Я прибыл на Асурон-68 под видом обычного туриста и не без сожаления оставил свою богатую память на хранение в таможенной службе космопорта. Если бы я действительно был туристом, купившим круиз, то следующим моим воспоминанием было бы, как я получаю свою память обратно. Но я-то выполнял секретное задание и перед полетом прошел не просто инструктаж, а полную психическую переделку. Мне изменили инстинкты. Такое умеют делать только у нас, в Агентурном отделе. Я заполучил инстинкт, который чрезвычайно полезен в работе разведчика: неудержимое желание узнать то, чего никому знать не положено. Мне могли стереть память, могли навязать новые воспоминания, но никто не был в силах покуситься на основные инстинкты и рефлексы, делающие человека личностью.
Вот почему, отправляясь на Асурон-68, я знал наверняка, что, путешествуя по планете, постоянно буду думать о том, где бы узнать что-нибудь такое, чего нет в туристических проспектах. Жаль, конечно, что контролировать свои инстинкты я был не в состоянии, но тут уж ничего не поделаешь — играть приходилось по чужим правилам.
Сдача памяти на хранение заняла минут десять — это была обычная процедура сканирования мозга с последующей записью на голографический кристалл. С другого — туристического — кристалла мне переписали временную память, и я вышел из здания космопорта, точно помня, что в прошлое мое посещение Асурона-68 я был в восторге от маршрута, пролегавшего в горах Шунги-Парга. Туда я и отправился, но, не доехав даже до городской окраины Асурона-центрального, сошел с тропы, потому что инстинкт подсказал мне: здесь я могу узнать нечто такое, что мне очень пригодится.
Вы спросите, конечно: откуда я могу помнить, что происходило со мной на Асуроне-68, если временную память мне, как водится, стерли на таможне при возвращении? Я вам скажу: кроме обычной — долговременной и кратковременной — памяти у человека есть и память инстинкта, ее-то никто у меня на хранение не забирал и забрать не мог. Разумеется, инстинктивная память специфична. Вернувшись домой, я не помнил ровно ничего из пейзажей Асуроно-68, но инстинкты любопытства и самосохранения подсказывали мне, как я действовал в тех случаях, когда либо обнаруживал то, что могло составить для меня профессиональный интерес, либо пытался скрыться от преследования, спасая свою жизнь. Многого инстинктивная память не сохраняет, но кое-что остается.
Так вот, через две недели после начала путешествия я знал, каким именно способом асуроны собирались завоевывать Землю. Никто от меня этого, судя по всему, не скрывал, поскольку каждый асурон знал, что я забуду все на свете, когда вернусь в космопорт.
Что ж, узнать-то я узнал, но как теперь сохранить информацию? Я ведь действительно все должен был забыть! И забыл, конечно, таможенники свое дело знали.
Чисто инстинктивно все оставшееся до возвращения время я, по-видимому, потратил на то, чтобы найти способ передать на Землю полученную мной информацию. Записать? Элементарно, но все записные книжки, блокноты, диски и любые другие носители информации на таможне изымались и заменялись стандартными туристическими буклетами, от которых, как вы понимаете, для меня не было никакой пользы.
Я вполне себе представляю, как бродил туристическими тропами, глядел на закат голубого солнца, восход красного и затмение желтого, на прохождение через меридиан одновременно двадцати планет системы Асурона и на главную достопримечательность — большую ледяную крепость, висевшую башнями вниз и похожую на стометровый сталактит… Я смотрел, старался запомнить увиденное, но инстинкт призывал меня думать совсем о другом: как, черт возьми, сохранить сведения агентурного характера?
Меня наверняка окружали сотни других туристов, таких же, как я, беспамятных людей, набиравшихся впечатлений, но, в отличие от меня, не отягощенных инстинктивными раздумьями о ближайшем будущем. О чем мы говорили? Сейчас этого уже не узнаешь, хотя мне, конечно, было бы интересно — да и моим читателям, уверен, тоже.
Я полагаю, что именно эмоции туристов и навели меня в конце концов на правильную мысль. Может быть, кто-то излишне восторженно отреагировал на тройственный закат, когда все три светила одновременно погружались за горизонт? И меня осенило.
Наверняка до возвращения еще оставалось время, иначе я просто не успел бы довести план до конца. Когда на таможне изысканный асурон в форме офицера вернул мне мою память, прошло несколько минут, прежде чем инстинкт подсказал, что я должен предпринять в первую очередь.
Инстинкт прямо-таки требовал, а я стоял столбом и не мог понять, для чего мне нужно собирать вернувшихся со мной туристов и расспрашивать их о том, какое впечатление оказалось для них самым сильным. Я это сделал, подчинившись инстинкту, но до самого возвращения на Землю оставался в полном недоумении относительно того, зачем мне это было нужно. Представ перед майором Лившицем, я смог сказать только:
— М-м-э… Уверен, что я выполнил задание, это я печенкой чую. Но не помню! Единственное, что у меня есть — список туристов моей группы и эмоций, испытанных ими на Асуроне-68. Добавьте к этому мое личное впечатление: я был поражен, когда увидел море, в котором… Нет, что именно было в море, я не помню, хоть убейте!
