Алферова Татьяна. Алмазы - навсегда

   - Неужели в той стране не было бесплатных врачей, ведь к умирающим обязаны приходить. А у нас есть бесплатные врачи, отец говорил, - девочка не сомневалась в правдивости слов учителя, но удивлялась.
   - Ты забываешь, что это случилось очень давно, посмотри, как я стар, прошло более полувека, в те времена все было по-другому. Бедная графиня пришла в себя незадолго до самой кончины, сняла кольцо, одела мне на палец со словами: - Пусть тебе оно послужит лучше! - и отошла. Я закрыл ей глаза, попытался кольцо снять, чтобы не подумали, будто я украл его, но проклятое кольцо не снималось, ее пальцы были тоньше моих. Я намыливал руки, пытался продеть под кольцо шелковую нитку - все бесполезно, только распух палец. Пришлось бежать из гостиницы, оставив ее одну и в смерти, присоединившись к тем, которые предали ее раньше. После я пытался навести справки, но единственная родственница, приехавшая из России, передала все права на наследство какому-то барону, который так и не появился. Кому отошли ее скудные пожитки, я не знаю, а скорее всего, гостиничные горничные просто выкинули их на помойку или отдали старьевщику. Барона разыскивал не один я, полиция также интересовалась им, но, как и я, безуспешно, он потерялся во времени. А кольцо с тех пор со мною, я так и не сумел его снять, да и хранить его мне было негде, на руке - самое надежное место. Постепенно оно вросло в палец. Нельзя посчитать воровством случайный нечаянный подарок, хотя и говорили, что кольцо украдено. Я не стал афишировать желание и каприз русской графини на пороге смерти, а вскоре уехал из того города и даже из страны. Языки мне всегда давались легко, как и тебе, детка. Странно, как хочется спать. Твой травяной чай не обладает снотворным действием?
   - Напротив, тонизирующим. Посмотрите, на меня он действует возбуждающе. Но я бы хотела еще услышать о кольцах отравителей. Я знаю, есть такие кольца с ядом; пока яд внутри, алмаз имеет голубую окраску, когда яд использован, алмаз краснеет.
   Девочка больше не выглядела больной, обычная живая и любознательная девушка-подросток. Глаза ее обрели ясность, черты лица - энергию, лишь подбородок неизменно тяжело выделялся на ставшем почти красивым лице ее.
   - Ты удивительно много знаешь, возможно, как раз благодаря отсутствию систематического образования. Ничего страшного, что ты перепутала очередность изменения цвета камня. Брильянт, ограненный алмаз, издавна считается могущественным талисманом, и ядом считается сам алмазный порошок. Алмаз нейтрализует действие магнита, не поддается ударам молота, но легко размягчается в козлиной крови, дарует своему владельцу неуязвимость и привлекает сердца. Перстни с ядом изготавливались во все времена и во всех странах, но только в Персии научились помещать яд под алмазом таким образом, что камень приобретал розовый оттенок; оттенок воды, в которую падали капли крови, оттенок страшной тайны. Если отравитель использовал кольцо, то есть высыпал яд в чей-нибудь бокал, камень мгновенно голубел, обретая цвет чистого неба, цвет невинности. Мое кольцо давно использовано, если только сей алмаз не имеет голубой окраски от природы, что гораздо более похоже на правду, хотя и не так романтично.
   Старик говорил все медленней, с явным трудом поддерживая себя в вертикальном положении на диване.
   - Как странно, что я перепутала, - задумчиво пробормотала Шари, обычно, если я что-нибудь запоминаю, то уж насмерть. Вероятно, мне неправильно рассказали. Господин Генрих, пройдемте в мою внутреннюю комнату, я должна вам показать еще одну шкатулку, вы не забыли, что сегодня особенный день? А может быть, и последний такой день. - Она встала и, поддерживая учителя, увлекла его в другую комнату.
