Алешина Светлана. Секс, ложь и фото (сборник)

   – Вы что-то расследуете? – проигнорировала я его вопрос.
   – Убийство Анастасии Беловой, – исподлобья посмотрел на меня Волков.
   – А при чем здесь я? – попыталась я изобразить искреннее удивление.
   – Может, Сергей Иванович все-таки оставит нас? – Волков многозначительно посмотрел на Кряжимского.
   Мудрый Кряжимский поймал мой взгляд, требующий поддержки, и остался.
   – Я согласна ответить на ваши вопросы в присутствии Сергея Ивановича, – твердо заявила я. – Если же нет – вызывайте меня повесткой.
   – Хорошо, пусть сидит, – согласился Волков.
   – И беседа наша, как я понимаю, неофициальная.
   – Да, – кивнул он.
   – Тогда я вас слушаю.
   – Скажите, Ольга Юрьевна, – майор бросил сигарету в пепельницу, – вы давно знаете Александра Шилкина?
   – Какое это имеет отношение к убийству?
   – Буду с вами откровенен, – майор доверительно склонился ко мне, – мы подозреваем его в этих убийствах. Вы, наверное, в курсе, что убийство проститутки в «Гриве» было не первым.
   – В «Гриве» – вторым, – кивнула я, – еще были убийства в «Руси» и «Коньке-Горбунке». А что касается ваших подозрений, то об этом уже сообщали по телевизору.
   – Да, – Волков покачал головой, – наш сотрудник сболтнул журналистам лишнее. Но он уже уволен. Так вы не ответили на мой вопрос, – добавил он.
   – Вы на мой тоже. Какое отношение к убийствам имеет Александр Шилкин?
   – Вот посмотрите, – Волков достал из портфеля, стоящего у его ног, большой, красочно оформленный фотоальбом, из которого торчали кусочки бумаги. – Все убитые девушки присутствуют у него в альбоме.
   Я с интересом взяла альбом в руки и открыла его на первой закладке, потом на второй и на третьей. Фотографии были помечены зеленым маркером. Каждая девушка была снята в различных позах, с гримом и без, в одежде и обнаженной. На нескольких фотографиях они были изображены спящими. И хотя белье на кровати каждый раз было другое, я поняла, что это была та самая кровать, что стоит на втором этаже в доме Шилкина.
   – Ну и что? – Я закрыла альбом и посмотрела на майора.
   – Это не может быть совпадением.
   – Это его работа – фотографировать, – возразила я. – Если следовать вашей логике, то нужно задержать и владельца «Гривы» – ведь это в его баре произошло целых два убийства.
   – Владелец «Гривы» во время убийства был дома, – хмуро произнес Волков.
   – Но в баре кроме Шилкина было еще две дюжины человек, вы их проверили? – с пылом сказала я. – Или вы решили взять первого попавшегося, потому что он хорошо всем известен и был во время убийства в баре? Вы, кстати, тоже были там, не забывайте об этом.
   Лицо Волкова сначала позеленело, а потом стало пепельно-серым. Губы скривились в мучительной гримасе.
   – У меня дочь, – совладав с чувствами, произнес он на удивление проникновенно, – такого же возраста, как эти погибшие девчонки. Так что я попрошу вас…
   – Я только хотела сказать, – произнесла я извиняющимся тоном, – что нельзя обвинять человека только из-за того, что у него в альбоме оказались фотографии убитых.
   – Давайте все-таки вернемся к моему вопросу, – уже спокойнее сказал Волков.
   – Хорошо, – согласилась я. – Я познакомилась с Шилкиным незадолго до того, как мы пришли в бар.
   – Как это произошло?
   – Он шел по дороге, и его сбила машина, – с вызовом сказала я, – к счастью, он успел отпрыгнуть в сторону, иначе дело могло закончиться трагически. Я, можно сказать, подобрала его на дороге, чтобы оказать помощь.
   – Вы видели, как это случилось?
   – Видела.
   – Почему он не сообщил о наезде в милицию? – с недоверием поинтересовался Волков.
   – Не знаю. – Я пожала плечами, – по-моему, он не придал этому большого значения. Пьяный водитель…
   – Вы тоже так думаете?
