Америго Веспуччи, Антонио Пигафетта, Стефан Цвейг
«АМЕРИГО ВЕСПУЧЧИ. ФЕРНАН МАГЕЛЛАН.»
К Новому Свету и вокруг света: два героя одной пьесы
Путешествия и открытия! Трудно найти другой сюжет, столь же интересный для людей разных возрастов и разных профессий. Неудивительно, что литература о путешествиях и открытиях насчитывает многие сотни, даже тысячи названий. Их авторы – прежде всего сами путешественники-первооткрыватели – от Геродота и Плиния до Ливингстона, Миклухо-Маклая и Хейердала. Далее, это многочисленные исследователи и популяризаторы географических открытий. У читателей, давно интересующихся подобной тематикой, на книжных полках, наверное, стоят пятитомник И. П. и В. И. Магидовичей, книги Я. М. Света, Н. Г. Фрадкина, К. В. Малаховского, А. Б. Дитмара, к которым в последнее время добавились работы Р. К. Баландина, А. Н. Томилина, В. А. Субботина, да и других, не говоря уже о зарубежных авторах. Эти книги обычно сохраняются в семьях, потом ими увлекаются дети и внуки.
Гораздо реже случается, что подобная тематика привлекает писателей-профессионалов. Тут могут быть два варианта. Первый – когда писатель рассказывает о собственном путешествии, как, например, Н. М. Карамзин о своей поездке в карете по Европе в конце XVIII века («Письма русского путешественника») или И. А. Гончаров о своем морском плавании в Японию («Фрегат "Паллада"»). К числу писателей-путешественников XX века можно отнести М. М. Пришвина, К. Г. Паустовского, а также путешественника-ученого В. К. Арсеньева, ставшего известным писателем.
Второй вариант – когда писатель-романист или новеллист вдруг увлекается чужими путешествиями и начинает выступать в двуединой роли исследователя и популяризатора. Яркий пример такого рода – Жюль Берн, который, наряду со своей знаменитой серией научно-фантастических географических романов «Необыкновенные путешествия», во второй половине 70-х годов XIX века издал три больших тома «Истории великих путешествий», доведя свое повествование до 30-х годов того же века. Еще один пример подобного рода – австрийский писатель Стефан Цвейг (1881–1942), прославившийся как автор психологических новелл, романа о Марии Стюарт и создатель своего рода серии «Жизнь замечательных людей», в которую вошли художественные биографии Бальзака, Стендаля, Диккенса, Роллана, Вердена, Верхарна, Фрейда, Ницше, Эразма Роттердамского, Толстого, Достоевского и др. К этой же серии относятся и его книги «Америго» и «Магеллан». Идею «открыть их заново», издать вместе с письмами Веспуччи и свидетельством участника кругосветного плавания Магеллана можно только приветствовать.
То, что Стефана Цвейга привлекла эпоха Великих географических открытий, вполне объяснимо. Ведь эти открытия потому и называются Великими, что за относительно короткий отрезок времени они фактически преобразили всю географическую картину мира, увеличив площадь известных европейцам территорий земного шара более чем в 6 раз! В период с середины XV века до середины XVII века были определены контуры Евразии, Африки, Южной Америки, части Северной Америки и Австралии. В результате, по словам Ф. Энгельса, «внешнему и внутреннему взору человека открылся бесконечно более широкий горизонт».
Конечно, обе работы Цвейга не охватывают всего периода Великих открытий, а относятся лишь к началу XVI века, который с полным правом можно назвать периодом «бури и натиска» всей эпохи Великих географических открытий. Как отмечает сам писатель, это было время, когда «в течение двух-трех десятилетий несколько сотен маленьких кораблей, выходящих из Кадиса, Палоса, Лиссабона, открывают больше неведомых земель, чем открыло человечество за сотни тысяч лет своего существования».
Но из всех мореплавателей этого периода Цвейг выбрал только двух – Америго Веспуччи и Фернана Магеллана. Конечно, можно найти что-то, что их объединяет. Во-первых, они жили и путешествовали примерно в одно время: даты жизни Веспуччи – 1454–1512, Магеллана – 1470–1521. Во-вторых, главные свои открытия они сделали, будучи на испанской службе, хотя Веспуччи был итальянцем, а Магеллан – португальцем (по-португальски его фамилия – Магальяйнш); впрочем, оба они участвовали и в португальских экспедициях. В-третьих, по большому счету они двигатели к одной и той же цели, пытаясь найти новый морской путь на богатый Восток. В-четвертых, оба они во время своих плаваний подвергались постоянной опасности и многим лишениям. Например, описывая свое третье путешествие к берегам Южного континента, Веспуччи повествует о том, что «в течение этих 67 дней мы имели самую плохую погоду, которую когда-либо имел какой-нибудь мореплаватель, с многочисленными штормовыми ливнями, смерчами и бурями, трепавшими нас…». Не надо забывать и о частых стычках с туземцами. Еще больше испытаний пришлось на долю Магеллана во время его кругосветного плавания. Вряд ли можно сомневаться в том, что именно превратности судеб обоих мореплавателей привлекли к ним внимание Стефана Цвейга как мастера психологического портрета.
И все же различий между Веспуччи и Магелланом было гораздо больше. Да и жизни их сложились по-разному.
Америго Веспуччи родился во Флоренции, в зажиточной семье, и получил домашнее образование. В 1492 году (это год первого плавания Колумба) он прибыл из Флоренции в Испанию в качестве агента банкирского дома Медичи. И лишь позднее ему действительно довелось участвовать в испанских и португальских морских экспедициях к Южному континенту – как тогда называли Южную Америку, но не в качестве их начальника или хотя бы капитана одного из судов (однажды, по-видимому, такой эпизод был), а в гораздо более скромной роли то ли дельца, то ли «помощника», то ли навигатора. Веспуччи действительно хорошо знал навигацию и картографию, о чем может свидетельствовать и тот факт, что после завершения своих экспедиций он был назначен на должность главного «пилота» Кастилии, отвечающего за подготовку корабельных кормчих, состояние географических карт вновь открываемых земель. В этой должности он и умер, и был похоронен в Севилье. Известно также, что Веспуччи был не просто знаком, но и дружен с Колумбом.
