Алексей Николаевич Апухтин. День ли царит...

Враждебным кажется испуганным очам;
Часы так глухо бьют, и с каждым их ударом
Я чую новый миг, прожитый мною даром.
И в грезах пламенных меж призраков иных
Я вижу образ твой, созданье дум моих;
Уж сердце чуткое бежит к нему пугливо...
Но он так холоден к печали молчаливой,
И так безрадостен, и так неуловим,
Что содрогаюсь я и трепещу пред ним...
 
 
Но утро близится... Тусклей огня мерцанье,
Тусклей в моей душе горят воспоминанья...
Хоть на мгновение обманчивый покой
Коснется вежд моих, а завтра, ангел мой,
Опять в часы труда, в часы дневного бденья
Ты мне предстанешь вдруг как грозное виденье.
Томясь, увижу я средь мелкой суеты
Осмеянную грусть, разбитые мечты
И чувство светлое, как небо в час рассвета,
Заглохшее впотьмах без слов и без ответа!..
В мучительной тоске я буду ночи ждать,
Чтобы хоть язвами любви неутолимой
Я любоваться мог, один, никем не зримый...
 
   20 октября 1856

Божий мир

   В.Н. Юферову

 
Как на Божий мир, премудрый и прекрасный,
Я взгляну прилежней думой беспристрастной,
 
 
Точно будто тщетно плача и тоскуя,
У дороги пыльной в знойный день стою я...
 
 
Тянется дорога полосою длинной,
Тянется до моря... Всё на ней пустынно!
 
 
Нет кругом деревьев, лишь одни кривые
Высятся печально вехи верстовые.
 
 
И по той дороге вдаль неутомимо
Идут пешеходы мимо всё да мимо.
 
 
Что у них за лица? С невеселой думой
Смотрят исподлобья злобно и угрюмо, —
 
 
Те без рук, другие глухи, а иные
Идут спотыкаясь, точно как слепые.
 
 
Тесно им всем вместе, ни один не может
Своротить с дороги – всех перетревожит...
 
 
Разве что телега пробежит порою,
Бледных трупов ряд оставя за собою...
 
 
Мрут они... Телега бедняков сдавила —
Что ж! Не в первый раз ведь слабых давит сила.
 
 
И телеге тоже ведь не меньше горя:
Только поскорее добежит до моря...
 
 
И опять всё смолкнет... И всё мимо, мимо
Идут пешеходы вдаль неутомимо,
 
 
Идут без ночлега, идут в полдень знойный,
С пылью поднимая гул шагов нестройный.
 
 
Где ж конец дороги? За верстой последней,
Омывая берег у скалы соседней,
 
 
Под лучами солнца, в блеске с небом споря,
Плещется и бьется золотое море.
 
 
Вод его не видя, шуму их не внемля,
Бедные ступают прямо как на землю, —
 
 
Воды, расступаясь, путников как братьев
Тихо принимают в мертвые объятья,
 
 
И они всё так же злобно и угрюмо
Исчезают в море без следа и шума.
 
 
Говорят, что в море, в этой бездне чудной,
Взыщется сторицей путь их многотрудный,
 
 
Что за каждый шаг их по дороге пыльной
Там вознагражденье пышно и обильно!
 
 
Говорят... А море в красоте небесной
Так же нам незримо, так же неизвестно,
 
 
А мы видим только вехи верстовые —
Прожитые даром годы молодые,
 
 
Да друг друга видим – пешеходов темных,
Тружеников вечных, странников бездомных,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 
 
Видим жизнь пустую, путь прямой и дальний,
Пыльную дорогу – Божий мир печальный...
 

   15 ноября 1856

* * *

 
Напрасно в час печали непонятной
        Я говорю порой,
Что разлюбил навек и безвозвратно
        Несчастный призрак твой,
Что скоро всё пройдет, как сновиденье...
        Но отчего ж пока
Меня томят и прежнее волненье,
        И робость, и тоска?
Зачем везде, одной мечтой томимый,
        Я слышу в шуме дня,
Как тот же он, живой, неотразимый,
        Преследует меня?
Настанет ночь. Едва в мечтаньях странных
        Начну я засыпать,
Над миром грез и образов туманных
        Он носится опять.
Проснусь ли я, припомню ль сон мятежный,
        Он тут – глаза блестят;
Таким огнем, такою лаской нежной
        Горит могучий взгляд...
Он шепчет мне: «Забудь твои сомненья!»
        Я слышу звуки слов...
И весь дрожу, и снова все мученья
        Переносить готов.
 

