– Понимаете, он обслуживал обед во время визита к вам санитарного врача, что-то около полудня.
   При упоминании санитарного врача лицо официанта омрачилось. Несколько мгновений он пристально смотрел на нас, потом вдруг, точно вспомнив, сказал:
   – Ах да, ведь вы же Ирина Лебедева и тоже были на этом обеде! Да, этот официант сейчас здесь, только он очень занят. Вы хотите, чтобы именно он вас обслужил?
   – Мы хотим с ним побеседовать. И еще мы хотим побеседовать с вашим шеф-поваром.
   – Не знаю, не знаю, – вид у официанта мгновенно стал точно таким же отчужденным, как только что у швейцара. – Вера Семеновна сейчас очень занята. И потом она в шоке от случившегося, поэтому не уверен, что она сможет с вами побеседовать. Сейчас я пойду передам ей вашу просьбу, а пока, – тут он любезно улыбнулся, – быть может, вы закажете ужин?
   Разумеется, мы заказали ужин. Вернее сказать, это сделал Павлик, удивительным образом забывший свои недавние опасения, что его в этом ресторане отравят, а мы только поддакивали его предложениям заказать тот или другой деликатес. Признаться, после происшедшего не только у меня, но и у моих спутников особого аппетита не было. Наконец мы сделали заказ – Костя Шилов вовремя напомнил Павлику, что это не дармовой банкет и за каждое блюдо придется расплачиваться своими кровными, – и нам стали накрывать на стол. Едва мы приступили к ужину, как к нам подошел еще один официант, в котором мы без труда узнали того самого, что угощал санитарного врача вином.
   – Вера Семеновна буквально на десять минут отпустила меня, – сказал он, присаживаясь за наш столик. – Какое ужасное несчастье, правда?
   Я пристально вглядывалась в его довольно симпатичное юношеское лицо, пытаясь уловить лицемерие в его глазах, тоне его речи. Но нет, официант выглядел совершенно искренним и никак не походил на скрывающегося за маской лицемерного сочувствия убийцу.
   – Милиция считает, что Дмитрий Сергеевич Верейский был отравлен именно в вашем ресторане, – начала я.
   – Да, я знаю, – официант понуро кивнул. – Но это какая-то нелепость, вы понимаете? Наша хозяйка – и вдруг убийца! Зачем? Для чего?
   – У нее могли быть скрытые мотивы, – заметила я, – о которых мы с вами ничего не знаем.
   – Какие мотивы? – официант смотрел на меня, широко раскрыв от изумления глаза.
   – Вот это я и пытаюсь выяснить.
   Официант, пожав плечами, стал рассеянно смотреть на стол, видимо, соображая.
   – Да ну, бред! – вымолвил он наконец. – Врач ничего не нашел у нас, был в принципе всем доволен.
   – Могли быть личные мотивы.
   – У хозяйки? Думаете, они были знакомы?
   Я неопределенно пожала плечами. Думаю… Что я вообще тут могу думать? Вся история – полный мрак, ничего непонятно, абсолютно не за что зацепиться.
   – Да ну, – продолжал официант. – Если бы она и впрямь хотела убить его, она бы делала это где-нибудь, но в собственном ресторане, и не ядом, а как-нибудь еще. В случае яда все подозрения тут же на нее и падают.
   – А откуда вы знаете, что Верейский был именно отравлен? – спросил Валерий Гурьев
   – Так нам сообщили, – ответил грустно, ничуть не смутившись, официант. – И по-моему, вы сами это только что сказали. Разве нет?
   Я кивнула. Валере не повезло – факир был пьян, и фокус не удался.
   – А вам известно, что в присланных на санэпидстанцию пробах найден тот же самый яд, что и в теле Верейского? – спросила я.
   Официант в ужасе вытаращил на меня глаза.
   – Нет, про это нам ничего не сообщили, – проговорил он едва слышно. – И что, это правда?
