Алешкин Тимофей. Плутарх. Жизнеописание Александра (книга II)

превосходила его количеством и качеством конницы, большинство которой
составляли прославленные нумидийские всадники. Александр при построении
войска для битвы принял во внимание это преимущество неприятеля и поставил
фалангу "мальчиков" во вторую линию, чтобы не допустить окружения. Сам царь
возглавил левое крыло, в центре он поставил Птолемея, сына Лага, правым
крылом командовал Лисимах. Перед началом битвы полководцы обратились с
речами к воинам. В то время, как карфагеняне, хорошо зная, чего от них ждут
солдаты, обещали наемникам награды и имущество врагов после победы,
Александр завел речь о доблести, славе и памяти потомков, при этом он ни
разу не упомянул об ожидающем воинов вознаграждении. Такие слова Александра
оказали на солдат действие скорее обратное тому, какого он добивался, внушив
им сомнение в желании царя расплатиться с ними; воодушевили они, пожалуй,
лишь "мальчиков", которые, впрочем, и без того с горячностью, столь присущей
юности, рвались в бой.
CIII. Бой завязали слоны, стоявшие с обеих сторон в центре.
Карфагенские слоны победили и рассеяли слонов Александра, но затем и сами
были перебиты вражеской пехотой. Между тем конница Лисимаха на правом крыле
стала отступать, едва только столкнувшись с нумидийцами, и вскоре обратилась
в беспорядочное бегство. Нумидийцы, столь же дикие и необузданные, сколь
воинственные, тотчас бросились грабить вражеский обоз, не обращая внимания
на приказы своих командиров. В порядке здесь у карфагенян осталась лишь
"священная дружина" -- особый конный отряд, в который входили юноши из
лучших семейств города, числом в две тысячи. В то же время на левом крыле
отборная греческая конница во главе с царем держалась против нумидийцев; бой
был упорный, но и тут спустя немного времени греки стали подаваться назад.
Александр пытался остановить отступающих, но его никто не слушал. Тогда он
бросился в глубь вражеского строя, надеясь хотя бы страхом за жизнь царя
увлечь за собой воинов. Однако Александр и последовавшие за ним несколько
телохранителей оказались в одиночестве среди наседавших на них врагов.
Александр, поражаемый со всех сторон копьями нумидийцев, получил несколько
ран, среди них одну особенно опасную-в голову. Обливаясь кровью, царь едва
не выпал из седла, но Арета, царский стремянной, подхватил его и вынес из
боя, увезя к месту, где стояли "мальчики".
CIV. Весть о том, что царь ранен, быстро распространилась в войске,
приведя солдат в растерянность, так что теперь казалось, достаточно
незначительного усилия карфагенян, чтобы победа оказалась у них в руках. Уже
и центр, до того стоявший крепко, начал приходить в замешательство. Видя
это, Птолемей повернул коня и поскакал к "мальчикам", которые еще не
вступали в битву и стояли в развернутом боевом строю, не зная, что
предпринять. Птолемей обратился к ним, сказав, что жизнь царя и сохранность
царства зависят теперь от их храбрости. "Мальчики" воодушевились и атаковали
врага. Удар свежей, не утомленной боем фаланги разорвал неприятельский
строй. Отряд за отрядом карфагеняне обращались в бегство. При виде поражения
своей пехоты бежали и нумидийцы. Только воины "священного отряда" карфагенян
остались на поле. Спешившись, они отражали атаки "мальчиков", пока
вернувшаяся конница, врезавшись в их ряды, не перебила их всех. Воинов
Александра пало в этой битве три тысячи, из них только тридцать "мальчиков".
Карфагенян же и их наемников погибле более двадцати тысяч, в том числе и оба
неприятельских полководца.
Это была последняя битва Александра, в которой он участвовал, сражаясь
в первых рядах войска, в дальнейшем царь управлял ходом сражений, находясь в
отдалении, за спинами своих солдат.
