Альтов Семен. Из неопубликованного

   – Вот те раз! Такая молодая и плачет! Тебе-то что плакать, вся жизнь впереди!
   – Оттого и плачу! Как подумаю, что с нами будет, дурно делается! (Всхлипывает.) – Господи! Такая молодая и плачет! Да что ж это за жизнь! (Рыдают вдвоем.) Останавливается прохожий.
   – Что случилось?
   – Видишь, люди плачут. Горе у нас. Ступай себе.
   – А почему это я не могу посочувствовать чужому горю! Извините! Как раз полчаса делать нечего, так хоть поплачу с людьми, а то всю жизнь один как перст! Ни выпить не с кем, ни всплакнуть! Сирота я, сиротинушка! (Плачут втроем.) Останавливается экскурсионный автобус. Кто-то спрашивает: «Что это у вас люди на улицах плачут?» Экскурсовод объясняет: «Руководство города пошло навстречу гражданам. Выделило участок в центре города. Теперь каждый может плакать тут о чем угодно! Это любимое место отдыха горожан».
   – А нам можно с ними?
   – Пожалуйста! Это входит в стоимость экскурсии! (Весь автобус выходит на улицу и начинает рыдать.) Двое подвыпивших мужиков, обнявшись, размазывают слезы.
   – Ну что ты плачешь! Прекрати!
   – А сам чего плачешь! Ты плачешь, и я плачу за друга! Как тебя зовут?
   – Как же мне не плакать, от меня жена ушла!
   – Тьфу! От тебя ушла, ко мне пришла, я же не плачу! А вчера двести тысяч потерял. Такое горе, а я держусь. (Всхлипывает.) – Сравнил двести тысяч и мою жену! Ты ж ее не видел! Красавица!
   – А ты мои двести тысяч видел? И молчи! (Прохожие останавливаются у плачущей группы людей.) – Ух ты! Смотри, сколько народу рыдает! Может, трубу прорвало с неприятностями?
   – Коль, глянь, что делается! Как народ убивается! Может, Ленин второй раз умер?
   – Галина Степановна, вы послушайте, как у них получается! Прямо хор Пятницкого! Мужики басом! Бабы сопраном! А три пацана в соплях тенором выдают!
   – Прекратите хлопать! Вы не в филармонии!
   – Дайте человеку ногу поставить! Мозоль у меня, сил больше нету, хоть плачь!
   – Ну ты, дяденька, даешь! У людей горе, дом, говорят, рухнул, а ты туда же со своими мозолями лезешь! Совесть есть?
   – Я же не знал! Все! Плачу за ваш дом!
   – Не обманываешь?
   – Чтоб мне провалиться! Надо же, какое горе! Дом рухнул и прямо на любимую мозоль! (Рыдает.) Старичок со слезящимися от времени глазками доковылял до плачущей толпы.
   – Товарищи! Позвольте присоединиться! Жена умерла, а вы так хорошо плачете, будто мы все скорбим о ней. Жене будет приятно!
   – С какой стати мы должны плакать о твоей жене! Нам что, плакать не о чем?
   Когда умерла?
   – Пять лет назад!
   – А ну, дед, чеши отсюда! Не примазывайся к чужому горю. Она пять лет назад умерла и он тут вспомнил! Перейди через дорогу, там плачь о своей жене отдельно. Внимание! Все, у кого умерли жены, идите отсюда! Вам на ту сторону!
   Старичок топчется на месте:
   – Но хотелось бы вместе. Если горе разделить, то на каждого приходится меньше…
   – Я тебе сказал: дуй отсюда!
   – Оставь деда в покое! Дед, рыдай, рви волосы, ни в чем себе не отказывай! А ну, мужики, взвоем так, чтобы чертям тошно стало! Дед! Будешь нашим завывалой!
   Три, четыре!..
   – Я сказал, уберите деда! Счас по башке дам – обрыдаешься, я гарантирую!
   – Отстань от деда! А то он на твоих похоронах плакать будет!
   – Чего это вы воете, а глаза сухие?! На халяву, да?
   – Эй! Почему в мой платочек сморкаетесь?
   – А надо, как тот мужчина, в пиджак товарища?
   – Бумажник украли! Держи его!
   – Ах ты гад!
   – Помогите! (Крик, плач, шум.) – Что там случилось?
   – Не видите, что ли – люди горе не поделили…

