Страница:
Известный русский философ и писатель Иван Солоневич так оценивал усилия Муравьева по деполонизации: «Край, – сравнительно недавно присоединенный к империи и населенный русским мужиком. Кроме мужика русского там не было ничего. Наше белорусское дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа и интересы России… Народ остался без правящего слоя. Без интеллигенции, без буржуазии, без аристократии – даже без пролетариата и ремесленников. Выход в культурные верхи был начисто заперт польским дворянством. Граф Муравьев не только вешал. Он раскрыл белорусскому мужику дорогу хотя бы в низшие слои интеллигенции».
Кстати, прозвище «Вешатель» Муравьев получил за тридцать лет до польского восстания благодаря историческому анекдоту. После назначения его на должность губернатора Гродненской губернии в 1831 г. его спросили, не родственник ли он повешенному декабристу Муравьеву-Апостолу. На это Михаил Николаевич ответил, что происходит не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые сами вешают. Что касается повешенных повстанцев, то таковых на весь обширный край насчитали лишь 128 человек. Но ненависть поляков к Муравьеву безгранична до сих пор, хотя к Польше он никакого отношения не имел, будучи наместником русских по населению губерний. Видимо ненависть эта первоначально имела сугубо меркантильную базу, ибо Муравьев предпринял энергичные меры для секвестрования дворянский имений и улучшения положения крестьян, находящихся здесь в более угнетенном состоянии, нежели в центральных российских губерниях.
Киевский генерал-губернатор Дмитрий Гаврилович Бибиков, занимавший этот пост в 1837–1852 гг., также вполне осознавал угрозу, проистекающую от засилья в крае польского дворянства. Им были разработаны инвентарные правила, определявшие отношения крестьян с помещиками. К сожалению с украинофильством никакой борьбы не велось, хотя следующий генерал-губернатор Николай Николаевич Анненков и приложил усилия для принятия так называемого валуевского циркуляра. Циркуляр этот, названный по имени министра внутренних дел империи Петра Александровича Валуева, был тайным и прямого действия не имел, а адресовался Цензурному комитету с требованием запретить печатать учебную, политическую и религиозную литературу на украинском языке.
Валуев в своей записке отмечал, что «общерусский язык так же понятен для малороссов, как и для великороссиян, и даже гораздо понятнее, чем теперь сочиняемый для них некоторыми малороссами, и в особенности поляками, так называемый украинский язык. Лиц того кружка, который усиливается доказать противное, большинство самих малороссов упрекает в сепаратистских замыслах, враждебных к России и гибельных для Малороссии. Явление это тем более прискорбно и заслуживает внимания, что оно совпадает с политическими замыслами поляков, и едва ли не им обязано своим происхождением, судя по рукописям, поступившим в цензуру, и по тому, что большая часть малороссийских сочинений действительно поступает от поляков». Однако запретительная мера эта была половинчатой и малодейственной, поскольку была направлена лишь на использование украинского языка в политических целях, но печать «изящной литературы» и разработки литературного украинского языка прекращены не были.
У всякой идеи должны быть свои мученики. У украинской они тоже есть. Венец великомученика отводится украинской мифологией Тарасу Шевченко, распятому проклятыми москалями (фигурально, конечно), а просто мучениками можно считать его коллег по Кирилло-Мефодиевскому братству. «Свидомые» свято уверены, что репрессии проклятого царского режима обрушились на голову святого «кобзаря» лишь за то, что тот был украинцем. Но это суждение в корне неверно. Кирилло-Мефодиевское братство, созданное по инициативе Николая Костомарова, было тайной политической организацией самого радикального толка. Основные пункты программы были следующие:
– освобождение славянских народностей из-под власти иноплеменников (в том числе отделение Украины от России);
– организация их в республики с удержанием федеративной связи между ними (при этом независимая Украина мыслилась чуть ли не как центр федерации);
– уничтожение крепостного права;
– упразднение сословных привилегий и преимуществ;
– религиозная свобода и веротерпимость;
– при полной свободе всякого вероучения употребление единого славянского языка в публичном богослужении всех существующих церквей;
– полная свобода мысли, научного воспитания и печатного слова и преподавание всех славянских наречий и их литературы в учебных заведениях всех славянских народностей.
Чтобы почувствовать, насколько эти идеи были проникнуты антигосударственным пафосом, давайте поищем аналогию в реалиях сегодняшнего дня. Когда радикальные националисты и религиозные фанатики провозглашают идею освобождения Чечни от российского гнета и создание Кавказского халифата из освобожденных из под христианского ига народов, то перепуганная общественность единодушно поддерживает лозунг «Мочить в сортире!» и всячески одобряет ковровые бомбардировки и зачистки в самашкинском стиле. Так неужели царские власти должны были безучастно глядеть на бурную деятельность национал-сепаратистов республиканского толка?
Ситуация осложнялась еще и внешнеполитическим аспектом усилий украинствующих республиканцев посягнувших, пусть даже только на словах, на территориальную целостность не только России, но и Австрийской империи. Император Николай являлся, как известно, рьяным охранителем Священного Союза трех держав, направленного на незыблемость европейских границ, и ему совсем не улыбалось, что кучка фармазонов дискредитирует его на международной арене. Может быть, несколькими годами раньше или позже власти смотрели бы на интеллигентов-карбонариев сквозь пальцы, но 1847 г. когда тайное общество было ликвидировано, выдался крайне напряженным. В 1846 г. в австрийской Галиции поляки учинили мятеж, который был подавлен при деятельном участии русского населения, вскоре разразилась венгерская революция, чуть было не поставившая жирный крест на империи Габсбургов. Если бы не русские штыки, то так бы, вероятно, и случилось. Мне, конечно, очень трудно симпатизировать Австрии, да только уж очень неудачное время выбрали Шевченко с Костомаровым, чтобы разводить революционную деятельность.
