Страница:
Однако, даже по воспоминаниям, никаких проблем с передачей приказов механизированным корпусам не прослеживается. Если бы приказ на отвод до мехкорпусов просто не дошел, никакого хаоса, вызванного отводом, просто бы не возникло. Связь между командованием фронта и мехкорпусами работала настолько устойчиво, что мехкорпуса энергично колебались вместе с генеральной линией ведения оборонительной операции штабом М.П. Кирпоноса с точностью до нескольких часов.
В официальных документах, написанных профессионалами, оценки состояния связи даются куда более осторожные и взвешенные. В кратком отчете начальника управления связи Юго-Западного фронта от 27 июля 1941 г. было сказано:
«2. Работа связи в период операции.
а) Проводные средства связи подвергались систематическому разрушению, особенно узлы и линии в полосе 5-й и 6-й армий. К штабам 5-й и 6-й армий – Львов, Луцк ни по одной магистрали не удалось подойти с проводами.
С южной группой (12-я и 26-я армии) связь работала устойчиво.
б) Узлы связи Народного комиссариата связи после первых бомбардировок неспособны были к быстрому восстановлению связи; отсутствие линейных колонн и линейных частей приводило к продолжительному разрыву связи на отдельных направлениях.
в) С отмобилизованием первых четырех полурот, 28.6.41 г. удалось обеспечить армейские направления по одной неполной роте, чем и обеспечилось восстановление разрушенных линий и установление проводной связи.
г) Радиосвязь во фронтовых радиосетях являлась основным средством связи на направлениях 5-й и 6-й армий в период при отсутствии проводной связи.
д) В армейских, корпусных радиосетях радиосвязь в первый период, при парализации проволочной связи, являлась единственным средством связи и обеспечила управление войсками» (Сборник боевых документов ВОВ. Выпуск № 36. – М.: Воениздат, 1958. С. 106–107).
Как мы видим, вопреки распространенному мнению, радиосвязь использовалась для управления 5-й и 6-й армиями, действовавшими на направлении главного удара немецких войск. Именно на стыке между этими армиями прорывалась на восток 1-я танковая группа Э. фон Клейста. Более того, радиосвязь была основным средством управления 5-й и 6-й армиями. Штабы армий также широко использовали радиосвязь. В оперативных сводках 5-й армии в июне 1941 г. рефреном звучит: «Связь – делегатами и по радио». В середине июля 1941 г., когда фронт 5-й армии стабилизировался, диапазон используемых средств связи был расширен. В одной из оперсводок 5-й армии указывается: «Связь: со штабом фронта – Бодо; с 15-м стрелковым корпусом – по радио, делегатами и аппарату СТ-35; с 31-м стрелковым, 9-м и 22-м механизированными корпусами – по радио и делегатами; с 19-м механизированным корпусом и армейским резервом – делегатами».
Также нужно обратить внимание (пункт «в» документа) на то, что части связи затронула общая для всей Красной Армии проблема – неотмобилизованность. Мобилизация была объявлена только в первый день войны и, как мы видим из документа, 28 июня появилась возможность поддерживать работоспособность линий связи в режиме военного времени.
Помимо всего прочего мы порой подходим к 1941 г. с позиций сегодняшнего дня. Когда на киноэкране спутники передают информацию в режиме реального времени, трудно себе представить, как воевали во времена голубиной почты и пеших посыльных. Радиосвязь 1940-х гг. не следует идеализировать. Радиофикация войск имела лишь тактическое значение. По вполне объективным причинам основу системы управления составляла проводная связь. В вышеупомянутом отчете начальника управления связи Юго-Западного фронта сказано:
«1. Проводные средства связи при всех условиях разрушения могут быть восстанавливаемы и являются для фронтовых связей могучим средством обеспечения управления.
2. Радиосредства связи при отсутствии проводной связи могут обеспечить управление в ограниченном размере (недостаточная пропускная способность)» (Сборник боевых документов ВОВ. Выпуск № 36. – М.: Воениздат, 1958. С. 108).
Другими словами, с помощью аппаратов проводной связи можно было «протолкнуть» больший объем информации. Этому факту мы находим многочисленные подтверждения в документах войны. В оперативной сводке от 24 июня 1941 г. начальник штаба Западного фронта Климовских сетовал: «Радиосвязь не обеспечивает передачу всех документов, так как шифровки проверяются по нескольку раз». Поэтому для эффективного управления нужна была работоспособная проводная связь.
Во многом похожие тезисы мы находим в докладе управления связи Северо-Западного фронта от 26 июля 1941 г.
Работа радиосвязи в нем характеризуется следующими словами:
«Радиосвязь с первого дня войны работает почти без перебоев, но штабы неохотно и неумело в начале войны пользовались этим средством связи.
Перерыв проводной связи квалифицировался всеми как потеря связи.
Радиограммы посылались в 1000 и более групп. С рубежа Зап. Двина происходило постепенное улучшение использования радиосвязи и признания ее как основного вида связи со стороны штабов» (Сборник боевых документов ВОВ. Выпуск № 34. – М.: Воениздат, 1957. С. 189).
Почему неохотно пользовались, понятно из вышесказанного – по радио было трудно передавать большие объемы информации.
Надо сказать, что советские довоенные уставы довольно осторожно оценивают возможности и сферу применения радиосвязи. Полевой устав 1929 г. определил режим работы радиосредств:
«Радиосвязью разрешается пользоваться только при полной невозможности использовать другие средства и исключительно в процессе боя или при полном окружении противником. Оперативные приказы и донесения о принятых решениях войсковым соединениям от дивизии и выше передавать по радио, кроме случая полного окружения, решительно воспрещается» (История военной связи. Т. 2. – М.: Воениздат, 1984. С. 271).