   - Да, милое дитя, мое любимое дитя, самое особенное из всех моих учеников, может быть это и последний день, - старик бормотал, как прежде Шари, но на середине дороги пришел в себя. - Куда ты ведешь меня, детка? Я отчего-то засыпаю на ходу. Только не сажай меня в мягкое кресло, тогда я точно усну, что же это со мной происходит? Да, мы говорили о кольцах. Подобное кольцо принадлежало одному русскому князю, который совсем недавно умер в Париже, бедняжки, они все отчаянно страдают от ностальгии. Но то кольцо было так же использовано, еще прадедом князя, который и не князем был, а мурзой. Русская царица дала ему титул, лишив за то вкуса к жизни, и бедный татарин отравил сам себя, хотя разумней было бы....
   Старик привалился к спинке кресла, рот его приоткрылся, он тихо, заговорщицки, захрапел.
   Девочка некоторое время смотрела на спящего с изрядной долей нежности и любопытства, потом заговорила негромко, слегка нараспев, не делая пауз между предложениями, иногда перескакивая с одной мысли на другую совершенно естественно, как будто это было заранее условленно меж ними: не говорить связно.
   - Я люблю вас, господин Генрих, не за тот белый порошок, который вы украдкой подсыпаете мне в капли, хоть мне от него и делается весело и легко. Я хочу, чтобы вы оставались со мною всегда, чтобы вы приходили всегда. А отец сказал, что после сегодняшнего дня я вас больше не увижу, и сегодня-то - только в честь моего дня рождения... Они хотят арестовать вас, я поняла, сколько бы отец ни говорил о вашем скором отъезде. Если бы не господин Габор. Он жил в Париже. Ему лет сто, не меньше. Может быть, я и напутала с цветом алмаза. Отец принимает господина Габора чаще прочих визитеров, ему лестно, что тот из старинной семьи. Отец расстраивается из-за собственного происхождения, как будто это имеет значение. Да господина Габора давно бы убили, если бы не наше покровительство. Я знаю, они удивляются, что я получилась такая, понятно, если бы мы были настоящими аристократами, тогда не обидно, аристократы все вырожденцы. Но, кстати, о маме я почти ничего не знаю. А капли я украла у Жужи, это оказалось очень легко. Я накапала вам сорок капель, мне капают всего по пять, когда я нервничаю; сорока, я думаю, хватит, чтобы вы проспали все то время, которое мне нужно для исполнения задуманного. Этот господин Габор рассказал, как в Париже чуть не поймали одного барона, то есть, не известно, барон он был или нет, но он воровал алмазы у тех, у кого они были, и когда его подкараулили, не помню как, он просто исчез, чтобы потом объявиться в Ницце, но там уже знали все, и там ему не повезло, он почти ничего не украл. Ваше кольцо с голубым алмазом. По кольцу барона и узнавали. Говорят, он менял внешность, но кольцо оставалось, оно не снималось с пальца. Если бы не голубой алмаз, пусть был бы простой, белый, как вода, барон легко бы обманул их, но он не мог добровольно расстаться с камнем, такой камень дороже жизни, я могу это понять, вы тоже мне дороже жизни. Все, что вы рассказали о русской графине, я слышала, но совсем, совсем по-другому; господин Габор - вы уже догадались, в чем он вас подозревает? - рассказывал. На самом-то деле, абсолютно безразлично, правду вы говорили или нет, потому что я хочу, чтобы вы остались со мной, и если кольцо помехой тому, то кольца не будет. Они не посмеют, кольцо единственная привязка. Алмаз отца - вот он, уже не в шкатулке, а в вашем жилетном кармане, я сразу заметила, вам было не устоять, - я положу на место. Тоже доказательство, что вы знали и не взяли, что вы не тот, за кого они вас принимают, они ошиблись. А если, вы останетесь в моей комнате на неделю, если получится, тогда мы сможем разговаривать всю неделю. Но лучше по-старому: вы рассказываете, а я слушаю. А то уж очень голова гудит от собственного голоса. А если не на неделю, а навсегда? Отец не будет возражать. Он мне никогда не возражает. А если не отец, то больше и некому, они же все его боятся, ну, вы знаете. Сейчас, одно мгновение, немного придется потерпеть, конечно. Но вы спите, так что не страшно. Проснетесь, а все уладилось. Алмазом придется пожертвовать, я его спрячу. Знаете где? Там, где я все прячу, не найдет никто. А мне и не надо доставать, достаточно того, что я знаю, где. Брошу в Тису, слышите, она журчит под самым окном. Сейчас, мой дорогой, я быстро, не бойтесь.
