Рапорт составил
агент Зарубин».
«Михаил, – азартно подумал Дмитрий. – Все-таки дядя Миша. Хотя нет! Его же не было в столице, он с мая в имении Брасово? Что за черт?»
А дальше операция пошла наперекосяк. На следующий день Иванов все же ушел от наблюдения, причем совершенно дурацким образом – перелез через забор на станции. Следующее сообщение пришло уже о его смерти. А потом в Разведчасть из Охранного поступил запрос о происхождении пакета, переданного Иванову для Рейли.
21.06.1930 г. Российская империя. Санкт-Петербург, Московский вокзал
21.06.1930 г. Российская империя. Санкт-Петербург, Лиговский проспект, 4. Штаб Отдельного корпуса жандармов
агент Зарубин».
«Михаил, – азартно подумал Дмитрий. – Все-таки дядя Миша. Хотя нет! Его же не было в столице, он с мая в имении Брасово? Что за черт?»
А дальше операция пошла наперекосяк. На следующий день Иванов все же ушел от наблюдения, причем совершенно дурацким образом – перелез через забор на станции. Следующее сообщение пришло уже о его смерти. А потом в Разведчасть из Охранного поступил запрос о происхождении пакета, переданного Иванову для Рейли.
21.06.1930 г. Российская империя. Санкт-Петербург, Московский вокзал
Немца встречали вдвоем.
– Добрый день, герр Мюллер! – приветствовал старшего инспектора Гумилев. – Позвольте представить, мой друг и коллега, ротмистр Сиволапов.
– Мюллер, – представился обескураженный видом встречающих немец. – Старший инспектор криминальной полиции Мюнхена Генрих Мюллер.
Поразиться было чему. Ожидаемого, пусть высокопоставленного, равного по должности минимум комиссару Дитцу полицейского чиновника, каким он представлял Николая Степановича, на перроне не было. Его встречали подполковник и ротмистр в отливающих синим жандармских мундирах.
«Черт возьми! – подумал сыщик. – Кажется, два года назад этот русский меня провел. Жандарм, да еще в таком звании? Второй по-нашему примерно майор».
– Герр Мюллер, – обратился к нему Гумилев. – Я приношу свои глубочайшие извинения за то, что ввел вас два года назад в некоторое заблуждение по поводу моего рода занятий. Но согласитесь, что офицеру Российского Жандармского Корпуса в Германии было бы сложнее получить помощь. В остальном же, слово офицера, я говорил вам чистую правду. Мы действительно ловили…
– Да знаю я, – грубовато прервал его растерявшийся и утративший от этого обычную напускную вежливость инспектор. – В журнале Internationale Offentliche Sicherheit – это издание Международной комиссии уголовной полиции, писали про дело вашего «Фриновски-со-шрамом». Вам не за что извиняться, на вашем месте я поступил бы так же.
Последнее было чистой правдой. Мюллер, перейдя после поражения Германии в войне на службу в полицию, за десять лет снискал себе репутацию сыщика упорного, грамотного и перед трудностями не отступающего. Он занимался розыском с той же решительностью и бульдожьей неотвратимостью, с которой во время войны направлял свой бомбардировщик на цель. Его подход к получению доказательств привередливостью не отличался, а способы дознания были далеки от либеральных.
– Спасибо, что вы меня поняли, – облегченно вздохнул Николай Степанович. Перед немцем он действительно чувствовал себя неудобно. В деле «Шрама» тот помог чрезвычайно, без Мюллера о доведении расследования до конца не было бы и речи. И добавил: – В качестве подполковника Корпуса я готов оказать вам любую потребную помощь. Мы благодарны за содействие Криминальполиции Мюнхена и вам лично. И я сделаю все, что в моих силах.
Он прервал свою речь, хитровато взглянул на инспектора и негромко добавил:
– А если потребуется, по вашему примеру, даже больше.
«Звучит неплохо, – приободрился Мюллер. – Здесь он прав – у жандармов возможности пошире. Тем более, дело-то достаточно скользкое».
