Алисса Муссо-Нова. Хер Сон

   – Ах так, – мстительно усмехнулся Семен Семены, – ну, ты у меня поплачешь! Я знаю, какие действия тебя рыдать заставят!
   И он закатал рукава. КотСС приоткрыл глаз, увидел, что Семен Семеныч с решительным видом направился к холодильнику, и подумал: «Ну наконец-то! А то дурь какую-то придумал – заплакать меня заставить решил!» – и улыбнулся вальяжной кошачьей улыбочкой.
   Семен Семеныч заметил это и взбеленился совсем.
   – Ах, вот ты так! – вскричал он, и вырвал шнур холодильника из розетки. Холодильник сразу перестал мурчать и затих. КотСС удивился, но виду не подал. Семен Семеныч налег плечом на бок и стронул холодильник с места. Кот забеспокоился. Когда Семен Семенович, громко пыхтя, подвинул холодильник до порога кухни, у кота началась паника. Кот забегал по кухне, отказываясь верить своим глазам! То, что в его котовой жизни казалось незыблемым и неизменным, вдруг поднялось и укатилось на колесиках, в сопровождении громогласного пыхтения покрасневшегося от натуги Семен Семеныча (холодильник был в преклонном возрасте, и колесики не очень-то катились, пришлось поднапрячь силы). КотСС подвывал страшным голосом, копал лапами пол в том месте, где только что стоял холодильник, будто рассчитывал, что половая твердь разверзнется и отдаст белого кормильца, но все было тщетно.
   А Семен Семенович, сурово насупившись, выставил на лестничную площадку холодильник и большими буквами написал прямо на дверце толстым синим фломастером: «АППАРАТ РАБОТАЕТ, ОТДАМ В ХОРОШИЕ РУКИ».
   Вот этого котСС не вынес. Он лег на то место, где еще пятнадцать минут назад стоял его любимый молочно-сосисочный рай, откуда таким чудесным способом являлись всегда всевозможные вкусности, и ушел в глубокий обморок.
 
   В дверь позвонили. Семен Семеныч, горюя о холодильнике, который он любил не меньше, чем кот (для Семен Семеныча этот холодильник тоже много лет кормильцем-поильцем был), поплелся открывать. На пороге стояла соседка Мусса Мармеладовна. Она внимательно посмотрела на Семен Семеныча, показала пальцем на холодильник и спросила:
   – Семен, ты в своем уме?
   Семен Семеныч потрогал ухо и сказал:
   – В своем.
   – А что скорбный такой, бровки домиком? – спросила Мусса Мармеладовна.
   – Да так, обстоятельства всякие… докучают… совесть… жена… плакать… – забормотал Семен Семеныч, непривыкший жаловаться на жизнь и стесняющийся страшно Муссы Мармеладовны, потому как она была дама внушительная и прозорливая.
   – А жена твоя где?
   – Ушла к маме, – прошептал Семен Семеныч, готовый уже сквозь пол провалиться от стыда за собственную расползающуюся побитую кризисами жизнь.
   Мусса Мармеладовна покачала головой и сказала:
   – Завтра после работы ко мне приходи, я тебе погадаю, посмотрим, что с твоей женой делать, как вернуть.
   Семен Семеныч всхлипнул.
   – Ну что еще такое? – всплеснула руками Мусса Мармеладовна.
   – Не могу после работы… меня с работы уволили… – расстроившись вконец, произнес Семен Семеныч.
   – Понятно, – Мусса Мармеладовна закивала головой, – теперь все понятно. Кризис, стало быть, случился! Ну, тогда приходи, когда успокоишься. Я тебе погадаю, и все будет хорошо. И кстати, как тебе мои ручки?
   Она протянула ладони Семен Семенычу, и зашевелила пальцами, демонстрируя земляничного цвета маникюр.
   – Хорошие ручки, – оторопел Семен Семеныч, не понимая намерений Муссы Мармеладовны.
   – Рада, что понравились, – и Мусса Мармеладовна вышла, плотно закрыв за собой дверь.
   Семен Семеныч прислушался к звукам за дверью: так и есть – Мусса Мармеладовна уволакивала к себе его холодильник. «Кажется, это я холодильником вроде как позолотил ей ручку. Значит, действительно, хорошего чего-нибудь нагадает!» – подумал он и пошел к Петровичу.
   Дверь у соседа была приоткрыта, в коридоре пахло хвоей, а вход в комнату перегораживала лужа.
   – Петрович, я принес благие вести – все будет хорошо! А это, что ли, кот у тебя столько наплакал? – весело пошутил Семен Семеныч.
   – Нет, – раздался слабый голос Петровича из комнаты, – это я наплакал…
   Семен Семеныч, встревожившись, заглянул в горницу Петровича, да так и застыл на пороге: у стены, там, где всегда стоял диван, была сложена поленница, да немаленькая, метра полтора высотой! Наверху сидел Петрович, держащий в руках небольшую настоящую новогоднюю елочку, именно она так пахла хвоей.
   – Что это с тобой? – изумился Семен Семеныч, и догадка сверкнула у него в голове. – Это что, объявление сработало???
   – Да, – всхлипнул Петрович, – сработало!
   – Так что ж ты плачешь – радоваться же надо! – посоветовал Семен Семенович.
   – Кота жалко! Мне не нужны дрова, это я назло коту объявление писал, чтобы заплакать его заставить, а тут мужики приехали, дрова сгрузили, в руки елку сунули – говорят, бонус такой, кота сцапали и уехали, – и Петрович скривил лицо, опять готовясь заплакать.
   – Не реви! У тебя, можно сказать, открытие случилось, а ты ревешь, – строго сказал Семен Семеныч.
   – Какое еще открытие? – удивился Петрович так, что слезы его мгновенно высохли.
   – Самое настоящее! Ты открыл новый способ работы с Вселенной по запросу! – торжественно провозгласил Семен Семеныч.
   Петрович скромно потупился.
   – Раз твои объявления имеют такую силищу, значит, тебе надо написать объявление, чтобы кота обратно принесли, да еще с доплатой.
   Семен Семеныч помог другу спуститься в горы поленьев, и они включили компьютер. Петрович защелкал по клавиатуре текст нового объявления:

ОБЪЯВЛЕНИЕ

МЕНЯЮ ДВА КУБОМЕТРА

БЕРЕЗОВЫХ ДРОВ

НА КОТА (с вашей доплатой)

   Когда приятели клеили объявление к той же самой водосточной трубе, Петрович вспомнил вдруг что-то и спросил:
   – А ты говорил про благие вести, это ты что имел в виду?
   – Это Мусса Мармеладовна заходила, она мне много чего наговорила, но все – хорошее! Скоро заживем нормально, говорит, надо к ней зайти только, погадать.
   – Мусса – умная женщина, торжественная. Она как капитан Немо из книг Жюля Верна, или похожа на дам из семейства Медичи (это я из истории искусства по мню), или вот на Маху очень даже походит, из сказки про брючки.
   Семен Семеныч поглядел уважительно на Петровича и подумал, что художественная литература – тоже, наверное, интересная штука… И, может быть, стоит начать читать ее даже, а то он все больше научные книги, термодинамику свою любимую, вот еще лингвистикой увлекся… И тут его осенило – Петрович же педагог почти! И Семен Семеныч спросил:
   – Петрович, вот ты начитанный такой, и на учителя учился, а науку всю свою, поди, забыл?
   – Почему это забыл? – удивился Петрович. – Я до сих пор интересуюсь, особенно психологией. Я и компьютер купил специально, чтобы на психологических форумах общаться, и статьи-рассылки всякие читать по теме, Вита Ценева наизусть почти учу, и сам иногда пишу кое-что.
   – Тогда скажи мне, друг Петрович, а как же мне с семейным кризисом справиться? Жена чтобы вернулась, и без разборок: «кто виноват?» и тому подобное…
   – Это несложно. Надо переименовать ситуацию – по «Закону Яхты». Это из ОКсЮМОРон-психологии: техника такая есть – переименование.
   – Какой еще оксюморон, какие яхты?
   – Да ты темный совсем, Семен Семеныч! Закон Яхты от капитана Врунгеля: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет!» У тебя так и получилось: назвал ситуацию «кризис» – кризис и сделался!
   – Это не я назвал, это подарок так назывался, который я получил, – стал оправдываться Семен Семеныч.
   – Подарок назывался, а ты взял и переназвал! Твой ведь подарок, – как хочешь, так и называешь!
   – Ну и как же мне его переназвать? – озадачился Семен Семеныч.
   – Как тебе больше хочется. Если ее уход – это радость для тебя, то это не кризис, а сюрпризис. А если не рад ты этому, то вот хоть так: «У жены оказался не кризис, а крысис», окрысилась она, стало быть. Эмоции у нее взыграли, она набычилась и ушла. А раз так, то придет, когда разбычится, – сделал логический ход Петрович.
   – Да что же это: о-крыси-лась, о-козалась, на-бычи-лась – не семья у нас, а уголок Дурова какой-то получается!
   – Хорошая идея, тоже оксюморонская вполне! – обрадовался Петрович. – Вот где у тебя жена больше времени проводит – на кухне? Вот и пусть здесь будет уголок Дурова! А ты где обретаешься чаще – где письменный стол, телевизор? Тогда это местечко назовем – уголок Умнова. И сразу в доме баланс и гармония! Умнодурость – оксюморон называется! А когда оксюморон – все гда все просто волшебно складывается, это аксиома!
   – Какой такой опять оксюморон? – удивился Семен Семеныч. – Что это за оксюморон еще?
   – Оксюморон – это умная глупость. Вот «горячий снег» если сказать, или «безмолвный крик» – это как раз оксюмороны получаются. Это из литературоведения термин такой. И сочетания эти – волшебные, потому что такого не бывает, а любой человек понимает, что такое: безмолвный крик. И у оксюморонов нет качеств – хорошо или плохо. Вот горячий снег, например, – это хорошо или плохо?
