Алферова Марианна Владимировна. Золотая гора

   - И что ты предлагаешь?
   - Все проще простого! Я узнала: у бизеров такие таблетки есть: в случае задержки принял, все само собой вышло. Ну ты понимаешь... - она многозначительно округлила глаза. - Упаковка двадцать фик стоит. Упаковки на два раза хватит, если вместе с таблетками стакан браги принять. Еще нужно фик десять на холодильный пакет и стерилку разную, ну и менаменам на лапу десять. То есть на каждом случае можно семьдесят фик чистыми иметь. Просто ни у кого сообразиловки нет, все в жмыхи лезут. А тут такое дело можно поднять! Знаешь, какие ко мне очереди выстроятся, когда бабы узнают, что я их задарма буду таблетками пользовать! Отбоя не будет от баб!..
   - Это точно, - поддакнул Иванушкин. - Если ты еще десять фик им доплатишь, они специально для продажи беременеть начнут.
   - Вот уж дудки! Если я десять фик буду платить, все сразу сообразят, что дело нечисто, и вмиг я без всего останусь. В огородах главное что? Знаешь? Не знаешь, пень березовый. Так вот, в огородах главное делать вид, что занят бесполезным делом. Тогда у тебя никто твое кровное не отнимет. Запомни, милый. Ах, да... Теперь все это тебе ни к чему!
   - Да я так... я как лучше... - смутился Иванушкин. - Раз уж ты посоветоваться со мной пришла... Или ты... не за советом?..
   Дина ничего не ответила. Она смотрела на бывшего мужа, ожидая, что он сам обо всем догадается. Но Ив не догадался. Тогда Дина вздохнула и изрекла как приговор:
   - В общем так: собираться надо. Пришло время тебя выдернуть и пересадить.
   - Зачем это? - изумился Иванушкин.
   Дина глянула в окно и со вздохом проговорила:
   - Созрел ты, ясно?
   Ив тоже поглядел в окно. Во дворе, сломав чахлый забор, громоздилась огромная черная машина с белыми зигзагами раскраски. Возле нее топтались люди в красных куртках и кожаных брюках. Грядка со свеклой погибла безвозвратно.
   - Куда они прут, черти? - Иванушкин толкнул висящую на одной петле раму, высунулся наружу и завопил: - Со свеклы сойди! Кому говорят, со свеклы сойди, репей ползучий!
   Парни на его крик даже не обернулись, зато Дина прошипела зло:
   - Какая свекла! Ты что, ослеп?! Мусорка это. МУ-СОР-КА!
   Ив еще несколько секунд рассматривал людей и машину, и наконец до него стало доходить...
   - Мне еще рано, - пролепетал Иванушкин и ощутил внезапную слабость в коленях и холод в спине.
   - Откуда ты знаешь? - скучным голосом спросила Дина и зевнула. Некогда нам. Шевелись.
   - Никуда не поеду! - вздыбился Иванушкин и махнул топором, будто собирался рубить Дину на куски.
   Она взвизгнула и метнулась к двери.
   - Режут! - пронеслось над Вторыми огородами.
   В дверях тут же возник Мишка-Копатель, упитанный, веселый, в черной кепке и тельняшке. Без всякого почтения к топору подошел к Иванушкину и обнял, как брата.
   - Иванушкин, яблочный мой, мы с тобой полюбовный договор заключали? Заключали. Ты услуги мои оплатил? Оплатил. Теперь моя очередь обязательства выполнять. Ты, яблочный мой, не волнуйся, прикопаем тебя в лучшем виде.
   - Но я же не жмых, - голос Иванушкина звучал не очень уверенно.
   - Так станешь! - радостно воскликнул Мишка-Копатель. - Все-таки, мужик, я тобой горжусь! - он похлопал Иванушкина по плечу. - Пять сеансов на мене, а ты еще кумекаешь потихоньку! Ты только не волнуйся, до срока тебя прикапывать никто не собирается. Посидишь у нас на Золотой горе, доспеешь.
   - А можно я здесь посижу? - жалко заглядывая в глаза, спросил Иванушкин.
