Альтов Семен. Из книги «Набрать высоту»

   И он оказался порядочным человеком.
   Сколько прекрасного создано на земле благодаря таким людям!

Десятка

   Как вам не стыдно?! Эх, вы! Да чтобы я стал унижаться из-за вашей премии?
   Пропади она пропадом! Не хотите давать и не надо! Не хотите?.. Не надо!
   Позориться из-за каких-то двадцати тысяч?! Смешно! Не двадцать? А сколько? Десять?! Тем более! Знал бы раньше, что не двадцать, а десять – только бы вы меня и видели! Из-за десятки торгуемся! Как вам не стыдно! Да я бы на вашем месте со стыда сгорел! Ладно, можете не давать! Слышите? Можете не давать! Можете?! Прекрасно. Я ухожу! Поворачиваюсь, хлопаю дверью, звенят стекла – все!!! Я ушел! Пока! Оставьте себе эту несчастную десятку, подавитесь вы ею! Да, да, подавитесь! Все, я ушел, не могу здесь больше оставаться!
   Противно! Значит, не дадите? Я вас правильно понял? Не надо! Не на-до! Думали, я душу продам за десять тысяч?! За десять!!! Никогда! Я был о вас лучшего мнения, вы похожи на порядочного человека. Были похожи. Да не надо мне ваших денег! То есть моих денег! Дайте – и я швырну их вам в лицо! Дайте, дайте – увидите! Дадите? Нет?! Уперлись, как баран, да?! Ладно. Знаете, как поступают приличные люди? Смотрите на меня. Слушайте, что я говорю. Отдайте их Петину, скажите, что от меня, пусть на них лекарство купит! Отдайте, отдайте, вы же ему всегда даете, он талант, его стимулировать надо, а я что?! Винтик, гаечка, шайбочка!
   Ну ладно, заболтался я с вами. На чем мы остановились? Чего я сюда пришел.
   Зачем вы меня вызывали? Не вызывали? Ах да! Премия! Ну что, отдадите? Нет?!
   Из-за десятульки крохотной вы отняли у меня столько драгоценного времени?! Да за это время, знаете, сколько бы мог заработать и потом швырнуть вам в лицо?!
   Все! Хватит! Достоинство и честь мне гораздо дороже! Хотя, что я вам говорю, разве вы знаете, что это такое! Тридцать!!! Вот вы сколько должны были дать! Но я вам слова не сказал – вы обратили внимание?! Ни слова! Не так воспитан, простите! Повернусь, хлопну дверью и уйду! Вы дождетесь! Надо быть выше этого!
   Десять тысяч?! О чем мы говорим! Вдумайтесь в эту мелкую цифру! Мы же интеллигентные люди! По крайней мере, я! Дайте вы их мне, не унижайтесь! Ну!
   Плюньте на все и дайте! Ну?! Где расписаться? Тут? Пожалуйста. Давайте их сюда.
   Правильно. Десять. Да не бойтесь, не стану швырять их вам в лицо. Не так воспитан!

Эстетика

   – Журавль, а журавль, скажи, почему, когда вы летите по небу, люди улыбаются, говорят: «Журавлиная стая летит!» А когда идем мы, коровы, воротят носы, ворчат: «Стадо коровье прется!» В чем разница?
   Журавль гордо задрал голову и сказал:
   – Мы как-никак журавли. А вы коровы. Извини.
   Буренка замотала головой:
   – Но как же так? Мы даем людям молоко, мясо, шкуру – последнее отдаем! А вы?
   Что даете народному хозяйству?
   – Ну не знаю, – обиделся журавль. – Зато летим красиво. Журавлиным клином. А вы бредете как попало, стадом. Неэстетично.
   Буренка задумалась: «А ведь журавль прав. Нам бы клином, по-журавлиному. И люди скажут: «Вон коровья стайка прошла!» На следующий день коровы возвращались домой, построившись несколько странно.
   Впереди бежала Буренка. Она то и дело оглядывалась назад и мычала, чтобы коровы подравнялись, держали линию. Пропуская коров, люди прижимались к заборам, ругались:
   – Совсем очумела скотина. Всю улицу заняли!
   Коровы прошли. Остались на земле коровьи лепешки.
   Кто-то сказал:
   – Смотрите! Смотрите! Лепешки-то как легли! Прямо журавлиный клин получился!
   Услышав последние слова, Буренка радостно замычала:
   – Вот что значит эстетика. Выходит, и мы можем!

