Алексис Бувье. Кредиторы гильотины

   – Какой идиот! А между тем жизнь скольких людей находится постоянно в руках подобных докторов. И он еще изучал медицину! И таким людям поручают важное дело поиска причины смерти! Может быть, он в первый раз в жизни очутился перед трупом, причиной смерти которого он не был сам. Однако посмотрим это, – продолжал он, поворачивая листок. – А! Убитая перенесена в Божон. Кажется, у меня был знакомый в Божоне. Жобер. Но его там нет. Он перешел в Венсен. Вот число – «5 октября 1878 года». Нет сомнения, что в то время Жобер был еще студентом в Божоне. На всякий случай я схожу к нему завтра утром.
   Сказав это, Панафье встал и поднял занавеси с окна, выходившего на улицу Фридлан.
   – Уже светает! – сказал он.
   И действительно, уже наступал день. Тогда Панафье еще раз обошел комнаты, следуя по тому пути, которым, по его предположению, должен был идти убийца.
   Он вышел через маленькую комнату, находившуюся по правую сторону постели, вторая дверь которой выходила на площадку лестницы. Затем он прошел через коридор, который вел в людскую и кухню, и вышел через черную лестницу. «Это так, – думал он. – Он спустился вниз и отнес в подвал свою рясу и рубашку, оставив эту дверь открытой, чтобы направить следствие по ложному пути, и эти идиоты попались в ловушку».
   Затем Панафье снова вернулся в квартиру, погасил лампу и вышел на улицу через подъезд, к великому удивлению соседей.
   День уже наступил. Он подозвал фиакр, сел в него и сказал кучеру:
   – В Венсенский госпиталь!

Глава 11. Ужасное и любопытное зрелище

   Кучер скорчил недовольную гримасу, но когда Панафье прибавил: «Я оплачу проезд вдвойне», он сделался любезным, и менее чем через час экипаж остановился у военного госпиталя. Панафье, выйдя из экипажа, спросил привратника:
   – Где доктор Жобер?
   – Он в морге.
   – Что он там делает?
   – Он дежурный, а сегодня там два вскрытия.
   – А можно его увидеть?
   – Я не знаю. Если вы его приятель… – нерешительно сказал привратник.
   – Я его друг, – смело отвечал Панафье, – и, кроме того, я его собрат по профессии.
   – А! Вы доктор? Это другое дело. Потрудитесь следовать за мной, мсье.
   Мы сказали читателю, что хотим показать ему трущобы Парижа, подразумевая под этим все места, заслуживающие интереса. Теперь мы имеем перед собой именно такое место и просим у читателя разрешения показать ему морг госпиталя.
   Это был большой зал, в который свет проникал через окно, сделанное наверху. Во всю длину стены, противоположной той, в которой находилась входная дверь, стояли шесть каменных столов, и на трех из них лежало по трупу. Эти закоченевшие тела казались бледно-зеленоватыми от падающего сверху света.
   На первом столе лежал труп молодого человека лет двадцати пяти. Лицо его уже подверглось ужасной обработке: по обе стороны челюстей были сделаны надрезы, как будто две ямочки, которые заставляли труп смеяться. Ввалившиеся глаза были без век.
   Над этим ужасным зрелищем склонились двое молодых людей. Они ловко разрезали труп скальпелями, куря в то же время папиросы. Один из них насвистывал мотив модной оперетки.
   За вторым столом стоял еще один мужчина – высокий молодой человек лет двадцати четырех с папиросой в зубах и с ножом в руке.
   На третьем столе лежало третье тело, вскрытие которого уже было окончено.
   Эти трупы еще не испытали последнего оскорбления, так как перед похоронами сторожа вырывают у трупов хорошие зубы и обрезают волосы. Как ужасно думать, что эти волосы будут развеваться вокруг розовых щечек, а эти зубы – помещаться в улыбающемся ротике, дарящем поцелуи.
   Бр-р! Какая ужасная картина!
   Ничто не в состоянии передать этой отвратительной картины! Мрачные столы, вытянувшиеся трупы с гримасами на лицах, сжатые или раскрытые рты, ввалившиеся глаза, иногда вынутые из орбит, – все это ужасно!
   Но Панафье прошел мимо всего этого с величайшим спокойствием. Он подошел к стоящему в одиночестве за вторым столом молодому человеку и сказал:
   – Можете ли вы уделить мне минуту, Жобер?
   Молодой человек обернулся.
   – Панафье! – воскликнул он, и вытерев руку о передник, протянул ее Панафье. – Чему я обязан вашим посещением? Вы пришли позавтракать со мной?
   Панафье пожал ему руку и сказал:
   – Да, если вы свободны.
   – Вы пришли очень кстати – я только что закончил.
   И доктор сел на стул, сворачивая новую папиросу.
   – Черт возьми! – против воли проговорил Панафье, прикрывая нос платком. – Здесь не особенно весело.
   – Ну, – смеясь, возразил доктор, – это дело привычки. Если бы вы знали, как интересно наблюдать после смерти за болезнью, которую вы не смогли победить.
   – Какое счастье, что семья покойного не может присутствовать при этом открытии сделанных ошибок.
   – Да, вы правы! Сколько знаменитостей лишилось бы своего престижа…
   – Знаете что, – сказал Панафье, – хотя я человек не нервный, но, тем не менее я предпочел бы разговаривать в другом месте.
   – Закурите папиросу.
   – Нет, я ни за что не возьмусь за то, к чему вы только что дотрагивались.
   – Ну, в таком случае я буду к вашим услугам через минуту, – смеясь, сказал доктор. – А между тем, входя сюда, вы имели такой спокойный вид.
   – Да, но это быстро прошло. Теперь мне здесь очень не нравится. Вам все равно, куда идти?
   – Все равно. Очень даже часто, когда у нас бывают продолжительные вскрытия, мы завтракаем здесь.
   – Здесь?!
   – Да. Вот на этом уголке стола.
   – Ах, Боже мой! Нет, знаете ли, я не в состоянии здесь оставаться. Буду вас ждать у дверей зала.
   И с этими словами Панафье поспешно бросился к дверям, сопровождаемый смехом докторов. Но так как Панафье был не дурак, то он вернулся обратно и сказал:
   – Господа, вы так веселы, что доставите мне удовольствие, если согласитесь сопровождать господина Жобера. Мы позавтракаем вместе. А теперь я отправлюсь вперед, чтобы заказать завтрак.
   Несколько минут спустя все четверо молодых людей сидели вокруг стола в отдельной комнате ресторана, но так как двое из них были дежурными после полудня, то Панафье после завтрака остался вдвоем с доктором Жобером.
   После длинного разговора о вскрытиях Панафье сказал доктору:
   – Дорогой Жобер, я пришел к вам узнать некоторые сведения, необходимые для изучения одного дела.
   – Относительно чего?
   – Помните ли вы преступление, совершенное полтора года тому назад на улице Фридлан?
   – О да, конечно, – убийство красавицы Адели Мазель?
   – Да, именно.
   – Я делал ее вскрытие.
   – Как?! Но ведь вы тогда были студентом.
   – Да, я помогал доктору. А что же вы хотите узнать?
   – Сейчас скажу вам. Я прочитал рапорт доктора и рапорт агента, но отличия в них до такой степени поразили меня, что я захотел обратиться к вам, чтобы быть вполне уверенным. Надеюсь, что вы нисколько не скомпрометируете себя, рассказав мне это, – добавил Панафье.
   – О, нисколько! Доктор ошибся, но когда я обратил его внимание на это, то он мне ответил: «Не все ли равно, какова причина смерти. Истина в том, что убийца был Лебрен. Не будем же увеличивать ужаса от совершенного преступления открытием, которое могло бы найти себе подражателей».
   Несмотря на печальный сюжет разговора, Панафье улыбнулся, довольный тем, что не напрасно приехал.
   – Не скрою от вас, – сказал он, – что это интересует меня в высшей степени.
   – В таком случае, милый мой, я с удовольствием готов сообщить вам какие угодно сведения.
   Панафье оперся о стол, наполнил стаканы шампанским и продолжил:
   – Вы читали рапорт доктора?
   – Конечно, так как сам писал под его диктовку.
   – Да, это правда, я забыл, что вы принимали участие во вскрытии.
   – Да, я своими собственными руками вскрывал труп, конечно, под руководством доктора-эксперта.
   – Доктора, у которого так много наград?
   – Да, – отвечал со смехом Жобер.
   Панафье был очень счастлив, так как уже узнал драгоценные сведения. Но он спешил узнать и другие факты, которые так и хотели слететь с языка Жобера.
   – Вы видели мертвую мадам Мазель? Вы дотрагивались до ее ран? Вы производили вскрытие?
   – Да, повторяю вам: я производил вскрытие, следуя приказанию доктора, и писал под его диктовку рапорт.
   – Весь вопрос в том, дотрагивались ли вы до ран руками?
   – Да, конечно.
   – И вы констатировали их важность?
   – Важность раны в левом боку, которая задела легкое.
   – И которая была смертельной, не правда ли?
   Жобер засмеялся, пожал плечами и сказал:
   – Да, по крайней мере, так утверждает рапорт. Это действительно ловкий удар, и живой человек, получивший его, конечно, не пережил бы его.
   Панафье понял, что доктор готов все объяснить, а главное – доказать, что счастливцы, которых публика превозносит, очень часто должны были бы учиться у молодых докторов, и поэтому он с удовольствием ухватился за этот случай, продолжая поспешно:
   – Вы говорите – «живой человек». Разве вы предполагаете, что Адель Мазель была уже мертва, когда убийца вонзил ей нож в левый бок?
   – Да, мой милый, я иду даже дальше. Я утверждаю, что удар поразил только труп.
   – Вы убеждены в этом? – спросил Панафье, напрасно стараясь скрыть волнение, с которым выслушивал ответы Жобера.
   – Конечно, убежден, – ответил последний.
   – И можете доказать это?
   – Конечно, – небрежно подтвердил доктор, наливая в стакан шампанское. – У меня даже есть вещественное доказательство.
   – Доказательство?
   – Да, но не все ли равно, мой милый, как эта несчастная была убита. Главное, что она была убита. Убийца был найден, предан суду, осужден и казнен, следовательно, дело закончено.
   Панафье не знал, что ответить на замечание приятеля, очевидно, утомленного этим разговором и хотевшего прекратить его. Тогда он решился говорить яснее:
   – Выслушайте меня, мой милый Жобер. По особым причинам мне нужно узнать точные сведения относительно этого предмета. Прошу вас, не удивляйтесь моей настойчивости. Я изучаю это дело, и мне нужно знать правду. Помогите мне восстановить факты.
   – Но, мой милый Поль, я в вашем распоряжении и могу сказать вам все, что знаю.
   – О, благодарю вас!
   Доктор взял сигару, откусил кончик зубами, закурил ее и тогда уже заговорил:
   – Я уже вам сказал, что делал вскрытие под руководством доктора-эксперта – человека с наградами, как вы его называете, и что вследствие этого я в состоянии судить о причине смерти.
   – Да, – проговорил Панафье, – ну и что же?
   – Прежде всего, положение трупа, спокойствие его лица, небольшое количество вытекшей крови – все это заставило меня сомневаться в том, что смерть была результатом ран, нанесенных острым оружием, так как эти раны дают много крови и их количество заставило бы предположить о сильном сопротивлении жертвы, о сопротивлении, которое оставило бы следы тех усилий, которые должен был употребить убийца, чтобы победить его.
   – Совершенно верно, это именно то, что я думал! – вскрикнул Панафье.
   Жобер задумался на несколько минут, припоминая то, что произошло полтора года тому назад, и продолжал:
   – Внимательный осмотр каждой раны в отдельности и даже раны в левом боку подтверждал мое предположение. Я спрашивал себя: «Не были ли эти раны нанесены после смерти?» Но отсутствие других причин смерти заставило доктора прийти к выводу, что те раны, которые он видел, были смертельны.
   – Но каким образом этот знаменитый доктор может давать такое категорическое заключение, если он сам сомневается? – спросил Панафье, ударив по столу. – Ведь этот господин подписался, что смерть наступила в результате ранения в левый бок, из-за чего произошло внутреннее кровоизлияние.
   – Все люди ошибаются, – отозвался Жобер, – и доктора тоже.
   – Но, мой милый, от медицинской экспертизы очень часто зависит жизнь человека.
   – Конечно, но этот бедный старый доктор, видимо, находился под влиянием убедительных доказательств, добытых следствием против обвиняемого. По всей вероятности, уверенность в виновности того заставила его дать свое заключение немного поспешно. Я не знаю – почему, но по окончании вскрытия я не в состоянии был отойти от этого тела. Мне хотелось найти причину, которая ускользнула от эксперта. Я приказал перенести труп в мой павильон в практической школе и там, оставшись один, начал снова внимательно осматривать тело. Перевернув труп на грудь, я поднял длинные волосы, распущенные по плечам и, свернув, закрепил их на затылке. Когда низ затылка открылся, и я с восторгом глядел на грациозную линию шеи, мой взгляд вдруг словно споткнулся: мелкие вьющиеся волосы внизу затылка были слипшимися и засохшими. В эту минуту – не помню, как и почему – но я вспомнил о том, что несколько капель крови были найдены на подушке жертвы, и сразу же, вследствие естественного течения хода мыслей, я увидел связь между пятнами на подушке и слипшимися волосами. Я тут же взял лупу, осторожно приподнял слипшуюся прядь волос и под ними заметил небольшую черную точку, настолько маленькую, что она, без сомнения, ускользнула бы от невооруженного взгляда; дотронувшись до этой точки, я почувствовал под пальцем какое-то твердое тело. Не в состоянии объяснить себе, что это, я сделал в этом месте легкий надрез, и в ране появилась верхушка золотой иголки четырех-пяти миллиметров в диаметре.
   – Я так и знал! – вскрикнул Панафье.
   – Что вы говорите?
   – Ничего, милый мой, продолжайте. Я говорю сам с собой.
   – Я попробовал слегка покачать иголку, но она не шевелилась. Тогда, вооружившись скальпелем, я продолжил свое исследование и через мускулы затылка дошел до двух главных артерий.
   Панафье внимательно слушал, проводя по низу своего затылка, чтобы лучше представить себе, в какое место был нанесен смертельный удар.
   Между тем Жобер продолжал:
   – Иголка была воткнута между этими двумя артериями. Тогда я с усилием, но осторожно, вынул иголку и увидел, что ее конец на два сантиметра входил в мозжечок.
   – И…
   – Это и было причиной смерти.
   – И вы совершенно убеждены, что именно это, а не другое, вызвало смерть?
   – Абсолютно убежден.
   – Но приходилось ли вам видеть подобные случаи?
   – На людях – нет. Физиологи делали опыты в этом направлении, но только на животных. Доказано, что легкий укол в мозжечок вызывает мгновенную смерть.
   – И вы никогда не слышали, чтобы кто-то умер по такой же причине?
   – Нет.
   – Не слышали ли вы четыре года тому назад об одной женщине, жившей в Батиньоле?
   – Нет, не помню.
   – Это была бедная женщина, которую однажды нашли утром, и доктора…
   – Констатировали эту же самую причину?
   – Нет, дорогой доктор. Как и теперь, они ошиблись, указав причиной смерти отравление.
   – Но я никогда не слышал о подобном процессе.
   – Это вполне понятно, так как убийца не был найден.
   – Ба! Но в таком случае его нашли после, так как, несмотря на отрицание своей вины, этот Корнель Лебрен был, без сомнения, виновником происшедшего. Удары ножом должны были сбить с толку следователя, и он преуспел в этом.
   – И вы думаете, что он сделал это один?
   – Несомненно.
   Панафье подумал несколько минут. Затем, не желая сказать слишком много, продолжал:
   – Вы, может быть, правы. Не хотите ли еще выпить стакан шампанского?
   – С большим удовольствием.
   Панафье налил.
   – Какая это иголка? Она все еще у вас?
   – Она была у меня, но недавно ее взяли.
   – Очень жаль! Мне хотелось бы посмотреть на нее.
   – Я отдал ее одной замужней женщине, своей знакомой.
   – Однако, вы делаете хорошие подарки вашим любовницам, доктор.
   – О, она была очень забавна, эта маленькая Нисетта.
   – Это имя редко встречается в Париже.
   – А между тем она парижанка. Конечно, она не герцогиня, – продолжал, смеясь, доктор, – но для меня это все равно. Чепчик или шляпа для меня одинаковы. Я смотрю только на личико, которое из-под него выглядывает.
   – Это было бы забавно, – сказал Панафье, думая вслух. – Не занимается ли ваша Нисетта в свободное время отпиранием дверей?
   – Вы ее знаете?
   – Ну, это уже чересчур.
   – Как! Вы знаете Нисетту Левассер? И вы тоже? Нам давно пора было сменить тему.
   – Очень рад, что мы закончили разговором о Нисетте, доктор. Я пью за ее здоровье! – И Панафье, совершенно изменив манеры, как только добился результатов в своих поисках, высоко поднял стакан.

Глава 12. Два письма

   Когда в этот день Панафье возвращался домой, его остановил привратник.
   – Господин Панафье, – сказал он, – у меня есть для вас письмо.
   – Вы его получили сегодня или вчера?
   – Да, действительно, вы ведь сегодня не ночевали дома, – засмеялся Левассер. – О, молодость! Это письмо принес сегодня утром один человек. Странный человек!
   Панафье взглянул на письмо и, так как в комнате привратника было днем темно, положил письмо в карман, думая прочесть его, придя к себе.
   – Благодарю вас, господин Левассер, – сказал он, – а вашей супруги нет дома?
   – Нет, бедняжка еще молода, а здесь не очень-то весело живется. И, так как сегодня бал в одном доме, где бывает ее тетка, Нисетта попросила у меня позволения отправиться туда. Вы понимаете, что я не мог отказать ей, тем более, что это люди очень приличные.
   – Но для бала еще рановато.
   – Дело в том, что перед балом будет обед, он назначен на пять часов, а сейчас шесть.
   – Уже? – удивился Панафье. – Вы, значит, не ревнивы, – прибавил он, чтобы что-нибудь сказать.
   – Ведь я сказал уже, что они люди приличные, вдобавок, жена отправилась туда с теткой – женщиной из высшего круга общества, которая не бывает у нас из-за занимаемого ею положения, но обожает мою жену. Кроме того, я разрешаю своей жене ходить туда потому, что она позволяет мне посещать наши субботние собрания.
   – Какие собрания?
   – Разве вы не знаете, что я член общества Детей лиры Орфея?
   – Детей лиры Орфея?
   – Да, это общество пения. У нас бывают обеды каждую первую субботу месяца, по два франка семьдесят пять сантимов с вином и кофе. Если вы хотите, я когда-нибудь свожу вас туда.
   – Не откажусь, – ответил Панафье, – надо же хоть немного развлекаться.
   Сказав это, он поспешно поднялся по лестнице, спеша прочесть то, что принес «странный человек».
   Придя к себе, он зажег свечу и был немало удивлен, увидев брошенный на стуле ежедневный костюм Луизы. Нарядного платья, купленного на полученные Панафье деньги, не было. Очевидно, Луиза надела его. Затем Панафье увидел на столе лист бумаги, на котором каракулями нацарапано было несколько строчек:
   «Дорогой Поль, я думаю, что если один развлекается, то и другой должен делать то же. Ты не вернулся ночевать в прошлую ночь, и я сегодня поступлю так же. Только я честная женщина и могу сказать, куда иду. Я сопровождаю мадам Левассер на один семейный бал. Итак, до завтра, если только ты вернешься в эту ночь. Луиза».
   – Черт возьми, – сказал со смехом Панафье, – дело плохо. На какой это бал отправилась Нисетта? Все это выглядит очень странно; мне кажется, что я знаю только наполовину мою нежную подругу, и почти убежден, что совсем не знаю Нисетту. Здесь есть тайна, которую я должен раскрыть. Но прежде всего, нужно подумать о деле.
   Затем он развернул письмо, полученное от привратника. Оно было написано крупным, дрожащим почерком и имело следующее содержание:
   «Я занялся делом, которое вы мне поручили. Я узнал, куда иногда заходит Пуляр, и готов вас проводить туда, если вы не изменили своих намерений относительно меня. Если вы свободны сегодня вечером, то я поведу вас в то место, куда он ходит. Это место, в котором бывает немало женщин и где играют по-крупному; я ничего больше не скажу, не получив ответ на свое письмо. Имею честь быть, господин Панафье, вашим преданным слугой.
   Исидор.
   PS. Я буду весь вечер в «Бешеной кошке».
   – Отлично! – весело воскликнул Панафье. Затем, держа оба письма в руке, он весело прибавил:
   – Странно, но мне кажется, что эти два письма каким-то таинственным образом связаны между собой. Что делать? Пойти за братьями Лебрен? Нет, я должен сначала все выяснить. Во-первых, я заинтересован в этом деле лично, а во-вторых, братья могут слишком поторопиться и этим все испортить. Я пойду к Ладешу один. Он укажет мне дом и человека, за которым я должен следить, чтобы узнать, где он живет. Но надо быть осторожным, иначе можно ошибиться. Сегодня вечером я узнаю, правда ли то, что он мне пишет, а братьям я успею сказать об этом и через два-три дня, когда соберу все нужные сведения. Для них достаточно пока и того, что я узнал сегодня.
   Он помолчал, затем вдруг вскрикнул:
   – Но ведь Нисетта – любовница Жобера! Это уж чересчур! Пойми тут что-нибудь! Я думал, что первый заставил ее изменить своему супружескому долгу. Верь после этого ее невинному виду… Завтра я наведу справки о ее любовниках.
   Затем он вытряс свои карманы, и оказалось, что у него есть еще пять луидоров.
   – Хорошо, – произнес он, – за двадцать франков Ладеш сделает что угодно. Если мы пойдем в этот игорный дом, то у меня еще останется три луидора на игру. Этого вполне достаточно, тем более, что завтра я надеюсь получить деньги. А теперь пора отправляться на свидание.
   Он уже собирался выйти, когда его взгляд снова упал на письмо Луизы.
   – Бедняжка, – проговорил он, – она должна как-нибудь развлекаться. Тем более, что нет ничего предосудительного, если она постоянно будет посещать семейные дома. А завтра я ее порадую маленьким подарком!
   Он погасил свечу и сошел вниз. Полчаса спустя он входил в «Бешеную кошку», где, как всегда, было много народа.
   Он сделал знак Ладешу и Пьеру Деталю, те подошли к нему, и они втроем сели за стол. Приказав подать бутылку вина, Панафье обратился к Ладешу.
   – Ну что? Ты нашел его? – спросил он.
   – Да, я знаю место, куда он пойдет сегодня вечером.
   – И куда?
   Ладеш покачал головой.
   – Что с тобой? – спросил Панафье.
   – Что со мной!.. У каждого свои делишки, и я хочу знать – берете вы меня или нет?
   – Но ведь это уже решено – ты же нам служишь.
   – Значит, вы меня берете?
   – На вот задаток, – отвечал Панафье, давая ему луидор.
   – В таком случае, я исполню любое ваше поручение. Вы позволите мне немного выпить? – спросил он, кидая луидор в карман. – И я расскажу в двух словах суть дела. Он посещает два игорных дома: один на улице Омер, другой – в предместье Сен-Дени. В этот последний он ходит по четвергам.
   – И ты говоришь, что он должен отправиться туда сегодня вечером?
   – Да.
   – Каким образом ты это узнал?
   – О, очень просто!
   – Прежде всего, скажи мне, что из себя представляет аббат Пуляр? Действительно ли он аббат?
   – Совсем нет! Разве вы этого не знаете?
   – Не знаю. Мне сказали, что если бы аббат Пуляр был жив, то он помог бы нам провернуть наше дело. Ты мне сказал, что аббат жив, следовательно, он может мне помочь. Вот каким образом я узнал, что существует аббат Пуляр, и вот почему желаю его видеть. Но больше я не знаю о нем ничего. Он действительно аббат?
   – Вовсе нет. Просто он воспитывался в семинарии Сен-Сюльпис. Три раза он убегал оттуда, и три раза его возвращали. Он – веселый малый, – смеясь, продолжал Ладеш.
   Его смеху вторил громкий хохот Пьера Деталя.
   – Итак, – продолжал Ладеш, – он был возвращен в семинарию, и когда бежал в четвертый раз, то его семья махнула на него рукой. Он же, в свою очередь, написал своим родным: «Я чувствую, что не рожден быть священником. Позвольте мне заниматься коммерцией». Родные ответили отказом. Так как он продолжал упрямиться, ему перестали высылать деньги. Родные говорили себе: «Он уступит, когда останется без гроша». Тогда Пуляр решил устроить скандал: он надевал сутану и прогуливался в людных местах под руку с красавицами и с трубкой в зубах. Когда ему говорили: «Вы носите монашеский костюм, а здесь запрещено в нем появляться», он отвечал: «Дайте мне другой. Я только этого и хочу, так как мне нечего надеть. Я надеюсь, вы не заставите меня ходить голым». Но это продолжалось всего несколько дней, после чего ему запретили посещать рестораны в этой одежде. Знаете, что он тогда сделал? Он купил старые гвардейские пуговицы и пришил их к своей сутане. В то время его любовницей была Лида – модистка. Она пришила ему к сутане воротник из зеленого атласа. Тогда его стали везде пускать, говоря: «Это оригинал», и дали прозвище «аббат».
   – Но сколько же ему лет?
   – В то время было двадцать пять.
   – Что он за человек?
   – О, он очень красив, а главное – силен и ловок.
   – Он игрок?
   – О, да! Один раз он проиграл свой галстук, костюм и сапоги.
   – Это человек, с которым очень приятно познакомиться, – проговорил Панафье.
   – Ну да, но в тот раз он снова все отыграл.
   – Каким же образом?
   – С помощью золотой булавки, которую он поставил и которая ему все возвратила. Это его мания. Он постоянно носит в галстуке большую булавку без головки, но золотую.
   Панафье против воли вскрикнул. Ладеш взглянул на него и, увидев, что он бледнеет, спросил:
   – Что с вами?
   – Ничего, ничего, – отвечал Панафье, сразу же приходя в себя, – все в порядке. Я только озадачен тем, что слышу. Не правда ли, какой странный человек… О да! Очень странный.
   При этих словах Поль вытирал пот, выступивший у него на лбу, и старался скрыть свое учащенное дыхание. Он чувствовал, что холод пробегает у него по спине, тогда как голова горит огнем. Он пытался победить охватившее его волнение и бессмысленно глядел на Ладеша, продолжавшего свой рассказ.