он вытащил пистолет.
Чеченя вскинул руки, прикрыв голову, – все знали, что главарь клана любит стрелять промеж глаз. Макота прицелился и уже готов был отправить помощника к праотцам, но Чеченя вдруг, отняв от лица ладони, сказал:
– Э-э… а вот же опять этот звук…
– Чего? – спросил Макота, не опуская пистолета.
– Да вот же! – вскричал Чеченя. – Звук! Это он… он сюда едет, грузовик твой. Тихонько!!!
С грохотом фасадная стена обвалилась. Атаман развернулся и выстрелил в кабину «Панча», протаранившего Дворец.
* * *
«Панч» до половины въехал в здание. Туран вжался в сиденье и ногами уперся в панель под рулевым колесом. От удара его бросило грудью на руль, в глазах потемнело. Втянув ноздрями воздух, он мотнул головой и осмотрелся. Пуля Макоты попала почти в то же место, куда выстрелил Старик, стекло побелело от трещин, из него вывалились узкие осколки.Ошеломленные бандиты застыли с бутылками и кружками в руках, но Турана они мало интересовали. Впереди горел костер, на полу громоздились сваленные стеллажи. В отблесках пламени он увидел Чеченю и Макоту в широкополой соломенной шляпе, стоящих у квадратной колонны.
Туран понимал, что одиночке не по силам уничтожить всю банду, целью был только атаман. Он распахнул дверцу и вывалился наружу.
Макота открыл огонь. Две пули угодили в металл, третья – в стекло на дверце. Менее крепкое, чем лобовое, оно брызнуло осколками. Присевший на подножке Туран подался вбок и вдавил спусковой крючок. Его пуля пролетела между атаманом и Чеченей. Помощник упал ничком, а Макота, придерживая шляпу, бросился за колонну.
Бандиты закричали, несколько человек побежали к грузовику. Прячась за дверцей, Туран сорвал с перевязи гранату. К деревянной рукояти крепился цилиндр, состоящий из схваченных сваркой кусков металла. Туран рванул чеку, воспламенитель клацнул, от искры загорелся короткий фитилек. Швырнув гранату над дверцей, он схватил вторую, потом третью…
Он метнул их с разной силой, но все – в сторону Макоты и Чечени, и когда третья еще только летела, первая уже взорвалась.
В гранатах Назара мало взрывчатки – комочек с яйцо куропатки, но и этого достаточно, чтобы расшвырять осколки корпуса на десятки шагов вокруг. Еще внутри баллон с горючей маслянистой жидкостью. К тому же механик начинял свои поделки гнутыми гвоздями и железными шариками.
Крики боли почти заглушили второй и третий взрывы.
Спрыгнув с подножки, Туран растянулся на полу возле колеса. Грохнул выстрел, и Макота отпрянул за колонну. Туран поднял голову, сжимая револьвер обеими руками. Ствол двигался из стороны в сторону, выискивая цель. Атаман исчез из виду, как и Чеченя, зато к «Панчу» бежали двое бойцов – и оба в огне. На одном пылала куртка, второй, с двуствольным обрезом, голый по пояс, орал от боли и хлопал себя по ребрам, пытаясь потушить пламя. Масло прилипло к коже, и бандит добился лишь того, что загорелась еще и рука.
Туран прицелился. Человек с обрезом упал на колени, не прекращая орать, выстрелил из обоих стволов и попал в кабину «Панча». Туран нажал на спуск, а когда стрелявший повалился на спину, вскочил и бросился за ближайшую колонну.
Бандит в горящей куртке, добежав до грузовика, ударился о радиатор и упал. От одежды сыпанули искры, он покатился по полу.
Туран выглянул из-за колонны, пытаясь найти Макоту. Если уйдет, разыскать его во Дворце будет сложно, все надо решить здесь и сейчас.
В зале царил хаос. Метались горящие люди, которых зацепили брызги смеси из гранат, натыкались на колонны и друг на друга. Кричали раненые, кто-то попал в костер и не смог подняться – дергался там, разбрасывая угли. Вдоль стены, глухо воя, полз молодой бандит, спина его превратилась в сплошной ожог. Привезенные из Харькова девицы, блондинка и рыжая, обнявшись, скулили в углу.