Уроженец Флоренции, уже широко вступившей в эпоху Возрождения, Веспуччи был живым, даже экспансивным и, безусловно, очень любознательным человеком, который к тому же, безусловно, обладал литературным даром. Об этом со всей очевидностью свидетельствуют его знаменитые письма в родной город, с которых начинается этот том. В них он живописует природу неведомых европейцам заморских земель, внешний облик, быт и нравы индейцев, которые «живут согласно природе», их отношение к европейским пришельцам, поиски золота и жемчуга, а также красоты южного неба и многое другое.
Однако главная интрига, связанная с этими письмами, – в их достоверности. Они были написаны в 1503 и 1504 годах – 500 лет назад! И все это время вокруг писем, благодаря которым Веспуччи, собственно говоря, и приобрел всемирную славу, идут бесконечные споры. Сначала письма считались вымыслом, а сам Веспуччи – обманщиком, попытавшимся присвоить себе славу Колумба. Таким было и мнение хорошо знавшего Колумба испанского историка и гуманиста Лас-Касаса, ставшего миссионером, а затем и епископом в испанских владениях в Западной Индии. Только в XIX веке такой великий авторитет, как Александр Гумбольдт, вступился за флорентийца, доказывая, что он вовсе не был ни ничтожеством, ни мошенником. Хотя и ныне большинство исследователей полагают, что «первого плавания» Веспуччи, когда он якобы еще до Колумба достиг материковой части Южной земли, попросту не было, как не было и его «четвертого плавания». Да и относительно «третьего плавания» очень трудно поверить, что экспедиция, покинув побережье Южной земли, приблизилась чуть ли не к берегам Антарктиды. Словом, письма Веспуччи – это своего рода причудливое сочетание правды и вымысла. Трудно сказать, можно ли упрекать автора за такую полуправду. Ведь это были сугубо частные эпистолярные послания, совсем не предназначенные для публикации и широкого обсуждения.
Заслуга Стефана Цвейга как раз в том и состоит, что в своем «Америго» он, во-первых, сначала рисует широкое историко-географическое полотно той великой эпохи, а во-вторых, подробнейшим образом описывает всю историю с письмами Веспуччи, их последующими публикациями и довольно неожиданным эффектом «первооткрывания» Нового Света. «Снова, – пишет Цвейг, – мы сталкиваемся с одним и тем же противоречием: любой документ о жизни Веспуччи превозносит его как человека честного, добросовестного, очень знающего. Но стоит взять в руки напечатанные работы самого Веспуччи, как мы обнаруживаем хвастовство, небылицы, неправдоподобности». Это поразительное противоречие до конца не разъяснено и сегодня. Но так уж случилось, что благодаря своим частным письмам Веспуччи, как отмечает Цвейг, «неожиданно и словно с черного хода приобрел славу великого писателя и самого ученого географа своей эпохи».
Жизнь и судьба Магеллана оказались гораздо более тяжелыми, даже трагичными. Мелкопоместный дворянин из северной части Португалии, сначала он находился при королевском дворе. Затем участвовал в опасном плавании в Восточную Африку и Индию, участвовал в захвате Малакки. После возвращения на родину еще год воевал в Марокко, а после этого, уйдя с военной службы, занялся изучением морских карт в их главном хранилище в Лиссабоне. Видимо, тогда и зародилась у него идея добраться до Молуккских островов не мимо Африки и Индии, а в обход Земли Святого Креста (Бразилии) и далее через указанный на некоторых картах проход в уже открытое испанским конкистадором Нуньесом де Бальбоа Южное море. Поскольку португальский король Мануэл не заинтересовался его проектом, Магеллан переехал в Испанию, поселился в Севилье и предложил его молодому королю Карлосу I (Цвейг называет его Карлом V, так как под этим именем он был одновременно императором Священной Римской империи). В марте 1518 года проект Магеллана был утвержден, а сам он назначен капитаном-генералом эскадры, но пять ее судов отправились в путь только в сентябре 1519 года.
Сама экспедиция Фернана Магеллана очень подробно описана во многих источниках, включая и книгу Стефана Цвейга. В отличие от плаваний Америго Веспуччи здесь все абсолютно точно и документально. И не только благодаря судовым журналам, но и тому счастливому обстоятельству, что в качестве внештатного члена экипажа в кругосветном плавании участвовал молодой итальянец из Виченцы Антонио Пигафетта, подробный дневник которого послужил едва ли не главным свидетельством и первоисточником для всех последующих исследователей. Эти записки являются одним из наиболее значимых и ценных документов эпохи Великих географических открытий.
Прямо из фамильного старинного дома в Виченце – города, связанного с потерявшей былое величие Венецией, Антонио Пигафетта попадает сначала в Сарагосу, а затем в Барселону Именно здесь он узнает о подготавливаемой Фернаном Магелланом экспедиции на Молуккские острова. Пигафетта, заручившись рекомендациями, прибывает в Севилью, где корабли Магеллана подготавливают к долгому плаванию.
Пигафетта добивается зачисления под именем Антонио Ломбардо (из Ломбардии) на флагманское судно «Тринидад». На всем протяжении одного из величайших путешествий в истории познания человеком Земли Пигафетта вел записки, в которых рассказывал обо всем виденном и услышанном. Конечно, эти подчас беглые записки суховатого, рассудочного человека – не хроника бесстрастного свидетеля-историка, не дневники ученого, не повествование любителя-натуралиста. Это именно записки любознательного человека XVI века, искателя приключений. Но этот свидетель не искажает события, не извращает факты. И закономерно, что немудреный рассказ стал одним из ярких основополагающих документов эпохи Великих географических открытий, сообщающих о кругосветном плавании Магеллана.