CV. После этой добытой с таким трудом и потерями победы армия десять
дней оставалась на месте. Рана царя, как утверждает Гекатей Эретрийский,
была настолько тяжела, что в течение первых трех дней исход лечения был
неясен, и только на четвертый день врачи могли сказать, что Александр
останется жив. Все это время, пока царь был без сознания, ни один из
приближенных, включая Неарха и Эксатра, не осмелился отдать войскам приказ о
наступлении, которое довершило бы победу взятием Карфагена, из боязни гнева
царя в случае неудачного исхода. Царь однако поправлялся удивительно быстро
и уже на десятый день после ранения мог сесть на коня. Тогда же армия
двинулась наконец к Карфагену. Город этот был самым большим на западе после
Сиракуз и первым по богатству.
Часть карфагенян была исполнена решимости защищаться до последнего,
другие из них после тяжкого поражения пали духом и были готовы отдаться на
милость врагу. Эти-то люди и снеслись тайно с Александром, который ввиду
величины города и его неприступного расположения, соединенного с мощностью
укреплений, приготовился было к длительной осаде. Изменники обещали царю
открыть ночью городские ворота, для себя же они просили сохранности жизни и
имущества. Александр дал на это согласие. На следующую ночь ворота были
открыты и в город вошли сначала "мальчики", а за ними и все остальное
войско. Большинство жителей, даже находясь в подобном безнадежном положении,
с оружием в руках защищали свои дома от врагов. На каждой улице, в каждом
доме шел бой. Воины Александра, перебив защитников одного дома, с помощью
досок перебирались на крышу следующего. В городе начались пожары. (CVI.)
Только на седьмой день сопротивление карфагенян прекратилось. После этого
Александр отдал город во власть солдат на три дня. Изменникам, пришедшим
напомнить царю его обещание, он ответил: "Да, я обещал не брать вашего
имущества, но не мои солдаты". Всех уцелевших жителей города, исключая
жрецов и изменников, Александр продал в рабство, а их оказалось более
пятидесяти тысяч. Убитых и погибших от огня было более ста тысяч. Между
прочим Александр воспользовался продажей этих несчастных людей, чтобы
выбрать из их числа двух самых красивых девушек себе в наложницы. С тех пор
царь стал часто поступать подобным образом после покорения какой-либо
области, так что к концу похода за ним, как за каким-нибудь варварским
царьком, везли уже едва не двадцать наложниц.
Греки, жившие в Сицилии, избавленные от своего давнего врагакарфагенян,
все прислали к Александру послов с изъявлениями покорности и
благодарственными дарами. Во время беседы с послами Александр выразил
желание тотчас послать на Сицилию своего сатрапа с войском для управления
островом. Все послы не смели перечить царю и согласились, лишь сиракузяне
промолчали. Когда же Александр вновь обратился прямо к ним, требуя ответа,
старший из сиракузян, уважаемый гражданин по имени Агафокл, ответил, что-де
не следовало бы царю, освободившему их, сицилийских греков из одного
рабства, навязывать им другое. В гневе царь приказал Эксатру схватить
сиракузян и пытать их. Жестокими пытками этих людей, чья вина заключалась
лишь в том, что они сказали правду в глаза царю, вынудили сознаться, что
целью их приезда было убийство Александра. Тотчас после этого сиракузян
казнили. Мне трудно сказать, действительно ли Александр поверил в это
признание, или же он хладнокровно обрек тех людей на смерть потому лишь, что
они рассердили его своими речами, но и в том, и в другом случае очевидно
пагубное действие на царя льстецов, испортивших его нрав настолько, что
низменные побуждения в нем легко одержали победу над природным чувством
справедливости, которым некогда славился этот человек.
CVII. Из Карфагена Александр двинулся далее на запад, в Нумидию и
Мавретанию. Нумидийцы подчинились еиу без боя, мавретанцев же он разбил в
сражении, взял их столицу и заставил сдаться, потратив на всю войну ровно
десять дней. В честь этого Александра стали именовать "молниеносным".