   18 марта 1857

* * *

 
О, удались навек, тяжелый дух сомненья,
О, не тревожь меня печалью старины,
Когда так пламенно природы обновленье
И так свежительно дыхание весны;
Когда так радостно над душными стенами,
Над снегом тающим, над пестрою толпой
Сверкают небеса горячими лучами,
Пророчат ласточки свободу и покой;
Когда во мне самом, тоски моей сильнее,
Теснят ее гурьбой веселые мечты,
Когда я чувствую, дрожа и пламенея,
Присутствие во всем знакомой красоты;
Когда мои глаза, объятые дремотой,
Навстречу тянутся к мелькнувшему лучу...
Когда мне хочется прижать к груди кого-то,
Когда не знаю я, кого обнять хочу;
Когда весь этот мир любви и наслажденья
С природой заодно так молод и хорош...
О, удались навек, тяжелый дух сомненья,
Печалью старою мне сердца не тревожь!
 

   20 апреля 1857

* * *

 
Опять я очнулся с природой!
И кажется, вновь надо мной
Всё радостно грезит свободой,
Всё веет и дышит весной.
 
 
Опять в безотчетном томленье,
Усталый, предавшись труду,
Я дней без труда и волненья
С каким-то волнением жду.
 
 
И слышу, как жизнь молодая
Желания будит в крови,
Как сердце дрожит, изнывая
Тоской беспредметной любви...
 
 
Опять эти звуки былого,
И счастья ребяческий бред...
И всё, что понятно без слова,
И всё, чему имени нет.
 

   15 мая 1857
 
   Романсы Н.Р. Кочетова (1904), Лидии Вахтель (1907).

Подражание древним

 
В грезах сладострастных видел я тебя,
Грез таких не знал я никогда, любя.
Мне во сне казалось: к морю я пришел —
Полдень был так зноен, воздух так тяжел!
На скале горячей в ярком свете дня
Ты одна стояла и звала меня.
Но, тебя увидя, я не чуял ног
И, прикован взором, двинуться не мог.
Волосы, сверкая блеском золотым,
Падали кудрями по плечам твоим;
Голова горела, солнцем облита,
Поцелуя ждали сжатые уста.
Тайные желанья, силясь ускользнуть,
Тяжко колебали поднятую грудь,
Белые одежды, легки как туман,
Слабо закрывали твой цветущий стан,
Так что я под ними каждый страсти пыл,
Каждый жизни трепет трепетно ловил...
И я ждал, смятенный: миг еще, и вот —
Эта ткань, сорвавшись, в волны упадет...
Но волненьем страшным был я пробужден.
Медленно и грустно уходил мой сон.
К ложу приникая, я не мог вздохнуть,
Тщетные желанья колебали грудь,
Слезы, вырываясь с ропотом глухим,
Падали ручьями по щекам моим,
И, всю ночь рыдая, я молил богов:
Не тебя хотел я, а таких же снов!..
 

   2 июня 1857
   Мценск
 
   Романсы Г.Э. Конюса (1897), Е.Д. Эспозито (1900), М.М. Иванова (1913).

Русские песни

 
Как сроднились вы со мною,
Песни родины моей,
Как внемлю я вам порою,
Если вечером с полей
Вы доноситесь, живые,
И в безмолвии ночном
Мне созвучья дорогие
Долго слышатся потом.
 
 
Не могучий дар свободы,
Не монахи-мудрецы —
Создавали вас невзгоды
Да безвестные певцы.
Но в тяжелые годины
Весь народ, до траты сил,
Весь – певец своей кручины —
Вас в крови своей носил.
 
 
И как много в этих звуках
Непонятного слилось!
Что за удаль в самых муках,
Сколько в смехе тайных слез!
Вечным рабством бедной девы,
Вечной бедностью мужей
Дышат грустные напевы
Недосказанных речей...
 
 
Что за речи, за герои!
То – Бог весть какой поры —
Молодецкие разбои,
Богатырские пиры,
То Москва, татарин злобный,
Володимир, князь святой...
То, журчанью вод подобный,
Плач княгини молодой.
 
 
Годы и́дут чередою...
Песни нашей старины
Тем же рабством и тоскою,
Той же жалобой полны,
А подчас всё так же вольно
Славят солнышко-царя,
Да свой Киев богомольный,
Да Илью-богатыря.
 