Завтрак на траве

   На окраине немецкого города Дюссельдорфа лагерь для прибывших из России эмигрантов. Это комфортабельные вагончики, отдельная квартирка на колесах со всеми удобствами, только не едет.
   Тут наши немцы из Казахстана, евреи из разных мест, но, в основном, люди прочих национальностей, которые правдами и неправдами выправили документы, что они якобы чистокровные немцы или евреи, и рванули в Германию в надежде на лучшую жизнь, наивно думая, что счастье понятие географическое.
   Время такое: одни уезжают из России, другие остаются, причем те, кто уехал, считают себя умнее тех, кто остался. И наоборот. Дай Бог, чтобы все оказались умнее.
   Раньше сюда приезжали из России богатые, за все платили, а теперь наоборот: приехал, за что тебе же доплачивают пособие. Чем плохо? Курорт. Баден-Баден.
   Единственный минус – надо учить немецкий язык.
   Вчера новая партия из России приехала. Решили это дело отметить, как у нас принято.
   Трое армян из Казахстана, с документами, что они чистокровные немцы, выставили ящик армянского коньяка. Причем настоящего! Не на продажу, а для себя. Вкус райский, тянет грецким орехом, мягонький и чем больше пьешь, тем умнее делаешься. Протрезвел – все как рукой, дурак дураком, а пока в тебе коньяк бродит – заслушаешься.
   Цыгане из Махачкалы, естественно, немцы, где-то умыкнули барана, а может, протащили через таможню с собой. Чеченец – по документам приобский баварец – тут же пырнул барана ножом, содрал шкуру. Узбеки из Ташкента, косящие под евреев, тушу барана разрезали, чего-то заскворчало, запахло пловом до невозможности. Грузин с немецкой фамилией Енукидзер шашлык замариновал. В итоге над лагерем такой запах сгустился, перелетные птицы от головокружения кувыркались, юг с пловом путая.
   Люди слюной истекли. Наконец, в восемь вечера все было готово. Расположились рядом в лесу, то ли в парке, у немцем же не поймешь: порядок как на плацу, все деревца в линеечку, кусты стрижены под полубокс, травка равнение на юг держит, о мусоре можно только мечтать. Красиво, но уж чересчур чисто, не по-людски!
   Ясное дело, костерок развели, баранину на шампуры насадили, над углем вертят, поливают вином, уксусом, лук, помидоры, зелень… Все перечислить – слюны не хватит.
   И, наконец, коньяк по бумажным стаканчикам выплеснули. Ну, с богом! Чокнулись!
   Выпили! Ах! Закусили! М-м-м-м… Хороша страна Германия, не хуже России.
   Кто ж знал, что там в этой Германии каждый кустик чей-то и без разрешения бесплатно не везде ступить можно. А ломать ветки, костры жечь в зеленой зоне – уголовное преступление, хуже чем изнасилование. Или лучше.
   И тут, как говорится, откуда ни возьмись, полицейский патруль собственной персоной. Они как этот «завтрак на траве» увидели, чуть не гробанулись в кювет.
   Чтобы такой дебош в наглую на виду у всех?! Не иначе пьяные наркоманы в последней стадии, когда мозги заволокло окончательно.
   Полицейские автоматы навскидку, окружили банду, орут: «Хенде хох!», в смысле,
   «руки вверх – пристрелим к чертовой матери!» Наши товарищи в недоумении: «Что собственно произошло? Какие претензии? Мы кого-нибудь из местного населения обижаем? Или высказались неуважительно в адрес вашего бундестага? Сидим, никого не трогаем, присоединяйтесь к нашему шалашу». И одна дама из Одессы, кровь с молоком, причем, того и другого много, отодвигается, приглашая немцев присесть, а земля под ней теплая-теплая.
   Один где стоял, там и сел рядом с дамой, два других трясут автоматами, но от злобы пальцы свело, на крючок не нажать!
   Армяне обиделись. Что же получается? Зовут к себе узников совести, страдающих от режима! Мы пошли им навстречу, приехали, и такой вот прием? Мы и обратно можем уехать! Хотите выпить, так и скажите! И подносят полицейским по коньячку.
   Те автоматы наизготовку, но пригубили чуть-чуть, для анализа. А коньячище настоящий, без дураков, грецким орехом тянет, мягонький, и чем больше пьешь, тем умнее делаешься. Полицейские чувствуют, дело серьезное. Оружие отложили, рядом с одесситкой присели. Еще по стаканчику. А вот позвольте предложить улики: плова и шашлычку. Полицейские помягчели. Во-первых, все вкусно, люди знали, что делали. Во-вторых, бесплатно. А у них все считают, пфенинг к пфенингу, на шесть гостей – пять бутербродов, а вот так, да еще на халяву – не каждый год. Поэтому вкусно вдвойне. Уже выпили за канцлера Коля! Ура! С одесситкой на брудершафт в очередь, за товарища Ельцина! Раскраснелись, говорят громко, перебивают друг друга, потому что от коньяка ум расширяется.
   Часа через два выпили за товарища Вильгельма Телля и постреляли из автоматов по яблочку, стоящему на фуражке полицейского. Но никто не попал даже в полицейского. Все пули ушли в молоко, точнее в цистерну, которая молоко везла.
   Как в сказке: молочные реки, шашлычные берега!
   Сели снова к огню, и веселая немка Оксана Ивановна из ямало-ненецкого округа на чудном украинском языке запела «Дивлюсь я на небо». Полицейские подхватили «тай думку гадаю», и дальше все национальности хором «чому я ни сокил, чому ни литаю».
   Такого в Германии еще не было. К утру народ подтянулся. И местные жители, и наши войска, которые свернули на огонек по дороге на родину.
   Короче, что я вам скажу. Там где кончается коньяк и плов, начинается межнациональная рознь. А когда всем хватает плова и коньяка – там межнациональная близь. Поэтому позвольте тост. За плов во всем мире!