– Добрый день, герр Мюллер! – приветствовал старшего инспектора Гумилев. – Позвольте представить, мой друг и коллега, ротмистр Сиволапов.
– Мюллер, – представился обескураженный видом встречающих немец. – Старший инспектор криминальной полиции Мюнхена Генрих Мюллер.
Поразиться было чему. Ожидаемого, пусть высокопоставленного, равного по должности минимум комиссару Дитцу полицейского чиновника, каким он представлял Николая Степановича, на перроне не было. Его встречали подполковник и ротмистр в отливающих синим жандармских мундирах.
«Черт возьми! – подумал сыщик. – Кажется, два года назад этот русский меня провел. Жандарм, да еще в таком звании? Второй по-нашему примерно майор».
– Герр Мюллер, – обратился к нему Гумилев. – Я приношу свои глубочайшие извинения за то, что ввел вас два года назад в некоторое заблуждение по поводу моего рода занятий. Но согласитесь, что офицеру Российского Жандармского Корпуса в Германии было бы сложнее получить помощь. В остальном же, слово офицера, я говорил вам чистую правду. Мы действительно ловили…
– Да знаю я, – грубовато прервал его растерявшийся и утративший от этого обычную напускную вежливость инспектор. – В журнале Internationale Offentliche Sicherheit – это издание Международной комиссии уголовной полиции, писали про дело вашего «Фриновски-со-шрамом». Вам не за что извиняться, на вашем месте я поступил бы так же.
Последнее было чистой правдой. Мюллер, перейдя после поражения Германии в войне на службу в полицию, за десять лет снискал себе репутацию сыщика упорного, грамотного и перед трудностями не отступающего. Он занимался розыском с той же решительностью и бульдожьей неотвратимостью, с которой во время войны направлял свой бомбардировщик на цель. Его подход к получению доказательств привередливостью не отличался, а способы дознания были далеки от либеральных.
– Спасибо, что вы меня поняли, – облегченно вздохнул Николай Степанович. Перед немцем он действительно чувствовал себя неудобно. В деле «Шрама» тот помог чрезвычайно, без Мюллера о доведении расследования до конца не было бы и речи. И добавил: – В качестве подполковника Корпуса я готов оказать вам любую потребную помощь. Мы благодарны за содействие Криминальполиции Мюнхена и вам лично. И я сделаю все, что в моих силах.
Он прервал свою речь, хитровато взглянул на инспектора и негромко добавил:
– А если потребуется, по вашему примеру, даже больше.
«Звучит неплохо, – приободрился Мюллер. – Здесь он прав – у жандармов возможности пошире. Тем более, дело-то достаточно скользкое».
21.06.1930 г. Российская империя. Санкт-Петербург, Лиговский проспект, 4. Штаб Отдельного корпуса жандармов
Час спустя в кабинете Гумилева Мюллер вел себя уже спокойнее. Свыкся, да и русские жандармы оказались не такими страшными, как рассказывали.
– Вот такие дела, – закончил он свой рассказ. – Фальшивые фунты приносят в банк иностранцы, а говорить, где их получили, не хотят. Последний случай три недели назад, в Мюнхене. В банк «Bayerische Lonc und K» пришел человек, русский, положил на счет десять тысяч. Когда деньги сдавали в хранилище, уже внутри банка, кассир заподозрил неладное. Проверили, выяснили, что подделка. Но сделано великолепно, единственное видимое отличие – чуть расплывчатый рисунок. Допросили охрану, оказалось, что вкладчик подъехал на автомобиле, а ушел пешком.
– Мотор установили?
– Да. Арендованная «Испано-сюиза», взята на имя русской подданной Наталии Брасовой. Мы не смогли с ней побеседовать, она отдыхала в Бадене, а в Мюнхен приехала всего на два дня. Пока мы выяснили кто это, она уже вернулась в Россию. Вкладчик тоже выехал, в тот же день, поездом. Но при том успел перевести деньги в другой банк.