Как мы видим, на использование радиосвязи накладываются довольно жесткие ограничения. Причем ограничения эти носят не рекомендательный, а запретительный характер («решительно воспрещается»). Конечно, положения устава 1929 г. можно списать на мракобесие и устаревшие взгляды на место радиосвязи в боевых условиях. Однако советские военные специалисты следили за прогрессом, и под их позиции в отношении радиосвязи была подведена соответствующая теоретическая база.
Для чистоты эксперимента приведу высказывание, относящееся к периоду до 1937 г. Принято считать, во многом безосновательно, что после чисток 1937–1938 гг. в Красной Армии наступили темные века. Соответственно мнение после 1937 г. может считаться проявлением мракобесия. Однако даже до чисток большого энтузиазма относительно перевода войск на управление по радио не наблюдалось. Начальник управления связи РККА Р. Лонгва, рассматривая перспективы развития и применения радио и проводных средств для управления войсками, в 1935 г. писал:
«Последние годы являются годами бурного развития военной радиотехники. Количественный и качественный рост авиации, механизация и моторизация вооруженных сил, управление на поле боя и в операции боевыми средствами со значительными, притом различными скоростями подстегивают и предъявляют все новые и более сложные требования к техническим средствам управления, к технике связи.
Поверхностное наблюдение могло бы привести к ошибочному взгляду, что радио вытесняет проводные средства связи и что в армейских условиях оно полностью и целиком заменит проволоку.
Конечно, решить вопрос управления авиацией, мехчастями и обеспечить взаимодействие родов войск на данном этапе развития техники можно только с помощью радиосредств. Однако в стрелковых соединениях в огромной сети тылов и военных дорог, в системе оповещения ПВО беспрерывную устойчивую связь со всеми точками одновременно могут обеспечить только проводные средства. Проводные средства, кроме того, не демаскируют расположение органов управления и значительно проще обеспечивают секретность передачи» (История военной связи. Т. 2. М.: Воениздат, 1984. С. 271).
Перед нами, заметим, не мнение теоретика, кабинетного ученого, но практика – начальника управления связи. Этот человек на своем собственном опыте знал, что такое организация управления с помощью различных средств связи. Более того, практический опыт войск связи к 1935 г. уже был достаточно обширным. С момента принятия устава 1929 г. Красная Армия уже успела получить первые образцы отечественных радиостанций нового поколения и использовала их на учениях и маневрах.
Красной нитью через различные довоенные документы по использованию радиосвязи проходит мысль: «пользоваться можно и нужно, но осторожно». В проекте Полевого устава 1939 г. (ПУ-39) роль и место радиосвязи в системе управления определялись следующим образом:
«Радиосвязь – ценное средство связи, обеспечивающее управление в самых сложных условиях боя.
Однако ввиду возможности перехвата радиопередач противником и установления путем пеленгации местонахождения штабов и группировки войск она получает применение в основном только с началом боя и в процессе его развития.
Разрешает или запрещает (полностью или частично) применять радиосредства соответствующий начальник штаба.
В период сосредоточения войск, перегруппировки, подготовки прорыва и в обороне до начала атаки противника применение радиосредств запрещается.
Если радиосвязь не может быть заменена другими средствами связи, например, для связи с авиацией в воздухе, с разведкой, для ПВО и т. д., в соединениях и частях выделяются для этой цели специальные приемно-передающие радиостанции.
Радиопередача всегда производится при помощи кодов, кодированной сигнализации и шифром. Открытые радиопередачи не допускаются, за исключением передачи боевых команд в артиллерии, танковых частях и авиации в воздухе.
Переговоры во время боя по радио должны производиться по заранее составленным штабом переговорным радиосигнальным таблицам, кодированной карте, кодовому командирскому планшету и переговорным таблицам.
Передача по радио оперативных приказов и донесений о принятых решениях от дивизии (бригады) и выше допускается лишь при полной невозможности использовать другие средства связи и только шифром».
Перед нами все тот же набор запретительных мер: «применение радиосредств запрещается», «при полной невозможности использовать другие средства связи и только шифром». Но любопытно даже не это. В уставе прямым текстом прописаны все те вещи, которые расценивались как иррациональные фобии и странные чудачества красных командиров. Например, в описании комиссаром 8-го мехкорпуса Н.К. Попелем Дубненских боев есть такой эпизод:
«Но тогда, ночью, подъезжая к КП, я ничего не знал о действиях дивизии. Связи не было.
– Наш начальник штаба подполковник Курепин оказался на редкость осторожным товарищем, – усмехаясь, объяснял Васильев, – запретил пользоваться штабной радиостанцией. Как бы противник не запеленговал. Теперь обдумываем, нельзя ли беззвучно стрелять из гаубиц и наступать на танках с выключенными моторами, чтобы фашисты не догадались о наших намерениях.
Курепин стоял рядом. В темноте я не видел его лица.
– Иван Васильевич, зачем же так. Ну, оплошал…» (Попель Н.К В тяжкую пору. – М.; СПб.: Terra Fantastica, 2001. C. 118).
Надо сказать, что мемуары НД. Попеля вообще содержат немало неточностей, поэтому нельзя точно сказать, имел место этот разговор в действительности или же является продуктом аберрации памяти. Показательно другое, аргументация Курепина в том виде, в которой она пересказана Попелем, довольно точно перекликается с проектом Полевого устава 1939 г. (ПУ-39). Во-первых, принял решение об использовании радиостанции именно начальник штаба, во-вторых, он указал на возможность ее пеленгования противником. Однако почему-то сам ПУ-39 осуждению и осмеянию не подвергался.