Вегетарианство

   Тигр подошел ко льву и откашлялся:
   – Слушай, Лев, что за слухи по лесу ходят, будто ты в вегетарианцы подался. Юмор, что ли?
   Лев сплюнул зеленую жвачку травы:
   – Сам ты юмор. Отныне употребляю в пищу исключительно травы и плоды растений.
   Тигр присел:
   – А как же без мяса, Лев?! Всю жизнь и деды и прадеды… И вдруг – трава?
   Предки в земле перевернутся!
   – Не скажи! – Лев ухватил губами пучок травы и захрумкал. – В траве полно витаминов! Тьфу! А в мясе… В мясе их мало. В мясе что? Кровища, жирок, печеночка, косточки… Тяжелая пища – мясо! Может, оттого и жрали всех без разбора, что витаминов в мозгу не хватало. Овощи, фрукты – вот чем надо питаться. Угощайся. Это банан.
   Тигра стошнило.
   – Лев, но как же без мяса?! Нет, овощи как гарнир, я понимаю, всегда можно выплюнуть, но вчистую!
   – Ох, ты не прав. Скоро помирать, на том свете предстанешь перед Богом, скажешь: я хищник, всю жизнь ближних драл, кушал. Боженька скривится, ручкой вправо сделает: «Прошу в ад.» И в котел бултых. Понял? А меня спросят: «Ты кто такой?» – «Вегетарианец!» – «Вам налево. В рай.» Понял? И вот там в раю ангелом будешь жрать всех подряд. Надо о загробной жизни подумать. Грехи пора замаливать.
   – Чем их замаливать? Травой, что ли?
   – А почему нет? И грехи отпустят. Я прикинул. Примерно тонна травы замаливает одну антилопу. Вот такое покаяние. Лично мне осталось сорок пять тонн. Сколько можно жрать друг друга! Сегодня наиболее передовые хищники становятся травоядными. Ты послушай, что вокруг говорят: «До чего эти хищники довели джунгли! Сколько зверья невинного погрызли!» – Как невинного?! – вскочил Тигр. – Чем невинного, если жрать хочется?!
   – Погоди ты! – перебил Лев. – Зачем нам эти разговоры? Никто не здоровается.
   Стороной норовят. Видал: зайцы по лесу с транспорантами носятся, пищат: «Мы такие же звери, как и хищники! Все виды и подвиды равны!» Чувствуешь, куда гнут?
   – Да я эти подвиды… – Тигр лязгнул зубами.
   – Ты не прав, – Лев покачал головой и зашептал на ухо. – Слушай меня.
   Переходи в вегетарианцы. Не пожалеешь. Нас уже много. Есть такая партия – вегетарианская. Вегетарианец – и нет вопросов. Ты экологически чист.
   – Лев, а чего у тебя губы красные, если трава зеленая?
   – Осокой порезался, – облизнувшись, сказал Лев. – Осока острая, колючки разные. А губы нежные, понял? – Лев в упор посмотрел на Тигра.
   – А это что? – Тигр лапой выкатил из кустов кость. – Задняя… Левая…
   Зебра!.. Молодая двухлетка! Угадал?
   – Видишь ли, дело в том, что когда ешь траву, в ней что только не попадается: кузнечик, кролик, жираф. Трава тут густая. Может, кого и заденешь нечаянно.
   Нечаянно! А это другой разговор. Понял, что такое вегетарианство?
   – Дошло! – Тигр хватанул травы и спросил с набитым ртом: – Ну? Теперь я такой же вегетарианец, как ты?
   – Только жуй тщательно, мало ли что в траве попадется, – Лев посмотрел Тигру прямо в глаза. – Запомни: никогда не делай нарочно того, что можно сделать нечаянно!