– Как это? – удивился Сиволапов.
– Это быстро, – пожал плечами инспектор. – Он открыл счет в 11 дня, а уже в 14 часов сделал распоряжение телеграфом о переводе. Сами купюры еще лежали в кассе зала вкладов.
– Перевод отследили?
– Не далеко. Вся сумма, кроме тысячи фунтов – а это тоже большие деньги, ушла в Швейцарию. Банк «Banque Rictet», номерной счет. И все, швейцарцы сведения о движении капиталов не открывают. На этом расследование остановилось, ведь все подозреваемые уже за пределами Германии. А ущерб восполнять должны наши банки. Кроме первого случая, – педантично добавил он, – там фальшивку принесли в магазин. Но способ изготовления тот же, так что дела соединили.
– То есть, – задал вопрос ротмистр, – никто из распространителей не допрошен?
– В первых двух случаях допрошены, – кивнул Генрих. – По нашей просьбе полицией Чехословакии и Франции. Но без толку. Распространители говорят, что это их деньги, полученные законно, где получены, пояснять отказались. И все, больше чешские и французские коллеги ничего выяснять не стали.
– А нажать пробовали? – поинтересовался Гумилев. – Через дипломатов или, там, министерство?
Сыщик волком взглянул на подполковника, потом, поняв, что вопрос задан без подвоха, ответил:
– У нас Германия. Двенадцать лет назад мы проиграли войну, слышали? Так вот работать со странами-победителями трудно и посейчас. У нас до сих пор часть страны оккупирована… – тут он осекся и с тревогой посмотрел на русских. – Я не…
– Да ладно, – буркнул Сиволапов. – Мы тебя поняли. Хотя знаешь, войну не Антанта начала. Я с первых дней в артиллерии воевал, Николай в кавалерии. Ты сам-то где служил?
– Авиация, – пожал плечами Мюллер. – Западный фронт, летал на бомбардировщике. Железный крест I класса.
– Внушительно, – с интересом посмотрел на него Гумилев. – Элитный род войск, у нас в авиации даже Великие князья служат. Вы из дворян?
– Нет, – хмыкнул немец. – Потомственный крестьянин, редкое исключение для германских ВВС. Может, мы перейдем к делу?
«Не любит вспоминать, – сочувственно подумал ротмистр. – Ясное дело: крест I класса – это у них вторая награда, после II класса давали. Да еще в авиации, перспективы, для крестьянского сына сногсшибательные! Потом проигрыш, сокращение армии, все сначала начинать пришлось. А так вроде недурственный тип, спокойный, рассудительный. Да и Степаныч о нем после прошлого дела хорошо отзывался».
Николай Степанович думал о другом. В рассказе инспектора его насторожил очень неприятный момент, тот упомянул, что предъявитель фальшивых фунтов приехал в банк на авто Брасовой. Эту фамилию он знал.
«Графиня Брасова, – мгновенно вспомнил жандарм. – Супруга Великого князя Михаила, красавица, но при этом дама антимонархических настроений, которую к тому же не принимают в обществе. Сколько ей сейчас? Лет пятьдесят? Способна она совершить преступление?»
Он понимал, что ответ вполне может оказаться положительным. О махинациях членов царской семьи до войны ходили легенды. Потом император навел некоторый порядок, но возможность оставалась. Тем более содержание не занимающих государственных должностей родственников Николай II резко снизил еще в начале двадцатых. А Михаил, откомандовавший всю войну конной дивизией, после победы служить не стал, не захотел.
– Вот такие дела, – закончил он свой рассказ. – Фальшивые фунты приносят в банк иностранцы, а говорить, где их получили, не хотят. Последний случай три недели назад, в Мюнхене. В банк «Bayerische Lonc und K» пришел человек, русский, положил на счет десять тысяч. Когда деньги сдавали в хранилище, уже внутри банка, кассир заподозрил неладное. Проверили, выяснили, что подделка. Но сделано великолепно, единственное видимое отличие – чуть расплывчатый рисунок. Допросили охрану, оказалось, что вкладчик подъехал на автомобиле, а ушел пешком.