После упоминания в популярных мемуарах идея радио-боязни как иррациональной фобии пошла в массы. Пикуль почти слово в слово воспроизвел описанный Попелем эпизод и добавил ярких деталей и обобщений.
«Войска слишком надеялись на линии Наркомата связи – на проволоку между столбами. Совсем не учли, что война будет маневренной, а линии связи протянуты, как правило, вдоль железных дорог или важных магистралей. Чуть войска отойдут от дорог подальше – ни столбов, ни проволоки. К тому же связь была не подземно-кабельная, а воздушно-проводная, и противник смело к ней подключался, прослушивая наши переговоры, а иногда немцы давали по нашим войскам ложные приказы – отступать! Слепое доверие к телефонам порой кончалось трагедиями, гибелью множества людей. При этом существовала «радиобоязнь»: к походным радиостанциям относились как к лишней обузе, за которую надо отвечать, при первом же удобном случае их отсылали в обоз. Это происходило от недоверия к сложной аппаратуре, от боязни штабов быть запеленгованными противником» (Пикуль B.C. Площадь павших борцов. – М.: Голос, 1996.
С. 179).
О том, что слова про пеленгование были прямым текстом прописаны в ПУ-39, как-то мило забыли. Читатель мягко подталкивался к выводу: «Делать немцам больше нечего – разыскивать советские радиостанции». Насмехаясь над «радиобоязнью» и возможностью пеленгования работающих радиостанций, почему-то забывают, что радиоразведка у немцев была и порой добивалась впечатляющих результатов. Разумеется, речь шла не только и не столько о примитивном наведении на советские штабы авиации. Один из самых известных примеров – это Миус-фронт в июле 1943 г. Оборонявшая Донбасс немецкая 6-я армия Карла Холлидта была вынуждена ждать наступления советских войск и использовала все средства разведки для угадывания вероятного направления удара. Угадывание направления удара часто превращалось в «русскую рулетку», но именно радиоразведка позволила немцам отсрочить коллапс немецкой обороны в южном секторе советско-германского фронта. До 9 июля 1943 г. никаких перемещений войск или концентрации артиллерии немецкой разведкой не отмечалось. Но 10 июля стало поворотным пунктом, заставившим штаб Холлидта лихорадочно готовиться к отражению наступления противника в полосе ответственности 6-й армии. Во второй половине дня 10 июля были отмечены перемещения пехоты и танков в полосе XXIX и XVII армейских корпусов. Двумя днями спустя движение было замечено на стыке IV и XVII армейских корпусов – на направлении советского вспомогательного удара. Остроты в блюдо оперативной обстановки добавил тот факт, что из-за погодных условий с 11 по 14 июля эффективная работа воздушной разведки была невозможной, и вся надежда была на наземную разведку и радиоперехваты. Занималась этим в 6-й армии 623-я отдельная рота радиоразведки. Особое внимание у немецких разведчиков вызывало перемещение резервов. Положение 2-й гвардейской армии как стратегического резерва советского командования в глубине построения войск на южном секторе фронта было известно немцам, и его перемещения отслеживались. По оценке штаба Холлидта, 2-я гв. армия могла быть введена в бой в течение трех-пяти дней. Анализ радиообмена 14 июля позволил немцам сделать вывод, что штаб 2-й гв. армии переместился и располагается теперь за позициями 5-й ударной армии. Когда 15 июля улучшилась погода и заработала воздушная разведка, концентрация советских войск была подтверждена с воздуха. 15 июля Холлидт посетил штабы 294-й пехотной дивизии и XVII армейского корпуса и сообщил, что все данные разведки указывают на скорое начало наступления именно на их участке фронта. Через два дня, жарким утром 17 июля 1943 г., громовые раскаты артиллерийской подготовки подтвердили его слова.
Естественно, немцами были приняты необходимые контрмеры и подтянуты резервы к вероятному направлению удара советских войск. Более того, были приняты решения на уровне командования всей группы армий «Юг». С южного фаса Курской дуги был снят II танковый корпус СС Пауля Хауссера. Корпус был выведен из боя и погружен в эшелоны, отправляющиеся в Донбасс. Своевременное прибытие эсэсовских соединений сыграло ключевую роль в отражении советского наступления на Миусе, которое завершилось в начале августа 1943 г. вытеснением войск Южного фронта на исходные позиции.
Миус-фронт в данном случае является негативным примером, но не следует думать, что в этот же период не было прямо противоположных случаев. Таковым, как ни странно, является контрудар 5-й гв. танковой армии под Прохоровкой. За счет строжайшего радиомолчания (радиостанции даже опечатывались) немцы до самого последнего момента не знали о том, что Воронежским фронтом будет нанесен контрудар крупными массами танков. Сосредоточение танков было частично вскрыто радиоразведкой, но конкретного перечня прибывших соединений у немцев вечером 11 июля 1943 г. не было. Поэтому оборонительные действия «Лейбштандарта» 12 июля были в значительной степени импровизацией, чему благоприятствовали плотные боевые порядки и условия местности. В любом случае немецкая радиоразведка не вскрыла появление армии П.А. Ротмистрова, и ее появление стало в значительной мере неожиданным. Другой вопрос, что это первоначальное преимущество не было должным образом использовано.
Вышеупомянутый 8-й механизированный корпус находился в том же положении, что и 5-я гв. танковая армия под Прохоровкой. Он также выдвигался для нанесения контрудара. Поэтому режим радиомолчания был одним из главных требований. Немецкая радиоразведка летом 1941 г. работала, и интенсивное пользование радиосвязью привело бы к прояснению обстановки для противника. Немецкой разведке было бы легче выяснять, кто им противостоит в данный момент и подход каких соединений или объединений из глубины ожидается в ближайшей перспективе. Радиосвязь, как и любое другое средство, имела свои достоинства и недостатки.