Репрессии против кирилло-мефодиевцев носили чисто символический характер. Костомаров, один из создателей общества, всего год отсидел в Петропавловской крепости и некоторое время пребывал в ссылке, но не в Сибири, всего лишь в Саратове, а в дальнейшем спокойно занимался своим любимым украинофильством без всякого стеснения. Покаявшемуся Кулишу четырехмесячный тюремный срок и ссылку в Вологду заменили двумя месяцами пребывания в арестантском отделении военного госпиталя, а местом ссылки назначили Тулу. Гулак провел в тюрьме под следствием три года, но вероятно лишь потому, что отказался давать какие-либо показания, после чего отправился на пять лет в пермскую ссылку. Тарас Шевченко пострадал больше всех – 10 лет прослужил солдатом в Оренбургском полку. Но причиной столь «суровой» кары было вовсе не участие в тайном обществе, и уж тем паче, не украинофильство, а найденные у него при обыске стихи о императрице оскорбительного характера, что по тем временам было тяжким преступлением.
В то же самое время, в 1849 г. в отношении другого тайного общества – кружка петрашевцев в Петербурге были применены меры куда более жесткие – 122 человека находилось под следствием, из них 21 приговорены к смертной казни. Приговоренные уже стояли перед строем солдат на Семеновской площади, когда расстрел был им заменен ссылкой. Почему-то никому не приходит в голову объявить все эти репрессии национальным угнетением русского народа со стороны немецкой по крови царской династии.
Вся дальнейшая история российского украинофильства практически не выходит за рамки интеллигентской среды. Хождение в народ переодетых в шаровары и вышиванки студентов, приобщающихся таким образом к крестьянскому диалекту и сельскому фольклору, выглядело, скорее, как забава мажорствующей молодежи, но на пробуждение в массах «украинского самосознания» никакого влияния оказать не могло. Однако после издыхания польского импульса, все большее влияние на отечественных украинофилов начинает оказывать галицкое политизированное украинство, более того, по мере приближения Первой мировой войны австрийский и германский генеральные штабы все большее внимание начинают уделять украинству по чисто практическим соображениям. Украинофилов они видят своим агентами влияния, а украинской доктрине пытаются сделать прививку сепаратизма.
В 1906 г. начинается масштабная акция так называемого языкового крестового похода в Малороссию, организованная Веной. В крупнейших городах Юго-Западного края как грибы после дождя (золотого!) открываются многочисленные украиноязычные издания, откуда не возьмись, появляются сотни пропагандистов возвращения к истокам «ридной мовы».
Движение крестоносцев бурно приветствуют социалисты и либералы, руководствуясь той логикой, что все, что направлено против царизма, к лучшему. Но крестовый поход заканчивается полным провалом, потому как австрийский вариант украинского языка, грубо насаждаемый в полонизированной Галиции, оказался совершенно непонятен малороссам.
Как констатирует в своей брошюре «Первые украинские массовые политические газеты Поднепровья» (Нью-Йорк, 1952 г.) Юрий Тищенко-Сирый, один из тогдашних крестоносцев, «помимо того маленького круга украинцев, которые умели читать и писать по-украински, для многомиллионного населения Российской Украины появление украинской прессы с новым правописанием, с массой уже забытых или новых литературных слов и понятий и т. д. было чем-то не только новым, а и тяжелым, требующим тренировки и изучения».
По свидетельству Сирого у самого массового издания крестоносцев «Ридный край» было всего две сотни подписчиков. Надо полагать, все они были самими укро-австрийскими крестоносцами, потому что российские украинофилы с раздражением отмечали, что читать прессу крестоносцев без словаря (украинско-украинского?) не в состоянии. Их угнетало обилие в галицком новоязе большого количества выдуманных – «выкованных» слов, искусственно созданных для замены слов русских. Против потуг крестоносцев гневно выступил даже классик укро-литературы Нечуй-Левицкий, ратовавший за создание литературного украинского языка на основе малороссийских диалектов, а не ополяченного за века галицкого говора. Стоит ли говорить, что массы простого люда от укро-австрийского воляпюка в ужасе отшатнулись. Многие малороссы, увидев до какого маразма может довести попытки сделать язык на основе просторечного крестьянского диалекта, вообще пришли к выводу о ненужности подобных экспериментов, сделавшись сторонниками единого литературного общерусского языка.
Поэтому ничего удивительного, что не удалась в 1918 г. Украинская народная республика под протекторатом Берлина даже не смотря на то, что «национальное украинское правительство» – Верховную Раду возглавлял австрийский агент и германофил Михаил Грушевский, воспевающий в своих статьях германо-украинское расовое родство и общность политических целей. Слишком громадная пропасть разделяла народ и прогерманскую украинствующую верхушку. Замена в апреле 1918 г. оккупационными властями прозападного правительства Грушевского, напичканного австро-германскими агентами на лубочно-украинофильский режим гетмана Скоропадского, также не принесла особых успехов. Как только германские войска после ноябрьской революции 1918 г. оставили Киев, Скоропадский (вот же говорящая фамилия!) был свергнут сторонниками Директории. Власть Петлюры была непрочной, его войска были многократно биты и белыми, и красными, и махновцами. Власть Директории сделалась вскоре чисто номинальной и не распространялась дальше вагона, в котором моталось «украинское правительство», вынужденное постоянно от кого-либо бежать. В народном фольклоре от тех времен осталась издевательская поговорка «У вагонi Директорiя, niд вагоном территорiя».
