Алексей Шолохов. Подвал

   – Ты кто? – спросил он.
   – Я племянница хозяина.
   – Что ты здесь делаешь?
   Вместо ответа девушка прильнула к Дмитрию. Он почувствовал тепло ее тела. Она обняла его. Дима боялся, что девушка почувствует его возбуждение, но тем не менее обнял ее в ответ.
   – Меня зовут Вера, – прошептала девушка. – Я жила здесь несколько лет назад.
   Дима пришел в себя мгновенно. Он отстранился и покраснел. Девушка была явно не из стеснительных.
   – Пойдем в дом, пока ты не околела.
   Дмитрий достал старое стеганое одеяло. Подошел к Вере и накинул его ей на плечи.
   – Пойдем.
   В доме он налил ей выпить. От водки она отказалась. Дима достал пиво, дал своей новой знакомой одну банку и сел рядом.
   Вера отпила пива и посмотрела Дмитрию в глаза.
   – У тебя уютненько здесь, – сказала девушка. – Давно я здесь не была.
   – А как ты оказалась в сарае? – подбирая каждое слово, спросил Дима.
   Она молчала. Пила пиво и смотрела телевизор.
   – Ты меня слышишь? Как ты попала туда?
   Вера поставила банку на пол и скинула одеяло. Ее груди колыхнулись. Диме уже было наплевать, как она оказалась здесь. Девушка расстегнула его ремень. Дима думал, что она очень кстати оказалась здесь. Вера сняла с него брюки. Член предательски, словно чертик из табакерки, выпрыгнул из ширинки. И наплевать, откуда она взялась. Из подвала, из другой деревни или планеты – наплевать.

* * *

   Дима проснулся сразу и окончательно. Сердце билось, словно он пробежал три километра. Кошмар, который ему снился, забылся, не оставив и тени воспоминаний. Он лежал и прислушивался. Ему показалось, что он проснулся от какого-то постороннего звука. Возможно, от стука в дверь или падения какого-то предмета. Но вокруг было настолько тихо, что могло показаться, будто в уши вставлены беруши.
   Дима перегнулся через край дивана и посмотрел на часы, стоящие на полу. Час ночи. Он осмотрелся. Вера ушла. Наверное. Он совершенно этого не помнил. Окажись сейчас, что ее и не было вовсе, он не удивится. Тишина больно давила на уши. Ему захотелось включить телевизор. Дмитрий встал, и тут в мертвой тишине он услышал едва уловимое колебание воздуха, какой-то рокот, напоминающий что-то до боли знакомое. Возможно, холодильник, но только если он стал ездить по комнате. Звук нарастал, приближался, становился громче, и наконец Дима понял, что это – шум двигателя. Машина это или, может быть, бензогенератор, он не знал.
   Невероятно. Но откуда здесь в час ночи взяться машине, а уж тем более генератору? В ночной тишине громко хрустнул гравий, когда машина подкатила к калитке. Теперь Дима не сомневался: это была машина.
   Низкое урчание уже больше походило на звуки, вырывающиеся из утробы дикого зверя. Он попытался представить себе что-то жуткое и огромное. Но ничего не выходило. Единственное, что пришло ему в голову, была ластящаяся кошка, чье утробное урчание отдавалось вибрацией в руке. Дима даже чувствовал, что этот вибрирующий ровный звук начинает действовать как успокоительное. Мерный ритм убаюкивал, и у Сысоева не было сил ему сопротивляться. Веки налились свинцом, и словно покрывала опустились на глаза. Голова стала пудовой, и Дима провалился в сон, продолжая слышать утробное урчание не то кошки, не то автомобильного двигателя.