Почин

   Этим прогрессивным методом живем, считай, года три есть. Тогда еще почин родился: «Из родного колхозу ни шагу!», потому что мост через пропасть рухнулся, а другой связи с большой землей пока нет. Ну, молодежь и решила единодушно остаться тут.
   А в ту весну позапрошлую, когда еще мост над пропастью болтался, к нам в деревню прибыл свекор Кольки Урляева, зоотехника рыжего. Добирался свекор прямиком из Улан-Удэ через Москву – столицу. Познакомился свекор в поезде с мужиком. Всю дорогу выпивали, чтобы курить меньше, а то женщина с ребеночком в купе ехала. В Москве очутились у друга того мужика. Обратно выпили. Свекор помнил одно только: туалет, как выйдешь, направо, стакан, как войдешь, налево, да по телевизору еще программу «Времечко» показывали. Свекор в туалет вышел, а вернулся, глядит: в телевизоре голые мужики с бабами братаются, куда попало целуются, и, главное, при свечах! Тут свекор вырубился. А спустя спросил у хозяина, что ему померещилось? Тот говорит, будто какой-то «группенсекс».
   Свекор обратно вырубился и очнулся только у нас в огуречном рассоле и вот такую небылицу с похмелья высказал.
   Эта чушь собачья горячее возмущенье вызвала. Чтоб по телевизору в программе «Времечко» голых показывали? Какого числа хоть было-то? По какой такой программе? Свекор отчетливо одно помнит: туалет направо, стакан налево. И серьезная такая блондиночка в очках на голое тело. Может, то дикторша была?
   Вряд ли. Уж больно речь неразборчива. Тут бригадир Костриков, у него дядя в самом Иркутске проживает, так вот Костриков выразился в том смысле, мол, это не иначе тот самый «группенсекс» – развратное мероприятие на Западе, хуже свободной любви. Его тут же отбрили: как на Западе, когда в программе «Времечко» продемонстрировали? Хорошо, если показали как ихнее безобразие, ну а вдруг… какое наше последнее достижение? Может, движенье в столице давно завелось, а мы не в курсе снова опять?!
   Тот же Костриков в пене бился: «Безбожники, должно быть, это и есть тот самый хваленый видимомагнитофон! Такая штука – включаешь и видишь по телевизору то, что хочешь!!» Его обратно осадили: «Да что это за телевизор такой, по которому что хочешь, то и видишь?! Это не фотоаппарат все-таки! Уж не почин ли это? Раз «свободная любовь»! Слова-то нашенские! «Любовь, свобода!» Просто мы в толк не возьмем, как ими пользоваться!
   Места у нас, конечно, глухие, до большой земли верст сорок было, пока мост висел, а теперь и вообще! Так что: «Опять отставать по всем показателям будем?» – это звеньевая наша выступила, Катюха Безмамедова. – «Мало того, что за надои перед людьми стыдно, еще и в общественной жизни никакой отдушины, в смысле группенсексу?!» Костриков за сердце хватался, орал: «Слепота вы куриная! Не может у нас никакого „группенсексу“ быть! Это упорнографическое мероприятие! Нам противопоказанное напрочь!».
   Что значит «противопоказанное»? А когда разнарядка пришла заместо картошки сажать какао-бобы, прости господи? Это не противопоказано? А посадили! И не выросло ничего! А нутрию, крысу чертову, когда велено было внедрить в жизнь?!
   Все погрызла вчистую, в леса ушла, в тайге с кем-то спуталась, лютый зверь получился! Трофимыча задрали! Так что, после этого в лес не ходить, что ли?! А почему группенсексу не попробовать? Все предписания выполняли и ничего! Колхоз, правда, не передовой, но существует до сих пор, однако, между прочим!
   На голосование поставили. Мужики обеими руками «за»! Бабоньки, кто посознательней, тоже «за», остальные вроде воздерживаются, но с улыбочкой.
   Короче, большинством голосов решили идти в ногу с жизнью, какой бы она ни была!