   Старик очнулся от невыносимой боли и собственного крика. Он забыл, что может быть так больно. Кровь заливала сюртук и кресло. Старик поднял руку к глазам, кольца с алмазом на пальце не было, не было и самого пальца. Шари стояла напротив, с улыбкой облегчения на устах, никогда он не видел у нее такого умиротворенного, счастливого выражения.
   Брошь
   Мальчик взглянул на темную лестницу, ведущую наверх в жилые комнаты, немного помедлил, прислушиваясь к голосам дома и воровато направился к своей цели. У расположенного высоко, почти под самым потолком, окна рыжеволосая горничная укладывала в плетеную корзину белье, предназначенное для стирки. Энергично насвистывая, точно какой-нибудь уличный мальчишка, она подхватывала очередную стопку со стола и опускала в стоящую на полу корзину, казалось, не подозревая о присутствии мальчика. При каждом наклоне ее хорошенького стана юбка, как поднимающийся в театре занавес, открывала чудесное зрелище стройных ножек, туго обтянутых чулками телесного цвета, чтобы тотчас опуститься обратно, дразня воображение и волнуя единственного зрителя.
   Мальчик подошел вплотную и, дождавшись когда горничная в очередной раз выпрямится, поцеловал ее слегка влажную от напряжения шейку с прилипшими завитками, убежавшими из высокой прически.
   - Ой, мсье Поль, вы меня напугали! - отсутствие испуга в ее голосе щедро искупалось радостным кокетством. - Что вы себе позволяете! Что сказала бы мадам, если б увидела, как вы думаете? А мсье Жан?
   - Ты прекрасно знаешь, что отец приедет только завтра, - недовольно отвечал мальчик. - Почему ты мучаешь меня? Софи, ну только один поцелуй!
   - Мсье приедет завтра? Нет, я этого не знала, - задумчиво произнесла Софи. - Из-за этой истории?
   - Нет же, для отца это сущие пустяки. Я не понимаю, почему мать так переполошилась. Было бы из-за чего переживать, ведь пропавшая брошь наименьшая ценность из всех ее украшений, - мальчик с досадою топнул ногой.
   - Мсье Поль, вы опять! Сколько раз мадам ругала вас за вульгарные жесты, а вы никак не можете отучиться! - горничная насмешливо прищурила глаза и прикусила губу ровными мелкими зубками, словно сдерживая смех.
   - Софи! Почему ты разговариваешь со мной как с ребенком! Между прочим, мне уже шестнадцать лет.
   - Да-да, я помню! В прошлом месяце я сама втыкала свечи в именинный пирог! И тем не менее, худшее из украшений стоит столько, сколько я зарабатываю за полгода, - девушка пристально взглянула на своего молодого хозяина и продолжала, - а мсье Герберт, ваш учитель, отказался от уроков по той же самой причине, я уверена! Никому неохота бывать в доме где произошла кража, ведь волей-неволей попадаешь под подозрение. Мне повезло, что взяла выходной на тот день, а то бы пришлось увольняться.
   - Ну что ты! - испугался мальчик, - никто бы на тебя не подумал! Мама очень тебе доверяет, ты же знаешь! Особенно после того, как... - Поль запнулся и покраснел.
   - После того, как выяснила, что я не намерена заводить шашни с хозяином, - разъяснила бойкая красотка. - Но почему вы полагаете, что вам повезет больше? Почему я должна быть благосклонна к сыну, если отказала отцу?
   - Софи, но я люблю тебя! Когда я вступлю в права наследства, я женюсь на тебе. Я готов для тебя на что угодно, только скажи! Позволь мне поцеловать тебя, ну один разочек!
   Мальчик умоляюще прижал руку к груди, и Софи внимательно проследила за его жестом, задержавшись взором на верхнем кармане пиджака.
   - Мсье Поль, не говорите глупостей, к тому времени, когда вам придет пора жениться, я состарюсь и буду далеко отсюда.
   - Ты мне не веришь? Почему ты не можешь остаться со мной? Остаться в нашем доме до моего совершеннолетия?
