Алешкин Тимофей. Плутарх. Жизнеописание Александра (книга II)

Эвмен во всем войске, как мне представляется, винил тогда Александра, но,
случайно соединившись с другими обстоятельствами, столь же обыкновенными,
сослужил дурную службу его участникам. Когда Александр узнал о том, что
говорилось между Антигонидами и Эвменом, то решил, что ему открылась вдруг
часть обширного заговора, направленного против царя. Надобно сказать, что в
то время царь оказался под сильным влиянием некоего Антифонта, прорицателя и
гадателя, он прислушивался к каждому слову этого человека и не отпускал его
от себя ни на шаг. Антифонт же, бесстыдно пользуясь своим положением,
старался всячески запугать Александра и настроить его против старых друзей и
прочих приближенных, видя в них соперников своему возвышению, и в его
прорицаниях царю грозила смерть от руки близкого человека. Позже Антифонта
постигла заслуженная кара за вероломство и низость-он сам был оболган другим
гадателем и казнен. Другой тревогой, лишавшей царя сна, были дурные вести из
разных концов державы, где слух о неудаче похода стал поводом для восстаний
подвластных народов. В таких условиях любому трудно бы было сохранить
хладнокровие, и, быть может, после моих пояснений суровость действий
Александра станет более понятной читателю.
LXXXIX. Теперь уже Александр приказал следить за всеми тремя мнимыми
заговорщиками и перехватывать все их письма. Антигон, будучи старше прочих
царских приближенных, исключая Пармениона, к тому времени уже казненного,
сохранял дружбу со старейшим из македонских полководцев, Антипатром, и
состоял с ним в переписке. Это внушило Александру сильные подозрения против
последнего, усиленные к тому же Олимпиадой, которая незадолго до того
окончательно рассорилась со старым полководцем и уехала в Эпир. Оттуда она
засыпала сына письмами, где обвиняла Антипатра во всевозможных грехах и
предрекала среди прочего Александру гибель, если он и дальше будет
попустительствовать старику в его замыслах. Царь послал тогда верных людей
следить за Антипатром. Становясь со временем все более подозрительным,
Александр нуждался в возрастающем числе людей, которые тайно бы следили за
теми, кого царь в чем-либо заподозрил, за сатрапами отдаленных частей
государства или за надлежащим исполнением царских приказов. Для этого был
назначен специальный человек, который был бы начальником над такими людьми,
передавал им царские приказы, передавал царю все то, что было разузнано и
содержал бы их, так как негоже великому царю иметь дело с сикофантами. Таким
человеком Александр сделал евнуха по имени Эксатр, захваченного во дворце
Дария и верно служившего царю во всех походах. Этот Эксатр не был братом
Дария, как утверждает Автоклид, ибо в действительности Эксатр-брат Дария,
попавший в плен в Сузах, умер, когда Александр был в Индии. Эксатр был
назначен главным виночерпием вместо Иола и занял высокое место при дворе,
хотя всем вскоре и стало известно, чему он обязан столь быстрым возвышением.
Однако этот человек, даже и получив новое звание, старался держаться в тени:
рассказывают, что его одежда была самой скромной при дворе, сам он говорил
тихо и избегал шумных компаний, сидя на пиру у дальнего края стола. Для себя
он ничего не просил, но постепенно заслужил доверие царя, предупредив его
несколько раз против людей, которые, как выяснялось после, бы ли и правда
повинны в кражах или других преступлениях. Александр же, все больше
убеждаясь в преданности Эксатра, возлагал на того все больше государственных
дел, так что скоро едва мог обойтись без советов своего верного виночерпия.
Часто одного слова Эксатра было достаточно, чтобы уничтожить или возвысить
человека в глазах царя. (LXL). Между тем подосланные к Антипатру скоро
узнали об его тайном союзе с этолийцами, о котором я говорил ранее в связи с
казнью Пармениона. Надобно сказать, что в Пелле, да и во всей Македонии
многие роптали в то время на царя, о деяниях которого доходили самые разные
слухи, дворец же наместника в столице стал как бы центром недовольства. Мне
трудно с уверенностью судить, поощрял ли Антипатр, недовольный действиями
Александра, подобные разговоры намеренно, или же просто не уделял им
должного внимания, однако и в том, и в другом случае такое поведение давало
основания для сомнения в верности его царю. Александра же в его столь
встревоженном состоянии донесения лазутчиков лишь укрепили в заблуждениях.