* * *

   Дима медленно открыл дверь и выглянул во двор. Ни машин, ни генераторов, ни тем более самоходных холодильников там не было. Сысоев помялся на крыльце. Потом глянул на дверь пристройки. Так, вскользь. Но ему показалось, что дверь приоткрыта. Дима бесшумно подошел и заглянул в щель. Комната была точной копией той, в которой разместился он. Ну, или почти точной. В щель он пока видел только стол. Круглый стол с четырьмя стульями.
   Дима толкнул дверь и зажмурился. Он был готов к душераздирающему скрипу несмазанных петель. Но дверь распахнулась беззвучно, будто с наступлением темноты в этой деревне кто-то выключал звук. Дима переступил с ноги на ногу, не решаясь войти. Сделал один шаг, потом второй. Так и есть. Это была его комната, с одной лишь разницей: здесь было чисто, как будто в ней жила женщина. А вот и вторая разница. Вера спала на диване. Покрывало упало, ночная рубаха задралась, обнажив низ живота.
   Дима подошел ближе. Девушка спала. Он тихо сел рядом и провел ладонью по аккуратно подстриженному лобку. Вера застонала во сне и раздвинула ноги. Медленно, томно. Он положил руку между ног. Девушка раздвинула их еще шире. Дима больше не смог себя сдерживать. Он стянул с себя трусы, залез на Веру и вошел во влажную щель. Девушка тут же проснулась и попыталась скинуть его. Но Сысоев был серьезно настроен закончить начатое. Он схватил ее за руки и задвигался интенсивней. Вера не кричала. Она молча смотрела ему в глаза. Дима отвернулся. Она не сопротивлялась. Она, черт бы ее побрал, смотрела на него и, как показалось Диме, двигала бедрами навстречу ему. Он отпустил ее и схватил за грудь. Запутался в ночной рубашке и разорвал ее.
   Дима кончил и хрипло выдохнул, как загнанный жеребец. Встал, натянул трусы. Он не знал, что сказать. Отводил глаза, словно застенчивый ребенок. Просто уйти он не мог, но и оставаться здесь, в этой мертвой тишине, он не хотел. Надо что-то сказать. Иначе…
   Отступив на шаг, он бросил взгляд на Веру. Она даже не попыталась прикрыть себя. Сорочка была на ней задрана и бугрилась на груди. Одна большая грудь обнажена. Ноги были все еще раскинуты.
   – Прости, – вдруг сказал он. Так невинно, будто наступил в автобусе ей на ногу.
   По выражению ее лица он понял, что она его не простит. Никогда. Более того, это не закончится обидой на него. Она его посадит. Черт! Он схватился за голову. И только сейчас понял, что у него в руке нож. Откуда он, ему было наплевать. Он был его спасением.
   – Если не хочешь, чтобы тебя отымели в камере так же, как ты ее только что, – убей ее.
   Голос был очень знакомым. Очень. Но он и без чьих-либо нравоучений знал, что ему делать.
   Дмитрий подумал, что Вера закричит, побежит от него или наконец-то начнет сопротивление, но, когда он пошел в ее сторону, она продолжала лежать все так же, будто была готова отдаться ему еще раз. Но Дима знал, что это обман. Она хочет его обмануть. Предать, поступить с ним так, как поступают все шлюхи. Нет! Теперь он не доверится никому.
   Он залез на нее и приставил лезвие к горлу. Она вздохнула, обнаженная грудь колыхнулась. Дима подумал изнасиловать ее еще раз, но отмахнулся. Он не хотел секса, даже взятого силой, от того, кто его предал, от того, кто хочет его обмануть.
   – Долго ты с ней возиться будешь?
   Он почти узнал голос.
   Дима поднял нож как можно выше, чтобы с одного раза проткнуть грудную клетку и ее черное сердце. Вера смотрела на него с ненавистью. Почти так же, как его жена в день, когда ушла из его жизни навсегда.
   Он был разочарован. Вера оказалась таким же предателем. Злость переполняла его. Она все испортила. Она оказалась такой же шлюхой, как его жена.
   Он с силой опустил нож.