Наконец войско подошло к Геракловым Столпам-так называется пролив,
который соединяет Внутреннее Море и Океан. Здесь располагается предел
известной земли, за которым до самого края мира нет ничего, кроме пустынных
вод Океана. Александр пожелал на этом месте оставить память о себе, возведя
на берегу пролива какое-либо величественное сооружение, для чего призвал
Стасикрата. Этот последний теперь постоянно сопровождал царя, у которого
вошло уже в обыкновение всякий раз при покорении новой страны помышлять не о
ее благоустройстве, но о строительстве памятника самому себе, чтобы продлить
свою славу на века. Увы, и в счастии человеческая натура не знает предела
желаниям! Насытить и удовлетворить ее невозможно, поскольку даже будучи
повелителем почти всей известной части Ойкумены этот человек желал
раздвинуть границы своей власти и на то, что никому из людей неподвластнона
будущие времена. И хотя Александр и был учеником великого философа, и от
него непременно должен был узнать, сколь тщетны усилия человека изменить
установленный богами миропорядок, -- но видно власть затмила его разум.
CVIII. Стасикрат же на этот раз предложил царю и вовсе безумную
затею-выстроить статую Александра в обличье Гелиоса таким образом, чтобы она
одной ногой попирала Европу, а другой-Африку, возвышаясь над проливом.
Ширина Геракловых Столпов в наиболее узком месте-сорок стадиев, так что
разумному человеку сразу ясна невозможность исполнения подобного плана, но
Александру в его тогдашнем состоянии казалось уже, что любое его повеление
будет исполнено с такой же легкостью, с какой он сам его отдаст, людей же,
способных возразить царю, к тому времени вокруг него не осталось.
Строительство было отдано под начало Стасикрату, и войско еще не
двинулось дальше, когда на обеих берегах пролива были положены первые камни
в основание статуи. Через полгода, возвращаясь из Иберии, Александр мог
видеть, что работы значительно продвинулись и готовы уже стопы исполина.
Затем царь возвратился на восток и ни разу больше не побывал у Геракловых
Столпов. Со строительством статуи же произошло вот что. Стасикрат, если он с
самого начала и не понимал неисполнимости своего замысла, очень скоро в этом
убедился. Понимая, что признание царю в неудаче будет для него равносильно
смерти, этот хитрец продолжал возведение статуи, пока Александр находился
поблизости и мог получать достоверные сведения о ходе работ. Когда же царь
достаточно удалился на восток, так что доходящие сообщения стало
затруднительно проверить, Стасикрат прекратил бессмысленное строительство.
Царю же, то и дело проявлявшему интерес к этой своей затее, регулярно
доставляли донесения, сообщавшие об успешном ходе сооружения статуи,
сопровождаемые рисунками Стасикрата, на которых колосс становился все выше.
На последнем из известных рисунков работа доведена уже до пояса. Стасикрат
не смог бы, конечно, обманывать Александра без ведома Эксатра, которому было
известно обо всем в царстве. Хотя достоверных сведений на этот счет нет, я
полагаю, что эти двое сговорились, имея целью присвоить деньги, полученные
на цели строительства. Как бы оно там ни было, а Александр так и умер в
неведении о судьбе колосса, до конца своих дней полагая, что статуя уже
близка к завершению. На деле же построены были лишь две ступни по берегам
пролива, из которых ни одна не дошла до наших дней.
CIX. Ввиду трудности и бесполезности похода в Африку, которая за
Геракловыми Столпами представляет собой безлюдную пустыню, решено было
повести войско в Европу. Переправившись через пролив, Александр начал войну
с иберами. Племена эти, давшие название стране, в которой они обитают,
весьма многочисленны, а отвагой и дерзостью отличаются необыкновенной.
Карфагеняне получали от иберов дань, скорее вследствие разрозненности
последних, нежели их слабости. Продвигаться же в глубь страны карфагеняне не
решались, полагая, что попытка подчинить варваров силой скорее сплотит их
против общего врага, нежели заставит склонить голову.
Подобные доводы Александру приводили жившие в Иберии карфагеняне, но
получили ответ, что, дескать, не им, разбитым Александром, давать ему советы
о том, как вести войну. А вышло все так, как и говорили те советчики.
Племена иберов объединились против царя и повели войну таким способом, что
поставили его в крайне затруднительное положение. Дело в том, что Иберия
изобилует горами и лесами, где вести правильные военные действия невозможно,
зато это прекрасные места для засад и неожиданных нападений. Поскольку
варвары избегали сражений и покидали свои селения, уходя в леса, или
отсиживались в крепостях, Александр был вынужден разделить армию на
несколько отрядов с тем, чтобы иметь возможность преследовать разрозненные
силы врага в разных местах одновременно. Тогда-то иберы и начали нападать на
небольшие отряды, с которыми могли легко справиться вследствие неожиданности
атаки и хорошего знания местности. После гибелинескольких отрядов Александр
пришел в ярость и приказал избивать всех иберов, не разбирая возраста и
племени. Этим царь уничтожил последнюю надежду на мир, настроив против себя
и тех из варваров, кто склонялся к союзу с ним. Война затянулась. (СХ).