Майор Лившиц повертел в руках предъявленный мной список, наморщил лоб, потом лицо его просветлело, и он сказал, улыбнувшись:
— Шекет, кажется, вы блестяще справились с заданием. Это ведь шифр, и наши криптографы расколют его шутя!
Шифр? Черт возьми! Лишь в тот момент я понял собственную гениальную идею. Каждый турист увозил с Асурона-68 какое-нибудь впечатление. И если поставить в соответствие тому или иному впечатлению, той или иной эмоции определенную букву алфавита, а потом выстроить определенным образом (тоже по алфавиту, скорее всего! ) фамилии туристов, то можно получить вполне осмысленный текст!
Я не удержался и немедленно сообщил о своей догадке майору Лившицу.
— Ну конечно, — добродушно отозвался тот. — Даже лишившись памяти, вы, Шекет, сохранили инстинкт разведчика! Идите, я вами доволен!
И я ушел. К сожалению, мне так и не довелось узнать, какую именно информацию получил Агентурный отдел после дешифровки эмоций и впечатлений, вывезенных с моей помощью туристами с Асурона-68. Но информация оказалась очень важной — это я знаю точно. Свидетельство тому: орден Неделимого Иерусалима, который я надеваю по большим праздникам.
ГОСПОДИН КЛОН
ПОДВИГ РАЗВЕДЧИКА
Вот почему, отправляясь на Асурон-68, я знал наверняка, что, путешествуя по планете, постоянно буду думать о том, где бы узнать что-нибудь такое, чего нет в туристических проспектах. Жаль, конечно, что контролировать свои инстинкты я был не в состоянии, но тут уж ничего не поделаешь — играть приходилось по чужим правилам.
Сдача памяти на хранение заняла минут десять — это была обычная процедура сканирования мозга с последующей записью на голографический кристалл. С другого — туристического — кристалла мне переписали временную память, и я вышел из здания космопорта, точно помня, что в прошлое мое посещение Асурона-68 я был в восторге от маршрута, пролегавшего в горах Шунги-Парга. Туда я и отправился, но, не доехав даже до городской окраины Асурона-центрального, сошел с тропы, потому что инстинкт подсказал мне: здесь я могу узнать нечто такое, что мне очень пригодится.
Вы спросите, конечно: откуда я могу помнить, что происходило со мной на Асуроне-68, если временную память мне, как водится, стерли на таможне при возвращении? Я вам скажу: кроме обычной — долговременной и кратковременной — памяти у человека есть и память инстинкта, ее-то никто у меня на хранение не забирал и забрать не мог. Разумеется, инстинктивная память специфична. Вернувшись домой, я не помнил ровно ничего из пейзажей Асуроно-68, но инстинкты любопытства и самосохранения подсказывали мне, как я действовал в тех случаях, когда либо обнаруживал то, что могло составить для меня профессиональный интерес, либо пытался скрыться от преследования, спасая свою жизнь. Многого инстинктивная память не сохраняет, но кое-что остается.
Так вот, через две недели после начала путешествия я знал, каким именно способом асуроны собирались завоевывать Землю. Никто от меня этого, судя по всему, не скрывал, поскольку каждый асурон знал, что я забуду все на свете, когда вернусь в космопорт.
Что ж, узнать-то я узнал, но как теперь сохранить информацию? Я ведь действительно все должен был забыть! И забыл, конечно, таможенники свое дело знали.
Чисто инстинктивно все оставшееся до возвращения время я, по-видимому, потратил на то, чтобы найти способ передать на Землю полученную мной информацию. Записать? Элементарно, но все записные книжки, блокноты, диски и любые другие носители информации на таможне изымались и заменялись стандартными туристическими буклетами, от которых, как вы понимаете, для меня не было никакой пользы.
Я вполне себе представляю, как бродил туристическими тропами, глядел на закат голубого солнца, восход красного и затмение желтого, на прохождение через меридиан одновременно двадцати планет системы Асурона и на главную достопримечательность — большую ледяную крепость, висевшую башнями вниз и похожую на стометровый сталактит… Я смотрел, старался запомнить увиденное, но инстинкт призывал меня думать совсем о другом: как, черт возьми, сохранить сведения агентурного характера?
Меня наверняка окружали сотни других туристов, таких же, как я, беспамятных людей, набиравшихся впечатлений, но, в отличие от меня, не отягощенных инстинктивными раздумьями о ближайшем будущем. О чем мы говорили? Сейчас этого уже не узнаешь, хотя мне, конечно, было бы интересно — да и моим читателям, уверен, тоже.
Я полагаю, что именно эмоции туристов и навели меня в конце концов на правильную мысль. Может быть, кто-то излишне восторженно отреагировал на тройственный закат, когда все три светила одновременно погружались за горизонт? И меня осенило.