   1 июля 1857
   Павлодар

Первая любовь

 
О, помнишь ли, давно – еще детьми мы были —
На шумном вечере мы встретились с тобой.
Но этот шум и блеск нас нехотя томили,
Мы вышли на балкон. Мы мало говорили,
Нас ночь объяла вдруг отрадной тишиной.
 
 
Сквозь стекла виделось нам бледных свеч
мерцанье,
Из комнат слышался нестройный гул речей,
А в небе виделось горячих звезд сверканье,
Из сада слышалось деревьев колыханье,
Над ближней рощей пел влюбленный соловей.
 
 
Я на тебя смотрел. Я чувство молодое
Любовию тогда назвать еще не смел...
Но я взволнован был в торжественном покое,
Но я дышавшее безмолвие ночное
Прервать ни голосом, ни вздохом не хотел.
 
 
Чему-то тайному разгадки неизбежной
Я с первым звуком ждал... Мгновение прошло.
И вдруг я зарыдал, проникнут грустью нежной,
А в глубине души светло и безмятежно
Такое полное веселие цвело.
 

   8 июля 1857
   Старое

Серенада Шуберта

С немецкого

 
Ночь уносит голос страстный,
        Близок день труда...
О, не медли, друг прекрасный,
        О, приди сюда!
 
 
Здесь свежо росы дыханье,
        Звучен плеск ручья,
Здесь так полны обаянья
        Песни соловья!
 
 
И так внятны в этом пенье,
        В этот час любви,
Все рыданья, все мученья,
        Все мольбы мои!
 

   11 сентября 1857
 
   Романсы И.А. Бородина (1900), Н.А. Миклашевского (1901) и других композиторов.

Рассвет

 
Видали ль вы рассвета час
За ночью темной и ненастной?
Давно уж буря пронеслась,
Давно уж смолкнул гул ужасный,
Но всё кругом еще хранит
Тяжелый след грозы нестройной,
Всё ждет чего-то и молчит!..
Всё полно мысли беспокойной.
 
 
Но вот у тучи роковой
Вдруг прояснился угол белый;
Вот за далекою горой
С востока что-то заалело;
Вон там, повыше, брызнул свет, —
Он вновь исчезнет ли за тучей
Иль станет, славный и могучий,
Среди небес?..
                         Ответа нет...
 
 
Но звук пастушеской свирели
Уж слышен в тишине полей,
И воздух кажется теплей,
И птички ранние запели.
Туманы, сдвинувшись сперва,
Несутся, ветром вдаль гонимы.
 
 
Теперь таков наш край родимый,
Теперь Россия такова.
 

   6 января 1858

Мое оправдание

 
Не осуждай меня холодной думой,
Не говори, что только тот страдал,
Кто в нищете влачил свой век угрюмый,
Кто жизни яд до капли выпивал.
 
 
А тот, кого едва не с колыбели
Тяжёлое сомнение гнетёт,
Кто пред собой не видит ясной цели
И день за днём безрадостно живёт;
 
 
Кто навсегда утратил веру в счастье,
Томясь, молил отрады у людей
И не нашёл желанного участья,
И потерял изменчивых друзей;
 
 
Чей скорбный стон, стеснённый горький шёпот
В тени ночей мучительно звучал...
Ужели в том таится должен ропот?
Ужели тот, о Боже! не страдал!
 

   11 марта 1858
 
   Романсы П.П. Дервиза (1899), И.А. Бородина (1900).

В вагоне

 
         Спите, соседи мои!
Я не засну, я считаю украдкой
         Старые язвы свои...
Вам же ведь спится спокойно и сладко, —
       Спите, соседи мои!
 
 
         Что за сомненье в груди!
Боже, куда и зачем я поеду?
         Есть ли хоть цель впереди?
Разве чтоб быть изголовьем соседу...
       Спите, соседи мои!
 
 
         Что за тревоги в крови!
А, ты опять тут, былое страданье,
         Вечная жажда любви...
О, удалитесь, засните, желанья...
       Спите, мученья мои!
 
 
         Но уж тусклей огоньки
Блещут за стеклами... Ночь убегает,
         Сердце болит от тоски,
Тихо глаза мне дремота смыкает...
       Спите, соседи мои!
 

   27 марта 1858
   Москва

Подражание древним

 
Он прийти обещал до рассвета ко мне,
Я томлюсь в ожидании бурном,
Уж последние звезды горят в вышине,
Погасая на небе лазурном.
Без конца эта ночь, еще долго мне ждать...
Что за шорох! Не он ли, о Боже!
Я встаю, я бегу, я упала опять
На мое одинокое ложе!
 
