Страница:
Кириллы переглянулись. Первый расправил плечи. Нет уж, хватит с него начальников! Дальше он сам. Пусть недалеко, но сам!
– Нужна, – опередил его двойник. – Я хочу стать вашим замом, – он вперился взглядом в своего директора.
О как! Сам Кирилл тоже бы не отказался от руководящего места, но во время приступов здравого взгляда на самого себя понимал, что не справился бы. Нет в нем начальственной жилки, а в двойнике, оказывается, есть.
Может, это действительно шанс стать разными? Вон как тот далеко в сторону нацелился – осталось только себе признаться, что у него другой путь.
Нет, не выйдет.
– Хм… – Игорь Сергеевич почесал кончик носа. – В принципе, в этом нет ничего невозможного. Можно же и новое направление в компании открыть… Например, торговля «компьютеркой». Давай, для начала, ты мне бизнес-план нарисуешь, а там директором по этому направлению поставлю. Когда я… исчезну, мое место займет зам, ты на его пойдешь. Так согласен?
– Вполне.
Что – вот так все просто? Захотел, решил и сделал?
Но ведь и он уже тоже захотел и решил. Осталось сделать.
– А ты что скажешь? – все уставились на него.
– Мне помощь не нужна, – голос предательски дрогнул.
Вот, сейчас… он наконец может спокойно, прямо глядя всем в глаза сказать. Так сказать, чтобы и его зауважали.
Он прислушался к ощущениям – ему понравилось.
– Я решил…
– Сдохнуть сам! – истерически хохотнул Прохор.
– Я предупреждал? – второй Кирилл приподнялся.
– Да иди ты в пень! В печенках уже сидите. Ты на его рожу посмотри!
– Ты свои идиотские мысли другим не приписывай! – ледяным голосом осадил его директор-один. – У него мозгов поболее, должен был и до чего-то поумнее додуматься. Так, Кирилл?
Их взгляды скрестились. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какую игру затеял Игорь Сергеевич. Но признаваться после таких слов…
Или все же идти до конца? Это его решение, и только так он сможет всем доказать, что чего-то стоит. Может делать что-то сам, и не только это, еще много…
Много? Но ведь это окажется его последним поступком. Последним решением.
Он докажет, что может сделать один шаг, но слишком слаб, чтобы идти.
Докажет, что слабак и дурак, – именно так будут о нем говорить после.
Тяжело решиться на самоубийство, поэтому такой шаг и кажется значимым, весомым. Кажется доказательством собственной независимости и силы. А на самом деле сопротивляется не слабость, а все живое, что есть в человеке: тело, душа, разум. Удерживает от глупости.
Так что же делать? Может, плюнуть и признаться в том, что он не знает, как поступить? Пусть только скажут, что нужно делать, а то он сам не в состоянии. Двойник вон не побоялся помощи попросить, так, может, и ему тоже?
Нет. Он уже вкусил свободы, ощутил каждой клеточкой, каково это – решать за себя самому. Остановился, завис на самом краю. Все же шагнуть вперед? Отступить назад? Ни то ни другое его уже не устраивало.
«Но я, в отличие от тебя, вижу и другие варианты», – вспомнилась фраза директора. И еще одна: «Я понял, в чем ваша беда: вы слишком серьезны! Умное лицо – это еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа! Улыбайтесь!»
А не ерунда ли все, к чему он до сих пор относился столь серьезно? Деньги, признание, лучше-хуже других – так ли на самом деле важны эти категории, чтобы на них строить свою жизнь?
Что ему нравится, что хочется? Ему самому, а не другим людям? Он отличный программист. Ему надоело каждый день ходить в офис, хлопотать вокруг юзеров и подчиняться начальству.
Что он теряет? А что получит?
– Я увольняюсь, – сказал Кирилл и улыбнулся.
Новое ощущение нельзя было сравнить ни с чем. Где там липовое чувство самостоятельности, когда он приговорил себя и гордился своей решительностью? И рядом не лежало!
Вот она – настоящая свобода! И настоящее ощущение власти над своей жизнью!
– Что будешь делать дальше? – первый Игорь Сергеевич улыбнулся в ответ.
– Уйду программистом на вольные хлеба. Может, уеду куда. Фрилансеру-то все равно, где жить, лишь бы интернет под рукой был.
Слова приходили сами, складывались в предложения, обрастали интонациями. Может, потому, что сейчас он говорил именно то, что хотел, что чувствовал всем нутром? Да, он не лидер, нет в нем жесткости, начальственности. Ну и пусть! Зато у него классно получается писать программы. Раньше времени на это не хватало, а теперь будет – как это у классиков? – «ну просто завались!».
– Только не теряйся, хорошо? Вашу версию надо проверить до конца.
«А вдруг не получится?» – мелькнула в голове мерзкая, липкая мыслишка, холодным червяком проползла по спине.
«А вдруг получится?» – ответил ей новый Кирилл.
– Конечно.
– А я думала, ты слабак! – покачала головой одна из Марин.
Вторая уважительно поддакнула.
– Придурки вы все! – фыркнул второй Прохор, мрачно выругался и сплюнул. – Только отпустите – свалю на хрен, и хоть запроверяйтесь! Дождусь, когда этот сдохнет, – он кивнул головой на своего двойника, – и тогда развернусь на полную.
– Ой, да ради бога! Кому ты нужен? Таких, как ты, миллионы, – Марина отвернулась. – Хорошо бы версия про уродов оказалась верной. Хочется, чтобы в новом мире осталось поменьше человеческого мусора.
– Это не вам решать!
– Интересно, кто все-таки за этим стоит? – второй Кирилл тоже отвернулся от Прохора и вопросительно посмотрел на директоров.
– Когда-нибудь мы об этом узнаем, – первый задумчиво потер кончик носа. – Ученые рано или поздно выяснят. Но, боюсь, до этого еще далеко, а жить надо уже сейчас.
– Вот именно – жить! – взвизгнул первый Прохор. – Я не хочу исчезать! Я жить хочу!
– Зачем? – усмехнулся первый Кирилл.
– Что – зачем? – оторопел тот.
– Зачем тебе твоя жизнь? Просто так, чтобы было? Пофигу какая – лишь бы была? Тогда какая разница, когда она закончится?
– Ну, как это… потому что… не знаю… – он сник. – Только не хочу…
– Не хочешь подыхать – сделай так, чтобы не подохнуть. Все просто.