Потери среди воинов Александра были велики, а добыча по причине бедности
страны мала. В войске начался ропот. Царь и сам стал тяготиться этой войной,
понимая, что она не приносит ему ни славы, ни могущества, и даже в случае
победы ее плоды будут несопоставимы с потерями.
Вскоре Александру представился случай покинуть Иберию. В Италии вели
войну два племени-самниты и латины. Первые, потерпев поражение, попросили
помощи у царя. Александр тотчас воспользовался этим. Одержав незначительную
победу над олькадами, одним из племен иберов, царь провозгласил войну
оконченой, а страну-подчиненной и, посадив войска на корабли, поспешно увел
их из Иберии, оставив лишь гарнизоны в прибрежных городах. Это был первый
случай, когда Александр прекратил поход не из-за невозможности победить, но
убоявшись трудностей продолжения войны.
CXI. В Италии к Александру явились послы от всех греческих колоний с
мольбами о помощи: в царе видели теперь защитника греков во всем мире-в
Азии-от персов, в Сицилииот карфагенян, в Италии же врагами греков были
латиняне. Этот народ будто бы произошел от Ромула, сына Энея, спасшегося из
погибшей Трои, и по этой причине их столица называется Рома. В то время, как
большинство племен Италии перенимало обычаи и ремесла у греков, признавая их
первенство среди народов, латиняне, отличавшиеся храбростью и гордостью, не
допускали к себе ничего чужеземного. Предметом особой гордости латинян было
то, что они сохранили в неприкосновенности обычаи предков, из которых
главными считались храбрость, неприхотливость во всем и верность отчизне.
Рассказывают, что однажды вражеское войско подступило к Роме. Один из
латинян задумал убить царя врагов. Пробравшись в палатку царя, он, однако,
ошибся и убил одного из царских приближенных. Тотчас схваченный, он проявил
небывалую твердость духа, когда сам опустил свою руку в жаровню,
приготовленную для пытки, и спокойно переносил боль. Пораженные этим, враги
предпочли заключить мир.
Латиняне вели постоянные войны с соседними народами и, подчинив себе
обширные области Италии, начали теснить греков и их союзниковсамнитов.
Тогда-то к последним и пришел на помощь Александр. Обе стороны были столь
уверены в себе и преисполнены решимости, что не было даже переговоров,
обычно предшествующих любой войне, и первая встреча противников состоялась
на поле битвы.
CXII. Сражение Александра с Латинянами произошло недалеко от города
Фрегеллы, который расположен к северу от Капуи. Во главе войска латинян
стоял Фабий Руллиан, избранный ими для ведения войны. Он посторил свою
армию, почти не имевшую конницы, таким образом, что обойти ее было
невозможно-слева фланг был прикрыт рекой, а справаболотом. Пехота латинян
была построена в особом порядке, называемом "легионес". Порядок этот
напоминает нашу фалангу и заключается, насколько я могу судить, в том, что в
первый ряд встают молодые воины, во второй-более опытные и в
третий-ветераны. Преимущество этого строя таково, что более молодые воины,
зная о присутствии сзади старших, не помышляют в бою ни о чем ином, кроме
того, как отличиться и получить одобрение заслуженных соплеменников. У
Александра на левом крыле стояла фаланга "мальчиков", на правом-остальная
тяжелая пехота, в том числе и отряд присоединившихся к царю самнитов.
