Страница:
Алексей Морозов
Золото Холокоста
Нет религии выше истины.
Блаватская
Истина, образование и улучшение человечества
должны быть главными целями писателя. Если он их достигает, то средства, используемые при этом, для нас довольно безразличны…
Лихтенберг
Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины.
Ницше
Хотя роман основан на реальной истории, все персонажи и события – вымышлены, совпадения с жившими и живущими людьми, их именами, фамилиями и поступками – случайны, вся книга представляет собой художественное творчество.
Однако автор вынужден признать, что действительность являет собой такое насилие, кровь, гнусность и паскудство, что это истолкование представляется лишь лакировкой жизни, только эхом превратности судьбы и трагичности предназначения человека.
Однако автор вынужден признать, что действительность являет собой такое насилие, кровь, гнусность и паскудство, что это истолкование представляется лишь лакировкой жизни, только эхом превратности судьбы и трагичности предназначения человека.
Глава I
Он родился в семье еврейского фермера, был близок к природе и любил музыку. Его отец Исаак Шпильрейн вполне преуспевал и, несмотря на свое еврейское происхождение, был абсолютным германофилом, хотя благосостоянием был обязан не Германии, а своему отцу – знаменитому австрийскому контрабандисту. Тот купил сыну небольшую ферму, чтобы у семьи был законный доход. Однако дело оказалось очень прибыльным. Исаак пошёл в гору и стал проявлять такую спесь, что деду пришлось пару раз избить его до посинения, чтобы поставить на место. Как-то раз, напившись цуйки, Исаак исчез на месяц, а приехал уже с молодой женой, дочерью мюнхенского баптистского пастора. Разъяренный дед, ворвавшись в спальню, хотел было выкинуть их вон, однако, увидев хорошенькую, привлекательную молодую даму с бесстыдным румянцем на щеках смотревшую на него ясными голубыми глазами, помягчел. Пробормотав что-то о помощи шадхена[1], которой пренебрегли, дед загрустил, так как его жена Сара, мать Исаака, давно умерла, он больше не женился и с тех пор пользовался услугами проституток.
Новоиспечённая фрау Шпильрейн была женщиной мягкосердечной, что потом перешло в жеманство. Живя в Мюнхене, она устала экономить каждый пфенниг и в ответ на жёсткое воспитание пастора стала меркантильной атеисткой. Сбежав с первым попавшимся состоятельным мужчиной, который сделал ей предложение, она послала отцу письмо, вложив туда листок с нарисованной фигой в виде креста.
Незамедлительная беременность благополучно завершилась рождением крепенького мальчугана. К своим материнским обязанностям она вначале относилась несколько сурово, что шло, скорее, от деда-баптиста, чем от неё. Будучи без ума от Вагнера, она назвала сына Рихардом, в честь этого немецкого композитора, создавшего музыкальную драму. Однако фрау Шпильрейн ценила Вагнера не только за это. За столом она частенько говорила о том, как композитор удачно обобрал своего покровителя, баварского короля Людвига II, построил на его деньги свой театр в Байройте, на самом севере Баварии, и в последние 12 лет своей жизни был одним из самых богатых, преуспевающих и почитаемых жителей Германии. Правду о том, что король, растративший почти 20 миллионов марок из казны на прихоти Вагнера, вынужден был утопиться, отвергнутый своим кумиром, а также о том, насколько платонической была эта дружба, фрау Шпильрейн не упоминала.
В то суровое время гомосексуализмом считали извращённое половое влечение к лицам одинакового пола и сводили его возникновение к неправильностям воспитания и влиянию среды, отмечая, однако, что гомосексуализм встречается у лиц с психопатическими особенностями. Не знаю, как насчёт психопатии или влияния среды, но то, что, одурев от нищеты, Вагнер, сознательно подставив свой зад королю, перешёл в разряд содержанок, это однозначно. Фрау Шпильрейн не говорила также и о том, что до любовных отношений с королём, недовольная их сексуальной жизнью и бедностью, с еврейским ростовщиком сбежала жена композитора, и тот, в бессильной ярости написав статью «Иудаизм в музыке», направил весь свой талант на подъём национального самосознания немцев[2]. Пропитанный ненавистью, Вагнер впервые ввёл в обиход словосочетание «окончательное решение еврейского вопроса», на что Ницше, восхищавшийся им как композитором, заявил: «Вы не человек, Вы – болезнь».
Первая волна немецкого (германо-австрийского) антисемитизма в 1890 году прошла мимо семейства Шпильрейнов. В то время люди ещё не утратили привычки к порядочности и уважительного отношения к другим национальностям. Как могло случиться, что позже национализм заменил естественную любовь к своей Отчизне? Не из-за шлюхи, жены Вагнера, полагаю.
В сельскую школу Рихарда не пустили, чтобы он не перенял дурных привычек у детей, говорящих на польском и идише. Исаак разрешал своему сыну говорить только по-немецки. Рихард оправдывал ожидания своего отца и вёл себя как очень практичный и дисциплинированный мальчик, хотя характер у него был независимый. Он несколько раз подходил к деду, и тот объяснял, почему шёлковые чулки и цуйка стоят дороже, если провозить их через таможню, и намного дешевле, если переправлять их через горы.
– Приходи ко мне почаще, я сделаю тебя своим компаньоном, – как-то сказал дед.
– Я мечтаю о другом, – ответил внук.
– О чём же?
– О золоте и алмазах.
Дед внимательно посмотрел на Рихарда. В нём чувствовались ум, воля и жажда жизни.
– Присмотрись к сыну и помоги его развитию. Ему просто необходимо учиться, – сказал старый контрабандист Исааку. – Чувствую, что его ждёт великое будущее.
Золото – этот всеобщий эквивалент – очень интересовало Рихарда. Узнав от деда, как добывают золото и алмазы, мальчик мечтал стать хозяином золотых и алмазных шахт. Мать, переломив себя, научила его молиться, и он страстно просил Господа о том, чтобы мечты сбылись.
