Страница:
Светлана Алешина
Виртуальная подружка
Глава 1
18:26:28 KISKA: Уважаемый OPER, я игнорирую ваши сообщения.
18:26:34 OPER: KISKA: Ну и дура!
18:26:41 OPER: Еще живые есть?
18:26:59 MISTER_X: MAN: У меня комп виснет, собака страшная. Пожалуй, я сегодня вне общения. Или перегрузиться попробовать?
18:27:02 SOBLAZNITELNAYA: BIG: Тебе сколько лет?
К нам приходит LISICHKA.
18:27:07 MAN: MISTER_X: Я тоже еле прорвался – сервер перегружен. А насчет перегрузиться думай сам, только быстрей. У меня сегодня лимит по времени.
18:27:11 BIG: SOBLAZNITELNAYA: Восемнадцать. А тебе?
18:27:14 MAX: LISICHKA: Привет! Ты как после вчерашнего? У меня до сих пор бодун.
MISTER_X нас покидает.
18:27:18 MAN: OPER: А ты опер по профессии или по состоянию души?
18:27:22 SOBLAZNITELNAYA: BIG: Шестнадцать. А у тебя фотка есть? Пришли, а я тебе свою пришлю.
К нам приходит MONTE-KLARA.
18:27:29 LISICHKA: MAX: А я нормально. Меня с утра пивом похмелили. Ну вы вчера и ужрались, парни! Я в восторге!
18:27:33 OPER: MAN: По профессии. Только к милиции я никакого отношения не имею. А ты что за фрукт?
18:27:40 BIG: SOBLAZNITELNAYA: Может, лучше встретимся? У меня есть чем тебя удивить!
18:27:45 MAN: OPER: Ты опер, вот и иди оперы писать!
18:27:48 MAX: LISICHKA: Ха! Это разве ужрались?! Так – легкая разминка.
18:27:52 OPER: Я не понял, на этом треклятом чате хоть кто-то говорит о сексе, или это «Обо всем на свете»? Ы-ы-ы!
MAN нас покидает.
18:27:56 SOBLAZNITELNAYA: BIG: Что, прямо так сразу и встретимся? А чем заниматься будем?
18:28:01 OPER: Скукоти-и-ища! В картишки, что ли, с кем перекинуться?!
18:28:13 MONTE-KLARA: ЛИЧНО OPER: Можно и в картишки. Ты как насчет покера?
18:28:21 OPER: ЛИЧНО MONTE-KLARA: Легко! Не вопрос вообще! А какое это имеет отношение к сексу?
18:28:36 MONTE-KLARA: ЛИЧНО OPER: Ты откуда такой озабоченный?
18:28:43 OPER: ЛИЧНО MONTE-KLARA: Город Тарасов.
18:28:51 MONTE-KLARA: ЛИЧНО OPER: О'k! Земляки, значит. Может, в следующий раз на пару в казино прогуляемся? Пришли свой электронный адрес. Как соберусь, отпишусь.
– Ох! Тоска серо-буро-малиновая! Одни дебилы малолетние! – жалобно потянул носом Павел и рьяно защелкал мышкой.
– Павлик, кончай служебный трафик транжирить. Кошелев из тебя коврик подмышечный сделает. – Я встала из-за стола, без особого энтузиазма разминая ноги, и с ленивым любопытством заглянула ему через плечо, читая всю эту галиматью.
С тех пор, как на моем компьютере появился Интернет, Павел, и раньше большую часть времени проводивший в моем кабинете, просто перестал из него выходить. Я имею в виду из кабинета. Хотя и из Интернета тоже. Мало того, что мерзавец оккупировал самое удобное кресло, так теперь он его – и ведь не поленился, что удивительно! – подтащил к столу и часами просиживал, самозабвенно пялясь на монитор.
– Ничего! С Кошеля не убудет, а законопослушные трудяги после отбывания добровольной восьмичасовой трудовой повинности имеют полное право оправиться и покурить.
– Сударь! Да есть ли у вас стыд? – возмутилась я. – О какой такой повинности смеете вы заикаться, когда мы уже целую неделю курим бамбук!
В последнее время дела не ладились. Не то чтобы моя передача, пардон, наша передача «Женское счастье», будь она неладна, теряла рейтинг, просто давно не удавалось сработать ни одного порядочного сюжета. Тут я с Пашкой полностью согласна – тоска… Сюжеты эти были интересны разве что сытым домохозяйкам, трясущимся над своими благоверными и не знающим, на что еще потратить приносимые ими деньги, да заслуженным ровесницам Мафусаила – гордостью города. Евгений Иванович Кошелев, родное наше начальство, дай ему бог долгих лет жизни, ангельского терпения и частых приступов альтруистической любви к своим нерадивым подчиненным, ходит хмурый, словно туча над границей, цедит сквозь зубы «всех уволю» и с досады шлепает по стенам телецентра полусонных осенних мух свернутым в трубочку рекламным проспектом. Лера, помощница режиссера и моя ассистентка, носится по всему Тарасову, как колибри с подпаленным хвостом, в поисках достойной героини, даже про свое раздельное питание пополам с сыроедением забыла. Галина Сергеевна, наш славный режиссер, съедает по пол-облатки валерьянки за раз и говорит, что во всем виноваты арабские террористы, переманившие всех девочек – наших потенциальных губернских телезвездочек – для своих гаремов. И вот в то время, когда вся наша команда из кожи вон лезет, пытаясь придумать хоть что-то путное, этот трутень, эта раковая опухоль на изможденном теле трудового пролетария в дешевом чате по бабам шоркается!
– Стыд есть, но мало – приходится экономить, – без зазрения совести переходя в чат «Знакомства», прогундел Павлик. – А что до ваших гнусных инсинуаций на предмет бамбука, то вы, может быть, его и курите, а я в поте лица, не покладая рук своих, думы тяжкие думаю. Во как!
– Совсем обнаглел! – от праведного негодования я даже спонтанно распрощалась с состоянием ленивой расслабленности, коей выражался мой персональный абстинентный синдром после чрезмерного злоупотребления адреналином, а он у меня в последнее время зашкаливал на нервной почве. – Это ты-то, целыми днями за моим, между прочим, компьютером штаны протирая, с позволения сказать, думаешь?!
– Не надо делать поспешных выводов, – покачал головой Павел, ни дать ни взять Аристипп[1], усердно корпящий над разработкой основных положений гедонизма. – Бывает же «человек на пепельнице», который на первый взгляд ничего не делает, курит себе в коридорчике, а на самом деле всякие пользительные для внешне активной, но в сущности бестолковой общественности идеи генерирует. Может быть, я тут вам персонажиху подыскиваю?
– Тоже мне «охотник за умами», главный консультант по подбору персонала на «Секс»-чате. Смотри не вспотей!
– Чем вам чат не нравится? Я же не виноват, что на нем больше всего народа тусуется. – А почему у тебя ник такой дурацкий, продуманный ты наш?