   – Нет. Мне показалось, что его пытались убить.
   – Что это была за машина?
   – «Шестерка». Возможно, серая, но было довольно темно, и точно я сказать не могу.
   Майор сделал пометки в блокноте, провел ладонью по коротким волосам ото лба к затылку и глубоко вздохнул.
   – Могу я задать вам вопрос? – спросила я, когда он закончил писать.
   – Конечно. – Он настороженно посмотрел на меня.
   – Мне известно, что вы задержали сутенера, на которого работала Настя Белова. Кажется, его фамилия Брусков.
   – Это так, – подтвердил Волков, – но сегодня утром мы его отпустили.
   – Вы его тоже подозреваете?
   – Подозреваем, – кивнул майор, – но доказательств у нас нет. Только это не для печати, прошу вас. – Хорошо, я понимаю.
   – Тогда еще один вопрос вам. – Он снова глубоко вздохнул. – Шилкин выходил из бара незадолго до того, как вы собрались уходить?
   Вот он, главный вопрос, из-за которого ты пришел сюда, майор, поняла я. Но ведь то, что он выходил, мог видеть охранник и гардеробщик. Значит, они не помнят, догадалась я. Этот дебил с дубинкой всю дорогу выискивал в газете знакомые буквы, а хромой гардеробщик мог на время отвлечься и не заметить Шилкина. Я также вспомнила, что Оксана сказала ментам, будто бы не помнит, выходил ли Шилкин в холл.
   – Нет, – сказала я, – он никуда не выходил.
   – Вы это точно помните? – Волков вперил в меня свои холодные орехового цвета глаза, словно собирался пробуравить меня насквозь.
   – Совершенно точно, – беззаботно ответила я. – А вы ведь тоже были в зале…
   – К сожалению, у меня не было возможности все время следить за ним, я там оказался случайно.
   – Вы все еще собираетесь задержать Шилкина?
   – Теперь, когда у него есть алиби, не думаю, что это необходимо, но задать ему несколько вопросов все же придется.

* * *

   Когда за Волковым закрылась дверь, я вскочила и, надев шубу, направилась к выходу.
   – Ты куда? – удивился Кряжимский.
   – Я ненадолго, – бросила я, – минут через сорок вернусь.
   Я села в машину и направилась к Шилкину. Нужно было предупредить его, чтобы не проговорился. Я гнала как сумасшедшая, рискуя каждую секунду на скользкой дороге собственной жизнью. Но я боялась, что Волков от меня направится прямо к Александру. Свернув на улицу с домом Шилкина, я проехала мимо голубой «шестерки», стоявшей на обочине метрах в пятидесяти от его калитки. Не та ли это «шестерка», которую я видела у дома Дюковой? Похожа, но номера в тот раз я не видела, поэтому уверенности у меня не было.
   Остановившись у дома, я вышла из машины и позвонила. Никого. Может, опять его пригласили на шашлык? Достав блокнот и ручку, я написала: «Позвони мне, когда вернешься. Это очень важно. Оля». И ниже номер своего мобильного. Вырвала листок, сложила его вчетверо и сунула в щель между прутьями решетки поближе к замку. Должен увидеть. А если Волков приедет раньше него и прочтет? Ничего страшного, мало ли что может быть важным для меня.
   На всякий случай надавила на кнопку звонка еще раз. Вот нашла заботу себе на голову! Надо мне было врать Волкову, что Шилкин не выходил из зала? Пожалела знаменитого художника! Нужна ему твоя жалость.
   Я сидела в машине, курила и ругала себя последними словами. Какого черта ты лезешь не в свое дело? Безмозглая тупица, ведь не зря говорят: дорога в ад вымощена благими намерениями. Спасательница-спасительница. А если Волков найдет Шилкина раньше тебя и тот спокойно расскажет ему, что выходил в туалет. Что тогда? Успокаивало то, что беседа с Волковым была неофициальной, но будет неприятно смотреть в его холодные глаза, когда он спросит: «Значит, Шилкин не выходил из зала?»
   Я щелчком выбросила окурок в окно и не спеша тронулась с места. Голубой «шестерки» на прежнем месте не было. Ну и черт с ней. Сдалась тебе эта «шестерка».