Приведенные в книге записки Антонио Пигафетты «Путешествия Магеллана» предваряют яркое увлекательное повествование Стефана Цвейга о Магеллане, его трудах и деяниях Попутно отметим, что Цвейг во многом опирался на рассказ Пигафетты.
Каждый, кто прочтет у Стефана Цвейга описание кругосветного путешествия Магеллана, без сомнения, будет поражен количеством самых разнообразных, пользуясь современной терминологией, чрезвычайных происшествий, которые ему сопутствовали. Здесь и стычка с жителями Севильи еще до отплытия, и бунт капитанов-испанцев в Атлантике, и еще один мятеж команды, и тяжелейшая четырехмесячная зимовка в мрачной бухте Сан-Хулиан в Южной Патагонии, и долгие безуспешные поиски заветного paso – пролива в Южное море, и гибель на скалах одного из судов, и бегство в Испанию другого судна, и страшный голод на оставшихся трех кораблях во время плавания «по диагонали» через просторы Тихого океана. «Три месяца и двадцать дней, – написал Пигафетта, – мы были совершенно лишены свежей пищи. Мы питались сухарями, но то уже были не сухари. Они сильно воняли крысиной мочой… Мы ели также воловью кожу, покрывавшую грот-грей». Наконец-то были достигнуты населенные Филиппинские острова, но именно здесь, у самого порога вожделенных Isla de la espicaria, или «Островов пряностей», в случайной стычке с туземцами капитан-генерал был убит. Какая жестокая судьба!
По характеру Фернан Магеллан очень отличался от Америго Веспуччи. В знаменитом Йеллоустонском национальном парке США есть большой гейзер под названием «Старый служака». Наверное, так можно сказать и про Магеллана. Действительно, он был старым служакой, воякой, много раз смотревшим в лицо смерти, довольно замкнутым, суровым человеком, но обладавшим поистине несгибаемой волей. По словам Пигафетты, «он и в величайших бедствиях был неизменно всех более стоек». Именно ему лично человечество обязано успехом первого в истории кругосветного плавания, продолжавшегося 1081 день! (Для сравнения: первое плавание Колумба длилось 224 дня, плавание Васко да Гамы – 730 дней) Хотя из пяти судов с 280 членами экипажа вернулась только небольшая двухмачтовая «Виктория» с 18 больными матросами, а сам капитан-генерал погиб, в любом рейтинге он – наряду с Колумбом, Васко да Гамой, а позднее и с Джеймсом Куком – по праву входит в когорту самых великих мореплавателей. Но по-человечески, конечно, очень обидно, что прижизненная слава досталась не ему, а капитану Элькано (Эль Кано), который привел «Викторию» в Севилью. Ведь именно ему король пожаловал большую пенсию, а также герб с изображением замка – символа Кастилии и пряностей. На этом гербе был также изображен земной шар с надписью: «Ты первый меня обогнул», не говоря уже о том, что Элькано тоже участвовал в заговоре капитанов-испанцев против португальца Магеллана.
Еще один вопрос не может не волновать всех читателей, интересующихся судьбами Веспуччи и Магеллана: какой след оставили их путешествия и открытия на географической карте мира? Его, в свою очередь, можно расчленить на два подвопроса. Во-первых, какие имена они дали открытым тогда географическим объектам? И, во-вторых, что именно на карте мира было названо их собственными именами?
Ответить на первый подвопрос в отношении Америго Веспуччи можно только с известной долей условности, поскольку эти названия давали руководители экспедиций, а не он сам. Например, во время испанской экспедиции 1499–1500 годов под началом Алонсо Охеды на северном побережье Южной земли появилось название Венесуэла. Здесь испанцы обнаружили поселение на сваях, которое напомнило им Венецию (Венесуэла – «Маленькая Венеция»). Позднее это локальное название распространилось на весь южный берег Карибского моря, а с 1830 года его носит целая страна. Тогда же был открыт и остров Кюрасао, который испанцы назвали островом Гигантов. Но это название просуществовало лишь несколько лет. Когда выяснилось, что оставленные здесь матросы Охеды чудесным образом исцелились от своих болезней, остров переименовали в Кюрасао – «Остров исцеления». Под этим именем его и ныне можно увидеть на всех картах. Во время португальской экспедиции 1501–1502 годов под руководством Гонсалу Куэлью, который плавал у берегов Бразилии, была открыта бухта Гуанабаpa, которую моряки ошибочно приняли за устье большой реки и назвали Риуди-Жанейру или «Река января» Затем это имя уже в форме Рио-де-Жанейро перешло сначала на появившуюся здесь крепость, а позднее и на город, до сравнительно недавнего времени бывший столицей Бразилии.
До наших дней дошли и многие географические имена, данные Магелланом во время его кругосветного плавания. Например, Патагония в южной части Аргентины, где во время зимовки путешественники увидели местных индейцев, оборачивавших ноги шкурами: их и назвали патагонцами, то есть «большеногими». А гористый архипелаг у южной оконечности материка они назвали Землей Огней (в русской транскрипции – Огненная Земля), поскольку увидели на ней множество огней. Известно также, что испанский конкистадор Нуньес де Бальбоа в 1513 году, выйдя к берегу неведомого еще океана, наименовал его Южным. Но Магеллан через семь лет, проплыв по нему от Огненной Земли до Филиппинских островов, можно сказать, переименовал его в Тихий океан, поскольку во время всего этого плавания океан был совершенно спокойным. Магелланом были открыты и Филиппинские острова, хотя это название они получили уже позднее – в честь наследника испанского престола Филиппа, который затем стал королем Филиппом II. Право же, не от каждой морской экспедиции остается такой след в топонимике!
Теперь о втором подвопросе. Как известно каждому школьнику, имя Магеллана носит открытый им пролив между материком Южной Америки и архипелагом Огненная Земля. Сам Магеллан дал этому проливу другое название, но затем пролив был переименован – и вполне заслуженно – в честь великого мореплавателя. Это, кстати, единственный географический объект на карте мира, увековечивающий имя Фернана Магеллана.
Что же касается имени Америго Веспуччи, то оно оказалось присвоенным целой части света, двум огромным материкам. О том, почему это произошло, подробно написано во многих книгах. Александр Гумбольдт назвал присвоение Новому Свету имени Америго Веспуччи «памятником человеческой несправедливости». Но это произошло, по его мнению, «благодаря стечению обстоятельств», а не по причине каких-либо усилий со стороны самого Веспуччи, который вовсе не претендовал на лавры первооткрывателя новой части света. Подробно описывая ту же историю, Стефан Цвейг считает, что «это произошло из-за сумбурного переплетения случайностей, заблуждений и недоразумений», применяя и такое выражение, как «комедия ошибок». Вряд ли могут быть сомнения в том, что правильнее было бы назвать Америку Колумбией. Но ведь со стороны самого Веспуччи никакой «узурпации», никакого «честолюбивого обмана» здесь не было. И, между прочим, если Колумб до конца жизни свято верил, что открыл путь в Западную Индию, то именно Веспуччи с гораздо большей прозорливостью назвал вновь открытые земли не Индией, не Азией, а Новым Светом (Murdus Novus). В этом смысле он действительно первым «открыл» это имя Здесь много раз можно было бы употребить слова если бы . Но, как известно, история не знает сослагательного наклонения.
Наши школьники узнают о Магеллане и Веспуччи в шестом классе и, надо надеяться, запоминают эти имена на всю жизнь. Хотя, наверное, и не все. Невольно вспоминается эпизод, описанный Сергеем Довлатовым в его рассказе «Заповедник»: «До Пушкинских гор оставалось километров сто. Я зашел в хозяйственную лавку. Приобрел конверт с изображением Магеллана. Спросил:
– Вы не знаете, при чем тут Магеллан?
Продавец задумчиво ответил:
– Может, умер. Или Героя дали».
Остается надеяться на то, что подобных неучей у нас все же не так много.
Хочется надеяться и на то, что знакомство с этим томом «Библиотеки путешествий» у многих читателей снова пробудит живой интерес к путешествиям – и прошлым, и настоящим, и реальным, и, так сказать, виртуально-книжным. А в заключение этого вводного слова представляется вполне уместным привести несколько фраз из уже упоминавшихся «Писем русского путешественника» великого русского историка и известного писателя Николая Михайловича Карамзина: «Одним словом, друзья мои, путешествие питательно для духа и сердца нашего. Путешествуй, гипохондрик, чтобы исцелиться от своей гипохондрии! Путешествуй, мизантроп, чтобы полюбить человечество! Путешествуй, кто только может!»
Максаковыми Владимир Павлович,
действительный член Российской академии образования,
доктор географических наук, профессор,
лауреат Государственных премий СССР,
премии Президента РФ в области образования,
почетный член Русского географического общества
Гораздо реже случается, что подобная тематика привлекает писателей-профессионалов. Тут могут быть два варианта. Первый – когда писатель рассказывает о собственном путешествии, как, например, Н. М. Карамзин о своей поездке в карете по Европе в конце XVIII века («Письма русского путешественника») или И. А. Гончаров о своем морском плавании в Японию («Фрегат "Паллада"»). К числу писателей-путешественников XX века можно отнести М. М. Пришвина, К. Г. Паустовского, а также путешественника-ученого В. К. Арсеньева, ставшего известным писателем.
Второй вариант – когда писатель-романист или новеллист вдруг увлекается чужими путешествиями и начинает выступать в двуединой роли исследователя и популяризатора. Яркий пример такого рода – Жюль Берн, который, наряду со своей знаменитой серией научно-фантастических географических романов «Необыкновенные путешествия», во второй половине 70-х годов XIX века издал три больших тома «Истории великих путешествий», доведя свое повествование до 30-х годов того же века. Еще один пример подобного рода – австрийский писатель Стефан Цвейг (1881–1942), прославившийся как автор психологических новелл, романа о Марии Стюарт и создатель своего рода серии «Жизнь замечательных людей», в которую вошли художественные биографии Бальзака, Стендаля, Диккенса, Роллана, Вердена, Верхарна, Фрейда, Ницше, Эразма Роттердамского, Толстого, Достоевского и др. К этой же серии относятся и его книги «Америго» и «Магеллан». Идею «открыть их заново», издать вместе с письмами Веспуччи и свидетельством участника кругосветного плавания Магеллана можно только приветствовать.
То, что Стефана Цвейга привлекла эпоха Великих географических открытий, вполне объяснимо. Ведь эти открытия потому и называются Великими, что за относительно короткий отрезок времени они фактически преобразили всю географическую картину мира, увеличив площадь известных европейцам территорий земного шара более чем в 6 раз! В период с середины XV века до середины XVII века были определены контуры Евразии, Африки, Южной Америки, части Северной Америки и Австралии. В результате, по словам Ф. Энгельса, «внешнему и внутреннему взору человека открылся бесконечно более широкий горизонт».
Конечно, обе работы Цвейга не охватывают всего периода Великих открытий, а относятся лишь к началу XVI века, который с полным правом можно назвать периодом «бури и натиска» всей эпохи Великих географических открытий. Как отмечает сам писатель, это было время, когда «в течение двух-трех десятилетий несколько сотен маленьких кораблей, выходящих из Кадиса, Палоса, Лиссабона, открывают больше неведомых земель, чем открыло человечество за сотни тысяч лет своего существования».