Соловьиная песня

   Соловей раскачивался на ветке, насвистывал что-то из классики. Прохожие слушали и на ходу улыбались.
   Неподалеку от соловья трудилась гусеница. В поте лица жрала лист за листом без перерыва.
   Соловей покосился на гусеницу и подумал:
   – Одни живут, чтобы петь, другие живут, чтобы жрать! Я для людей, она для себя!
   Соловей защелкал, засвистал, но, увы, в этот раз верхнее «до» не взял, не дотянулся. «Си» взял, а на «до» не хватило.
   – М-да! Чего-то не то! – соловей уставился на гусеницу. Жирная, розовая, она тупо жевала листву, будто боялась, что кончатся листья.
   – Дура, тут хватит на детей, внуков и правнуков!
   Соловей набрал воздуха, взял три первые ноты, но опять не дотянул верхнее «до»!
   Огорченный, он подхватил клювом гусеницу и проглотил.
   Гусеница была превосходной!
   Соловей откашлялся, выдал трель, взял легко верхнее «до» чистым звуком. Люди внизу остановились, захлопали.
   Соловей раскланялся и подумал:
   – Даже те, кто живет, чтобы петь, должны жрать, чтобы петь.
   Он снова защелкал, засвистал под аплодисменты. Жаль, гусеница этого не слышала, потому что пусть небольшая доля в успехе соловья, безусловно, принадлежала ей.
   Верно говорят: «искусство требует жертв!» В смысле, хотите соловьиного пения – дайте гусениц!