Отправка в войска офицеров с приказами не являлась чрезвычайной мерой, вызванной обстоятельствами. Рекомендации по организации управления с помощью делегатов шли в ПУ-39 вслед за обставленным запретительными мерами разделом по радиосвязи. Красным командирам рекомендовалось следующее:
«Для обеспечения надежного управления, помимо технических средств, необходимо широко использовать все другие виды связи, в первую очередь подвижные средства (самолет, автомобиль, мотоцикл, танк, конь).
Штабы войсковых соединений и частей должны заботиться о наличии и готовности к действию достаточного количества подвижных средств для передачи приказов».
Делегаты связи не были спутником только неудачных операций. Они достаточно широко использовались для передачи приказов в несомненно успешных для Красной Армии сражениях и операциях. В качестве примера можно привести эпизод, относящийся к периоду советского контрнаступления под Сталинградом. К югу от города по степи наступали механизированные корпуса ударной группировки Сталинградского фронта. Ночью 22 ноября 4-й мехкорпус получил приказ заместителя командующего Сталинградским фронтом М.М. Попова к исходу дня захватить Советский и выдвинуть передовой отряд на Карповку. Корпус к тому моменту двигался вперед в прямом смысле этого слова вслепую. Никаких данных о противнике на направлении наступления ни от штаба 51-й армии, ни от штаба Сталинградского фронта не поступало. Заявки на воздушную разведку выполнены не были – из-за плохой погоды авиация фактически бездействовала. Корпус мог лишь светить себе «ближним светом» – посылая по всем направлениям разведотряды на мотоциклах и бронеавтомобилях БА-64. Была также установлена связь с соседом справа – 13-м мехкорпусом. Обстановку это прояснило в незначительной степени: были получены расплывчатые сведения об участке фронта справа от полосы наступления. Слева соседей просто не было, одна казавшаяся бескрайней степь. В такой обстановке контрудар мог последовать с любого направления. Густой «туман войны» висел над полем сражения. Оставалось принять все меры предосторожности и уповать на свою счастливую звезду. Вольский выдвинул на фланги сильное боковое охранение и вывел в резерв 60-ю механизированную бригаду.
Вскоре и без того непростая обстановка усугубилась молниями «из стратосферы». При подходе штаба корпуса к Верхне-Царицынскому самолетом был доставлен приказ командующего Сталинградским фронтом А.И. Еременко с задачей захватить Старый и Новый Рогачик, Карповскую, Карповку. Это существенно меняло первоначальную задачу корпуса. Теперь он должен был отвернуть от точки рандеву с Юго-Западным фронтом у Калача и наступать в тыл войскам 6-й армии под Сталинградом. Точнее, корпус разворачивался для сокрушения быстро строящейся обороны 6-й армии фронтом на запад.
Буквально через полчаса после прибытия самолета от А.И. Еременко в штаб корпуса приехал на машине заместитель командующего 51-й армией полковник Юдин. Командиру 4-го мехкорпуса был вручен приказ командарма 51-й (в чьем оперативном подчинении находился корпус), подтверждающий ранее поставленную задачу. Мехкорпус должен был захватить Советский и выйти на рубеж Карповка, Мариновка, т. е. примерно на рубеж железной дороги из Сталинграда на Калач. Оказавшись с двумя приказами на руках, Вольский принял компромиссное решение и повернул на Карповку 59-ю механизированную бригаду Удар на Карповку был безрезультатным – высланные Паулюсом подвижные части заняли старые советские укрепления. Остальные части 4-го мехкорпуса двигались на Советский, выполняя прежнюю задачу.
В итоге Советский был захвачен к 12.20 22 ноября 36-й механизированной бригадой совместно с 20-м танковым полком 59-й механизированной бригады. В городе располагались авторемонтные мастерские, и трофеями корпуса Вольского стали более 1000 автомашин. Также были захвачены склады с продовольствием, боеприпасами и горючим. С захватом Советского было прервано сообщение 6-й армии с тылом по железной дороге.
Интересно отметить, что приказы 4-й механизированный корпус получал делегатами связи. Более того, приказы разных инстанций противоречили друг другу. Согласно отечественной исторической традиции принято гневно осуждать использование делегатов летом 1941 г. и даже представлять их как одну из причин случившейся катастрофы. Однако это очевидная постановка телеги впереди лошади. Делегаты связи благополучно использовались в успешных операциях Красной Армии. Корпуса без особых проблем направлялись командованием в нужную точку без использования идеологически выдержанной радиосвязи.
В заключение хотелось бы сказать следующее. Нельзя отрицать существенных недостатков в работе связи в Красной армии 1941 г. Но объявлять связь одной из главный причин поражения неразумно. Развал системы связи часто был следствием, а не причиной возникающих кризисов. Штабы теряли связь с войсками, когда они терпели поражение в обороне и были вынуждены отходить. Поражения имели вполне определенное объяснение на оперативном уровне, и отсутствие каких-либо проблем со связью вряд ли бы существенно изменило обстановку.
Григорий Пернавский. Почему погибли сталинградские пленные?
В официальных документах, написанных профессионалами, оценки состояния связи даются куда более осторожные и взвешенные. В кратком отчете начальника управления связи Юго-Западного фронта от 27 июля 1941 г. было сказано:
«2. Работа связи в период операции.
а) Проводные средства связи подвергались систематическому разрушению, особенно узлы и линии в полосе 5-й и 6-й армий. К штабам 5-й и 6-й армий – Львов, Луцк ни по одной магистрали не удалось подойти с проводами.
С южной группой (12-я и 26-я армии) связь работала устойчиво.