* * *

   Дима проснулся от стука в дверь. По телевизору шли ночные новости. Сысоев встал и пошел к выходу. Стук возобновился.
   Когда он открыл дверь, через порог ввалился милиционер. Тот самый участковый из магазина.
   – Почему не открывал так долго? – Он был пьян.
   – Я сплю, – грубо ответил Дмитрий.
   – Спишь? Я же сказал, что зайду.
   – Но не в… – Он глянул на часы. – Но не в час же ночи.
   – Мне что, за ордером съездить? – деловито спросил участковый.
   – Зачем? – Дима едва сдержал улыбку. – Проходите так.
   Дмитрий понял, что не отделается от милиционера, и пропустил его в дом.
   – Вот и чудненько. Я же должен знать, кто у меня на участке нарушает.
   – Наверное, – пожал плечами Сысоев и прошел за участковым.
   – Все-таки нарушаем, – проговорил милиционер и показал на початую бутылку водки.
   – Я у себя дома.
   – Твой дом на моем участке. – Милиционер нахмурился, но, обрадованный тем, что Дмитрий присмирел, произнес: – Ладно тебе. Я ж по-свойски. Давай стаканы. Выпьем.
   – Это же нарушение. На вашем участке.
   – Ты тут поязви мне еще! Нарушение – это когда бесконтрольное распитие происходит. А когда под моим пристальным… Давай стаканы.
   Дмитрий взял со стола два граненых стакана и пошел к незваному гостю.
   – Что-то ты завозился. Ничего не скрываешь? Наркотики, оружие?
   Дима вспомнил такое реальное убийство девушки. И такой реальный секс. Но это был сон. Кошмарный сон. А если нет? Тогда этот шнырь вовремя.
   – Мы пить будем?
   «Как он мне надоел! – подумал Дима и сел на диван. – Похоже, его больше интересует алкоголь».
   – Под пристальным взглядом, – улыбнулся участковый.
   Новости закончились. Начался фильм о вампирах. Дима не мог уловить суть кинофильма. Петр Станиславович, так представился милиционер, не давал сосредоточиться. Алкоголь снова начал затуманивать разум, и убийство девушки, и тем более секс с ней уже не казались такими реальными.
   – Ладно, вижу, что ты здесь не нарушаешь. Пойду я, но знай – я всегда за всеми слежу.
   Милиционер встал и пошел к выходу. Дмитрий за ним. На пороге Петр Станиславович остановился и шумно втянул воздух носом.
   – Чувствуешь?
   Дима мотнул головой. Ему снова захотелось рассказать о появлении соседки и возможном убийстве ее.
   «Не дури! – одернул он себя. – Ты собрался рассказать ему сон?»
   – Сухо. Дождя, сказали, еще неделю не будет. Ну, пока. – Милиционер пошатнулся и спустился с крыльца.
   – Постой, а разве вечером не было дождя?
   Участковый обернулся. На его лице читалось изумление.
   – Все-таки наркотики. Димон, перестань принимать дурь! – развернулся и пошел к калитке.
   И только когда милиционер скрылся из вида, Дима посмотрел на соседскую дверь. Он потоптался на месте и уже собирался подойти к ней, когда услышал смех девушки. Машина, хрустя гравием, отъехала. Вера вошла через калитку и замерла, увидев Диму.
   – Не спится? – Девушка улыбнулась и подошла к пристройке. Открыла дверь и посмотрела на Сысоева: – Зайдешь?
   Дима тут же замотал головой, будто она предложила ему убить себя.
   – Ну, как знаешь, – улыбнулась Вера. – Ниче так трусики-то.
   Дверь хлопнула. Дима вздрогнул и посмотрел вниз. Он стоял в семейных трусах. А это значило, что и пил он с участковым тоже в трусах. Сысоев покраснел и забежал в дом, пока еще не показал свое нижнее белье всей деревне.