Смерть Пушкина

   Лет десять назад у нас на студии снимали кино о Пушкине, об Александре Сергеевиче, царство ему небесное. Тогда государство денег кидало кучу, снимали с размахом, как говорится, не жалея картечи, не считая солдат, да и съемочной группе трофеев перепадало. У меня до сих пор в гараже мортира стоит в отличном состоянии с ядрами. Если что, пару дней продержусь. А я был-то помощником оператора. Представляешь, у начальства сколько золотых ядер осело. Сейчас в смету паршивая лошадь не влезет целиком.
   Ну так вот, в те добрые старые времена снимали, значит, про Александра Сергеевича, про то, как сразила его завидущая пуля Дантеса и, соответственно, закатилось солнце русской поэзии. На это широкоформатное убийство государство отвалило денег немерено. По тем ценам хватило бы перехоронить весь Союз советских писателей дважды.
   Снимали эпизод у дома Пушкина, что на Мойке. Выходит артист на балкон и говорит: «Пушкин помер!» А народ внизу дружно убивается, узнав об его гибели.
   Повторяю, денег отвалили столько, что статистов набрали тьму, вся набережная запружена. Будто не Пушкин, а Сталин помер. Тогда статисту платили вроде бы пять рублей в день, а это денежки были! Тогда за пять рублей вся страна с удовольствием бы прошла мимо гроба, не поинтересовавшись, кто там! Тысячи под три было народу, плюс любопытные, их гоняют, а они, естественно, просачиваются в кадр. А всех надо одеть под девятнадцатый век. Не годится, чтобы народ, узнав о гибели Пушкина, убивался в джинсах, в дубленочках. Ну, приодели. Цилиндры, накидки, меха, кареты. Нет, красиво! Александру Сергеевичу его похороны точно бы понравились.
   О чем говорю? Снимается сцена, как люди с нетерпением ждут последних известий: помер поэт или до сих пор нет? Кульминация. Он же не сразу богу душу отдал, а потрепал людям нервы. Туда – сюда, туда – сюда, душа маялась. Снимал режиссер Игорь Станиславович. Талантливый, но когда съемка – зверь. И укусить мог. Да!
   Одному актеру ухо левое откусил. Правда, потом извинился, но когда съемка – береги уши! Вот он в мегафон и гавкает: «Приготовились! Дубль 16 402!» Он еще не договорил, народ хором как зарыдает! Когда Пушкин умер, по нему не так, думаю, убивались! Что значит деньги, сразу сострадание просыпается!
   Одна дама в соболях на асфальт гикнулась, ножками сучит, пена изо рта, как из огнетушителя. То ли эпилепсия, то ли тянет на эпизодическую роль, потому как с деньгами худо.
   Режиссер орет: «Стоп! Стоп! Прекратить истерику! Ни копейки не заплачу! Вам же еще не сказали, что Пушкин умер! Вы надеетесь, что он жив! Пока актер на балкон не выскочил, не сказал: „Пушкин умер!“ – ни одна сволочь не ревет! А вот когда рукой махну, слезами залейтесь!» Народ мысль понял. Слезу скупую смахивают, но ручей берегут под кончину.
   Вроде все шло неплохо, но тут режиссер в камеру глянул и как заорет: «Битюгов!
   Битюгов, твою мать!» Я думал, Александр Сергеевич в гробу перевернулся.
   А Битюгов, он кто? Директор картины. Жуковатый тип, но спец. Мог все. За ночь дворец построит, колонну танков пригонит, поле брани украсит телами погибших. И себя не обидит. Уже в те годы у него дачка была, где можно было снять все семь чудес света, включая бассейн с русалками восемнадцати лет без хвоста. Но режиссера побаивался: знал, сгоряча и ухо откусит. Игорь Станиславович снова:
   «Битюгов!» Причем на Мойке акустика дивная. Он орет: «Битюгов!» А эхо отвечает:
   «Твою мать!» Такой эффект стереофонический.
   Короче, Битюгов прискакал. Режиссер орет: «Глянь в объектив, вредитель!» Тот сощурился до китайца, смотрит: «Хорошо выстроен кадр! Впечатляющий!» Игорь Станиславович зубами лязгает, к уху примеривается: «Еще как впечатляющий. В кадре смерти Пушкина в девятнадцатом веке напротив японское консульство,
   «тойоты» стоят! Он что, в Японии умер?!» Во, юмор! На Мойке-то напротив дома Пушкина открыли японское консульство.
   Японский флаг развевается, машины и, естественно, японцы в кадре. На фоне карет, цилиндров и прочего русского средневековья! Глазеют как туристы на старинную русскую забаву «Похороны Пушкина».
   Режиссер вопит: «Битюгов! Японцев из кадра вон!» А с ним не поспоришь, если уши дороги, и у тебя их всего два. Битюгов с ребятами к японскому консульству рысью! Одна группа машины оттаскивает, вторая ворвалась внутрь. Требует у консула сорвать японский флаг к чертовой матери, пока уши не откусили!
   Консул японский пробует вежливо выяснить, что случилось, почему нужно рвать добрососедские русско-японские отношения, позвольте позвоню в Токио, узнать, что произошло!
   Битюгов слюной брызгает, уши трет: «Японцы не должны принимать участия в похоронах Пушкина! Вас тогда не было!» И дает команду сорвать японский флаг на фиг!
   Консул белеет: «Это вероломное нападение на Японию без объявления войны! Курилы не отдаете, так еще на консульство нападаете! Вы за это ответите перед мировым сообществом!» А что такое для Битюгова мировое сообщество, когда режиссер вот-вот ухо откусит!
   Короче, заперли японцев в комнате, флаг сорвали, тойоты перетащили. И все это за две минуты.
   Игорь Станиславович в объектив глянул: «Отлично! Снимаем! Кадр 16 403! Мотор!» Вышел на балкон артист, не помню фамилию, лысый, от чистого сердца объявил: так, мол, и так, товарищи, не расстраивайтесь, Александр Сергеевич только что приказал долго жить!» Режиссер махнул ручкой, народ, согласно договоренности, залился слезами по черному. Та баба опять на асфальт и давай пену пускать. Эпизод сняли, народ зареванный пошел за деньгами, а баба все об асфальт ножками бьет. Ее крупным планом, а уже потом в больницу на «скорой».
   Сколько стоил эпизод с такой толпой – говорить не буду. Сегодня на эту сумму целое кино сняли бы с банкетом впридачу!
   Самое смешное то, что при монтаже этот эпизод в картину вообще не вошел.
   Выкинули. Просто актер выходит на балкон, говорит: «Пушкин умер», и возвращается в комнату, где убиваются родные и близкие.
   Вот так-то. А сколько потом объяснялись с японцами на высшем уровне! Сколько голов полетело с ушами вместе. Вот такое кино! Думаю, японцы Александра Сергеевича никогда не забудут и нам его гибели не простят.