Но некоторые уже пришли в себя, и в Турана выстрелили, как только он высунулся.
Прижавшись спиной к бетону, сын фермера перезарядил револьвер. Сквозь крики послышался голос Чечени – порученец приказывал бандитам обойти колонну, за которой засел враг. Из глубины зала донеслось:
– Он там один! Один, говорю, валите сволочь!
Не дожидаясь, пока его зажмут в клещи, Туран достал из кобуры пистолет, глубоко вдохнул и метнулся к груде стеллажей неподалеку, стреляя на ходу.
Ему ни разу не доводилось вести огонь с двух рук да еще и по движущимся целям – он выпустил шесть или семь пуль, но попал только дважды. Зато в него не попал никто, лишь одна пуля взвизгнула над самым ухом, а вторая чиркнула по плечу, надорвав рубаху.
Тела вокруг костра, перевернутые стеллажи, заляпанный кровью пол… Возле лестницы на другой стороне зала лежал на боку длинный стол. Голова в соломенной шляпе показалась над ним лишь на миг, но Туран заметил.
Те, кого не зацепило осколками и горючей смесью, попрятались за колоннами. Чеченя опять выкрикнул приказ, несколько человек выскочили из укрытий в тот момент, когда Туран достиг стеллажей. Он выстрелил наугад и прыгнул за баррикаду.
Там, обхватив себя за плечи, сидела женщина. Татуировка на лице, короткое платье… девка из Харькова. Глядя на Турана безумным взглядом, она отшатнулась, когда он оказался рядом.
– Не шевелись! – велел он.
Женщина часто закивала. Туран выглянул из-за баррикады – бандиты приближались. В револьвере оставался один патрон, в пистолете два. Сунув оружие в кобуры, Туран сорвал с перевязи гранату, перебросил через баррикаду, сразу за ней – вторую, немного левее, и потом третью, последнюю, – правее. От взрывов задрожал пол, баррикада просела. Туран достал пистолет, выхватил револьвер и поднялся из-за укрытия.
Но выстрелить не успел, потому что прямо на него через груду обломков прыгнул человек, единственный, кому удалось добраться до стеллажей. Бандит опрокинул Турана на спину, ремень четырехствольного ружья соскользнул с плеча, приклад уперся в лопатку. Противник занес кинжал, Туран задергался, пытаясь сбросить его с себя. Это спасло ему жизнь – кинжал опустился возле уха, высек искру из пола. Перехватив жилистое запястье и вытащив нож, Туран резанул бандита по лицу, вспорол щеку и сразу ударил еще раз – клинок мягко вошел под подбородок.
Противник упал на бок, держась за горло. Рукоять ножа торчала между пальцами. Женщина завизжала.
На другом конце зала Макота, вскочив из-за стола, побежал к лестнице. Туран поднял ружье Назара. Выпрямился, нащупал все четыре спусковых крючка и поймал в прицел спину атамана.
Рядом громыхнул выстрел, пуля ударила в правый бок, жаркой волной накатила боль. Он отступил на шаг, но ружье не опустил.
Макота достиг лестницы. Краем глаза уловив движение неподалеку, Туран рывком повернул ружье к Чечене, появившемуся из-за колонны с обрезом в руках. Выстрелил из одного ствола и сразу направил оружие на атамана, который взбегал по ступеням.
Палец дернул спусковые крючки.
Пули попали в спину. Макота упал, вскочил и помчался дальше. Туран вскрикнул. Атаман перепрыгнул через несколько ступеней и пропал из виду.
Руки выпустили бесполезное ружье. Пистолет и револьвер валялись у стеллажей. Надо догнать Макоту. Теперь придется подниматься за ним на верхние этажи, искать по всему Дворцу… Мысли путались, звуки стали глухими, далекими. Туран неловко повернулся, прижав ладонь к ране на правом боку, побрел к револьверу, который лежал ближе. Услышав шаги, кинул взгляд через плечо – раненый Чеченя ковылял следом. Порученца шатало, по стянутому повязкой плечу текла кровь. В руках у Чечени был обрез, но почему-то бандит не стрелял, может, кончились патроны.