– А как? – в глазах пацана затеплилась щенячья надежда.
– Мы же только что обсуждали варианты: стань либо таким же, как он, либо совсем другим.
Прохор перевел взгляд на своего двойника:
– Как он – не хочу, – пошептал он и отвернулся.
– А может, и небезнадежен, – хмыкнул первый Игорь Сергеевич. – Тебе помощь нужна?
– Да…
– Лады, обсудим.
И все же это были море и солнце – мечта любого жителя средней полосы России.
Кирилл наслаждался тишиной, лежа в шезлонге с бокалом местного, но вполне пристойного пива. Сезон еще не начался, и отель пустовал, десяток заграничных пенсионеров не в счет. Путевки в это время стоили дешево, вот он и решил махнуть на недельку – сменить обстановку. А фигли нет? Деньжата худо-бедно водятся, а вольная работа позволяет строить планы, не привязываясь к рабочим дням и желаниям начальства. И подумаешь, что не Канары! Понты перестали волновать Кирилла с той самой ночи. Главное – хорошо: ему, здесь и сейчас. Настоящий оттяг – он же изнутри идет, его везде словить можно.
Прошло уже полгода, и с каждым днем Кирилл все меньше и меньше задумывался над тем, почему еще жив и сколько осталось. Каждый раз находились более важные вопросы и более интересные дела. Заботиться при этом о чем-то, что от тебя никак не зависит, было некогда. Да и не хотелось.
Свою программу общения между мирами через сеть он таки дописал и теперь каждый день общался со своим двойником, а иногда и с Игорем Сергеевичем. Второй Кирилл поначалу успешно стартовал директором по продажам «компьютерки», а спустя месяц стал замом. И похоже, это не было его потолком. По крайней мере, в разговорах проскакивали намеки на желание достичь большего. Дай бог ему удачи!
Второй директор бесследно исчез, просто в один из дней не вышел на работу. Следов никаких, розыск ничего не дал. Основная версия подтвердилась. Но жалости Кирилл не испытывал: тот сам выбрал свою судьбу, за такое уважать надо.
Из двух Марин тоже осталась только одна – вторая. Буквально неделю назад ему об этом рассказал двойник. Похоже, что и эта версия позволяет только продлить агонию, но в финале все же должен остаться кто-то один. Они тогда всю ночь проспорили, чем же первая оказалась хуже, но так ничего и не придумали.
Прохор, который перешел на их сторону, долго истерил и кидался из крайности в крайность, но директору как-то удалось его угомонить и остудить. Второй исчез. Поначалу его пытались отслеживать и обнаруживали то в сети, то в городе, но в какой-то момент он пропал совсем. То ли сам смылся окончательно, то ли система его таки языком слизнула. В любом случае – фиг с ним.
Кирилл отхлебнул пиво и задумчиво посмотрел на море. Залезть? Не, лень.
После той ночи он понял, что такое настоящий драйв от любимой работы, а с ним пришло и полное наслаждение минутами расслабленности. Раньше такого не было – пахать было скучно, все хотелось увильнуть. Отдых тоже не приносил ожидаемого удовольствия. Теперь все стало ярким, насыщенным и настоящим; это невозможно передать – надо пережить и сравнить самому.
Хорошо, что появились эти загадочные зоны! Кто или что за ними стоит, ему было неважно, хотя и любопытно. Может, когда-нибудь ученые разберутся, тогда будет понятно, кому сказать спасибо.
Да, он не стал большим начальником, как его двойник. Да, не зарабатывает миллионы. А надо? Кому? Другим людям? Да пошли они лесом – пусть в своих тараканах сначала разберутся!
Любимая работа и полная свобода – его жизнь наконец стала той, о которой он всегда мечтал, но все не решался что-то изменить. Каким он был дураком! Не знал, насколько насыщенна и вкусна может быть каждая минута. Не одна – в шаге перед вечностью, а все – одна за другой, день за днем.
А всего-то делов оказалось – перестать оглядываться на других.
Татьяна Кигим. Телепорт
– Нужна, – опередил его двойник. – Я хочу стать вашим замом, – он вперился взглядом в своего директора.
О как! Сам Кирилл тоже бы не отказался от руководящего места, но во время приступов здравого взгляда на самого себя понимал, что не справился бы. Нет в нем начальственной жилки, а в двойнике, оказывается, есть.
Может, это действительно шанс стать разными? Вон как тот далеко в сторону нацелился – осталось только себе признаться, что у него другой путь.
Нет, не выйдет.
– Хм… – Игорь Сергеевич почесал кончик носа. – В принципе, в этом нет ничего невозможного. Можно же и новое направление в компании открыть… Например, торговля «компьютеркой». Давай, для начала, ты мне бизнес-план нарисуешь, а там директором по этому направлению поставлю. Когда я… исчезну, мое место займет зам, ты на его пойдешь. Так согласен?
– Вполне.
Что – вот так все просто? Захотел, решил и сделал?
Но ведь и он уже тоже захотел и решил. Осталось сделать.
– А ты что скажешь? – все уставились на него.
– Мне помощь не нужна, – голос предательски дрогнул.
Вот, сейчас… он наконец может спокойно, прямо глядя всем в глаза сказать. Так сказать, чтобы и его зауважали.
Он прислушался к ощущениям – ему понравилось.
– Я решил…
– Сдохнуть сам! – истерически хохотнул Прохор.
– Я предупреждал? – второй Кирилл приподнялся.
– Да иди ты в пень! В печенках уже сидите. Ты на его рожу посмотри!
– Ты свои идиотские мысли другим не приписывай! – ледяным голосом осадил его директор-один. – У него мозгов поболее, должен был и до чего-то поумнее додуматься. Так, Кирилл?
Их взгляды скрестились. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какую игру затеял Игорь Сергеевич. Но признаваться после таких слов…
Или все же идти до конца? Это его решение, и только так он сможет всем доказать, что чего-то стоит. Может делать что-то сам, и не только это, еще много…
Много? Но ведь это окажется его последним поступком. Последним решением.
Он докажет, что может сделать один шаг, но слишком слаб, чтобы идти.
Докажет, что слабак и дурак, – именно так будут о нем говорить после.
Тяжело решиться на самоубийство, поэтому такой шаг и кажется значимым, весомым. Кажется доказательством собственной независимости и силы. А на самом деле сопротивляется не слабость, а все живое, что есть в человеке: тело, душа, разум. Удерживает от глупости.