   Через пятнадцать минут я уже подъезжала к редакции, но тут мне в голову пришла одна мыслишка, и я свернула к «Гриве». Был шанс, что я смогу застать Шилкина там.
   Спустившись по лестнице, я вошла в знакомый холл и направилась к гардеробу. Там было пустынно, только охранник, как всегда, сидел, уткнувшись в газету – я бы не стала утверждать, что он не держал ее вверх ногами, – и Кирилл скучал за стойкой. Увидев меня, он встал со стула и приготовился принять мою шубу.
   – Привет, – улыбнулась я, – ты не видел Шилкина?
   Его тонкие черные усики дрогнули.
   – Вообще-то я не обязан за всеми следить, – хмыкнул он, – но так уж и быть, сегодня его здесь не было.
   – Спасибо. – Я положила на стойку десятку, которая тут же исчезла в Кирилловом кармане.
   Из «Гривы» я направилась в «Конек-Горбунок», а оттуда в «Русь». Шилкина нигде не было. Ладно, решила я, вернусь в «Гриву», заодно пообедаю, может, он там появится.
   Снова длинная мрачная лестница – и вот я опять стою возле гардероба.
   – Не приходил, – Кирилл покачал головой.
   – Теперь я пришла пообедать, – улыбнулась я, снимая шубу.
   В зал я сразу не пошла, а направилась по коридорчику к туалету, решив привести себя в порядок. Убедившись, что все в норме, я вышла из туалета и свернула в сторону лестницы, возле которой убили Настю Белову. Зачем она могла сюда пойти? – размышляла я, достав сигарету и держа ее в руке. Только если кто-то позвал ее или затащил. Но кто, кто? Да и вообще, кому было нужно убивать ее? Я достала зажигалку и закурила. Тут я услышала, как на площадке верхнего этажа хлопнула дверь и кто-то начал спускаться.
   – Значит, мы договорились, Коля? – услышала я голос, показавшийся мне знакомым.
   Шаги на мгновение стихли.
   – Не волнуйся, работай пока, – прозвучал ответный голос, и человек продолжил движение вниз.
   Второй голос я сразу узнала. С человеком, которому он принадлежал, я виделась не далее как два часа назад.
   – Если что – заходи, – снова сказал первый, и я вспомнила, что это голос дяди Сережи – хозяина «Гривы».
   Не слишком ли часто и запросто встречается старший следователь прокуратуры с хозяином довольно сомнительного заведения? Мне не хотелось снова встречаться с Волковым, тем более в таком месте, и я потихоньку, как мышка, юркнула в коридорчик и спряталась за дверью туалета.
   Но не прошло и пяти минут, как я услышала шум приближающихся шагов и голоса, на этот раз мужской и женский. Голоса были молодые и… знакомые. Один принадлежал Брускову, другой – Дюковой.
   – Давай, – небрежно сказал Денис.
   – Вот, – с виноватой ноткой в голосе прошептала Дюкова, и в прохладном, как кафель, воздухе коридора зашелестели пересчитываемые купюры.
   – Почему так мало? – недовольно спросил Денис.
   Перенервничал парень.
   – Сам же знаешь, клиентов мало было и вообще…
   – Что вообще? – угрожающе сказал он.
   – Не тот клиент пошел, – манерно вздохнула Оксана.
   – Меньше базарить надо, – назидательно произнес сутенер, – че этой телке нужно?
   – Ритка, что ли, уже донесла? – обиженно сказала Оксана. – В свое свободное время разговариваю с кем хочу.
   В этот момент до меня долетела сумятица звуков, какое-то быстрое и, по всей видимости, агрессивное движение со стороны Дениса, потому что следом раздался приглушенный испуганный вскрик Дюковой.
   – Больно же, отпусти, Дени, – всхлипнула она.
   – Мне тоже больно, – как первоклассный актер тут же сменил интонацию Брусков, – когда меня предают.
   Он говорил так, словно Дюкова была не дешевой рабочей силой, приносящей ему доход, а возлюбленной подругой. Обида, горечь и скрытая угроза звучали в его бархатном баритоне.
   – Да кто тебя предает? – забеспокоилась Дюкова. – Ни о чем мы таком не говорили.