Конница ввиду невозможности действовать на флангах осталась во второй линии,
чтобы поддержать пехоту там, где понадобится. Левым крылом командовал
Птолемей, над правым царь поставил Селевка. В начале сражения воины
Александра решительно устремились на врага, но не смогли сломить его первым
ударом, и схватка затянулась. Позиция, занятая латинянами, исключала
возможность обхода, строй же их стоял неколебимо. Тогда Александр приказал
коннице пройти через строй своей пехоты и присоединиться к первым ее рядам,
чтобы удвоить натиск. Вышло же наоборотвсадники здесь и там расстроили
тесные ряды пехоты, особенно повредив при этом фаланге, для которой главное
в бою-сохранить сплоченность. Увидев замешательство неприятеля, латиняне
усилили натиск. Разражаясь то и дело воинственными криками, они испугали
коней врагов, так что многие из всадников обратились в бегство.
CXIII. Исход сражения решили самниты. Это племя издавна враждовало с
латинянами, и теперь, находясь в войске Александра, они лишь продолжали
давний спор. В то время, как прочие воины царя склонялись к бегству,
самниты, проявив чудеса храбрости, победили и обратили в бегство находящихся
против них латинян. Продвинувшись в глубь вражеского строя, они встретили
конницу, которую привел Руллиан, чтобы закрыть прорыв, но успех так
воодушевил этих людей, что и конницу они разбили, а их вождь Понтий насмерть
поразил Руллиана. Вследствие этого латиняне пришли в смятение и побежали.
Они бежали толпами, но это не служило для них спасением: победители уже
прыскали по равнине, убивая бегущих. Говорят, в этом сражении из сорока
тысяч латинян пало тридцать пять. В войске Александра больше всех потеряли
самниты-из трех тысяч их уцелела едва тысяча. Царь же не проявил никакой
благодарности к этим храбрецам, спасшим его армию от поражения. Он велел
передать самнитам через гонца, что, дескать, надобность в их помощи отпала и
они могут отправляться по домам. Рассказывают, что услышав эти слова, Понтий
воскликнул: "Не врагов тебе следует бояться, о царь, а собственной
заносчивости, она вернее всего погубит тебя". Так Александр своей
неблагодарностью лишил себя дружбы славнейшего из племен Италии, не
приобретя взамен ничего, кроме дурной славы. Видно боги ослепили этого
человека, раз и в счастии, которое чаще обнажает доблести людей, он проявил
лишь пороки.
CXIV. Сразу после сражения Александр повел войско к Роме. Латинян,
искавших спасения в крепости на вершине холма, называемого Капитолий, он
осадил и голодом вынудил к сдаче. Но и сдавшихся на его милость, царь не
пощадил их. Всех латинян мужского пола, от младенцев до стариков, он
приказал убить, а женщин продать в рабство. По всей державе Александр велел
объявить, что латиняне наказаны за то, что дерзнули противиться ему,
великому царю и сыну Зевса. В действительности же Александр отомстил таким
образом за страх, испытанный им, когда исход сражения стал склоняться в
сторону латинян. Таково мнение на этот счет Аристотеля, которому в вопросах
характера царя стоит, как мне кажется, целиком доверять.
Исполнить приказ царя об убийстве отказались все воины. Будучи
наемниками, они сохранили однако представление о том, что должно делать, а
что-недостойно. Лишь "мальчики" с легкостью подчинились приказу, находя, как
рассказывают, в подобном жестоком деле даже удовольствие и похваляясь друг
перед другом, кто зарезал больше беззащитных людей. По моему мнению, в том,
какими стали эти люди, вина не столько их, сколько Александра, в безоглядной
преданности и любви к которому их воспитали с детских лет, так что
подчиняться этому человеку для них было смыслом всей жизни. Склонности,
привычки и капризы царя были для "мальчиков" единственным руководством и
законом, так стоит ли удивляться тому, что чудовищные злодеяния Александра
вызвали на свет чудовищ и в их душах! Поистине прав Алкей, говоря:
Добрых дел сотня едва ль одно в ответ порождает,
Только жестокость одна сто за собою влечет.