Ни один из укро-националистических режимов в период революции и гражданской войны не продемонстрировал ни малейших признаков жизнеспособности. Верховная Рада и Гетманат являлись германскими марионетками, Петлюра в конце своей политической карьеры полностью лег под поляков, щедро раздавая им территорию «ридной Украйны» взамен поддержки своей чисто номинальной власти. Командующий немецким восточным фронтом Гофман в своих мемуарах писал: «Украина – это дело моих рук, а вовсе не плод сознательной деятельности русского народа». Кстати, и сама украинская государственная идея была наполнена конкретикой в Германии. Создатель Германской империи фон Бисмарк в 1877 г. провозгласил: «Нам нужно создать сильную Украину за счет передачи ей максимального количества русских земель». Все верно, создать Украину за счет украинских земель было невозможно по причине отсутствия таковых, а покушаться на земли дружественной Австро-Венгрии канцлер счел неправильным.
Даже в Галиции, где «титульная нация» формально составляла 60 % населения (следует при этом помнить, что единства между украинцами и русинами не существовало, а потому процент украинцев был, вероятно, ниже), а поляки всего 25 %, Западноукраинская народная республика не продержалась по сути и нескольких дней, хотя формально время ее существования исчисляется почти в шесть месяцев. 3 ноября 1918 г. во Львове Украинский национальный совет провозгласил создание национального государства, но уже 6 ноября восставшие поляки контролировали более половины города. 21 ноября подошедшие регулярные части польской армии полностью очистили Львов и правительство ЗУНР бежало в Станиславов (ныне Ивано-Франковск). Тем временем Румыния оккупировала Буковину, а чехословацкие части заняли территорию Закарпатья. Вскоре армия галичан полностью утратила контроль над территорией ЗУНР. В июле 1919 г. наступление галичан на Львов окончилось провалом.
Но благодаря тому, что австрийцы в свое время создали из галицких украинцев части сичевых стрельцов (имея в виду их использование для колонизации Малороссии), созданная на их основе Украинская галицкая армия оставалась в течение всего периода гражданской войны значимым военным фактором. Объединение, чисто формальное, конечно, УНР и ЗУНР 22 января 1919 г. предоставило в руки российских украинизаторов весомый ресурс в 50 тысяч национально «свидомых» галицких штыков. Еще одной силой, на которую опирались украинизаторы, были пленные австрийские украинцы, игравшие в 1917–1920 гг. роль авангарда украинизаторских сил. Впрочем, усилия галичан в области госстроительства запомнились современникам разве что попытками украинизировать киевские вывески.
Сегодня Польша вновь имеет некоторое влияние в украинском вопросе, в основном в качестве агента Вашингтона. Любопытно иногда почитать их прессу: «В интересах Польши, которая всегда будет испытывать угрозу со стороны российского империализма, необходимо существование Украины в качестве буфера между Польшей и Россией. Однако линия границы при этом должна отличаться от той, которая существует на сегодняшний день. Польша обязана всячески поддерживать идею раздела Украины и делать все, чтобы он наступил как можно скорее, поскольку всегда существует опасность того, что нынешнюю, русско-украинскую Украину вновь подчинит себе Москва. В то же время я более чем уверен, что проделать то же самое с собственно „украинской“ Украиной Москва не сможет. Именно такая Украина имеет наибольший шанс на вступление в Европейский Союз. По своей территории „украинская“ Украина была бы почти равной Польше, однако ее население составляло бы всего около 1/3 от польского населения. Помимо всего прочего эта Украина была бы почти полностью избавлена от бремени тяжелой промышленности, а также не имела бы выхода к морю. Такая Украина не представляла бы особой угрозы для Польши, с такой Украиной можно было бы довольно быстро достичь некого „модуса вивенди“, даже в том случае, если бы в Киеве правили сплошь одни бандеровцы, поскольку такая Украина всегда была бы заинтересована в наличии доброй воли со стороны Польши»[12].
Однако раздел Украины маловероятен. Скорее всего, «самостийная Украйна» будет хиреть синхронно с РФ или даже чуть быстрее, а в случае возрождения России, вновь станет ее составной частью. Тупиковость «самостийного» пути развития Украины слишком очевидна, чтобы продолжать лелеять мечты о создании единой политической украинской нации, экономической самодостаточности и реальном государственном суверенитете.
В январе 1992 г. республика Украина была ядерной державой (!) с развитой авиакосмической и военной промышленностью, самым продуктивным из всех 15 бывших советских республик сельским хозяйством, мощной угольно-металлургической базой, сильнейшей научной школой и центрами высокотехнологичными предприятиями (достаточно вспомнить, что первый компьютер в Европе был создан в 1948 г. в Киеве). Украина имела доступ к дешевому российскому газу и нефти, не знала вооруженных конфликтов на своей территории. Украинцы не унаследовали ни цента из многомиллиардных внешних долгов ССР. То есть стартовые условия для экономического рывка и занятия страной подобающего места в европейской и мировой табели о рангах были у украинцев куда более благоприятными, нежели у других союзных республик, включая РСФСР.
Прошло 19 лет, за которые Украина влезла по уши в долги и учинила жуткий саморазгром своей экономики. За меньшее время немцы подняли из руин Германию и сделали ее европейским лидером после проигранной Второй мировой войны. Японцы в тех же условиях сотворили послевоенное экономическое чудо. А Украина, будучи в невероятно более выгодных условиях, показала абсолютнейшую бездарность своей (своей ли?) государственной элиты. Сегодня в украинской прессе уже открыто высказывается идея ограниченного суверенитета, по которой США возьмут страну под свой официальный протекторат, предоставив ей взамен некие экономические преференции. Это означает, прежде всего, что Америка продолжает свою политику по превращению «самостийной» Украины в антироссийский плацдарм.
Даешь украинизацию!