б) Узлы связи Народного комиссариата связи после первых бомбардировок неспособны были к быстрому восстановлению связи; отсутствие линейных колонн и линейных частей приводило к продолжительному разрыву связи на отдельных направлениях.
в) С отмобилизованием первых четырех полурот, 28.6.41 г. удалось обеспечить армейские направления по одной неполной роте, чем и обеспечилось восстановление разрушенных линий и установление проводной связи.
г) Радиосвязь во фронтовых радиосетях являлась основным средством связи на направлениях 5-й и 6-й армий в период при отсутствии проводной связи.
д) В армейских, корпусных радиосетях радиосвязь в первый период, при парализации проволочной связи, являлась единственным средством связи и обеспечила управление войсками» (Сборник боевых документов ВОВ. Выпуск № 36. – М.: Воениздат, 1958. С. 106–107).
Как мы видим, вопреки распространенному мнению, радиосвязь использовалась для управления 5-й и 6-й армиями, действовавшими на направлении главного удара немецких войск. Именно на стыке между этими армиями прорывалась на восток 1-я танковая группа Э. фон Клейста. Более того, радиосвязь была основным средством управления 5-й и 6-й армиями. Штабы армий также широко использовали радиосвязь. В оперативных сводках 5-й армии в июне 1941 г. рефреном звучит: «Связь – делегатами и по радио». В середине июля 1941 г., когда фронт 5-й армии стабилизировался, диапазон используемых средств связи был расширен. В одной из оперсводок 5-й армии указывается: «Связь: со штабом фронта – Бодо; с 15-м стрелковым корпусом – по радио, делегатами и аппарату СТ-35; с 31-м стрелковым, 9-м и 22-м механизированными корпусами – по радио и делегатами; с 19-м механизированным корпусом и армейским резервом – делегатами».
Также нужно обратить внимание (пункт «в» документа) на то, что части связи затронула общая для всей Красной Армии проблема – неотмобилизованность. Мобилизация была объявлена только в первый день войны и, как мы видим из документа, 28 июня появилась возможность поддерживать работоспособность линий связи в режиме военного времени.
Помимо всего прочего мы порой подходим к 1941 г. с позиций сегодняшнего дня. Когда на киноэкране спутники передают информацию в режиме реального времени, трудно себе представить, как воевали во времена голубиной почты и пеших посыльных. Радиосвязь 1940-х гг. не следует идеализировать. Радиофикация войск имела лишь тактическое значение. По вполне объективным причинам основу системы управления составляла проводная связь. В вышеупомянутом отчете начальника управления связи Юго-Западного фронта сказано:
«1. Проводные средства связи при всех условиях разрушения могут быть восстанавливаемы и являются для фронтовых связей могучим средством обеспечения управления.
2. Радиосредства связи при отсутствии проводной связи могут обеспечить управление в ограниченном размере (недостаточная пропускная способность)» (Сборник боевых документов ВОВ. Выпуск № 36. – М.: Воениздат, 1958. С. 108).
Другими словами, с помощью аппаратов проводной связи можно было «протолкнуть» больший объем информации. Этому факту мы находим многочисленные подтверждения в документах войны. В оперативной сводке от 24 июня 1941 г. начальник штаба Западного фронта Климовских сетовал: «Радиосвязь не обеспечивает передачу всех документов, так как шифровки проверяются по нескольку раз». Поэтому для эффективного управления нужна была работоспособная проводная связь.
Во многом похожие тезисы мы находим в докладе управления связи Северо-Западного фронта от 26 июля 1941 г.
Работа радиосвязи в нем характеризуется следующими словами:
«Радиосвязь с первого дня войны работает почти без перебоев, но штабы неохотно и неумело в начале войны пользовались этим средством связи.
Перерыв проводной связи квалифицировался всеми как потеря связи.
Радиограммы посылались в 1000 и более групп. С рубежа Зап. Двина происходило постепенное улучшение использования радиосвязи и признания ее как основного вида связи со стороны штабов» (Сборник боевых документов ВОВ. Выпуск № 34. – М.: Воениздат, 1957. С. 189).
Почему неохотно пользовались, понятно из вышесказанного – по радио было трудно передавать большие объемы информации.
Надо сказать, что советские довоенные уставы довольно осторожно оценивают возможности и сферу применения радиосвязи. Полевой устав 1929 г. определил режим работы радиосредств:
«Радиосвязью разрешается пользоваться только при полной невозможности использовать другие средства и исключительно в процессе боя или при полном окружении противником. Оперативные приказы и донесения о принятых решениях войсковым соединениям от дивизии и выше передавать по радио, кроме случая полного окружения, решительно воспрещается» (История военной связи. Т. 2. – М.: Воениздат, 1984. С. 271).
Как мы видим, на использование радиосвязи накладываются довольно жесткие ограничения. Причем ограничения эти носят не рекомендательный, а запретительный характер («решительно воспрещается»). Конечно, положения устава 1929 г. можно списать на мракобесие и устаревшие взгляды на место радиосвязи в боевых условиях. Однако советские военные специалисты следили за прогрессом, и под их позиции в отношении радиосвязи была подведена соответствующая теоретическая база.
Для чистоты эксперимента приведу высказывание, относящееся к периоду до 1937 г. Принято считать, во многом безосновательно, что после чисток 1937–1938 гг. в Красной Армии наступили темные века. Соответственно мнение после 1937 г. может считаться проявлением мракобесия. Однако даже до чисток большого энтузиазма относительно перевода войск на управление по радио не наблюдалось. Начальник управления связи РККА Р. Лонгва, рассматривая перспективы развития и применения радио и проводных средств для управления войсками, в 1935 г. писал:
«Последние годы являются годами бурного развития военной радиотехники. Количественный и качественный рост авиации, механизация и моторизация вооруженных сил, управление на поле боя и в операции боевыми средствами со значительными, притом различными скоростями подстегивают и предъявляют все новые и более сложные требования к техническим средствам управления, к технике связи.
Поверхностное наблюдение могло бы привести к ошибочному взгляду, что радио вытесняет проводные средства связи и что в армейских условиях оно полностью и целиком заменит проволоку.
Конечно, решить вопрос управления авиацией, мехчастями и обеспечить взаимодействие родов войск на данном этапе развития техники можно только с помощью радиосредств. Однако в стрелковых соединениях в огромной сети тылов и военных дорог, в системе оповещения ПВО беспрерывную устойчивую связь со всеми точками одновременно могут обеспечить только проводные средства. Проводные средства, кроме того, не демаскируют расположение органов управления и значительно проще обеспечивают секретность передачи» (История военной связи. Т. 2. М.: Воениздат, 1984. С. 271).
Перед нами, заметим, не мнение теоретика, кабинетного ученого, но практика – начальника управления связи. Этот человек на своем собственном опыте знал, что такое организация управления с помощью различных средств связи. Более того, практический опыт войск связи к 1935 г. уже был достаточно обширным. С момента принятия устава 1929 г. Красная Армия уже успела получить первые образцы отечественных радиостанций нового поколения и использовала их на учениях и маневрах.
Красной нитью через различные довоенные документы по использованию радиосвязи проходит мысль: «пользоваться можно и нужно, но осторожно». В проекте Полевого устава 1939 г. (ПУ-39) роль и место радиосвязи в системе управления определялись следующим образом:
«Радиосвязь – ценное средство связи, обеспечивающее управление в самых сложных условиях боя.
Однако ввиду возможности перехвата радиопередач противником и установления путем пеленгации местонахождения штабов и группировки войск она получает применение в основном только с началом боя и в процессе его развития.
Разрешает или запрещает (полностью или частично) применять радиосредства соответствующий начальник штаба.
В период сосредоточения войск, перегруппировки, подготовки прорыва и в обороне до начала атаки противника применение радиосредств запрещается.
Если радиосвязь не может быть заменена другими средствами связи, например, для связи с авиацией в воздухе, с разведкой, для ПВО и т. д., в соединениях и частях выделяются для этой цели специальные приемно-передающие радиостанции.
Радиопередача всегда производится при помощи кодов, кодированной сигнализации и шифром. Открытые радиопередачи не допускаются, за исключением передачи боевых команд в артиллерии, танковых частях и авиации в воздухе.
Переговоры во время боя по радио должны производиться по заранее составленным штабом переговорным радиосигнальным таблицам, кодированной карте, кодовому командирскому планшету и переговорным таблицам.
Передача по радио оперативных приказов и донесений о принятых решениях от дивизии (бригады) и выше допускается лишь при полной невозможности использовать другие средства связи и только шифром».
Перед нами все тот же набор запретительных мер: «применение радиосредств запрещается», «при полной невозможности использовать другие средства связи и только шифром». Но любопытно даже не это. В уставе прямым текстом прописаны все те вещи, которые расценивались как иррациональные фобии и странные чудачества красных командиров. Например, в описании комиссаром 8-го мехкорпуса Н.К. Попелем Дубненских боев есть такой эпизод:
«Но тогда, ночью, подъезжая к КП, я ничего не знал о действиях дивизии. Связи не было.
– Наш начальник штаба подполковник Курепин оказался на редкость осторожным товарищем, – усмехаясь, объяснял Васильев, – запретил пользоваться штабной радиостанцией. Как бы противник не запеленговал. Теперь обдумываем, нельзя ли беззвучно стрелять из гаубиц и наступать на танках с выключенными моторами, чтобы фашисты не догадались о наших намерениях.
Курепин стоял рядом. В темноте я не видел его лица.
– Иван Васильевич, зачем же так. Ну, оплошал…» (Попель Н.К В тяжкую пору. – М.; СПб.: Terra Fantastica, 2001. C. 118).
Надо сказать, что мемуары НД. Попеля вообще содержат немало неточностей, поэтому нельзя точно сказать, имел место этот разговор в действительности или же является продуктом аберрации памяти. Показательно другое, аргументация Курепина в том виде, в которой она пересказана Попелем, довольно точно перекликается с проектом Полевого устава 1939 г. (ПУ-39). Во-первых, принял решение об использовании радиостанции именно начальник штаба, во-вторых, он указал на возможность ее пеленгования противником. Однако почему-то сам ПУ-39 осуждению и осмеянию не подвергался.
После упоминания в популярных мемуарах идея радио-боязни как иррациональной фобии пошла в массы. Пикуль почти слово в слово воспроизвел описанный Попелем эпизод и добавил ярких деталей и обобщений.
«Войска слишком надеялись на линии Наркомата связи – на проволоку между столбами. Совсем не учли, что война будет маневренной, а линии связи протянуты, как правило, вдоль железных дорог или важных магистралей. Чуть войска отойдут от дорог подальше – ни столбов, ни проволоки. К тому же связь была не подземно-кабельная, а воздушно-проводная, и противник смело к ней подключался, прослушивая наши переговоры, а иногда немцы давали по нашим войскам ложные приказы – отступать! Слепое доверие к телефонам порой кончалось трагедиями, гибелью множества людей. При этом существовала «радиобоязнь»: к походным радиостанциям относились как к лишней обузе, за которую надо отвечать, при первом же удобном случае их отсылали в обоз. Это происходило от недоверия к сложной аппаратуре, от боязни штабов быть запеленгованными противником» (Пикуль B.C. Площадь павших борцов. – М.: Голос, 1996.
С. 179).