Наверняка до возвращения еще оставалось время, иначе я просто не успел бы довести план до конца. Когда на таможне изысканный асурон в форме офицера вернул мне мою память, прошло несколько минут, прежде чем инстинкт подсказал, что я должен предпринять в первую очередь.
Инстинкт прямо-таки требовал, а я стоял столбом и не мог понять, для чего мне нужно собирать вернувшихся со мной туристов и расспрашивать их о том, какое впечатление оказалось для них самым сильным. Я это сделал, подчинившись инстинкту, но до самого возвращения на Землю оставался в полном недоумении относительно того, зачем мне это было нужно. Представ перед майором Лившицем, я смог сказать только:
— М-м-э… Уверен, что я выполнил задание, это я печенкой чую. Но не помню! Единственное, что у меня есть — список туристов моей группы и эмоций, испытанных ими на Асуроне-68. Добавьте к этому мое личное впечатление: я был поражен, когда увидел море, в котором… Нет, что именно было в море, я не помню, хоть убейте!
Майор Лившиц повертел в руках предъявленный мной список, наморщил лоб, потом лицо его просветлело, и он сказал, улыбнувшись:
— Шекет, кажется, вы блестяще справились с заданием. Это ведь шифр, и наши криптографы расколют его шутя!
Шифр? Черт возьми! Лишь в тот момент я понял собственную гениальную идею. Каждый турист увозил с Асурона-68 какое-нибудь впечатление. И если поставить в соответствие тому или иному впечатлению, той или иной эмоции определенную букву алфавита, а потом выстроить определенным образом (тоже по алфавиту, скорее всего! ) фамилии туристов, то можно получить вполне осмысленный текст!
Я не удержался и немедленно сообщил о своей догадке майору Лившицу.
— Ну конечно, — добродушно отозвался тот. — Даже лишившись памяти, вы, Шекет, сохранили инстинкт разведчика! Идите, я вами доволен!
И я ушел. К сожалению, мне так и не довелось узнать, какую именно информацию получил Агентурный отдел после дешифровки эмоций и впечатлений, вывезенных с моей помощью туристами с Асурона-68. Но информация оказалась очень важной — это я знаю точно. Свидетельство тому: орден Неделимого Иерусалима, который я надеваю по большим праздникам.
ГОСПОДИН КЛОН
Я хочу, господа, внести ясность в очень непростую проблему, о которой в последнее время много говорят в мировых информах, начиная с государственного канала «Шма, Исраэль» и кончая сотнями частных компаний, для которых сенсации являются основой их безбедного существования. Речь идет о клонированных разведчиках.
Первая публикация прошла в газете «Большой Центавр». Я уже лет пять не служил в Агентурном отделе и потому не обратил внимания на провокационный характер сообщения. Подумаешь, какой-то репортер утверждал, что в своей работе все разведки Вселенной используют клонированные организмы, чтобы не рисковать оригинальными агентами. А клонов понаделать, как все знают, ничего не стоит — ведь для разведок закон о запрете клонирования разумных организмов, сами понимаете, не писан.
На следующий день в новостях компании «Утро Лоранды» эта байка была повторена с новыми ошарашивающими подробностями, и я подумал: «Господи, какой бред! », но опять не придал информации никакого значения. Однако уже через неделю о клонах-разведчиках говорили все, а по каналу «Шма, Исраэль» выступила личность неопределенного пола, возраста и цивилизационной принадлежности и, размазывая слезы по объективу съемочной камеры, рассказала о том, какие страшные неудобства испытывает из-за того, что сто тридцать восемь ее клонов ведут сейчас разведывательные операции в ста тридцати восьми мирах трех галактических рукавов, а ей, бедняжке, приходится скрываться от ста тридцати восьми контрразведок, хотя лично она ни сном ни духом… Вы ж понимаете, великая страдалица. Или страдалец, не имеет значения.
День-другой я наблюдал за развитием скандала, надеясь, что мои бывшие коллеги положат конец измывательствам над благородной профессией.
Скандал, однако, разгорался, Агентурная служба будто воды в рот набрала, я перестал понимать логику происходивших событий и решил на свой страх и риск дезавуировать нелепости, продолжавшие литься на зрителей новостных каналов.
Связавшись с отделом новостей канала «Шма, Исраэль», я сказал миловидной девушке, образ которой возник в моем сознании:
— Уважаемая, что это ваши корреспонденты болтают про клонированных разведчиков? Это, извините, бред. Я должен защитить честь Агентурного отдела…
— Пожалуйста, господин Шекет, — улыбнулась девушка. — У нас свобода слова, мысли и намерений, закрепленная в Законе от семнадцатого мая две тысячи…
— Да-да, — прервал я. — Когда мне дадут возможность выступить с опровержением?
— Хоть сейчас, — с готовностью сказала девушка. — Можете говорить, вы в эфире.