   Отголосовали, а потом голову ломать стали: как этот «группенсекс» хоть выглядит? Что делать надобно? Телефонограмму в райцентр не дашь, – засмеют, что такой ерунды не знаем. Ну и домудрили самостоятельно. Раз «группен» – значит, «группа», бригада по-нашему. А секс? Может то, о чем детки по-английски считают до десяти: «сикс», что-то около шести на наши! Ну, точно, свекор Урляева спьяну обсчитался: не «секс», а «сикс». Выходит, «группенсекс» – оно «бригаденсикс» по-нашему! Мир да любовь в бригаде на шесть человек, то есть! И, само собой, это начинание наше! Какая у них может быть любовь, когда между людей финансовые пропасти? А между нами зато никаких пропастей, одна пропасть на всех под мостом, который рухнулся.
   Это у них там все работают, а выгода одному человеку! У нас честно: все работают, – никому никакой выгоды! Как после этого не любить друг дружку?
   Катюха Безмамедова тут же встречное начинание выдвинула: не шесть человек в бригаде, а семь чтобы! На их «группенсекс» ответим нашим «бригаденсемером»! В воскресенье в шесть вечера и заступили. Пришли нарядные, трезвые. Витченко с баяном. Пирожки с капустой напекли. Самовар. Люстры горят. Ну, праздник прямо!
   Однако никто ни к кому с ласковым словом не подошел, обнять товарища не изволил! Чай пьют, потеют – и все… Тогда председатель наш вперед вышел и сказал: «Давайте поактивнее, товарищи! А то будет прогул!» Вызвал предместкома Прокатову, грамоту вручил и двадцать минут руку жал личным примером! А народ ни с места, только аплодируют – и все! Через два часа молча и разошлись. Но, видно, томление в людях скопилось, сразу на пороге крепкая драка затеялась.
   Тогда снова собрание. «До каких же пор будем свободный досуг подменять организованным мордобоем?! Почему ни одно новшество не можем без боли себе привить!» Да! Вспомнили, свекор еще говорил, будто акт какой-то быть должен! Ну с этим ясно. В конце составляется акт, все в нем расписываются, что присутствовали. А до акта-то что делать будем, товарищи!
   Словом, поначалу выматывал этот «бригаденсемер» жутко. Хорошо, тетка Мария вспомнила: «Свекор предупреждал, что дело происходит при свечах, а не на свету!
   Поскольку свечей не завезли, может, в темноте попробовать? Пусть и не выйдет ничего, зато экономия электричества!» Проголосовали за экономию, за темноту единогласно!
   И потихоньку пошло, поехало! Были, правда, поначалу и крики, и оплеухи звенели, и Чижова Усманова не так поняла, и оба из окна с непривычки выпали, но все наладилось со временем. Никто «бригаденсемер» не пропускал, явка стопроцентная.
   Старушка Никитишна, сто лет, и та ковыляет на огонек, в смысле на темноту.
   И знаете, теперь никаких тебе сплетен! Мол, кто с кем! Потому что в темноте поди узнай, кто с кем? И никакой ревности. Чего тебе жену ревновать, когда, может, ты сам с ней и был? И потом в темноте как-то все по-человечески протекает. На свету, оно как: в глаза смотрит, улыбается, когда он враг твой лютый и есть! А в темноте чувствуешь, – все вокруг свои! А когда не толкают, а наборот; не орут, а шепчут вокруг слово ласковое, – что еще человеку надо? И где, как не в темноте, поговорить по душам? Многие принципиально высказываться начали! Правда, пока не видать, кто, но согласитесь, сдвиг!
   Между прочим, и незамужние бабоньки утихомирились, потому что в темноте каждая, считай, свое счастье нашла. Может, и чужое, да какая тут разница.
   А проблема безотцовщины с «бригаденсемером» снята полностью. Наоборот даже.
   Ребятенок теперь к любому мужику подойдет, скажет: «папка», – тот ему конфетку сует!
   Так что, по всем показателям судя, не ошиблись мы. Начинание вышло наше родное.
   А если оно у них началось, так мы ж должны от ихнего худшего брать все лучшее!
   Но только прикинувши, с головой!
   Ведь такие отношения между людьми установились, что и коровы почувствовали. Да!
   Надои скакнули выше крыши. И когда между людьми тепло стало, вы не поверите, какао-бобы, прости господи, и те проросли вдруг. Даже не какао-бобы, а чистый какао-горох получился! Потому что какао не пахнет, и на бобы не похоже.
   Все у нас может быть, если у людей желание присутствует, в охотку дело делают!
   Эх, жаль, опытом поделиться не можем, мост через пропасть никак не зацепить!