   – Снег – плохо, потому что холодно, – зябко поежился Семен Семеныч, – а я лето люблю.
   – Но снег же горячий, – парировал Петрович, – даже очень горячий!
   – Тогда это хорошо, – согласился Семен Семеныч.
   – Но это же снег, – напомнил Петрович.
   Семен Семеныч помолчал, пытаясь уложить в хоть какие-то логические рамки эти образы в голове, и изрек наконец:
   – Хитер бы больно, Петрович!
   И пошли они по домам. Семен Семеныч переобулся на пороге и пошел на кухню, размышляя, как здесь организовать уголок Дурова, и застыл на месте в дверях!!!
   На фоне кухонного румынского гарнитура, как на старинных фотографиях, в три ряда расположилась группа женщин в русских народных костюмах. Задний ряд сидел на столах и на плите даже, средние девушки стояли, и у их ног сидели красавицы с венками на голове. Посередине композиции стояла дородная краснощекая дама крестьян ского вида, повязанная платком, и в красном сарафане. Она строго глядела на Семен Семеныча, сложив на мощной груди руки, и была до боли знакома… «“Белое солнце пустыни”!» – молнией сверкнула догадка в голове у Семен Семеныча. Он смущенно откашлялся и произнес:
   – Добрый день, любезная … – и застеснялся.
   Дама кивнула одобрительно, и Семен Семеныч продолжил уже более бодро:
   – Добрый день, веселая минутка, разлюбезная моя Катерина Матвевна!
   – Добрый! – сочным густым контральто пропела Катерина Матвевна. – А мы вот зашли побеседовать.
   – Очень рад, – вежливо согласился с увиденным-услышанным Семен Семеныч, и растерялся, не зная, что сказать-то еще?
   – Ничего не говори, – посоветовала Катерина Матвевна, – я сама все скажу. Я про кризисы пришла поговорить, потому что за семью обидно! Распадается семейство на глазах, а ведь хотите жить вместе!
   В носу у Семен Семеныча защипало:
   – Хотим, – подтвердил он, покраснев.
   – Тогда сейчас голову проветрим немного, – улыбнулась Катерина Матвевна и наставила на Семен Семеныча небольшой вентилятор, который немедленно стал обдувать его голову:
   – Слушай меня внимательно и не перебивай. Потом спросишь, если что непонятное останется.
   Все девицы повернулись к ней, и тоже приготовились внимать внимательно.
   У Семен Семеныча закружилось немного в голове, и даже пот прошиб от волнения, но Катерина Матвевна начала говорить певучим своим голосом, и он успокоился.
   – Ты подарки увидел, да принял их, как есть, и даже в зубы им не стал смотреть, – пела Катерина Метвевна, а Семен Семеныч передернулся, вспоминая оскаленные подаркины зубы.
   – А каждый человек волен подарок разглядеть да решить – надобен он ему, или нет, – продолжала она, – и если не надобен, то расстаться с ним подобру-поздорову, или переделать его под свои нужды. Вот если тебе порты парадные подарят, да они длинны тебе окажутся, ты их разве не подгонишь под себя? – поинтересовалась она.
   – Подгоню, – согласился Семен Семеныч.
   – А что же ты кризисы свои принял как есть, да и валиться в них охотно начал, не подогнав их под свои нужды? – удивилась она.
   – Дык… не знали мы… несподручно как-то… не умеем… – замялся Семен Семеныч.
   – Эх, мужики, ну чисто дети малые, – засмеялась Катерина Матвевна, – что ты, что дружок твой, Петрович. Так вот, капитан Сухов прислал меня вам в помощь, а то и котов своих замучаете до смерти, и сами пропадете. Вот и слушай, голубчик, что я тебе скажу:
   – Кризис на работе с увольнением – это подарок хороший, даже отличный! Только смотря как принять его, в какой позе. Если позу мальчика принять, которого с дня рождения приятеля выгнали, то страдать будешь, горемыкаться. А если тот же мальчик, которого с занудного урока выгнали, так это для мальчика радость. Радость, несмотря на то, что страшновато – а ну как родители нашлепают. Но нашлепают ли – это еще вопрос, а вот то, что перед ним весь мир сейчас открыт с кучей возможностей – это факт!
   Мальчик и в кино может пойти, и в зоопарк, и шайбу погонять, и для баловства всяческого мальчишеского у него целый день есть. Мальчик может другую школу пойти поискать, еще лучшую, а может сам начать учиться, и даже других учить – ведь он уже что-то знает!
   Семен Семеныч слушал, не отрывая взора от Катерины Матвевны, и в голове его уже складывалась мысль о том, что, действительно, не так оно и плохо, что работа утомительная и до смерти надоевшая кончилась, и теперь у него есть время обдумать новое занятие. Перспектива получается! А Катерина Матвевна тем временем продолжала:
   – Семейный кризис – вообще не кризис. Просто нужно некоторым время какое-то побыть одному. Каждый человек имеет право на время «побыть одному». И вы с женой просто друг друга не поняли. А как слово «кризис» увидели, почему-то решили, что это – диагноз неотвратимый, и давай под него отношения свои подгонять. Раз уж вы с женой на диагнозы такие падкие, то вот вам новый диагноз: семейный кризис длится не более десяти дней, а потом семья склеивается и еще прочнее, чем была, становится.
   Семен Семеныч почувствовал громадное облегчение, значит, это просто небольшой отпуск, а не конец семейной жизни! Он облегченно вздохнул и улыбнулся, а Катерина Матвевна тем временем разбирала уже другие подарки на части:
   – Кризис среднего возраста – это у кризиса возраст, а не у тебя, ты как всегда неправильно все понял. Есть кризисы разного возраста – кризисы-дети, кризисы-молодые, кризисы зрелые и кризисы-старики. И эти кризисы туда-сюда бродят. А ты решил, что раз твой средний, как ты считаешь, возраст, то и кризис твоему возрасту настал, а на самом деле – это кризису 37–42, а не тебе, понятно?
   Семен Семеныч покрутил головой и, отдуваясь, сказал:
   – Ох, я чувствую, запудрите вы мне мозги окончательно, разлюбезная моя Катерина Матвевна!
   – Запудрю – не запудрю, а девять граммов в сердце – постой, не лови! Ладно, мы пошли, а то у тебя еще и кризис самоидентификации случится от передозировки информации, – Катерина Матвевна встала, улыбнулась, округлив полные щеки, прошелестела подолом красного сарафана мимо Семен Семеныча и пропала за дверью, как и не было. Румяные девки исчезли вместе с ней.
   Семен Семеныч на полусогнутых ногах добрел до диванчика и рухнул: с информацией действительно случился перебор, и он мгновенно заснул.
   Спал он недолго, во сне увидел жену, которая улыбалась и махала ему синеньким скромным платочком из окна тещиного дома, а разбудил его телефонный звонок – Мусса Мармеладовна приглашала к себе на аудиенцию.
   – Мне с тобой некогда длинные беседы вести, – предупредила она сразу у порога, я тебе телеграфно все сообщу, а ты мотай на ус, – и она дала в руки Семен Семенычу предмет, напоминающий кисточку, но с очень длинным ворсом, сужающуюся к концу (и вправду – ус, только в оправе!):