Жулье

   – Почем стакан воды?
   – Сорок рублей!
   – Ничего себе! Но хоть вода чистая?
   – Как слеза первокурсницы, потерявшей невинность!
   – Тогда два стакана! Слушайте, что же вы делаете?! Вода разбавленная! Это вы другим будете врать, «она чистая»! Что я, воду не пил! Разбавленная вода! Ну жулье, уже воду разбавляют!
   – А что делать? Инфляция, рекет, налоги, как жить? Вот и приходится! Но я еще по-божески разбавляю. Вон мужик напротив продает воду, к нему толпа, так у него водой вообще не пахнет!

Грязь

   Русским языком сказал: плюнь ты на эту уборку! Пять лет ничего не мыли и еще столько же проживем в любви и согласии!
   Нет, ей, видите ли, вдруг стало противно: «Окна немытые, ничего не видать, пыль, тараканы по углам, пауки.» – Тебе что до пауков? – говорю. – Ты же не муха!
   Ну, женщину, если заклинило, не переубедишь!
   Окна каким-то составом вылизала до блеска. Ну и что в результате? Когда глаза к свету привыкли, огляделись. Мама родная! Жили-то, оказывается, в хлеву! Друг друга при свете увидели – вздрогнули! Ну и рожа! Пять лет, оказывается, прожил с бабой Ягой! И у нее мысли аналогичные, на меня глядя, а иначе с чего в обморок грохнулась?
   Естественно, разошлись.
   Все ее дела! Я говорил: не мой окна! Плюнь!

Форд

   – Видел бы какую машину мне пригнали из Гамбурга! «Форд-Гренада»!
   – Поздравляю!
   – Формы потрясающие! Бордовенькая! Блестит, пахнет духами! Педальки, кнопочки, фары кокетничают, гудок – полонез Огинского! Была бы она не машиной – женился!
   – Ты ведь женат.
   – Оттого и продаю, жена ревнует. И можешь себе представить – не берут! Такую красавицу за семьсот долларов не берут!
   – Погоди! Семьсот – это дешево!
   – Это же дешево, это подарок! «Форд-Гренада» за шестьсот долларов, извини меня!
   – Да за такие деньги…
   – Вот именно! Пятьсот! Это же не деньги! Тьфу!
   – Почему не берут?!
   – Придурки! Единственный недостаток – ну не едет она! Как вкопанная год стоит во дворе. Но как стоит! Королева! Хочешь, за сто долларов подарю?