   - Нет, здесь никак нельзя. Неужто забыл: жмых должен лежать в земле и впитывать энергию земли, как семя. Или ты себе отдельное место готовишь? Мишка-Копатель кивнул на черную дыру в полу.
   Щель между досками в самом деле напоминала отверстие в склепе. Серая, истомленная без света земля пахла гниением и грибами. И холодно было в подвале - не отогрелся он еще с зимы.
   - Нет, лучше я со всеми, - согласился Иванушкин.
   Домики на Вторых огородах низкие, в один этаж, редко у кого чердачок из ржавого железа приляпан. Жмутся домики один к другому по причине скудости жизни. На здешних огородах до весны не дотянешь, если на мену не ходишь. И все на Вторых огородах несподручно. К примеру, до помоек полдня пешком идти, а если хочешь путное что отыскать, то выходи засветло, чтоб не ночевать потом с добычей среди копателей. До мены добираться проще: на мену два раза в день ходит кривобокий ржавый бас с разбитыми стеклами. Но на Вторых огородах в него уже не залезть, надо тащиться на Третьи, опять же до света, и там садиться. Конечно, если есть свой аэрокар, то все эти проблемы улетучиваются. Можно и на Большие помойки слетать, и до мены пятнадцать минут лета прямиком над домами. Жизнь становится почти счастливой. Но аэрокар забрала Дина. И счастье тоже.
   Ив вышел из времяночки и постоял на солнце. Поглядел на грядки и только сейчас заметил наглые жирные сорняки, заглушающие тощую морковь, присел на корточки и спешно стал драть траву, но почему-то чаще выдирались тощие хвостики моркови. Внезапно Иванушкин сообразил, что до осени ему никак не дотянуть, и урожай свой не увидеть, отряхнул руки и нехотя поднялся.
   - Простите, Дина Иванушкина здесь живет? - спросил незнакомый парень, выглядывая из-за огромной туши мусорки.
   - Здесь, - не особенно любезно отозвалась Дина, выступая вперед. Иванушкин хотел было возразить, что Дина давно уже здесь не живет, но смолчал. - А в чем дело?
   Копатели тоже подались вперед, обступили незнакомца и широкими спинами оттеснили Иванушкина. На шее у гостя висел ящик с прорезью, а под мышкой парень держал пухлую растрепанную папку. Голова парня, взлохмаченная и немытая, сильно смахивала на эту его папку.
   - Выборы сегодня, - объяснил парень и махнул в воздухе какой-то бумажкой. - Или забыли? Пятница сегодня. Выборный день.
   - Кого выбираем? - спросила Дина.
   - Старшего огородника Вторых Огородов.
   - Старшего на той неделе выбирали, - попыталась поспорить Дина и уличить.
   - То не старший, - с жаром принялся объяснять человек с ящиком. - А средний. А сегодня как раз старший. А через неделю заместитель его будет. А потом...
   - За кого же голосовать? - спросил Ив, так и не уяснив, кого же выбирают - старшего, среднего или младшего огородника.
   - Да за кого хотите. Все, к примеру, голосуют за Андрюхина.
   Копатели поскучнели, но терпеливо слушали, пытаясь уяснить, нельзя ли чем-то поживиться.
   - И кто же этот Андрюхин? Нельзя ли с ним познакомиться? поинтересовалась Дина.
   - Отчего нельзя. Можно. Я и есть Андрюхин, - парень скромно потупился.
   - Поразительная демократия... - восхитился Ив. - Огородная.
   - Да что вы! - Андрюхин почему-то немного обиделся. - Просто никто другой бюллетени разносить не пойдет. Замшели все и к домам приросли. А я молодой, энергичный, я мену приструню!
   - Это как? - нахмурила брови Дина. - Как же жить без мены? Я что, в огородных тряпках должна ходить, что ли? И щеки свеклой красить?
   Андрюхин смутился и принялся спешно разъяснять:
   - Нет, интеллектуальный отдел, но, конечно, будет всячески способствовать... - кандидат сбился и начал мысль сначала: - Огородники без мены с голоду умрут. Сами понимаете: что могут дать большие помойки? Крохи! А на прибыль с мены покупается весь пайковый хлеб. У меня расчеты, Андрюхин полез в свою папку, но нужной бумаги не нашел, только рассыпал листы на землю. - Я по экономическим книгам бизеров учился. Я налог введу на донорство в пользу жмыхов, - бормотал он, ползая по земле и собирая бумаги, - чтобы обеспечивать их теплым бельем перед прикопкой. И надзор установлю за копателями.
   - Это кто там за копателями надзирать вздумал? - Грозно рявкнул Мишка-Копатель. А приятели его вновь подались вперед и вздыбили плечи. Я - защитник жмыхов и полномочный их представитель! А ты за мной наблюдать!
   Андрюхин спешно отполз за черную тушу мусорки.
   - Вы не так меня поняли. У меня для копателей особые поощрения...
   - С каких это пор ты полномочный представитель жмыхов? - изумилась Дина, оглядывая Мишку, будто в первый раз видела. - Ты же главный обиратель, за их счет живущий!
   - Да, обиратель! - Мишка дерзко выпятил губы. - А думаешь, я не страдаю от этого? Еще как страдаю! У меня душа разрывается при мысли о наших бедных жмыхах! - Мишка стукнул себя кулаком в грудь. - Но я всегда осознавал всю тяжесть их положения. Я за них биться буду и костьми лягу! Ив, дорогой! - Копатель патетически вскинул руку. - Ты там, в земле, будешь лежать, а я за тебя здесь сражаться, за твое воскрешение!
   - Надо что-то другое делать! - выкрикнул Иванушкин с тоской и осекся, потому что совершенно не знал, что же это другое.
   - А ты молчи! - пискнул внезапно Андрюхин, высовываясь из-за мусорки. - Ты наполовину уехавший, и огородные дела тебя не касаемы. Теперь новый закон: частичные эмигранты, как и полные, не голосуют.
   Им сделал суетливое движение, будто хотел прикрыть лицо руками, но потом справился с собою, и лишь спросил жалобно:
   - Извините, но какой я эмигрант? Я всю жизнь огородный житель.
   - Мало ли где тело твое живет! - разбушевался Андрюхин. - Разум-то свой ты на мене продал и тю-тю, уехал твой разум к бизерам. Эми-гри-ро-вал. Значит, ты - частичный эмигрант. И ты, можно сказать, там уже живешь.
   - Не замечал... - честно признался Иванушкин.
   - Подойди ко мне, свеколка моя, я за тебя проголосую, - позвал агитатора-кандидата Мишка-Копатель.
   Тот опасливо приблизился. Мишаня взял у Андрюхина бюллетень, долго изучал, морща надбровные дуги. Потом достал ручку и жирно исчиркал бумажку, поглядел издалека, любуясь, и уже хотел сунуть в Андрюхинский ящик, но кандидат ловко выхватил из Копателевых рук бюллетень, развернул сложенную вчетверо бумажку и принялся внимательно ее изучать.
   - В чем дело?! - рявкнул Мишка-Копатель.
   - Проверяю, правильно ли все оформлено, - невозмутимо объяснил кандидат. - Вдруг вы где-нибудь ошиблись, я тогда поправлю.
   - Поправишь? - при этих словах даже Мишаня опешил.
   - У вас правильно, - спешно заявил Андрюхин и опустил бумажку в ящик.
   - А ну ребята! - приказал Копатель подчиненным. - Проверьте-ка его шкатулочку.
   Повторять не пришлось. Кандидата тут же повалили на землю, сорвали с него заветный ящик и разломали. Только внутри бюллетеней не нашлось - ни "за" Андрюхина, ни "против". Оказалась там только мелко резаная бумага.
   Мишаня схватил горсть бумажных кружев, повертел в руках, разглядывая изумленно, и вдруг выдохнул:
   - Бросай его за ворота!
   И Андрюхина бросили.
   Иванушкин долго смеялся, а потом хотел вернуться в дом, потому как внезапно накатила слабость, и ноги стали подгибаться. Но мясистая длань Мишки-Копателя легла на плечо и настойчиво подтолкнула к машине.
   - Куда это ты, яблочный мой? Решил смыться под шумок? Нет, друг мой, последний долг жмыха исполнить надобно. А мне - святой долг копателя.
   Иванушкин дернулся - но куда ему вырваться из Мишкиных лап!
   - С соседями могу проститься? - спросил будущий жмых покорно.
   - Нет.
   - Ну хоть издали поклониться?
   - Валяй.
   Соседи наблюдали за происходящим, тая дыхание. Кто с крыльца, а кто из дома, из-за картонных шторок выглядывал. Но были и посмелее, те, кто до самого забора добрался. Забор у Иванушкина богатый, каждую штакетину венчает пустая консервная банка с яркой этикеткой, не с помойки ржавье, а новенькие, недавно с мены. Ив подумал, что соседям на память достанутся его банки, будут соседи вспоминать его иногда. И улыбнулся. Но тут же улыбка сползла с его губ: Мишка-Копатель деловито сгребал в свой мешок банки с забора.
   - Ах, какие баночки! - восторженно причмокивал он. - У меня в коллекции ни одной такой нет! И что за несправедливость такая? Или, может, эти штучки за пятый сеанс на мене дают?
   - Кажись, Ив еще ходит, а его берут, - подивилась толстуха-соседка в блестящем халате, пошитом из пакетов с мены.
   - Дозрел, значит, - авторитетно заявил пожилой огородник в массивных очках без стекол и с окладистой бородой, обильно политой прошлодневными щами.
   Бабка в платке в горошек и засаленной мужской куртке пихнула соседку в бок:
   - Динка прискакала в наследство огород получать.
   - А вырядилась-то как! - всплеснула руками толстуха. - Будто не огородная, а к бизерам уезжает завтра.
   - Никуда она не уедет, - авторитетно заявила бабка. - На мену ей одна дорога. Вот я на мену не бегаю, и никто меня никогда не прикопает.
   - Тебя просто закопают скоро, - хихикнула толстуха.
   - Да я тебя дуру толстую переживу! - завопила бабка. - Я-то знаю, что ты на мену таскалась. Нет, скажешь? А платье у тебя новое откель? А помада? Или на помойке нашла? Или мужик твой непутевый в огороде откопал, когда ведро бражки черноплодной выжрал?
   Яростная атака принудила толстуху к сдаче:
   - Один раз всего, - призналась она.
   - А тебя больше, чем на раз, и не хватит, у тебя мозг не больше морковки.
   Черная машина давно уехала с двести седьмого огорода, а соседи все еще продолжали ругаться, выясняя, кто станет жмыхом, а кто сохранится нетронутым огородником.
   Глава 5. ОГОРОДНЫЙ "МЕМОРИАЛ".
   Одд покинул мену уже после полудня. Несколько минут его синий аэро летел по международному шоссе, а потом резко свернул и помчался, набирая высоту, над Шестыми огородами. Возможно, кто-то мог подумать, что Одд спешил прямиком на Вторую заборную. Но чтобы попасть на Второю заборную, надо обогнуть Чумную лужу справа. А Одд обогнул ее слева, по дуге облетел огороженный высоченным забором поселок менаменов с трехэтажными кирпичными коттеджами. Со сверкающих крыш прощупывали небо пучки разнообразных антенн и охранных сигнализаторов. Бортовой комп тревожно пискнул и прочертил на экране красным пунктиром зону безопасного полета.
   Летать над огородами надо уметь. Кажется - всюду низенькие домики, яблоньки там, черноплодка. И вдруг неожиданно прянет вверх высоченная береза или вековая сосна. Вмиг от шикарного аэро останутся одни проблемы. Но Одд ловко обходил огородные ловушки. Может, занятый этими коварными березами, он не сразу и приметил болтающийся позади и не отстающий от него аэро поносного цвета. Что это не служба охраны, Одд понял сразу - машины МЕНА-службы красные, а охрана Консервы - бело-синяя, с красно-золотыми гербами. Эти же явно действовали на свой страх и риск.
   Бизер бросил машину вправо, преследователи тут же повернули следом. Одд стал набирать высоту. Второй аэро тоже попер вверх. Тогда Одд швырнул машину вниз. Любая более старая посудина сорвалась бы в штопор, но его синий аэро легко выровнялся почти у самой земли, пронесся над чьей-то новенькой красной крышей и лихо рванул вверх, пристраиваясь в хвост поносного цвета летучке.
   Бортовой компьютер на дисплее услужливо обвел зелеными кружками магнитные нагнетатели летящей впереди машины. Одд хотел включить рассогласователь на максимум, но потом передумал и нажал клавишу - 0,5. Тут же желто-коричневый аэро клюнул носом, потом неловко качнулся и стал стремительно терять высоту.
   Одд не удосужился посмотреть - сел его преследователь посреди картофельного поля или неудачно плюхнулся на крышу покосившегося курятника. Бизер вдавил рукоятку скоростей до упора. Корпус аэро дрогнул, и огороды внизу замелькали страничками детской неумело нарисованной книжки.
   Через пять минут синий аэро садился уже на стоянке Седьмых огородов.
   Проплутав по кривым улочкам, Одд все же отыскал нужный дом и нужную калитку - да и как было не отыскать, когда над забором красовался огромный фанерный щит с надписью масляной краской: "Общество Мемориал". А пониже было нацарапано: "Осторожно, злая собака". Вторая надпись встревожила Одда, и он крикнул:
   - Эй, кто-нибудь!
   - Заходи! - донеслось из-за дома.
   - А собака?
   - Джек в парнике, - сообщил хозяин, по-прежнему не появляясь.
   Одд вошел. Заглянул на всякий случай в раскрытую дверцу пленочной теплицы. Черная лайка сидела на грядке и аппетитно хрупала зеленый крошечный огурец.
   Хозяин наконец появился - крепкий бородатый мужик в линялой майке с яркой надписью:
   "Верни имя!"
   Кому надо вернуть имя, Одд не знал.
   - Рукавицын, - представился тот, пожимая протянутую бизерову ладонь. Председатель исполнительного комитета "Мемориала".
   В этот момент пес как раз вылез из парника.
   - Джек у меня вегетарианец, - пояснил хозяин, - питается исключительно овощами и картошкой. Осенью сам морковку из грядки лапами вырывает и ест.
   - А вы? - спросил Одд.
   - Что я?
   - Что едите вы?
   - Что останется. В дом зайдете или лучше во дворе?
   Одд посмотрел на покосившийся набок дом и почему-то сказал:
   - Во дворе.
   Хозяин перехватил его взгляд и понимающе улыбнулся:
   - Да вы не беспокойтесь. Просто в этом году я еще к ремонту не приступал. Вам может как бизеру не известно, что все наши земли огородные это бывшие болота. И здесь под слоем гумуса в полштыка идет сплошной плывун. А плывун - он первый враг для фундамента. Он вроде бы как неподвижный, а на самом деле постоянно течет. И все в него медленно так погружается: дороги, дома, заборы и колодцы. У меня дом на шести столбиках стоит, и каждый год после зимы сруб то в одну сторону, то в другую перекашивает. Так что приходится летом столбики подправлять. Одни наращивать, другие укорачивать, или вообще менять. Тут вся проблема в фундаменте, какой лучше. Не первый год спорят, и никак выяснить не могут. Сосед Василий монолитный фундамент сделал. Три года дом простоял. А на четвертый фундамент повсюду треснул. И теперь его замазывать надо. Или вообще менять. Эх, если бы не плывун наш огородный, мы бы тут такие билдинги возвели! Куда там вашему "Эмпайер стейт" или "Крайслер билдинг". А вы ко мне за именем, надо полагать?
   - Угадали, - улыбнулся Одд.
   - Дата перекачки известна? Величина клубня?
   Одд кивнул.
   - Тогда прошу ко мне в Цитадель.
   И распахнул слепленную из почерневшего горбыля калитку второй, внутренней оградки. Огорожен был участок три метра на четыре - плотно, доска к доске, и поверху еще было накручено три ряда ржавой колючей проволоки. Внутри второй оградки росло семь или восемь кустов роз. И сейчас они были в самом цвету.
   "Зачем такую красоту от людей прятать?" - подивился Одд.
   Еще за загородкой росло нечто, ни на что не похожее - зеленый колючий шар около метра в диаметре. Не елка и не туя. Одд с изумлением взирал на странное растение.
   Живая чаша? Грааль? Почему-то сразу подумалось о Граале.
   - Вам какое время нужно? - поинтересовался хозяин.
   - Зима этого года. Февраль.
   Пока хозяин ходил за папкой, Одд все решал, что же такое перед ним. И решил наконец, что ель.
   - Ель? - спросил на всякий случай он у Рукавицына.
   - Елочка Луа, из французского питомника, - подтвердил тот, - видите: веточка к веточке так часто растут, что и ствола не видно, и хвоя густая и мелкая. Только вот незадача - выросла слишком высокой, выше стен цитадели. Ну и залезли, разумеется, спилили. Помнится, как раз на двадцать пятое декабря, на ваше Рождество. Стену горбыльной цитадели проломили, и ель унесли. Вся дорога веточками моей француженки была засыпана. Хорошо, в ту зиму снег был высокий - три яруса ветвей осталось. Я ствол варом замазал, пленкой от солнца ветки накрывал летом. И вот - выжила моя красавица. В рост опять пошла. Так даже красивее. И теперь никто не полезет ее пилить. Здесь красиво, правда? - он наклонился и понюхал оранжевую, медовой окраски розу. Таким бывает закат в ясный день, не сулящий назавтра грозу. "Вестерланд". Я ведь этот куст сначала посадил перед домом. Ждал, когда расцветет. Еще не сегодня... так уж завтра точно... и вот... встаю утром, бегу смотреть. А на кусте не то что цветов - веток нет. Остальным розам давали немного цвести, меня порадовать, а эту сразу ободрали.
   - Кто? - спросил Генрих.
   Рукавицын пожал плечами.
   - Откуда мне знать? Мало ли в огородах любителей цветов.
   - Однако давайте вернемся к нашему делу, - попытался изменить тему разговора гость. - Вы обещали сказать мне имя.
   - Ах да, да! - Рукавицын хлопнул себя ладонью по лбу, раскрыл пухлую папку, перелистнул желтые, мелко исписанные страницы.
   - Так, ищем донора. Известна дата экспортной перекачки. А время забора... извините за каламбур, скрыто от нас забором прошлого. Однако ж тут можно применить три методики. Первая... М-да... А какой у вас клубень был?
   - Простите?
   - На сколько модулей интеллект заказывали?
   - Пять. То есть я не заказывал, а так вышло... против моей воли. Но это неважно.
   - Пять не может быть. Вы что-то путаете.
   - Не путаю, пять модулей.
   - Да не бывает такого! - Рукавицын вскочил, но тут же вновь присел на скамеечку. - Пять модулей откачивать запрещено. Строжайше. Потому что забрать пять модулей безличностно невозможно. Вот смотрите! - Рукавицын стал энергично листать страницы. - Первый забор, второй забор, опять первый... Большинство на первом останавливается. Вернее, их останавливают. Потому как дальше откачивать можно только физиологию. Второй забор, опять первый, первый, первый, третий... Третий - это редко... первый, первый, пятый, первый... - он проскочил слово "пятый" на всем ходу, но сам заметил, еще до того, как Одд вскинул руку. Вернулся назад, и низко склонившись над страницей, прочел медленно, все еще не веря написанному: "Иванушкин, Вторые огороды, двести седьмой огород, пятый забор". Первый раз вижу, - прошептал, не отрываясь от созерцания страницы.
   - Так вы убедились? - спросил Генрих, поднимаясь со скамейки.
   - Пять модулей, - повторил Рукавицын, и то ли сокрушенно, то ли восторженно покачал головой. - Пять модулей... Бедный парень...
   - Вы делаете очень важное дело. Я узнал о вашем "Мемориале" в Париже, - сказал Одд.
   - А, Париж... - вздохнул Рукавицын. - Красивый город.
   - Вы были в Париже?
   - Нет, никогда. Но он мне иногда снится.
   - Почему вы основали Мемориал?
   - Человек что-то должен сделать, чтобы оставить след. Древние говорили: посадить дерево, родить сына, написать книгу. Дерево - вот... Рукавицын коснулся елочки Луа. - Сын мой третий год лежит в Траншее. А книгу я свою сжег.
   - Почему?
   - Написал книгу о жмыхах, понес в Консерву, в издательство. А мне говорят: "О жмыхах сейчас никто не пишет. Все сочиняют только про копателей. Даже жмыхи". А лучшие книги о копателях пишут четыре жмыха: вместо того, чтобы на прикопку идти, они слили свой интеллект в один и за месяц по роману пишут.
   - И читают?
   - Конечно. Прежде о секретарях парткома и передовиках производства читали, потом про братву стали читать, теперь про копателей. И такая меня тоска взяла. Я рукопись и сжег. Под морковку золу высыпал. Польза хоть какая-то.
   - Сколько я вам должен? - спросил Одд.
   - Мне ничего. - Рукавицын захлопнул папку. - Но в фонд увековечивания жмыхов можете пожертвовать. - Рукавицын вновь воодушевился. - Члены Мемориала задумали установить возле мены огромную гранитную плиту и выбить там имена всех жмыхов и сколько каждый модулей на мену сдал. Этот Иванушкин будет там первым, без всякого сомнения. Пять модулей! Невероятно!
   Генрих вытащил из кармана горсть фик и швырнул на скамью, не считая.
   - Вы так не бросайте деньги, - укорил Рукавицын, - а то Джек их съесть может. Однажды он у меня бумажник из пиджака вытащил - я пиджак неосторожно на крыльцо положил - и все купюры изжевал.
   - Купите ему мяса, - посоветовал Одд.
   - Огурцов. Я его огурцами кормлю.
   ГЛАВА 6. ВНОВЬ НА ДВЕСТИ СЕДЬМОМ ОГОРОДЕ.
   Генрих сразу узнал березу. Еще не разглядел таблички фанерной с номером, прибитой к забору, еще не видел времянки и грядок, а березу приметил издалека. Она росла вместе с ним, он помнил слабенький побег у ворот, а потом она враз обогнала его и потянулась вверх, радуя весною яркой зеленью и пестротою сережек. Все говорили: "Глупо растить на огороде березу, лучше посадить картошку". Сосед ругался: "Она дает тень на мой огород". Он требовал, чтобы ее спилили. Со временем береза стала огромной, выше всех домов на Вторых огородах, крона ее раздвоилась. Одна ветвь протянулась над огородом, а вторая - над дорогой. Тогда пришел помощник младшего огородника и опилил ветку.
   Генрих тряхнул головой. То есть, конечно, все это помнил не он, а тот, второй... Но увидел Генрих гибнущую березу с обрубленной веткой, с мелкой чахлой листвою, и стало ему жаль дерево почти так же сильно, как... Он не мог найти сравнения.
   Генрих остановил аэрокар над воротами с полинявшими цифрами "207" и спрыгнул на засыпанную песком площадку. Часть забора была повалена, грядки вспороты колесами наземной машины. Дверь во времянку распахнута, окно тоже. Рама болталась на одной петле.
   Одд обошел участок. Жидко произрастала морковь на кривых грядках. В меже валялась брошенная мотыга. Внутри времянки было так же убого и неухожено. Пол взломан, вещи перевернуты. Генрих искал картины и рисунки. Ведь Иванушкин рисовал все короткие зимние дни напролет, все долгие осенние вечера, сжигая помоечный "мазут" в самодельной вечной лампе. Но в домике не осталось ни одного картона, ни одного рисунка - Генрих нашел лишь обрывок бумаги, грязный, мятый, возле печки. Ни карандашей, ни красок, ни этюдника - ничего. Лишь в углу банка засохшей эмали да растрепанная кисть, которой можно покрасить забор. И это дом художника!
   И тут Генрих почувствовал, что кто-то смотрит ему в затылок. Смотрит без ненависти, но и без приязни - так смотрят на кусок колбасы, на ломтик сыра. Генрих оглянулся. Мелькнула тень за окном и пропала. Бизер выскочил на крыльцо и столкнулся с пожилым мужчиной в очках без стекол.
   - Иванушкин? - спросил Генрих зачем-то, хотя сразу понял, что это совсем не тот, кого он искал.
   Огородник ничего не ответил, убежал и спрятался в будочку уличного туалета.