   – Разумеется! – ответил вместо меня Валерий. – Потому-то милиция с такой уверенностью и арестовала Надежду Андрееву. Классическая улика, если хотите.
   – Да, ничего себе классика! – проговорил официант. Вид у него был совершенно потрясенный.
   – И вот тут-то и начинается самое интересное, – сказала я. – Верейский был отравлен в вашем ресторане за обедом, это факт. Но мы трое – я, Павлик и Костя Шилов – тоже ели этот обед, и с нами ничего не случилось. Значит, яд находился именно в том блюде, которое ел только один санитарный врач, но к которому не притронулся ни один из нас, верно?
   – Да, но… – Официанта, казалось, шокировал спокойный тон моих рассуждений. – Вы что, всерьез уверены, что кто-нибудь из нас мог подложить ему яд?
   – Но ведь сам собой он не мог оказаться в еде, правильно? Остается прикинуть, вспомнить, какие блюда ел только один Верейский и кто ему их подавал.
   – Ну, и какие же это блюда? – на лице официанта возникло крайне отчужденное выражение.
   – Их несколько, – я пристально поглядела ему в глаза. – Крем-брюле, которым кормила его шеф-повар, жаркое со спаржей и сыром-брынзой, что, кстати сказать, приносили ему с кухни вы…
   – Да вы что, спятили?!
   – И еще стакан вина, – невозмутимо вторил мне Валера Гурьев, также не сводя глаз с официанта. – Стакан вина, которым вы угостили санитарного врача, когда у него начался приступ тошноты. Никто не видел, откуда вы принесли это вино, как откупоривали бутылку, как наливали…
   – Да вы что! – вдруг вскричал молодой человек, вскакивая с места так, что стул, на котором он сидел, отлетел в сторону. – Вы что, думаете, это я, да? Это я его отравил? Да вы спятили, не иначе!
   И он стремительно, нервной подпрыгивающей походкой помчался прочь от нас по направлению к кухне, зацепившись по пути за чей-то столик, торопливо извинился, едва не сшиб с ног своего коллегу, идущего с подносом, полным посуды. Сидящие в ресторане с изумлением смотрели то на него, то на наш столик. У меня уши горели от стыда, от того, что я вдруг оказалась в центре общего скандального внимания.
   – Темпераментный юноша, – криво усмехаясь, заметил Павлик. Однако и он был шокирован необычным поведением официанта.
   – При этом выглядит совершенно искренним, – заметил Гурьев. – Ни одного прокола, совершенно не за что зацепиться.
   Мы несколько смутились, когда вдруг обнаружили, что к нам приближается шеф-повар Вера Семеновна. Подошла, остановилась возле нашего столика, и я заметила, что глаза у нее воспаленно-красные, заплаканные.
   – Что случилось? – спросила она нас. – Чего такого наговорил вам Сережа? Он прибежал, глаза дикие, руки трясутся. Что с ним?
   – Нет-нет, ничего, – попыталась я успокоить ее. – Присядьте, пожалуйста, нам нужно задать вам несколько вопросов.
   Некоторое время Вера Семеновна переводила недоверчивый взгляд с одного из нас на другого, потом все-таки уселась на стул, который ей любезно пододвинул Костя Шилов.
   – Вы ведь знаете, какое приключилось несчастье, – начала я. – Убийство санитарного врача, в котором обвинили Надежду Андрееву.
   Вера Семеновна кивнула, поднесла скомканный платочек к носу: мне показалось, что она вот-вот снова заплачет.
   – Только вы поймите, все это глупость, – сказала шеф-повар. – Не могла Надя этого сделать, незачем ей это все было.
   – Меня это убийство тоже близко касается, – сказала я, – поскольку Надежда Андреева участвовала в моей программе как раз в тот день, когда в вашем ресторане был отравлен санитарный врач.
   – Но почему вы думаете, что он был отравлен именно в нашем ресторане? – горячо возразила шеф-повар. – Будто, кроме как через еду, и отравиться нельзя.
   – Сережа не сказал, что во взятых у вас пробах найден тот же самый яд, что и в теле Верейского?
   На мгновение Вера Семеновна замерла с приоткрытым от ужаса ртом.
   – Но это же бред! – проговорила она. – В нашем ресторане отравить санитарного врача!..
   Я внимательно разглядывала женственное, интеллигентное лицо Веры Семеновны и все пыталась представить, что вот сидит передо мной убийца. Но это никак не укладывалось в голове. И всякие пошлые рассуждения, что внешний вид вообще обманчив, что многие люди великолепнейшие актеры, а уж женщины особенно, казались мне в данном случае совершенно неубедительными.
   – А можно узнать, – спросила я, – какие у вас сложились отношения с Надеждой Андреевой?
   – Хорошие, – шеф-повар смотрела на меня, не скрывая удивления. – Мы дружим уже несколько лет.
   – Да уж, – проговорил вдруг молчавший до сих пор Валера Гурьев. – Сегодня на ток-шоу Надежда Андреева говорила только о ресторане да о рецептах и ни слова о личной жизни. Она вообще замужем или как?
   – Конечно, замужем, – отвечала Вера Семеновна, удивленно глядя на нас. – Мы с ней через мужей-то и познакомились.
   – Вот как? И чем же занимается ее муж?
   – А, Юрий… Вообще-то он менеджер на заводе «Серп и молот».
   – Хорошо получает?
   – Ну, в общем, да. Понимаете, они с моим мужем друзья еще со времен Политеха. Потом ее Юрка устроился на завод «Серп и молот» и так там и крутится. А мой Генка чего только не перепробовал. И перевозками занимался, и водкой торговал, и цветы выращивал… Вот пять лет назад решились открыть ресторан.
   – Так, понятно, – сказала я. – Значит, ваш муж директор ресторана «Кристина», а вы его шеф-повар, так?
   – Конечно! – улыбнулась Вера Семеновна. – Как в горбачевские времена говорили, у нас семейный подряд.
   – А у Надежды Андреевой?
   – У нее… Понимаете, в ресторанный бизнес ведь я ее затянула. У нее образование вообще-то педагогическое. Тоже долго не могла приличную работу найти. И вот мы, когда открывались, к себе ее взяли, сначала менеджером, бухгалтером, экономистом в нашем ресторане, помогать моему Генке сводить концы с концами. А потом это дело ей так понравилось, что она решилась открыть собственный ресторан.
   – А на какие деньги? – несколько хамовато спросил Павлик.
   – На кредит в банке, – Вера Семеновна смотрела на Павлика недоумевающе. – Мы с Генкой за нее поручились, и ей дали кредит.
   – Она с ними рассчиталась? – спросила я.
   – Да, месяца три тому назад.
   Я про себя подумала, что Павлик не так уж не прав и версия с кредитом вполне возможна, только проверять ее надо не нам и не сейчас.
   – Скажите, – спросил Гурьев, – а во время отсутствия собственного шеф-повара ресторана «Олененок» вы всегда его заменяете?
   – Нет, – Вера Семеновна покачала головой, – этим летом первый раз. Прежде в подобных случаях обязанности шеф-повара исполнял кто-нибудь из других поваров.
   – А почему в это лето пригласили именно вас?
   – Ну, потому что мне сейчас все равно делать нечего, – улыбнулась Вера Семеновна. – Понимаете, наш ресторан «Кристина» сейчас закрыт на капитальный ремонт, и я оказалась не у дел. Вот и решила заменить Виктора Вениаминовича, ему все равно из-за жары в Карелию ехать.
   – Это было заранее решено?
   – Конечно! – шеф-повар снова улыбнулась. – Мы еще зимой, когда с Генкой обдумывали предстоящий капитальный ремонт, так уговорились: начнется жара, у Надежды Виктор Вениаминович пойдет в отпуск, а я на его место, Генка же всерьез займется рестораном. Ему еще в прошлом году ремонт был нужен, но мы никак денег наскрести не могли, вот на это лето и отложили.
   – Понятно, – сказала я рассеянно, не зная, правда, что думать, какие выводы делать из полученной информации.
   – Скажите, а с Дмитрием Сергеевичем Верейским вы давно знакомы? – спросил Валера Гурьев.
   Радостное выражение на лице Веры Семеновны сменилось тревожным недоумением.
   – Вовсе мы с ним не были знакомы, – ответила она. – Только в лицо знали, потому что он как-то наш ресторан «Кристина» инспектировать приходил.
   – О проверке на сей раз в «Олененке» были предупреждены заранее?
   – Что вы, нет! – Вера Семеновна покачала головой. – Наоборот, совершенно неожиданно приехал, подошел к главному входу и предъявил швейцару удостоверение санитарного врача. А наш Николай удостоверениям не очень-то доверяет. Ну, вы сами понимаете, при нынешнем уровне оргтехники любые корочки подделать не составляет труда.
   – И Николай позвал вас, верно?
   – Слава богу, что позвал! – чуть лукаво улыбнулась Вера Семеновна. – Он вообще собирался его вышвырнуть, мало ли какие типы тут с удостоверениями ходят!
   – Однако на санэпидстанцию вы все-таки позвонили, – сказала я, – хотя и узнали санитарного врача в лицо?
   – Надя настояла, – сказала шеф-повар. – Она-то видела его впервые. Но на санэпидстанции сказали, что все нормально, даже посоветовали накормить его получше, особенно каким-нибудь тортом, где побольше крема, он такое любит. Кто же знал, что так получится…
   Вера Семеновна тяжко вздохнула и потупилась, мы тоже на некоторое время замолчали. Я думала, что историю, рассказанную шеф-поваром, мы уже один раз слышали, и вроде бы не находилось причин не верить. Но тогда выходило, что мы из сегодняшней беседы не узнали ничего: ни новых улик, ни мотивов, все глухо. Впрочем, тут арифметика была четкая: если ресторанные работники причастны к этому убийству, мне они про это не скажут, не сознаются, их причастность нужно узнавать иным, окольным путем. И этот путь мог лежать только через знакомства самого Верейского, до которых надо еще придумать, как добраться.
   Признаться, в тот момент досада на собственную беспомощность и неспособность что-нибудь выяснить были так велики, что я подумала: а почему, собственно, должна я кого-то жалеть? Почему бы не взять и не применить к Вере Семеновне шоковую терапию? И наплевать мне, что сидит она передо мной с таким честным и искренне удрученным видом – мало ли какие непризнанные гении актерского мастерства скрываются вот так по жизни!
   – Скажите, – начала я свой гестаповский допрос, – а Надежда Андреева понимает что-нибудь в кулинарии? Она сама часто появляется на кухне, участвует в приготовлении блюд?
   – Вы знаете, нет, – сказала шеф-повар, видимо, обрадованная тем, что я наконец-то прервала свое мрачное молчание и заговорила. – Она сама признается, что занимается в ресторане только менеджментом, а кухней заведует исключительно Виктор Вениаминович. Ну а теперь, когда он в отпуске, это делаю я.
   – Значит, Надежда Андреева сама не готовит?
   – Нет, не готовит, – подтвердила Вера Семеновна. – И вообще на кухне появляется только пару раз за день. Постоит у порога, убедится, что все нормально, и идет дальше по своим делам.
   – А сегодня? – спросила я. – Сегодня Надежда Алексеевна много раз заходила к вам?
   – Как обычно, пару раз.
   – И всякий раз останавливалась на пороге?
   – Конечно, – Вера Семеновна преспокойно кивнула. – Понимаете, санитарные нормы запрещают заходить на кухню без белого халата. Как в больнице.
   – А могла она зайти на кухню так, чтобы ее при этом никто не заметил?
   Вера Семеновна посмотрела на меня озадаченно.
   – Как это – чтобы никто не заметил? На кухне постоянно кто-нибудь есть, и помещение ее не настолько огромно, чтобы там можно было затеряться.
   Меня удивляли спокойствие и невозмутимость этой женщины. Они могли свидетельствовать как о чистой совести, так и о великолепном самообладании. Тем не менее я решилась нанести свой последний удар.
   – Понимаете, к чему я веду, – сказала я. – Так или иначе, но санитарный врач Дмитрий Сергеевич Верейский был отравлен, это факт, от которого мы не сможем отвертеться. И отравить его могли только в вашем ресторане, потому что иначе просто негде.
   – Но послушайте…
   – Подождите, не перебивайте меня! И отравить его могли, лишь подсыпав ему яд в еду, при этом будучи абсолютно уверенными, что, во-первых, про это никто не узнает, хотя бы до поры до времени, а во-вторых, что этим ядом не отравится кто-нибудь еще. Едва ли убийца планировал в вашем ресторане террористический акт. Следовательно, яд мог подсыпать человек, не только имевший неограниченный доступ к блюдам, но и непосредственно присутствовавший на обеде, следивший за его ходом, даже управлявший им.
   Я сделала паузу, наблюдая за реакцией шеф-повара на свои слова. Но Вера Семеновна слушала меня невозмутимо, спокойно ожидая, к чему приведут меня мои рассуждения.
   – Понимаете, – продолжала я, – мы с Павликом, нашим оператором и водителем Костей Шиловым ели этот обед, но с нами ничего не случилось. Значит, яд был в блюде, которое ел один только санитарный врач, и, кроме него, к нему никто не притрагивался!
   – Логично, – сказала Вера Семеновна, и тут я впервые заметила, что она напряглась.
   – И таких блюд было несколько, – продолжала я. – В их числе ваше знаменитое крем-брюле, которое вы готовите при помощи лазерной лампы. Вы никого даже близко не подпускаете к себе в тот момент, когда его готовите, и у вас была чудесная возможность подсыпать в качестве одного из ингредиентов в крем-брюле ядовитый порошок.
   – И при этом вы угощали им одного только санитарного врача! – вторил мне Павлик. – А нам эту вкусность даже не предложили. Спрашивается, почему?
   – Потому что совершенно забыли про вас в этот момент и готовили только для него одного, – ответила шеф-повар. – С ним, знаете, очень долго приходится возиться.
   – Но на столе было три тарелочки с кремом! – возразила я. – И их все вы скормили Верейскому, а нам даже не предложили!
   – Вы так настойчиво уговаривали Верейского съесть крем-брюле, хотя он наотрез отказывался, – заметил Валера Гурьев. – Спрашивается, почему?
   Вера Семеновна заметно побледнела и замерла с открытым ртом, глядя на нас во все глаза. Вдруг ее лицо исказила гримаса, и она кашлянула. Потом – снова гримаса, и снова она кашлянула еще раз. Потом вдруг стала кашлять непрерывно, мелко-мелко, часто-часто, так что со стороны это было очень похоже на своеобразный смех. Мы с изумлением глядели на нее, не зная, как понимать этот неожиданный взрыв веселья, ожидая, что Вера Семеновна сейчас кончит кашлять или смеяться, и мы продолжим разговор.
   Но шеф-повар продолжала кашлять, и вот уже сидящие за соседними столиками недоумевающе посматривали в нашу сторону. И вот уже подбежали к нам со всех сторон, побросав свои дела, официанты, постукиванием по спине пытаясь привести в чувство Веру Семеновну, а затем, взяв ее под руки, повели прочь от нашего столика. Теперь уже весь ресторан с напряженным любопытством смотрел то в нашу сторону, то вслед удаляющейся Вере Семеновне, и я чувствовала, как щеки и уши вспыхивают у меня со стыда огнем второй раз за этот вечер.