Вечер встречи

   Когда-то они дурачились вместе на площадке молодняка. Прошли годы. Жизнь раскидала кого куда, и вдруг – приглашение на вечер встречи.
   Собрались на опушке леса. Заяц с зайчихой, волк с волчицей, осел с ослихой, лев с львицей, лисица с бобром.
   Поужинали, разговорились…
   Заяц от съеденного расслабился, льва по плечу хлопает:
   – Лева, я тебя вот таким помню. Давай поцелуемся. Нет, в губы, принципиально наконец! Как ты вырос, Лева! А я что ни ем, все такой же. Не в коня корм, наверно? Да и корм – то есть, то нет.
   – Как это – то есть, то нету? – удивился лев. – Я узнавал, с кормом все в порядке.
   – Какой там порядок, Лева?! Морковка не уродилась.
   – Оленина зато уродилась. Что за манера есть то, чего нет? Оттого и не растешь, заяц.
   Волчица метала в пасть куски мяса и косилась на лисицу:
   – Слушай, рыжая, что у тебя со шкурой, а? Вся в прыщах! Болеешь?
   Лисица дернула плечиками:
   – До чего ж ты серая все-таки. На мне крокодилова кожа.
   – Крокодилова?! – Волчица перекрестилась. – У нас в лесу отродясь крокодилы не водились.
   – «У вас в лесу!» Дальше своего леса ничего не видите. А я за границу от нашего леса выезжала. Муж, ты знаешь, работает бобром. Они на экспорт идут. Я их сопровождаю.
   – Кого, мужей, что ли?
   – Пушнину! Дипломатическая работа. Кстати, скажи потом зайчихе: заячьи шубы давно не носят. Дурной тон. Неужели заяц не может достать что-нибудь поприличнее?
   Заяц услышал и вскинулся:
   – А на какие, позвольте спросить, шиши?
   – Не понял? – Лев облизнул губы. – У нас каждый получает такие шиши, которые ему положены. Вот ты сколько, заяц?
   – Да ни шиша!
   – Значит, тебе столько положено. Я, лев, побольше тебя, я – тысячу. Все логично. А как у тебя дела, ослик?
   Осел потупился и сказал:
   – Не называйте меня больше осликом, пожалуйста. Я занимаю ответственный пост, и на работе все зовут меня ослом.
   – А кем ты работаешь?
   – Правой рукой слона! – ответил ослик.
   – Во, тунеядцы! – Волк лязгнул зубами. – Тут вкалываешь с утра до вечера как волк! По ночам собак ждешь, а эти устроились – кто рукой, кто ногой, кто зад…
   – Вова, умоляю, не выражайся! – Волчица повисла на муже. – Вова, на той неделе ты выступал перед общественностью старого оврага, я тебя еле выходила после дискуссии.
   – Ой, ну ты прямо королева! – Лисица подсела к львице. – Страшно рада за тебя, просто страшно! Слушай, а твой на сторону не бегает?
   Львица прищурилась:
   – Бегает, но говорит, «только в рабочем порядке».
   – И ты веришь?
   – Что я, дура? Конечно, верю. А он спрашивает меня: «Тебя, мордастую, опять видели с тигром. Это правда?» Я говорю: «Неправда». И он мне верит. Закон джунглей: все держится на доверии. Не поверишь – разорвет! А твой старик исполняет супружеские обязанности?
   Лисица улыбнулась:
   – Бобруша мой? А как же? Все хатки строит, хатки. На лето сдает. Приличная сумма получается. Знаешь, в этом браке я по-настоящему счастлива.
   Тьфу-тьфу-тьфу!
   Заяц долго кашлял на ухо задремавшему льву:
   – Лев, а правду говорят, ты козлика задрал? Такого серенького, помнишь?
   Льва передернуло.
   – Ну что за народ! Козел пригласил меня в гости – что-то насчет работы. Вроде в огород на полставки. Ну, стол накрыли, а есть нечего. Тут козел и угостил тем, что у него оставалось. А говорят, «задрал». Так исказить факты! Кстати, заяц, заходил бы как-нибудь с зайчихой по старой дружбе. Фигура у нее какая!
   Прелесть!
   – Да ты что, Лева, ты что? Вглядись: кожа да кости, смотреть не на что.
   – А я тебе говорю, фигура хорошая! Ничего в зайчатине не понимаешь, даром что заяц!
   А волк уже совсем распоясался.
   – Я санитар леса! Отец был санитаром леса! Мама была санитаром леса! Звери оставшиеся бегают стройные, поджарые – кому спасибо? Санитару леса. Кто довел всех до такого совершенства? Ты, что ли ослиная морда?
   – Ты, ты! – завыла волчица. – Гомеопат ты наш единственный!
   Заяц дрожащим голосом произнес:
   – Ну что ж, предлагаю заканчивать вечер. Приятно было вспомнить юность, площадку молодняка, которая сдружила навеки!
   Лев подмигнул зайчихе:
   – Завтра в десять утра. Только ты да я. Устроим завтрак на траве. Не пожалеешь!
   – Как скажете, – прошептала зайчиха.
   Вечер прошел в теплой и дружественной обстановке.