Туран добрался до револьвера. Хотел наклониться, чтобы поднять, но понял – упадет. Присел на корточки. Блеклые пятна ползли перед глазами, в ушах шумело.
Пальцы нащупали оружие, но рукоять выскользнула. Атаман жив! Это несправедливо… Но Борис Джай-Кан, покойный отец, говорил, что теперь уже справедливости не осталось в мире. Шаги рядом. Голос Чечени. Туран крепче ухватил револьвер, приподнял – оружие казалось очень тяжелым – и попытался развернуться на полусогнутых ногах. Он не убил Макоту! И теперь уже не убьет, все кончено, он проиграл.
Чеченя встал над ним.
Руку с револьвером тянуло вниз. Надо поднять повыше, упереть ствол в живот бандита и…
Порученец ударил его обрезом по темени, и Туран Джай упал.
Часть вторая
Раб
Глава 5
– И сколько наших он положил?
– Ну, сам-то он никого не убил, тока ранил.
– Как это – не убил? – ощерился Макота. – Ты чё несешь? Я скольких людей лишился! А если б он в меня попал, в ноги или в голову? Куртку мне испоганил, как вот тебе сапоги!
Атаман был серьезен, и это больше всего пугало Чеченю, который привык к неизменной улыбке хозяина.
– Так то ведь гранатами, – промямлил порученец.
– Ну так и чего? Гранаты кто, птичка бросала? Все одно – это он их укокошил. Сколько? Пять человек, семь?
– Восемь, – сказал Чеченя. – Или девять.
Он усердно щупал раненое плечо и припадал на ногу, всячески показывая хозяину, что геройски сражался и пострадал. Макота пристально глядел на помощника, кривя губы. Тот явственно представил, как хозяин достает пистолет и – хлоп! – пуля врезается промеж глаз славного Чечени. Срочно надо было что-то придумать, и порученец воскликнул:
– Зато грузовик его цел! «Панч» этот, а? Ты ж хотел его.
– Кабина смята, – уточнил атаман.
– Ну так и чего? Это нестрашно, отрихтуем.
– Лобовуха разбита.
– Да не важно! – воодушевился Чеченя, заметив, что при упоминании бронированной фермерской махины лицо Макоты разгладилось. – Стекло заменим, дверцу поправим. Зато твой он теперь! Там такие колеса, я глядел – мощь! В нем и по пустырям можно будет, и по пустыне, по самым зыбучим пескам – не завязнет!
Перевалило за полдень, на первом этаже Дворца убрали, хотя на полу еще остались подпалины. В зале лежали раненые, над ними хлопотали женщины и Карл, лекарь клана. Остальных бойцов Чеченя с утра пораньше пинками выгнал на дежурство вокруг Дворца. К тому же надо было припугнуть обитателей ферм. Вот же какую заваруху устроил шакаленок Бориски-фермера!
– Жив он? – спросил Макота.
– Жив, жив! Но сдохнет, конечно.
– Я т-те сдохну! – Атаман сунул Чечене под нос пухлый кулак. – Веди к нему.
– Слушаюсь! – заорал порученец, обрадованный, что опасность миновала. – Наверх давай, хозяин. Я его в зале, где мутанты, приказал кинуть.
На втором этаже Дворца рядом со складами был особый зал, поменьше, чем внизу, но тоже вместительный. Потолок в нем подпирали железные колонны. Раньше между ними размещались стеллажи с товарами, сейчас к стоякам были прикованы два трофейных раба-гладиатора и Туран Джай.
Макота оглядел пленных, и настроение его улучшилось.
Гладиаторы – здоровенные, кривоногие и горбатые, обученные для боев мутанты. Низкие выпуклые лбы нависают над темными глазками, изо ртов торчат подпиленные клыки. Носы вроде собачьих – черные, влажные, с вывернутыми ноздрями. Вместо одежды грязные тряпки на бедрах да железные обручи на волосатых шеях. Обручи соединяют со стояками толстые цепи. Не зря охрана каравана, ограбленного Макотой, оказала такое яростное сопротивление. На мутантов этой породы охотились у Восточного фронтира, на границе с областью, захваченной некрозом. Пойманных детенышей усмиряли в харьковских стойлах и обучали нехитрому ремеслу смертников.