– Чего это дурацкий-то? – обиделся Павел.
– А чего остроумного в том, чтобы на «Секс»-чат под ником OPER лезть? Еще удивляешься, что с тобой никто общаться не хочет. С таким погонялом только на чате «Моя милиция меня стережет» хорошо.
– Ничего-то вы не понимаете. – Павел досадливо почесал свою бороду. – Я же оператор? Оператор. А сокращенно получается «опер».
– Атама-а-аны, вы мои-и, растама-а-аны-ы-ы, – раздался у меня за спиной до невозможности фальшивый голос.
Обернувшись на источник раздражения, я увидела голову Валеры Гурьева, репортера «Криминальной хроники», выглядывающую из-за двери. Неудачная попытка музицирования, очевидно, принадлежала именно ей, в смысле голове, поскольку других звуковоспроизводящих объектов в обозримом пространстве не наблюдалось.
– Чего это вы тут делаете спустя полчаса опосля конца рабочего дня? – спросила голова, подтягивая за собой субтильное, верткое тулово. – ГТРКарственный переворот замышляете? Дайте поучаствовать.
– Не-а, – ответила я. – Паша себе виртуальную подружку подыскивает.
– Совсем обленился, – прокомментировал Гурьев, занес-таки себя в кабинет и уселся на краешек моего стола. – А я еще его к себе взять хотел.
– Сказал, не буду «Женского счастья» разрушать, значит, не буду. Я человек слова, – не отрываясь от монитора, отрезал Павел, который в свое время решительно отказался от предложения Гурьева перейти к нему в криминалку, за что Павлику нашему глубокое мерси, поскольку оператор он просто от бога.
– Лучше бы ты был человеком дела, – сердито проворчала я. Таланты, знаете ли, талантами, а баловать этого лентяя тоже не стоит, а то он, чего доброго, заставит меня за ним камеру носить.
– Женское счастье – муж в командировке, хомячок и дети у свекро-овки, – пропел Валера, отчего мой слух, избалованный ариями Неморино и Радамеса в исполнении Хосе Каррераса – ну люблю я классику, а от эстрады нашей любого нормального человека с души воротит, и нечего обвинять меня в снобизме! – едва не спровоцировал организм на антигуманный поступок в отношении этого постсредневекового миннезингера.
– Чего это тебя сегодня на концерты пробивает? – морщась, спросила я. – Да еще и поешь гнусности всякие. Это, что ли, намек?
– Это, что ли, шутка, – устало вздохнув, ответил Валера. – Обиду другу нанести и в мыслях не было. Прости!
– Теперь стихами заговорил. Ты часом не влюбился, женоненавистник со стажем?
– Типун тебе на язык! – ответил Валера, пробывший в счастливом браке всего два месяца, и то в глубокой юности. – Денек веселый выдался, Ириша. У нас в Смирновском ущелье покойничка потешного нашли.
– Покойничка? Потешного? Мрачная у тебя душевная жизнь, Валера.
– Работа такая. А труп и в самом деле занятный. У парня на правой руке из пяти пальцев только большой.
– А остальные погулять вышли? – фыркнул Паша.
– Если бы! Остальные старательно отрублены. По самое не хочу. Причем, что интересно – все пальцы аккуратно перебинтованы, а раны тщательно обработаны. Свежие, кстати, раны. В смысле покойный получил их незадолго до смерти.
– И умер он от чрезмерной заботы, – с пафосом добавил Паша.
– А умер он, как ни странно, от анафилактического шока.
– Подожди! В смысле от травматического? – Я, конечно, не медик и не криминалист, но что такое болевой шок, даже я, скудоумный филолог, знаю.
– Ни фига подобного! Ему какое-то анальгезирующее средство типа промедола, или омнапона, или еще какой дряни ввели. Я в ихней фармакологии не особенно разбирался. А у парня аллергия на это хитрое средство оказалась. Вот и загнулся, бедолага.
– Ничего не понимаю! – Кажется, это и впрямь интересно. – Так его хотели убить или не хотели? Сперва пальцы рубят, потом болеутоляющие вводят – ерунда какая-то.
– То-то и оно, что ерунда. Ребята в ментовке только руками разводят. Видать, живой нужен был, да обмишурились чуток.
– А кто хоть, выяснили? В смысле, труп чей?
– Нет пока. Документов при нем не было, а сам он провалялся так долго, что видок у новопреставленного, как говорится, ни рожи ни кожи. Сам любовался. Только мне сдается, что не в Смирновском лесу он валялся, потому как там бы его собаки пообъели али еще какие твари дикие.
– Слушай, какие ты страсти на ночь глядя рассказываешь! – Мне действительно стало не по себе.
Как же должен чувствовать себя человек, которому сначала оттяпывают четыре пальца на одной руке, потом заботливо прижигают йодом раны, трогательно дуют, чтобы не щипало, а в довершение всего колют какую-то гадость, от которой несчастный благополучно передает дух в руки отца своего небесного?! И после этого Евгений Иванович будет мне говорить, что программа a la «Журналистское расследование с Ириной Лебедевой» в наших широтах не будет котироваться. Да из этого такой материал сделать можно!.. Остается только завидовать Валерке и выпестовать надежды на гипотетическую возможность избавления от осточертевшего до икоты «Женского счастья».
Хотя, если задуматься, чему тут завидовать? Вид полуразложившегося трупа, у которого единственное, что осталось в состоянии относительного порядка, это сердобольно перебинтованные обрубки вместо пальцев, – зрелище не слишком аппетитное. А Валерка с такими своеобразными «диетами» каждый день сталкивается.
– В розыск, кстати, тоже никто не заявлял, – задумчиво проговорил Гурьев, игнорируя мое последнее замечание. – По крайней мере, ни одной из значащихся в списке у милиции особых примет у него не обнаружено. Получается, неприкаянный такой дохлый труп мертвого человека – сиротинушка.
– А они есть? – поинтересовалась я.
– Кто? – удивился Валера. – Дохлые трупы?..
– Тьфу на тебя! – перебила я. – Приметы.
– А-а, ну да, левое ухо в двух местах проколото. Волосы чуть длиннее среднего, аккуратненьким таким каре подстрижены. Опять же одежонка на нем приличная. Она, кстати, неплохо сохранилась. Парнишка явно не из помоечного бомонда.
– Интересно знать, кому он так досадил и чем? Неплохо бы выяснить и на заметку взять. А то, не ровен час, сболтнешь чего-нибудь не то в адрес очередного рекламодателя, а тебе потом лапу по локоть откоцают. Может, разборки какие?
– Да непохоже. – Уголки Валеркиных губ в некотором замешательстве поползли вниз. – Вряд ли кто-то из местной мафии детективной литературкой a la «Лимоны никогда не лгут» балуется. У нас все проще и брутальней, одно слово – Россия-мать, к тому же провинция.
– А может, у нас очередной маньяк завелся? – подал голос Паша, о котором я уже успела забыть.
– Ну конечно! – презрительно усмехнулся Валера. – Уволенная из элитного салона маникюрщица бывших клиентов устраняет. Так не доставайся же ты никому! Ты головой-то подумал, прежде чем языком трепать, – зачем маньяку раны бинтовать?
– А кто его, психованного, разберет? – авторитетно заявил Павел, словно всю жизнь медбратом при неврастениках состоял. – Например, чтобы продлить агонию жертвы.
– А обезболивающее он вводил, чтобы облегчить страдания бедняжки, – в тон Павлику издевательски покивал головой Валера. – Прямо не маньяк, а мать Тереза какая-то. Чушь! Да и мелко это как-то для маньяка. Не тот масштабчик. Я понимаю там, на дыбу вздернуть или кишки вокруг бедер бантиком завязать. А тут пальцы какие-то. Хотя мужику и этого хватило. Ну да бог с ним, с болезным. Мне, в общем-то, до него дела нет.
– Как это нет?! – не веря своим ушам, воскликнула я. – Тебе же репортаж снимать.
– Да не буду я из-за него общественность возмущать, – отмахнулся Валера. – Доблестные господа охранники права и порядка не велели.
– А ты прямо так и послушался, – съязвила я.
– Не послушался, а прислушался, – поправил Валера, – к доводам разума, между прочим. Сдается мне, что хорошего скандала из этой истории все равно не получится – не похож этот усопленничек на высокопоставленную особу, посудачат и забудут, как только в очередной раз цены на майонез подскочат, а из-за двух минут короткометражного фильма ужасов портить отношения с ребятами из милиции мне, извиняйте, резона нет. Пригодятся еще. А они уж больно просили до выяснения личности покойного, – как это Зародин сказал? – лясем-трясем на всю губернию не устраивать.
– Какое же ты меркантильное кю! – с досадой выдохнула я.
Хотя Валерка по-своему был прав. Дело, конечно, запутанное и интересное, но, чтобы сварганить из него настоящую сенсацию для нашей публики, парень должен оказаться как минимум внебрачным сыном советника по связям с общественностью губернатора области. И лучше – наркоманом. А еще лучше – наркоманом с нетрадиционной сексуальной ориентацией или с гипертрофированным комплексом клептомана, за что и поплатился. А так – ну еще один рядовой труп. Пальцы отрублены – мало ли, может, производственная травма. Умер от анафилактического шока – врачи недобросовестные оказались, не потрудились предварительную проверку на аллергены сделать. А может, действительно так все и было, а что при таком раскладе труп должен смирненько в больничном морге лежать, а не в лесах валяться, но кого это волнует? Валерка шорох устроит и вмиг окажется без своих полезных связей. А по его шкале приоритетов добрые отношения с нужными людьми в милиции ценятся куда больше, чем малоперспективный покойник. И все-таки!
– На том стоим. – Валера сполз со стола и бросил тоскливый взгляд на прыгающего из чата в чат Пашку. – Ладно, братцы-кролики, техноголики, вы как хотите, а я до дому, до хаты. Те, кто любит меня, за мной!
– Пойдем, – дернула я за рукав Пашку, – а то эта псевдодева сейчас до самого Орлеана доскочит, лови потом.
Дома меня ждал приятный сюрприз. Заботливый муж, очевидно, получив деньги за написание курсовых нерадивым студентам, расщедрился на мои любимые котлеты по-киевски. Еще на лестничной клетке я унюхала умопомрачительный запах, так что в момент забыла обо всяких там малоаппетитных покойниках вместе с их отсутствующими частями тела.
– Здравствуй, солнышко! – ласково прожурчала я, едва войдя в квартиру.
– Здравствуй, – сердито ответил Володя, забирая у меня плащ и отправляя его на вешалку. – Хоть сегодня могла бы не задерживаться.
– Я же не поздно, – с искренним удивлением ответила я.
– Ну да. У тебя вообще если сегодня, значит, еще не поздно. Ну а если после 12.00, тогда да, извини, любезный супружник, задержалась.
– Володька, не занудствуй! – почти пропела я, заходя в гостиную, и застыла как громом пораженная.
В самом центре комнаты стоял сервированный по всем правилам этикета стол. Даже салфетки, свернутые каким-то хитрым образом – мне так никогда не суметь, – аккуратно лежали поверх белоснежных тарелок из парадного сервиза. В середине стола красовался мой любимый салат из кальмаров, а по бокам от него две зажженные свечи в крошечных керамических подсвечниках, привезенных нашим приятелем из Японии. На краю стояла огромная хрустальная ваза с апельсинами, яблоками, бананами, а в центре торчал хвостик ананаса – о господи, мужчины, ну кто кладет фрукты в хрусталь? Справа от нее в тарелке бутерброды с красной икрой и балыком, напротив – бутерброды с говяжьим языком, нашпигованным оливками и морковкой. Но больше всего меня потрясла бутылка «Cabernet».
– По какому поводу такой удар по семейному бюджету? – спросила я, едва ко мне вернулся дар речи.
Володя стоял, прислонившись плечом к дверному косяку и скрестив руки на груди. Лицо его было непроницаемо и серьезно, и только едва уловимый лукавый прищур с головой выдавал каверзника – он явно был доволен произведенным эффектом.
– Вот так доживешь с тобой до бриллиантовой свадьбы, – печально вздохнул он, – а ты и не вспомнишь о дате нашего знакомства…
Ох ты, боже мой! Как же я могла забыть?! Вот дура пустоголовая! Нет мне прощения! Секите повинную голову хоть мечом, хоть ножом кухонным, за такое не жалко!
– Володенька! – Я кинулась ему на шею и, перемежая слова бестолковыми, куда попало поцелуями, затараторила: – Прости меня, дуру грешную! Кругом виноватая! Удавить Матрену мало! Радость моя! Золотце! Как же я тебя обидела! Ты ведь у меня самый-самый! А я!..
– Ага. Как же. Теперь и радость, и золотце, и свет в окошке, – отбиваясь, впрочем, без особого рвения, от моих поцелуев, ворчал Володька. – Забыла про любимого супруга. На работу променяла. Думал уж было в Волге утопиться, да вода холодная – не люблю дискомфорта. А ты оправдывайся теперь, коварная.
– И буду! – заголосила я с удвоенной силой. – Буду оправдываться, пока не простишь! Лучше я себя сама не прощу! Ты же у меня один такой уникабельный!
– Вот насчет уникабельного ты погорячилась, – ответил Володька, высвобождаясь из моих объятий. – Да уж чего там. Ладно уж. Мы не гордые. Мы привычные.
Он подошел к окну, эффектным жестом опытного иллюзиониста во время собственного бенефиса откинул занавеску и взял с подоконника огромный букет шикарных роз.
– С годовщиной тебя, что ли! – сказал он, протягивая мне букет, при этом глаза его сияли, как у влюбленного юнца на первом свидании.
– Володенька! Люблю пуще микрофона! Пуще света софитов, пуще жужжания камеры…
И я одарила его таким жарким и долгим поцелуем, что просто удивительно, как это от накала страстей лампочка в коридоре не перегорела.
– О, черт! – неожиданно вырываясь, заорал Володя. – Котлеты твои! Синим пламенем!..
И он пулей вылетел на кухню. А я села на диван и, шмыгнув носом, смахнула скупую слезу деловой женщины.
Какой же он у меня все-таки замечательный. Какой заботливый. Какой терпеливый. Как только сносит все мои причуды? Мои вечные зависания на работе до поздней ночи. Мои постоянные срывы его грандиозных планов по устроению маленьких семейных праздников на двоих. Мои гнусные отлынивания от домашних забот. Святой человек!
«О, нет! Ой, ё! Ох, чтоб я сдох!» – доносилась с кухни милая моему сердцу серенада под аккомпанемент рушащейся посуды.
Как же он меня любит! Хоть передачу обо мне снимай: «Самая счастливая женщина – ведущая популярного ток-шоу «Женское счастье» Ирина Лебедева». А кстати, неплохая идея! Чем не выход из творческого кризиса? Только за эту идею мне Володька ноги повыдергивает и микрофонные стойки повставляет. И будет прав! Нет, слово скаута – сегодня никаких разговоров о работе! Только о нас!
– Все пропало! – обреченно произнес Володя, возникая в дверном проеме с дымящейся сковородой в руке. – Сгорели…
– Они не сгорели, солнышко, – счастливо всхлипнула я. – Они подрумянились.
– А я еще рис сделал. Черный, – растерянно пробормотал он. – Ты говорила, что с курицей лучше всего черный рис.
– Черный? Такой же, как котлеты? – не удержалась я.
– Не жена – ехидна! – горестно воздев к небу очи, выдал Володя. – За это ты сегодня не будешь терзать меня своими оперными ариями. И никаких Бахов, Вивальди и Скарлатти.
– Не буду, милый! Будем слушать только то, что захочешь ты. Хоть Папетти, хоть Джо Дассена, хоть «Dire Straits».
Котлеты действительно не сгорели. Ну, то есть не совсем… Если снять с них тесто, то курица с неизменным горячим сливочным маслом и специями внутри очень даже ничего. Я спросила Володьку, почему он не воспользовался приобретенной недавно микроволновкой – моей гордостью и отрадой, но он только досадливо махнул рукой: мол, мы люди небалованные, к вашим импортным хитростям непривычные, так что все обошлось одними котлетами, а мог бы и дорогущий аппарат спалить, за что я бы с него точно спустила шкуру не хуже, чем сейчас тесто с котлеты. Не согласиться с ним оказалось трудно.
Рис был просто восхитительным… только немного суховатым. Зато салат превзошел все мои ожидания. И бутерброды. Особенно с икрой! Всего в самый раз, как я люблю. Тонкий ломтик свежего батона с хрустящей корочкой, в меру толстый слой масла и икринка к икринке, так что и просветов нет, и горкой не навалено. А вино! Настоящее, марочное, сухое, красное! Как же я люблю хорошее красное вино! И черт с ними, с Паваротти и Домингами, когда у меня такой муж!
Уже поздно вечером я вдруг вспомнила, что супруг мой по образованию химик, и осторожно спросила:
– Володя, а на обезболивающие средства может быть аллергия?
– В принципе да, – вскинул он на меня изумленный взгляд. – А тебе зачем?
– А так чтобы с летальным исходом? – настырно продолжала я: пока отвечает, надо пользоваться.
– Ну это смотря что колоть и в каких дозах. Если какие-нибудь опийные, то, конечно, и слона угробить можно.
– Значит, действительно анафилактический шок, – кажется, я сказала это вслух.
– Так! Душа моя заблудшая! – глаза Володи потемнели, во взгляде мелькнула смутная тревога. – Во что ты опять ввязалась?
– Да ни во что я не ввязывалась, – поспешила я исправить накаливающуюся ситуацию. – Просто сегодня Валерка в гости заглядывал, ужасы всякие рассказывал. А я просто так, из спортивного интереса.
– Ох, смотри у меня, спортсменка, комсомолка. Сам убью, чтобы нервы не трепала. С тобой никакого здоровья не хватит. У меня у самого на твое пинкертонское хобби аллергия, вплоть до душевного коматоза.
Ну вот он уже и расстроился. И надо мне было завести об этом речь именно сегодня? Не могла до завтра потерпеть? Обещала же себе ни слова сегодня о работе.
Я поспешила заверить мужа в том, что никакое частное расследование на моем горизонте не маячит. Тем более что даже Валера от этого дела отказался. И вообще, у меня и без покойников забот хватает – надо сюжет для новой передачи придумывать. Как только сердитые морщинки в уголках губ моего супруга разгладились, а на щеках опять появились очаровательные ямочки, я тоже успокоилась. Мир был восстановлен.
А все-таки интересно было бы выяснить, умер он от шока или от передозировки? Если от передозировки, тогда это наверняка преднамеренное убийство. Или нечаянное самоубийство. Хотя о каком самоубийстве может идти речь?! Пальцы он себе тоже сам отрубил, что ли?
Так – все! Тема закрыта. По крайней мере, на сегодня. Сегодня у меня на ночь были более радужные перспективы, чем размышления о причинах смерти человека, которого я не то что живым, даже мертвым не видела.
18:26:34 OPER: KISKA: Ну и дура!
18:26:41 OPER: Еще живые есть?
18:26:59 MISTER_X: MAN: У меня комп виснет, собака страшная. Пожалуй, я сегодня вне общения. Или перегрузиться попробовать?
18:27:02 SOBLAZNITELNAYA: BIG: Тебе сколько лет?
К нам приходит LISICHKA.
18:27:07 MAN: MISTER_X: Я тоже еле прорвался – сервер перегружен. А насчет перегрузиться думай сам, только быстрей. У меня сегодня лимит по времени.
18:27:11 BIG: SOBLAZNITELNAYA: Восемнадцать. А тебе?
18:27:14 MAX: LISICHKA: Привет! Ты как после вчерашнего? У меня до сих пор бодун.
MISTER_X нас покидает.
18:27:18 MAN: OPER: А ты опер по профессии или по состоянию души?
18:27:22 SOBLAZNITELNAYA: BIG: Шестнадцать. А у тебя фотка есть? Пришли, а я тебе свою пришлю.
К нам приходит MONTE-KLARA.
18:27:29 LISICHKA: MAX: А я нормально. Меня с утра пивом похмелили. Ну вы вчера и ужрались, парни! Я в восторге!
18:27:33 OPER: MAN: По профессии. Только к милиции я никакого отношения не имею. А ты что за фрукт?