   Поль приготовился расплакаться. Светлые водянистые глаза заблестели, крупный неуклюжий нос неумолимо наливался румянцем, начиная с раздвоенного кончика; капризные губы задергали уголками мелко-мелко, как бабочка крыльями. Его лицо, казалось, распадалось на части и только гладкие, как приклеенные, волосы удерживали крупную голову от разрушения.
   - Ну-ну! - Софи взяла за руку незадачливого поклонника. - Что вы как маленький, в самом деле? Давайте вытрем глазки, носик, где ваш носовой платок, непослушный мальчик?
   Она потянулась к нагрудному карману Поля, но тот отпрянул, жертвуя сладостным пленом своей руки. Софи вздохнула и продолжала с теми же убаюкивающими интонациями:
   - Рано или поздно я исчезну, как мсье учитель, и вы не заметите этого, потому что у вас появятся другие дела - важные и важные знакомые, вам станет не до Софи, простой горничной.
   - Это неправда! - закричал Поль. - Ты нарочно злишь меня! Зачем ты все время вспоминаешь "герра учителя"? - последние слова он произнес явно кого-то передразнивая, но передразнивая плохо. - Если бы он не был таким замшелым стариком, я бы решил, что между вами что-то есть! Я слышал однажды, как вы разговаривали на незнакомом языке. Ты думала, что вас никто не заметил, там, за лестницей, но я все видел! Я уверен, что брошь украл именно он!
   Девушка растерялась, но отвечала быстро, понемногу обретая былую уверенность с оттенком простодушной наглости:
   - Что вы такое говорите! О своем учителе! А почему я не могу перекинуться с мсье Гербертом парой слов на родном языке? Вы не знали, что я полячка по матери? А мсье Герберт прекрасно говорит по-польски. Иногда так скучаешь по языку на котором говорила в детстве. Вы просто-напросто не захотели совершенствовать свой немецкий, потому и учителя невзлюбили. А он рассказывал прелестные истории, между прочим. И про брошку - совершеннейшая глупость; не таков мсье Герберт, чтобы на - сами сказали - недорогую вещь польститься, репутацией и достоинством рисковать.
   - А! Его истории... - рассерженный Поль не задумался о том, как Софи могла услышать, а главное, понять истории, излагаемые противным стариком на немецком языке. - Историями он себя и выдал. Помнишь, что он рассказывал про умершую графиню, от которой, якобы, получил кольцо? Кольца я у него что-то не видел, разве что его украли вместе с пальцем. Так вот, не умерла та графиня, и вообще, никакой графини не было.
   - Правда? - ехидно переспросила Софи. - И художника С... не было?
   - Художник был. Портрет существовал в реальности. Но написан он не с женщины.
   - Ой, как интересно, - пропела Софи, - под обличьем графини скрывался мужчина? Кто бы мог такое предположить!
   - Не мужчина и не женщина... - мальчик сделал паузу. - Кадавр. Слуга барона ***. А барон*** не кто иной, как наш герр учитель. Способность к гипнотизерству - это меньшее, чем он может похвастаться. Помнишь его последний визит сюда? Ах, да, тебя же не было. Когда обнаружилась пропажа броши, мать немедленно заперла все двери и вызвала полицию, наказав садовнику, который в дом никогда не заходит, не отлучаться из сада. Дело в том, что утром она открывала сейф, чего обычно не делала, и своими глазами видела, что все лежит на месте. Полиция обыскала всех и все, и твою комнату тоже, - тут мальчик слегка покраснел, - и ничего не нашла. После чего отпустили приходящих слуг и учителя тоже - в тот день как раз были уроки. Так вот, садовник не видел, чтоб он выходил из дома. Получается, что он исчез из прихожей: вошел в нее, затворил за собой дверь с непрозрачными стеклами, а из наружной двери не вышел! Что ты на это скажешь?
   Софи фыркнула: - Доверять показаниям садовника после двух часов пополудни нельзя. Все знают, что в два часа он наведывается в сарай, где его привлекают не лопаты и грабли, а припрятанная бутылка с красным вином. А если мсье Герберт и ваш барон, и вправду, одно и то же лицо, что невозможно, хотя бы из-за несовпадения по времени, лет-то сколько прошло с тех пор; то есть, такой весь из себя всемогущий, и глаза отведет, и загипнотизирует кого хочешь, - зачем ему слуги-кадавры? Или другие какие слуги. Зачем огород городить с лишними свидетелями преступления? Ведь кража - это преступление. Иной кадавр, может, и не виноват, что он кадавр, и его показания теоретически учитываются судом.