Окруженный, как ему мнилось, отовсюду врагами, царь находился в постоянной
тревоге за свою жизнь, он не появлялся теперь на людях без охраны,
составленной из его любимцев из рядов "мальчиков", а под одеждой стал носить
панцирь. Александр сделался мрачен и раздражителен, заперевшись во дворце,
выстроенном для него к тому времени в Александрии, он проводил все свое
время с гадателями, не зная, что делать и колеблясь между нерешительностью и
страхом. Так прошло более месяца. Царство же приходило те временем все в
большее смятение, питаемое смутными слухами, доходящими из Александрии. Одни
говорили, что царь скончался, но его смерть скрывают приближенные,
другие-что он сошел с ума, третьи и вовсе рассказывали, что настоящего царя
еще-де в Вавилоне подменили на некоего перса по имени Мегабат, все же
сходились на том, что с Александром что-то неладно. Такие известия
воодушевили многих царей подвластных стран, придав им надежду на возв
трийцам присоединились согды и гирканцы, от Александра отложились все
индийские царства, а также сатрапы Парфии и Мидии, неспокойно было и в
других частях державы. Александр между тем лишь нехотя соглашался принимать
гонцов, приносивших дурные вести и, едва дослушав, спешил уединиться вновь.
XCI. Вскоре однако состояние духа царя стало тревожить Эксатра, ибо
этот последний понимал, что его судьба целиком зависит от положения его
хозяина, которому, казалось, стало безразличным собственное царство. Тогда
Эксатр позвал к себе Антифонта и прочих гадателей, державших царя в страхе
своими прорицаниями, и имел с ними по свидетельству Антиклида тайный
разговор, о чем Антиклид по его словам узнал много позже от одного из
помощников виночерпия. На другой день после этого, во время
жертвоприношения, которое Александр делал в храме Аммона, на одного из
жрецов будто бы снизошел дух этого бога и устами жреца придупредил царя, что
он должен действовать решительно, если не хочет пасть от рук своих врагов,
коварный замысел которых уж близок к исполнению. Немного позже к Александру
явился Эксатр с письмом, которое только что было перехвачено. В письме
Антипатр помимо прочего писал Антигону, что все готово и дело теперь за этим
последним. На самом деле речь шла о продаже имения Антигона, которой по
дружбе занимался Антипатр, но Александру все представилось так, будто
заговорщики хотят уж нанести ударточно так, как того хотел Эксатр. Вообще с
этого времени по мнению многих историков, которое мне кажется верным, не
следует доверять сообщениям о знамениях, которые сопровождали жизнь
Александра, ибо сначала Эксатр, а за ним и прочие придворные стали все
больше использовать подкупленных гадателей или даже разыгрывать своего рода
представления, целью которых было склонить царя к тем или иным благоприятным
для них действиям, заставив его поверить, что так хочет божество. Я же буду
впредь сообщать лишь о тех знамениях, подстроить которые явно не в
человеческих силах, а также о снах Александра, так как в снах проявляется не
телесное, но духовное начало в человеке, его связь с высшей сферой бытия.
Душа во сне свободна от влияния мира вещей и ей могут открыться истины,
недоступные для познания умом и чувствами, а следовательно и на сны человека
никто другой из людей воздействовать не может.
Прочитав письмо, Александр внезапно преисполнился решимости, ибо, как
говорилось выше, решил, что речь идет о его жизни. Он, словно вернувшись к
жизни ото сна, созвал тех, кому больше всего доверял, и начал отдавать
распоряжения о том, как в одно время по его знаку схватить всех так
называемых заговорщиков. Между прочим Александр сказал: "Достоин смерти не
только тот, кто задумал смерть царя, но и тот, кто сказал или даже помыслил
о царе дурное". Было решено действовать на другой день.
XCII. Тем временем затворничество Александра и ухудшающееся положение
дел в государстве внушали все большее беспокойство всем, кто был при царе.