Но из всех мореплавателей этого периода Цвейг выбрал только двух – Америго Веспуччи и Фернана Магеллана. Конечно, можно найти что-то, что их объединяет. Во-первых, они жили и путешествовали примерно в одно время: даты жизни Веспуччи – 1454–1512, Магеллана – 1470–1521. Во-вторых, главные свои открытия они сделали, будучи на испанской службе, хотя Веспуччи был итальянцем, а Магеллан – португальцем (по-португальски его фамилия – Магальяйнш); впрочем, оба они участвовали и в португальских экспедициях. В-третьих, по большому счету они двигатели к одной и той же цели, пытаясь найти новый морской путь на богатый Восток. В-четвертых, оба они во время своих плаваний подвергались постоянной опасности и многим лишениям. Например, описывая свое третье путешествие к берегам Южного континента, Веспуччи повествует о том, что «в течение этих 67 дней мы имели самую плохую погоду, которую когда-либо имел какой-нибудь мореплаватель, с многочисленными штормовыми ливнями, смерчами и бурями, трепавшими нас…». Не надо забывать и о частых стычках с туземцами. Еще больше испытаний пришлось на долю Магеллана во время его кругосветного плавания. Вряд ли можно сомневаться в том, что именно превратности судеб обоих мореплавателей привлекли к ним внимание Стефана Цвейга как мастера психологического портрета.
И все же различий между Веспуччи и Магелланом было гораздо больше. Да и жизни их сложились по-разному.
Америго Веспуччи родился во Флоренции, в зажиточной семье, и получил домашнее образование. В 1492 году (это год первого плавания Колумба) он прибыл из Флоренции в Испанию в качестве агента банкирского дома Медичи. И лишь позднее ему действительно довелось участвовать в испанских и португальских морских экспедициях к Южному континенту – как тогда называли Южную Америку, но не в качестве их начальника или хотя бы капитана одного из судов (однажды, по-видимому, такой эпизод был), а в гораздо более скромной роли то ли дельца, то ли «помощника», то ли навигатора. Веспуччи действительно хорошо знал навигацию и картографию, о чем может свидетельствовать и тот факт, что после завершения своих экспедиций он был назначен на должность главного «пилота» Кастилии, отвечающего за подготовку корабельных кормчих, состояние географических карт вновь открываемых земель. В этой должности он и умер, и был похоронен в Севилье. Известно также, что Веспуччи был не просто знаком, но и дружен с Колумбом.
Уроженец Флоренции, уже широко вступившей в эпоху Возрождения, Веспуччи был живым, даже экспансивным и, безусловно, очень любознательным человеком, который к тому же, безусловно, обладал литературным даром. Об этом со всей очевидностью свидетельствуют его знаменитые письма в родной город, с которых начинается этот том. В них он живописует природу неведомых европейцам заморских земель, внешний облик, быт и нравы индейцев, которые «живут согласно природе», их отношение к европейским пришельцам, поиски золота и жемчуга, а также красоты южного неба и многое другое.
Однако главная интрига, связанная с этими письмами, – в их достоверности. Они были написаны в 1503 и 1504 годах – 500 лет назад! И все это время вокруг писем, благодаря которым Веспуччи, собственно говоря, и приобрел всемирную славу, идут бесконечные споры. Сначала письма считались вымыслом, а сам Веспуччи – обманщиком, попытавшимся присвоить себе славу Колумба. Таким было и мнение хорошо знавшего Колумба испанского историка и гуманиста Лас-Касаса, ставшего миссионером, а затем и епископом в испанских владениях в Западной Индии. Только в XIX веке такой великий авторитет, как Александр Гумбольдт, вступился за флорентийца, доказывая, что он вовсе не был ни ничтожеством, ни мошенником. Хотя и ныне большинство исследователей полагают, что «первого плавания» Веспуччи, когда он якобы еще до Колумба достиг материковой части Южной земли, попросту не было, как не было и его «четвертого плавания». Да и относительно «третьего плавания» очень трудно поверить, что экспедиция, покинув побережье Южной земли, приблизилась чуть ли не к берегам Антарктиды. Словом, письма Веспуччи – это своего рода причудливое сочетание правды и вымысла. Трудно сказать, можно ли упрекать автора за такую полуправду. Ведь это были сугубо частные эпистолярные послания, совсем не предназначенные для публикации и широкого обсуждения.
Заслуга Стефана Цвейга как раз в том и состоит, что в своем «Америго» он, во-первых, сначала рисует широкое историко-географическое полотно той великой эпохи, а во-вторых, подробнейшим образом описывает всю историю с письмами Веспуччи, их последующими публикациями и довольно неожиданным эффектом «первооткрывания» Нового Света. «Снова, – пишет Цвейг, – мы сталкиваемся с одним и тем же противоречием: любой документ о жизни Веспуччи превозносит его как человека честного, добросовестного, очень знающего. Но стоит взять в руки напечатанные работы самого Веспуччи, как мы обнаруживаем хвастовство, небылицы, неправдоподобности». Это поразительное противоречие до конца не разъяснено и сегодня. Но так уж случилось, что благодаря своим частным письмам Веспуччи, как отмечает Цвейг, «неожиданно и словно с черного хода приобрел славу великого писателя и самого ученого географа своей эпохи».
Жизнь и судьба Магеллана оказались гораздо более тяжелыми, даже трагичными. Мелкопоместный дворянин из северной части Португалии, сначала он находился при королевском дворе. Затем участвовал в опасном плавании в Восточную Африку и Индию, участвовал в захвате Малакки. После возвращения на родину еще год воевал в Марокко, а после этого, уйдя с военной службы, занялся изучением морских карт в их главном хранилище в Лиссабоне. Видимо, тогда и зародилась у него идея добраться до Молуккских островов не мимо Африки и Индии, а в обход Земли Святого Креста (Бразилии) и далее через указанный на некоторых картах проход в уже открытое испанским конкистадором Нуньесом де Бальбоа Южное море. Поскольку португальский король Мануэл не заинтересовался его проектом, Магеллан переехал в Испанию, поселился в Севилье и предложил его молодому королю Карлосу I (Цвейг называет его Карлом V, так как под этим именем он был одновременно императором Священной Римской империи). В марте 1518 года проект Магеллана был утвержден, а сам он назначен капитаном-генералом эскадры, но пять ее судов отправились в путь только в сентябре 1519 года.