Так что же делать? Может, плюнуть и признаться в том, что он не знает, как поступить? Пусть только скажут, что нужно делать, а то он сам не в состоянии. Двойник вон не побоялся помощи попросить, так, может, и ему тоже?
Нет. Он уже вкусил свободы, ощутил каждой клеточкой, каково это – решать за себя самому. Остановился, завис на самом краю. Все же шагнуть вперед? Отступить назад? Ни то ни другое его уже не устраивало.
«Но я, в отличие от тебя, вижу и другие варианты», – вспомнилась фраза директора. И еще одна: «Я понял, в чем ваша беда: вы слишком серьезны! Умное лицо – это еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа! Улыбайтесь!»
А не ерунда ли все, к чему он до сих пор относился столь серьезно? Деньги, признание, лучше-хуже других – так ли на самом деле важны эти категории, чтобы на них строить свою жизнь?
Что ему нравится, что хочется? Ему самому, а не другим людям? Он отличный программист. Ему надоело каждый день ходить в офис, хлопотать вокруг юзеров и подчиняться начальству.
Что он теряет? А что получит?
– Я увольняюсь, – сказал Кирилл и улыбнулся.
Новое ощущение нельзя было сравнить ни с чем. Где там липовое чувство самостоятельности, когда он приговорил себя и гордился своей решительностью? И рядом не лежало!
Вот она – настоящая свобода! И настоящее ощущение власти над своей жизнью!
– Что будешь делать дальше? – первый Игорь Сергеевич улыбнулся в ответ.
– Уйду программистом на вольные хлеба. Может, уеду куда. Фрилансеру-то все равно, где жить, лишь бы интернет под рукой был.
Слова приходили сами, складывались в предложения, обрастали интонациями. Может, потому, что сейчас он говорил именно то, что хотел, что чувствовал всем нутром? Да, он не лидер, нет в нем жесткости, начальственности. Ну и пусть! Зато у него классно получается писать программы. Раньше времени на это не хватало, а теперь будет – как это у классиков? – «ну просто завались!».
– Только не теряйся, хорошо? Вашу версию надо проверить до конца.
«А вдруг не получится?» – мелькнула в голове мерзкая, липкая мыслишка, холодным червяком проползла по спине.
«А вдруг получится?» – ответил ей новый Кирилл.
– Конечно.
– А я думала, ты слабак! – покачала головой одна из Марин.
Вторая уважительно поддакнула.
– Придурки вы все! – фыркнул второй Прохор, мрачно выругался и сплюнул. – Только отпустите – свалю на хрен, и хоть запроверяйтесь! Дождусь, когда этот сдохнет, – он кивнул головой на своего двойника, – и тогда развернусь на полную.
– Ой, да ради бога! Кому ты нужен? Таких, как ты, миллионы, – Марина отвернулась. – Хорошо бы версия про уродов оказалась верной. Хочется, чтобы в новом мире осталось поменьше человеческого мусора.
– Это не вам решать!
– Интересно, кто все-таки за этим стоит? – второй Кирилл тоже отвернулся от Прохора и вопросительно посмотрел на директоров.
– Когда-нибудь мы об этом узнаем, – первый задумчиво потер кончик носа. – Ученые рано или поздно выяснят. Но, боюсь, до этого еще далеко, а жить надо уже сейчас.
– Вот именно – жить! – взвизгнул первый Прохор. – Я не хочу исчезать! Я жить хочу!
– Зачем? – усмехнулся первый Кирилл.
– Что – зачем? – оторопел тот.
– Зачем тебе твоя жизнь? Просто так, чтобы было? Пофигу какая – лишь бы была? Тогда какая разница, когда она закончится?
– Ну, как это… потому что… не знаю… – он сник. – Только не хочу…
– Не хочешь подыхать – сделай так, чтобы не подохнуть. Все просто.
– А как? – в глазах пацана затеплилась щенячья надежда.
– Мы же только что обсуждали варианты: стань либо таким же, как он, либо совсем другим.
Прохор перевел взгляд на своего двойника:
– Как он – не хочу, – пошептал он и отвернулся.
– А может, и небезнадежен, – хмыкнул первый Игорь Сергеевич. – Тебе помощь нужна?
– Да…
– Лады, обсудим.
* * *
В начале апреля в Турции прохладно, хотя в полдень солнце жарит уже всерьез. Тучи то и дело приносят с собой порывы ветра, который пробирает до костей, а в море можно только заскочить на секунду и тут же выпрыгнуть с мурашками на коже.И все же это были море и солнце – мечта любого жителя средней полосы России.
Кирилл наслаждался тишиной, лежа в шезлонге с бокалом местного, но вполне пристойного пива. Сезон еще не начался, и отель пустовал, десяток заграничных пенсионеров не в счет. Путевки в это время стоили дешево, вот он и решил махнуть на недельку – сменить обстановку. А фигли нет? Деньжата худо-бедно водятся, а вольная работа позволяет строить планы, не привязываясь к рабочим дням и желаниям начальства. И подумаешь, что не Канары! Понты перестали волновать Кирилла с той самой ночи. Главное – хорошо: ему, здесь и сейчас. Настоящий оттяг – он же изнутри идет, его везде словить можно.
Прошло уже полгода, и с каждым днем Кирилл все меньше и меньше задумывался над тем, почему еще жив и сколько осталось. Каждый раз находились более важные вопросы и более интересные дела. Заботиться при этом о чем-то, что от тебя никак не зависит, было некогда. Да и не хотелось.
Свою программу общения между мирами через сеть он таки дописал и теперь каждый день общался со своим двойником, а иногда и с Игорем Сергеевичем. Второй Кирилл поначалу успешно стартовал директором по продажам «компьютерки», а спустя месяц стал замом. И похоже, это не было его потолком. По крайней мере, в разговорах проскакивали намеки на желание достичь большего. Дай бог ему удачи!
Второй директор бесследно исчез, просто в один из дней не вышел на работу. Следов никаких, розыск ничего не дал. Основная версия подтвердилась. Но жалости Кирилл не испытывал: тот сам выбрал свою судьбу, за такое уважать надо.
Из двух Марин тоже осталась только одна – вторая. Буквально неделю назад ему об этом рассказал двойник. Похоже, что и эта версия позволяет только продлить агонию, но в финале все же должен остаться кто-то один. Они тогда всю ночь проспорили, чем же первая оказалась хуже, но так ничего и не придумали.