Вот так-так! Я хотел лишь спросить о времени своего выступления и не готов был немедленно общаться с миллиардами подписчиков главного государственного информационного канала. Но и отступать, как вам известно, Шекет не мог никогда.
Я огляделся и понял, что девица была права — на меня ожидающе смотрели три миллиарда восемьсот одиннадцать миллионов шестьсот сорок три тысячи четыреста девяносто шесть пар глаз, из которых добрая половина не принадлежала представителям вида «хомо сапиенс».
Но и отступать было поздно. Да что там поздно — даже если бы была такая возможность, я не отступил бы, чтобы не уронить себя в собственном мнении.
— Ну вот что, — сказал я. — Вы видите перед собой разведчика-клона. Того самого, о котором на всех каналах говорят уже больше недели. И я намерен доказать вам, что не существую.
Миллиард и триста миллионов пар глаз удивленно округлились, еще один миллиард подозрительно прищурился, а остальные сотни миллионов равнодушно ждали продолжения. Ну и ну, — подумал я, — бедные наши журналисты! Они ведь каждый день выступают перед этой аудиторией, обратная связь поддерживается постоянно, я всегда это знал и считал, что так и должно быть, сам иногда во время той или иной передачи посылал ведущему мысленный импульс, если был недоволен или желал получить разъяснения. И лишь сейчас, сам оказавшись на месте ведущего, я понял, какое впечатление производят миллиарды глаз, если каждую пару ты ощущаешь, и каждый взгляд чувствуешь, и вынужден работать для всех, даже для рептилий с Амахрона-23, вон их глаза в количестве семисот двадцати трех, из которых пятьдесят три покрыты бельмами, пялятся и не дают сосредоточиться…
— Да, — сказал я, взяв себя в руки. — Я не существую, поскольку, будучи клоном, никогда не был клонирован. Я, Иона Шекет, бывший сотрудник Агентурного отдела Разведывательной службы Соединенных Штатов Израиля, родился от мужчины и женщины в Иерусалиме шестьдесят три локальных земных года назад. Но поступив на службу в разведку, я стал клоном, поскольку клоном является сама эта система.
Хлоп! Семьдесят миллионов сто тридцать две тысячи девяносто семь пар глаз мигнули и закрылись — обладатели их выключили свои приемники, разочарованные началом моего выступления. Ну и ладно, остальные глаза только расширились в изумлении.
— Согласитесь, господа, — продолжал я, — что во Вселенной есть множество совершенно не сравнимых друг с другом цивилизаций. Я это и раньше знал, поскольку много путешествовал, а служба в разведке и армии лишь убедила меня в многообразии форм разума. Многие цивилизации воюют друг с другом — это, к сожалению, факт нашей жизни. Но войны — не лучший способ выяснять отношения и делить сферы влияния. Чтобы не доводить дело до войны, нужна разведка. Чем больше все знают обо всех, тем меньше необходимость в прямых столкновениях. Это очевидно, вы согласны?
Хлоп, хлоп! Когда мигают два с лишним миллиарда пар глаз, это, знаете ли, производит впечатление. Я перевел дух и продолжил:
— Разведка необходима, но она невозможна! Как может действовать разведка рыбоящеров на планете летающих гуманоидов? У этих цивилизаций не только формы разные, но принципиально отличаются ментальность и даже способы получения информации! Это стало очевидно еще тогда, когда миллиарды лет назад в Галактике появились первые разумные существа. История тех давних времен покрыта мраком забвения, но нетрудно догадаться, что произошло, когда первая цивилизация рептилий пожелала получить секретную информацию у первой цивилизации недышащих эфирообразных. Полный провал! Нужно было что-то делать, ведь без взаимного подслушивания и подглядывания цивилизации обречены были воевать по пустякам. Тогда-то какому-то гению и пришла в голову… или в тот орган, что голову заменял… идея клонирования разведки.
Я замолчал и попытался оценить эффект сказанного. Профессиональный журналист, возможно, и сумел бы это сделать, но я видел перед собой лишь два с лишним миллиарда глаз и понятия не имел, заинтересовались ли владельцы этих органов зрения моей речью или просто пялятся на меня, как на гамадрила в зоопарке. Ну ладно…
— Была выбрана форма разведывательных действий, разработан стиль разведки, ее, можно сказать, философия. В общем, программа, которую можно назвать генетическим кодом разведывательной службы. И на основании этой общей для всех цивилизаций программы или, если хотите, генотипа, был создан клон — первый во Вселенной клон разумного существа. Да, существо это состояло не из плоти и крови. Существо это было по сути организацией, способом действий, ну и что? Главное, что существо, которое всегда носило имя Разведки, было одновременно воссоздано по единой генетической программе на всех мирах, где разумная жизнь достигла стадии понимания своего предназначения.