Потомственный неудачник

   Старый слуга Патрик объявил: «Сэр Эдвард Беккерфильд с супругой!» Гости устремились к дверям. «Неужели тот самый знаменитый Беккерфильд-младший?» Поговаривали, что Беккерфильд-младший происходил из старинного рода потомственных неудачников. Не чета нынешней мелюзге! Эдвард происходил из тех самых, настоящих, проклятых богом неудачников конца шестнадцатого – начала семнадцатого века.
   Если Беккерфильды сеяли пшеницу, соседи обязательно сажали картофель, и в тот год пшеницу обязательно поедали грызуны. Когда они прогуливались по улице в щегольской одежде, соседки поспешно снимали с веревок белье, и тут же разражался чудовищный ливень.
   Во все века к Беккерфильдам приходили за советом. Если они говорили, что ни за что не купили бы этот участок земли, надо было хватать его с закрытыми глазами!
   Алмазы, в крайнем случае золото, там находили обязательно.
   Вот такой это был легендарный род Беккерфильдов. Естественно, им не везло в картах, но это была сущая ерунда по сравнению с тем, как им не везло в любви.
   Если они лезли на балкон к любимой, то всегда попадали сначала в спальню родителей, а уж потом их вышвыривали из окна, причем увечья, полученные ими, были мелочью по сравнению с убытками, которые наносило их тело в результате падения.
   Дети у них рождались похожими на соседей, зато дети соседей чем-то походили на их жен.
   Если где-то вспыхивали драки, то забирали в участок, как вы понимаете, Беккерфильдов, которые проходили мимо.
   Все разыскиваемые полицией государственные преступники были в профиль и в фас похожи на Беккерфильдов, отчего последних нередко сажали в тюрьму и выпускали только тогда, когда находили настоящего преступника, которым по ошибке опять-таки оказывался, сами понимаете, родственник Беккерфильдов!
   Леди и джентельмены! Не было на свете ямы, куда бы они не проваливались среди бела дня, а споткнуться на ровном месте для них было раз плюнуть.
   Словом, неудача шла за ними по пятам и стала им как родная. Невезение вошло в кровь и плоть Беккерфильдов. Зато они стали людьми уверенными в завтрашнем дне.
   Они не сомневались – хуже не будет. Более того, они научились в каждой неудаче находить крупицу удачи.
   Когда по большим праздниками загорался их дом, они отгоняли соседей с баграми, уверяя их, что не сгори дом дотла сегодня, он непременно обрушится завтра, придавив всю семью. Когда у них вытаскивали кошелек, они радовались тому, что в нем были не все деньги. Доставая из сундука приданое дочери и обнаружив, что сукно поела моль, они смеялись: «Наевшись этого сукна, моль долго не протянет!» Но леди и джентельмены! Нельзя сказать, что они покорились судьбе. Нет! Были попытки судьбу одурачить. То, что сандвич, падая, ложится вкусной стороной на пол, у Беккерфильдов приобрело силу закона. Кто-то из них подсчитал, какие убытки несут Беккерфильды на одних бутербродах. Они придумали хитрую штуку.
   Стали есть бутерброды вкусным вниз. Поэтому, когда бутерброд падал, а падал он обязательно, то поскольку низ у него был верхом, а верх, естественно, низом, бутерброд лежал в пыли, как на тарелочке! И они уплетали его за обе щеки, смеясь до слез. А один из них, Дэвид Беккерфильд, тот просто умер от смеха.
   Вот какие замечательные люди были сэры Беккерфильды. …Старый слуга Патрик повторил: «Сэр Беккерфильд-младший с супругой!» И они вошли в зал. Эдвард с достоинством поклонился. Супруга шаркнула ножкой, сбила мужа и оба грохнулись на пол.