   - Объяснение наверняка есть. Я что-то смутно припоминаю... - мальчик не заметил издевки.
   - Как? - Софи начала сердиться, - У вас есть опыт по этой части?
   - Подожди! То ли они, я имею в виду не деревенских колдунов, а современных...
   - Девятнадцатый век, очень современно, - опять перебила девушка.
   - То ли они, - спокойно продолжал мальчик, - не могут сами проходить сквозь стены, а слуги могут...
   - Но вы же только что утверждали, что мсье Герберт прошел сквозь стены прихожей и вышел на другом конце света...
   - То ли не могут прикасаться к металлу... - гнул свою линию Поль.
   - А как же золото, в которое оправляются алмазы, ведь вы приписываете бедному старику кражу алмазов? - Софи неожиданно подошла к мальчику, подняла руки и принялась поправлять выбившиеся из прически пряди. Ее груди напряглись, растягивая низкий вырез платья и норовя выскользнуть на свободу, как два резвых плотных облачка из ноздрей рассерженного Борея.
   Поль засуетился взглядом, облизнул губы, но продолжил скомканную фразу:
   - К определенному металлу, к свинцу или железу, не помню. У нас, кстати, сейф из...
   Дальше договорить он не смог, потянулся вперед внушительным носом: туда, в ложбинку меж двух колышущихся облачков.
   - Ах! - прошептала Софи, одной рукой обнимая мальчика за шею, другую отправляя в недолгое путешествие по его груди, для чего ей пришлось несколько изогнуться. - Ах! Что это? Я укололась! Что у вас в кармане? - с такими словами девушка проворно вытащила из нагрудного кармана ошалевшего Поля брошь с россыпью некрупных бриллиантов.
   - Софи! Выслушай меня, умоляю! - Поль упал на колени, цепляясь за юбку горничной, стараясь удержать на месте никуда, однако, не спешащую девушку. Я виноват перед матерью, я украл у нее брошь, но я сделал это для тебя! Я думал, мать не заметит - с ее-то коллекцией бриллиантов! Я хотел продать брошь, купить тебе хорошие духи - помнишь, ты недавно жаловалась, что не можешь позволить себе настоящие духи и, действительно, от тебя никогда ничем не пахнет, кроме тебя самой и еще, будто бы нагревшейся на солнце землей... А потом сводить тебя в ресторан, может быть... Или куда-нибудь... - дальше фантазии Поля не распространялись, аргументы истощились, и тогда он незамысловато зарыдал, ткнувшись носом в колени Софи без намека на какое-либо желание, кроме желания получить прощение.
   Он рыдал громко и неустанно, а Софи разглядывала его покрасневший затылок и едва заметно улыбалась своим мыслям. Наконец она наклонилась к мальчику. Не то, чтобы приняла решение, скорее выждала время, приличествующее ситуации.
   - Встаньте, мсье Поль! Очень стыдно воровать у собственной матери. Стыдно навлекать подозренье на невиновных. И неужели таким способом вы надеялись добиться моей любви? Испорченный мальчишка! Но я согласна помочь вам. И мадам перестанет волноваться, и вы загладите свою вину.
   - Но как это сделать? - Поль с надеждой посмотрел на девушку, мгновенно успокаиваясь.
   - Естественным образом. Положить брошь на место. Мадам решит, что ошиблась, возможно, даже извинится перед слугами.
   - Софи! Что ты говоришь! Как я могу вернуть брошь, я не знаю шифра, я не смогу открыть сейф. Ты, наверное, не догадываешься, что комбинацию цифр отец без конца меняет и сообщает только матери. У него на этом пунктик.
   - Не стоит всегда полагаться на здравый смысл. Давайте попробуем сделать так: пойдем к сейфу и попытаемся набрать первую пришедшую в голову комбинацию - вдруг получится. Должно получиться, раз вы доброе дело задумали. Очень удачно, что мадам уехала к портнихе, а кухарка отлучилась и появится не раньше, чем через час. Я сама ее отпустила, но об этом не стоит рассказывать мадам. Пойдемте! - Софи повернулась к лестнице.