Под нажимом семьи Исаак сдался, однако решил дать сыну только домашнее образование. Вместо школы были приглашены репетиторы, и учёба началась. Они приезжали прямо на ферму в хозяйском кабриолете, занимались с маленьким Рихардом, обедали, а иногда, запозднившись, оставались ночевать. Как-то раз, взглянув на раскрасневшуюся жену, только что проводившую молодого учителя арифметики, Исаак впервые испытал приступ ревности.
Тем временем в австрийском городе Пассау, возле которого находилась ферма Шпильрейнов, что на границе с Германией, сменился унтер-офицер таможни, его прислали из Линца. Новый таможенник был невысоким, крепко сбитым, усатым субъектом, явно из ремесленников. Постепенно старый контрабандист стал замечать неполадки в делах. Китайцы могли более свободно проносить свои тюки с опиумом, а его людей арестовывали, стреляли и топили, как собак. Товар при этом немедленно уничтожали. Узнав, что у нового унтер-офицера пятеро детей, старик зашёл на таможню уладить дело, договориться полюбовно, ко взаимной выгоде, справедливо полагая, что несколько тысяч марок (большая для того времени сумма) скрасят унылое существование многодетной семьи. Однако мгновенно вылетел оттуда, получив такой удар под ребра, что целый час не мог отдышаться. Заход к жене таможенника, фрау Кларе, также не дал результата. И тут впервые старик задумался о своей национальности. Ему стукнуло уже семьдесят пять. Несмотря на солидный возраст, он сохранил силу, ловкость и проницательный ум. Даже очков не носил. Глаза ещё видели очень хорошо. Он служил Австрии верой и правдой. Солдатом прошёл две итальянские кампании. Был ранен, но легко. Получил даже медаль ветерана. Казалось, Бог хранил его для какого-то важного дела. Старик чувствовал, что не исполнил ещё своего предназначения. И вдруг – такие проблемы. Если он и контрабандист, то кому от этого плохо? Он только улучшает существование простого народа. Жизнь так трудна. Каждый приспосабливается, как может. Пока ему везло, но, кажется, везение закончилось.
– Что за чушь, – бормотал он сам с собой, – при чём здесь евреи? Чем они лучше или хуже поляков или немцев? Всё зависит от конкретного человека. Это конкретный человек может быть плохим или хорошим, но никак не целая нация.
Обуреваемый такими и подобными мыслями, старик часто рыскал по округе вдоль границы, пытаясь найти новые, более безопасные пути перехода за кордон. Однажды, когда воздух был пронизан солнцем, отовсюду доносились запахи скошенного сена, земли, конского навоза и бог ещё знает чего, старик со своим солдатским ранцем за плечами, с палкой в руках и в альпинистских ботинках на толстой ребристой подошве шагал по тропинке вдоль поля к видневшемуся вдалеке горному перевалу. Ближе к горам погода вдруг испортилась, поднялся ветер и появилась тёмная, свинцовая туча. Он свернул к рощице, видневшейся невдалеке, но, поняв, что не успеет, решил укрыться за косогором, где бурлила небольшая, спускавшаяся с гор речушка, в одной ему известной пещере. В это время вспыхнула молния, и тотчас же туча с визгом и грохотом обрушила на землю тонны воды. Ничего не стало видно, ничего не стало слышно – только струи со свистом колошматили по сену, по деревьям, по всему на земле, и старик, спасаясь от ливня, побежал по хлипкому мостику, переброшенному через речушку, чтобы сразу за ним принять вправо и скрыться в пещере. Неожиданно что-то его остановило, он словно упёрся в невидимую стену. Какой-то звук или какой-то луч? Посмотрев в еле виднеющуюся речушку, которая с каждой минутой становилась всё бурливее, он хотел побежать дальше, как вдруг ослепительно зажглась молния. Этого мгновения было достаточно, чтобы увидеть в реке две ручки и детскую головку, еле различимую над водой. Старик, не медля ни секунды, сбросил ранец и прыгнул в речку, сломав при этом ноги и шейку бедра. Хотя дикая боль почти парализовала его, он успел расставить руки, и в них ткнулся малец, которого тащила река. Старик с ребёнком выбрался на берег, затем на локтях прополз в пещеру, вытащил из кучи валежника завернутую в тряпку ракетницу и два раза выстрелил в чернеющее небо. Только после этого он потерял сознание.
Через сутки старый контрабандист пришёл в себя. Он лежал неподвижно в большой гостиной на ферме сына. Вокруг толпились люди. Все говорили шёпотом. Первым, кого он увидел, был таможенник.
– Боже мой, пещера. Какой провал. И всё из-за какого-то мальчишки, – застонал старик.
«Что делать, – думал он, – как выйти из этого положения? Может быть, бить на жалость? Ведь я спас ребёнка! Вдруг удастся заручиться сочувствием?»
Перед ним появился врач из местечка.
– Я вам сейчас сделаю укол. Вы спасли сына нашего унтер-офицера. Мальчик удил рыбу с мостков, а когда начались гроза и ливень, упал в реку. Тут вы и подоспели.
Старик закричал от нахлынувшей боли.
– Герр Алоиз вам благодарен. Сказал, что не будет составлять рапорт на товар в пещере, – внимательно осматривая искалеченное тело, покачал головой доктор.
Старик вдруг ощутил своё одиночество и понял, что умирает. Он собрался с мыслями. И это всё? Контрабандист сбросил плед, которым его укрыли. А что же он сделал в жизни? Убил десяток людей, переспал с сотней шлюх, продал тысячу пар шёлковых чулок и десяток тысяч ящиков цуйки. И это всё? А какое же у него предназначение? Он его выполнил или нет? Старый глупый еврей. Дрожь пробежала по телу от бессильного гнева. Нет, стоп. Должно же быть ещё что-то. Сын? Старик сверкнул глазами. Этот германец забыл свои корни. Внук? Конечно же, внук! Вот в нём надежда. Вот у внука наверняка великое предназначение. Вдруг он вспомнил о мальчике, которого спас. Фактически из-за него ангел смерти стоит рядом.