— Не знаю, — продолжал я, — сколько именно клонов Разведки было создано в самом начале. Может, десять. Может, сто. Может, только два. В конце концов, ведь и овечек по имени Долли, первых клонированных на Земле животных, было всего две. Важен принцип. Вселенная развивалась, рождались и умирали звезды и планеты, одни цивилизации погибали, другие приходили на смену. А Ее Величество Разведка жила вечно, потому что клон нельзя уничтожить. Клоны неотличимы, они — одна суть.
Я посмотрел вокруг — по-моему, число моих слушателей странным образом удвоилось; во-всяком случае, мне показалось, что на меня смотрят уже четыре с лишним миллиарда пар глаз. Я был так взволнован, что даже не мог назвать точного числа — согласитесь, я ведь не был профессиональным журналистом. Может, число слушателей действительно возросло, а может, у меня двоилось в мыслях от волнения?
— Вот и все, — заключил я. — Я был разведчиком, но разве кто-то меня клонировал? Я — личность. Клон — моя служба. Разведка. И только поэтому разведывательные службы самых разных цивилизаций способны работать друг против друга. Разведка была бы принципиально невозможна, если бы на каждой планете создали собственную систему добывания информации. А мы действуем. Все, господа!
У меня уже ум заходил за разум — число смотревших на меня глаз, казалось, достигло числа звезд во Вселенной. Я заставил себя отключиться и попытался встать на ноги, но вынужден был ухватиться обеими руками за какой-то предмет, иначе непременно повалился бы на пол.
Придя в себя, я обнаружил, что предметом, спасшим меня от падения, был майор Лившиц собственной персоной. Сам руководитель Агентурного отдела явился ко мне домой, надо же, честь-то какая!
— Ну что, майор, — воскликнул я, — удалось мне спасти реноме разведывательной службы? А то ведь иноформканалы так бы и повторяли эту глупость о разведчиках-клонах! Я всегда говорил: для того, чтобы люди перестали говорить чепуху, нужно запустить другую чепуху, еще более нелепую, и привести ситуацию к абсурду!
— Шекет, — прервал меня майор, — говорите быстро: откуда вам известно о клонировании разведок? Это суперсекретная информация, вам не могли о ней сообщить, когда вы у нас работали! Значит, вы были связаны с агентурами других разведок? Вы были агентом-двойником? Говорите!
— Чушь! — возмутился я. — О чем вы, майор? Я придумал идею о клонах разведки, чтобы народ перестал говорить о клонированных разведчиках! Клон вышибают клоном… Э-э, я хотел сказать: клин-клином.
— Придумали? — подозрительно переспросил майор.
— Конечно! А что? — спохватился я. — Неужели… Господи! Значит, это было на самом деле?
— Нет, — отрезал майор. — Вы это придумали. И забыли. Ясно?
Вообще-то я уже лет пять не работал в разведке и мог бы просто послать майора подальше. Но посмотрев в печальные глаза моего бывшего шефа, я понял, что догадался правильно, и теперь все разумные существа во всех мирах знали с моей подачи: нет разных разведок, есть единая разведка. Клон.
— Хорошо, — сказал я. — Уже забыл. Но ведь слово — не воробей…
Майор печальным кивком подтвердил эту истину.
Первая публикация прошла в газете «Большой Центавр». Я уже лет пять не служил в Агентурном отделе и потому не обратил внимания на провокационный характер сообщения. Подумаешь, какой-то репортер утверждал, что в своей работе все разведки Вселенной используют клонированные организмы, чтобы не рисковать оригинальными агентами. А клонов понаделать, как все знают, ничего не стоит — ведь для разведок закон о запрете клонирования разумных организмов, сами понимаете, не писан.
На следующий день в новостях компании «Утро Лоранды» эта байка была повторена с новыми ошарашивающими подробностями, и я подумал: «Господи, какой бред! », но опять не придал информации никакого значения. Однако уже через неделю о клонах-разведчиках говорили все, а по каналу «Шма, Исраэль» выступила личность неопределенного пола, возраста и цивилизационной принадлежности и, размазывая слезы по объективу съемочной камеры, рассказала о том, какие страшные неудобства испытывает из-за того, что сто тридцать восемь ее клонов ведут сейчас разведывательные операции в ста тридцати восьми мирах трех галактических рукавов, а ей, бедняжке, приходится скрываться от ста тридцати восьми контрразведок, хотя лично она ни сном ни духом… Вы ж понимаете, великая страдалица. Или страдалец, не имеет значения.
День-другой я наблюдал за развитием скандала, надеясь, что мои бывшие коллеги положат конец измывательствам над благородной профессией.
Скандал, однако, разгорался, Агентурная служба будто воды в рот набрала, я перестал понимать логику происходивших событий и решил на свой страх и риск дезавуировать нелепости, продолжавшие литься на зрителей новостных каналов.
Связавшись с отделом новостей канала «Шма, Исраэль», я сказал миловидной девушке, образ которой возник в моем сознании:
— Уважаемая, что это ваши корреспонденты болтают про клонированных разведчиков? Это, извините, бред. Я должен защитить честь Агентурного отдела…
— Пожалуйста, господин Шекет, — улыбнулась девушка. — У нас свобода слова, мысли и намерений, закрепленная в Законе от семнадцатого мая две тысячи…
— Да-да, — прервал я. — Когда мне дадут возможность выступить с опровержением?