* * *

   Дмитрий проснулся от боли в правой руке. Он почти ее не чувствовал. Дима повернулся. Рядом лежала обнаженная Вера.
   Черт, черт, черт! Главное, хоть живая.
   Дима аккуратно вынул руку из-под головы Веры и встал с дивана. Прошел к холодильнику и достал бутылку «Ячменного». Вкуснее пива он не пил никогда. Повернулся. Чудо-пиво. На диване никого не было. Бутылку он допил в несколько глотков с небольшим сожалением, что это не водка. За день, проведенный здесь, он очень устал. Чертовски трудно привыкать к чему-нибудь новому в тридцать пять. Эта мертвая тишина напрягала, а непроглядная ночная тьма просто превращала его в ребенка. Дима понял, почему не может здесь писать. Из-за тишины. В московской квартире, несмотря на пластиковые окна, было всегда шумно. Из соседних квартир доносились всевозможные звуки. Его отделяли от людей тонкие перегородки. Здесь его отделяло от ближайших соседей метров двадцать как минимум. Двадцать метров тишины.
   «А как же Вера?»
   Ах да, Вера! Она почему-то предпочитает сниться ему в кошмарах. А днем от нее шума не больше, чем от мышей в стенах. Если она и двигалась, то очень бесшумно. Дима подошел к стене, разделяющей два жилища, и прислушался. Ему показалось, что он услышал стон. Точно такой же, как во сне. Сысоев облизнул пересохшие губы и пригнулся ближе.
   – Убей ее!
   Дима отпрыгнул. Кто-то сказал это из комнаты девушки.
   «Может, ее убивают?»
   Он, не раздумывая, побежал к пристройке.
   Дверь оказалась открытой. Почти так же, как в его кошмарном сне. Дима толкнул ее и переступил порог. На двери сходство и закончилось. Комната была полной противоположностью и его, и той, из сна. Она была раза в два меньше. Она была крохотной. Если бы в центре стоял стол, как у него, то Вере спать пришлось бы на нем. Поэтому здесь было все по-другому. Односпальная кровать, застеленная покрывалом с оленями, стояла у противоположной стены. У изголовья стоял стол-тумба, а на нем небольшой радиоприемник. Маленький холодильник стоял слева, сразу у двери. Дима усмехнулся. Таких маленьких он еще не видел. Он даже подумал, что если в холодильник поставить радиоприемник, то дверца не закроется. Дима еще раз осмотрел помещение, заглянул за дверь. Теперь он видел, что у нее нет не только газа, но и водопровода.
   – Все-таки решил зайти? – спросила Вера и протиснулась между ним и дверью.
   – Я это…
   – Только я сейчас ухожу, – сказала девушка, не дав договорить Диме. – Давай в другой раз, ага? – Вера склонила голову и начала вытирать волосы.
   Дима еще потоптался и уже развернулся, чтобы уйти, когда услышал:
   – Слушай, а я тебе говорила, что у тебя прикольные трусы?
   Сысоев понял, что опять выперся в нижнем белье, и, чтобы девушка не видела его зарумянившиеся щеки, скрылся за дверью.

Глава 3

   Смех и музыка за стеной не давали сосредоточиться. Дима закрыл ноутбук и пошел к двери. Вера, конечно, симпатичная девушка, но ему надо работать. И будь она хоть королевой, он собирался попросить ее вести себя тише.
   «Даже если между нами что-то было? Даже, черт возьми, если я на ней обещал жениться!»
   Он занес руку для стука и прислушался. Голоса. Дима услышал голоса. Один точно принадлежал Вере, второй, с легким акцентом, тоже показался ему знакомым. Аслан? Да ну, что ему здесь делать? Дима мотнул головой и постучался. Голоса стихли. Кто-то прошлепал к двери, и она открылась. Вера все еще улыбалась.
   – Привет, Дима, – поздоровалась девушка. – Войдешь?
   Сысоев пытался через ее плечо разглядеть гостя, но его взгляд скользнул по розовой футболке. Вера была без бюстгальтера, соски сексуально торчали и привлекали к себе внимание.
   – Заходи, – предложила девушка и поправила футболку.
   – Нет, Вера, мне работать надо. Собственно, поэтому я и зашел. – Дима снова посмотрел через плечо девушки. – Ты не могла бы сделать музыку потише?
   – Всего-то? – улыбнулась Вера.
   – Да. Я думаю, этого будет достаточно, – развел руками Дмитрий и тоже улыбнулся.
   – Хорошо. – Девушка пожала плечами и закрыла дверь перед носом Сысоева.
   «Либо у нас с ней ничего не было, либо ей не понравилось то, что было». Еще бы! Он был пьян до беспамятства.
   Дима вернулся в свою половину дома. Голоса какое-то время доносились из-за стены, потом все стихло. Дмитрий встал из-за стола и прислушался. Гробовая тишина. Он подошел к стене, помедлил, но потом, сообразив, что его все равно никто не видит, приложил ухо к выцветшим обоям. Вроде бы какое-то движение было, но могло и показаться. Удар в стену заставил его отпрыгнуть. Еще один удар, еще. Это было похоже… Когда Вера застонала, он понял, на что это похоже.
   Дима сплюнул и вернулся к ноутбуку. Вера кричала, как шлюха, кровать (или стол?) билась о стену. «Сука! Я же просил!» А что ты просил? Сделать тише музыку. Музыки нет. Даже если бы она была, визг этой шлюхи заглушил бы ее.
   Сысоев встал и пошел к холодильнику. Как можно работать при таких воплях? Дима взял банку пива и вернулся к столу. Стоны стали чаще, удары в стену тоже. Дима боялся, что оргазм может настигнуть соседку на его половине дома под грохот обрушившейся стены.
   – Ой, мамочка! – вскрикнула девушка, и все стихло.
   «Нимфоманка, бляха! Нет, если бы у меня с ней что-нибудь было, я бы не забыл».

