Страница:
Чтобы отвлечь себя от мучительных размышлений, Нархес взял Расула и поехал к Мурату. Вернулся он от друга вечером. Шолпан занималась основательной уборкой квартиры, чтобы в воскресенье быть свободной.
Воскресный день супруги провели дома.
В понедельник, приехав утром на работу и поздоровавшись в приемной с Динарой, печатавшей на машинке какие-то бумаги, Наркес с улыбкой спросил у нее:
– Ну и как прошел пикник? Хорошо отдохнули?
– Я не ездила, Наркес Алданазарович, – на секунду прервав работу и не поднимая глаз от машинки, ответила Динара. – Родственники к нам приехали накануне… Пожилые люди…
У Наркеса дрогнуло неожиданно сердце. Стараясь сохранить свой обычный невозмутимый вид, он некоторое время простоял молча.
– Совпадение странное какое… – произнес он, чувствуя, что говорит что-то очень глупое, и теряясь от этого внутренне еще больше.
– Вы просто не привыкли ко мне… – задумчиво произнесла девушка, глядя в окно, потом, оторвав взгляд от него, стала медленно печатать бумаги.
Стараясь не выдать своих чувств, Наркес молча прошел в кабинет.
9
10
11
Воскресный день супруги провели дома.
В понедельник, приехав утром на работу и поздоровавшись в приемной с Динарой, печатавшей на машинке какие-то бумаги, Наркес с улыбкой спросил у нее:
– Ну и как прошел пикник? Хорошо отдохнули?
– Я не ездила, Наркес Алданазарович, – на секунду прервав работу и не поднимая глаз от машинки, ответила Динара. – Родственники к нам приехали накануне… Пожилые люди…
У Наркеса дрогнуло неожиданно сердце. Стараясь сохранить свой обычный невозмутимый вид, он некоторое время простоял молча.
– Совпадение странное какое… – произнес он, чувствуя, что говорит что-то очень глупое, и теряясь от этого внутренне еще больше.
– Вы просто не привыкли ко мне… – задумчиво произнесла девушка, глядя в окно, потом, оторвав взгляд от него, стала медленно печатать бумаги.
Стараясь не выдать своих чувств, Наркес молча прошел в кабинет.
9
Динара очень изменилась в последнее время. Встречавшая раньше Наркеса радостно и открыто, она день ото дня становилась все более задумчивой и молчаливой. Однажды Наркес остановился рядом с ней и спросил ее:
– Что с вами, Динара?
Девушка опустила глаза и промолчала.
– Зайдите ко мне, – сказал Наркес и прошел в кабинет.
Немного спустя вошла и Динара. Она подошла к столу Наркеса и вопросительно взглянула на него, ожидая указаний.
– Садитесь, – сказал Наркес, впервые за долгое время внимательно глядя на нее.
Девушка села в широкое кожаное кресло.
– Ну, так что же? – спросил Наркес. – Что с вами? Болеете, что ли? Если болеете, то не скрывайте, скажите. Возьмите бюллетень.
– Нет, – тихо и с досадой произнесла девушка.
– Ну, а в чем дело? – спросил Наркес.
– Родители говорят «надо поступать», а мне неохота уходить из Института, – тихо проговорила девушка, – привыкла я к нему…
– Ах, вот оно что, – улыбнулся Наркес. – А я думал что-то пострашнее. Родители правильно говорят. Надо учиться. А куда они вам предлагают?
– В университет, на биологический.
– Ну, а вы как хотите?
– Я люблю биологию, – медленно ответила девушка, глядя куда-то перед собой, – и в прошлом году сдавала на этот факультет, но не прошла по конкурсу.
– Готовьтесь и вы поступите. Обязательно поступите, – улыбнулся Наркес.
– Вы так уверены? – негромко спросила Динара.
– Я знаю вас, – мягко ответил Наркес. – Вы очень способная, да и я немного ясновидящий, – пошутил он.
– Если бы не Институт, я бы и не колебалась, – легким движением головы откинув назад черные вьющиеся волосы и только сейчас прямо взглянув на Наркеса, произнесла девушка.
– Вот и не надо колебаться, – улыбнулся Наркес. – У вас все еще впереди. И обязательно надо учиться… А когда кончите университет, то снова придете к нам… если не раздумаете к тому времени…
Девушка промолчала. Посидев еще немного, она встала.
– Я пойду… – негромко произнесла она.
Наркес молча кивнул. Девушка легкой походкой подошла к двери и вышла.
Проводив взглядом ее высокую стройную фигуру, Наркес немного задумался.
Через некоторое время Динара снова вошла.
– Вас приглашают на заседание Ученого Совета.
– Я сейчас подойду.
Девушка вышла.
Когда Наркес прошел в зал Ученого Совета, все члены его были уже в сборе. Кроме них находились еще и несколько научных сотрудников из разных лабораторий Института. Убедившись, что все в сборе, ученый секретарь встал с места и открыл заседание. На повестке дня стоял вопрос аттестации научных сотрудников. Наркес внимательно слушал выступления членов Совета.
В Институте, которым он руководил, были разные научные работники. Одни из них добросовестно стремились в меру своих сил достичь чего-то в избранной ими области. Были и высокоодаренные сотрудники. Были, наконец, и практичные люди, умевшие выдавать свои умеренные способности за незаурядные в пределах республики и даже Союза. Некоторые из них в свои тридцать пять – сорок лет слыли «начинающими гениями». Наркес хорошо знал цену таким «гениям». Эти великовозрастные вундеркинды с претензией на уникальность при всем своем глубокомыслии не могли понять одной простейшей истины, что нельзя длительное время разыгрывать из себя гения, не будучи им на самом деле. Подлинный же научный талант он распознавал сразу, еще задолго до его проявления.
Все годы, в течение которых Наркес руководил Институтом, он постоянно вносил ясность в реальное положение дел. Естественно, что не всем это нравилось.
Слушая характеристики заведующих лабораторий на своих научных сотрудников, Наркес думал про себя:
«Да-а…
Как для одних наука кажется небесною богиней, Так для других – коровой жирной, что масло им дает.
Точнее этих слов Шиллера не скажешь».