Прохор, который перешел на их сторону, долго истерил и кидался из крайности в крайность, но директору как-то удалось его угомонить и остудить. Второй исчез. Поначалу его пытались отслеживать и обнаруживали то в сети, то в городе, но в какой-то момент он пропал совсем. То ли сам смылся окончательно, то ли система его таки языком слизнула. В любом случае – фиг с ним.
Кирилл отхлебнул пиво и задумчиво посмотрел на море. Залезть? Не, лень.
После той ночи он понял, что такое настоящий драйв от любимой работы, а с ним пришло и полное наслаждение минутами расслабленности. Раньше такого не было – пахать было скучно, все хотелось увильнуть. Отдых тоже не приносил ожидаемого удовольствия. Теперь все стало ярким, насыщенным и настоящим; это невозможно передать – надо пережить и сравнить самому.
Хорошо, что появились эти загадочные зоны! Кто или что за ними стоит, ему было неважно, хотя и любопытно. Может, когда-нибудь ученые разберутся, тогда будет понятно, кому сказать спасибо.
Да, он не стал большим начальником, как его двойник. Да, не зарабатывает миллионы. А надо? Кому? Другим людям? Да пошли они лесом – пусть в своих тараканах сначала разберутся!
Любимая работа и полная свобода – его жизнь наконец стала той, о которой он всегда мечтал, но все не решался что-то изменить. Каким он был дураком! Не знал, насколько насыщенна и вкусна может быть каждая минута. Не одна – в шаге перед вечностью, а все – одна за другой, день за днем.
А всего-то делов оказалось – перестать оглядываться на других.
Татьяна Кигим. Телепорт
Потрескавшиеся бетонные плиты и пожухлая трава чудесно контрастировали с огромным, семь на семь, щитом с надписью: «Экспансия Земли – Телепорт № 1. За нами будущее!» Краска облезла, некоторые буквы читались с трудом. Над всем пространством огороженного и охраняемого объекта стоял запах гари – этим летом сильно горела степь – и пыли, вездесущей пыли, покрывавшей здесь все: от камуфляжа до пустых бочек из-под авиационного топлива, непонятно каким образом оказавшихся в царстве высоких транскосмических технологий.
– Во забросило-то! – прокомментировал бородатый офицер, выдувая пыль из лелеемой «бригитты». – Наверняка на Зерне и то пейзаж покраше… Какого надо было ставить телепорт в глуши, до которой или вертолетом, или на верблюде? Секретность, мать ее…
База переброски, как и девяносто процентов иных объектов, находящихся на балансе военных, остро страдала от нехватки средств. Сокращение штатов и вооружения шло с тяжелейшим скрипом; в то же время объединенная Земля практически не нуждалась в артефактах своего боевого прошлого.
– Давно надо было провести реорганизацию, – пробормотал молодой человек в пятнистой панаме. Он сегодня побрился и очень об этом жалел – с недельной щетиной он выглядел старше своих девятнадцати. – Для того чтобы раз в год отправить на Зерну или Ханую ударную группу, совершенно необязательно содержать все эти бараки со столетним хламом. Лучше использовать средства для модернизации техники. Например, вместо этого «байконура» создать небольшую, но современную базу переброски. Стекло и хром, как в аэропортах. А то смотреть стыдно на эти «биотуалеты»… Верно я говорю?
– Верно, – откликнулась девушка в камуфляже, меланхолично жуя жвачку. – Вот и скажи об этом своему папаше, он же у тебя большая шишка.
Юноша покраснел. Его отцом действительно был генерал Савельев, и это доставляло сыну массу неудобств в Академии и на службе: всегда находился хвостолиз из преподавателей или офицеров, который норовил сделать «сынку» поблажку в надежде на благоволение родителя. А Грише Савельеву эти поблажки были ни к чему. Он с детства знал, что родился солдатом, и собирался честно пройти все ступени от пешки до ферзя. И никак иначе.
Плюхнув рюкзак около своей группы, уже расположившейся на бетоне, он поднес бинокль к глазам и съерничал:
– На горизонте вижу приготовления к торжественной отправке! «Биотуалеты» заправлены дерьмом и готовы к старту…
Кое-кто ухмыльнулся: «биотуалетами» тут называли стационарные платформы телепортации. Было что-то сюрреалистическое в том, что группа из двадцати человек торчала посреди огромного бетонного поля, поросшего просочившейся сквозь щели травой, в километре от платформ – хотя, видит бог, для всего этого хватило бы небольшого зала с кабинками. Но проектировали этот «байконур» люди с манией гигантизма: будто собирались отправлять к звездам огромные корабли… Военные имеют некоторые странности.
Теперь вся внушительность телепорта обратилась в дурацкий фарс. Большинство зданий за ненадобностью обветшало, а десять кабинок переброски сиротливо ютились около куба генератора и стеклянной кабины информцентра с антенной – откуда, собственно, и шла передача записанных данных в место назначения. Складная ширма-экран погромыхивала на ветру.
Далеко-далеко, на другом конце поля, располагался штаб командования, и адъютанты гоняли туда-сюда на допотопных джипах, покрытых камуфлированной сеткой.
Адъютанту было никак не больше двадцати пяти; это была та штабная крыса, которая родилась, выучилась и служила подальше от полигонов, поближе к золотым эполетам.
Григорий скривился:
– Я совершеннолетний человек, я подписал контракт, а что не поставил в известность отца – так это мое личное дело… Никто не имеет права отказать мне в выполнении долга добровольца в урегулировании локального военного конфликта.
– Вам нельзя здесь находиться! – в голосе адъютанта сквозило отчаяние. – Переброска начнется с минуты на минуту, и вам следует немедленно быть у генерала!
Григорий усмехнулся. Да, все понимают, что Зерна – местечко не из лучших… Все возвращаются с орденами, но кто с оторванной ногой, кто без руки или с искусственными позвонками… Но ведь возвращаются же! И нельзя же так откровенно… Да, отец, да, беспокоится, но честь, офицерская честь…
– Я никуда не уйду.
Адъютант прикоснулся к уху, на мгновение его взгляд стал отсутствующим – видимо, получал указания. Через несколько секунд он сказал:
– Генерал требует вас к себе. Немедленно. Приказ не подлежит обсуждению. Лейтенант Савельев, выполняйте!