* * *

   Дима допивал вторую банку пива, когда дверь соседки хлопнула. Пошла подышать воздухом. После такого визга в легких, надо полагать, его не осталось. Дима глотнул пива. Почему-то вспомнились торчащие соски Веры. И сегодня, и вчера в сарае. Тогда вообще шоу «Мокрые майки» было. Мокрая от дождя футболка облепила тело так, что ему сначала показалось, что она голая. Удивительно, что после этого у них не было секса. Или был?
   Нет, работать сегодня он не сможет. Желание напиться усилилось трехкратно. Пиво больше не лезло, хотелось чего-нибудь покрепче. Дима переоделся и уже собирался выйти в магазин, когда в дверь постучали.
   Он очень боялся, что это Вера. Почему? Он и сам не знал. Возможно, он был слишком дальновидным и никого не хотел впускать в свою жизнь, чтобы вновь не оказаться обманутым. Дима хотел затаиться и никого не пускать. Но потом вспомнил, что собирался в магазин. Так что незамеченным остаться не получится. Дима подошел к двери и открыл ее. На пороге стояла Вера.
   – Привет, – улыбнулась девушка.
   – Давно не виделись, – пошутил Сысоев.
   – В гости пустишь?
   Дима пожал плечами, обернулся, чтобы посмотреть на обстановку холостяцкого жилища, и сказал:
   – Почему бы и нет?
   – У меня завалялась бутылочка, – сказала Вера и показала бутылку вина.
   Они сели на диване напротив телевизора. Закусить у него ничего не было, кроме пачки замороженных «Тураковских пельменей». К вину самое оно.
   – Только у меня ничего нет, – робко сказал Сысоев.
   – Да ладно тебе! Я же не грабить тебя пришла. Стаканы давай.
   Дима засуетился, забегал по комнате, будто его застали родители за просмотром порносайтов. Стаканы оказались там, где и должны были быть. На кухне. Он схватил их и вернулся в комнату. Вера открыла бутылку и включила телевизор. Дмитрий присел рядом. По первому шли шестичасовые новости.
   Сысоев осмотрел себя. Что-то часто он перед Верой в трусах за последние сутки выныривает. Нет, все было на месте. Джинсы с застегнутой ширинкой и льняная белая рубаха. Вера улыбнулась и налила в стаканы.
   – Ну, за что выпьем?
   Дима взял свой стакан и посмотрел на девушку. Она красивая. Даже очень. Именно такие красивые и предают, одернул он себя и отвернулся.
   – Давай за верность, – вдруг предложил он. – За преданность и верность.
   Дима уже предвидел вопрос о своей принадлежности к крупнорогатому скоту, но Вера его приятно удивила. Она поднесла свой стакан к его и произнесла:
   – За верность.
   Вера ему нравилась все больше и больше, и дело здесь было даже не в спиртном. Она не спросила о причине произнесенного им тоста, она вообще ничего не спрашивала, будто знала его всю свою жизнь. Надо признать, что Дима начал чувствовать к ней то же самое. Будто он здесь жил, по крайней мере, эти последние два года. Каждый день встречался с ней, они выпивали вина и смотрели телевизор. Он очень хотел, чтобы так оно и было, чтобы не было этих двух запойных лет, чтобы не было воспоминаний о предательстве. Он очень хотел возвращаться домой (пусть даже в такую лачугу, как эта), где его ждет верная, надежная жена. Почему бы Вере не стать ею?
   «Вот это тебя понесло! Остановись! Ты же знаешь ее чуть меньше суток».
   Это верно. Но у Димы все-таки было такое впечатление, что он знает ее очень давно. Поэтому, когда она засобиралась уходить, ему стало грустно. Нестерпимо грустно, как подростку при расставании после первого свидания.
   Он проводил ее до двери. Вера мило улыбнулась:
   – Ну, пока.
   – Пока.
   – Если что, я рядом. – Девушка показала на свою дверь.
   – Ага.
   – Все, я пошла. – Она поцеловала его в щеку и пошла к своей двери.
   Дима понял, что если сейчас не выпьет, то завоет.