18:27:40 BIG: SOBLAZNITELNAYA: Может, лучше встретимся? У меня есть чем тебя удивить!
18:27:45 MAN: OPER: Ты опер, вот и иди оперы писать!
18:27:48 MAX: LISICHKA: Ха! Это разве ужрались?! Так – легкая разминка.
18:27:52 OPER: Я не понял, на этом треклятом чате хоть кто-то говорит о сексе, или это «Обо всем на свете»? Ы-ы-ы!
MAN нас покидает.
18:27:56 SOBLAZNITELNAYA: BIG: Что, прямо так сразу и встретимся? А чем заниматься будем?
18:28:01 OPER: Скукоти-и-ища! В картишки, что ли, с кем перекинуться?!
18:28:13 MONTE-KLARA: ЛИЧНО OPER: Можно и в картишки. Ты как насчет покера?
18:28:21 OPER: ЛИЧНО MONTE-KLARA: Легко! Не вопрос вообще! А какое это имеет отношение к сексу?
18:28:36 MONTE-KLARA: ЛИЧНО OPER: Ты откуда такой озабоченный?
18:28:43 OPER: ЛИЧНО MONTE-KLARA: Город Тарасов.
18:28:51 MONTE-KLARA: ЛИЧНО OPER: О'k! Земляки, значит. Может, в следующий раз на пару в казино прогуляемся? Пришли свой электронный адрес. Как соберусь, отпишусь.
– Ох! Тоска серо-буро-малиновая! Одни дебилы малолетние! – жалобно потянул носом Павел и рьяно защелкал мышкой.
– Павлик, кончай служебный трафик транжирить. Кошелев из тебя коврик подмышечный сделает. – Я встала из-за стола, без особого энтузиазма разминая ноги, и с ленивым любопытством заглянула ему через плечо, читая всю эту галиматью.
С тех пор, как на моем компьютере появился Интернет, Павел, и раньше большую часть времени проводивший в моем кабинете, просто перестал из него выходить. Я имею в виду из кабинета. Хотя и из Интернета тоже. Мало того, что мерзавец оккупировал самое удобное кресло, так теперь он его – и ведь не поленился, что удивительно! – подтащил к столу и часами просиживал, самозабвенно пялясь на монитор.
– Ничего! С Кошеля не убудет, а законопослушные трудяги после отбывания добровольной восьмичасовой трудовой повинности имеют полное право оправиться и покурить.
– Сударь! Да есть ли у вас стыд? – возмутилась я. – О какой такой повинности смеете вы заикаться, когда мы уже целую неделю курим бамбук!
В последнее время дела не ладились. Не то чтобы моя передача, пардон, наша передача «Женское счастье», будь она неладна, теряла рейтинг, просто давно не удавалось сработать ни одного порядочного сюжета. Тут я с Пашкой полностью согласна – тоска… Сюжеты эти были интересны разве что сытым домохозяйкам, трясущимся над своими благоверными и не знающим, на что еще потратить приносимые ими деньги, да заслуженным ровесницам Мафусаила – гордостью города. Евгений Иванович Кошелев, родное наше начальство, дай ему бог долгих лет жизни, ангельского терпения и частых приступов альтруистической любви к своим нерадивым подчиненным, ходит хмурый, словно туча над границей, цедит сквозь зубы «всех уволю» и с досады шлепает по стенам телецентра полусонных осенних мух свернутым в трубочку рекламным проспектом. Лера, помощница режиссера и моя ассистентка, носится по всему Тарасову, как колибри с подпаленным хвостом, в поисках достойной героини, даже про свое раздельное питание пополам с сыроедением забыла. Галина Сергеевна, наш славный режиссер, съедает по пол-облатки валерьянки за раз и говорит, что во всем виноваты арабские террористы, переманившие всех девочек – наших потенциальных губернских телезвездочек – для своих гаремов. И вот в то время, когда вся наша команда из кожи вон лезет, пытаясь придумать хоть что-то путное, этот трутень, эта раковая опухоль на изможденном теле трудового пролетария в дешевом чате по бабам шоркается!
– Стыд есть, но мало – приходится экономить, – без зазрения совести переходя в чат «Знакомства», прогундел Павлик. – А что до ваших гнусных инсинуаций на предмет бамбука, то вы, может быть, его и курите, а я в поте лица, не покладая рук своих, думы тяжкие думаю. Во как!
– Совсем обнаглел! – от праведного негодования я даже спонтанно распрощалась с состоянием ленивой расслабленности, коей выражался мой персональный абстинентный синдром после чрезмерного злоупотребления адреналином, а он у меня в последнее время зашкаливал на нервной почве. – Это ты-то, целыми днями за моим, между прочим, компьютером штаны протирая, с позволения сказать, думаешь?!
– Не надо делать поспешных выводов, – покачал головой Павел, ни дать ни взять Аристипп[1], усердно корпящий над разработкой основных положений гедонизма. – Бывает же «человек на пепельнице», который на первый взгляд ничего не делает, курит себе в коридорчике, а на самом деле всякие пользительные для внешне активной, но в сущности бестолковой общественности идеи генерирует. Может быть, я тут вам персонажиху подыскиваю?
– Тоже мне «охотник за умами», главный консультант по подбору персонала на «Секс»-чате. Смотри не вспотей!
– Чем вам чат не нравится? Я же не виноват, что на нем больше всего народа тусуется. – А почему у тебя ник такой дурацкий, продуманный ты наш?
– Чего это дурацкий-то? – обиделся Павел.
– А чего остроумного в том, чтобы на «Секс»-чат под ником OPER лезть? Еще удивляешься, что с тобой никто общаться не хочет. С таким погонялом только на чате «Моя милиция меня стережет» хорошо.
– Ничего-то вы не понимаете. – Павел досадливо почесал свою бороду. – Я же оператор? Оператор. А сокращенно получается «опер».
– Атама-а-аны, вы мои-и, растама-а-аны-ы-ы, – раздался у меня за спиной до невозможности фальшивый голос.
Обернувшись на источник раздражения, я увидела голову Валеры Гурьева, репортера «Криминальной хроники», выглядывающую из-за двери. Неудачная попытка музицирования, очевидно, принадлежала именно ей, в смысле голове, поскольку других звуковоспроизводящих объектов в обозримом пространстве не наблюдалось.
– Чего это вы тут делаете спустя полчаса опосля конца рабочего дня? – спросила голова, подтягивая за собой субтильное, верткое тулово. – ГТРКарственный переворот замышляете? Дайте поучаствовать.
– Не-а, – ответила я. – Паша себе виртуальную подружку подыскивает.
– Совсем обленился, – прокомментировал Гурьев, занес-таки себя в кабинет и уселся на краешек моего стола. – А я еще его к себе взять хотел.