Вот и сейчас заведующий лабораторией мозга К. Куспанов зачитывал характеристики на своих сотрудников. Первой он зачитал характеристику на старшего научного сотрудника Ж. Кадырова. «Исполнительный, морально устойчивый, вежливый, общительный…» – все это, на взгляд Наркеса, не имело никакого отношения к науке. А научная сторона у Кадырова обстояла весьма плохо. Невысокий полный мужчина тридцати восьми лет, выглядевший намного старше своего возраста, он был одним из любителей пикантных городских новостей и кулуарных разговоров. Зная свою слабость и никчемность в науке, лебезил перед всеми. Знал Наркес также и то, что отсутствие способностей к науке он старался возместить дома усидчивостью. Но в науке, как и в искусстве, одним задом много не высидишь. С грехом пополам защитив кандидатскую диссертацию четыре года назад, он с тех пор не опубликовал ни одной статьи.
Вторая характеристика была на младшего научного сотрудника А. Амангалиева. Высокий худой молодой человек двадцати семи лет последние годы работал над одной из важнейших проблем мозга – над конструкцией и динамическим значением отдельных его участков. Продвигался уверенно, но медленно. Видно, что-то в личной жизни мешало ему. Никогда не обращался ни по какому поводу ни к Наркесу, ни к кому-либо из руководства. Держался ровно и с огромным достоинством, не искал ничьего расположения и потому слыл в коллективе некомпанейским и не «своим парнем». Изредка встречая его в коридоре или во дворе Института, Наркес видел всегда его смелый взгляд и ту уверенность в себе, когда человек убежден, что после долгих трудностей и околичностей судьбы он все равно одержит победу в научном мире над всеми ловкачами и дельцами от него, обладающими вместо специальных способностей их суррогатом
– выдающимися дипломатическими способностями.
Наркес размышлял обо всем этом, пока члены Ученого Совета обсуждали вопрос переаттестации двух последних научных сотрудников. Между тем все было ясно. Когда заведующие кафедр и лабораторий в ожидании последнего решающего слова директора обернулись к нему, Наркес подытожил все предшествующие выступления:
– Товарищи, мы уже несколько раз советовали товарищу Кадырову подумать о научной стороне своей работы. К сожалению, он несколько лет не прислушивался к нашему совету. Ученый, который не работает над собой, причем не работает упорно и постоянно, перестает быть ученым и превращается в свою противоположность – в балласт, отягощающий науку и мешающий ее интенсивному развитию. Это жестоко, но это факт. Я предлагаю освободить товарища Кадырова от занимаемой им должности старшего научного сотрудника и на это место назначить товарища Амангалиева. Кадырова считаю целесообразным перевести в младшие научные сотрудники. Если он проявит себя в ближайшее время, то мы повысим его в должности и переведем в одну из смежных лабораторий.
Члены Совета одобрительно закивали головами. Была проведена переаттестация и других научных сотрудников. Ученый секретарь зачитал общее решение Ученого Совета, и заседание на этом закончилось.
Через несколько дней Наркесу предстояло выйти в отпуск. Еще летом прошлого года они планировали с Шолпан провести его в Сочи, на берегу Черного моря. Но смерть отца в январе нарушила их планы. Наркес решил теперь провести отпуск в Джамбуле, чтобы как-то поддержать мать после смерти отца.
– Ты поедешь в этом году одна отдыхать, – сказал он жене, – а я поеду в Джамбул к матери. Побуду рядом с ней.
– Я поеду с Расулом в семейный пансионат, – согласилась Шолпан. – А дома надо оставить кого-нибудь из знакомых.
На этом и порешили.
В течение нескольких оставшихся до отпуска дней Наркес завершил последние дела.
В один из этих дней к нему пришла Динара с заявлением об освобождении от работы. Подписывая его, Наркес спросил:
– Вы все туда же решили поступать? В университет, на биологический?
Девушка кивнула.
– Ну, желаю вам удачи. Готовьтесь. Я думаю, что вы поступите. Я же ясновидящий, – улыбаясь, добавил он.
Девушка грустно улыбнулась.
– До свидания, Наркес Алданазарович… – тихо произнесла она.
Печальные глаза ее были прекрасны.
– До свидания, Динара… – Наркес посмотрел на девушку и, чтобы не слишком задерживать взгляд на ее лице, отвел его в сторону. – Да, чуть не забыл, – добавил он. – Позовите, пожалуйста, ко мне Абая Джолаевича.
Динара медленно и задумчиво вышла из кабинета.
Через несколько минут вошел замдиректора по хозяйственной части Абай Джолаевич Алимханов.
– Подыщите, пожалуйста, новую секретаршу, – обратился к нему Наркес. – Мухамеджанова увольняется, поступает в институт.
– Хорошо, Наке.
Немного поговорив с Наркесом, он вышел.
– Что с вами, Динара?
Девушка опустила глаза и промолчала.
– Зайдите ко мне, – сказал Наркес и прошел в кабинет.
Немного спустя вошла и Динара. Она подошла к столу Наркеса и вопросительно взглянула на него, ожидая указаний.
– Садитесь, – сказал Наркес, впервые за долгое время внимательно глядя на нее.
Девушка села в широкое кожаное кресло.
– Ну, так что же? – спросил Наркес. – Что с вами? Болеете, что ли? Если болеете, то не скрывайте, скажите. Возьмите бюллетень.
– Нет, – тихо и с досадой произнесла девушка.
– Ну, а в чем дело? – спросил Наркес.
– Родители говорят «надо поступать», а мне неохота уходить из Института, – тихо проговорила девушка, – привыкла я к нему…
– Ах, вот оно что, – улыбнулся Наркес. – А я думал что-то пострашнее. Родители правильно говорят. Надо учиться. А куда они вам предлагают?
– В университет, на биологический.
– Ну, а вы как хотите?
– Я люблю биологию, – медленно ответила девушка, глядя куда-то перед собой, – и в прошлом году сдавала на этот факультет, но не прошла по конкурсу.
– Готовьтесь и вы поступите. Обязательно поступите, – улыбнулся Наркес.
– Вы так уверены? – негромко спросила Динара.
– Я знаю вас, – мягко ответил Наркес. – Вы очень способная, да и я немного ясновидящий, – пошутил он.
– Если бы не Институт, я бы и не колебалась, – легким движением головы откинув назад черные вьющиеся волосы и только сейчас прямо взглянув на Наркеса, произнесла девушка.
– Вот и не надо колебаться, – улыбнулся Наркес. – У вас все еще впереди. И обязательно надо учиться… А когда кончите университет, то снова придете к нам… если не раздумаете к тому времени…
Девушка промолчала. Посидев еще немного, она встала.
– Я пойду… – негромко произнесла она.
Наркес молча кивнул. Девушка легкой походкой подошла к двери и вышла.
Проводив взглядом ее высокую стройную фигуру, Наркес немного задумался.