Кстати, прозвище «Вешатель» Муравьев получил за тридцать лет до польского восстания благодаря историческому анекдоту. После назначения его на должность губернатора Гродненской губернии в 1831 г. его спросили, не родственник ли он повешенному декабристу Муравьеву-Апостолу. На это Михаил Николаевич ответил, что происходит не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые сами вешают. Что касается повешенных повстанцев, то таковых на весь обширный край насчитали лишь 128 человек. Но ненависть поляков к Муравьеву безгранична до сих пор, хотя к Польше он никакого отношения не имел, будучи наместником русских по населению губерний. Видимо ненависть эта первоначально имела сугубо меркантильную базу, ибо Муравьев предпринял энергичные меры для секвестрования дворянский имений и улучшения положения крестьян, находящихся здесь в более угнетенном состоянии, нежели в центральных российских губерниях.
Киевский генерал-губернатор Дмитрий Гаврилович Бибиков, занимавший этот пост в 1837–1852 гг., также вполне осознавал угрозу, проистекающую от засилья в крае польского дворянства. Им были разработаны инвентарные правила, определявшие отношения крестьян с помещиками. К сожалению с украинофильством никакой борьбы не велось, хотя следующий генерал-губернатор Николай Николаевич Анненков и приложил усилия для принятия так называемого валуевского циркуляра. Циркуляр этот, названный по имени министра внутренних дел империи Петра Александровича Валуева, был тайным и прямого действия не имел, а адресовался Цензурному комитету с требованием запретить печатать учебную, политическую и религиозную литературу на украинском языке.
Валуев в своей записке отмечал, что «общерусский язык так же понятен для малороссов, как и для великороссиян, и даже гораздо понятнее, чем теперь сочиняемый для них некоторыми малороссами, и в особенности поляками, так называемый украинский язык. Лиц того кружка, который усиливается доказать противное, большинство самих малороссов упрекает в сепаратистских замыслах, враждебных к России и гибельных для Малороссии. Явление это тем более прискорбно и заслуживает внимания, что оно совпадает с политическими замыслами поляков, и едва ли не им обязано своим происхождением, судя по рукописям, поступившим в цензуру, и по тому, что большая часть малороссийских сочинений действительно поступает от поляков». Однако запретительная мера эта была половинчатой и малодейственной, поскольку была направлена лишь на использование украинского языка в политических целях, но печать «изящной литературы» и разработки литературного украинского языка прекращены не были.
У всякой идеи должны быть свои мученики. У украинской они тоже есть. Венец великомученика отводится украинской мифологией Тарасу Шевченко, распятому проклятыми москалями (фигурально, конечно), а просто мучениками можно считать его коллег по Кирилло-Мефодиевскому братству. «Свидомые» свято уверены, что репрессии проклятого царского режима обрушились на голову святого «кобзаря» лишь за то, что тот был украинцем. Но это суждение в корне неверно. Кирилло-Мефодиевское братство, созданное по инициативе Николая Костомарова, было тайной политической организацией самого радикального толка. Основные пункты программы были следующие:
– освобождение славянских народностей из-под власти иноплеменников (в том числе отделение Украины от России);
– организация их в республики с удержанием федеративной связи между ними (при этом независимая Украина мыслилась чуть ли не как центр федерации);
– уничтожение крепостного права;
– упразднение сословных привилегий и преимуществ;
– религиозная свобода и веротерпимость;
– при полной свободе всякого вероучения употребление единого славянского языка в публичном богослужении всех существующих церквей;
– полная свобода мысли, научного воспитания и печатного слова и преподавание всех славянских наречий и их литературы в учебных заведениях всех славянских народностей.
Чтобы почувствовать, насколько эти идеи были проникнуты антигосударственным пафосом, давайте поищем аналогию в реалиях сегодняшнего дня. Когда радикальные националисты и религиозные фанатики провозглашают идею освобождения Чечни от российского гнета и создание Кавказского халифата из освобожденных из под христианского ига народов, то перепуганная общественность единодушно поддерживает лозунг «Мочить в сортире!» и всячески одобряет ковровые бомбардировки и зачистки в самашкинском стиле. Так неужели царские власти должны были безучастно глядеть на бурную деятельность национал-сепаратистов республиканского толка?
Ситуация осложнялась еще и внешнеполитическим аспектом усилий украинствующих республиканцев посягнувших, пусть даже только на словах, на территориальную целостность не только России, но и Австрийской империи. Император Николай являлся, как известно, рьяным охранителем Священного Союза трех держав, направленного на незыблемость европейских границ, и ему совсем не улыбалось, что кучка фармазонов дискредитирует его на международной арене. Может быть, несколькими годами раньше или позже власти смотрели бы на интеллигентов-карбонариев сквозь пальцы, но 1847 г. когда тайное общество было ликвидировано, выдался крайне напряженным. В 1846 г. в австрийской Галиции поляки учинили мятеж, который был подавлен при деятельном участии русского населения, вскоре разразилась венгерская революция, чуть было не поставившая жирный крест на империи Габсбургов. Если бы не русские штыки, то так бы, вероятно, и случилось. Мне, конечно, очень трудно симпатизировать Австрии, да только уж очень неудачное время выбрали Шевченко с Костомаровым, чтобы разводить революционную деятельность.