– Сказал, не буду «Женского счастья» разрушать, значит, не буду. Я человек слова, – не отрываясь от монитора, отрезал Павел, который в свое время решительно отказался от предложения Гурьева перейти к нему в криминалку, за что Павлику нашему глубокое мерси, поскольку оператор он просто от бога.
– Лучше бы ты был человеком дела, – сердито проворчала я. Таланты, знаете ли, талантами, а баловать этого лентяя тоже не стоит, а то он, чего доброго, заставит меня за ним камеру носить.
– Женское счастье – муж в командировке, хомячок и дети у свекро-овки, – пропел Валера, отчего мой слух, избалованный ариями Неморино и Радамеса в исполнении Хосе Каррераса – ну люблю я классику, а от эстрады нашей любого нормального человека с души воротит, и нечего обвинять меня в снобизме! – едва не спровоцировал организм на антигуманный поступок в отношении этого постсредневекового миннезингера.
– Чего это тебя сегодня на концерты пробивает? – морщась, спросила я. – Да еще и поешь гнусности всякие. Это, что ли, намек?
– Это, что ли, шутка, – устало вздохнув, ответил Валера. – Обиду другу нанести и в мыслях не было. Прости!
– Теперь стихами заговорил. Ты часом не влюбился, женоненавистник со стажем?
– Типун тебе на язык! – ответил Валера, пробывший в счастливом браке всего два месяца, и то в глубокой юности. – Денек веселый выдался, Ириша. У нас в Смирновском ущелье покойничка потешного нашли.
– Покойничка? Потешного? Мрачная у тебя душевная жизнь, Валера.
– Работа такая. А труп и в самом деле занятный. У парня на правой руке из пяти пальцев только большой.
– А остальные погулять вышли? – фыркнул Паша.
– Если бы! Остальные старательно отрублены. По самое не хочу. Причем, что интересно – все пальцы аккуратно перебинтованы, а раны тщательно обработаны. Свежие, кстати, раны. В смысле покойный получил их незадолго до смерти.
– И умер он от чрезмерной заботы, – с пафосом добавил Паша.
– А умер он, как ни странно, от анафилактического шока.
– Подожди! В смысле от травматического? – Я, конечно, не медик и не криминалист, но что такое болевой шок, даже я, скудоумный филолог, знаю.
– Ни фига подобного! Ему какое-то анальгезирующее средство типа промедола, или омнапона, или еще какой дряни ввели. Я в ихней фармакологии не особенно разбирался. А у парня аллергия на это хитрое средство оказалась. Вот и загнулся, бедолага.
– Ничего не понимаю! – Кажется, это и впрямь интересно. – Так его хотели убить или не хотели? Сперва пальцы рубят, потом болеутоляющие вводят – ерунда какая-то.
– То-то и оно, что ерунда. Ребята в ментовке только руками разводят. Видать, живой нужен был, да обмишурились чуток.
– А кто хоть, выяснили? В смысле, труп чей?
– Нет пока. Документов при нем не было, а сам он провалялся так долго, что видок у новопреставленного, как говорится, ни рожи ни кожи. Сам любовался. Только мне сдается, что не в Смирновском лесу он валялся, потому как там бы его собаки пообъели али еще какие твари дикие.
– Слушай, какие ты страсти на ночь глядя рассказываешь! – Мне действительно стало не по себе.
Как же должен чувствовать себя человек, которому сначала оттяпывают четыре пальца на одной руке, потом заботливо прижигают йодом раны, трогательно дуют, чтобы не щипало, а в довершение всего колют какую-то гадость, от которой несчастный благополучно передает дух в руки отца своего небесного?! И после этого Евгений Иванович будет мне говорить, что программа a la «Журналистское расследование с Ириной Лебедевой» в наших широтах не будет котироваться. Да из этого такой материал сделать можно!.. Остается только завидовать Валерке и выпестовать надежды на гипотетическую возможность избавления от осточертевшего до икоты «Женского счастья».
Хотя, если задуматься, чему тут завидовать? Вид полуразложившегося трупа, у которого единственное, что осталось в состоянии относительного порядка, это сердобольно перебинтованные обрубки вместо пальцев, – зрелище не слишком аппетитное. А Валерка с такими своеобразными «диетами» каждый день сталкивается.
– В розыск, кстати, тоже никто не заявлял, – задумчиво проговорил Гурьев, игнорируя мое последнее замечание. – По крайней мере, ни одной из значащихся в списке у милиции особых примет у него не обнаружено. Получается, неприкаянный такой дохлый труп мертвого человека – сиротинушка.
– А они есть? – поинтересовалась я.
– Кто? – удивился Валера. – Дохлые трупы?..
– Тьфу на тебя! – перебила я. – Приметы.
– А-а, ну да, левое ухо в двух местах проколото. Волосы чуть длиннее среднего, аккуратненьким таким каре подстрижены. Опять же одежонка на нем приличная. Она, кстати, неплохо сохранилась. Парнишка явно не из помоечного бомонда.
– Интересно знать, кому он так досадил и чем? Неплохо бы выяснить и на заметку взять. А то, не ровен час, сболтнешь чего-нибудь не то в адрес очередного рекламодателя, а тебе потом лапу по локоть откоцают. Может, разборки какие?
– Да непохоже. – Уголки Валеркиных губ в некотором замешательстве поползли вниз. – Вряд ли кто-то из местной мафии детективной литературкой a la «Лимоны никогда не лгут» балуется. У нас все проще и брутальней, одно слово – Россия-мать, к тому же провинция.
– А может, у нас очередной маньяк завелся? – подал голос Паша, о котором я уже успела забыть.
– Ну конечно! – презрительно усмехнулся Валера. – Уволенная из элитного салона маникюрщица бывших клиентов устраняет. Так не доставайся же ты никому! Ты головой-то подумал, прежде чем языком трепать, – зачем маньяку раны бинтовать?
– А кто его, психованного, разберет? – авторитетно заявил Павел, словно всю жизнь медбратом при неврастениках состоял. – Например, чтобы продлить агонию жертвы.
– А обезболивающее он вводил, чтобы облегчить страдания бедняжки, – в тон Павлику издевательски покивал головой Валера. – Прямо не маньяк, а мать Тереза какая-то. Чушь! Да и мелко это как-то для маньяка. Не тот масштабчик. Я понимаю там, на дыбу вздернуть или кишки вокруг бедер бантиком завязать. А тут пальцы какие-то. Хотя мужику и этого хватило. Ну да бог с ним, с болезным. Мне, в общем-то, до него дела нет.
– Как это нет?! – не веря своим ушам, воскликнула я. – Тебе же репортаж снимать.
– Да не буду я из-за него общественность возмущать, – отмахнулся Валера. – Доблестные господа охранники права и порядка не велели.
– А ты прямо так и послушался, – съязвила я.