Никто не знал доподлинно, что случилось с Александром. Начали уже тайно
составляться партии и задумываться различные планы, как вдруг на пятидесятый
день своего уединения царь велел всем собраться в тронном зале. Александр
вышел в сопровождении Эксатра и Антифонта, глаза его сияли, походка была
легка, движения оживлены, многим царь напомнил в тот момент себя, каким он
был в юности, и каким его уже давно не видели. Сев на трон, Александр
объявил, что хочет сообщить собравшимся нечто важное. "Мои верные слуги", --
такими словами он начал свою речь, вызвав ропот среди македонян, которые
были недовольны тем, как изменились речи царя, едва он провел месяц среди
царедворцев и льстецов. Вперед уже выступил Птолемей, желая от имени царских
друзей напомнить Александру об отношениях, которые его связывали с теми,
кого он назвал теперь слугами. Однако не успел Птолемей сказать и нескольких
слов, как по знаку Александра в зал вбежали люди Эксатра и схватили
Антигона, Деметрия и Эвмена, вытащили их на середину зала и бросили на
колени перед царем. Также был взят и Иол-старший сын Антипатра. Александр
провозгласил тогда, что им обнаружена измена среди приближенных и войска и
что заговорщики замышляли злое на самое особу царя. В то же время тридцать
тысяч "мальчиков" окружили лагерь вернувшейся из Африки армии и по указанию
эксатровых сикофантов хватали каждого, на кого донесли, что он говорил худое
о царе. Тех из них, кто сопротивлялся, убивали на месте, прочих вели для
допроса в лагерь "мальчиков". Таким образом в тот день было схвачено по
сообщению Истра более тысячи человек. Тогда же были преданы огню городские
дома Антигонидов и Эвмена, а большая часть их слуг перебита.
Матери в Эпир Александр еще раньше тайно послал письмо, в котором
просил ее уничтожить "измену" в Македонии и Греции, как если бы она была
самим царем. Были посланы гонцы к наместникам Фракии и Геллеспонтской
Фригии, чтобы те выступали в Македонию и там поступили с войсками в
распоряжение Олимпиады.
Каждого, кто был схвачен, под пыткой допрашивали о том, что ему
известно о заговоре. Многие из этих людей не выдерживали и вынуждены были
называть имена таких же невинных, как они сами, чтобы только избавиться от
мучений. Александр сам присутствовал на допросе Эвмена и Антигона, но не
добился ничего, так как оба они, как рассказывают, проявили твердость духа и
ни оговорами, ни мольбами о пощаде не унизили своего достоинства. На
протяжении более месяца каждый день на площадях казнили по несколько
десятков человек. Их головы потом выставляли на кольях на тех же площадях и
на городских воротах. Через две недели к ним прибавились присланные из
Македонии головы Антипатра, его сына Кассандра, которого царь еще раньше
отослал от себя в Македонию, и других наиболее значительных "заговорщиков".
XCIII. Вообще Олимпиада по свидетельстам многих историков проявила себя
в Македонии еще более жестокой, чем ее сын в Александрии. Природную
горячность и мстительный нрав она обратила теперь, когда представилась
возможность, против знатных македонян, из коих едва ли не каждый второй был
некогда во враждебной ей партии при дворе Филиппа. Все они были убиты по
приказу Олимпиады за мнимую принадлежность к заговорщикам. Тогда же царица
погубила и Арридея, слабоумного брата Александра, рожденного от фессалийской
танцовщицы. Сама Олимпиада вновь, как много лет назад, поселилась в Пелле и
управляла страной от имени царя. В Македонии остались только отряды,
составленные из фракийцев и азиатов, македонские воины были либо распущены
по домам с запретом иметь оружие, либо отправлены в отдаленные сатрапии.
Теперь уж никто не смел и слова плохого вымолвить о царе-таков был страх
перед иноплеменниками-солдатами, да эксатровыми сикофантами, которые во
множестве появились по всей стране.
XCIV. Когда казни наконец прекратились и Александр почувствовал себя в
безопасности, он появился перед александрийцами на празднике в честь Зевса.