* * *

   Он все еще хотел выпить. От вина остался какой-то привкус – неприятный и приторный. Дима посмотрел на пустую бутылку. Он пил такое, когда был в Абхазии. С Леной. Он впервые назвал ее по имени. Впервые с тех пор, когда узнал, что их семье конец. Вино – дерьмо. Может, она и там гуляла? Что ее не устраивало? Что? У него были деньги. У них были деньги. Всё для нее. Машина, драгоценности, отдых за границей. Всё!
   Дима встал и вышел из дома. Он знал, куда можно было пойти, хоть и не хотелось встречаться с местными битниками и участковым. Время было что-то около восьми, так что в местный супермаркет он как раз поспевал. До магазина, то есть до центра села, было около полутора километров. Дима прошел по мосту над каким-то болотцем. Возможно, эта заводь, поросшая ряской и камышом, когда-то была речкой. Он остановился и перегнулся через перила. Где-то в камышах квакнула лягушка, по черной глади пробежала водомерка. Даже в болоте есть жизнь.
   Сысоев улыбнулся и пошел дальше. Жизнь была везде. Только внутри себя Дима чувствовал какую-то омертвевшую корку, образовавшуюся еще два года назад. Но сегодня при разговоре с Верой он понял, что эта корка начала отшелушиваться, обнажая живые чувства. Дима не верил в любовь с первого взгляда, тем более в тридцать пять, но его влекло к девушке, живущей по соседству.
   Дмитрий отбросил эти мысли и ускорил шаг. У магазина сидели все те же персонажи. Эти двое напрягали не только его. Молодой человек шел к магазину от остановки напротив церкви, но, когда увидел стражей у входа в магазин, развернулся и пошел в обратном направлении. Тот, что в спортивном костюме, свистнул, а потом окликнул убегающего.
   – Вот сука, опять соскочил! – возмутился второй.
   – О-о-о, – спортсмен заметил Дмитрия, – писатель-фантаст канает.
   Дима прошел мимо хулиганов и открыл дверь. Колокольчики звякнули.
   – Совсем охренели эти городские. Здороваться не учили?!
   – Оставь ты его. Стасыч сказал же не трогать.
   Дима только у прилавка понял, кто такой Стасыч. Петр Станиславович однозначно имел вес среди местных, и не только как представитель власти.
   – Здравствуйте… – протянул продавец.
   – Привет, – ответил Дима и только теперь заметил, что перед ним не вчерашний розовощекий юнец.
   – Чего желаете?
   Дима отметил, что сегодняшний был точной копией юнца. Разве что весил килограммов на двадцать больше и постарше лет на двадцать. Отец, решил Сысоев.
   – А где паренек?
   – Никитка? Это сынок мой. Средний. У меня их трое.
   Сколько ненужной информации, но Диме было приятно разговаривать с этим незнакомым человеком, чего нельзя сказать о представителе власти Стасыче и двух гопниках на улице.
   – Сашка, Никитка и Наташенька. Она совсем кроха. Ей пять.
   Дима вежливо улыбнулся, хотя ему было наплевать, сколько кому лет.
   – Ой, что-то заболтал я вас! – Продавец как-то по-женски махнул рукой. Нет, не по-женски, по-пидорски. Но тем не менее Сысоев не поменял своего мнения о нем. Он ему нравился. Приветливый, добродушный человек, неспособный и комара обидеть. Но Дима очень хотел выпить.
   – Вы так и не сказали, чего хотите.
   «Да ну? Скажешь тут».
   – Бутылку водки и шесть «Ячменного».
   – «Жигулевского» не хотите? Свеженькое.
   – Давайте. Три «Ячменного» и три «Жигулевского».
   Продавец молча (это было удивительно) складывал все в пакет. Повернулся и поставил сумку на прилавок.
   – Пожалуйста. Извините, я так и не представился. Семен Макарович.
   Краснощекий протянул пухлую ладошку с толстыми и короткими пальцами-сардельками. При всей симпатии к Семену Макаровичу, Диме почему-то не хотелось жать его руку. Он был уверен, что она влажная, как губка в раковине.
   – Дмитрий, – ответил Сысоев и все-таки ответил на рукопожатие. Нет, не губка в раковине. Скорее, чайный гриб в трехлитровой банке. С такой ладонью крепкого рукопожатия не может быть по определению.
   – Очень приятно! – Продавец, казалось, обрадовался еще больше.
   – Сколько с меня? – спросил Дмитрий.
   – Триста девяносто.
   Сысоев достал кошелек и вынул пятисотрублевую купюру.
   – Дима, если хотите, можете под запись, – не спешил принимать деньги продавец. – У меня есть тетрадочка, – будто это все объясняло, сказал он.
   – Нет, спасибо, – сказал Дима и положил купюру на тарелочку для мелочи. – Но я буду иметь в виду, – улыбнулся он и принял сдачу.