Через некоторое время Динара снова вошла.
– Вас приглашают на заседание Ученого Совета.
– Я сейчас подойду.
Девушка вышла.
Когда Наркес прошел в зал Ученого Совета, все члены его были уже в сборе. Кроме них находились еще и несколько научных сотрудников из разных лабораторий Института. Убедившись, что все в сборе, ученый секретарь встал с места и открыл заседание. На повестке дня стоял вопрос аттестации научных сотрудников. Наркес внимательно слушал выступления членов Совета.
В Институте, которым он руководил, были разные научные работники. Одни из них добросовестно стремились в меру своих сил достичь чего-то в избранной ими области. Были и высокоодаренные сотрудники. Были, наконец, и практичные люди, умевшие выдавать свои умеренные способности за незаурядные в пределах республики и даже Союза. Некоторые из них в свои тридцать пять – сорок лет слыли «начинающими гениями». Наркес хорошо знал цену таким «гениям». Эти великовозрастные вундеркинды с претензией на уникальность при всем своем глубокомыслии не могли понять одной простейшей истины, что нельзя длительное время разыгрывать из себя гения, не будучи им на самом деле. Подлинный же научный талант он распознавал сразу, еще задолго до его проявления.
Все годы, в течение которых Наркес руководил Институтом, он постоянно вносил ясность в реальное положение дел. Естественно, что не всем это нравилось.
Слушая характеристики заведующих лабораторий на своих научных сотрудников, Наркес думал про себя:
«Да-а…
Как для одних наука кажется небесною богиней, Так для других – коровой жирной, что масло им дает.
Точнее этих слов Шиллера не скажешь».
Вот и сейчас заведующий лабораторией мозга К. Куспанов зачитывал характеристики на своих сотрудников. Первой он зачитал характеристику на старшего научного сотрудника Ж. Кадырова. «Исполнительный, морально устойчивый, вежливый, общительный…» – все это, на взгляд Наркеса, не имело никакого отношения к науке. А научная сторона у Кадырова обстояла весьма плохо. Невысокий полный мужчина тридцати восьми лет, выглядевший намного старше своего возраста, он был одним из любителей пикантных городских новостей и кулуарных разговоров. Зная свою слабость и никчемность в науке, лебезил перед всеми. Знал Наркес также и то, что отсутствие способностей к науке он старался возместить дома усидчивостью. Но в науке, как и в искусстве, одним задом много не высидишь. С грехом пополам защитив кандидатскую диссертацию четыре года назад, он с тех пор не опубликовал ни одной статьи.
Вторая характеристика была на младшего научного сотрудника А. Амангалиева. Высокий худой молодой человек двадцати семи лет последние годы работал над одной из важнейших проблем мозга – над конструкцией и динамическим значением отдельных его участков. Продвигался уверенно, но медленно. Видно, что-то в личной жизни мешало ему. Никогда не обращался ни по какому поводу ни к Наркесу, ни к кому-либо из руководства. Держался ровно и с огромным достоинством, не искал ничьего расположения и потому слыл в коллективе некомпанейским и не «своим парнем». Изредка встречая его в коридоре или во дворе Института, Наркес видел всегда его смелый взгляд и ту уверенность в себе, когда человек убежден, что после долгих трудностей и околичностей судьбы он все равно одержит победу в научном мире над всеми ловкачами и дельцами от него, обладающими вместо специальных способностей их суррогатом
– выдающимися дипломатическими способностями.
Наркес размышлял обо всем этом, пока члены Ученого Совета обсуждали вопрос переаттестации двух последних научных сотрудников. Между тем все было ясно. Когда заведующие кафедр и лабораторий в ожидании последнего решающего слова директора обернулись к нему, Наркес подытожил все предшествующие выступления:
– Товарищи, мы уже несколько раз советовали товарищу Кадырову подумать о научной стороне своей работы. К сожалению, он несколько лет не прислушивался к нашему совету. Ученый, который не работает над собой, причем не работает упорно и постоянно, перестает быть ученым и превращается в свою противоположность – в балласт, отягощающий науку и мешающий ее интенсивному развитию. Это жестоко, но это факт. Я предлагаю освободить товарища Кадырова от занимаемой им должности старшего научного сотрудника и на это место назначить товарища Амангалиева. Кадырова считаю целесообразным перевести в младшие научные сотрудники. Если он проявит себя в ближайшее время, то мы повысим его в должности и переведем в одну из смежных лабораторий.
Члены Совета одобрительно закивали головами. Была проведена переаттестация и других научных сотрудников. Ученый секретарь зачитал общее решение Ученого Совета, и заседание на этом закончилось.
Через несколько дней Наркесу предстояло выйти в отпуск. Еще летом прошлого года они планировали с Шолпан провести его в Сочи, на берегу Черного моря. Но смерть отца в январе нарушила их планы. Наркес решил теперь провести отпуск в Джамбуле, чтобы как-то поддержать мать после смерти отца.
– Ты поедешь в этом году одна отдыхать, – сказал он жене, – а я поеду в Джамбул к матери. Побуду рядом с ней.
– Я поеду с Расулом в семейный пансионат, – согласилась Шолпан. – А дома надо оставить кого-нибудь из знакомых.
На этом и порешили.
В течение нескольких оставшихся до отпуска дней Наркес завершил последние дела.
В один из этих дней к нему пришла Динара с заявлением об освобождении от работы. Подписывая его, Наркес спросил:
– Вы все туда же решили поступать? В университет, на биологический?
Девушка кивнула.
– Ну, желаю вам удачи. Готовьтесь. Я думаю, что вы поступите. Я же ясновидящий, – улыбаясь, добавил он.
Девушка грустно улыбнулась.
– До свидания, Наркес Алданазарович… – тихо произнесла она.
Печальные глаза ее были прекрасны.
– До свидания, Динара… – Наркес посмотрел на девушку и, чтобы не слишком задерживать взгляд на ее лице, отвел его в сторону. – Да, чуть не забыл, – добавил он. – Позовите, пожалуйста, ко мне Абая Джолаевича.
Динара медленно и задумчиво вышла из кабинета.
Через несколько минут вошел замдиректора по хозяйственной части Абай Джолаевич Алимханов.
– Подыщите, пожалуйста, новую секретаршу, – обратился к нему Наркес. – Мухамеджанова увольняется, поступает в институт.
– Хорошо, Наке.
Немного поговорив с Наркесом, он вышел.