Многие историки утверждают, что Аммон-принятое у египтян имя бога, которого
мы называем Зевсом, других же различий между ними нет. Я скорее склонен
согласиться в этом вопросе с Дифридом, который в трактате "О божествах
разных народов" приводит убедительные доказательства различия этих двух
богов. Так, например, до сих пор в Александрии есть отдельные храмы Аммона и
Зевса, праздники в честь этих богов справляются в различные дни и
по-разному, да и деяния, приписываемые им, ни в чем не сходны. Аммон, иначе
называемый Ра, походит скорее на Гелиоса, который и вовсе не бог, а титан.
Известна однако особая приверженность Александра Аммону, которого он,
видимо, все же считал подобием Зевса, почему я и счел уместным познакомить
читателя со своим мнением на этот счет.
Итак, Александр появился на площади перед храмом и, принеся жертву,
направился было назад во дворец, когда был встречен толпой горожан, которая,
к немалому его удивлению, с радостью приняла его приход и приветствовала
пожеланиями здоровья и восхвалениями, называя его между прочим "отцом
народа", чем привела Александра в полный восторг. Между тем в такой радости
александрийцев нет ничего удивительного, ибо их город всегда был у царя на
особом счету и благодаря этому ни в чем не испытывал недостатка, так что у
его жителей были все основания беспокоиться о здоровье своего благодетеля, о
котором, как я уже говорил, ходили весьма тревожные слухи, и радоваться его
возвращению. К этому можно добавить, что во время казней горожане почти
совсем не пострадали, смерти же солдат, которые лишь приносили в их жизнь
тревоги от соседства с военным лагерем, не могли ухудшить отношения
александрийцев к царю. Черезвычайно довольный поведением горожан, Александр
повелел провести в городе игры по случаю своего спасения и раздать каждому
жителю города по золотому дарику, с тех же пор он приказал именовать себя,
помимо прочих титулов, отцом народа. XCV. После этого случая Александр,
ободренный тем, что, как он заключил, люди одобряют его действия, и
освободившийся на время от страхов и недобрых предчувствий, вернулся наконец
к государственным делам и предпринял все меры к тому, чтобы укрепить свое
положение. Прежде всего царь послал для борьбы с отложившимися сатрапами
армию во главе с Неархомпоследним, кому он безоглядно доверял, а также и
другую армию, под начальством Леонната и Селевка-против восставших
бактрийцев, согдов и индийцев. Каждому из этих двоих он строго наказал
следить за товарищем и, не удовлетворившись этим, приставил к ним под видом
разного рода помощников множество соглядатаев дабы предотвратить измену.
Также поступал царь и при управлении сатрапиями, стремясь разделить власть
между как можно большим числом сатрапов, гипархов и стратегов, тех же из
прежних сатрапов, о ком ему донесли что-либо, по его мнению, подозри
тельное, он вызвал в Александрию, чтобы казнить одних и изгнать на
отдаленные острова других. Обе посланные Александром армии имели успех-Неарх
уже через год одержал победу и вернул обе порученные ему сатрапии царю,
поход же Леонната и Селевка продлился четыре года, при этом они повторили
путь, проделанный незадолго до того самим Александром. Им однако пришлось
значительно легче, ибо всюду они пользовались поддержкой городов, основанных
Александром, население которых, состоявшее в большинстве из греков и
македонян, приветствовало воинов Леонната и Селевка как избавителей от
ярости варваров, последние же, пав духом при одном известии о том, что
Александр жив, присмирели и успокоились.
XCVI. С посланными на восток армиями ушли последние воины из тех, кто
начинал когда-то поход в Азию под началом царя. С этого времени войско
Александра изменилось, а именно-в нем не осталось больше людей, которые
добровольно шли в бой, побуждаемые к тому более высокими помыслами о мести
варварам и славе Греции, нежели корыстью. Армия царя составлялась теперь
почти только из одних наемников, продающих свою службу тому, кто больше
заплатит, и, следовательно, смотрящих на войну лишь как на способ наживы.