– Не послушался, а прислушался, – поправил Валера, – к доводам разума, между прочим. Сдается мне, что хорошего скандала из этой истории все равно не получится – не похож этот усопленничек на высокопоставленную особу, посудачат и забудут, как только в очередной раз цены на майонез подскочат, а из-за двух минут короткометражного фильма ужасов портить отношения с ребятами из милиции мне, извиняйте, резона нет. Пригодятся еще. А они уж больно просили до выяснения личности покойного, – как это Зародин сказал? – лясем-трясем на всю губернию не устраивать.
– Какое же ты меркантильное кю! – с досадой выдохнула я.
Хотя Валерка по-своему был прав. Дело, конечно, запутанное и интересное, но, чтобы сварганить из него настоящую сенсацию для нашей публики, парень должен оказаться как минимум внебрачным сыном советника по связям с общественностью губернатора области. И лучше – наркоманом. А еще лучше – наркоманом с нетрадиционной сексуальной ориентацией или с гипертрофированным комплексом клептомана, за что и поплатился. А так – ну еще один рядовой труп. Пальцы отрублены – мало ли, может, производственная травма. Умер от анафилактического шока – врачи недобросовестные оказались, не потрудились предварительную проверку на аллергены сделать. А может, действительно так все и было, а что при таком раскладе труп должен смирненько в больничном морге лежать, а не в лесах валяться, но кого это волнует? Валерка шорох устроит и вмиг окажется без своих полезных связей. А по его шкале приоритетов добрые отношения с нужными людьми в милиции ценятся куда больше, чем малоперспективный покойник. И все-таки!
– На том стоим. – Валера сполз со стола и бросил тоскливый взгляд на прыгающего из чата в чат Пашку. – Ладно, братцы-кролики, техноголики, вы как хотите, а я до дому, до хаты. Те, кто любит меня, за мной!
– Пойдем, – дернула я за рукав Пашку, – а то эта псевдодева сейчас до самого Орлеана доскочит, лови потом.
Дома меня ждал приятный сюрприз. Заботливый муж, очевидно, получив деньги за написание курсовых нерадивым студентам, расщедрился на мои любимые котлеты по-киевски. Еще на лестничной клетке я унюхала умопомрачительный запах, так что в момент забыла обо всяких там малоаппетитных покойниках вместе с их отсутствующими частями тела.
– Здравствуй, солнышко! – ласково прожурчала я, едва войдя в квартиру.
– Здравствуй, – сердито ответил Володя, забирая у меня плащ и отправляя его на вешалку. – Хоть сегодня могла бы не задерживаться.
– Я же не поздно, – с искренним удивлением ответила я.
– Ну да. У тебя вообще если сегодня, значит, еще не поздно. Ну а если после 12.00, тогда да, извини, любезный супружник, задержалась.
– Володька, не занудствуй! – почти пропела я, заходя в гостиную, и застыла как громом пораженная.
В самом центре комнаты стоял сервированный по всем правилам этикета стол. Даже салфетки, свернутые каким-то хитрым образом – мне так никогда не суметь, – аккуратно лежали поверх белоснежных тарелок из парадного сервиза. В середине стола красовался мой любимый салат из кальмаров, а по бокам от него две зажженные свечи в крошечных керамических подсвечниках, привезенных нашим приятелем из Японии. На краю стояла огромная хрустальная ваза с апельсинами, яблоками, бананами, а в центре торчал хвостик ананаса – о господи, мужчины, ну кто кладет фрукты в хрусталь? Справа от нее в тарелке бутерброды с красной икрой и балыком, напротив – бутерброды с говяжьим языком, нашпигованным оливками и морковкой. Но больше всего меня потрясла бутылка «Cabernet».
– По какому поводу такой удар по семейному бюджету? – спросила я, едва ко мне вернулся дар речи.
Володя стоял, прислонившись плечом к дверному косяку и скрестив руки на груди. Лицо его было непроницаемо и серьезно, и только едва уловимый лукавый прищур с головой выдавал каверзника – он явно был доволен произведенным эффектом.
– Вот так доживешь с тобой до бриллиантовой свадьбы, – печально вздохнул он, – а ты и не вспомнишь о дате нашего знакомства…
Ох ты, боже мой! Как же я могла забыть?! Вот дура пустоголовая! Нет мне прощения! Секите повинную голову хоть мечом, хоть ножом кухонным, за такое не жалко!
– Володенька! – Я кинулась ему на шею и, перемежая слова бестолковыми, куда попало поцелуями, затараторила: – Прости меня, дуру грешную! Кругом виноватая! Удавить Матрену мало! Радость моя! Золотце! Как же я тебя обидела! Ты ведь у меня самый-самый! А я!..
– Ага. Как же. Теперь и радость, и золотце, и свет в окошке, – отбиваясь, впрочем, без особого рвения, от моих поцелуев, ворчал Володька. – Забыла про любимого супруга. На работу променяла. Думал уж было в Волге утопиться, да вода холодная – не люблю дискомфорта. А ты оправдывайся теперь, коварная.
– И буду! – заголосила я с удвоенной силой. – Буду оправдываться, пока не простишь! Лучше я себя сама не прощу! Ты же у меня один такой уникабельный!
– Вот насчет уникабельного ты погорячилась, – ответил Володька, высвобождаясь из моих объятий. – Да уж чего там. Ладно уж. Мы не гордые. Мы привычные.
Он подошел к окну, эффектным жестом опытного иллюзиониста во время собственного бенефиса откинул занавеску и взял с подоконника огромный букет шикарных роз.
– С годовщиной тебя, что ли! – сказал он, протягивая мне букет, при этом глаза его сияли, как у влюбленного юнца на первом свидании.
– Володенька! Люблю пуще микрофона! Пуще света софитов, пуще жужжания камеры…
И я одарила его таким жарким и долгим поцелуем, что просто удивительно, как это от накала страстей лампочка в коридоре не перегорела.
– О, черт! – неожиданно вырываясь, заорал Володя. – Котлеты твои! Синим пламенем!..
И он пулей вылетел на кухню. А я села на диван и, шмыгнув носом, смахнула скупую слезу деловой женщины.
Какой же он у меня все-таки замечательный. Какой заботливый. Какой терпеливый. Как только сносит все мои причуды? Мои вечные зависания на работе до поздней ночи. Мои постоянные срывы его грандиозных планов по устроению маленьких семейных праздников на двоих. Мои гнусные отлынивания от домашних забот. Святой человек!
«О, нет! Ой, ё! Ох, чтоб я сдох!» – доносилась с кухни милая моему сердцу серенада под аккомпанемент рушащейся посуды.
Как же он меня любит! Хоть передачу обо мне снимай: «Самая счастливая женщина – ведущая популярного ток-шоу «Женское счастье» Ирина Лебедева». А кстати, неплохая идея! Чем не выход из творческого кризиса? Только за эту идею мне Володька ноги повыдергивает и микрофонные стойки повставляет. И будет прав! Нет, слово скаута – сегодня никаких разговоров о работе! Только о нас!