Сама экспедиция Фернана Магеллана очень подробно описана во многих источниках, включая и книгу Стефана Цвейга. В отличие от плаваний Америго Веспуччи здесь все абсолютно точно и документально. И не только благодаря судовым журналам, но и тому счастливому обстоятельству, что в качестве внештатного члена экипажа в кругосветном плавании участвовал молодой итальянец из Виченцы Антонио Пигафетта, подробный дневник которого послужил едва ли не главным свидетельством и первоисточником для всех последующих исследователей. Эти записки являются одним из наиболее значимых и ценных документов эпохи Великих географических открытий.
Прямо из фамильного старинного дома в Виченце – города, связанного с потерявшей былое величие Венецией, Антонио Пигафетта попадает сначала в Сарагосу, а затем в Барселону Именно здесь он узнает о подготавливаемой Фернаном Магелланом экспедиции на Молуккские острова. Пигафетта, заручившись рекомендациями, прибывает в Севилью, где корабли Магеллана подготавливают к долгому плаванию.
Пигафетта добивается зачисления под именем Антонио Ломбардо (из Ломбардии) на флагманское судно «Тринидад». На всем протяжении одного из величайших путешествий в истории познания человеком Земли Пигафетта вел записки, в которых рассказывал обо всем виденном и услышанном. Конечно, эти подчас беглые записки суховатого, рассудочного человека – не хроника бесстрастного свидетеля-историка, не дневники ученого, не повествование любителя-натуралиста. Это именно записки любознательного человека XVI века, искателя приключений. Но этот свидетель не искажает события, не извращает факты. И закономерно, что немудреный рассказ стал одним из ярких основополагающих документов эпохи Великих географических открытий, сообщающих о кругосветном плавании Магеллана.
Приведенные в книге записки Антонио Пигафетты «Путешествия Магеллана» предваряют яркое увлекательное повествование Стефана Цвейга о Магеллане, его трудах и деяниях Попутно отметим, что Цвейг во многом опирался на рассказ Пигафетты.
Каждый, кто прочтет у Стефана Цвейга описание кругосветного путешествия Магеллана, без сомнения, будет поражен количеством самых разнообразных, пользуясь современной терминологией, чрезвычайных происшествий, которые ему сопутствовали. Здесь и стычка с жителями Севильи еще до отплытия, и бунт капитанов-испанцев в Атлантике, и еще один мятеж команды, и тяжелейшая четырехмесячная зимовка в мрачной бухте Сан-Хулиан в Южной Патагонии, и долгие безуспешные поиски заветного paso – пролива в Южное море, и гибель на скалах одного из судов, и бегство в Испанию другого судна, и страшный голод на оставшихся трех кораблях во время плавания «по диагонали» через просторы Тихого океана. «Три месяца и двадцать дней, – написал Пигафетта, – мы были совершенно лишены свежей пищи. Мы питались сухарями, но то уже были не сухари. Они сильно воняли крысиной мочой… Мы ели также воловью кожу, покрывавшую грот-грей». Наконец-то были достигнуты населенные Филиппинские острова, но именно здесь, у самого порога вожделенных Isla de la espicaria, или «Островов пряностей», в случайной стычке с туземцами капитан-генерал был убит. Какая жестокая судьба!
По характеру Фернан Магеллан очень отличался от Америго Веспуччи. В знаменитом Йеллоустонском национальном парке США есть большой гейзер под названием «Старый служака». Наверное, так можно сказать и про Магеллана. Действительно, он был старым служакой, воякой, много раз смотревшим в лицо смерти, довольно замкнутым, суровым человеком, но обладавшим поистине несгибаемой волей. По словам Пигафетты, «он и в величайших бедствиях был неизменно всех более стоек». Именно ему лично человечество обязано успехом первого в истории кругосветного плавания, продолжавшегося 1081 день! (Для сравнения: первое плавание Колумба длилось 224 дня, плавание Васко да Гамы – 730 дней) Хотя из пяти судов с 280 членами экипажа вернулась только небольшая двухмачтовая «Виктория» с 18 больными матросами, а сам капитан-генерал погиб, в любом рейтинге он – наряду с Колумбом, Васко да Гамой, а позднее и с Джеймсом Куком – по праву входит в когорту самых великих мореплавателей. Но по-человечески, конечно, очень обидно, что прижизненная слава досталась не ему, а капитану Элькано (Эль Кано), который привел «Викторию» в Севилью. Ведь именно ему король пожаловал большую пенсию, а также герб с изображением замка – символа Кастилии и пряностей. На этом гербе был также изображен земной шар с надписью: «Ты первый меня обогнул», не говоря уже о том, что Элькано тоже участвовал в заговоре капитанов-испанцев против португальца Магеллана.
Еще один вопрос не может не волновать всех читателей, интересующихся судьбами Веспуччи и Магеллана: какой след оставили их путешествия и открытия на географической карте мира? Его, в свою очередь, можно расчленить на два подвопроса. Во-первых, какие имена они дали открытым тогда географическим объектам? И, во-вторых, что именно на карте мира было названо их собственными именами?
Ответить на первый подвопрос в отношении Америго Веспуччи можно только с известной долей условности, поскольку эти названия давали руководители экспедиций, а не он сам. Например, во время испанской экспедиции 1499–1500 годов под началом Алонсо Охеды на северном побережье Южной земли появилось название Венесуэла. Здесь испанцы обнаружили поселение на сваях, которое напомнило им Венецию (Венесуэла – «Маленькая Венеция»). Позднее это локальное название распространилось на весь южный берег Карибского моря, а с 1830 года его носит целая страна. Тогда же был открыт и остров Кюрасао, который испанцы назвали островом Гигантов. Но это название просуществовало лишь несколько лет. Когда выяснилось, что оставленные здесь матросы Охеды чудесным образом исцелились от своих болезней, остров переименовали в Кюрасао – «Остров исцеления». Под этим именем его и ныне можно увидеть на всех картах. Во время португальской экспедиции 1501–1502 годов под руководством Гонсалу Куэлью, который плавал у берегов Бразилии, была открыта бухта Гуанабаpa, которую моряки ошибочно приняли за устье большой реки и назвали Риуди-Жанейру или «Река января» Затем это имя уже в форме Рио-де-Жанейро перешло сначала на появившуюся здесь крепость, а позднее и на город, до сравнительно недавнего времени бывший столицей Бразилии.
До наших дней дошли и многие географические имена, данные Магелланом во время его кругосветного плавания. Например, Патагония в южной части Аргентины, где во время зимовки путешественники увидели местных индейцев, оборачивавших ноги шкурами: их и назвали патагонцами, то есть «большеногими». А гористый архипелаг у южной оконечности материка они назвали Землей Огней (в русской транскрипции – Огненная Земля), поскольку увидели на ней множество огней. Известно также, что испанский конкистадор Нуньес де Бальбоа в 1513 году, выйдя к берегу неведомого еще океана, наименовал его Южным. Но Магеллан через семь лет, проплыв по нему от Огненной Земли до Филиппинских островов, можно сказать, переименовал его в Тихий океан, поскольку во время всего этого плавания океан был совершенно спокойным. Магелланом были открыты и Филиппинские острова, хотя это название они получили уже позднее – в честь наследника испанского престола Филиппа, который затем стал королем Филиппом II. Право же, не от каждой морской экспедиции остается такой след в топонимике!
Теперь о втором подвопросе. Как известно каждому школьнику, имя Магеллана носит открытый им пролив между материком Южной Америки и архипелагом Огненная Земля. Сам Магеллан дал этому проливу другое название, но затем пролив был переименован – и вполне заслуженно – в честь великого мореплавателя. Это, кстати, единственный географический объект на карте мира, увековечивающий имя Фернана Магеллана.
Что же касается имени Америго Веспуччи, то оно оказалось присвоенным целой части света, двум огромным материкам. О том, почему это произошло, подробно написано во многих книгах. Александр Гумбольдт назвал присвоение Новому Свету имени Америго Веспуччи «памятником человеческой несправедливости». Но это произошло, по его мнению, «благодаря стечению обстоятельств», а не по причине каких-либо усилий со стороны самого Веспуччи, который вовсе не претендовал на лавры первооткрывателя новой части света. Подробно описывая ту же историю, Стефан Цвейг считает, что «это произошло из-за сумбурного переплетения случайностей, заблуждений и недоразумений», применяя и такое выражение, как «комедия ошибок». Вряд ли могут быть сомнения в том, что правильнее было бы назвать Америку Колумбией. Но ведь со стороны самого Веспуччи никакой «узурпации», никакого «честолюбивого обмана» здесь не было. И, между прочим, если Колумб до конца жизни свято верил, что открыл путь в Западную Индию, то именно Веспуччи с гораздо большей прозорливостью назвал вновь открытые земли не Индией, не Азией, а Новым Светом (Murdus Novus). В этом смысле он действительно первым «открыл» это имя Здесь много раз можно было бы употребить слова если бы . Но, как известно, история не знает сослагательного наклонения.
Наши школьники узнают о Магеллане и Веспуччи в шестом классе и, надо надеяться, запоминают эти имена на всю жизнь. Хотя, наверное, и не все. Невольно вспоминается эпизод, описанный Сергеем Довлатовым в его рассказе «Заповедник»: «До Пушкинских гор оставалось километров сто. Я зашел в хозяйственную лавку. Приобрел конверт с изображением Магеллана. Спросил:
– Вы не знаете, при чем тут Магеллан?
Продавец задумчиво ответил:
– Может, умер. Или Героя дали».
Остается надеяться на то, что подобных неучей у нас все же не так много.
Хочется надеяться и на то, что знакомство с этим томом «Библиотеки путешествий» у многих читателей снова пробудит живой интерес к путешествиям – и прошлым, и настоящим, и реальным, и, так сказать, виртуально-книжным. А в заключение этого вводного слова представляется вполне уместным привести несколько фраз из уже упоминавшихся «Писем русского путешественника» великого русского историка и известного писателя Николая Михайловича Карамзина: «Одним словом, друзья мои, путешествие питательно для духа и сердца нашего. Путешествуй, гипохондрик, чтобы исцелиться от своей гипохондрии! Путешествуй, мизантроп, чтобы полюбить человечество! Путешествуй, кто только может!»
Максаковыми Владимир Павлович,
действительный член Российской академии образования,
доктор географических наук, профессор,
лауреат Государственных премий СССР,
премии Президента РФ в области образования,
почетный член Русского географического общества
АМЕРИГО ВЕСПУЧЧИ
ПИСЬМА
Текст (с вариантами) по изданиям 1504, 1505 и других годов
Письмо Америго Веспуччи о его третьем путешествии к берегам Бразилии (май 1501 – сентябрь 1502), написанное в конце 1502 или в марте – апреле 1503 года к Лоренцо ди Пьеру Франческо дель Медичи
Альберико Веспуччи шлет Лоренцо ди Пьеру Франческо дель Медичи[1] самый большой привет.
В предшествующие дни написал я тебе достаточно полно о моем возвращении из новых стран, которые мы разыскали и нашли с помощью флота и средств и по поручению светлейшего короля Португалии. Эти страны следует назвать Новым Светом. У наших предков о них не было никакого представления, и, по мнению всех, это самое новейшее открытие, ибо оно выходит за пределы представлений наших предков. Большая часть их говорила бы, что дальше равноденственной линии[2] по направлению к югу нет никакого континента, но есть только море, которое они назвали Атлантическим, и, если бы кто-нибудь из них утверждал, что там находится континент, они, по многим соображениям, отрицали бы, что эта земля обитаема. Но это их мнение ложно и совершенно противоположно действительности. Мое последнее плавание доказало это, так как я нашел в этих южных областях континент с более многочисленными племенами и более разнообразной фауной, чем в нашей Европе, Азии или Африке, и, сверх того, с более умеренным и приятным климатом, чем в любой другой стране, нам известной. Ты поймешь нижеследующее, когда мы только кратко обозначим заглавия частей и упомянем вещи, более достойные для их выделения и запоминания, которые я или видел, или о которых слышал в этом Новом Свете.
При благоприятном течении в четырнадцатый день мая 1501 года отплыли мы по поручению упомянутого короля из Лиссабона с тремя кораблями по направлению к югу для открытия новых стран и в продолжение двадцати месяцев[3] все время плыли в этом направлении. Порядок этой экспедиции был таков. Наша флотилия шла в направлении Счастливых островов, так некогда названных, теперь же их именуют Большими Канарскими островами, находящимися в третьем климате[4] и расположенными на границах Запада. Оттуда через весь океан (к югу) тянется сплошной африканский берег. Мы прошли мимо области эфиопов вплоть до Эфиопского мыса, названного так Птолемеем[5]. Он именуется теперь нашими Зеленым Мысом. За эфиопами, внутри жаркого пояса, на четырнадцатом градусе от равноденственной линии, по направлению к северу находятся Безегик и страна Мандинга, населенные черными племенами и народами.
Там (у Зеленого Мыса), вновь собрав силы и сосредоточив ресурсы нашей экспедиции, мы подняли якоря и раскрыли паруса ветрам. Мы держали наш путь в сторону Антарктики, устремляясь немного на запад, через обширнейший океан, в направлении ветра, который называется вультурном[6]. И от дня, когда мы отплыли от упомянутого мыса, мы шли в продолжение двух месяцев и трех дней, прежде нежели открылась нам какая-то земля. В просторах этого моря, которое мы прошли, мы претерпели как опасности кораблекрушения, так и тяготы нашего существования. Мы трудились с величайшим душевным напряжением, по решительному мнению тех, которые отлично, на опыте многих предприятий, представляли себе, что значит искать неизвестное, исследовать неведомое. И чтобы ты в одном слове все понял, знай, что из шестидесяти семи дней, в течение которых мы непрерывно плыли, сорок четыре дня были заполнены дождями, громами и молниями. Было так темно, что мы не видели ни солнца днем, ни ясного неба ночью. Это было причиной того, что нас охватил такой страх, что мы потеряли уже всякую надежду на жизнь. И среди этих морских бурь высокому небу было угодно открыть нам землю, новые страны и неведомый мир. При лицезрении всего этого мы исполнились такой радости, которую каждый может понять, когда представит себе, что происходит с теми, к кому после различных несчастий и превратностей судьбы приходит спасение.
В предшествующие дни написал я тебе достаточно полно о моем возвращении из новых стран, которые мы разыскали и нашли с помощью флота и средств и по поручению светлейшего короля Португалии. Эти страны следует назвать Новым Светом. У наших предков о них не было никакого представления, и, по мнению всех, это самое новейшее открытие, ибо оно выходит за пределы представлений наших предков. Большая часть их говорила бы, что дальше равноденственной линии[2] по направлению к югу нет никакого континента, но есть только море, которое они назвали Атлантическим, и, если бы кто-нибудь из них утверждал, что там находится континент, они, по многим соображениям, отрицали бы, что эта земля обитаема. Но это их мнение ложно и совершенно противоположно действительности. Мое последнее плавание доказало это, так как я нашел в этих южных областях континент с более многочисленными племенами и более разнообразной фауной, чем в нашей Европе, Азии или Африке, и, сверх того, с более умеренным и приятным климатом, чем в любой другой стране, нам известной. Ты поймешь нижеследующее, когда мы только кратко обозначим заглавия частей и упомянем вещи, более достойные для их выделения и запоминания, которые я или видел, или о которых слышал в этом Новом Свете.
При благоприятном течении в четырнадцатый день мая 1501 года отплыли мы по поручению упомянутого короля из Лиссабона с тремя кораблями по направлению к югу для открытия новых стран и в продолжение двадцати месяцев[3] все время плыли в этом направлении. Порядок этой экспедиции был таков. Наша флотилия шла в направлении Счастливых островов, так некогда названных, теперь же их именуют Большими Канарскими островами, находящимися в третьем климате[4] и расположенными на границах Запада. Оттуда через весь океан (к югу) тянется сплошной африканский берег. Мы прошли мимо области эфиопов вплоть до Эфиопского мыса, названного так Птолемеем[5]. Он именуется теперь нашими Зеленым Мысом. За эфиопами, внутри жаркого пояса, на четырнадцатом градусе от равноденственной линии, по направлению к северу находятся Безегик и страна Мандинга, населенные черными племенами и народами.
Там (у Зеленого Мыса), вновь собрав силы и сосредоточив ресурсы нашей экспедиции, мы подняли якоря и раскрыли паруса ветрам. Мы держали наш путь в сторону Антарктики, устремляясь немного на запад, через обширнейший океан, в направлении ветра, который называется вультурном[6]. И от дня, когда мы отплыли от упомянутого мыса, мы шли в продолжение двух месяцев и трех дней, прежде нежели открылась нам какая-то земля. В просторах этого моря, которое мы прошли, мы претерпели как опасности кораблекрушения, так и тяготы нашего существования. Мы трудились с величайшим душевным напряжением, по решительному мнению тех, которые отлично, на опыте многих предприятий, представляли себе, что значит искать неизвестное, исследовать неведомое. И чтобы ты в одном слове все понял, знай, что из шестидесяти семи дней, в течение которых мы непрерывно плыли, сорок четыре дня были заполнены дождями, громами и молниями. Было так темно, что мы не видели ни солнца днем, ни ясного неба ночью. Это было причиной того, что нас охватил такой страх, что мы потеряли уже всякую надежду на жизнь. И среди этих морских бурь высокому небу было угодно открыть нам землю, новые страны и неведомый мир. При лицезрении всего этого мы исполнились такой радости, которую каждый может понять, когда представит себе, что происходит с теми, к кому после различных несчастий и превратностей судьбы приходит спасение.