Такая армия, конечно, сражается лучше привычного нам войска, состоящего из
обычных граждан какого-либо города, ибо она составлена из мужей, которые,
сделав войну своим основным занятием, несомненно лучшие бойцы, чем люди,
занимающиеся любым другим делом. Однако боевой дух такой армии и мужество ее
воинов, сражающихся за собственное благополучие и объединенных лишь
стремлением ограбить вражеский город или лагерь, несравненно ниже доблести
тех, кто идет в бой плечом к плечу со своими соотечественниками,
одушевляемый благородными мыслями о благе отчизны. Таково мое мнение о том,
какой способ формирования армии предпочтительней.
XCVII. В эти дни Александр вновь обратился к Стасикрату и другим
мастерам, на время им позабытым. Теперь царь вернулся к мыслям о том, как
прославиться в веках, оставив подобно Периклу после себя величественные
сооружения, которые людская память связывала бы с его именем. Подобные
помыслы внушило Александру зрелище пирамид, которые он миновал во время
одной из своих поездок вверх по Нилу. Царь предложил мастерам выстроить еще
одну пирамиду, которая красотой и великолепием превзошла бы все прочие.
Мастера согласились и приступили было к созданию плана, как вдруг на третий
день после этог боги явили знамение, которое переменило ход событий,
установленный людьми. Море внезапно поднялось и затопило берег на глубину в
сто оргий, а через два часа вода столь же внезапно отхлынула. На
обнажившейся земле остались различные морские животные, тела которых
образовали в одном месте подобие гигантской буквы "П". Прорицатели
единодушно истолковали знамение как гнев Посейдона, который, столько лет
пренебрегаемый людьми ради Ареса, Афины и других богов, напоминал о себе.
Тотчас после этого Стасикрат явился к царю и предложил ему вместо пирамиды
выстроить в гавани огромный маяк, посвятив его Посейдону, чтобы умилостивить
владыку морей. Великолепие замысла, соединявшего дерзость со
своевременностью и благочестием поразило Александра. По приказу царя
строительство маяка началось в том же месяце.
XCVIII. Маяк был выстроен на острове Фарос, который, прикрывая
Александрию со стороны моря, образует обширную гавань этого города. Царь не
покидал Александрии, пока постройка не была завершена. Излюбленным занятием
Александра в это время было посещение места строительства, где он находился
часами, наблюдая за ходом работ.
Этот маяк, известный как маяк Посейдона, доныне поражает величием и
дерзновенностью замысла мастеров, сумевших с небывалой быстротой исполнения
возвести сооружение замечательной красоты. Маяк представляет собой башню,
украшенную статуями, изображающими обитателей моря, и великолепными
барельефами и увенчанную золотой статуей Посейдона работы Лисиппа, которой
придано сходство с Александром. Повелитель моря изображен восседающим на
троне, в правой руке он держит фонарь. Этот фонарь и дает свет от маяка. Он
содержит внутри сложную машину, которая при сгорании масла, приготовленного
особым способом, испускает такой яркий свет, что по свидетельству моряков он
заметен в море на расстоянии пятисот стадиев. В высоту башня вместе со
статуей насчитывает четыреста футов.
Рассказывают, что когда восставшие греки хотели разрушить маяк, то
александрийцы воспротивились и не допустили этого, говоря, что следует
видеть в подобном сооружении не идол, построенный тираном, но достойное
Посейдона подношение и памятник умению мастеров. Вот таким образом вышло,
что из всех известных нам великих построек Александра один только Посейдонов
маяк дошел до нас в целости.
XCIX. Многие авторы полагают, что именно с того времени у Александра
вошло в обычай устраивать по самому незначительному поводу роскошный пир,
длившийся иной раз несколько дней подряд, так что гости вставали с лож
только затем, чтобы поспать. Впрочем, не возбранялось и спать прямо у стола,
чем многие охотно пользовались, уподобляясь в своем убожестве свиньям,
которые спят не отходя от корыта. Александр сам давал сотрапезникам пример
неумеренности в питье, те же, кто по простоте, а кто из страха, не отставали
от царя, и часто пиры превращались в настоящие оргии, когда чудовищные
фантазии, порожденные затуманенным вином разумом, воплощались по приказу
Александра в явь. Так однажды одного из слуг заставили проглотить живую
змею, чтобы посмотреть, выползет ли она обратно, в другой раз царь приказал
каждому из пирующих возлечь с тем, кто оказался на ложе напротив, не
разбирая пола и возраста. Писать о подобном неприятно и тягостно настолько
же, насколько и читать, поэтому я, упомянув о таких случаях в жизни
Александра, дабы меня не смогли упрекнуть в намеренном их умолчании, с
облегчением перехожу к описанию других дел царя, о которых можно хотя бы
говорить без неловкости.