Бородач усмехнулся, кое-кто из группы подмигнул друг другу. Гриша отчаянно покраснел. Взгляды товарищей откровенно говорили: «Ну вот, видишь, не пустят тебя ни на какую Зерну! Поезжай служить в тепленькое местечко, в Антарктиду или на Четвертую Лунную, радарами ворочать… Не быть тебе в спецназе, у нас людей убивают».
– Хорошо, я лично скажу отцу, я… Хорошо! – воскликнул Григорий. – Я напишу рапорт. Я потребую. Я вернусь. Подождите, друзья!..
Он вскочил в джип и постарался не оглядываться. Черт побери, да что же это такое!..
– Виноват я, что ли, что твой сын? – крикнул он, влетев в кабинет.
– Смир-рна! – скомандовал генерал. – По форме.
– По форме – никто не имеет права меня задерживать…
– Садись, сын.
В этом пафосном обращении читалось многое: и «мать болеет», и «ты у нас единственный», и «какой из тебя терминатор?», и «служить ты будешь, где скажу». Все это Григорий знал, и на душе сделалось кисло, как от съеденного лимона.
– Я сын генерала… – прошептал он. – Ты же в горах воевал, отец! Мы с матерью тоже тебя ждали – и ты вернулся… Мой дед – афганец. Мои прадеды – под Берлином, под Сталинградом… Я тоже – туда, где я нужен, где ждут… а не просиживать штаны…
Слов не находилось. Он закончил совсем тускло, как побитый щенок.
– Мы жизнью рисковали со смыслом, – спокойно ответил отец, постукивая карандашом по столу. Карандаш был странный – толстый и двухцветный. Один конец синий, другой красный. Григорий никогда таких не видел. Раритет? У отца была коллекция старинных вещиц.
– А мы – без смысла, что ли?
– А вы погибнете через… – генерал вскинул руку с хронометром, вгляделся, – …полчаса. Первый десяток. Второй десяток – еще через полчаса, со второй партией телепортации. Вот, возьми рапорт с отказом от участии в операции, подпиши…
– Меня осудят как труса!
– Они уже будут мертвы.
– Что за бред… извините, что не по форме, товарищ генерал! Официальные потери миротворческого контингента на Зерне – менее двадцати процентов, на Хануе – около десяти! Я сам видел возвратившихся ветеранов.
– Гм.
Что хотел сказать этой многозначительной фразой отец, было совершенно непонятно.
– Трое суток гауптвахты, – продолжил Савельев-старший через несколько минут. – Кру-гом! Шагом марш!
– Товарищ генерал, я буду вынужден подать на вас рапорт. Возможно, в Мировую Президентуру. Возможно, подключу общественность, прессу и телевидение, – при этих словах генерал поморщился, но промолчал. – Я твердо все взвесил и решил!
Кирилл Савельев потер лоб, потом грудь под плашками орденов. Вздохнул.
– Ну что ж… Ты, верно, думаешь, что отправляешься к черту на кулички, где проверишь себя на мужественность, на дружбу, на выносливость? Молодец. Герой. А теперь ответь мне на такой простой вопрос: как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?
Кто смотрел на него в тот момент, поежился: глаза капитана вглядывались вдаль, вглубь, в прошлое, и он невесело усмехался своей наивности и тому, каким молодым он был… Все знали, что у Савельева в трех местах перебита нога и три ребра заменены протезами. Свои легкие он сжег на штурме Лавиты, полпечени отмахнули хирурги после заражения местными болотными паразитами. Ну и так, по мелочи…
– Я ему и пересказал параграф учебника. В общем, вы знаете: разложение, перенос, сборка… с точностью до микро-милли-вот-такусенького… Память на момент прыжка, джампа, переноса… И так далее. Вот тут-то он и сказал мне, почему никто из генералитета никогда не бывал на Зерне – и не побывает. Сказал такое, что лезть в эту дьявольскую кабинку нормальному человеку просто не захочется.
– Но вы-то здесь? – усмехнувшись, спросила девушка в красной бандане. – Значит, «прыгнули». Только почему назад-то не собираетесь? Еще один прыжок – мы же все знаем, что это не страшно. На своей шкуре. Без всяких генеральских басен…
– Не собираюсь я назад. Да и ты, думаю, не соберешься, когда узнаешь.
К его словам отнеслись, как водится, скептически. Ветерана тут, на Базе-7, хорошо знали, басни его – и в баре, и у костра в хорошую погоду – слушали с удовольствием. Да и кто столько порасскажет: лет пятнадцать или двадцать тут воевал, когда стандартный контракт – три года… Но была за ним маленькая фишка, назойливый, но безобидный пунктик – отговаривать народ от возвращения с Зерны. Только что значит вернуться домой для солдата!
– Нет, ты не вернешься, – говорил Григорий, прямо в глаза глядя собеседнику, сержанту или новоиспеченному капитану на костылях. – Не ты. Другой вернется. И не тот, кто уходил с Земли, – в эти моменты он был мрачен и страшен, как пророк. – Вернется твоя третья копия, дурачок…
– Признайтесь, – сказал очкарик, растягиваясь у костра на брезенте и развинчивая фляжку с вискарем – три дня до переброски, все расслабляются, отмечают окончание контракта, – признайтесь, ведь вы это специально говорите? У вас приказ от начальства – экономить на телепортации, оставлять здесь как можно больше добровольцев на повторный контракт? Или у вас просто паранойя, фобия, болезнь? Вы просто боитесь телепорта?
– Болезнь… – пробормотал ветеран. – Может, и болезнь. Шестой контракт подпишу… или седьмой? Но не вернусь. Ты-то сам как этот процесс те-ле-пор-та-ци-и представляешь? А, умник?
– Объект разбирается на атомы, пакет информации о его строении пересылается на место переброски, там по этой информации собирается из атомов исходный объект. Точно так же, как по цепочке ДНК можно возродить тот же самый организм, но с главным отличием: записи подвергается вся память, все ментальные процессы на момент прыжка. На том конце возрождается не тело, а человек – с теми же мыслями, идеями, памятью, чувствами… Прыжок занимает доли секунды, человек делает шаг в кабинку – и через мгновение оказывается в другой, с точно таким же оборудованием. Ну, это подтвердит каждый – даже мгновенного «затмения» нет, как иногда представляется в художественных произведениях, просто стоял ты там – а теперь стоишь здесь. Совершенно незаметный переход.
Окружающие закивали – ощущения были сходными.