 
Близок день, над водою поднялся туман,
Я горю от бесплодных мучений,
Но вот щелкнул замок – уж теперь не обман, —
Вот, дрожа, заскрипели ступени...
Это он, это он, мой избранник любви!
Еще миг – он войдет, торжествуя...
О, как пламенны будут лобзанья мои,
О, как жарко его обниму я!
 

   6 апреля 1858
   Павлодар
 
   Романсы Г.Э. Конюса (1897), Е.Д. Эспозито (1900), В.Г. Эренберга (1903).

Из весенних песен

 
Весенней ночи сумрак влажный
Струями льется предо мной,
И что-то шепчет гул протяжный
Над обновленною землей.
 
 
Зачем, о звезды, вы глядите
Сквозь эти мягкие струи?
О чем так громко вы журчите,
Неугомонные ручьи?
 
 
Вам долго слух без мысли внемлет,
К вам без тоски прикован взор...
И сладко грудь мою объемлет
Какой-то тающий простор.
 

   10 апреля 1858
   Павлодар
 
   Романсы Г.Л. Катуара (1898), Е.О. Гунста (1901), И.А. Добровейна (1916) и других композиторов.

Пробуждение

 
Проснулся я... В раскрытое окно
Повеяло прохладой и цветами;
Уж солнце ходит по небу давно,
А соловей не молкнет за кустами.
Я слушаю: так песнь его полна
Тоскливого и страстного желанья,
Так радостно проносится весна,
Что кажется, на что б еще страданье?
 
 
Но мне всю ночь ужасный снился сон,
Но дважды я всё с той же грезой бился,
И каждый раз был стоном пробужден,
И после долго плакал и томился...
Мне тяжело. О нет, в немой ночи
Отраднее сносить такие грезы.
О, слишком жгут весенние лучи
Еще недавно высохшие слезы!
 

   9 мая 1858
   Павлодар

* * *

 
       На голове невесты молодой
Я золотой венец держал в благоговенье...
Но сердце билося невольною тоской;
Бог знает отчего, носились предо мной
       Все жизни прежней черные мгновенья...
Вот ночь. Сидят друзья за пиром молодым.
Как много их! Шумна беседа их живая...
Вдруг смолкло всё. Один по комнатам пустым
Брожу я, скукою убийственной томим,
              И свечи гаснут, замирая.
Вот постоялый двор заброшенный стоит.
              Над ним склоняются уныло
              Ряды желтеющих ракит,
И ветер осени, как старою могилой,
              Убогой кровлею шумит.
              Смеркается... Пылит дорога...
Что ж так мучительно я плачу? Ты со мной,
Ты здесь, мой бедный друг, печальный и больной,
Я слышу: шепчешь ты... Так грусти много, много
              Скоплялось в звук твоих речей.
              Так ясно в памяти моей
Вдруг ожили твои пустынные рыданья
              Среди пустынной тишины,
       Что мне теперь и дики и смешны
              Казались песни ликованья.
Приподнятый венец дрожал в моей руке,
И сердце верило пророческой тоске,
              Как злому вестнику страданья...
 

   11 мая 1858

Расчет

 
Я так тебя любил, как ты любить не можешь:
Безумно, пламенно... с рыданием немым.
Потухла страсть моя, недуг неизлечим —
              Ему забвеньем не поможешь!
 
 
Всё кончено... Иной я отдаюсь судьбе,
С ней я могу идти бесстрастно до могилы;
Ей весь избыток чувств, ей весь остаток силы,
              Одно проклятие – тебе.
 

   6 июня 1858

Картина

 
С невольным трепетом я, помню, раз стоял
         Перед картиной безымянной:
Один из ангелов случайно пролетал
         У берегов земли туманной.
И что ж? На кроткий лик немая скорбь легла;
         В его очах недоуменье:
Не думал он найти так много слез и зла
         Среди цветущего творенья!..
 
 
Так вам настанет срок. На шумный жизни пир
         Войдете тихими шагами...
Но он вам будет чужд, холодный этот мир,
         С его безумством и страстями!
Нет, пусть же лучше вам не знать его; пускай
         Для вас вся жизнь пройдет в покое,
Как покидаемый навеки вами рай,
         Как ваше детство золотое!
 

   11 июня 1858

* * *

 
Гремела музыка, горели ярко свечи,
Вдвоём мы слушали, как шумный длился бал.
Твоя дрожала грудь, твои пылали плечи,
Так ласков голос был, так нежны были речи,
Что я в смущении не верил и молчал.
 