– Как зовут сына? – еле слышно прошептал старик, показывая на унтер-офицера.
– Он назвал его Волк, Благородный Волк, – прошептал на идише доктор.
– Адольф, – догадался контрабандист.
Боль ещё терзала его тело, но потом неожиданно отпустила.
«Спасение Адольфа, наверное, это и есть мое предназначение, – подумал старик, – я его выполнил и теперь умираю».
Внутри что-то оборвалось, и всё, чем он жил, всё, что он любил, вдруг отодвинулось и стало таким далёким, словно и не было никогда. Врач приложил ухо к сердцу. Оно уже не билось. На лице застыла гримаса страха. Автор уверен: последнее, что увидел этот человек, была хохочущая рожа дьявола.
Прошло полгода. Стало казаться, что жизнь входит в наезженную колею. Но так только казалось. Словно трупный яд проник в кровь обитателей фермы, разлагая мозг, волю и силы, извращая сознание, делая поступки непристойными.
Как-то днём Рихард услышал стоны матери. Дверь на второй этаж была заперта. Тогда он влез на крышу и, свесившись вниз, заглянул в спальню. То, что он увидел, было настолько ужасным, что всю жизнь мальчик так и не пришёл в себя в интимной сфере. Оставшись холостым, он никогда не имел детей. У Рихарда было редкое нервное расстройство: он не мог представить, что женщина, которая страстно отдаётся ему, может быть одновременно и матерью его детей. Расстройство сопровождалось внезапной потерей эрекции и другими малоприятными вещами. Он увидел мать, стоящую на коленях. Юбка была задрана ей на голову. Сзади наклонился полуголый учитель арифметики. Следовали бесстыдные, ритмические движения и крики матери: «Ещё, ещё». Рихард вдруг понял, что она стонет и кричит от удовольствия. Чувство ненависти к матери пронзило мальчика. С трудом он взобрался обратно на крышу. Его лицо горело. Когда он спустился на землю, у него закружилась голова и началась рвота. К вечеру поднялась температура. Приехавший врач констатировал нервное расстройство. Чуть придя в себя, превозмогая страх перед отцом, Рихард рассказал ему всё, что увидел.
Исаак исчез из дома на неделю, а когда приехал, разбил жене в кровь лицо и произнёс: «У тебя есть выбор. Если хочешь, уезжай. Тогда о ребёнке забудь. Если хочешь, оставайся. Тогда будешь получать от меня три удара в день, ни больше, ни меньше». Так как отец ее прoклял, у фрау Шпильрейн была одна дорога – на панель. И она решила остаться. Тогда следующий удар он нанёс в живот, а когда они переодевались ко сну в спальне, Исаак ударил её третий раз сзади, по почкам. Через месяц фрау Шпильрейн сошла с ума, её отвезли в Линц в сумасшедший дом в карете с решётками на окнах, где она вскоре и умерла, так как были отбиты все внутренности. Исаак стал стремительно спиваться и однажды в пьяном угаре покончил с собой. А виновник этой катастрофы ходил по дому мрачный и всеми забытый. Его ненависть приняла конкретные очертания. Он был удовлетворён. Вскоре приехал дед из Мюнхена, баптистский пастор Герд Веттинг, продал ферму и взял мальчика с собой в Мюнхен. Будучи вдовцом и теперь уже бездетным, он усыновил Рихарда, дав ему свою фамилию. Мудро рассудив, что в Германии должны жить большинство немцев, пастор записал в книге регистраций: Рихард Веттинг, немец, место рождения – Мюнхен, чем в конечном счете и спас внуку жизнь. А семейство Шпильрейнов кануло во тьму, как будто его и не было никогда. Пастор даже запретил юноше рассказывать, где прошло его детство, и приказал называть себя отцом.
Было организовано 1200 концлагерей, из них 6 лагерей было лагерями только уничтожения. Самый ужасный из них – Освенцим в Польше, в 50 км от Кракова. Более шести миллионов евреев были уничтожены (из них 4,5 миллиона были из Восточной Европы), выпущены в трубу, превращены в удобрения. Гиммлер, выступая 4 октября 1943 года перед офицерами СС, цинично заявил: «Между собой мы будем говорить открыто, хотя никогда не сделаем это публично… Я имею в виду изгнание евреев, уничтожение еврейского народа…
Лишь немногие из присутствующих знают, что это значит, когда лежит груда трупов – сто, пятьсот, тысячи трупов… выдержать всё это… вот что закалило наш характер. Это славная страница нашей истории…»
Но немцы не были бы немцами, если бы не извлекли экономической выгоды из этого мероприятия. Почти все евреи имели золотые зубы. Эти зубы выдирались эсэсовцами, плющились и переплавлялись. Часть золота в слитках отправилась в Швейцарию. Этим и объясняется тот факт, что Гитлер не захватил этой страны. В 1995 году разразился международный скандал – Всемирный еврейский конгресс начал судебную тяжбу против группы швейцарских банков (в том числе против UBS), обвинив банкиров в хранении так называемого золота Холокоста[4]. А в настоящее время эксперты установили, что денежная единица Швейцарии – франк – сделана, в основном, из зубного золота, и Швейцария платит государству Израиль один миллиард долларов в год отступного. Из другой части золота были выплавлены пять золотых монет достоинством 200 миллионов долларов, а номинальная стоимость приближалась к двум миллиардам долларов. Нынешняя цена в тридцать (!) раз дороже. Диаметр монет был полтора метра (Гитлер любил всё помпезное). Монеты хранились в Рейхсбанке в Берлине и были захвачены в 1945 году Красной армией. В 1946 году они были тайно доставлены в Москву и помещены в хранилище Госбанка СССР, расположенное на Неглинной улице, дом 12 (сейчас там Центральный банк Российской Федерации). Монеты хранились в вертикальном положении в специальных деревянных стойлах в центре хранилища.
Необходимо отметить, что до 1917 года в этом доме был Московский заёмный банк, который постоянно грабили. Тогдашнему генерал-губернатору Москвы князю Долгорукову это надоело, и он приказал построить хранилище в виде лабиринта. Наняли английского архитектора, и он построил. Говорят, правда, что идею лабиринта он украл у английского короля Вильгельма III (1650–1702 гг.), а тот, в свою очередь, у римлян. Однако как бы то ни было, ограбления прекратились сразу после того, как в хранилище поймали знаменитого московского налётчика Ржавого, заблудившегося в лабиринте. Обер-полицмейстер Козлов со своим помощником, полковником Огарёвым, у которого было прозвище «бессмертный» за 30 лет службы на одном и том же месте, на радостях трое суток пропьянствовали в «Яре», а за это время обокрали личный кабинет обер-полицмейстера. Но это уже другая история.
Сталин, после войны переставший доверять Берии, приказал организовать охрану лабиринта военным. Были отобраны пятьдесят Героев Советского Союза в офицерском звании не выше капитана, никогда не служившие в Смерш или в НКВД. Одним из них оказался боевой друг моего отца, лейтенант Константин Берёзкин. Они воевали на крейсере «Киров» и после того, как в 1943 году он был потоплен немецкой подлодкой, вместе с оставшимися в живых членами команды были направлены в морскую пехоту. Они брали Германию с моря. Берёзкин отличался абсолютным бесстрашием. В бою за Висмар, который являлся «ключом» от Мекленбургской бухты, отца пырнули штыком, он потерял сознание и остался в немецкой траншее. Костя один ворвался в окоп, расстрелял немцев и принёс отца обратно. Так, вместе с торчащим штыком в груди, под огнём, принёс и не отходил от него до тех пор, пока отца не забрал санитарный бот. Несколько позже за взятие Шверина Берёзкину было присвоено звание Героя Советского Союза. Вот таких людей и набрали в охрану лабиринта. Жили они в отгороженном помещении вестибюля. Спали на двухъярусных койках. Сутки в охране, сутки отдыхали. В увольнительную в Москву отпускали редко, иногда, чтобы посмотреть фильм, в кинотеатр водили строем. Жениться было запрещено. Мужские потребности удовлетворялись на месте уборщицами, поварихами и прачками, которым эти услуги были вменены в обязанность. Жили на всём готовом. Зарплата переводилась на сберегательную книжку. Они мечтали, как потратят эти деньги, когда демобилизуются.
Итак, 25 человек – в охране, 25 человек – отдыхают. Вооружение: у каждого пистолет ТТ с запасной обоймой, автомат ППШ с запасным диском и кортик на поясе. Дежурили только в лабиринте, в оборудованных постах. Прошёл год. Конечно, они не были приспособлены для охраны. Безусловно, храбрые, их стихией были боевые действия, а не выматывающая тягомотина ожидания. Стала падать дисциплина. Забывали чистить оружие. Обросли жирком. Произошло некоторое разложение из-за абсолютной доступности женщин. Случались групповые оргии. Осточертела тотальная секретность, когда, чтобы пройти на свой пост, нужно было говорить три разных пароля. Они толком даже не знали, что охраняют. Думали – деньги. Плюс над ними смеялась внешняя охрана здания. Короче, они разболтались. И тут произошёл налёт.
В сентябре Сталин уехал отдыхать на озеро Рица. Стояла жара. Чиновники тоже потянулись на отдых. Контроль ослаб. Наступило 17 сентября. Берёзкин был в карауле. В час ночи на Неглинную, 12 подъехали три ЗИСа. Из первой машины вышел сам генералиссимус и подошёл к воротам. Внешняя охрана онемела. С одной стороны, вроде бы Сталин на отдыхе, а с другой – по Москве усиленно ходили рассказы о появлении вождя ночью в самых неожиданных местах для проверки чиновников. Эти слухи поддерживал отдел МГБ, занимавшийся распространением «нужной» информации. «Сталин» сделал знак рукой, и дежурный офицер послушно распахнул ворота. Как показал в 1953 году на следствии арестованный Берия, был подготовлен отряд из тридцати человек. Десять человек были мусульманами из Средней Азии. В основном, дашнакские шпионы, попавшие в плен. Вторые десять человек были немецкими диверсантами, обезвреженными Смерш. Им временно была сохранена жизнь. Эти двадцать человек объединяла ненависть к русским. С третьим десятком дело обстояло сложнее. Они были русскими военными разведчиками, перевербованными немцами и в конце войны заброшенными обратно на территорию СССР с заданием убить Сталина. Группа провалилась. Вся десятка ненавидела «вождя всех народов». После длительной психологической обработки они дали согласие участвовать в налёте. Цель – золотые монеты. Вооружение: у каждого парабеллум с двумя запасными обоймами, немецкий шмайсер с четырьмя рожками в голенищах сапог, по три гранаты и штык-нож на поясе. Также первая десятка имела три бесшумные винтовки Драгунова. Вторая десятка – три немецких ранцевых огнемёта. Третья десятка несла пятьдесят килограмм тола.
На следствии Берия заявил, что Сталин собирался вывезти эти монеты к себе, на ближнюю дачу, в Кунцево и тем самым использовать их для личных целей (чушь несусветная, Сталин и так «имел» всю страну, для личных целей эти монеты были ему не нужны). Однако Берия продолжал утверждать, что, чтобы уберечь народное добро, он и организовал налёт. Следователи слушали, раскрыв рот.
Новоиспечённая фрау Шпильрейн была женщиной мягкосердечной, что потом перешло в жеманство. Живя в Мюнхене, она устала экономить каждый пфенниг и в ответ на жёсткое воспитание пастора стала меркантильной атеисткой. Сбежав с первым попавшимся состоятельным мужчиной, который сделал ей предложение, она послала отцу письмо, вложив туда листок с нарисованной фигой в виде креста.
Незамедлительная беременность благополучно завершилась рождением крепенького мальчугана. К своим материнским обязанностям она вначале относилась несколько сурово, что шло, скорее, от деда-баптиста, чем от неё. Будучи без ума от Вагнера, она назвала сына Рихардом, в честь этого немецкого композитора, создавшего музыкальную драму. Однако фрау Шпильрейн ценила Вагнера не только за это. За столом она частенько говорила о том, как композитор удачно обобрал своего покровителя, баварского короля Людвига II, построил на его деньги свой театр в Байройте, на самом севере Баварии, и в последние 12 лет своей жизни был одним из самых богатых, преуспевающих и почитаемых жителей Германии. Правду о том, что король, растративший почти 20 миллионов марок из казны на прихоти Вагнера, вынужден был утопиться, отвергнутый своим кумиром, а также о том, насколько платонической была эта дружба, фрау Шпильрейн не упоминала.
В то суровое время гомосексуализмом считали извращённое половое влечение к лицам одинакового пола и сводили его возникновение к неправильностям воспитания и влиянию среды, отмечая, однако, что гомосексуализм встречается у лиц с психопатическими особенностями. Не знаю, как насчёт психопатии или влияния среды, но то, что, одурев от нищеты, Вагнер, сознательно подставив свой зад королю, перешёл в разряд содержанок, это однозначно. Фрау Шпильрейн не говорила также и о том, что до любовных отношений с королём, недовольная их сексуальной жизнью и бедностью, с еврейским ростовщиком сбежала жена композитора, и тот, в бессильной ярости написав статью «Иудаизм в музыке», направил весь свой талант на подъём национального самосознания немцев[2]. Пропитанный ненавистью, Вагнер впервые ввёл в обиход словосочетание «окончательное решение еврейского вопроса», на что Ницше, восхищавшийся им как композитором, заявил: «Вы не человек, Вы – болезнь».
Первая волна немецкого (германо-австрийского) антисемитизма в 1890 году прошла мимо семейства Шпильрейнов. В то время люди ещё не утратили привычки к порядочности и уважительного отношения к другим национальностям. Как могло случиться, что позже национализм заменил естественную любовь к своей Отчизне? Не из-за шлюхи, жены Вагнера, полагаю.
В сельскую школу Рихарда не пустили, чтобы он не перенял дурных привычек у детей, говорящих на польском и идише. Исаак разрешал своему сыну говорить только по-немецки. Рихард оправдывал ожидания своего отца и вёл себя как очень практичный и дисциплинированный мальчик, хотя характер у него был независимый. Он несколько раз подходил к деду, и тот объяснял, почему шёлковые чулки и цуйка стоят дороже, если провозить их через таможню, и намного дешевле, если переправлять их через горы.
– Приходи ко мне почаще, я сделаю тебя своим компаньоном, – как-то сказал дед.
– Я мечтаю о другом, – ответил внук.
– О чём же?
– О золоте и алмазах.
Дед внимательно посмотрел на Рихарда. В нём чувствовались ум, воля и жажда жизни.
– Присмотрись к сыну и помоги его развитию. Ему просто необходимо учиться, – сказал старый контрабандист Исааку. – Чувствую, что его ждёт великое будущее.
Золото – этот всеобщий эквивалент – очень интересовало Рихарда. Узнав от деда, как добывают золото и алмазы, мальчик мечтал стать хозяином золотых и алмазных шахт. Мать, переломив себя, научила его молиться, и он страстно просил Господа о том, чтобы мечты сбылись.
Под нажимом семьи Исаак сдался, однако решил дать сыну только домашнее образование. Вместо школы были приглашены репетиторы, и учёба началась. Они приезжали прямо на ферму в хозяйском кабриолете, занимались с маленьким Рихардом, обедали, а иногда, запозднившись, оставались ночевать. Как-то раз, взглянув на раскрасневшуюся жену, только что проводившую молодого учителя арифметики, Исаак впервые испытал приступ ревности.
Тем временем в австрийском городе Пассау, возле которого находилась ферма Шпильрейнов, что на границе с Германией, сменился унтер-офицер таможни, его прислали из Линца. Новый таможенник был невысоким, крепко сбитым, усатым субъектом, явно из ремесленников. Постепенно старый контрабандист стал замечать неполадки в делах. Китайцы могли более свободно проносить свои тюки с опиумом, а его людей арестовывали, стреляли и топили, как собак. Товар при этом немедленно уничтожали. Узнав, что у нового унтер-офицера пятеро детей, старик зашёл на таможню уладить дело, договориться полюбовно, ко взаимной выгоде, справедливо полагая, что несколько тысяч марок (большая для того времени сумма) скрасят унылое существование многодетной семьи. Однако мгновенно вылетел оттуда, получив такой удар под ребра, что целый час не мог отдышаться. Заход к жене таможенника, фрау Кларе, также не дал результата. И тут впервые старик задумался о своей национальности. Ему стукнуло уже семьдесят пять. Несмотря на солидный возраст, он сохранил силу, ловкость и проницательный ум. Даже очков не носил. Глаза ещё видели очень хорошо. Он служил Австрии верой и правдой. Солдатом прошёл две итальянские кампании. Был ранен, но легко. Получил даже медаль ветерана. Казалось, Бог хранил его для какого-то важного дела. Старик чувствовал, что не исполнил ещё своего предназначения. И вдруг – такие проблемы. Если он и контрабандист, то кому от этого плохо? Он только улучшает существование простого народа. Жизнь так трудна. Каждый приспосабливается, как может. Пока ему везло, но, кажется, везение закончилось.
– Что за чушь, – бормотал он сам с собой, – при чём здесь евреи? Чем они лучше или хуже поляков или немцев? Всё зависит от конкретного человека. Это конкретный человек может быть плохим или хорошим, но никак не целая нация.
Обуреваемый такими и подобными мыслями, старик часто рыскал по округе вдоль границы, пытаясь найти новые, более безопасные пути перехода за кордон. Однажды, когда воздух был пронизан солнцем, отовсюду доносились запахи скошенного сена, земли, конского навоза и бог ещё знает чего, старик со своим солдатским ранцем за плечами, с палкой в руках и в альпинистских ботинках на толстой ребристой подошве шагал по тропинке вдоль поля к видневшемуся вдалеке горному перевалу. Ближе к горам погода вдруг испортилась, поднялся ветер и появилась тёмная, свинцовая туча. Он свернул к рощице, видневшейся невдалеке, но, поняв, что не успеет, решил укрыться за косогором, где бурлила небольшая, спускавшаяся с гор речушка, в одной ему известной пещере. В это время вспыхнула молния, и тотчас же туча с визгом и грохотом обрушила на землю тонны воды. Ничего не стало видно, ничего не стало слышно – только струи со свистом колошматили по сену, по деревьям, по всему на земле, и старик, спасаясь от ливня, побежал по хлипкому мостику, переброшенному через речушку, чтобы сразу за ним принять вправо и скрыться в пещере. Неожиданно что-то его остановило, он словно упёрся в невидимую стену. Какой-то звук или какой-то луч? Посмотрев в еле виднеющуюся речушку, которая с каждой минутой становилась всё бурливее, он хотел побежать дальше, как вдруг ослепительно зажглась молния. Этого мгновения было достаточно, чтобы увидеть в реке две ручки и детскую головку, еле различимую над водой. Старик, не медля ни секунды, сбросил ранец и прыгнул в речку, сломав при этом ноги и шейку бедра. Хотя дикая боль почти парализовала его, он успел расставить руки, и в них ткнулся малец, которого тащила река. Старик с ребёнком выбрался на берег, затем на локтях прополз в пещеру, вытащил из кучи валежника завернутую в тряпку ракетницу и два раза выстрелил в чернеющее небо. Только после этого он потерял сознание.
Через сутки старый контрабандист пришёл в себя. Он лежал неподвижно в большой гостиной на ферме сына. Вокруг толпились люди. Все говорили шёпотом. Первым, кого он увидел, был таможенник.
– Боже мой, пещера. Какой провал. И всё из-за какого-то мальчишки, – застонал старик.
«Что делать, – думал он, – как выйти из этого положения? Может быть, бить на жалость? Ведь я спас ребёнка! Вдруг удастся заручиться сочувствием?»
Перед ним появился врач из местечка.
– Я вам сейчас сделаю укол. Вы спасли сына нашего унтер-офицера. Мальчик удил рыбу с мостков, а когда начались гроза и ливень, упал в реку. Тут вы и подоспели.
Старик закричал от нахлынувшей боли.
– Герр Алоиз вам благодарен. Сказал, что не будет составлять рапорт на товар в пещере, – внимательно осматривая искалеченное тело, покачал головой доктор.
Старик вдруг ощутил своё одиночество и понял, что умирает. Он собрался с мыслями. И это всё? Контрабандист сбросил плед, которым его укрыли. А что же он сделал в жизни? Убил десяток людей, переспал с сотней шлюх, продал тысячу пар шёлковых чулок и десяток тысяч ящиков цуйки. И это всё? А какое же у него предназначение? Он его выполнил или нет? Старый глупый еврей. Дрожь пробежала по телу от бессильного гнева. Нет, стоп. Должно же быть ещё что-то. Сын? Старик сверкнул глазами. Этот германец забыл свои корни. Внук? Конечно же, внук! Вот в нём надежда. Вот у внука наверняка великое предназначение. Вдруг он вспомнил о мальчике, которого спас. Фактически из-за него ангел смерти стоит рядом.
– Как зовут сына? – еле слышно прошептал старик, показывая на унтер-офицера.
– Он назвал его Волк, Благородный Волк, – прошептал на идише доктор.
– Адольф, – догадался контрабандист.
Боль ещё терзала его тело, но потом неожиданно отпустила.
«Спасение Адольфа, наверное, это и есть мое предназначение, – подумал старик, – я его выполнил и теперь умираю».
Внутри что-то оборвалось, и всё, чем он жил, всё, что он любил, вдруг отодвинулось и стало таким далёким, словно и не было никогда. Врач приложил ухо к сердцу. Оно уже не билось. На лице застыла гримаса страха. Автор уверен: последнее, что увидел этот человек, была хохочущая рожа дьявола.
Прошло полгода. Стало казаться, что жизнь входит в наезженную колею. Но так только казалось. Словно трупный яд проник в кровь обитателей фермы, разлагая мозг, волю и силы, извращая сознание, делая поступки непристойными.
Как-то днём Рихард услышал стоны матери. Дверь на второй этаж была заперта. Тогда он влез на крышу и, свесившись вниз, заглянул в спальню. То, что он увидел, было настолько ужасным, что всю жизнь мальчик так и не пришёл в себя в интимной сфере. Оставшись холостым, он никогда не имел детей. У Рихарда было редкое нервное расстройство: он не мог представить, что женщина, которая страстно отдаётся ему, может быть одновременно и матерью его детей. Расстройство сопровождалось внезапной потерей эрекции и другими малоприятными вещами. Он увидел мать, стоящую на коленях. Юбка была задрана ей на голову. Сзади наклонился полуголый учитель арифметики. Следовали бесстыдные, ритмические движения и крики матери: «Ещё, ещё». Рихард вдруг понял, что она стонет и кричит от удовольствия. Чувство ненависти к матери пронзило мальчика. С трудом он взобрался обратно на крышу. Его лицо горело. Когда он спустился на землю, у него закружилась голова и началась рвота. К вечеру поднялась температура. Приехавший врач констатировал нервное расстройство. Чуть придя в себя, превозмогая страх перед отцом, Рихард рассказал ему всё, что увидел.
Исаак исчез из дома на неделю, а когда приехал, разбил жене в кровь лицо и произнёс: «У тебя есть выбор. Если хочешь, уезжай. Тогда о ребёнке забудь. Если хочешь, оставайся. Тогда будешь получать от меня три удара в день, ни больше, ни меньше». Так как отец ее прoклял, у фрау Шпильрейн была одна дорога – на панель. И она решила остаться. Тогда следующий удар он нанёс в живот, а когда они переодевались ко сну в спальне, Исаак ударил её третий раз сзади, по почкам. Через месяц фрау Шпильрейн сошла с ума, её отвезли в Линц в сумасшедший дом в карете с решётками на окнах, где она вскоре и умерла, так как были отбиты все внутренности. Исаак стал стремительно спиваться и однажды в пьяном угаре покончил с собой. А виновник этой катастрофы ходил по дому мрачный и всеми забытый. Его ненависть приняла конкретные очертания. Он был удовлетворён. Вскоре приехал дед из Мюнхена, баптистский пастор Герд Веттинг, продал ферму и взял мальчика с собой в Мюнхен. Будучи вдовцом и теперь уже бездетным, он усыновил Рихарда, дав ему свою фамилию. Мудро рассудив, что в Германии должны жить большинство немцев, пастор записал в книге регистраций: Рихард Веттинг, немец, место рождения – Мюнхен, чем в конечном счете и спас внуку жизнь. А семейство Шпильрейнов кануло во тьму, как будто его и не было никогда. Пастор даже запретил юноше рассказывать, где прошло его детство, и приказал называть себя отцом.
* * *
По большому счёту, эта история началась в 1933 году, с приходом Гитлера к власти, продолжилась в 1939 году, с началом Второй мировой войны и не закончена до сих пор. Русский мыслитель Г.П. Федотов провидчески писал в 1931 году, что существуют «два недуга, которыми больно человечество, – ненависть классов и ненависть наций». И два самых тоталитарных государства в мире, Германия и СССР, подтвердили его предсказание практически. В Германии уничтожались целые нации (евреи, цыгане), а в СССР – целые классы (дворяне, интеллигенция). Начало преследованиям положили бойкот евреев в Германии с 1 апреля 1933 года и последующая волна расовых законов. Так, «Нюрнбергский закон» от 15.09.1935 года положил конец равноправию евреев в Германии и определял еврейство в расовых терминах. Антиеврейская истерия в Германии привела в 1938 году (в ночь с 9 на 10 ноября) к массовым погромам, вошедшим в историю как «Хрустальная ночь» (из-за разбитых окон и витрин магазинов евреев улицы немецких городов были усеяны осколками стекла). С 1939-го по 1941 год нацисты разрабатывают несколько вариантов решения еврейского вопроса. Были инициированы следующие планы: «Крым» (переселение всех евреев Европы в СССР), «Мадагаскар» (переселение всех евреев на остров у берегов юго-восточной Африки) и «Люблин» (создание еврейской резервации в Польше). Все эти проекты по разным причинам не были реализованы. 31 июля 1941 года Герман Геринг подписал приказ о назначении главы РСХА[3] Рейнхарда Гейдриха ответственным за «окончательное решение еврейского вопроса». Тот, изучив вопрос, организовал в январе 1942 года так называемую Ванзейскую конференцию, где была одобрена программа «окончательного решения еврейского вопроса». Необходимо отметить, что в 1941 году, а именно 29 сентября, под Киевом в овраге под названием Бабий Яр были расстреляны из пулемётов за два дня 150 000 евреев. Именно Бабий Яр стал первым местом массового уничтожения евреев. Однако залпы расстрелов на Востоке не были услышаны на Западе, и с 1942 года (после «Ванзейской конференции», где была разработана, в частности, технология умерщвления евреев) началось тотальное уничтожение еврейского народа по всей Европе. Союзники захватили приказ за подписью Гиммлера, где было сказано: «Фюрер приказал разрешить окончательно еврейский вопрос. Разрешение этого вопроса поручается начальнику полиции безопасности и СД и инспектору по концентрационным лагерям». Это был совершенно секретный приказ. После поимки палача Эйхмана в Израиле был организован судебный процесс, и его попросили пояснить смысл этого выражения. Эйхман ответил, что за словами «окончательное решение» скрывается «физическое уничтожение еврейской расы», а ему лично поручили проведение этого приказа в Главном имперском управлении безопасности, т. е. он был «лично ответственен за выполнение этого приказа».Было организовано 1200 концлагерей, из них 6 лагерей было лагерями только уничтожения. Самый ужасный из них – Освенцим в Польше, в 50 км от Кракова. Более шести миллионов евреев были уничтожены (из них 4,5 миллиона были из Восточной Европы), выпущены в трубу, превращены в удобрения. Гиммлер, выступая 4 октября 1943 года перед офицерами СС, цинично заявил: «Между собой мы будем говорить открыто, хотя никогда не сделаем это публично… Я имею в виду изгнание евреев, уничтожение еврейского народа…
Лишь немногие из присутствующих знают, что это значит, когда лежит груда трупов – сто, пятьсот, тысячи трупов… выдержать всё это… вот что закалило наш характер. Это славная страница нашей истории…»
Но немцы не были бы немцами, если бы не извлекли экономической выгоды из этого мероприятия. Почти все евреи имели золотые зубы. Эти зубы выдирались эсэсовцами, плющились и переплавлялись. Часть золота в слитках отправилась в Швейцарию. Этим и объясняется тот факт, что Гитлер не захватил этой страны. В 1995 году разразился международный скандал – Всемирный еврейский конгресс начал судебную тяжбу против группы швейцарских банков (в том числе против UBS), обвинив банкиров в хранении так называемого золота Холокоста[4]. А в настоящее время эксперты установили, что денежная единица Швейцарии – франк – сделана, в основном, из зубного золота, и Швейцария платит государству Израиль один миллиард долларов в год отступного. Из другой части золота были выплавлены пять золотых монет достоинством 200 миллионов долларов, а номинальная стоимость приближалась к двум миллиардам долларов. Нынешняя цена в тридцать (!) раз дороже. Диаметр монет был полтора метра (Гитлер любил всё помпезное). Монеты хранились в Рейхсбанке в Берлине и были захвачены в 1945 году Красной армией. В 1946 году они были тайно доставлены в Москву и помещены в хранилище Госбанка СССР, расположенное на Неглинной улице, дом 12 (сейчас там Центральный банк Российской Федерации). Монеты хранились в вертикальном положении в специальных деревянных стойлах в центре хранилища.