– Мотор установили?
– Да. Арендованная «Испано-сюиза», взята на имя русской подданной Наталии Брасовой. Мы не смогли с ней побеседовать, она отдыхала в Бадене, а в Мюнхен приехала всего на два дня. Пока мы выяснили кто это, она уже вернулась в Россию. Вкладчик тоже выехал, в тот же день, поездом. Но при том успел перевести деньги в другой банк.
– Как это? – удивился Сиволапов.
– Это быстро, – пожал плечами инспектор. – Он открыл счет в 11 дня, а уже в 14 часов сделал распоряжение телеграфом о переводе. Сами купюры еще лежали в кассе зала вкладов.
– Перевод отследили?
– Не далеко. Вся сумма, кроме тысячи фунтов – а это тоже большие деньги, ушла в Швейцарию. Банк «Banque Rictet», номерной счет. И все, швейцарцы сведения о движении капиталов не открывают. На этом расследование остановилось, ведь все подозреваемые уже за пределами Германии. А ущерб восполнять должны наши банки. Кроме первого случая, – педантично добавил он, – там фальшивку принесли в магазин. Но способ изготовления тот же, так что дела соединили.
– То есть, – задал вопрос ротмистр, – никто из распространителей не допрошен?
– В первых двух случаях допрошены, – кивнул Генрих. – По нашей просьбе полицией Чехословакии и Франции. Но без толку. Распространители говорят, что это их деньги, полученные законно, где получены, пояснять отказались. И все, больше чешские и французские коллеги ничего выяснять не стали.
– А нажать пробовали? – поинтересовался Гумилев. – Через дипломатов или, там, министерство?
Сыщик волком взглянул на подполковника, потом, поняв, что вопрос задан без подвоха, ответил:
– У нас Германия. Двенадцать лет назад мы проиграли войну, слышали? Так вот работать со странами-победителями трудно и посейчас. У нас до сих пор часть страны оккупирована… – тут он осекся и с тревогой посмотрел на русских. – Я не…
– Да ладно, – буркнул Сиволапов. – Мы тебя поняли. Хотя знаешь, войну не Антанта начала. Я с первых дней в артиллерии воевал, Николай в кавалерии. Ты сам-то где служил?
– Авиация, – пожал плечами Мюллер. – Западный фронт, летал на бомбардировщике. Железный крест I класса.
– Внушительно, – с интересом посмотрел на него Гумилев. – Элитный род войск, у нас в авиации даже Великие князья служат. Вы из дворян?
– Нет, – хмыкнул немец. – Потомственный крестьянин, редкое исключение для германских ВВС. Может, мы перейдем к делу?
«Не любит вспоминать, – сочувственно подумал ротмистр. – Ясное дело: крест I класса – это у них вторая награда, после II класса давали. Да еще в авиации, перспективы, для крестьянского сына сногсшибательные! Потом проигрыш, сокращение армии, все сначала начинать пришлось. А так вроде недурственный тип, спокойный, рассудительный. Да и Степаныч о нем после прошлого дела хорошо отзывался».
Николай Степанович думал о другом. В рассказе инспектора его насторожил очень неприятный момент, тот упомянул, что предъявитель фальшивых фунтов приехал в банк на авто Брасовой. Эту фамилию он знал.
«Графиня Брасова, – мгновенно вспомнил жандарм. – Супруга Великого князя Михаила, красавица, но при этом дама антимонархических настроений, которую к тому же не принимают в обществе. Сколько ей сейчас? Лет пятьдесят? Способна она совершить преступление?»
Он понимал, что ответ вполне может оказаться положительным. О махинациях членов царской семьи до войны ходили легенды. Потом император навел некоторый порядок, но возможность оставалась. Тем более содержание не занимающих государственных должностей родственников Николай II резко снизил еще в начале двадцатых. А Михаил, откомандовавший всю войну конной дивизией, после победы служить не стал, не захотел.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента