Веселье продолжалось, уже не прерываемое ничем более двух часов, пока не попросил слова Кар.
Царь разрешил:
— Говори.
— Благой бог, справедливая кара должна настичь каждого, совершившего преступление?..
— Так сказала Маат, — подтвердил царь.
— Вельможа Хеси тоже должен понести наказание, — твердо сказал Кар.
— Жалкий фокусник! — вскричал Хеси. — Как смеешь ты говорить так о достойнейших у царя?!
— Благой бог должен знать правду о своих слугах, — воспользовался его мыслью Кар. — Дозволь, Хем-ек?
— Говори, я сказал...
Кар неторопливо поведал царю и присутствующим историю двух братьев-близнецов — Сепа и Сенмута, рассказал о кладовой древних скульпторов, открытой Джаи. О том, как алебастровый Апис вернулся на свое место. По мере того как слова Кара разоблачали Хеси, царь хмурился и лицо его багровело — в нем нарастал гнев, которого страшился Кемт.
— Я отрекаюсь от такого жреца, — громогласно объявил Рэ-ба-нофр. Внешне возмущенный, на самом деле он доволен: меньше останется тех, кому он обязан в тонком деле возвышения своего храма. — Обманывающий богов не может им служить!
— Это ложь, — торопливо выкрикнул Хеси. — Где живые свидетели?
— А верно: где они? — неожиданно поддержал вельможу Рэ-ба-нофр, вспомнивший, что одного из них — точильщика инструментов Сенмута — устранили по его же приказанию.
— Да, кладовую засыпал песком Сет во время урагана. Но Хеси думает, — медленно ответил Кар, — что умерли все неугодные ему... Я имею свидетеля, Хем-ек.
— Пусть придет, — повелел царь.
Акка ввел в круг худую старую женщину. Хеси силился узнать ее, но оказалось, что видел впервые. Он хотел что-то произнести, но спазмы сдавили ему горло, и это заметили все, даже царь, и каждый по-своему истолковал его волнение. Хеси понял, однако справиться с собой не смог.
— Кто ты? — спросил Хефрэ.
— Я — Мент, кормилица Сепа. Это я подкинула Сенмута в другой дом вместо умершего там ребенка. Так угодно богам... Кар сказал правду тебе, Хем-ек!
Чьи-то стоны прервали ее рассказ. Это Хеси, жалкий и уничтоженный, целовал землю у ног царя, моля о пощаде. Гости напряженно переглянулись. Царь жестом приказал отшвырнуть негодяя. Затем отпустил Мент и задумался.
— Пусть Кар определит и это наказание, — решил он и, откинув голову, хитро прищурился.
— Слушаю тебя, Благой бог, — склонился Кар и подал знак музыкантам.
Заунывная мелодия свистулек причудливо соединилась с голосами барабанов. На площадке появился маленький черный Акка. На нем юбка до пят цвета пламени.
Скрестив руки на груди, кончиками пальцев касаясь плеч, он плавно закружился. Все быстрее и быстрее, точно подгоняемый мелодией. Алая юбка поднялась и образовала у пояса круг. Его лицо передает различные душевные состояния. Тоску. Гнев. Сладострастие. Досаду. Мимика Акка как бы символизирует богатую страстями и полную противоречий человеческую жизнь.
Вот он быстро отстегивает у пояса застежку, и алая юбка, словно волнующийся диск пламени, медленно поднимается вверх. Акка воздел руки к звездному небу, ладонями в стороны под прямым углом.
Лицо Акка искажено болью и страданием, и Мериптаху кажется, будто раскаленные волны пламени обжигают танцора и не алый диск поднимается вверх, а сам Акка погружается в огонь.
Из его широко открытого рта словно вырывается дикий вопль, хотя танцор не произносит ни звука. Еще один оборот, и пламя поглотило человека. Лишь две тонкие руки взывают к небесам...
Конец? Гибель?
Нет, далеко нет! Вот появляется из бушующего пламени лицо Акка, оно умиротворено. Счастье светится в его черных глазах. Пройдя сквозь очистительный огонь, человек обретает истинное блаженство. Избавляется от недугов своих страстей. Избавляется от грехов.
Именно это чудится Мериптаху и остальным. Хотя на самом деле танцор стал кружиться медленнее, и юбка невольно опускается вниз, сохраняя форму диска.
Царь в восторге! И от танца и от того страшного смысла, что не очень скрыт в нем!
Хеси, пользуясь общим возбуждением, срывается с места и прыгает в окружающую темноту, где кончается власть масляных светильников.
Правитель великого двора Никаурэ вопросительно смотрит на царя: поймать и вернуть?
— Не надо, — махнул Хефрэ. — В другой раз... Куда уйдет он от расправы? Будет еще в огне...
Никаурэ спокойно садится на подушку. Царь выждал тишины и сказал:
— Отныне Главным скульптором Кемта назначаю Мериптаха!
И снова веселье, хмельное и буйное. Музыканты исполняют мелодии, полезные здоровью и пищеварению. Узкий серп месяца плывет лодочкой в высоком небе, холодным светом серебря Кемт. Но Мериптах ждет. Главного. По крайней мере для него. И вот оно пришло...
— Лев с моим лицом, — объявляет фараон, — что придумал я сам и что по моим указаниям сооружен Мериптахом — отныне получает имя... Божество Восходящего Солнца! Навсегда! Запрещаю именовать его иначе... В честь отца моего божественного Рэ воздвиг я эту скульптуру. В знак того, что я являюсь его любимым сыном. Поручаю Божество Восходящего Солнца слугам Рэ из города Он. Дарю им часть земель с людьми и поселениями. Пусть славят они, славит весь Кемт начало каждого дня!
И снова восторги и умиление. Разве знал мир до этой поры подобного художника, как автор Божества Восходящего Солнца владыка Обеих Земель Хефрэ?!
Главный жрец бога солнца Рэ-ба-нофр из города Он торжествует. Мериптах не верит себе, рухнула его мечта — не будет Та-Мери! Никто не узнает, что сказал он своим творением. Не будет знать его настоящее имя!
Слуги уже в который раз наполняют алебастровые, эбеновые, золотые кубки красным вином из Каэнкэма.
А на вершине Великой пирамиды до рассвета глухо кричал филин...
3
Царь разрешил:
— Говори.
— Благой бог, справедливая кара должна настичь каждого, совершившего преступление?..
— Так сказала Маат, — подтвердил царь.
— Вельможа Хеси тоже должен понести наказание, — твердо сказал Кар.
— Жалкий фокусник! — вскричал Хеси. — Как смеешь ты говорить так о достойнейших у царя?!
— Благой бог должен знать правду о своих слугах, — воспользовался его мыслью Кар. — Дозволь, Хем-ек?
— Говори, я сказал...
Кар неторопливо поведал царю и присутствующим историю двух братьев-близнецов — Сепа и Сенмута, рассказал о кладовой древних скульпторов, открытой Джаи. О том, как алебастровый Апис вернулся на свое место. По мере того как слова Кара разоблачали Хеси, царь хмурился и лицо его багровело — в нем нарастал гнев, которого страшился Кемт.
— Я отрекаюсь от такого жреца, — громогласно объявил Рэ-ба-нофр. Внешне возмущенный, на самом деле он доволен: меньше останется тех, кому он обязан в тонком деле возвышения своего храма. — Обманывающий богов не может им служить!
— Это ложь, — торопливо выкрикнул Хеси. — Где живые свидетели?
— А верно: где они? — неожиданно поддержал вельможу Рэ-ба-нофр, вспомнивший, что одного из них — точильщика инструментов Сенмута — устранили по его же приказанию.
— Да, кладовую засыпал песком Сет во время урагана. Но Хеси думает, — медленно ответил Кар, — что умерли все неугодные ему... Я имею свидетеля, Хем-ек.
— Пусть придет, — повелел царь.
Акка ввел в круг худую старую женщину. Хеси силился узнать ее, но оказалось, что видел впервые. Он хотел что-то произнести, но спазмы сдавили ему горло, и это заметили все, даже царь, и каждый по-своему истолковал его волнение. Хеси понял, однако справиться с собой не смог.
— Кто ты? — спросил Хефрэ.
— Я — Мент, кормилица Сепа. Это я подкинула Сенмута в другой дом вместо умершего там ребенка. Так угодно богам... Кар сказал правду тебе, Хем-ек!
Чьи-то стоны прервали ее рассказ. Это Хеси, жалкий и уничтоженный, целовал землю у ног царя, моля о пощаде. Гости напряженно переглянулись. Царь жестом приказал отшвырнуть негодяя. Затем отпустил Мент и задумался.
— Пусть Кар определит и это наказание, — решил он и, откинув голову, хитро прищурился.
— Слушаю тебя, Благой бог, — склонился Кар и подал знак музыкантам.
Заунывная мелодия свистулек причудливо соединилась с голосами барабанов. На площадке появился маленький черный Акка. На нем юбка до пят цвета пламени.
Скрестив руки на груди, кончиками пальцев касаясь плеч, он плавно закружился. Все быстрее и быстрее, точно подгоняемый мелодией. Алая юбка поднялась и образовала у пояса круг. Его лицо передает различные душевные состояния. Тоску. Гнев. Сладострастие. Досаду. Мимика Акка как бы символизирует богатую страстями и полную противоречий человеческую жизнь.
Вот он быстро отстегивает у пояса застежку, и алая юбка, словно волнующийся диск пламени, медленно поднимается вверх. Акка воздел руки к звездному небу, ладонями в стороны под прямым углом.
Лицо Акка искажено болью и страданием, и Мериптаху кажется, будто раскаленные волны пламени обжигают танцора и не алый диск поднимается вверх, а сам Акка погружается в огонь.
Из его широко открытого рта словно вырывается дикий вопль, хотя танцор не произносит ни звука. Еще один оборот, и пламя поглотило человека. Лишь две тонкие руки взывают к небесам...
Конец? Гибель?
Нет, далеко нет! Вот появляется из бушующего пламени лицо Акка, оно умиротворено. Счастье светится в его черных глазах. Пройдя сквозь очистительный огонь, человек обретает истинное блаженство. Избавляется от недугов своих страстей. Избавляется от грехов.
Именно это чудится Мериптаху и остальным. Хотя на самом деле танцор стал кружиться медленнее, и юбка невольно опускается вниз, сохраняя форму диска.
Царь в восторге! И от танца и от того страшного смысла, что не очень скрыт в нем!
Хеси, пользуясь общим возбуждением, срывается с места и прыгает в окружающую темноту, где кончается власть масляных светильников.
Правитель великого двора Никаурэ вопросительно смотрит на царя: поймать и вернуть?
— Не надо, — махнул Хефрэ. — В другой раз... Куда уйдет он от расправы? Будет еще в огне...
Никаурэ спокойно садится на подушку. Царь выждал тишины и сказал:
— Отныне Главным скульптором Кемта назначаю Мериптаха!
И снова веселье, хмельное и буйное. Музыканты исполняют мелодии, полезные здоровью и пищеварению. Узкий серп месяца плывет лодочкой в высоком небе, холодным светом серебря Кемт. Но Мериптах ждет. Главного. По крайней мере для него. И вот оно пришло...
— Лев с моим лицом, — объявляет фараон, — что придумал я сам и что по моим указаниям сооружен Мериптахом — отныне получает имя... Божество Восходящего Солнца! Навсегда! Запрещаю именовать его иначе... В честь отца моего божественного Рэ воздвиг я эту скульптуру. В знак того, что я являюсь его любимым сыном. Поручаю Божество Восходящего Солнца слугам Рэ из города Он. Дарю им часть земель с людьми и поселениями. Пусть славят они, славит весь Кемт начало каждого дня!
И снова восторги и умиление. Разве знал мир до этой поры подобного художника, как автор Божества Восходящего Солнца владыка Обеих Земель Хефрэ?!
Главный жрец бога солнца Рэ-ба-нофр из города Он торжествует. Мериптах не верит себе, рухнула его мечта — не будет Та-Мери! Никто не узнает, что сказал он своим творением. Не будет знать его настоящее имя!
Слуги уже в который раз наполняют алебастровые, эбеновые, золотые кубки красным вином из Каэнкэма.
А на вершине Великой пирамиды до рассвета глухо кричал филин...
3
Еще не угасли звезды. И западный ветер холодит Кемт. Но уже блестит Восток. И лицо Та-Мери как бы волшебно выступает из ночи.
Теперь он — сам по себе. У него началась своя жизнь. Он простой и сложный, понятный и таинственный вместе. Он будет современником сотням людских поколений.
Его настоящее имя в самом деле забудется И все же оно долго будет передаваться из уст в уста, минуя строки в папирусах и настенных надписях. И много веков спустя мысль его создателя, пусть несколько иначе, оживет в государственных гербах многих стран. Придет время, когда идея мира воплотится в образе Белого голубя, именно Та-Мери есть первый в истории символ дружбы народов. Но придет время, когда и эта мысль его автора прорвется через горы времени к потомкам и обретет признание у них!..
Но это — будет...
А сегодня перед рассветом к нему пришел Главный скульптор фараона Мериптах. Один. Опустошенный. Доведенный до отчаяния. Лишенный права называть себя отцом Та-Мери.
Прислонился щекой к его правой ноге, прижался весь к его гладкой поверхности. Всего несколько часов назад Кар открыл своему другу тайну гибели Туанес...
Мериптах уже побывал в ее гробнице. Простился с нею. Посетил он и гробницы своих предков. Прикоснулся ладонью к прохладной стеле у врат вечной обители своего усопшего учителя Рэура.
Всего несколько часов назад принес ему Кар и другую мучительную весть: царь отправил Тхутинахта и рабочие отряды не в легендарную страну на Юго-Западе, а на верную смерть! Их заведут далеко-далеко в пески и бросят там без оружия и провианта, без проводников и надежды возвратиться. Чтобы и слова «Та-Мери» умерли вместе с ними...
Сегодня Мериптах тоже уйдет на Юго-Запад. Его место с теми, чьи руки осуществили его мечту. Кто знает, что это именно он, а не фараон придумал Та-Мери. Он отыщет их и разделит с ними их участь.
Свое решение он скрыл даже от Кара.
Мериптах стоял, прислонясь к Та-Мери, пока Рэ не согрел своими лучами его плечи. Потом подошел к месту, где Туанес подарила ему первый поцелуй, поднял с земли камешек, прозрачный, как слеза Исиды, и спрятал его в белом мешочке на золотом поясе. Единственное, что взял он с собой в дальний, неизведанный путь.
— Сенеб, Та-Мери! — нежно проговорил Мериптах и ушел вслед за своей тенью.
С тревогой смотрел ему в спину пламенеющий Рэ. Все меньше становилась сгорбленная фигурка величайшего художника Кемта. А вскоре и вовсе затерялась она в пологих холмах у горизонта...
Горестно вздохнул каменный лев, и печально-насмешливая улыбка знающего истинную цену сущего слегка раздвинула его уста, да с той поры и осталась навеки.
И еще, если всмотреться в него, нельзя не заметить, что лоб его стал как бы девичьим... Совсем как у Туанес...
И еще... Он многое старается рассказать о себе людям, да не все внемлют ему. Постоят — и уйдут. Странно!.. Потому-то он и замолчал надолго.
Если б заговорил сфинкс...
Теперь он — сам по себе. У него началась своя жизнь. Он простой и сложный, понятный и таинственный вместе. Он будет современником сотням людских поколений.
Его настоящее имя в самом деле забудется И все же оно долго будет передаваться из уст в уста, минуя строки в папирусах и настенных надписях. И много веков спустя мысль его создателя, пусть несколько иначе, оживет в государственных гербах многих стран. Придет время, когда идея мира воплотится в образе Белого голубя, именно Та-Мери есть первый в истории символ дружбы народов. Но придет время, когда и эта мысль его автора прорвется через горы времени к потомкам и обретет признание у них!..
Но это — будет...
А сегодня перед рассветом к нему пришел Главный скульптор фараона Мериптах. Один. Опустошенный. Доведенный до отчаяния. Лишенный права называть себя отцом Та-Мери.
Прислонился щекой к его правой ноге, прижался весь к его гладкой поверхности. Всего несколько часов назад Кар открыл своему другу тайну гибели Туанес...
Мериптах уже побывал в ее гробнице. Простился с нею. Посетил он и гробницы своих предков. Прикоснулся ладонью к прохладной стеле у врат вечной обители своего усопшего учителя Рэура.
Всего несколько часов назад принес ему Кар и другую мучительную весть: царь отправил Тхутинахта и рабочие отряды не в легендарную страну на Юго-Западе, а на верную смерть! Их заведут далеко-далеко в пески и бросят там без оружия и провианта, без проводников и надежды возвратиться. Чтобы и слова «Та-Мери» умерли вместе с ними...
Сегодня Мериптах тоже уйдет на Юго-Запад. Его место с теми, чьи руки осуществили его мечту. Кто знает, что это именно он, а не фараон придумал Та-Мери. Он отыщет их и разделит с ними их участь.
Свое решение он скрыл даже от Кара.
Мериптах стоял, прислонясь к Та-Мери, пока Рэ не согрел своими лучами его плечи. Потом подошел к месту, где Туанес подарила ему первый поцелуй, поднял с земли камешек, прозрачный, как слеза Исиды, и спрятал его в белом мешочке на золотом поясе. Единственное, что взял он с собой в дальний, неизведанный путь.
— Сенеб, Та-Мери! — нежно проговорил Мериптах и ушел вслед за своей тенью.
С тревогой смотрел ему в спину пламенеющий Рэ. Все меньше становилась сгорбленная фигурка величайшего художника Кемта. А вскоре и вовсе затерялась она в пологих холмах у горизонта...
Горестно вздохнул каменный лев, и печально-насмешливая улыбка знающего истинную цену сущего слегка раздвинула его уста, да с той поры и осталась навеки.
И еще, если всмотреться в него, нельзя не заметить, что лоб его стал как бы девичьим... Совсем как у Туанес...
И еще... Он многое старается рассказать о себе людям, да не все внемлют ему. Постоят — и уйдут. Странно!.. Потому-то он и замолчал надолго.
Если б заговорил сфинкс...