   Вскоре после того, как ее увели, к нам подошел официант, тот самый, что поначалу обслуживал нас, и сказал сухо и неприветливо:
   – Так, расплачивайтесь, пожалуйста!
   – Но мы еще не все съели! – попробовал было возразить Павлик, но официант посмотрел на него так сумрачно, что Павлик тут же заткнулся.
   Мы расплатились и поспешили поскорее выйти из зала, по-прежнему ощущая на себе любопытные взгляды присутствующих. Поспешно, не глядя, проскочили мимо стоявшего столбом швейцара Николая и вздохнули облегченно, только оказавшись в своей «Волге». Долго мы подавленно молчали, никто не решался заговорить первым.
   – Да уж, – наконец открыл рот Гурьев, саркастически кривя губы. – Нечасто выпирали меня из ресторана вот так, в шею.
   – Сволочи проклятые! – обозленно проговорил Павлик. – Деньги с нас за ужин взяли, а съесть нормально его не дали. Это же чистое жульничество! И нарушение прав потребителей!
   Ему никто не ответил. Нас всех беспокоила проблема куда серьезнее, чем то, что Павлик не доел в ресторане всего, что хотел и имел право съесть.
   – Однако интересное поведение, – задумчиво заметил Валерий, рассеянно глядя на меня. – Его вполне можно понять и как оскорбленную невинность, и как то, что своими вопросами ты, Ирина, попала в десятку, и этих людей, которые все это устроили, задела за живое.
   – Надо искать мотивы убийства, – упрямо настаивал Костя Шилов, – без этого мы никуда не продвинемся.
   – Будем искать, Костя, будем, – сказала я, – но только завтра.
   Я вдруг ощутила смертельную усталость. Страшно тяжелый день был сегодня, и мне вдруг показалось, что у меня не хватит сил добраться до дома, что я упаду и засну где-нибудь по дороге.
   – Кстати, – сказал Гурьев, – а какие у нас планы на завтра?
   – Завтра с утра я иду на санэпидстанцию беседовать со знакомыми и сослуживцами Верейского, – сказала я. – С ними проще, чем с родственниками. На санэпидстанцию меня могут пустить по журналистскому удостоверению.
   – Верно, – сказал Павлик. – Это домой к Верейскому ты не припрешься с вопросами. Если ты не из ментуры, сразу пошлют к хреновой матери.
   – Вот именно, – подтвердила я со вздохом. – Но к родственникам Верейского можно подъехать в воскресенье, когда санитарного врача будут хоронить. Кто, кстати сказать, составит мне компанию на завтра и на воскресенье? Не одной же мне по всем этим местам шляться!
   – Твой, Ирина, законный супруг, – невозмутимо ответил Павлик. – А меня уж будь добра от печальных зрелищ чужого горя избавить!
   – И я завтра не могу, – сказал извиняющимся тоном Костя Шилов. – Завтра у меня опять командировка в район.
   Да уж, подумала я, получалось весело. Когда мне во всех моих расследованиях позарез нужен спутник, сразу все оказываются по горло занятыми и помочь ничем не могут.
   – Завтра, Ирина, так уж и быть, пойдем вместе на санэпидстанцию, – сказал вдруг Гурьев. – Кстати сказать, майор мне почти обещал завтра же устроить встречу и с Надеждой Андреевой, в его кабинете, часа в четыре дня. Разумеется, в его присутствии, но поклялся не мешать задавать вопросы.
   – И мне можно будет туда пойти? – обрадовалась я. – Валера, это капитально, ты просто молодчина!
   – Да, я знаю, что я молодчина, – отвечал невозмутимо наш криминальный репортер. – А вот в воскресенье, извини, я тоже занят. Чем тебе, в самом деле, не подходит твой Володька?