   – О Белке трепались? – не унимался Денис. – Смотри, ты меня знаешь. Бизнес на первом месте. Чтоб больше ни слова этой сучке, а то навоз жрать заставлю!
   Я вспомнила, как впервые увидела Дениса. С ленивой грацией холеного кота он развалился на диване. На его красивом лице застыло высокомерно-пресыщенное выражение. И все-таки его привлекательная наружность не вязалась с нынешними угрозами. Грубость напрочь перечеркивала его красоту.
   Ну ты даешь, Бойкова! Ты что же, думаешь, что сутенеры – этакие нежные хрупкие юноши, и грубый цинизм им совсем не свойствен? Ты где, на луне?
   Я была оскорблена до глубины души: какой-то негодный испорченный мальчишка, вообразивший себя чуть ли не самим Мальдорором, называет меня сучкой! Я, конечно, поняла, что речь шла обо мне.
   – На, – более миролюбиво произнес Брусков, – возьми себе, – я услышала шелест свертываемой купюры, – и чтоб сегодня на высоте была!
   – Легко тебе говорить, – с жалобной интонацией сказала Дюкова, – после всех этих…
   – Да заткнись ты, – прикрикнул на нее Денис, – меня не е… что ты думаешь. И еще раз предупреждаю, если та сучка еще раз появится и станет приставать к тебе со своей лажей, гони ее к чертям собачьим, поняла?
   – Поняла, – донесся до меня поникший голос Оксаны.
   – Одного моего слова хватит, ты уж мне поверь, чтобы этой шилкинской телке навсегда рот заткнуть.
   Ну уж это чересчур! Такого неуважения к себе я не могла стерпеть. Пусть меня упрекают в недостатке самообладания, воли, осмотрительности, здравого смысла, пусть считают наивной дурочкой, донкихотом в юбке, сражающимся с ветряными мельницами…
   Я распахнула дверь, забыв побеспокоиться о том, чтобы не ударить стоявших прямо за ней.
   – Кого это ты сучкой называешь?!
   Мой свирепый вид и неожиданность появления породили неловкую паузу. Брусков и Дюкова растерянно пялились на меня. Мне показалось, что я стою на театральной сцене. Дают «Ревизора». Помните финальную сцену? Открытые от удивления рты, вытаращенные глаза, гнетущая немота ожидания…
   Но все-таки здесь был не театр, и каждый играл на свой страх и риск, без согласования своей роли со сценарием и режиссером.
   Денис довольно быстро взял себя в руки и весь пыл своей агрессии перенес на меня. Тем более что ему надо было держать марку перед смущенной и подавленной Оксаной – вот, мол, смотри, какой у вас шеф.
   – Тебе бы в КГБ работать, – осклабился он, глядя на меня в упор.
   – Все же лучше, чем под твоим руководством, – сдерживая негодование, прошипела я.
   Это отнюдь не было камнем в огород покорно исполняющей волю своего заносчивого сутенера Оксаны, я не хотела обидеть ее, кесарю, как говорится, кесарево, а слесарю – слесарево.
   – Иди, – резко кивнул Дюковой Денис.
   Но она от неожиданности, казалось, потеряла не только дар речи, но и способность перемещаться в пространстве.
   – Иди же, – злобно повторил и нетерпеливо мотнул головой Брусков.
   Она испуганно посмотрела на него, потом на меня и, еле передвигая ноги, пошла прочь. Ну точно деревянная. Я проводила ее взглядом, в котором жалость мешалась с отвращением. Овца смиренная!
   – Кому же это, интересно, ты намерен на меня пожаловаться? – с гордым вызовом спросила я.
   – Ты не очень-то нос задирай! – приблизил ко мне свое красивое, дышащее презрительной яростью лицо Брусков.
   Я заметила, что правое веко и верхняя губа у него слегка дергаются. Волнуется. Изматывающую работенку себе он выбрал. Ему бы на подиумах костюмы от Армани да белье от Кляйна демонстрировать, а он по барам сомнительным ошивается, сутенерничает…
   – Кому надо. Вот только когда пожалуюсь, обидно, тебе даже узнать не удастся, кто с тебя шкуру живьем сдерет, – с ехидной гримасой пародийно просюсюкал Брусков.