   - Ты шутишь! - Поль разочарованно смотрел на предмет своих нереализованных вожделений.
   - Прошу вас, ведь совсем недавно вы уверяли, что готовы сделать для меня все, что угодно.
   Держа за руку, как маленького мальчика, каковым собственно Поль и был на самом деле, Софи провела его на второй этаж в кабинет с фальшивыми окнами, освещаемый лишь искусственным светом, закрыла за ними дверь на задвижку - на всякий случай, подвела к сейфу.
   - Какая цифра приходит вам в голову первой?
   - Четверка.
   - Набирайте.
   - Нет, Софи, набирай ты, я боюсь!
   У девушки уже готов был сорваться вопрос: - "А брать не боялся", но она вовремя прикусила язычок и сказала ласково: - Ничего страшного, попробуйте и убедитесь! Какая цифра следующая? Думайте! А потом? Попробуйте повернуть ручку, вот так.
   - Получилось! - радостно воскликнул мальчик и тут же озадаченно посмотрел на Софи: - Но как же я открыл его в первый раз, когда доставал брошку? Совершенно не помню.
   Глаза девушки приблизились, замерцали.
   Поль беспомощно забормотал: - Я, кажется, засыпаю... Что со мной...
   Опустился прямо на ковер, свернулся калачиком и засопел.
   Девушка вынула из сейфа, не касаясь его металлических холодных стенок, одну сафьяновую коробочку, быстро проверила ее содержимое, потом еще одну, удовлетворенно вздохнула, не удостоив вниманием оставшиеся. Бросила взгляд на брошь, покатившуюся по полу, и стремительно направилась в сторону, противоположную двери.
   Письмо
   Полный господин лет шестидесяти пяти вошел в комнату, и в ней тотчас стало тесно. Холеное лицо вошедшего, его превосходный костюм, скрадывающий недостатки фигуры, безукоризненная стрижка немедленно принялись обличать сидящего за столом человечка, ровесника вошедшего. Казалось, ровесником господина, несомненно - хозяина комнаты и всего, что в ней находилось, был не только сам человечек, утонувший в кресле, но и его старомодный потертый пиджак, похожий на сюртук и застегнутый под самое горло. Сидящий поднял веки, скрывавшие глаза, неожиданно живые и цепкие, и откинулся на спинку кресла, обитого желтой кожей, почти такого же цвета, как его щеки.
   Геннадий Кириллович, вы позволите прервать ваши занятия, - не столько спросил, сколько распорядился вошедший, - я наказал подать нам сюда кофе с коньячком. Да знаю, знаю ваши странности, можете не пить, хотя коньячок отменный, не передумаете? Ну, ладно, как хотите, а я выпью.
   Человечек спокойно взирал на хозяина и ждал продолжения, но тот не торопился с разъяснениями. Подождав пока неземной красоты юное создание со всеми прилагающимися атрибутами: коротенькой юбочкой, трехцветной челкой, высокими каблуками и подносом с кофе, коньяком и лимоном зайдет в комнату, поставит поднос и удалится обратно, человечек, названный Геннадием Кирилловичем, скучливо заметил:
   - Хорошая погода сегодня, редкая для ноября, не правда ли, Николай Иванович?
   Николай Иванович охотно рассмеялся: - Должен сказать вам, Геннадий Кириллович, что вы самое удачное мое приобретение за последнее время. Сразу видно дворянскую закваску, пусть вы и отрицаете. Ведь интересно же вам, наверняка в голове крутится: "что этому нуворишу надо, для чего приперся среди дня?" Нет, конечно, не "приперся", а "что за нелегкая его принесла", так? Но нет, ни за что не спросите, станете о погоде разговаривать. Да не коситесь вы так на лимон, сам знаю, что коньяк лимоном закусывать - дурной тон, советское наследие, но коли привык еще по тем временам, почему должен себе отказывать. Так я считаю. Очень я вами доволен, Геннадий Кириллович, чрезвычайно толковый каталог по монетам получился. Быстро управились. Если и с остальным так пойдет, без дополнительной премии вас не отпущу. Так сказать, тринадцатая зарплата.