 
В тяжёлый горький час последнего прощанья
С улыбкой на лице я пред тобой стоял,
Рвалася грудь моя от боли и страданья,
Печальна и бледна, ты жаждала признанья...
Но я в волнении томился и молчал.
 
 
Я ехал. Путь лежал передо мной широко...
Я думал о тебе, я всё припоминал,
О, тут я понял всё, я полюбил глубоко,
Я говорить хотел, но ты была далёко,
Но ветер был кругом... я плакал и молчал.
 

   22 июля 1858
 
   Романсы Е.Н. Греве-Соболевской (1906), В.С. Муромцевского (1900-е) и других композиторов.

Chanson а Boire^[1]
(Из поэмы «Последний романтик»)

 
Если измена тебя поразила,
Если тоскуешь ты, плача, любя,
Если в борьбе истощается сила,
Если обида терзает тебя,
 
 
Сердце ли рвется,
Ноет ли грудь —
Пей, пока пьётся,
Всё позабудь!
 
 
Выпьешь, заискрится сила во взоре,
Бури, нужда и борьба нипочем...
Старые раны, вчерашнее горе —
Всё обойдется, зальется вином.
 
 
Жизнь пронесётся
Лучше, скорей,
Пей, пока пьется, сил не жалей!
Сил не жалей!
 
 
Если ж любим ты и счастлив мечтою,
Годы беспечности мигом пройдут,
В темной могиле, под рыхлой землею,
Мысли, и чувства, и ласки замрут.
 
 
Жизнь пронесется
Счастья быстрей...
Пей, пока пьётся,
Пей веселей!
 
 
Что нам все радости, что наслажденья?
Долго на свете им жить не дано...
Дай нам забвенья, о, только забвенья,
Легкой дрёмо́й отумань нас, вино!
 
 
Сердце ль смеется,
Ноет ли грудь —
Пей, пока пьется,
Всё позабудь!
 

   1858
 
   Романсы Елизаветы Тарновской (1877), Н.И. Сорохина (1878), М.А. Крымова (1888) и других композиторов. Наибольшую известность приобрел «цыганский романс». «Застольные песни» (они еще назывались «зачашными») восходят к песням Дениса Давыдова и А.А. Алябьева.

Memento mori^[2]

 
Когда о смерти мысль приходит мне случайно,
Я не смущаюся ее глубокой тайной
И, право, не крушусь, где сброшу этот прах,
              Напрасно гибнущую силу.
На пышном ложе ли, в изгнанье ли, в волнах,
Для похорон друзья сберутся ли уныло,
Напьются ли они на тех похоронах
Иль неотпетого свезут меня в могилу, —
Мне это всё равно... Но если, Боже мой!
Но если не всего меня разрушит тленье
И жизнь за гробом есть – услышь мой стон больной,
       Услышь мое тревожное моленье!
Пусть я умру весной. Когда последний снег
Растает на полях и радостно на всех
              Пахнет дыханье жизни новой,
Когда бессмертия постигну я мечту,
Дай мне перелететь опять на землю ту,
       Где я страдал так горько и сурово.
Дай мне хоть раз ещё взглянуть на те поля,
Узнать, всё так же ли вращается Земля
              В своем величье неизменном,
И те же ли там дни, и так же ли роса
Слетает по утрам на берег полусонный,
              И так же ль сини небеса,
              И так же ль рощи благовонны?
Когда ж умолкнет всё и тихо над землей
Зажжется свод небес далёкими огнями,
Чрез волны облаков, облитые луной,
Я понесусь назад, неслышный и немой,
       Несметными окутанный крылами.
       Навстречу мне деревья, задрожав,
       В последний раз пошлют свой ропот вечный,
Я буду понимать и шум глухой дубрав,
И трели соловья, и тихий шелест трав,
              И речки говор бесконечный.
И тем, по ком страдал я чувством молодым,
       Кого любил с таким самозабвеньем,
       Явлюся я... не другом их былым,
       Не призраком могилы роковым,
Но грёзой лёгкою, но тихим сновиденьем.
Я всё им расскажу. Пускай хоть в этот час
Они поймут, какой огонь свободный
В груди моей горел, и тлел он, и угас,
              Неоцененный и бесплодный.
       Я им скажу, как я в былые дни
Из душной темноты напрасно к свету рвался,
              Как заблуждаются они,
              Как я до гроба заблуждался!
 

   19 сентября 1858

Н. А. Неведомской^[3]

 
Я слушал вас... Мои мечты
Летели вдаль от светской скуки;
Под шумом праздной суеты
Неслись чарующие звуки.
 