   – А еще что-нибудь, кроме того, что угрожать и бедных девочек обирать, ты умеешь? – с высокомерным презрением сказала я.
   – Умею, – загоготал Денис, – вот щас прямо тут трахну в жопу тебя.
   Он тряхнул и крутанул меня так, что я, словно бальная партнерша в танго, сделала по крайней мере два оборота вокруг своей оси и уткнулась в холодную стену. Денис тяжело и возбужденно задышал мне в затылок. Но это не было дыхание обуреваемого жаждой секса самца. Это было жаркое и хриплое клокотание ненависти и злобы. Он завел мою правую руку за спину и встал вплотную ко мне.
   – Ну как, нравится? – язвительно спросил он, – это только начало. Хочешь, я познакомлю тебя с процессом нежного, как укус сколопендры, умерщвления? Возможны разные варианты, но результат будет один и тот же – твой милый ротик, которому бы сосать и сосать, забьют комья земли.
   – И кто же, интересно, ковырять будет мерзлую землю? Или это входит в твои обязанности? Ты, наверное, не только сутенер, но и что-то вроде шестерки у тех, кто охраняет твой грязный бизнес, – с ненавистью проговорила я.
   Ответом был сильный толчок в спину. Я едва не влетела лицом в стену.
   – Я не посмотрю на твой фейс, разукрашу так, что родная мама не узнает! – разъярился он еще больше.
   – Ты, наверное, привык к подчинению маленьких несмышленых девочек, папочка безусый. – Я отдавала себе отчет в том, что рисковала, по крайней мере своей физиономией, но возмущение, кипевшее во мне, заглушило голос инстинкта самосохранения.
   Брусков еще несколько раз тряхнул меня и… отпустил. До моего слуха донесся звук неторопливых шагов. Кто-то шел сюда.
   – Ладно, сука, – прорычал Денис, – живи пока. Но если сунешься, предупреждаю – убью!
   Я резко повернулась к нему и плюнула прямо в его смазливую порочную морду. Его грозящая мне хорошей затрещиной рука было взлетела, но опустилась, нерешительно повиснув в воздухе на уровне груди.
   Да, страсти накалились. Но каково же было мое изумление, когда рядом с нами выросла фигура невозмутимого Шилкина. На Александре было длинное темно-серое пальто. Черный шарф был эффектно повязан вокруг шеи.
   – Тебе не делает это чести, Дени, – спокойно сказал он, глядя на Брускова, как на пустое место, – пойдем, – обратился он ко мне в своей расслабленно-меланхоличной манере, – или ты хочешь продолжить общение с этим хамом?
   Брусков с ненавистью посмотрел на Александра.
   – Тоже мне, заступник нашелся, бери свою су…
   Он не договорил, потому что тяжелый кулак Шилкина припечатал его к стене. Денис закрыл лицо руками и стал оседать на пол. Сквозь его сомкнутые пальцы сочилась тонкая струйка крови. Господи, какой яркий цвет, – в оцепенении подумала я. Мне казалось, что я нахожусь в какой-то виртуальной реальности. Вокруг меня выросли зеркальные стены, и все слова и движения людей, скользящих, подобно смутным отражениям, по поверхности этих стен, почти не затрагивают моих органов чувств.

 
«…Какой-то свет, какой-то звук
С трудом доходят до сознания…»
 

   Шилкин дотронулся до меня. Я удивленно посмотрела на него.
   – Так ты идешь? – ни один мускул не дрогнул на его бледном лице.
   От того восторженного и увлеченного человека, которым он предстал передо мной в своем причудливом жилище, не осталось и следа. Маска заиндевелого бесстрастия не давала пробиться ни одному бесконтрольному движению мышц. Ни гнева, ни раздражения…
   Я наконец пришла в себя и поплелась по коридору. Александр двинулся за мной. У гардероба мы остановились.
   – Поехали ко мне, – тихо сказал Александр, – или у тебя дела?
   Тут я вспомнила, что искала его. Амнезия, национальная болезнь латиноамериканцев, столь ярко представленная в бесчисленных сериалах, и в наших, северных широтах, как видно на моем примере, давала о себе знать.
   – Мне нужно кое-что сказать тебе. – Я механически достала из сумки номерок и протянула его Александру.
   Он положил блестящую кругляшку перед Кирюшей. Тот подал шубу. Александр галантно помог мне ее надеть.
   Мы вышли из бара и сели в машину. Уже начинало смеркаться. Я с тревогой посмотрела на Шилкина.
   – Ко мне приходил Волков. Он расследует убийство Беловой. Спрашивал про тебя.
   – Что конкретно?
   – Выходил ли ты из бара незадолго перед тем, как обнаружили труп Насти?
   – И что ты ему сказала? – равнодушно спросил Александр.
   – А что я должна была ему сказать? – с раздражением спросила я.
   Меня начинала бесить его безучастность, выглядевшая нарочитой. Я, понимаешь ли, переживаю за него, выгораживаю, вру следствию, а он сидит как каменное изваяние и со снисходительной небрежностью внимает мне или только делает вид, что внимает, а сам думает о чем-то своем, о Шопенгауэре, например, или представляет, как он мумией плывет по волнам вечности?.. Мне стало смешно. Гнев остыл. Только на дне души все еще томилось капризное недовольство глупенькой, маленькой девочки, которую взрослые отказываются воспринимать всерьез.
   – Правду, ты должна была сказать правду, – пробубнил Александр.
   – Ты сегодня случайно не разговаривал с майором? – насторожилась я.
   – Нет. Успею еще пообщаться с ним.
   – Я сказала, что ты никуда не выходил. Никто ничего не помнит, так что…
   – Не надо было этого делать, или ты боишься за меня? – склонив голову набок, вяло усмехнулся Александр.
   Да он что, издевается? Конечно, боюсь, а то как же?! Стала бы я к нему по сто раз на дню ездить и Волкову мозги пудрить, если бы не переживала за него.
   – Откровенно говоря, да. – Я в упор посмотрела на него.
   – Подумай, кто я тебе? Зачем тебе все это? – с грустью произнес он.
   Ну, прямо лебедь умирающий или Сенека на последнем издыхании: вены вскрыты, кровь почти вся вытекла, и вместо нее по всему телу разливается могильный холод…
   Мне опять стало весело. Может, это такое тихое помешательство? Скорее помешательством страдает сидящий рядом со мной мужчина. Я украдкой взглянула на задумчиво-отрешенного Шилкина. Да что с него взять? Он, наверное, витает сейчас где-нибудь за тысячу километров от земли. Путешествует в астрале, так сказать. Это сладкое облако – грез ли, искусства ли – для него настоящая реальность. А действительности, где я распинаюсь, жалею его, нет, бери выше, сострадаю ему, не существует. Нет, она есть, но как некое отраженное несамостоятельное бытие, несовершенно-расплывчатая проекция высшего мира, мира творческой фантазии и духовных откровений… Платонизм, одним словом.
   – А про то, что я у туалета с Денисом, Оксана тебе сказала? – выпалила я.
   – А что?
   – Сказала, что Денис мне расправой угрожает? – решила я уточнить.
   – Что вы с ним отношения выясняете… Я же говорю тебе: брось ты все это, занимайся своими делами.
   – И поэтому ты так медленно шел? – Я вспомнила его неторопливо-уверенные шаги. – Но я же пришел. – Он словно проснулся, в его голосе зазвучала обида. – И потом, чего ты от меня хочешь?
   – О-о! Наконец-то живая интонация! – обрадовалась я.
   – Ну ладно, извини. Я ценю твою заботу, но прошу тебя… – начетническим тоном заговорил он.
   – Я уже слышала: не лезь, не суетись, не делай того, не делай другого, – вскипев, перебила я Александра, – я не жду благодарности за свою, как ты выразился, заботу.
   Я почувствовала, как в горле встал комок слез, ледяной шар смерзшихся разочарования и обиды.
   – Если я не достоин твоего внимания, оставь меня. Я не хочу, чтобы ты рисковала из-за меня. Я себе никогда не прощу, если с тобой что-нибудь случится. – Он с теплым светом в глазах посмотрел на меня.
   Меня тронули последняя фраза и проникновенный взгляд, но я не могла забыть его неторопливых шагов по коридору, шагов скучающего денди.