10
Настал и день отъезда в Джамбул. Наркес встал рано утром, чтобы до наступления жары успеть проехать большую часть пути. Позавтракал, закончил последние приготовления. Затем сходил в гараж и подкатил машину к дому. Разбудив Шолпан, Наркес попрощался с ней, поцеловал спящего Расула и, взяв дорожный чемодан, вышел. Было около половины седьмого.
Несмотря на раннее время, по улицам шли густые потоки машин. Выбравшись на одну из главных магистральных улиц, Наркес пристроился к потоку машин, идущих в юго-западном направлении. За городом на широких автострадах движение стало быстрее. С каждой стороны эстакады в одностороннем движении могли идти одновременно по четыре ряда машин, Наркес стремительно обгонял машину за машиной. Несмотря на бесчисленные зигзаги горных дорог до Курдайского перевала и после него, расстояние в пятьсот километров между Алма-Атой и Джамбулом он покрыл за пять часов. Не заезжая в город, Наркес поехал в Ассу, где жила его мать. Скоро он въехал в село и свернул к одному из пятиэтажных домов, стоявших у обочины дороги. Поставив машину на площадку перед домом, Наркес прошел в крайний левый подъезд и поднялся на второй этаж. У двери с цифрой восемь он остановился; немного помедлил и позвонил. Дверь открыла мать. Увидев сына, она бросилась к нему, обняла. Потом, не выдержав, расплакалась. Пока Наркес успокаивал ее, из внутренних комнат вышли Турсун и Бейбит. Бейбит, увидев брата, сразу кинулась к нему на шею. Застенчиво поздоровалась с кайнага и Турсун. Все вместе они прошли в зал. Оглядываясь по сторонам, Наркес спросил:
– А где Серик, мама?
– На работе, должен прийти к обеду.
Мать подробно расспрашивала о Шолпан, Расуле, друзьях сына, о знакомых.
– Ну, как Расул? – все снова и снова спрашивала она. – Не забыл еще свою бабушку?
– Нет, помнит. Время от времени спрашивает у нас: «А где наша мама?» Мы говорим: «Мама ушла жить с другим мальчиком, которого тоже зовут Расулом». Он стоит после этих слов и долго о чем-то думает, – улыбнулся Наркес.
– Так нельзя шутить, – серьезно сказала мать. – Он уже многое понимает, хоть и маленький.
Наркес, улыбаясь, согласился с матерью. Еще немного поговорив с сыном, Шаглан-апай вместе с Турсун начали готовить чай. Бейбит продолжала расспрашивать брата об алмаатинских новостях.
Через некоторое время пришел и Серик. Еще с порога услышав голос брата, он стремительно вошел в комнату. Братья обнялись, затем, радостно восклицая, стали разглядывать друг друга. Серик заметно возмужал за те полгода, которые Наркес не видел его. Пока братья расспрашивали друг друга о житье-бытье, Турсун и Бейбит накрыли на стол. Шаглан-апай позвала всех на чай. За разговорами они не заметили, как пролетело обеденное время. Серик встал из-за стола и взглянул на брата:
– Ну ладно, мне надо на работу. Вечером договорим. – Он вышел.
В прошлом году он приехал из армии осенью, пропустив все сроки поступления на учебу. Потом женился и устроился на автобазу шофером. Этой профессии он обучился в армии. Наркес часто думал о судьбе брата, но все как-то не удавалось помочь ему. Б январе умер отец. Похороны, в феврале сорокадневка. В марте эксперимент, и с тех пор помимо всех дел Института он был занят Баяном. Буквально на днях вернулся из Вены. А сделать что-то было необходимо… Обо всем этом думал Наркес, сидя за столом, поддерживая беседу и одновременно отвечая на вопросы матери, Бейбит и Турсун.
После обеда Наркес решил съездить в город к Сакану. Он был очень привязан к нему. Они приходились друг другу двоюродными братьями по линии матерей. Были почти ровесниками: Наркес был на год старше Сакана. Вместе росли в детстве, вместе учились в одном институте, но на разных факультетах. Сакан поступил на год позже брата и на год позже его окончил. Работал заведующим аптекой. Несколько лет назад он получил ее одной из самых отсталых, затем из года в год постепенно сделал ее одной из лучших в городе. В прошлом году отстроил для нее новое просторное здание. Был он очень трезвым, деловым и практичным. Они как бы дополняли друг друга. Сакан ценил в старшем брате колоссальный интеллект. Наркес же ценил в нем умение видеть в жизни все без иллюзий, без возвышенного ореола.
Сакан оказался у себя. Увидев Наркеса, он радостно встал из-за стола и пошел ему навстречу. Братья поздоровались, расспросили друг друга о делах, о семьях. Чтобы беседу их не прерывали, Сакан вызвал зама, попросил его пока заняться посетителями и закрыл дверь кабинета на ключ.
Посидев за беседой еще немного, Наркес стал собираться.
– Куда торопишься? – спросил его Сакан. – Скоро кончится работа. Поедем к нам. Поговорим, побудем вместе, заночуешь…
– Потом, старина. Пока надо побыть рядом с матерью. Я ведь только приехал.
– Ну, давай, заходи. Может, сообразим и махнем куда-нибудь на несколько дней, отдохнем. Да, – тут же остановился он. – Никто не знает о твоем приезде? Ты никуда еще не заходил? А то понабегут со всех сторон. И отдохнуть не дадут. Лучше инкогнито тебе побыть пока. А к руководству и перед отъездом успеешь зайти.
Наркес согласно кивнул. Братья расстались.
На следующий день Наркес решил навестить пожилых родственников. Первым делом он посетил Кумис-апу, старшую сестру матери. Ей было восемьдесят лет. Несмотря на столь немалый возраст, она обладала завидной живостью и оптимизмом, Дочь ее Турсун уже много лет была вдовой. Раньше была замужем за двоюродным родственником Хакимом, что среди казахов случается редко. В свою очередь они приходились двоюродным братом и двоюродной сестрой Наркесу. После смерти брата остались двое детей, старший Турымтай и младшая Талшын, и Наркес часто помогал им. Увидев его, все они необыкновенно обрадовались.
– И тебя, Наркесжан, оказывается, можно иногда увидеть. Уж был бы ты лучше простым, не известным никому человеком, как мой Орын, и тогда мы видели бы тебя чаще, – сказала Кумис-апа.
Орын, невысокий круглолицый молодой человек с курчавыми волосами, все еще холостой в свои тридцать два года, стоял рядом с матерью и улыбался.
Наркес радостно здоровался со всеми. За чаем они вспоминали родных, знакомых упомянули и Хакима. Вспомнив брата, Наркес сразу стал серьезным.