   Гости с криками бросились им на помощь, но, поскользнувшись на скользком паркете, попадали на пол. А Беккерфильды уже поднялись на ноги и, улыбаясь, глядели на визжащий ворох гостей. «Надо же, какая с ними неприятность приключилась», – бормотал Беккерфильд-младший, прикладывая вечно холодную руку жены к растущей на лбу шишке.

Об Англии

   Англия, или, как ее почему-то называют, Великобритания, расположена наискосок от Франции. Разделяет их пролив Ла-Манш, или, как говорят в народе, Па-де-Кале, что не одно и то же. Интересно, что в хорошую ясную погоду, когда ниоткуда не дует норд-ост, из Франции хорошо видно Англию, в то время как из Англии ни черта не видно. Потому что французы очень скрытные люди, как и японцы, впрочем.
   Общая длина береговой линии четыре тысячи километров, если обходить Англию слева направо, держа Гольфстрим чуть сзади.
   Гольфстрим – модное течение в Западном полушарии, несущее англичанам тепло, рыбу и мусор со всего света. Иногда попадаются любопытные вещи.
   Особенность климата Англии: умеренная зима, прохладное лето, а грибов нет вообще.
   К сведению собирающихся в Англию. В поездах дальнего следования не курят. Или, как говорят англичане, «у нас не смокинг». Не путать с русским – «не смокинг», то есть не пиджак, а рубашка. Не знающие в совершенстве английский язык, по-ихнему «ленгвич», ни в коем случае не должны обращаться к прохожим, которых в Англии до сих пор несколько тысяч. Лучше сразу обратиться к полицейскому, который может в Англии у вас или у вашей хорошей знакомой принять роды. Может, поэтому в Англии так и растет преступность, что полицейские все время принимают роды, а преступники, наоборот, воруют?
   Но зато в Англии самая высокая рождаемость на улицах. Урожайность сахарной свеклы значительно ниже. Она в Англии вообще не растет. Как и в Японии, кстати.
   Гостиницы дороги, но нетрудно найти частную комнату за пятнадцать-двадцать шиллингов в неделю, что недорого, если учесть, что один шиллинг равен сорока пяти песо. Рестораны дороги, но хороши в смысле еды. Есть так называемые гриль-рум, где продают мясо, тут же при вас изжаренное и съеденное. Цена такого обеда – два-четыре шиллинга, что недорого, если учесть, что один шиллинг равен сорока лирам.
   Что надо посмотреть в Лондоне? Конечно же, мост Тауэр, другими словами, Тауэр-бридж. Длина моста – полмили туда, полмили обратно, всего семьсот пятьдесят метров. Очень хорош мост вечером и ночью, когда из-за тумана ничего не видно, но прекрасно виден туман. Это главная достопримечательность английской столицы. По вечерам тысячи туристов выходят на улицы, чтобы полюбоваться прекрасным туманом. Слышны шутки, смех, свистки полицейских – словом, какой-то кошмар! Вот такой туман получается в Англии. Англичане очень гордятся своим туманом и говорят: «Ну и туман у нас!» Посмотрите знаменитый памятник Роберту Пирсу, командовавшему английскими войсками во время англо-турецкой войны. Это была трудная война. Потому что, прежде чем сцепиться с турками, англичанам пришлось воевать с испанцами, поляками, итальянцами, греками, и только в 1842 году они наконец дорвались до войны с турками. Но к этому времени английские солдаты так возненавидели турок, что боевой дух был в два раза выше, чем нужно. Поэтому война была недолгой.
   Пока англичане возвращались с победой домой через страны Европы, их окончательно разбили. Вернулся только Роберт Пирс. Посмотрите его памятник. Ему будет приятно.
   В заключение обзора хочется подчеркнуть: Англия резко отличается от Японии.
   Хотя бы по количеству японцев. В Японии их куда больше. Зато нигде вы не увидите столько англичан, сколько в Англии.
   Сенкью за внимание!