– Угу, – сказал Григорий. – Как бы не так! Я прошел всю Ахтонскую, штурмовал чертову Лавиту, годами дежурил на болотах… И всегда, даже в самом распроклятом пекле, у меня был шанс. Телепорт такого шанса тебе не предоставляет. Я лично знаю только один случай, когда человек вышел живым из этого… «биотуалета».
Капитан подумал, отхлебнул из фляжки:
– Кстати, это еще один повод для меня не возвращаться на Землю.
– Да? – хмыкнул отец. – Говоришь как по писаному. Отличник. Ну тогда пошли, нарушим кой-какие инструкции! Все равно я тут главный, а ты сам не разболтаешь… Телепортов у нас всего десять, так что ты посмотришь, как «прыгает» первая партия, а там видно будет. Может, понравится! – генерал хохотнул.
Они проехали на джипе мимо добровольцев, что сидели на потрескавшемся бетоне. Ребята помахали им, свистнули пару раз.
– Вот скажи, сын, как ты этот прыжок переставляешь? – продолжал выспрашивать Савельев-старший.
– Ну, по записи выстреливается информпакет, на новом месте по этим данным собирается копия, обладающая памятью, привычками, чувствами человека… Для самого человека по ощущениям не происходит ровно ничего: стоял в кабинке на Земле, через секунду стоит на Хануе. Никакого провала в памяти, ничего.
– А если из одного информакета сделать две копии?
Савельев-младший задумался на мгновение – в учебниках и популярной литературе подобного не описывалось.
– Полагаю, это будет два человека с одинаковой памятью.
– И который из них будешь ты?
– Н-ну, чисто теоретически… ведь такого казуса еще не происходило… Это буду я и я – в двух экземплярах.
– Дурак. Это будет две копии с твоими мыслями. А настоящий ты останешься в кабинке на Земле. Ладно, другой пример: представь на мгновение, что в телепорте что-то сломалось, заклинило – и ты оказался и тут и там. То есть твое тело на Земле оказалось не разложенным на атомы. Но на Зерне или Хануе появился ты-второй. Где ты настоящий?
– Это парадокс, некорректный пример…
– Ты же умный парень! На мгновение представь!
– Н-ну…
Он никогда не подвергал сомнению учебник и не думал над такой очевидной вещью, как телепорт. Что может быть проще – объект разлагается на атомы, собирается… Будто прочитав его мысли, отец резко сказал:
– Как человека в этой кабинке разлагают на атомы?
– Происходит мгновенная процедура переноса информации…
– Как, черт побери, тебя будут разлагать на атомы?
Григорий неожиданно почувствовал холодок по спине. Да, а что он, кстати, будет чувствовать? Говорят – ничего… Что тут страшного? Ведь сотни и тысячи человек – военных, техников, переселенцев – постоянно совершают эти прыжки, некоторые – еженедельно… Но все-таки… Что происходит между той секундой, когда снятая запись с памятью отправляется сквозь пространство к звездам, и секундой, когда в кабинке на Земле становится пусто?
– В большинстве современных машин используется кремация, – тихо сказал отец. – Но не во всех. Погляди на эти кабинки… Когда их строили, главным было обеспечить читку, перенос информации и восстановление объекта в пункте назначения. А что происходит с телами, ты сейчас увидишь. Извини, что не кремация, – нищета. Крематорием не обеспечены.
Гриша почувствовал, что ноги становятся ватными. По позвоночнику к ягодицам ползла холодная капля. В голове стало пусто-пусто и звонко-звонко.
Он увидел, как подъехал кар с первой партией «прыгунов».
– Ты со следующей? – спросил бородач и широко улыбнулся. – Знал, что будешь с нами. Давай, ждем!
Они вошли в кабинки, зачем-то выкрашенные в камуфляжную расцветку, заперли дверцы, генератор загудел. Бородач, Каринка, Васька, Димыч, Орел… Через несколько минут антенна начала поворачиваться.
– Выстреливает информпакет, – прокомментировал военный с полковничьими погонами, курящий около генератора.
Савельев не мог заставить себя сдвинуться с места. В голове укладывались какие-то кирпичики, но окончательное осознание не приходило.
«Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится, – тупо стучало в висках. – Отец просто не хочет меня отпускать на Зерну?»
– Во забросило-то! – прокомментировал бородатый офицер, выдувая пыль из лелеемой «бригитты». – Наверняка на Зерне и то пейзаж покраше… Какого надо было ставить телепорт в глуши, до которой или вертолетом, или на верблюде? Секретность, мать ее…
База переброски, как и девяносто процентов иных объектов, находящихся на балансе военных, остро страдала от нехватки средств. Сокращение штатов и вооружения шло с тяжелейшим скрипом; в то же время объединенная Земля практически не нуждалась в артефактах своего боевого прошлого.
– Давно надо было провести реорганизацию, – пробормотал молодой человек в пятнистой панаме. Он сегодня побрился и очень об этом жалел – с недельной щетиной он выглядел старше своих девятнадцати. – Для того чтобы раз в год отправить на Зерну или Ханую ударную группу, совершенно необязательно содержать все эти бараки со столетним хламом. Лучше использовать средства для модернизации техники. Например, вместо этого «байконура» создать небольшую, но современную базу переброски. Стекло и хром, как в аэропортах. А то смотреть стыдно на эти «биотуалеты»… Верно я говорю?
– Верно, – откликнулась девушка в камуфляже, меланхолично жуя жвачку. – Вот и скажи об этом своему папаше, он же у тебя большая шишка.
Юноша покраснел. Его отцом действительно был генерал Савельев, и это доставляло сыну массу неудобств в Академии и на службе: всегда находился хвостолиз из преподавателей или офицеров, который норовил сделать «сынку» поблажку в надежде на благоволение родителя. А Грише Савельеву эти поблажки были ни к чему. Он с детства знал, что родился солдатом, и собирался честно пройти все ступени от пешки до ферзя. И никак иначе.
Плюхнув рюкзак около своей группы, уже расположившейся на бетоне, он поднес бинокль к глазам и съерничал:
– На горизонте вижу приготовления к торжественной отправке! «Биотуалеты» заправлены дерьмом и готовы к старту…
Кое-кто ухмыльнулся: «биотуалетами» тут называли стационарные платформы телепортации. Было что-то сюрреалистическое в том, что группа из двадцати человек торчала посреди огромного бетонного поля, поросшего просочившейся сквозь щели травой, в километре от платформ – хотя, видит бог, для всего этого хватило бы небольшого зала с кабинками. Но проектировали этот «байконур» люди с манией гигантизма: будто собирались отправлять к звездам огромные корабли… Военные имеют некоторые странности.