– Хаким-ага часто говорил мне, – нарушил он, наконец, молчание, – что мы обязательно должны оставить какой-нибудь след после себя. Я, кажется, выполнил его просьбу…
– Да, ты выполнил его просьбу… Это было самое заветное желание в его жизни… – задумчиво отозвалась Турсун, вспомнив мужа.
– Хочу я какую-нибудь научную работу посвятить его памяти, – продолжал Наркес. – Попозже, когда освобожусь немного.
За разговором они просидели до позднего вечера. Наркес стал собираться.
– Куда ты на ночь глядя? – спросила Кумис-апа. – Заночуй, а завтра утром поедешь домой.
– Не могу, апа. – Наркес развел руками. – Надо быть рядом с матерью.
– Да, да, ей сейчас трудно, – согласилась старая женщина. – Ну, ладно, почаще навещай нас до отъезда.
Орын проводил брата на улицу. У машины они простились, и Наркес поехал в Ассу.
В последующие дни Наркес навестил Басера-ага, Кульзаду-апу, Асиму-апу, Калела-ага и других родственников. И где бы он ни был, вечером он обязательно возвращался домой, зная, что мать будет беспокоиться в его отсутствие.
Несколько дней Наркес провел у Канзады и Тимура в Дунгановке. Приезжая к зятю и сестренке, Наркес каждый раз видел огромный яблоневый сад, который они вместе с отцом посадили много лет назад, нехитрые сельские постройки. Здесь проходили последние годы его детства и юность. Здесь все напоминало об отце.
В одну из встреч Сакан предложил Наркесу съездить на джайляу к своему родственнику по отцовской линии Бисену, работавшему чабаном, и отдохнуть у него неделю-две. Наркес много раз в разные годы встречал Бисена в доме брата. Это был очень смуглый и крепкий мужчина лет сорока пяти, весельчак и острослов. Он часто приглашал Наркеса к себе в горы, но съездить все никак не удавалось: Сейчас, во время отпуска, отдохнуть в горах несколько дней было бы неплохо. Наркес согласился. Он переговорил с матерью, и она одобрила его решение.
Несмотря на раннее время, по улицам шли густые потоки машин. Выбравшись на одну из главных магистральных улиц, Наркес пристроился к потоку машин, идущих в юго-западном направлении. За городом на широких автострадах движение стало быстрее. С каждой стороны эстакады в одностороннем движении могли идти одновременно по четыре ряда машин, Наркес стремительно обгонял машину за машиной. Несмотря на бесчисленные зигзаги горных дорог до Курдайского перевала и после него, расстояние в пятьсот километров между Алма-Атой и Джамбулом он покрыл за пять часов. Не заезжая в город, Наркес поехал в Ассу, где жила его мать. Скоро он въехал в село и свернул к одному из пятиэтажных домов, стоявших у обочины дороги. Поставив машину на площадку перед домом, Наркес прошел в крайний левый подъезд и поднялся на второй этаж. У двери с цифрой восемь он остановился; немного помедлил и позвонил. Дверь открыла мать. Увидев сына, она бросилась к нему, обняла. Потом, не выдержав, расплакалась. Пока Наркес успокаивал ее, из внутренних комнат вышли Турсун и Бейбит. Бейбит, увидев брата, сразу кинулась к нему на шею. Застенчиво поздоровалась с кайнага и Турсун. Все вместе они прошли в зал. Оглядываясь по сторонам, Наркес спросил:
– А где Серик, мама?
– На работе, должен прийти к обеду.
Мать подробно расспрашивала о Шолпан, Расуле, друзьях сына, о знакомых.
– Ну, как Расул? – все снова и снова спрашивала она. – Не забыл еще свою бабушку?
– Нет, помнит. Время от времени спрашивает у нас: «А где наша мама?» Мы говорим: «Мама ушла жить с другим мальчиком, которого тоже зовут Расулом». Он стоит после этих слов и долго о чем-то думает, – улыбнулся Наркес.
– Так нельзя шутить, – серьезно сказала мать. – Он уже многое понимает, хоть и маленький.
Наркес, улыбаясь, согласился с матерью. Еще немного поговорив с сыном, Шаглан-апай вместе с Турсун начали готовить чай. Бейбит продолжала расспрашивать брата об алмаатинских новостях.
Через некоторое время пришел и Серик. Еще с порога услышав голос брата, он стремительно вошел в комнату. Братья обнялись, затем, радостно восклицая, стали разглядывать друг друга. Серик заметно возмужал за те полгода, которые Наркес не видел его. Пока братья расспрашивали друг друга о житье-бытье, Турсун и Бейбит накрыли на стол. Шаглан-апай позвала всех на чай. За разговорами они не заметили, как пролетело обеденное время. Серик встал из-за стола и взглянул на брата:
– Ну ладно, мне надо на работу. Вечером договорим. – Он вышел.
В прошлом году он приехал из армии осенью, пропустив все сроки поступления на учебу. Потом женился и устроился на автобазу шофером. Этой профессии он обучился в армии. Наркес часто думал о судьбе брата, но все как-то не удавалось помочь ему. Б январе умер отец. Похороны, в феврале сорокадневка. В марте эксперимент, и с тех пор помимо всех дел Института он был занят Баяном. Буквально на днях вернулся из Вены. А сделать что-то было необходимо… Обо всем этом думал Наркес, сидя за столом, поддерживая беседу и одновременно отвечая на вопросы матери, Бейбит и Турсун.
После обеда Наркес решил съездить в город к Сакану. Он был очень привязан к нему. Они приходились друг другу двоюродными братьями по линии матерей. Были почти ровесниками: Наркес был на год старше Сакана. Вместе росли в детстве, вместе учились в одном институте, но на разных факультетах. Сакан поступил на год позже брата и на год позже его окончил. Работал заведующим аптекой. Несколько лет назад он получил ее одной из самых отсталых, затем из года в год постепенно сделал ее одной из лучших в городе. В прошлом году отстроил для нее новое просторное здание. Был он очень трезвым, деловым и практичным. Они как бы дополняли друг друга. Сакан ценил в старшем брате колоссальный интеллект. Наркес же ценил в нем умение видеть в жизни все без иллюзий, без возвышенного ореола.
Сакан оказался у себя. Увидев Наркеса, он радостно встал из-за стола и пошел ему навстречу. Братья поздоровались, расспросили друг друга о делах, о семьях. Чтобы беседу их не прерывали, Сакан вызвал зама, попросил его пока заняться посетителями и закрыл дверь кабинета на ключ.