– Все пропало! – обреченно произнес Володя, возникая в дверном проеме с дымящейся сковородой в руке. – Сгорели…
– Они не сгорели, солнышко, – счастливо всхлипнула я. – Они подрумянились.
– А я еще рис сделал. Черный, – растерянно пробормотал он. – Ты говорила, что с курицей лучше всего черный рис.
– Черный? Такой же, как котлеты? – не удержалась я.
– Не жена – ехидна! – горестно воздев к небу очи, выдал Володя. – За это ты сегодня не будешь терзать меня своими оперными ариями. И никаких Бахов, Вивальди и Скарлатти.
– Не буду, милый! Будем слушать только то, что захочешь ты. Хоть Папетти, хоть Джо Дассена, хоть «Dire Straits».
Котлеты действительно не сгорели. Ну, то есть не совсем… Если снять с них тесто, то курица с неизменным горячим сливочным маслом и специями внутри очень даже ничего. Я спросила Володьку, почему он не воспользовался приобретенной недавно микроволновкой – моей гордостью и отрадой, но он только досадливо махнул рукой: мол, мы люди небалованные, к вашим импортным хитростям непривычные, так что все обошлось одними котлетами, а мог бы и дорогущий аппарат спалить, за что я бы с него точно спустила шкуру не хуже, чем сейчас тесто с котлеты. Не согласиться с ним оказалось трудно.
Рис был просто восхитительным… только немного суховатым. Зато салат превзошел все мои ожидания. И бутерброды. Особенно с икрой! Всего в самый раз, как я люблю. Тонкий ломтик свежего батона с хрустящей корочкой, в меру толстый слой масла и икринка к икринке, так что и просветов нет, и горкой не навалено. А вино! Настоящее, марочное, сухое, красное! Как же я люблю хорошее красное вино! И черт с ними, с Паваротти и Домингами, когда у меня такой муж!
Уже поздно вечером я вдруг вспомнила, что супруг мой по образованию химик, и осторожно спросила:
– Володя, а на обезболивающие средства может быть аллергия?
– В принципе да, – вскинул он на меня изумленный взгляд. – А тебе зачем?
– А так чтобы с летальным исходом? – настырно продолжала я: пока отвечает, надо пользоваться.
– Ну это смотря что колоть и в каких дозах. Если какие-нибудь опийные, то, конечно, и слона угробить можно.
– Значит, действительно анафилактический шок, – кажется, я сказала это вслух.
– Так! Душа моя заблудшая! – глаза Володи потемнели, во взгляде мелькнула смутная тревога. – Во что ты опять ввязалась?
– Да ни во что я не ввязывалась, – поспешила я исправить накаливающуюся ситуацию. – Просто сегодня Валерка в гости заглядывал, ужасы всякие рассказывал. А я просто так, из спортивного интереса.
– Ох, смотри у меня, спортсменка, комсомолка. Сам убью, чтобы нервы не трепала. С тобой никакого здоровья не хватит. У меня у самого на твое пинкертонское хобби аллергия, вплоть до душевного коматоза.
Ну вот он уже и расстроился. И надо мне было завести об этом речь именно сегодня? Не могла до завтра потерпеть? Обещала же себе ни слова сегодня о работе.
Я поспешила заверить мужа в том, что никакое частное расследование на моем горизонте не маячит. Тем более что даже Валера от этого дела отказался. И вообще, у меня и без покойников забот хватает – надо сюжет для новой передачи придумывать. Как только сердитые морщинки в уголках губ моего супруга разгладились, а на щеках опять появились очаровательные ямочки, я тоже успокоилась. Мир был восстановлен.
А все-таки интересно было бы выяснить, умер он от шока или от передозировки? Если от передозировки, тогда это наверняка преднамеренное убийство. Или нечаянное самоубийство. Хотя о каком самоубийстве может идти речь?! Пальцы он себе тоже сам отрубил, что ли?
Так – все! Тема закрыта. По крайней мере, на сегодня. Сегодня у меня на ночь были более радужные перспективы, чем размышления о причинах смерти человека, которого я не то что живым, даже мертвым не видела.
Глава 2
– Ирина! Ну наконец-то! Кажется, мы спасены! По-моему, я нашла то, что надо! Потрясающая тема! Просто фантастика!
Такими словами приветствовала мое появление на телестудии Лера Казаринова. Едва я открыла дверь кабинета, она быстро отставила в сторону мисочку с курагой, в которой тут же очутилась Пашкина рука, ловко спрыгнула со стола и, словно итальянка размахивая руками перед самым моим носом, что совершенно не вязалось с ее внешностью, торопливо пыталась что-то объяснить.
– Если ты не перестанешь частить, словно студентка театрального факультета на экзамене по сценической речи, я ни за что на свете не смогу оценить гениальности твоего открытия.
Эта тирада подействовала на Валерию, как ушат холодной воды. Несколько секунд она растерянно хлопала ресницами, потом виновато улыбнулась, провела рукой по и без того гладко забранным в хвост светлым волосам и уже с удобоваримой скоростью приступила к рассказу:
– Есть у меня подруга. Ну скорее, не подруга – приятельница. В школе учились вместе…
– Понятно. Дальше. – Я повесила плащ и села за свой стол.
– Мы с ней давно не виделись. Я знала только, что она на стажировку в Канаду уезжала, а вчера встретились. Оказывается, Эллочка замуж вышла. Поначалу все было просто замечательно. Она продолжила обучение. У мужа неплохая работа. Деньги в доме есть. Ну и все такое. А потом выяснилось, что ее Сережа – игрок…
Такими словами приветствовала мое появление на телестудии Лера Казаринова. Едва я открыла дверь кабинета, она быстро отставила в сторону мисочку с курагой, в которой тут же очутилась Пашкина рука, ловко спрыгнула со стола и, словно итальянка размахивая руками перед самым моим носом, что совершенно не вязалось с ее внешностью, торопливо пыталась что-то объяснить.
– Если ты не перестанешь частить, словно студентка театрального факультета на экзамене по сценической речи, я ни за что на свете не смогу оценить гениальности твоего открытия.
Эта тирада подействовала на Валерию, как ушат холодной воды. Несколько секунд она растерянно хлопала ресницами, потом виновато улыбнулась, провела рукой по и без того гладко забранным в хвост светлым волосам и уже с удобоваримой скоростью приступила к рассказу:
– Есть у меня подруга. Ну скорее, не подруга – приятельница. В школе учились вместе…
– Понятно. Дальше. – Я повесила плащ и села за свой стол.
– Мы с ней давно не виделись. Я знала только, что она на стажировку в Канаду уезжала, а вчера встретились. Оказывается, Эллочка замуж вышла. Поначалу все было просто замечательно. Она продолжила обучение. У мужа неплохая работа. Деньги в доме есть. Ну и все такое. А потом выяснилось, что ее Сережа – игрок…