C. Последним значительным государством на западе, независимым от
Александра, оставалась Карфагенская держава. Некогда Карфаген был основан
финикийцами, но затем обрел независимость и покорил многие соседние с ним
царства и народы. Но теперь и карфагеняне трепетали перед Александром,
осознавая свою слабость по сравнению с его царством. Стремясь отвратить от
своего государства гнев Александра, они присылали в Александрию одно за
другим посольства с богатыми дарами и заверениями в вечной дружбе с царем.
Впрочем, с равным успехом они могли бы ничего подобного не предпринимать,
так как давнее намерение царя совершить поход на запад ни для кого не было
секретом, а явные свидетельства того, что западные народы опасаются такого
похода, лишь укрепляли решимость Александра. Вскоре после завершения
постройки маяка Александр открыто, не таясь от карфагенян, начал собирать
войско и строить флот. Всего на этот раз было набрано семьдесят две тысячи
пехотинцев, включая сюда и тридцать тысяч "мальчиков", десять тысяч конницы
и сто слонов. На пятистах кораблях флота находилось двадцать тысяч моряков.
Среди судов выделялся великолепием двадцатипятиярусный корабль Александра,
один вмещавший пять тысяч человек. На этом корабле разместился царский
дворец, а также все то, о чем Александр решил, что не может обойтись без
этого в походе, между прочим там были и любимые кошки царя, к которым он
пристрастился в Египте, числом более пятидесяти, со специально
приставленными к ним людьми. Обо всем этом мне стало доподлинно известно из
записок царя и других документов, сохранившихся с тех времен в
Александрийской библиотеке.
CI. Теперь Александр искал только повода для начала войны. Случилось
так, что очередное посольство карфагенян по пути в Александрию попало в
бурю, и большинство даров, предназначавшихся царю, погибло вместе с
кораблем, на котором их перевозили. Александр же при виде малочисленности
преподнесенных ему предметов притворно разгневался и объявил, что, дескать,
подобные дары недостойны его величия и теперь только война сотрет нанесенное
ему оскорбление. На другой день флот и войско выступили на запад. Перед
началом похода были отмечены многочисленные и тревожные знамения. Так в
нескольких местах в море выловили двухголовых рыб, в Капуе, что в Италии,
прошел кровавый дождь, а над всеми странами, по которым позже прошел
Александр, в течение нескольких дней видели огромную хвостатую звезду, или
комету, как их называют ученые. Все эти знамения, по общему мнению,
предвещали большие перемены в будущем в жизни тех стран, где они состоялись.
Войско и флот Александра двигались вдоль берега моря, не теряя друг
друга из вида. Наученный опытом африканского похода, царь на пятидесяти
грузовых судах поместил бочки с пресной водой, чтобы войско даже в самой
сухой местности не страдало от жажды. Миновав Кирену, армия вступила в
карфагенские владения. Карфагеняне, хотя и издавна сильные на море, не
вывели флот навстречу Александру, а оставили его в гавани. Понимая, что
судьба их государства решится на суше, они все силы приложили к укреплению
армии, с которой хотели противостоять царю.
CII. Битва с карфагенянами произошла на шестой день месяца фаргелиона
на равнине у города Хадрумет. Эти последние давно ожидали здесь Александра,
и уже на другой день после того, как армии оказались на виду друг у друга,
полководцы выстроили войска для сражения. Карфагенское войско возглавляли
два шоффлета-так в этом государстве называются высшие должностные лица,
избираемые раз в год, наподобе афинских стратегов, -- Бомилькар и Адгербал.
Составленная из наемников из различных областей, подвластных в то время
Карфагену, эта армия не уступала царскому войску в пехоте и слонах и