 
Я слушал вас... И мне едва
Не снились вновь, как в час разлуки,
Давно исчезнувшие звуки.
 
 
Я слушал вас... И ныла грудь,
И сердце рва́лося от муки,
И слово горькое «забудь»
Твердили гаснувшие звуки...
 

   30 декабря 1858

* * *

 
Волшебные слова любви и упоенья
Я слышал наконец из милых уст твоих,
Но в страстной робости последнего сомненья
              Твой голос ласково затих.
 
 
Давно, когда, в цветах синея и блистая,
Неслася над землёй счастливая весна,
Я помню, видел раз, как глыба снеговая
              На солнце таяла одна.
 
 
Одна... кругом и жизнь, и говор, и движенье...
Но солнце всё горит, звучней бегут ручьи...
И в полдень снега нет, и радость обновленья
              До утра пели соловьи.
 
 
О, дай же доступ мне, моей любви мятежной,
О, сбрось последний снег, растай, растай скорей...
И я тогда зальюсь такою песней нежной,
              Какой не ведал соловей!
 

   5 февраля 1859
 
   Романсы Н.И. Сорохина (1878), Софьи Зыбиной (1879), А.В. Балашёва (1901), Н.Р. Кочетова (1902), П.П. Дервиза (1903) и других композиторов.
 
 

   Титульный лист первого нотного издания романса Софьи Зыбиной «Глыба» на стихи Алексея Апухтина «Волшебные слова любви и умиленья…». В издании романса сохранена родовая дворянская фамилии поэта – Опухтин. СПб.: М. Васильев, 1880

* * *

 
Когда так радостно в объятиях твоих
Я забывал весь мир с его волненьем шумным,
О будущем тогда не думал я. В тот миг
Я полон был тобой да счастием безумным.
 
 
Но ты ушла. Один, покинутый тобой,
Я посмотрел кругом в восторге опьяненья,
И сердце в первый раз забилося тоской,
Как бы предчувствием далекого мученья.
 
 
Последний поцелуй звучал в моих ушах,
Последние слова носились близко где-то...
Я звал тебя опять, я звал тебя в слезах,
Но ночь была глуха, и не было ответа!
 
 
С тех пор я всё зову... Развенчана мечта,
Пошли иные дни, пошли иные ночи...
О Боже мой! Как лгут прекрасные уста,
Как холодны твои пленительные очи!
 

   16 февраля 1859
 
   Романс В.С. Муромцевского (1900-е).

* * *

 
Затих утомительный говор людей,
Потухла свеча у постели моей,
Уж близок рассвет; мне не спится давно...
Болит мое сердце, устало оно.
 
 
Но кто же приник к изголовью со мной?
Ты ль это, мой призрак, мой ангел земной?
О, верь мне, тебя я люблю глубоко...
Как девственной гру́ди дыханье легко,
Как светит и греет твой ласковый взгляд,
Как кротко в тиши твои речи звучат!
Ты руку мне жмешь – она жарче огня...
Ты долго и нежно целуешь меня...
 
 
Ты тихо уходишь... О Боже! Постой...
Останься, мой ангел, останься со мной!
Ведь этих лобзаний, навеянных сном,
Ведь этого счастья не будет потом!
Ведь завтра опять ты мне бросишь едва
Холодные взгляды, пустые слова,
Ведь сердце опять запылает тоской...
Останься, мой ангел, мне сладко с тобой!
 

   16 апреля 1859

* * *

 
Мне было весело вчера на сцене шумной,
Я так же, как и все, комедию играл, —
И радовался я, и плакал я безумно,
И мне театр рукоплескал^[4].
 
 
Мне было весело за ужином веселым,
Заздравный свой стакан я также поднимал,
Хоть ныла грудь моя в смущении тяжелом
И голос в шутке замирал.
 
 
Мне было весело... Над выходкой забавной
Смеясь, ушла толпа, веселый говор стих, —
И я пошел взглянуть на залу, где недавно
Так много, много было их!
 
 
Огонь давно потух. На сцене опустелой
Валялися очки с афишею цветной,
Из окон лунный свет бродил по ней несмело,
Да мышь скреблася за стеной.
 
 
И с камнем на сердце оттуда убежал я;
Бессонный и немой сидел я до утра, —
И плакал, плакал я, и слез уж не считал я...
Мне было весело вчера.
 

   19 апреля 1859

* * *

 
Какое горе ждет меня?^[5]