Магдалина

   А теперь, товарищи, давайте получим удовольствие от этой картины. Встаньте пошире, чтобы всем было видно. Тебе сколько лет, мальчик? Пятнадцать?
   Отвернись, тебе еще рано смотреть такие вещи. Внимание! Я начинаю!
   Центральное место в творчестве так рано ушедшего от нас Эль Греко по праву занимает полотно площадью полтора квадратных метра – «Кающаяся Мария Магдалина». На холсте Магдалина изображена в необычном ракурсе, на берегу моря.
   Невольно возникает вопрос: что она здесь делает в такое позднее время? Она здесь откровенно кается.
   Художники с давних пор обращались к образу прекрасной грешницы. Но все их Магдалины каялись как-то неубедительно. Без огонька. Совсем в другой, оригинальной манере кается Мария Магдалина у Эль Греко.
   Сразу видно, что она глубоко раскаивается в содеянном. «И как это меня угораздило?» – как бы говорит Мария. И ей как бы веришь.
   В правом верхнем углу мы видим ветку с листьями. Листьев ровно пятнадцать.
   Желающие могут меня проверить. Ну? Тринадцать? Вот народ! Вчера еще было пятнадцать.
   Так. А теперь перенесемся в левый верхний угол. Перенеслись? Там сразу в глаза бросаются три птички. Кое-кто на Западе полагает, что это колибри, но наши ученые опознали в них диких уток.
   И наконец, в центре кульминационное пятно картины – сама Магдалина. Эль Греко умышленно расположил Марию смотрящей в сторону. Она не может смотреть людям в глаза. Ей стыдно. Поэтому она вынуждена смотреть влево. И если зайти слева, то можно встретиться с Магдалиной глазами, и тогда ей становится так стыдно, что ее лицо краснеет.
   Распущенные как попало волосы говорят нам о распущенности Марии в прошлом. Но правая рука уже полностью прикрывает трепетную грудь. Значит, в Магдалине заговорила-таки совесть.
   Известно, что Эль Греко рисовал в ужасные времена господства испанской инквизиции. В те годы на кострах горело немало способной молодежи. Поэтому никто не смел открыто думать, рисовать, лепить. И большие художники вынуждены были прибегать к аллегориям. Прибежал к ним и Эль Греко. Магдалина не просто крупная женщина с хорошей фигурой, как это может показаться неискушенному зрителю. Нет! Каждая черточка на картине незаметно для себя бросает вызов испанской инквизиции.