Посидев за беседой еще немного, Наркес стал собираться.
– Куда торопишься? – спросил его Сакан. – Скоро кончится работа. Поедем к нам. Поговорим, побудем вместе, заночуешь…
– Потом, старина. Пока надо побыть рядом с матерью. Я ведь только приехал.
– Ну, давай, заходи. Может, сообразим и махнем куда-нибудь на несколько дней, отдохнем. Да, – тут же остановился он. – Никто не знает о твоем приезде? Ты никуда еще не заходил? А то понабегут со всех сторон. И отдохнуть не дадут. Лучше инкогнито тебе побыть пока. А к руководству и перед отъездом успеешь зайти.
Наркес согласно кивнул. Братья расстались.
На следующий день Наркес решил навестить пожилых родственников. Первым делом он посетил Кумис-апу, старшую сестру матери. Ей было восемьдесят лет. Несмотря на столь немалый возраст, она обладала завидной живостью и оптимизмом, Дочь ее Турсун уже много лет была вдовой. Раньше была замужем за двоюродным родственником Хакимом, что среди казахов случается редко. В свою очередь они приходились двоюродным братом и двоюродной сестрой Наркесу. После смерти брата остались двое детей, старший Турымтай и младшая Талшын, и Наркес часто помогал им. Увидев его, все они необыкновенно обрадовались.
– И тебя, Наркесжан, оказывается, можно иногда увидеть. Уж был бы ты лучше простым, не известным никому человеком, как мой Орын, и тогда мы видели бы тебя чаще, – сказала Кумис-апа.
Орын, невысокий круглолицый молодой человек с курчавыми волосами, все еще холостой в свои тридцать два года, стоял рядом с матерью и улыбался.
Наркес радостно здоровался со всеми. За чаем они вспоминали родных, знакомых упомянули и Хакима. Вспомнив брата, Наркес сразу стал серьезным.
– Хаким-ага часто говорил мне, – нарушил он, наконец, молчание, – что мы обязательно должны оставить какой-нибудь след после себя. Я, кажется, выполнил его просьбу…
– Да, ты выполнил его просьбу… Это было самое заветное желание в его жизни… – задумчиво отозвалась Турсун, вспомнив мужа.
– Хочу я какую-нибудь научную работу посвятить его памяти, – продолжал Наркес. – Попозже, когда освобожусь немного.
За разговором они просидели до позднего вечера. Наркес стал собираться.
– Куда ты на ночь глядя? – спросила Кумис-апа. – Заночуй, а завтра утром поедешь домой.
– Не могу, апа. – Наркес развел руками. – Надо быть рядом с матерью.
– Да, да, ей сейчас трудно, – согласилась старая женщина. – Ну, ладно, почаще навещай нас до отъезда.
Орын проводил брата на улицу. У машины они простились, и Наркес поехал в Ассу.
В последующие дни Наркес навестил Басера-ага, Кульзаду-апу, Асиму-апу, Калела-ага и других родственников. И где бы он ни был, вечером он обязательно возвращался домой, зная, что мать будет беспокоиться в его отсутствие.
Несколько дней Наркес провел у Канзады и Тимура в Дунгановке. Приезжая к зятю и сестренке, Наркес каждый раз видел огромный яблоневый сад, который они вместе с отцом посадили много лет назад, нехитрые сельские постройки. Здесь проходили последние годы его детства и юность. Здесь все напоминало об отце.
В одну из встреч Сакан предложил Наркесу съездить на джайляу к своему родственнику по отцовской линии Бисену, работавшему чабаном, и отдохнуть у него неделю-две. Наркес много раз в разные годы встречал Бисена в доме брата. Это был очень смуглый и крепкий мужчина лет сорока пяти, весельчак и острослов. Он часто приглашал Наркеса к себе в горы, но съездить все никак не удавалось: Сейчас, во время отпуска, отдохнуть в горах несколько дней было бы неплохо. Наркес согласился. Он переговорил с матерью, и она одобрила его решение.
11
В назначенный день Наркес и Сакан отправились на джайляу. За городом долго ехали по шоссе, тянувшемся параллельно железной дороге. У одной из проселочных дорог, убегавших в сторону от автострады, Сакан свернул и поехал по направлению к горам. По обе стороны дороги, утопавшей в пыли, стояли поля уже созревшей и готовой к жатве пшеницы. Наркес разглядывал необозримое желтое море хлебов, тугие колосья, медленно и мерно колыхавшиеся от легкого ветерка. Время от времени посматривал слева от себя и Сакан.
– Богатый в этом году хлеб, – произнес он, – как и в прошлом году. Снова, наверное, дадут Казахстану орден, – он широко улыбнулся.
Улыбнулся и Наркес, продолжая думать о своем. Вклад республики в житницу страны был известен всем.
Дорога быстро поднималась вверх. Оставляя за собой высокий шлейф пыли, газик Сакана легко преодолевал путь. Вскоре дорога стала каменистой. Когда поднялись на первый перевал, Сакан взглядом указал вперед: «Видишь вон ту скалу на четвертом перевале? Она называется Унгур-тас. В этом году Бисен находится на этом джайляу».
С перевала дорога стремительно понеслась вниз. Между каждыми двумя перевалами находилось множество высоких холмов и гребней. С трудом поднимаясь вверх почти по вертикальному склону, Сакан, с улыбкой глядя на Наркеса, спросил:
– Ну, как наши горные дороги?
Наркес, крепко схватив правой рукой за ручку поручня перед собой, внимательно смотрел вперед. Казалось, что машина вот-вот перевернется и полетит назад, на дно глубокой ложбины. Натужно гудя, отчаянно цепляясь всеми четырьмя колесами за голую каменистую почву, газик медленно поднимался в гору. Взобравшись наверх, машина снова спускалась по непостижимо крутому склону.
– Разве вас можно назвать водителями? – добродушно улыбаясь, произнес Сакан. Он любил всегда шутить с братом. – Привыкли к ровным, как стол, автострадам. На них и с закрытыми глазами можно ездить. Вот где проверяется истинный класс шофера.
Несмотря на то, что он изо всех сил нажимал на педаль, машина стремительно понеслась под уклон и, миновав дно ложбинки, взлетела на новый склон. Сакан переключил скорость. Машина медленно поползла вверх. Перед самой вершиной склона газик задержался на одном месте, отчаянно вращая всеми колесами. Сакан включил тормоза, машина слегка наискосок сползла по склону и остановилась. Наркес молча взглянул на брата. Сакан снова переключил скорость. Газик с воем, напрягая всю мощь своего мотора, медленно преодолел последние метры до вершины. Теперь предстоял не менее трудный спуск. На вершине гребня Сакан остановил машину и немного передохнул.