   – Поэтому ты и не спешил… – с горечью сказала я.
   – Денис не опасен, – спокойно возразил он.
   – А ты откуда знаешь?
   – Исходя из того, что про него рассказывали девочки… – Он кашлянул. – Правда, иногда, говорили они, просыпается в нем какая-то свирепость… Но это быстро проходит.
   – Ты думаешь, это он убивает? – Мой голос дрогнул, а по спине забегали мурашки.
   Александр пожал плечами.
   – Понятия не имею.
   – Так ты подтвердишь мои показания Волкову? – умоляюще посмотрела я на него.
   – А что мне остается делать? – улыбнулся Шилкин.
   Мне показалось, что он улыбнулся с благодарностью.
   – Да, хотела тебя спросить. В тот злосчастный вечер, когда убили Настю, ты случайно никого не видел, когда выходил из зала?
   Александр с недоумением посмотрел на меня, нахмурил лоб, скосил глаза и глухо произнес:
   – Нет, не могу вспомнить.
   – Это и неудивительно, – добродушно усмехнулась я, – витаешь где-то в облаках…
   – Так мы едем?
   – Я, честно говоря, не обедала. Этот кретин не дал мне возможности насладиться блюдами местной кухни, – шутливо сказала я.
   – Пообедаем у меня.
   – А чем у тебя кормят? Надеюсь, не высохшими останками царей Древнего Египта?
   – Дежурное блюдо – запеченная в духовке птица Тот, – съюморил Шилкин.

Глава 6

   Птица, запеченная в духовке, у Шилкина действительно была. Конечно, не Тот, а обыкновенная курица, но вполне сносно приготовленная, с румяной хрустящей корочкой. Вообще еда у него была простая, но вкусная. После обеда мы сели у камина: он – с рюмкой коньяка, я – с бокалом безалкогольного пива, которое он отыскал в недрах своего саркофага-холодильника.
   На улице было уже совсем темно, и комната освещалась лишь пламенем горящих в камине дров.
   – Ты случайно оказался сегодня в «Гриве»? – Я пыталась заглянуть в его глаза.
   – Был в выставочном зале, у меня завтра выставка, – объяснил Шилкин. – Потом зашел промочить горло.
   – Все так просто, – вздохнула я. – Представляешь, если бы ты не зашел. Этот гад мог покалечить меня.
   – Ничего бы он тебе не сделал, – флегматично произнес Александр, – кишка у него тонка.
   – Ты сказал, что у тебя выставка?
   – Да, завтра в пять вечера.
   – Где?
   – В галерее «Арбат». Кстати, я тебя приглашаю.
   – Спасибо. Я обязательно приду.
   Наш романтический разговор прервало пиликанье мобильника. Я достала трубку.
   – Да.
   – Оля? Слава богу, – услышала я в трубке: Кряжимский был взволнован. – У тебя все в порядке?
   – Да, а что?
   – Ты убежала в час и сказала, что вернешься через сорок минут. Скоро будет шесть. Я уже не знаю что и думать.
   – Простите, Сергей Иванович, – дела, я скоро приеду.
   Я убрала трубку и взглянула на Шилкина.
   – Ну, мне пора.
   – Ты не останешься? – Он поднялся и, подойдя ко мне, попытался поцеловать.
   – Не сегодня. – Я увернулась и направилась к выходу, в глубине души надеясь, что он остановит меня.
   Но он не остановил.

* * *

   Ну и черт с тобой, ругала я Шилкина по дороге в редакцию, тоже мне – гений. Я ругала его и в то же время злилась на себя, на свою слабость, потому что знала: еще бы немного, еще чуть-чуть – и я утонула бы в его карих, таких безразличных глазах. Утонула бы и даже не попыталась выплыть. Я не могла понять, в чем тут дело. Он ведь не показал мне никакой заинтересованности, даже не захотел, чтобы я осталась. Не ври себе, он оставлял тебя, шевельнулось что-то во мне. Оставлял, хмыкнула я, если бы так, я бы осталась. Все равно я тебя спасу, спасу от этого Волкова, от пустых, гнусных обвинений. Даже если тебе это не нужно.