* * *

   Дима вышел на улицу. Местная гопота разошлась. Наверное, нашли жертву. Никчемные люди. Только выпить…
   «А ты-то чем лучше?»
   «Я писатель! Писатель с именем!»
   «А ты не задумывался о том, что тот, в спортивном костюме, мог быть спортсменом с именем? До того как спиться? А второй – поэт-песенник. Возможно, ты слышал его песни. До того как…»
   «В том-то и дело. У меня имя до сих пор, а у них «до того как».
   – Черт!
   Он все понял. Он как раз и нес в собственных руках то, что превратит его имя в пустой звук. Дима остановился на мосту. Посмотрел в черное зеркало и уже собирался бросить пакет в жижу, когда понял, что это ничего не даст. Все бесполезно. Либо ты добился чего-то в жизни, либо нет. И пара стаканчиков пива не сможет выбить из седла того, кто крепко там сидит. А Дима решил, что сидит крепко. Настолько крепко, что артиллерия в пакете его даже и не пошевелит.
   «У меня никогда не будет «до того как». Никогда».
   Дима прошел в калитку и посмотрел на пристройку. Тоненькая полоска света под дверью комнаты Веры приглашала его. Он уже направился к ней, но его остановили странные звуки. Как будто что-то раскачивалось и билось о стену. Когда девушка шумно выдохнула «Еще», он понял, что это за качели. Сука трахалась, как кошка.
   Дима открыл дверь, вошел и демонстративно хлопнул ею. А ведь она ему понравилась. Он думал, что они смогут быть вместе и она никогда его не предаст. Вот оно где, болото! Не там, под мостом, а прямо здесь. Его жизнь дерьмовое болото, пахнущее тиной и гнилью. Дима поставил пакет на стол, мало заботясь о целостности содержимого, и пошел к телевизору. Включил и, чтобы заглушить ор потаскушки из соседней комнаты, сделал звук громче. Комики на экране веселили народ. Диме было не до веселья. Он снова чувствовал себя обманутым. Он наливал и пил, наливал и пил. Несмотря на громкие звуки из телевизора, ему казалось, что все равно слышит стоны Веры. Будто она специально доводила его.