— Хоть сейчас, — с готовностью сказала девушка. — Можете говорить, вы в эфире.
Вот так-так! Я хотел лишь спросить о времени своего выступления и не готов был немедленно общаться с миллиардами подписчиков главного государственного информационного канала. Но и отступать, как вам известно, Шекет не мог никогда.
Я огляделся и понял, что девица была права — на меня ожидающе смотрели три миллиарда восемьсот одиннадцать миллионов шестьсот сорок три тысячи четыреста девяносто шесть пар глаз, из которых добрая половина не принадлежала представителям вида «хомо сапиенс».
Но и отступать было поздно. Да что там поздно — даже если бы была такая возможность, я не отступил бы, чтобы не уронить себя в собственном мнении.
— Ну вот что, — сказал я. — Вы видите перед собой разведчика-клона. Того самого, о котором на всех каналах говорят уже больше недели. И я намерен доказать вам, что не существую.
Миллиард и триста миллионов пар глаз удивленно округлились, еще один миллиард подозрительно прищурился, а остальные сотни миллионов равнодушно ждали продолжения. Ну и ну, — подумал я, — бедные наши журналисты! Они ведь каждый день выступают перед этой аудиторией, обратная связь поддерживается постоянно, я всегда это знал и считал, что так и должно быть, сам иногда во время той или иной передачи посылал ведущему мысленный импульс, если был недоволен или желал получить разъяснения. И лишь сейчас, сам оказавшись на месте ведущего, я понял, какое впечатление производят миллиарды глаз, если каждую пару ты ощущаешь, и каждый взгляд чувствуешь, и вынужден работать для всех, даже для рептилий с Амахрона-23, вон их глаза в количестве семисот двадцати трех, из которых пятьдесят три покрыты бельмами, пялятся и не дают сосредоточиться…
— Да, — сказал я, взяв себя в руки. — Я не существую, поскольку, будучи клоном, никогда не был клонирован. Я, Иона Шекет, бывший сотрудник Агентурного отдела Разведывательной службы Соединенных Штатов Израиля, родился от мужчины и женщины в Иерусалиме шестьдесят три локальных земных года назад. Но поступив на службу в разведку, я стал клоном, поскольку клоном является сама эта система.
Хлоп! Семьдесят миллионов сто тридцать две тысячи девяносто семь пар глаз мигнули и закрылись — обладатели их выключили свои приемники, разочарованные началом моего выступления. Ну и ладно, остальные глаза только расширились в изумлении.
— Согласитесь, господа, — продолжал я, — что во Вселенной есть множество совершенно не сравнимых друг с другом цивилизаций. Я это и раньше знал, поскольку много путешествовал, а служба в разведке и армии лишь убедила меня в многообразии форм разума. Многие цивилизации воюют друг с другом — это, к сожалению, факт нашей жизни. Но войны — не лучший способ выяснять отношения и делить сферы влияния. Чтобы не доводить дело до войны, нужна разведка. Чем больше все знают обо всех, тем меньше необходимость в прямых столкновениях. Это очевидно, вы согласны?
Хлоп, хлоп! Когда мигают два с лишним миллиарда пар глаз, это, знаете ли, производит впечатление. Я перевел дух и продолжил:
— Разведка необходима, но она невозможна! Как может действовать разведка рыбоящеров на планете летающих гуманоидов? У этих цивилизаций не только формы разные, но принципиально отличаются ментальность и даже способы получения информации! Это стало очевидно еще тогда, когда миллиарды лет назад в Галактике появились первые разумные существа. История тех давних времен покрыта мраком забвения, но нетрудно догадаться, что произошло, когда первая цивилизация рептилий пожелала получить секретную информацию у первой цивилизации недышащих эфирообразных. Полный провал! Нужно было что-то делать, ведь без взаимного подслушивания и подглядывания цивилизации обречены были воевать по пустякам. Тогда-то какому-то гению и пришла в голову… или в тот орган, что голову заменял… идея клонирования разведки.
Я замолчал и попытался оценить эффект сказанного. Профессиональный журналист, возможно, и сумел бы это сделать, но я видел перед собой лишь два с лишним миллиарда глаз и понятия не имел, заинтересовались ли владельцы этих органов зрения моей речью или просто пялятся на меня, как на гамадрила в зоопарке. Ну ладно…
— Была выбрана форма разведывательных действий, разработан стиль разведки, ее, можно сказать, философия. В общем, программа, которую можно назвать генетическим кодом разведывательной службы. И на основании этой общей для всех цивилизаций программы или, если хотите, генотипа, был создан клон — первый во Вселенной клон разумного существа. Да, существо это состояло не из плоти и крови. Существо это было по сути организацией, способом действий, ну и что? Главное, что существо, которое всегда носило имя Разведки, было одновременно воссоздано по единой генетической программе на всех мирах, где разумная жизнь достигла стадии понимания своего предназначения.