Репрессии против кирилло-мефодиевцев носили чисто символический характер. Костомаров, один из создателей общества, всего год отсидел в Петропавловской крепости и некоторое время пребывал в ссылке, но не в Сибири, всего лишь в Саратове, а в дальнейшем спокойно занимался своим любимым украинофильством без всякого стеснения. Покаявшемуся Кулишу четырехмесячный тюремный срок и ссылку в Вологду заменили двумя месяцами пребывания в арестантском отделении военного госпиталя, а местом ссылки назначили Тулу. Гулак провел в тюрьме под следствием три года, но вероятно лишь потому, что отказался давать какие-либо показания, после чего отправился на пять лет в пермскую ссылку. Тарас Шевченко пострадал больше всех – 10 лет прослужил солдатом в Оренбургском полку. Но причиной столь «суровой» кары было вовсе не участие в тайном обществе, и уж тем паче, не украинофильство, а найденные у него при обыске стихи о императрице оскорбительного характера, что по тем временам было тяжким преступлением.
В то же самое время, в 1849 г. в отношении другого тайного общества – кружка петрашевцев в Петербурге были применены меры куда более жесткие – 122 человека находилось под следствием, из них 21 приговорены к смертной казни. Приговоренные уже стояли перед строем солдат на Семеновской площади, когда расстрел был им заменен ссылкой. Почему-то никому не приходит в голову объявить все эти репрессии национальным угнетением русского народа со стороны немецкой по крови царской династии.
Вся дальнейшая история российского украинофильства практически не выходит за рамки интеллигентской среды. Хождение в народ переодетых в шаровары и вышиванки студентов, приобщающихся таким образом к крестьянскому диалекту и сельскому фольклору, выглядело, скорее, как забава мажорствующей молодежи, но на пробуждение в массах «украинского самосознания» никакого влияния оказать не могло. Однако после издыхания польского импульса, все большее влияние на отечественных украинофилов начинает оказывать галицкое политизированное украинство, более того, по мере приближения Первой мировой войны австрийский и германский генеральные штабы все большее внимание начинают уделять украинству по чисто практическим соображениям. Украинофилов они видят своим агентами влияния, а украинской доктрине пытаются сделать прививку сепаратизма.
В 1906 г. начинается масштабная акция так называемого языкового крестового похода в Малороссию, организованная Веной. В крупнейших городах Юго-Западного края как грибы после дождя (золотого!) открываются многочисленные украиноязычные издания, откуда не возьмись, появляются сотни пропагандистов возвращения к истокам «ридной мовы».
Движение крестоносцев бурно приветствуют социалисты и либералы, руководствуясь той логикой, что все, что направлено против царизма, к лучшему. Но крестовый поход заканчивается полным провалом, потому как австрийский вариант украинского языка, грубо насаждаемый в полонизированной Галиции, оказался совершенно непонятен малороссам.
Как констатирует в своей брошюре «Первые украинские массовые политические газеты Поднепровья» (Нью-Йорк, 1952 г.) Юрий Тищенко-Сирый, один из тогдашних крестоносцев, «помимо того маленького круга украинцев, которые умели читать и писать по-украински, для многомиллионного населения Российской Украины появление украинской прессы с новым правописанием, с массой уже забытых или новых литературных слов и понятий и т. д. было чем-то не только новым, а и тяжелым, требующим тренировки и изучения».
По свидетельству Сирого у самого массового издания крестоносцев «Ридный край» было всего две сотни подписчиков. Надо полагать, все они были самими укро-австрийскими крестоносцами, потому что российские украинофилы с раздражением отмечали, что читать прессу крестоносцев без словаря (украинско-украинского?) не в состоянии. Их угнетало обилие в галицком новоязе большого количества выдуманных – «выкованных» слов, искусственно созданных для замены слов русских. Против потуг крестоносцев гневно выступил даже классик укро-литературы Нечуй-Левицкий, ратовавший за создание литературного украинского языка на основе малороссийских диалектов, а не ополяченного за века галицкого говора. Стоит ли говорить, что массы простого люда от укро-австрийского воляпюка в ужасе отшатнулись. Многие малороссы, увидев до какого маразма может довести попытки сделать язык на основе просторечного крестьянского диалекта, вообще пришли к выводу о ненужности подобных экспериментов, сделавшись сторонниками единого литературного общерусского языка.
Поэтому ничего удивительного, что не удалась в 1918 г. Украинская народная республика под протекторатом Берлина даже не смотря на то, что «национальное украинское правительство» – Верховную Раду возглавлял австрийский агент и германофил Михаил Грушевский, воспевающий в своих статьях германо-украинское расовое родство и общность политических целей. Слишком громадная пропасть разделяла народ и прогерманскую украинствующую верхушку. Замена в апреле 1918 г. оккупационными властями прозападного правительства Грушевского, напичканного австро-германскими агентами на лубочно-украинофильский режим гетмана Скоропадского, также не принесла особых успехов. Как только германские войска после ноябрьской революции 1918 г. оставили Киев, Скоропадский (вот же говорящая фамилия!) был свергнут сторонниками Директории. Власть Петлюры была непрочной, его войска были многократно биты и белыми, и красными, и махновцами. Власть Директории сделалась вскоре чисто номинальной и не распространялась дальше вагона, в котором моталось «украинское правительство», вынужденное постоянно от кого-либо бежать. В народном фольклоре от тех времен осталась издевательская поговорка «У вагонi Директорiя, niд вагоном территорiя».
Ни один из укро-националистических режимов в период революции и гражданской войны не продемонстрировал ни малейших признаков жизнеспособности. Верховная Рада и Гетманат являлись германскими марионетками, Петлюра в конце своей политической карьеры полностью лег под поляков, щедро раздавая им территорию «ридной Украйны» взамен поддержки своей чисто номинальной власти. Командующий немецким восточным фронтом Гофман в своих мемуарах писал: «Украина – это дело моих рук, а вовсе не плод сознательной деятельности русского народа». Кстати, и сама украинская государственная идея была наполнена конкретикой в Германии. Создатель Германской империи фон Бисмарк в 1877 г. провозгласил: «Нам нужно создать сильную Украину за счет передачи ей максимального количества русских земель». Все верно, создать Украину за счет украинских земель было невозможно по причине отсутствия таковых, а покушаться на земли дружественной Австро-Венгрии канцлер счел неправильным.