– Вот так и живем. Сам видишь, какие дороги. Рядом Киргизия. А Киргизия – горная страна. Верхний этаж планеты…
– Удивительная страна, – отозвался Наркес. – Сколько ни едешь, все горы и горы: красные, синие, белые – снеговые. Такое ощущение все время, будто едешь среди небес…
Он задумался. О том, что раньше он часто бывал в Киргизии, о том, что уже несколько последних лет не бывал в ней, о том, как сильно соскучился он по братьям-киргизам, по их песням и по их речи, по их редчайшему гостеприимству и дружелюбию.
Из раздумий его вывел голос Сакана.
– Между прочим, ни на Кавказе, ни в других местах я не встречал таких трудных горных дорог, как в Киргизии, – продолжал он. – Правда, помню Чекет-Аман и Семинский перевалы на Алтае. Впечатляющее зрелище. Но подъемы и спуски там не такие крутые, как здесь.
Он завел машину и осторожно повел ее вниз. Несмотря на то, что были включены все тормоза, газик быстро катился под гору.
– Может, сядешь за руль? – улыбаясь, спросил Сакан.
– Пожалуй, не сяду, – ответил Наркес.
Сакан добродушно рассмеялся. Улыбался его веселью и Наркес.
Преодолев еще несколько перевалов, Сакан свернул с дороги, и машина по бездорожью медленно поползла по склону горы. Впереди уже виднелись юрты чабанов, лошади. Склон соседней горы был густо усеян белыми точками овец.
На звук машины из ближней юрты высыпали малыши. Босоногие, мал-мала меньше, они стояли перед юртой, стараясь во что бы то ни стало узнать, кто к ним едет. Сакан подъехал к юрте. Дети Бисена, увидев своего дядю, бросились к нему. Навстречу им вышла Бурулхан-апай. Она радостно поздоровалась с приехавшими, подождала, когда они, войдя в юрту, сели на маленькие одеяльца-корпеше, лежавшие на домотканом шерстяном паласе, и стала расспрашивать Сакана о детях и Розе. Отвечая на расспросы шурина о детях, о житье-бытье, она достала две подушки, лежавшие поверх сложенных друг на друге у стенки одеял, и подала их братьям.
– Устали, наверное, с дороги, – сказала она и, сняв деревянную крышку-с зеленого эмалированного ведра, взболтала плескавшийся в нем кумыс, разлила его в красные пиалы, подала их гостям.
– Свежий, – с удовлетворением отметил Сакан, лежа на боку на одеяле, облокотясь на большую пуховую подушку и медленно, маленькими глотками, отхлебывая напиток.
– Ну как Бисеке? – расспрашивал он, все так же медленно попивая кумыс.
– Работает, – отвечала Бурулхан-апай. – Весной получили грамоту за хороший окот овец.
– Скоро Героем, значит, будет, – пошутил Сакан.
– Куда ему до Героя, – улыбаясь, ответила женщина. – Лишь бы не хуже других быть.
– А Берик как поживает? Как у него дела? Дома он сейчас или около овец?
– Он сейчас на другом участке работает, – ответила Бурулхан-апай. – Старшим чабаном стал. Вместо него нового помощника дали, Бауржана, сына Даулета. Ты его знаешь, он из Кзыл-Кайнара. В прошлом году окончил школу, женился и с начала лета работает с Бисеном.
Наркес внимательно слушал неторопливую речь женщины. Какое-то извечное, величавое спокойствие ощущал он в окружавших юрты со всех сторон горах, в укладе жизни этих простых цельных людей, в обычном и скромном убранстве юрты чабана. Давно неведомый покой посетил его душу.
Кончив свои расспросы, Сакан познакомил с Бурулхан-апай Наркеса.
– Это Наркес, живет в Алма-Ате. Я много раз говорил вам о нем.
Женщина средних лет молча кивала головой, с уважением глядя на гостя. Наркес тоже молча и мягко смотрел на нее.
Немного посидев с гостями, женщина вышла хлопотать по хозяйству. Сакан бегло окинул взглядом внутреннее убранство юрты, вытянул ноги и, удобнее пристроив под рукой подушку, с улыбкой произнес;
– Так, теперь начнем вдыхать целебный горный воздух…
Наркес рассмеялся. Шутки младшего брата всегда смешили его.
– Надо поправиться здесь, на лоне природы, а то в мире цивилизации среди всех благ и услуг мы с тобой так отощали, что едва добрались сюда… Подальше от таких «благ», – негромко хихикая, продолжал Сакан.
Наркес громко смеялся.
– Смейся потише, – сквозь слезы говорил Сакан. – А то все окрестные чабаны услышат твой смех и подумают: «Голосистый этот товарищ из Алма-Аты. Неужели там все такие?»
Наркес захлебнулся еще больше, изредка хлопая себя рукой по бедру.
– Ты прямо, как Бальзак, бьешь себя по бедрам, – не унимался Сакан.
Вдоволь насмеявшись, братья вышли наружу. Воздух был – действительно удивительным. От него ширилась грудь – Дышалось необычайно легко и свободно
– Даже днем здесь было намного прохладнее, чем в низовьях. Окидывая взглядом окрестные горы и любуясь их красотой, Наркес с Саканом за разговорами стали медленно подниматься по склону горы. Вскоре их нагнал один из карапузов Бисена.
– Богатый в этом году хлеб, – произнес он, – как и в прошлом году. Снова, наверное, дадут Казахстану орден, – он широко улыбнулся.
Улыбнулся и Наркес, продолжая думать о своем. Вклад республики в житницу страны был известен всем.
Дорога быстро поднималась вверх. Оставляя за собой высокий шлейф пыли, газик Сакана легко преодолевал путь. Вскоре дорога стала каменистой. Когда поднялись на первый перевал, Сакан взглядом указал вперед: «Видишь вон ту скалу на четвертом перевале? Она называется Унгур-тас. В этом году Бисен находится на этом джайляу».
С перевала дорога стремительно понеслась вниз. Между каждыми двумя перевалами находилось множество высоких холмов и гребней. С трудом поднимаясь вверх почти по вертикальному склону, Сакан, с улыбкой глядя на Наркеса, спросил:
– Ну, как наши горные дороги?