— Не знаю, — продолжал я, — сколько именно клонов Разведки было создано в самом начале. Может, десять. Может, сто. Может, только два. В конце концов, ведь и овечек по имени Долли, первых клонированных на Земле животных, было всего две. Важен принцип. Вселенная развивалась, рождались и умирали звезды и планеты, одни цивилизации погибали, другие приходили на смену. А Ее Величество Разведка жила вечно, потому что клон нельзя уничтожить. Клоны неотличимы, они — одна суть.
Я посмотрел вокруг — по-моему, число моих слушателей странным образом удвоилось; во-всяком случае, мне показалось, что на меня смотрят уже четыре с лишним миллиарда пар глаз. Я был так взволнован, что даже не мог назвать точного числа — согласитесь, я ведь не был профессиональным журналистом. Может, число слушателей действительно возросло, а может, у меня двоилось в мыслях от волнения?
— Вот и все, — заключил я. — Я был разведчиком, но разве кто-то меня клонировал? Я — личность. Клон — моя служба. Разведка. И только поэтому разведывательные службы самых разных цивилизаций способны работать друг против друга. Разведка была бы принципиально невозможна, если бы на каждой планете создали собственную систему добывания информации. А мы действуем. Все, господа!
У меня уже ум заходил за разум — число смотревших на меня глаз, казалось, достигло числа звезд во Вселенной. Я заставил себя отключиться и попытался встать на ноги, но вынужден был ухватиться обеими руками за какой-то предмет, иначе непременно повалился бы на пол.
Придя в себя, я обнаружил, что предметом, спасшим меня от падения, был майор Лившиц собственной персоной. Сам руководитель Агентурного отдела явился ко мне домой, надо же, честь-то какая!
— Ну что, майор, — воскликнул я, — удалось мне спасти реноме разведывательной службы? А то ведь иноформканалы так бы и повторяли эту глупость о разведчиках-клонах! Я всегда говорил: для того, чтобы люди перестали говорить чепуху, нужно запустить другую чепуху, еще более нелепую, и привести ситуацию к абсурду!
— Шекет, — прервал меня майор, — говорите быстро: откуда вам известно о клонировании разведок? Это суперсекретная информация, вам не могли о ней сообщить, когда вы у нас работали! Значит, вы были связаны с агентурами других разведок? Вы были агентом-двойником? Говорите!
— Чушь! — возмутился я. — О чем вы, майор? Я придумал идею о клонах разведки, чтобы народ перестал говорить о клонированных разведчиках! Клон вышибают клоном… Э-э, я хотел сказать: клин-клином.
— Придумали? — подозрительно переспросил майор.
— Конечно! А что? — спохватился я. — Неужели… Господи! Значит, это было на самом деле?
— Нет, — отрезал майор. — Вы это придумали. И забыли. Ясно?
Вообще-то я уже лет пять не работал в разведке и мог бы просто послать майора подальше. Но посмотрев в печальные глаза моего бывшего шефа, я понял, что догадался правильно, и теперь все разумные существа во всех мирах знали с моей подачи: нет разных разведок, есть единая разведка. Клон.
— Хорошо, — сказал я. — Уже забыл. Но ведь слово — не воробей…
Майор печальным кивком подтвердил эту истину.
ПОДВИГ РАЗВЕДЧИКА
— Садитесь, Шекет, — сказал майор Лившиц, пригласив меня не в своей кабинет, а в комнату для конфиденциальных бесед, занимавшую в Агентурном отделе ведь цокольный этаж. — Это самая секретная комната во Вселенной. Сюда не проникает никакое излучение из окружающего мира — даже нейтрино, которое может, как вы знаете, без проблем, пронизать насквозь весь земной шар. И отсюда тоже не способна выбраться никакая информация. Даже если инопланетные шпионы нашпиговали здание своими подслушивающими и подглядывающими устройствами, все равно ничто за пределы этой комнаты не попадет.
— Понимаю, — пробормотал я. — Информация, которую вы мне хотите сообщить, носит столь секретный характер, что нужно полностью исключить возможность ее попадания в руки инопланетных разведок.
— Если бы только это, Шекет, если бы только это!
— А что же еще? — удивился я. — Кстати, должен заметить, принятые вами меры все равно бессмысленны. Да, никто не может увидеть и услышать ничего из того, что будет сказано в этой комнате. Никто — кроме меня и вас, верно? А мы покинем помещение, ведь не станете вы держать меня здесь до самой смерти… И тогда любой инопланетный диверсант сможет похитить меня как носителя информации и, используя множество известных методов…
— Да-да, — нетерпеливо сказал майор, — вы были бы совершенно правы, Шекет, в любом случае, кроме того, о котором пойдет речь. Задание, которое вам предстоит выполнить, совершенно уникально. Полагаю, это будет венцом вашей карьеры полевого агента. Возможно, даже последним делом…
— Послушайте! — воскликнул я. — Если вы посылаете меня на верную гибель, так и скажите, мне нужно сделать кое-что и на этом свете, прежде чем отправляться на тот!