Теперь вся внушительность телепорта обратилась в дурацкий фарс. Большинство зданий за ненадобностью обветшало, а десять кабинок переброски сиротливо ютились около куба генератора и стеклянной кабины информцентра с антенной – откуда, собственно, и шла передача записанных данных в место назначения. Складная ширма-экран погромыхивала на ветру.
Далеко-далеко, на другом конце поля, располагался штаб командования, и адъютанты гоняли туда-сюда на допотопных джипах, покрытых камуфлированной сеткой.
* * *
– Что вы тут делаете?Адъютанту было никак не больше двадцати пяти; это была та штабная крыса, которая родилась, выучилась и служила подальше от полигонов, поближе к золотым эполетам.
Григорий скривился:
– Я совершеннолетний человек, я подписал контракт, а что не поставил в известность отца – так это мое личное дело… Никто не имеет права отказать мне в выполнении долга добровольца в урегулировании локального военного конфликта.
– Вам нельзя здесь находиться! – в голосе адъютанта сквозило отчаяние. – Переброска начнется с минуты на минуту, и вам следует немедленно быть у генерала!
Григорий усмехнулся. Да, все понимают, что Зерна – местечко не из лучших… Все возвращаются с орденами, но кто с оторванной ногой, кто без руки или с искусственными позвонками… Но ведь возвращаются же! И нельзя же так откровенно… Да, отец, да, беспокоится, но честь, офицерская честь…
– Я никуда не уйду.
Адъютант прикоснулся к уху, на мгновение его взгляд стал отсутствующим – видимо, получал указания. Через несколько секунд он сказал:
– Генерал требует вас к себе. Немедленно. Приказ не подлежит обсуждению. Лейтенант Савельев, выполняйте!
Бородач усмехнулся, кое-кто из группы подмигнул друг другу. Гриша отчаянно покраснел. Взгляды товарищей откровенно говорили: «Ну вот, видишь, не пустят тебя ни на какую Зерну! Поезжай служить в тепленькое местечко, в Антарктиду или на Четвертую Лунную, радарами ворочать… Не быть тебе в спецназе, у нас людей убивают».
– Хорошо, я лично скажу отцу, я… Хорошо! – воскликнул Григорий. – Я напишу рапорт. Я потребую. Я вернусь. Подождите, друзья!..
Он вскочил в джип и постарался не оглядываться. Черт побери, да что же это такое!..
– Виноват я, что ли, что твой сын? – крикнул он, влетев в кабинет.
– Смир-рна! – скомандовал генерал. – По форме.
– По форме – никто не имеет права меня задерживать…
– Садись, сын.
В этом пафосном обращении читалось многое: и «мать болеет», и «ты у нас единственный», и «какой из тебя терминатор?», и «служить ты будешь, где скажу». Все это Григорий знал, и на душе сделалось кисло, как от съеденного лимона.
– Я сын генерала… – прошептал он. – Ты же в горах воевал, отец! Мы с матерью тоже тебя ждали – и ты вернулся… Мой дед – афганец. Мои прадеды – под Берлином, под Сталинградом… Я тоже – туда, где я нужен, где ждут… а не просиживать штаны…
Слов не находилось. Он закончил совсем тускло, как побитый щенок.
– Мы жизнью рисковали со смыслом, – спокойно ответил отец, постукивая карандашом по столу. Карандаш был странный – толстый и двухцветный. Один конец синий, другой красный. Григорий никогда таких не видел. Раритет? У отца была коллекция старинных вещиц.
– А мы – без смысла, что ли?
– А вы погибнете через… – генерал вскинул руку с хронометром, вгляделся, – …полчаса. Первый десяток. Второй десяток – еще через полчаса, со второй партией телепортации. Вот, возьми рапорт с отказом от участии в операции, подпиши…
– Меня осудят как труса!
– Они уже будут мертвы.
– Что за бред… извините, что не по форме, товарищ генерал! Официальные потери миротворческого контингента на Зерне – менее двадцати процентов, на Хануе – около десяти! Я сам видел возвратившихся ветеранов.
– Гм.
Что хотел сказать этой многозначительной фразой отец, было совершенно непонятно.
– Трое суток гауптвахты, – продолжил Савельев-старший через несколько минут. – Кру-гом! Шагом марш!
– Товарищ генерал, я буду вынужден подать на вас рапорт. Возможно, в Мировую Президентуру. Возможно, подключу общественность, прессу и телевидение, – при этих словах генерал поморщился, но промолчал. – Я твердо все взвесил и решил!
Кирилл Савельев потер лоб, потом грудь под плашками орденов. Вздохнул.
– Ну что ж… Ты, верно, думаешь, что отправляешься к черту на кулички, где проверишь себя на мужественность, на дружбу, на выносливость? Молодец. Герой. А теперь ответь мне на такой простой вопрос: как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?
* * *
– Да, вот так он и спросил: «Как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?» – на продубленном солнцем лице ветерана промелькнула усмешка.Кто смотрел на него в тот момент, поежился: глаза капитана вглядывались вдаль, вглубь, в прошлое, и он невесело усмехался своей наивности и тому, каким молодым он был… Все знали, что у Савельева в трех местах перебита нога и три ребра заменены протезами. Свои легкие он сжег на штурме Лавиты, полпечени отмахнули хирурги после заражения местными болотными паразитами. Ну и так, по мелочи…
– Я ему и пересказал параграф учебника. В общем, вы знаете: разложение, перенос, сборка… с точностью до микро-милли-вот-такусенького… Память на момент прыжка, джампа, переноса… И так далее. Вот тут-то он и сказал мне, почему никто из генералитета никогда не бывал на Зерне – и не побывает. Сказал такое, что лезть в эту дьявольскую кабинку нормальному человеку просто не захочется.
– Но вы-то здесь? – усмехнувшись, спросила девушка в красной бандане. – Значит, «прыгнули». Только почему назад-то не собираетесь? Еще один прыжок – мы же все знаем, что это не страшно. На своей шкуре. Без всяких генеральских басен…
– Не собираюсь я назад. Да и ты, думаю, не соберешься, когда узнаешь.