Наркес, крепко схватив правой рукой за ручку поручня перед собой, внимательно смотрел вперед. Казалось, что машина вот-вот перевернется и полетит назад, на дно глубокой ложбины. Натужно гудя, отчаянно цепляясь всеми четырьмя колесами за голую каменистую почву, газик медленно поднимался в гору. Взобравшись наверх, машина снова спускалась по непостижимо крутому склону.
– Разве вас можно назвать водителями? – добродушно улыбаясь, произнес Сакан. Он любил всегда шутить с братом. – Привыкли к ровным, как стол, автострадам. На них и с закрытыми глазами можно ездить. Вот где проверяется истинный класс шофера.
Несмотря на то, что он изо всех сил нажимал на педаль, машина стремительно понеслась под уклон и, миновав дно ложбинки, взлетела на новый склон. Сакан переключил скорость. Машина медленно поползла вверх. Перед самой вершиной склона газик задержался на одном месте, отчаянно вращая всеми колесами. Сакан включил тормоза, машина слегка наискосок сползла по склону и остановилась. Наркес молча взглянул на брата. Сакан снова переключил скорость. Газик с воем, напрягая всю мощь своего мотора, медленно преодолел последние метры до вершины. Теперь предстоял не менее трудный спуск. На вершине гребня Сакан остановил машину и немного передохнул.
– Вот так и живем. Сам видишь, какие дороги. Рядом Киргизия. А Киргизия – горная страна. Верхний этаж планеты…
– Удивительная страна, – отозвался Наркес. – Сколько ни едешь, все горы и горы: красные, синие, белые – снеговые. Такое ощущение все время, будто едешь среди небес…
Он задумался. О том, что раньше он часто бывал в Киргизии, о том, что уже несколько последних лет не бывал в ней, о том, как сильно соскучился он по братьям-киргизам, по их песням и по их речи, по их редчайшему гостеприимству и дружелюбию.
Из раздумий его вывел голос Сакана.
– Между прочим, ни на Кавказе, ни в других местах я не встречал таких трудных горных дорог, как в Киргизии, – продолжал он. – Правда, помню Чекет-Аман и Семинский перевалы на Алтае. Впечатляющее зрелище. Но подъемы и спуски там не такие крутые, как здесь.
Он завел машину и осторожно повел ее вниз. Несмотря на то, что были включены все тормоза, газик быстро катился под гору.
– Может, сядешь за руль? – улыбаясь, спросил Сакан.
– Пожалуй, не сяду, – ответил Наркес.
Сакан добродушно рассмеялся. Улыбался его веселью и Наркес.
Преодолев еще несколько перевалов, Сакан свернул с дороги, и машина по бездорожью медленно поползла по склону горы. Впереди уже виднелись юрты чабанов, лошади. Склон соседней горы был густо усеян белыми точками овец.
На звук машины из ближней юрты высыпали малыши. Босоногие, мал-мала меньше, они стояли перед юртой, стараясь во что бы то ни стало узнать, кто к ним едет. Сакан подъехал к юрте. Дети Бисена, увидев своего дядю, бросились к нему. Навстречу им вышла Бурулхан-апай. Она радостно поздоровалась с приехавшими, подождала, когда они, войдя в юрту, сели на маленькие одеяльца-корпеше, лежавшие на домотканом шерстяном паласе, и стала расспрашивать Сакана о детях и Розе. Отвечая на расспросы шурина о детях, о житье-бытье, она достала две подушки, лежавшие поверх сложенных друг на друге у стенки одеял, и подала их братьям.
– Устали, наверное, с дороги, – сказала она и, сняв деревянную крышку-с зеленого эмалированного ведра, взболтала плескавшийся в нем кумыс, разлила его в красные пиалы, подала их гостям.
– Свежий, – с удовлетворением отметил Сакан, лежа на боку на одеяле, облокотясь на большую пуховую подушку и медленно, маленькими глотками, отхлебывая напиток.
– Ну как Бисеке? – расспрашивал он, все так же медленно попивая кумыс.
– Работает, – отвечала Бурулхан-апай. – Весной получили грамоту за хороший окот овец.
– Скоро Героем, значит, будет, – пошутил Сакан.
– Куда ему до Героя, – улыбаясь, ответила женщина. – Лишь бы не хуже других быть.
– А Берик как поживает? Как у него дела? Дома он сейчас или около овец?
– Он сейчас на другом участке работает, – ответила Бурулхан-апай. – Старшим чабаном стал. Вместо него нового помощника дали, Бауржана, сына Даулета. Ты его знаешь, он из Кзыл-Кайнара. В прошлом году окончил школу, женился и с начала лета работает с Бисеном.
Наркес внимательно слушал неторопливую речь женщины. Какое-то извечное, величавое спокойствие ощущал он в окружавших юрты со всех сторон горах, в укладе жизни этих простых цельных людей, в обычном и скромном убранстве юрты чабана. Давно неведомый покой посетил его душу.
Кончив свои расспросы, Сакан познакомил с Бурулхан-апай Наркеса.
– Это Наркес, живет в Алма-Ате. Я много раз говорил вам о нем.
Женщина средних лет молча кивала головой, с уважением глядя на гостя. Наркес тоже молча и мягко смотрел на нее.
Немного посидев с гостями, женщина вышла хлопотать по хозяйству. Сакан бегло окинул взглядом внутреннее убранство юрты, вытянул ноги и, удобнее пристроив под рукой подушку, с улыбкой произнес;
– Так, теперь начнем вдыхать целебный горный воздух…
Наркес рассмеялся. Шутки младшего брата всегда смешили его.
– Надо поправиться здесь, на лоне природы, а то в мире цивилизации среди всех благ и услуг мы с тобой так отощали, что едва добрались сюда… Подальше от таких «благ», – негромко хихикая, продолжал Сакан.
Наркес громко смеялся.
– Смейся потише, – сквозь слезы говорил Сакан. – А то все окрестные чабаны услышат твой смех и подумают: «Голосистый этот товарищ из Алма-Аты. Неужели там все такие?»
Наркес захлебнулся еще больше, изредка хлопая себя рукой по бедру.
– Ты прямо, как Бальзак, бьешь себя по бедрам, – не унимался Сакан.
Вдоволь насмеявшись, братья вышли наружу. Воздух был – действительно удивительным. От него ширилась грудь – Дышалось необычайно легко и свободно
– Даже днем здесь было намного прохладнее, чем в низовьях. Окидывая взглядом окрестные горы и любуясь их красотой, Наркес с Саканом за разговорами стали медленно подниматься по склону горы. Вскоре их нагнал один из карапузов Бисена.