CXV. Все народы Италии в страхе подчинились Александру, и только
галаты, жившие на берегах реки Пад, не захотели покориться. Эти галаты
пришли в Италию со своей родины, которая лежит к северу от Иберии. Дикий и
гордый нрав этих людей-порождение суровой природы Галатии, где, говорят,
вода зимою застывает и превращается в подобие стекла, деревья теряют свои
листья, а с неба сыплется холодный белый пух, который устилает всю землю и
пропадает лишь весной. Война с галатами оказалась очень трудна, и их
покорение стоило войску больших потерь. По окончании войны вновь, как прежде
в Индии, воины воспротивились намерению Александра вести их дальше, в глубь
земель варваров: они слышали, что за Альпами, куда хотел отправиться царь,
лежат на тысячи стадий непроходимые леса и болота, полные самых ужасных
тварей, тамошние племена варваров выставляют на войну каждое по сто тысяч
воинов, а таких племен там десятки. Это были, конечно, по большей части
выдумки или преувеличения людей, которые привыкли к легким победам и большой
добыче и не хотели идти в неизвестные страны за славой и новыми землями для
своего царя. Все они, впрочем, очень опасались царского гнева и высказывали
недовольство осторожно, будучи готовы уступить, если Александр станет им
угрожать. Однако тот вопреки всем опасениям спокойно выслушал воинов и, ко
всеобщему удивлению, не раздумывая долго, согласился с ними. Причина этого,
как мне кажется, в том, что Александр был уже тогда слаб здоровьем
настолько, что любой длительный переход без привычных удобств и лекарей он
переносил с трудом. Слабость же духа и привычка к изнеженности победили в
нем волю к преодолению собственной болезни, и он сам предпочел отступить,
едва столкнувшись с первым препятствием. На другой день Александр приказал
выступать в Иллирию, что-бы оттуда пройти в Македонию. Так Александр сам
прекратил последний из своих походов.
CXVI. Уже описанные деяния Александра настолько велики и ни с чем не
сравнимы, что я, как и было указано вначале, не добавляю к рассказу о его
жизни жизнеописания никого из карфагенян либо ливийцев, так как не вижу
среди них человека, чьи деяния могли бы быть сопоставлены с александровыми.
Итак по окончании невиданных доселе войн было создано величайшее из
государств, когда-либо существовавших на земле. Границы царства Александра
протянулись от Индии до Геракловых Столпов с востока на запад и от Альп до
порогов Нила с севера на юг. Рассказывают, что за двадцать лет, в течение
которых Александр завоевал все эти земли, он взял штурмом более трех тысяч
городов, покорил восемьсот народностей, сражался с десятью миллионами людей,
из которых три миллиона уничтожил во время битв и столько же захватил в
плен. Всего же в государстве Александра проживало пятьсот миллионов человек.
Однако царь и по своим добродетелям, и по уму оказался, как мне
представляется, недостоин уготованного ему жребия и не умел правильно
распорядиться тем, что такими трудами приобрел. Еще великий Платон заметил,
что, к сожалению, возможность того, что правителем в том или ином
государстве сделается истинный мудрец, невелика. Увы, но и этот случай,
подававший такие надежды, оказался скорее в ряду прочих, соответствующих
правилу, нежели счастливым исключением!
CXVII. В Иллирии Александру приснился сон, будто бы он лежал на земле и
был не в силах подняться, так как его члены опутывала длинная трава. Вдруг
подошел мальчик и освободил царя, распутав стебли. Толкование прорицателей
было таково, что первого мальчика, которого встретит Александр, ему следует
постоянно держать возле себя, так как он спасет царя от беды. Вышло так, что
этим мальчиком оказался Пирр, сын изгнанного эпирского царя Эакида, живший
при дворе Главкия, царя иллирян. Александр взял его с собой и не отпускал ни
на шаг. Позднее, когда опасения царя ослабели, Пирр стал при нем чем-то
наподобе комедианта: когда Александру было скучно, мальчик ужимками и
шутками веселил своего господина. Через несколько лет, однако, пророчество
сбылось. Один из поваров воспылал ненавистью к царю за казнь своего брата.
Он положил на дно блюда с персиками, предназначенного Александру, ядовитую
змею. Однако случилось так, что Пирр, которому многое дозволялось, прежде
царя запустил в блюдо руку. Укушенный змеей, он тотчас умер, спася таким
образом Александра. Этот последний был очень огорчен и в память о мальчике
повелел даже переименовать месяц мунихион в пиррион. После смерти царя
название это было, правда, забыто.
Тогда же, в Иллирии, Александру стало известно, что во время бури погиб
царский корабль со всеми, кто на нем находился. В этом известии царя больше
всего опечалила гибель не людей, но любимых кошек, так что три дня он был