К его словам отнеслись, как водится, скептически. Ветерана тут, на Базе-7, хорошо знали, басни его – и в баре, и у костра в хорошую погоду – слушали с удовольствием. Да и кто столько порасскажет: лет пятнадцать или двадцать тут воевал, когда стандартный контракт – три года… Но была за ним маленькая фишка, назойливый, но безобидный пунктик – отговаривать народ от возвращения с Зерны. Только что значит вернуться домой для солдата!
– Нет, ты не вернешься, – говорил Григорий, прямо в глаза глядя собеседнику, сержанту или новоиспеченному капитану на костылях. – Не ты. Другой вернется. И не тот, кто уходил с Земли, – в эти моменты он был мрачен и страшен, как пророк. – Вернется твоя третья копия, дурачок…
– Признайтесь, – сказал очкарик, растягиваясь у костра на брезенте и развинчивая фляжку с вискарем – три дня до переброски, все расслабляются, отмечают окончание контракта, – признайтесь, ведь вы это специально говорите? У вас приказ от начальства – экономить на телепортации, оставлять здесь как можно больше добровольцев на повторный контракт? Или у вас просто паранойя, фобия, болезнь? Вы просто боитесь телепорта?
– Болезнь… – пробормотал ветеран. – Может, и болезнь. Шестой контракт подпишу… или седьмой? Но не вернусь. Ты-то сам как этот процесс те-ле-пор-та-ци-и представляешь? А, умник?
– Объект разбирается на атомы, пакет информации о его строении пересылается на место переброски, там по этой информации собирается из атомов исходный объект. Точно так же, как по цепочке ДНК можно возродить тот же самый организм, но с главным отличием: записи подвергается вся память, все ментальные процессы на момент прыжка. На том конце возрождается не тело, а человек – с теми же мыслями, идеями, памятью, чувствами… Прыжок занимает доли секунды, человек делает шаг в кабинку – и через мгновение оказывается в другой, с точно таким же оборудованием. Ну, это подтвердит каждый – даже мгновенного «затмения» нет, как иногда представляется в художественных произведениях, просто стоял ты там – а теперь стоишь здесь. Совершенно незаметный переход.
Окружающие закивали – ощущения были сходными.
– Угу, – сказал Григорий. – Как бы не так! Я прошел всю Ахтонскую, штурмовал чертову Лавиту, годами дежурил на болотах… И всегда, даже в самом распроклятом пекле, у меня был шанс. Телепорт такого шанса тебе не предоставляет. Я лично знаю только один случай, когда человек вышел живым из этого… «биотуалета».
Капитан подумал, отхлебнул из фляжки:
– Кстати, это еще один повод для меня не возвращаться на Землю.
* * *
– Это всего лишь перенос физического объекта из точки А в точку Б согласно известным законам…– Да? – хмыкнул отец. – Говоришь как по писаному. Отличник. Ну тогда пошли, нарушим кой-какие инструкции! Все равно я тут главный, а ты сам не разболтаешь… Телепортов у нас всего десять, так что ты посмотришь, как «прыгает» первая партия, а там видно будет. Может, понравится! – генерал хохотнул.
Они проехали на джипе мимо добровольцев, что сидели на потрескавшемся бетоне. Ребята помахали им, свистнули пару раз.
– Вот скажи, сын, как ты этот прыжок переставляешь? – продолжал выспрашивать Савельев-старший.
– Ну, по записи выстреливается информпакет, на новом месте по этим данным собирается копия, обладающая памятью, привычками, чувствами человека… Для самого человека по ощущениям не происходит ровно ничего: стоял в кабинке на Земле, через секунду стоит на Хануе. Никакого провала в памяти, ничего.
– А если из одного информакета сделать две копии?
Савельев-младший задумался на мгновение – в учебниках и популярной литературе подобного не описывалось.
– Полагаю, это будет два человека с одинаковой памятью.
– И который из них будешь ты?
– Н-ну, чисто теоретически… ведь такого казуса еще не происходило… Это буду я и я – в двух экземплярах.
– Дурак. Это будет две копии с твоими мыслями. А настоящий ты останешься в кабинке на Земле. Ладно, другой пример: представь на мгновение, что в телепорте что-то сломалось, заклинило – и ты оказался и тут и там. То есть твое тело на Земле оказалось не разложенным на атомы. Но на Зерне или Хануе появился ты-второй. Где ты настоящий?
– Это парадокс, некорректный пример…
– Ты же умный парень! На мгновение представь!
– Н-ну…
Он никогда не подвергал сомнению учебник и не думал над такой очевидной вещью, как телепорт. Что может быть проще – объект разлагается на атомы, собирается… Будто прочитав его мысли, отец резко сказал:
– Как человека в этой кабинке разлагают на атомы?
– Происходит мгновенная процедура переноса информации…
– Как, черт побери, тебя будут разлагать на атомы?
Григорий неожиданно почувствовал холодок по спине. Да, а что он, кстати, будет чувствовать? Говорят – ничего… Что тут страшного? Ведь сотни и тысячи человек – военных, техников, переселенцев – постоянно совершают эти прыжки, некоторые – еженедельно… Но все-таки… Что происходит между той секундой, когда снятая запись с памятью отправляется сквозь пространство к звездам, и секундой, когда в кабинке на Земле становится пусто?
– В большинстве современных машин используется кремация, – тихо сказал отец. – Но не во всех. Погляди на эти кабинки… Когда их строили, главным было обеспечить читку, перенос информации и восстановление объекта в пункте назначения. А что происходит с телами, ты сейчас увидишь. Извини, что не кремация, – нищета. Крематорием не обеспечены.
Гриша почувствовал, что ноги становятся ватными. По позвоночнику к ягодицам ползла холодная капля. В голове стало пусто-пусто и звонко-звонко.
Он увидел, как подъехал кар с первой партией «прыгунов».
– Ты со следующей? – спросил бородач и широко улыбнулся. – Знал, что будешь с нами. Давай, ждем!
Они вошли в кабинки, зачем-то выкрашенные в камуфляжную расцветку, заперли дверцы, генератор загудел. Бородач, Каринка, Васька, Димыч, Орел… Через несколько минут антенна начала поворачиваться.
– Выстреливает информпакет, – прокомментировал военный с полковничьими погонами, курящий около генератора.
Савельев не мог заставить себя сдвинуться с места. В голове укладывались какие-то кирпичики, но окончательное осознание не приходило.
«Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится, – тупо стучало в висках. – Отец просто не хочет меня отпускать на Зерну?»