Даже в Галиции, где «титульная нация» формально составляла 60 % населения (следует при этом помнить, что единства между украинцами и русинами не существовало, а потому процент украинцев был, вероятно, ниже), а поляки всего 25 %, Западноукраинская народная республика не продержалась по сути и нескольких дней, хотя формально время ее существования исчисляется почти в шесть месяцев. 3 ноября 1918 г. во Львове Украинский национальный совет провозгласил создание национального государства, но уже 6 ноября восставшие поляки контролировали более половины города. 21 ноября подошедшие регулярные части польской армии полностью очистили Львов и правительство ЗУНР бежало в Станиславов (ныне Ивано-Франковск). Тем временем Румыния оккупировала Буковину, а чехословацкие части заняли территорию Закарпатья. Вскоре армия галичан полностью утратила контроль над территорией ЗУНР. В июле 1919 г. наступление галичан на Львов окончилось провалом.
Но благодаря тому, что австрийцы в свое время создали из галицких украинцев части сичевых стрельцов (имея в виду их использование для колонизации Малороссии), созданная на их основе Украинская галицкая армия оставалась в течение всего периода гражданской войны значимым военным фактором. Объединение, чисто формальное, конечно, УНР и ЗУНР 22 января 1919 г. предоставило в руки российских украинизаторов весомый ресурс в 50 тысяч национально «свидомых» галицких штыков. Еще одной силой, на которую опирались украинизаторы, были пленные австрийские украинцы, игравшие в 1917–1920 гг. роль авангарда украинизаторских сил. Впрочем, усилия галичан в области госстроительства запомнились современникам разве что попытками украинизировать киевские вывески.
Сегодня Польша вновь имеет некоторое влияние в украинском вопросе, в основном в качестве агента Вашингтона. Любопытно иногда почитать их прессу: «В интересах Польши, которая всегда будет испытывать угрозу со стороны российского империализма, необходимо существование Украины в качестве буфера между Польшей и Россией. Однако линия границы при этом должна отличаться от той, которая существует на сегодняшний день. Польша обязана всячески поддерживать идею раздела Украины и делать все, чтобы он наступил как можно скорее, поскольку всегда существует опасность того, что нынешнюю, русско-украинскую Украину вновь подчинит себе Москва. В то же время я более чем уверен, что проделать то же самое с собственно „украинской“ Украиной Москва не сможет. Именно такая Украина имеет наибольший шанс на вступление в Европейский Союз. По своей территории „украинская“ Украина была бы почти равной Польше, однако ее население составляло бы всего около 1/3 от польского населения. Помимо всего прочего эта Украина была бы почти полностью избавлена от бремени тяжелой промышленности, а также не имела бы выхода к морю. Такая Украина не представляла бы особой угрозы для Польши, с такой Украиной можно было бы довольно быстро достичь некого „модуса вивенди“, даже в том случае, если бы в Киеве правили сплошь одни бандеровцы, поскольку такая Украина всегда была бы заинтересована в наличии доброй воли со стороны Польши»[12].
Однако раздел Украины маловероятен. Скорее всего, «самостийная Украйна» будет хиреть синхронно с РФ или даже чуть быстрее, а в случае возрождения России, вновь станет ее составной частью. Тупиковость «самостийного» пути развития Украины слишком очевидна, чтобы продолжать лелеять мечты о создании единой политической украинской нации, экономической самодостаточности и реальном государственном суверенитете.
В январе 1992 г. республика Украина была ядерной державой (!) с развитой авиакосмической и военной промышленностью, самым продуктивным из всех 15 бывших советских республик сельским хозяйством, мощной угольно-металлургической базой, сильнейшей научной школой и центрами высокотехнологичными предприятиями (достаточно вспомнить, что первый компьютер в Европе был создан в 1948 г. в Киеве). Украина имела доступ к дешевому российскому газу и нефти, не знала вооруженных конфликтов на своей территории. Украинцы не унаследовали ни цента из многомиллиардных внешних долгов ССР. То есть стартовые условия для экономического рывка и занятия страной подобающего места в европейской и мировой табели о рангах были у украинцев куда более благоприятными, нежели у других союзных республик, включая РСФСР.
Прошло 19 лет, за которые Украина влезла по уши в долги и учинила жуткий саморазгром своей экономики. За меньшее время немцы подняли из руин Германию и сделали ее европейским лидером после проигранной Второй мировой войны. Японцы в тех же условиях сотворили послевоенное экономическое чудо. А Украина, будучи в невероятно более выгодных условиях, показала абсолютнейшую бездарность своей (своей ли?) государственной элиты. Сегодня в украинской прессе уже открыто высказывается идея ограниченного суверенитета, по которой США возьмут страну под свой официальный протекторат, предоставив ей взамен некие экономические преференции. Это означает, прежде всего, что Америка продолжает свою политику по превращению «самостийной» Украины в антироссийский плацдарм.
Даешь украинизацию!
Сколько бы усилий не прилагали австрийцы для дерусификации Галиции, их успехи были весьма относительны. В общем-то, разбив единый народ на два враждующих лагеря (divide et impera – разделяй и властвуй!), они уже достигли желаемого. Вопрос о том, желательно ли было украинизировать все русское население, оставался открытым, поскольку это в перспективе грозило сменой русского сепаратизма сепаратизмом украинским. А пока москвофилы и украинцы боролись друг с другом, сохраняя при этом враждебность к полякам, Вена могла спать спокойно. Собственно официальное признание австрийскими властями украинцев отдельным народом состоялось только в 1915 г., когда галицкие этномутанты доказали свою верность престолу резней русских в начале общеевропейской войны.
Казалось бы, разгром Австро-Венгрии и переход Галиции в руки новосозданной Польши должен был поставить крест на этнических экспериментах по выведению украинцев. Но у дела австрийских императоров быстро нашлись продолжатели в лице… большевиков. Конечно, на словах Ленин со товарищи были интернационалистами один интернационалистичнее другого. А уж всякого рода национализм они клеймили самыми последними словами. Но одно дело – лозунги, и совсем другое – реальность. Представление о большевиках, как о неких идеалистах-чистоплюях или фанатиках марксистской идеи в корне неверно. Перед ними стояла, прежде всего, чисто практическая задача – захватить и укрепить свою власть, и ради нее они готовы были потакать самым матерым националистам, если видели в этом хоть какую-то выгоду, причем интересы народа никакой роли не играли.
Европейские социал-демократы были в шоке от реалий русской социалистической революции в плане решения национального вопроса. Вот что писала Роза Люксембург, обвиняя Ленина в создании искусственного украинского «народа» и сознательном расчленении России: «Украинский национализм в России был совсем иным, чем, скажем, чешский, польский или финский, не более чем простой причудой, кривлянием нескольких десятков мелкобуржуазных интеллигентиков, без каких либо корней в экономике, политике или духовной сфере страны, без всякой исторической традиции, ибо Украина никогда не была ни нацией, ни государством, без всякой национальной культуры, если не считать реакционно-романтических стихотворений Шевченко. ‹…› И такую смехотворную шутку нескольких университетских профессоров и студентов Ленин и его товарищи раздули искусственно в политический фактор своей доктринерской агитацией за „право на самоопределение вплоть“ и т. д. Первоначальной шутке они придали значимость, пока эта шутка не превратилась в самую серьезную реальность, впрочем, не в серьезное национальное движение, которое, как и прежде, не имеет корней, но в вывеску и знамя для собирания сил контрреволюции!»[13]
Почему большевики действовали столь безумно, разбивая единый русский народ на разные национальности? Найти рациональное объяснение этому очень трудно. В качестве объективной причины можно назвать страх перед Польшей. Поскольку поляки отхватили себе в 1920 г. Западную Украину, советские правители могли опасаться, что культивируя на захваченной территории украинство, ляхи, следуя своей имперской доктрине о Речи Посполитой от моря до моря, будут претендовать и на советские земли. Однако поляки и не думали развивать на своих «всходних крэсах» – восточных окраинах – какую-то украинскую народность, а, забыв о своих обещаниях украинской автономии, занялись более привычным им делом – ополячиванием нацменьшинств. В ССР же в этот момент украинизация проводилась ударными темпами.
Поэтому популярность имеет и очень субъективное объяснение этого процесса: дескать, большевистское руководство, в котором преобладали евреи, очень боялось громадного русского народа и следовало старому принципу – разделяй и властвуй. Когда же верховная власть в 30-е годы перешла в руки более трезвомыслящих политиков, темпы украинизации были снижены, а наиболее активные украинизаторы отправлены валить лес в лагеря, значительно продвинув тем самым на север черту оседлости. Какой бы неполиткорректной данная гипотеза не казалась сегодня, но правда состоит в том, что самая агрессивная фаза советской украинизации происходила под руководством главы Советской Украины Лазаря Кагановича и наиболее последовательными украинизаторами были его соплеменники.
Можно предположить, что новые хозяева страны испытывали страх перед окраинным национализмом, впервые громко заявившем о себе во время гражданской войны. Поэтому в 20-е годы они решили перехватить у сепаратистов инициативу, создав декоративные автономии и псевдогосударственности для народов, многие из которых ее вообще никогда не имели (карелы, казахи, азербайджанцы, таджики). Вместе с этими квази-государствами большевики в союзе с местными националистами принялись ударными темпами создавать и сами «титульные нации», самой крупной из которых оказались украинцы.
Вероятен и другой вариант. В 20-е годы большевики еще не отказались от доктрины мировой революции, и потому попытались создать в лабораторных условиях муляж всемирной республики Советов. Так или иначе, но создание полноценной украинской нации началось в 20-е годы, и процесс проводился со всей революционной решительностью. Нарком РСФСР по делам национальностей Иосиф Сталин на X съезде РКП(б) в заключительном слове по докладу о национальном вопросе высказался предельно откровенно: «Ясно, что если в городах Украины до сих пор еще преобладают русские элементы, то с течением времени эти города будут неизбежно украинизированы».
Интересно получается. Выборочная германизация, проводимая нацистами в западных районах Польши во время Второй мировой войны, признана преступлением против человечности. А национальная политика большевиков по насильственному и тотальному изменению этнической принадлежности десятков миллионов людей – это тогда что? Украинизация была именно насильственной, ибо в украинцы записывали, не спрашивая согласия. И в школах украинский язык заставляли учить в обязательном порядке, при этом русские школы ликвидировались.
Правда, Сталин лукаво уточнял, будто города будут украинизироваться путем наплыва крестьян и даже приводил очень неудачный пример с Ригой, которая, дескать, из немецкого города превратилась в чисто латышский (на самом деле латышами в городе было тогда менее половины населения). И уж совсем ни в какие ворота не лезет утверждение докладчика, что полвека назад все(!) города Венгрии были немецкими, а теперь, мол, мадьяризировались. Сталинские слова стоит воспринимать лишь как дымовую завесу. Еще ни один город не смог «сменить национальность» путем его ассимиляции крестьянами. Наоборот, крестьянин, попадая в город, становился носителем иной культуры и даже иного языка. То есть, если большевики считали украинизацию городов неизбежной, то методы предполагали использовать совершенно иные, нежели естественную миграцию крестьян.