   Человечек выжидательно посмотрел на хозяина, убедился, что продолжения не будет, после чего поудобнее устроился, сложил руки на коленях, наклонил маленькую черепашью головку, пристроив на ней выражение сдержанного любопытства, и спросил с легчайшей иронией:
   - Так, что за сила привела вас сюда среди дня, какой интерес оказался превыше коммерческой тяготы?
   Николай Иванович не спеша выпил рюмочку, закусил лимончиком, отпил кофе из крохотной чашечки на два его глотка, промокнул пухлые губы, причмокнул, улыбнулся и ответствовал:
   - А денек сегодня, и правда, выдался чудесный. Редкий денек. А уж для такого сумасшедшего, как я, не денек, а подарок. Вот вы, библиограф, искусствовед и кто еще там? - вы тоже в глубине души считаете меня сумасшедшим, не так ли? Монеты, ладно, ордена и знаки - понятно, как-никак вложение денег, никакой инфляции не подвластное. Но старые фотографии - уже сомнительнее, а архивы, да тем более архивы людей неизвестных - это уж совсем никуда с точки зрения здравого смысла. А я вот могу себе позволить и, поверите ли, иному архиву радуюсь больше, чем избавлению от очередной, как вы выражаетесь, коммерческой тяготы.
   Николай Иванович встал с дивана, прошелся мимо стеллажей, изготовленных на заказ, любовно потрогал корешки финских разноцветных - в каждом ряду свой цвет - скоросшивателей, дошел до окна со складчатыми занавесками над которыми явно потрудился дизайнер и резко развернулся, легко поднеся свое грузное тело к письменному столу, наклонился лицом к лицу сидящего, прошептал:
   - Какой архив я сегодня отхватил!
   Расставшись с новостью, уже спокойно вернулся к дивану, сел, вальяжно навалился на подлокотник, заняв добрую половину дивана и продолжил:
   - Подумать страшно, с чем только люди не расстаются ради денег. Добро бы собой торговали, так и предков своих беззастенчиво продают, бери - не хочу такого добра сегодня. И думаете - от голода? Нет, от страха. Боятся завтрашний день без заначки встретить. И ладно бы, на хлеб собирали, нет же, на всякую шелуху: на занавески в ванную комнату, чтобы обязательно из "Максидома", на обувь, якобы итальянскую, на аэрогриль - на большее-то им не накопить. Сегодня Вадик - это приемщик у меня в "Букинисте", позвонил и спрашивает, не угодно ли мне приобрести семейный архив: письма, открытки, личные дневники с середины девятнадцатого до семидесятых годов двадцатого века. Я сперва решил, что там, как обычно, выборочные материалы представлены: пара писем за один год, поздравительная открытка за другой, но одно то, что архив до семидесятых годов собран - уже удивительно. Спрашиваю осторожно, боюсь спугнуть, дескать, много ли, Вадик, там материалов и какого они рода. А когда он сказал, что письма все с ответами, дневники год за годом, я не поверил. "Кто принес?" - спрашиваю, сам думаю, что бабулька какая-нибудь притащила семейные реликвии, передать некому, а так, глядишь, к пенсии прибавка. "Девица" - говорит - "типичная девица из которой через пару лет получится "женщина трудной судьбы". На железнодорожные билеты ей не хватает, якобы, к родителям хочет съездить. Сперва только девятнадцатый век принесла, но я, помня ваш интерес, спросил, нет ли более позднего материала. Она удивилась, поинтересовалась до какого года мы покупаем, не поверила даже, что я ей за семидесятые заплачу, бегом побежала. Все коробки через час у меня на столе лежали. Насчет родителей все понятно, в семидесятом как раз ее мать умерла, в семидесятом последний дневник и обрывается". Наверняка Вадик ей заплатил десятую часть от того, что с меня спросит, если не сто десятую. Но вы только представьте, дневники без перерыва за целый век! Сейчас доставят коробки, я сам не видел, Вадику на слово поверил. А вдруг, стервец, напутал! Ой, боюсь. Я, конечно, покопаюсь, проверю чуть-чуть, но прошу тотчас бросить все, что я заказывал вам за последний месяц и заняться архивом, привести в порядок мою находку. Увы, ленив я по части систематизации, да и тяготы, тяготы мои.