О том, что слова про пеленгование были прямым текстом прописаны в ПУ-39, как-то мило забыли. Читатель мягко подталкивался к выводу: «Делать немцам больше нечего – разыскивать советские радиостанции». Насмехаясь над «радиобоязнью» и возможностью пеленгования работающих радиостанций, почему-то забывают, что радиоразведка у немцев была и порой добивалась впечатляющих результатов. Разумеется, речь шла не только и не столько о примитивном наведении на советские штабы авиации. Один из самых известных примеров – это Миус-фронт в июле 1943 г. Оборонявшая Донбасс немецкая 6-я армия Карла Холлидта была вынуждена ждать наступления советских войск и использовала все средства разведки для угадывания вероятного направления удара. Угадывание направления удара часто превращалось в «русскую рулетку», но именно радиоразведка позволила немцам отсрочить коллапс немецкой обороны в южном секторе советско-германского фронта. До 9 июля 1943 г. никаких перемещений войск или концентрации артиллерии немецкой разведкой не отмечалось. Но 10 июля стало поворотным пунктом, заставившим штаб Холлидта лихорадочно готовиться к отражению наступления противника в полосе ответственности 6-й армии. Во второй половине дня 10 июля были отмечены перемещения пехоты и танков в полосе XXIX и XVII армейских корпусов. Двумя днями спустя движение было замечено на стыке IV и XVII армейских корпусов – на направлении советского вспомогательного удара. Остроты в блюдо оперативной обстановки добавил тот факт, что из-за погодных условий с 11 по 14 июля эффективная работа воздушной разведки была невозможной, и вся надежда была на наземную разведку и радиоперехваты. Занималась этим в 6-й армии 623-я отдельная рота радиоразведки. Особое внимание у немецких разведчиков вызывало перемещение резервов. Положение 2-й гвардейской армии как стратегического резерва советского командования в глубине построения войск на южном секторе фронта было известно немцам, и его перемещения отслеживались. По оценке штаба Холлидта, 2-я гв. армия могла быть введена в бой в течение трех-пяти дней. Анализ радиообмена 14 июля позволил немцам сделать вывод, что штаб 2-й гв. армии переместился и располагается теперь за позициями 5-й ударной армии. Когда 15 июля улучшилась погода и заработала воздушная разведка, концентрация советских войск была подтверждена с воздуха. 15 июля Холлидт посетил штабы 294-й пехотной дивизии и XVII армейского корпуса и сообщил, что все данные разведки указывают на скорое начало наступления именно на их участке фронта. Через два дня, жарким утром 17 июля 1943 г., громовые раскаты артиллерийской подготовки подтвердили его слова.
Естественно, немцами были приняты необходимые контрмеры и подтянуты резервы к вероятному направлению удара советских войск. Более того, были приняты решения на уровне командования всей группы армий «Юг». С южного фаса Курской дуги был снят II танковый корпус СС Пауля Хауссера. Корпус был выведен из боя и погружен в эшелоны, отправляющиеся в Донбасс. Своевременное прибытие эсэсовских соединений сыграло ключевую роль в отражении советского наступления на Миусе, которое завершилось в начале августа 1943 г. вытеснением войск Южного фронта на исходные позиции.
Миус-фронт в данном случае является негативным примером, но не следует думать, что в этот же период не было прямо противоположных случаев. Таковым, как ни странно, является контрудар 5-й гв. танковой армии под Прохоровкой. За счет строжайшего радиомолчания (радиостанции даже опечатывались) немцы до самого последнего момента не знали о том, что Воронежским фронтом будет нанесен контрудар крупными массами танков. Сосредоточение танков было частично вскрыто радиоразведкой, но конкретного перечня прибывших соединений у немцев вечером 11 июля 1943 г. не было. Поэтому оборонительные действия «Лейбштандарта» 12 июля были в значительной степени импровизацией, чему благоприятствовали плотные боевые порядки и условия местности. В любом случае немецкая радиоразведка не вскрыла появление армии П.А. Ротмистрова, и ее появление стало в значительной мере неожиданным. Другой вопрос, что это первоначальное преимущество не было должным образом использовано.
Вышеупомянутый 8-й механизированный корпус находился в том же положении, что и 5-я гв. танковая армия под Прохоровкой. Он также выдвигался для нанесения контрудара. Поэтому режим радиомолчания был одним из главных требований. Немецкая радиоразведка летом 1941 г. работала, и интенсивное пользование радиосвязью привело бы к прояснению обстановки для противника. Немецкой разведке было бы легче выяснять, кто им противостоит в данный момент и подход каких соединений или объединений из глубины ожидается в ближайшей перспективе. Радиосвязь, как и любое другое средство, имела свои достоинства и недостатки.
Отправка в войска офицеров с приказами не являлась чрезвычайной мерой, вызванной обстоятельствами. Рекомендации по организации управления с помощью делегатов шли в ПУ-39 вслед за обставленным запретительными мерами разделом по радиосвязи. Красным командирам рекомендовалось следующее:
«Для обеспечения надежного управления, помимо технических средств, необходимо широко использовать все другие виды связи, в первую очередь подвижные средства (самолет, автомобиль, мотоцикл, танк, конь).
Штабы войсковых соединений и частей должны заботиться о наличии и готовности к действию достаточного количества подвижных средств для передачи приказов».
Делегаты связи не были спутником только неудачных операций. Они достаточно широко использовались для передачи приказов в несомненно успешных для Красной Армии сражениях и операциях. В качестве примера можно привести эпизод, относящийся к периоду советского контрнаступления под Сталинградом. К югу от города по степи наступали механизированные корпуса ударной группировки Сталинградского фронта. Ночью 22 ноября 4-й мехкорпус получил приказ заместителя командующего Сталинградским фронтом М.М. Попова к исходу дня захватить Советский и выдвинуть передовой отряд на Карповку. Корпус к тому моменту двигался вперед в прямом смысле этого слова вслепую. Никаких данных о противнике на направлении наступления ни от штаба 51-й армии, ни от штаба Сталинградского фронта не поступало. Заявки на воздушную разведку выполнены не были – из-за плохой погоды авиация фактически бездействовала. Корпус мог лишь светить себе «ближним светом» – посылая по всем направлениям разведотряды на мотоциклах и бронеавтомобилях БА-64. Была также установлена связь с соседом справа – 13-м мехкорпусом. Обстановку это прояснило в незначительной степени: были получены расплывчатые сведения об участке фронта справа от полосы наступления. Слева соседей просто не было, одна казавшаяся бескрайней степь. В такой обстановке контрудар мог последовать с любого направления. Густой «туман войны» висел над полем сражения. Оставалось принять все меры предосторожности и уповать на свою счастливую звезду. Вольский выдвинул на фланги сильное боковое охранение и вывел в резерв 60-ю механизированную бригаду.
Вскоре и без того непростая обстановка усугубилась молниями «из стратосферы». При подходе штаба корпуса к Верхне-Царицынскому самолетом был доставлен приказ командующего Сталинградским фронтом А.И. Еременко с задачей захватить Старый и Новый Рогачик, Карповскую, Карповку. Это существенно меняло первоначальную задачу корпуса. Теперь он должен был отвернуть от точки рандеву с Юго-Западным фронтом у Калача и наступать в тыл войскам 6-й армии под Сталинградом. Точнее, корпус разворачивался для сокрушения быстро строящейся обороны 6-й армии фронтом на запад.
Буквально через полчаса после прибытия самолета от А.И. Еременко в штаб корпуса приехал на машине заместитель командующего 51-й армией полковник Юдин. Командиру 4-го мехкорпуса был вручен приказ командарма 51-й (в чьем оперативном подчинении находился корпус), подтверждающий ранее поставленную задачу. Мехкорпус должен был захватить Советский и выйти на рубеж Карповка, Мариновка, т. е. примерно на рубеж железной дороги из Сталинграда на Калач. Оказавшись с двумя приказами на руках, Вольский принял компромиссное решение и повернул на Карповку 59-ю механизированную бригаду Удар на Карповку был безрезультатным – высланные Паулюсом подвижные части заняли старые советские укрепления. Остальные части 4-го мехкорпуса двигались на Советский, выполняя прежнюю задачу.
В итоге Советский был захвачен к 12.20 22 ноября 36-й механизированной бригадой совместно с 20-м танковым полком 59-й механизированной бригады. В городе располагались авторемонтные мастерские, и трофеями корпуса Вольского стали более 1000 автомашин. Также были захвачены склады с продовольствием, боеприпасами и горючим. С захватом Советского было прервано сообщение 6-й армии с тылом по железной дороге.
Интересно отметить, что приказы 4-й механизированный корпус получал делегатами связи. Более того, приказы разных инстанций противоречили друг другу. Согласно отечественной исторической традиции принято гневно осуждать использование делегатов летом 1941 г. и даже представлять их как одну из причин случившейся катастрофы. Однако это очевидная постановка телеги впереди лошади. Делегаты связи благополучно использовались в успешных операциях Красной Армии. Корпуса без особых проблем направлялись командованием в нужную точку без использования идеологически выдержанной радиосвязи.
В заключение хотелось бы сказать следующее. Нельзя отрицать существенных недостатков в работе связи в Красной армии 1941 г. Но объявлять связь одной из главный причин поражения неразумно. Развал системы связи часто был следствием, а не причиной возникающих кризисов. Штабы теряли связь с войсками, когда они терпели поражение в обороне и были вынуждены отходить. Поражения имели вполне определенное объяснение на оперативном уровне, и отсутствие каких-либо проблем со связью вряд ли бы существенно изменило обстановку.
Григорий Пернавский. Почему погибли сталинградские пленные?
Время от времени в Интернете и в периодической печати, в статьях, приуроченных к очередной годовщине разгрома немцев под Сталинградом, встречаются упоминания о печальной судьбе германских военнопленных. Часто их судьбу сравнивают с судьбой миллионов красноармейцев, замученных в немецких лагерях. Таким образом нечистоплотные пропагандисты пытаются продемонстрировать тождественность советского и нацистского режимов. Об отношении немцев к советским военнопленным написано достаточно много. Что же касается советской стороны, то СССР, не подписавший в свое время Женевскую конвенцию 1929 г. «О содержании военнопленных» (причины ее неподписания известны, но не являются предметом рассмотрения данной статьи), объявил о том, что будет соблюдать ее, в первые же дни после начала Великой Отечественной войны.
На начальном этапе войны трудностей с содержанием военнопленных не возникало по той простой причине, что их было слишком мало. С 22 июня по 31 декабря 1941 г. Красной Армией было взято в плен 9147 человек, а к 19 ноября 1942 г., когда началось контрнаступление под Сталинградом, в тыловые лагеря для военнопленных поступило еще 10 635 вражеских солдат и офицеров. Столь ничтожное число военнопленных позволяло без труда снабжать их по нормам, приводимым в нижеследующей таблице.
На начальном этапе войны трудностей с содержанием военнопленных не возникало по той простой причине, что их было слишком мало. С 22 июня по 31 декабря 1941 г. Красной Армией было взято в плен 9147 человек, а к 19 ноября 1942 г., когда началось контрнаступление под Сталинградом, в тыловые лагеря для военнопленных поступило еще 10 635 вражеских солдат и офицеров. Столь ничтожное число военнопленных позволяло без труда снабжать их по нормам, приводимым в нижеследующей таблице.