Глоточек

   Да ты что вы куда вы совсем вы! Полную рюмочку! Я же не пью. Нет, нет, нет, уговаривать бесполезно!.. Ради юбиляра глоточек. Ну разве что в честь юбиляра.
   Только глоточек!
   Фу!
   Куда, куда наливаете! Я все вижу. Опять полная! Неужели непонятно: не пью! Да, все пьют, а я вот не пью! Принципиально! За родителей? Где они? Умерли? Другой разговор. Глоточек обязан.
   Фу!
   Что вы себе позволяете? Не себе, а мне, что вы мне себе позволяете! Это не рюмка, она стопка! Сто грамм! Причем до краев! За кого? За родителей я уже…
   За детишек? Тоже умерли? Нет. Слава богу! Ваше здоровье! Глоточек.
   Фу!
   А вот это уже не стопка, это граненый стакан! Двести пятьдесят чистыми! Тем более и за родителей, и за детей уже… Кто остался? Шурин? Умер? Нет? За вас!
   Царство вам небесное! Глоточек!
   Фу!
   Здрасьте! Это, если мне не изменяет память, фужер! Триста грамм! За хозяйку? Я не алкоголик, чтобы пить за хозяйку! Глоточек. Два никогда! Один!
   Фу!
   Достаточно! Хорош. А я говорю «хорош». Пять глотков – норма! Сколько, говорите, набежало итого? Литр! Ничего себе! Пять глотков и вышло литр! Глотка маленькая. Один всего глоток входит.
   С чем это там бочку катят? С пивом? Разойдись. Запью. Будьте любезны сюда бочечку. Глоточек…

Три стадии возраста

   Первая стадия. Всю ночь гуляешь, пьешь, черти что делаешь и утром по тебе ничего не видно.
   Вторая стадия. Всю ночь гуляешь, пьешь, черти чем занимаешься и утром по тебе все это видно.
   Третья стадия. Всю ночь спишь, не гуляешь, не пьешь, ничем вообще не занимаешься! А утром у тебя такой вид, будто ты всю ночь гулял, пил, черт знает чем занимался!

Я не хотел

   Валя, ну ты странная, честное слово! Какая любовь, опомнись, Валентина! Что я тебе такого сделал?
   Да, бесплатно подвез. Было дело, докатил до дому. Так мне ж по дороге было!
   Цветы подарил? Здрасьте! В машине кто-то оставил, хотел выбросить веник, а тут ты! И тебе приятно, и в машине чисто! Ах, там ромашечка была, ты ее пощипала и вышло «люблю»?! Валь, если лбом упереться, и на кактусе колючки сойдутся!
   Обнял ласково? Чем это, интересно узнать? Правой рукой? Ну, закрываючи дверь машины, мог нечаянно задеть, мог! Но все культурно, никакой ласки, я помню! А ты аж задохнулась? Да у тебя астма, Валь! К врачу сходи – и вся любовь!
   Какой вечер в ресторане никогда не забудешь? Валь, тебя что – в ресторан никогда не водили? Положил тебе кусочек получше? Ты за кого меня принимаешь, Валь? Мне жареного нельзя, вот и стряхнул, чтобы не пропадало! Клянусь, никакой заботы в том не было!
   Что-что? Э, нет! Не я тебя, а ты меня повела к подруге. Ключи у тебя были!
   Сразу в прихожей целовать начал? Естественно! А как иначе, Валь, когда времени в обрез, да еще белье из прачечной обещал жене взять! А я человек слова, Валь!
   У нас с тобой на все про все было час пятнадцать минут! А с тобой еще поговорить надо! Это час долой! Тут не то что в прихожей, в лифте начнешь целоваться!
   Чего, чего я сказал?.. «Лучик мой светлый»?.. Нет, ну мог ляпнуть, мог! Тем более наливка, помнишь, домашняя – градусов ноль, но три кружечки…
   Как, как? «Люблю…?» Это я такое сказал вслух? Ну точно наливка! Говорила жена:
   «Не пей, Костик!» А что собственно тут такого? Все говорят. Если незнакомая женщина, конечно. Ах, ты пятнадцать лет этого слова ждала? И ни одна сволочь не могла тебе этого сказать!.. Ну, народ!..
   Валь, и мне с тобой хорошо было! Недели вполне достаточно, поверь мне! А ты решила с мужем разводиться, потому что за пятнадцать лет он такой красивой жизни тебе не устраивал? Скотина! Но это не повод бросаться на шею первому встречному, Валь! Где ж твоя девичья гордость?