Необходимо отметить, что до 1917 года в этом доме был Московский заёмный банк, который постоянно грабили. Тогдашнему генерал-губернатору Москвы князю Долгорукову это надоело, и он приказал построить хранилище в виде лабиринта. Наняли английского архитектора, и он построил. Говорят, правда, что идею лабиринта он украл у английского короля Вильгельма III (1650–1702 гг.), а тот, в свою очередь, у римлян. Однако как бы то ни было, ограбления прекратились сразу после того, как в хранилище поймали знаменитого московского налётчика Ржавого, заблудившегося в лабиринте. Обер-полицмейстер Козлов со своим помощником, полковником Огарёвым, у которого было прозвище «бессмертный» за 30 лет службы на одном и том же месте, на радостях трое суток пропьянствовали в «Яре», а за это время обокрали личный кабинет обер-полицмейстера. Но это уже другая история.
Сталин, после войны переставший доверять Берии, приказал организовать охрану лабиринта военным. Были отобраны пятьдесят Героев Советского Союза в офицерском звании не выше капитана, никогда не служившие в Смерш или в НКВД. Одним из них оказался боевой друг моего отца, лейтенант Константин Берёзкин. Они воевали на крейсере «Киров» и после того, как в 1943 году он был потоплен немецкой подлодкой, вместе с оставшимися в живых членами команды были направлены в морскую пехоту. Они брали Германию с моря. Берёзкин отличался абсолютным бесстрашием. В бою за Висмар, который являлся «ключом» от Мекленбургской бухты, отца пырнули штыком, он потерял сознание и остался в немецкой траншее. Костя один ворвался в окоп, расстрелял немцев и принёс отца обратно. Так, вместе с торчащим штыком в груди, под огнём, принёс и не отходил от него до тех пор, пока отца не забрал санитарный бот. Несколько позже за взятие Шверина Берёзкину было присвоено звание Героя Советского Союза. Вот таких людей и набрали в охрану лабиринта. Жили они в отгороженном помещении вестибюля. Спали на двухъярусных койках. Сутки в охране, сутки отдыхали. В увольнительную в Москву отпускали редко, иногда, чтобы посмотреть фильм, в кинотеатр водили строем. Жениться было запрещено. Мужские потребности удовлетворялись на месте уборщицами, поварихами и прачками, которым эти услуги были вменены в обязанность. Жили на всём готовом. Зарплата переводилась на сберегательную книжку. Они мечтали, как потратят эти деньги, когда демобилизуются.
Итак, 25 человек – в охране, 25 человек – отдыхают. Вооружение: у каждого пистолет ТТ с запасной обоймой, автомат ППШ с запасным диском и кортик на поясе. Дежурили только в лабиринте, в оборудованных постах. Прошёл год. Конечно, они не были приспособлены для охраны. Безусловно, храбрые, их стихией были боевые действия, а не выматывающая тягомотина ожидания. Стала падать дисциплина. Забывали чистить оружие. Обросли жирком. Произошло некоторое разложение из-за абсолютной доступности женщин. Случались групповые оргии. Осточертела тотальная секретность, когда, чтобы пройти на свой пост, нужно было говорить три разных пароля. Они толком даже не знали, что охраняют. Думали – деньги. Плюс над ними смеялась внешняя охрана здания. Короче, они разболтались. И тут произошёл налёт.
В сентябре Сталин уехал отдыхать на озеро Рица. Стояла жара. Чиновники тоже потянулись на отдых. Контроль ослаб. Наступило 17 сентября. Берёзкин был в карауле. В час ночи на Неглинную, 12 подъехали три ЗИСа. Из первой машины вышел сам генералиссимус и подошёл к воротам. Внешняя охрана онемела. С одной стороны, вроде бы Сталин на отдыхе, а с другой – по Москве усиленно ходили рассказы о появлении вождя ночью в самых неожиданных местах для проверки чиновников. Эти слухи поддерживал отдел МГБ, занимавшийся распространением «нужной» информации. «Сталин» сделал знак рукой, и дежурный офицер послушно распахнул ворота. Как показал в 1953 году на следствии арестованный Берия, был подготовлен отряд из тридцати человек. Десять человек были мусульманами из Средней Азии. В основном, дашнакские шпионы, попавшие в плен. Вторые десять человек были немецкими диверсантами, обезвреженными Смерш. Им временно была сохранена жизнь. Эти двадцать человек объединяла ненависть к русским. С третьим десятком дело обстояло сложнее. Они были русскими военными разведчиками, перевербованными немцами и в конце войны заброшенными обратно на территорию СССР с заданием убить Сталина. Группа провалилась. Вся десятка ненавидела «вождя всех народов». После длительной психологической обработки они дали согласие участвовать в налёте. Цель – золотые монеты. Вооружение: у каждого парабеллум с двумя запасными обоймами, немецкий шмайсер с четырьмя рожками в голенищах сапог, по три гранаты и штык-нож на поясе. Также первая десятка имела три бесшумные винтовки Драгунова. Вторая десятка – три немецких ранцевых огнемёта. Третья десятка несла пятьдесят килограмм тола.
На следствии Берия заявил, что Сталин собирался вывезти эти монеты к себе, на ближнюю дачу, в Кунцево и тем самым использовать их для личных целей (чушь несусветная, Сталин и так «имел» всю страну, для личных целей эти монеты были ему не нужны). Однако Берия продолжал утверждать, что, чтобы уберечь народное добро, он и организовал налёт. Следователи слушали, раскрыв рот.