Макота втянул носом воздух.
– Ну воняет! Слышь, а гадят они куда?
– Так выводят их раз в сутки. Карл их кашицей попотчует, они успокоятся, тады и выводят, – пояснил Чеченя. – Обручи снимаем и вперед. Я пока Малика назначил главным…
– А чё ж воняют тогда?
Порученец развел руками:
– Дык немытые. А что ж делать? Пусть себе, тебе с ними в одной постели не спать. Ты глянь лучше, вот он, шакаленок-то, – последние слова Чеченя с ненавистью процедил сквозь зубы.
Туран привалился спиной к стояку, вытянув ноги; голова склонилась на грудь. С него сняли рубаху и ботинки, оставили только рваные штаны. На боку запеклась кровь.
– Ну ты оборзел, Чеченя! – Макота ткнул порученца кулаком в плечо. – Он же сдохнет так! Ты его еще и бил, что ли, после всего?
– Да не, я тока…
– Не бреши! Почему рожа – сплошной синяк? Нос разбил, губы разбил, глазищ ваще не видно – заплыли. Не бреши своему хозяину!
– Ну, правда, да… Извиняй, не сдержался. Он же дергаться стал, после того как я ему по башке вломил. Когда сюда втащили, драться лез. А у меня плечо! – вдруг взвизгнул Чеченя. – Он же два раза мне… почти в одно и то же место! Два раза мне туда! И сапоги мои… Ты глянь, сплошной же грех теперь, а не сапоги! Ну не выдержал я…
– Ладно, заткнись уже.
Поигрывая тесаком, атаман подошел к Турану. Подпер ему клинком подбородок, приподнял голову пленного и заглянул в лицо. Глаза шакаленка были закрыты.
– Да он же мертв!
– Не, не! – Чеченя подскочил, ткнул Турана пальцем в грудь. – Гляди, движется! Вишь? Дышит он, дышит.
– Не мертв, так, значит, при смерти. – Убрав тесак в ножны, атаман поразмыслил и заключил: – Карла сюда, живо. Чтоб забинтовал, раны замазал, микстуры дал. Короче, чтоб не сдох шакаленок. Воды ему, жрачки. А сдохнет – ты тоже сдохнешь, Чеченя. Будет жить – и ты будешь. Вопросы есть? Вопросов нет.
– Неглубоко вошла, – скрипучим голосом поведал Карл. – Легкая рана. Повезло.
Он перетянул рану бинтами, пропитанными темно-коричневой пахучей мазью, жирной, как болотная грязь, которой минские пастухи обмазывают коров, оберегая их от солнца и насекомых. Туран сжал зубы, чтобы не стонать. Пленник уже понял, где находится, единственное, что вызывало удивление, – почему он до сих пор жив?
Смерч из черного пепла все еще кружился перед глазами, и в шелесте его слышались голоса погибших обитателей фермы. Они шептали: «Отомсти, отомсти». Ненависть владела Тураном. Но если раньше она пылала костром, то теперь чувства тлели, как угли. Убить Макоту – это все, чего он хочет. Но больше он не бросится в бой один против банды. Это было неразумно, и Туран поплатился за свою глупость. Отныне надо действовать иначе – расчетливо, хладнокровно. И безжалостно. Он должен стать таким же, как Макота. Это единственный способ расправиться с врагом. Чтобы убить чудовище, надо стать чудовищем.
– Есть ты не хочешь, надо полагать? – спросил Карл, вытирая лицо раненого влажной тряпкой.
Туран качнул головой.
Карл открыл флягу и поднес горлышко к растрескавшимся губам пленника. Струйка воды побежала по грязному подбородку, раненый жадно глотнул.
Пока лекарь занимался раной на бедре, Туран огляделся. Глаза его превратились в узкие щели, лицо распухло, саднила рассеченная бровь. Пленника приковали неподалеку от окна, по обе стороны на корточках сидели два здоровенных волосатых мутанта в рабских ошейниках. Они тревожно порыкивали и трясли косматыми головами, тянулись к людям, бряцая цепями. Агрессии в их движениях не было, скорее подобострастие.
Карл не обращал на мутантов внимания. Закончив с процедурами, он выпрямился. У ног лекаря стояли сумка и поднос с парой железных мисок, полных зеленоватой пузырящейся кашицы, рядом лежал шест с крюком на конце. Туран заметил, что возле мутантов валяются такие же миски, только пустые.
– Почему ты лечишь меня? – спросил он сипло. За одну ночь голос огрубел, стал ниже. Казалось, он принадлежит не молодому парню, а взрослому мужчине, который знает толк в выпивке и крепком табаке.
Лекарь ответил, пожав плечами:
– Атаман приказал.
Раз его лечат – значит, не собираются убивать. По крайней мере, не сейчас. Значит, у Макоты есть планы относительно пленника. Знать бы какие…
Карл повесил сумку на плечо и взял полные миски. Мутанты заволновались: один дергал цепь и рычал, второй жалобно скулил. Лекарь присел, поставил миску на пол и подтолкнул к монстру, прикованному справа. Тот схватил посудину с довольным урчанием, подпиленные клыки лязгнули о железо. Он лакал зеленую кашицу широким пупырчатым языком, будто кот. Второй мутант взвыл и ревниво запричитал.
Карл подошел к страдальцу, остановившись так, чтобы мутант не смог его достать, вновь присел и подтолкнул вторую миску. Монстр вцепился в нее и стал громко хлебать жижу. Лекарь взял шест, зацепил крюком пустые посудины. Подтянув их к себе, поставил на поднос.
Мутанты урчали и чавкали, стуча клыками о железо.
– Вечером зайду, – сказал лекарь, не глядя на Турана, и удалился.
Лекарь кормил Турана и лечил его – менял бинты, мазал раны заживляющим воском, заставлял пить горькую микстуру, от которой шумело в голове. Пленный больше не пытался с ним заговаривать.
– Ну, сам-то он никого не убил, тока ранил.
– Как это – не убил? – ощерился Макота. – Ты чё несешь? Я скольких людей лишился! А если б он в меня попал, в ноги или в голову? Куртку мне испоганил, как вот тебе сапоги!
Атаман был серьезен, и это больше всего пугало Чеченю, который привык к неизменной улыбке хозяина.
– Так то ведь гранатами, – промямлил порученец.
– Ну так и чего? Гранаты кто, птичка бросала? Все одно – это он их укокошил. Сколько? Пять человек, семь?
– Восемь, – сказал Чеченя. – Или девять.
Он усердно щупал раненое плечо и припадал на ногу, всячески показывая хозяину, что геройски сражался и пострадал. Макота пристально глядел на помощника, кривя губы. Тот явственно представил, как хозяин достает пистолет и – хлоп! – пуля врезается промеж глаз славного Чечени. Срочно надо было что-то придумать, и порученец воскликнул:
– Зато грузовик его цел! «Панч» этот, а? Ты ж хотел его.
– Кабина смята, – уточнил атаман.
– Ну так и чего? Это нестрашно, отрихтуем.
– Лобовуха разбита.
– Да не важно! – воодушевился Чеченя, заметив, что при упоминании бронированной фермерской махины лицо Макоты разгладилось. – Стекло заменим, дверцу поправим. Зато твой он теперь! Там такие колеса, я глядел – мощь! В нем и по пустырям можно будет, и по пустыне, по самым зыбучим пескам – не завязнет!
Перевалило за полдень, на первом этаже Дворца убрали, хотя на полу еще остались подпалины. В зале лежали раненые, над ними хлопотали женщины и Карл, лекарь клана. Остальных бойцов Чеченя с утра пораньше пинками выгнал на дежурство вокруг Дворца. К тому же надо было припугнуть обитателей ферм. Вот же какую заваруху устроил шакаленок Бориски-фермера!
– Жив он? – спросил Макота.
– Жив, жив! Но сдохнет, конечно.
– Я т-те сдохну! – Атаман сунул Чечене под нос пухлый кулак. – Веди к нему.
– Слушаюсь! – заорал порученец, обрадованный, что опасность миновала. – Наверх давай, хозяин. Я его в зале, где мутанты, приказал кинуть.
На втором этаже Дворца рядом со складами был особый зал, поменьше, чем внизу, но тоже вместительный. Потолок в нем подпирали железные колонны. Раньше между ними размещались стеллажи с товарами, сейчас к стоякам были прикованы два трофейных раба-гладиатора и Туран Джай.
Макота оглядел пленных, и настроение его улучшилось.
Гладиаторы – здоровенные, кривоногие и горбатые, обученные для боев мутанты. Низкие выпуклые лбы нависают над темными глазками, изо ртов торчат подпиленные клыки. Носы вроде собачьих – черные, влажные, с вывернутыми ноздрями. Вместо одежды грязные тряпки на бедрах да железные обручи на волосатых шеях. Обручи соединяют со стояками толстые цепи. Не зря охрана каравана, ограбленного Макотой, оказала такое яростное сопротивление. На мутантов этой породы охотились у Восточного фронтира, на границе с областью, захваченной некрозом. Пойманных детенышей усмиряли в харьковских стойлах и обучали нехитрому ремеслу смертников.
Макота втянул носом воздух.
– Ну воняет! Слышь, а гадят они куда?
– Так выводят их раз в сутки. Карл их кашицей попотчует, они успокоятся, тады и выводят, – пояснил Чеченя. – Обручи снимаем и вперед. Я пока Малика назначил главным…
– А чё ж воняют тогда?
Порученец развел руками:
– Дык немытые. А что ж делать? Пусть себе, тебе с ними в одной постели не спать. Ты глянь лучше, вот он, шакаленок-то, – последние слова Чеченя с ненавистью процедил сквозь зубы.
Туран привалился спиной к стояку, вытянув ноги; голова склонилась на грудь. С него сняли рубаху и ботинки, оставили только рваные штаны. На боку запеклась кровь.
– Ну ты оборзел, Чеченя! – Макота ткнул порученца кулаком в плечо. – Он же сдохнет так! Ты его еще и бил, что ли, после всего?
– Да не, я тока…
– Не бреши! Почему рожа – сплошной синяк? Нос разбил, губы разбил, глазищ ваще не видно – заплыли. Не бреши своему хозяину!
– Ну, правда, да… Извиняй, не сдержался. Он же дергаться стал, после того как я ему по башке вломил. Когда сюда втащили, драться лез. А у меня плечо! – вдруг взвизгнул Чеченя. – Он же два раза мне… почти в одно и то же место! Два раза мне туда! И сапоги мои… Ты глянь, сплошной же грех теперь, а не сапоги! Ну не выдержал я…
– Ладно, заткнись уже.
Поигрывая тесаком, атаман подошел к Турану. Подпер ему клинком подбородок, приподнял голову пленного и заглянул в лицо. Глаза шакаленка были закрыты.
– Да он же мертв!
– Не, не! – Чеченя подскочил, ткнул Турана пальцем в грудь. – Гляди, движется! Вишь? Дышит он, дышит.
– Не мертв, так, значит, при смерти. – Убрав тесак в ножны, атаман поразмыслил и заключил: – Карла сюда, живо. Чтоб забинтовал, раны замазал, микстуры дал. Короче, чтоб не сдох шакаленок. Воды ему, жрачки. А сдохнет – ты тоже сдохнешь, Чеченя. Будет жить – и ты будешь. Вопросы есть? Вопросов нет.
* * *
Туран очнулся. Сильно болел правый бок. Над ним склонился сморщенный худосочный человечек, весь скособоченный, со свернутым носом и кривой шеей, одетый в драный халат. Лекарь показал пинцет с зажатой в нем пулей, только что извлеченной из раны. Пленник узнал Карла, которого видел у Знахарки, – тот приезжал за советом. Лекарь обитал во Дворце, еще когда здесь была гостиница Еши, да так и остался после смены хозяина.– Неглубоко вошла, – скрипучим голосом поведал Карл. – Легкая рана. Повезло.
Он перетянул рану бинтами, пропитанными темно-коричневой пахучей мазью, жирной, как болотная грязь, которой минские пастухи обмазывают коров, оберегая их от солнца и насекомых. Туран сжал зубы, чтобы не стонать. Пленник уже понял, где находится, единственное, что вызывало удивление, – почему он до сих пор жив?
Смерч из черного пепла все еще кружился перед глазами, и в шелесте его слышались голоса погибших обитателей фермы. Они шептали: «Отомсти, отомсти». Ненависть владела Тураном. Но если раньше она пылала костром, то теперь чувства тлели, как угли. Убить Макоту – это все, чего он хочет. Но больше он не бросится в бой один против банды. Это было неразумно, и Туран поплатился за свою глупость. Отныне надо действовать иначе – расчетливо, хладнокровно. И безжалостно. Он должен стать таким же, как Макота. Это единственный способ расправиться с врагом. Чтобы убить чудовище, надо стать чудовищем.
– Есть ты не хочешь, надо полагать? – спросил Карл, вытирая лицо раненого влажной тряпкой.
Туран качнул головой.
Карл открыл флягу и поднес горлышко к растрескавшимся губам пленника. Струйка воды побежала по грязному подбородку, раненый жадно глотнул.
Пока лекарь занимался раной на бедре, Туран огляделся. Глаза его превратились в узкие щели, лицо распухло, саднила рассеченная бровь. Пленника приковали неподалеку от окна, по обе стороны на корточках сидели два здоровенных волосатых мутанта в рабских ошейниках. Они тревожно порыкивали и трясли косматыми головами, тянулись к людям, бряцая цепями. Агрессии в их движениях не было, скорее подобострастие.
Карл не обращал на мутантов внимания. Закончив с процедурами, он выпрямился. У ног лекаря стояли сумка и поднос с парой железных мисок, полных зеленоватой пузырящейся кашицы, рядом лежал шест с крюком на конце. Туран заметил, что возле мутантов валяются такие же миски, только пустые.
– Почему ты лечишь меня? – спросил он сипло. За одну ночь голос огрубел, стал ниже. Казалось, он принадлежит не молодому парню, а взрослому мужчине, который знает толк в выпивке и крепком табаке.
Лекарь ответил, пожав плечами:
– Атаман приказал.
Раз его лечат – значит, не собираются убивать. По крайней мере, не сейчас. Значит, у Макоты есть планы относительно пленника. Знать бы какие…
Карл повесил сумку на плечо и взял полные миски. Мутанты заволновались: один дергал цепь и рычал, второй жалобно скулил. Лекарь присел, поставил миску на пол и подтолкнул к монстру, прикованному справа. Тот схватил посудину с довольным урчанием, подпиленные клыки лязгнули о железо. Он лакал зеленую кашицу широким пупырчатым языком, будто кот. Второй мутант взвыл и ревниво запричитал.
Карл подошел к страдальцу, остановившись так, чтобы мутант не смог его достать, вновь присел и подтолкнул вторую миску. Монстр вцепился в нее и стал громко хлебать жижу. Лекарь взял шест, зацепил крюком пустые посудины. Подтянув их к себе, поставил на поднос.
Мутанты урчали и чавкали, стуча клыками о железо.
– Вечером зайду, – сказал лекарь, не глядя на Турана, и удалился.
* * *
Три дня пролетели без происшествий. Мутанты почти не разговаривали, больше мычали, лишь иногда с трудом выталкивали из себя отдельные слова. Когда вечером приходил Карл с мисками, поведение рабов менялось. Если лекарь опаздывал, они нервничали, рычали друг на друга и на Турана, но стоило монстрам нажраться зеленоватой дряни, как они впадали в эйфорию. Пленник знал, что смесь используют как стимулятор, чтобы повысить агрессивность гладиаторов на Арене Корабля. Если человека или мутанта приучить к наркотику, лишенный дозы боец впадает в буйство и не чувствует боли, этим и пользуются организаторы боев.Лекарь кормил Турана и лечил его – менял бинты, мазал раны заживляющим воском, заставлял пить горькую микстуру, от которой шумело в голове. Пленный больше не пытался с ним заговаривать.