Казалось бы, разгром Австро-Венгрии и переход Галиции в руки новосозданной Польши должен был поставить крест на этнических экспериментах по выведению украинцев. Но у дела австрийских императоров быстро нашлись продолжатели в лице… большевиков. Конечно, на словах Ленин со товарищи были интернационалистами один интернационалистичнее другого. А уж всякого рода национализм они клеймили самыми последними словами. Но одно дело – лозунги, и совсем другое – реальность. Представление о большевиках, как о неких идеалистах-чистоплюях или фанатиках марксистской идеи в корне неверно. Перед ними стояла, прежде всего, чисто практическая задача – захватить и укрепить свою власть, и ради нее они готовы были потакать самым матерым националистам, если видели в этом хоть какую-то выгоду, причем интересы народа никакой роли не играли.
Европейские социал-демократы были в шоке от реалий русской социалистической революции в плане решения национального вопроса. Вот что писала Роза Люксембург, обвиняя Ленина в создании искусственного украинского «народа» и сознательном расчленении России: «Украинский национализм в России был совсем иным, чем, скажем, чешский, польский или финский, не более чем простой причудой, кривлянием нескольких десятков мелкобуржуазных интеллигентиков, без каких либо корней в экономике, политике или духовной сфере страны, без всякой исторической традиции, ибо Украина никогда не была ни нацией, ни государством, без всякой национальной культуры, если не считать реакционно-романтических стихотворений Шевченко. ‹…› И такую смехотворную шутку нескольких университетских профессоров и студентов Ленин и его товарищи раздули искусственно в политический фактор своей доктринерской агитацией за „право на самоопределение вплоть“ и т. д. Первоначальной шутке они придали значимость, пока эта шутка не превратилась в самую серьезную реальность, впрочем, не в серьезное национальное движение, которое, как и прежде, не имеет корней, но в вывеску и знамя для собирания сил контрреволюции!»[13]
Почему большевики действовали столь безумно, разбивая единый русский народ на разные национальности? Найти рациональное объяснение этому очень трудно. В качестве объективной причины можно назвать страх перед Польшей. Поскольку поляки отхватили себе в 1920 г. Западную Украину, советские правители могли опасаться, что культивируя на захваченной территории украинство, ляхи, следуя своей имперской доктрине о Речи Посполитой от моря до моря, будут претендовать и на советские земли. Однако поляки и не думали развивать на своих «всходних крэсах» – восточных окраинах – какую-то украинскую народность, а, забыв о своих обещаниях украинской автономии, занялись более привычным им делом – ополячиванием нацменьшинств. В ССР же в этот момент украинизация проводилась ударными темпами.
Поэтому популярность имеет и очень субъективное объяснение этого процесса: дескать, большевистское руководство, в котором преобладали евреи, очень боялось громадного русского народа и следовало старому принципу – разделяй и властвуй. Когда же верховная власть в 30-е годы перешла в руки более трезвомыслящих политиков, темпы украинизации были снижены, а наиболее активные украинизаторы отправлены валить лес в лагеря, значительно продвинув тем самым на север черту оседлости. Какой бы неполиткорректной данная гипотеза не казалась сегодня, но правда состоит в том, что самая агрессивная фаза советской украинизации происходила под руководством главы Советской Украины Лазаря Кагановича и наиболее последовательными украинизаторами были его соплеменники.
Можно предположить, что новые хозяева страны испытывали страх перед окраинным национализмом, впервые громко заявившем о себе во время гражданской войны. Поэтому в 20-е годы они решили перехватить у сепаратистов инициативу, создав декоративные автономии и псевдогосударственности для народов, многие из которых ее вообще никогда не имели (карелы, казахи, азербайджанцы, таджики). Вместе с этими квази-государствами большевики в союзе с местными националистами принялись ударными темпами создавать и сами «титульные нации», самой крупной из которых оказались украинцы.
Вероятен и другой вариант. В 20-е годы большевики еще не отказались от доктрины мировой революции, и потому попытались создать в лабораторных условиях муляж всемирной республики Советов. Так или иначе, но создание полноценной украинской нации началось в 20-е годы, и процесс проводился со всей революционной решительностью. Нарком РСФСР по делам национальностей Иосиф Сталин на X съезде РКП(б) в заключительном слове по докладу о национальном вопросе высказался предельно откровенно: «Ясно, что если в городах Украины до сих пор еще преобладают русские элементы, то с течением времени эти города будут неизбежно украинизированы».
Интересно получается. Выборочная германизация, проводимая нацистами в западных районах Польши во время Второй мировой войны, признана преступлением против человечности. А национальная политика большевиков по насильственному и тотальному изменению этнической принадлежности десятков миллионов людей – это тогда что? Украинизация была именно насильственной, ибо в украинцы записывали, не спрашивая согласия. И в школах украинский язык заставляли учить в обязательном порядке, при этом русские школы ликвидировались.
Правда, Сталин лукаво уточнял, будто города будут украинизироваться путем наплыва крестьян и даже приводил очень неудачный пример с Ригой, которая, дескать, из немецкого города превратилась в чисто латышский (на самом деле латышами в городе было тогда менее половины населения). И уж совсем ни в какие ворота не лезет утверждение докладчика, что полвека назад все(!) города Венгрии были немецкими, а теперь, мол, мадьяризировались. Сталинские слова стоит воспринимать лишь как дымовую завесу. Еще ни один город не смог «сменить национальность» путем его ассимиляции крестьянами. Наоборот, крестьянин, попадая в город, становился носителем иной культуры и даже иного языка. То есть, если большевики считали украинизацию городов неизбежной, то методы предполагали использовать совершенно иные, нежели естественную миграцию крестьян.