   – В субботу он занят в университете, – сказала я. – А в воскресенье собирался весь день безвылазно пробыть на пляже. Но ничего, пойдем на пляж ближе к вечеру, вряд ли к тому времени похолодает или Волга обмелеет так, что купаться нельзя будет. Итак, решено: встречаемся с тобой, Валера, завтра в девять на телевидении. Верно? Кстати, ты в курсе, где находится городская санэпидстанция?
   – Конечно, – кивнул Гурский. – Мы туда запросто доберемся пешком, она от телецентра недалеко.
   – А сейчас, – сказала я, – Костя, пожалуйста, развезите нас всех по домам. Мне кажется, я сегодня так устала, как до сих пор не уставала еще ни разу в жизни.

Глава 4

   Мне снился страшный лесной пожар. Стена пламени наступала, могучие деревья вспыхивали точно спички и, в одно мгновение превратившись в ослепительно пылающий факел, как подкошенные валились на землю, разбрасывая вокруг облака искр и дыма. Ветер раздувал огонь, гнал его, разбрасывая во все стороны клубы огня, жара, гари и копоти. Казалось, что горит все вокруг: трава и деревья, сам воздух, земля и небо. Всяческая лесная живность, большая и малая, медведи и лоси, волки и лисы, зайцы, белки, куницы мчались мне навстречу, спасаясь от страшного пожара, не разбирая дороги, забыв, кто из них враги, а кто друзья, в ужасе перед огнем спасая свою жизнь. Толпа зверей едва не сшибала меня с ног.
   А я, точно не замечая смертельной опасности, шла навстречу приближающемуся бушующему пламени, направлялась в самое его пекло, сама не зная, зачем и почему. Смертельный ужас охватывал меня, я хотела повернуть, бежать прочь от него, но ноги не слушались, продолжали свое движение вперед. И вот уже стена огня совсем рядом, клубы дыма душат меня, жар опаляет щеки и ресницы. В ужасе я пытаюсь кричать, но крик хриплым стоном замирает в моем пересохшем горле, и новый порыв ветра швыряет шквал огня мне прямо в лицо…
   Я проснулась вся в поту, с бешено бьющимся сердцем. И словно в продолжение ночного кошмара обнаружила, что спальня и вправду вся в дыму, и от запаха гари саднит в горле. В ужасе вскочив, я поспешила на кухню.
   Эпицентром задымления был, разумеется, духовой шкаф нашей газовой плиты. В сизом дыму я едва разглядела своего супруга в трусах и майке, но с намотанным вокруг головы полотенцем, извлекающего из духовки нечто, что я вначале приняла за мастерски вырезанную руками опытного скульптора из куска черного каменного угля фигурку куриной тушки, уложенной на спину и с торчащими кверху обрубками-окорочками. Сходство было тем более разительным, что куриная тушка была облеплена кристалликами соли, поблескивавшими в желтом свете кухонной лампочки.
   Поставив «скульптуру» на стол, Володька поспешил поплотнее закутать нос и рот в полотенце.
   – Я вижу, ты занялся вырезанием из каменного угля, – сказала я спросонья, чувствуя, что еще немного, и задохнусь в дыму. – Только не пойму, зачем ты засунул ее в духовку? По-моему, у каменного угля и без того достаточно закопченный вид.
   Володька растерянно смотрел то на меня, то на очередное произведение своего кулинарного творчества.
   – Слушай, это великолепнейший рецепт куриного жаркого, – сказал Володька. – Мне вчера дали его наши женщины в университете. Представляешь, берешь разделанную курицу, кладешь ее на сковородку, куда предварительно насыпан толстый слой соли. И ставишь это в духовку на медленный огонь. Правда, жарится это довольно долго, нужно сидеть и ждать возле плиты, следить, чтобы не пригорело.
   – И ты проследил и заснул за этим ожиданием!
   – Не заснул, а просто задумался, – вздохнул Володька.
   – А когда очнулся от задумчивости, тут все уже было синим от дыма, правда?
   Володька смотрел на меня смущенно и виновато. В то утро мы завтракали на балконе.