— О чем вы, Шекет? — всплеснул руками майор. — Живите до ста двадцати и вдвое дольше! Но это задание действительно может оказаться последним — не только для вас лично, но вообще для разведывательной службы. И если вы не будете, черт побери, прерывать меня своими репликами…
— Прошу прощения, майор, — сказал я и вытянулся во фрунт. — Больше не повторится. Слушаю вас.
— Садитесь, наконец, — потребовал майор, и мы оба опустились в огромные кресла, кроме которых в комнате не оказалось ни одного предмета. Я сразу понял, что кресла являются одновременно и индивидуальными средствами спасения, способными сохранить человеку жизнь в космосе и, не исключено, даже в звездных недрах.
— Слушайте и запоминайте, — сказал майор. — Для вас это будет откровением, Шекет, но вот вам истина: за нами и за всеми разумными расами вот уже миллиарды лет ведет слежку та единственная сила, которой мы не можем ничего противопоставить. Эта сила…
— Вселенная! — выпалил я, и у майора Лившица от изумления брови оказались на середине лба.
— Откуда вы… знаете? — прошипел он.
— Элементарно, — хмыкнул я. — Вы говорите, что задание может стать последним не только для меня, но и для всех разведок. Разговор мы ведем в комнате, экранированной даже для нейтрино. И вы не боитесь, что меня могут похитить агенты иных цивилизаций. Следовательно, нашим противником является сама Вселенная, которая настолько старше любой цивилизации на любой из планет, что могла обрести самостоятельный разум, если не имела его изначально.
— Похоже, что имела, — вздохнул майор. — Вселенная всегда была разумна и всегда, конечно, хотела знать, что замышляют против нее живущие в ней разумные существа.
— А что мы могли замышлять против Вселенной? — удивился я. — Ведь мы в ней живем, пользуемся ее благами…
— А зачем мы тогда ведем против Вселенной активную разведывательную деятельность? Зачем стараемся выведать у Вселенной все ее самые интимные тайны? Если бы кто-то постоянно копался в вашем грязном белье, Шекет, разве вы бы не считали этого человека своим злейшим врагом?
— Понимаю, — задумчиво сказал я. — Мы называем это наукой. Мы даже не скрываем, что наша цель — проникнуть во все тайны мироздания. Открыть все законы природы, выведать все свойства материи и духовных миров… Вселенной, если она разумна, все это не может нравиться. Мне бы тоже не понравилось, вы правы, майор.
— С вами приятно иметь дело, — улыбнулся майор. — Вы все понимаете с полуслова.
— Вы думаете, — продолжал я, — что ученые узнали о Вселенной нечто такое, что ей может быть неприятно? И она способна предпринять ответные действия?
— Уже предприняла, — мрачно сказал майор. — Вы знаете, что все штабы разведывательных служб известных нам цивилизаций, включая и наш штаб в Иерусалиме, в последнее время оказались в зоне тектонических разломов? Там никогда не было опасности землетрясений! Однако они произошли — на сотне планет в один и тот же день! Если это не предупреждение…
— Ужасно, — совершенно искренне сказал я. — Но что мы можем предпринять? Против нас — Вселенная! Не нужно было лезть в ее тайны.
— Это вы скажите Аристотелю, Пифагору, Ньютону, Декарту, Эйнштейну, — мрачно перечислил майор Лившиц, — и еще миллиону гениальных ученых, которые занимались шпионажем, сами того не подозревая. Теперь вы понимаете, Шекет, что задание, которое вы получите, действительно может стать последней разведывательной акцией в истории цивилизаций?
— Понимаю, — сказал я.
— Ваша цель, Шекет, — убедить Вселенную, что занятия наукой не являются злонамеренной разведывательной деятельностью.
— Вы хотите, чтобы я поговорил с…
— Совершенно верно.
— Но как?!
Я тут же прикусил язык. Черт побери, я не должен был показывать майору Лившицу, что не способен догадаться о том, что, как он полагал, известно лишь ему одному!
— Готов выполнить задание, — четко сказал я.
— И у вас нет вопросов? — с недоверием спросил майор.
— Нет, — отрезал я. — Просьба оставить меня наедине со Вселенной.
— Звездолет какого класса вы хотите иметь? — задал майор провокационный вопрос. Он, видите ли, никак не желал оставить за мной последнее слово.
— Никакой, — отрезал я. — Не собираюсь вообще покидать этой комнаты.
— Ну-ну, — пробормотал майор, — надеюсь, Шекет, вы знаете что делаете.
Я даже и отвечать не стал.
Майор Лившиц вышел, закрыв за собой массивную свинцовую дверь толщиной тридцать два метра, и я действительно остался наедине со Вселенной, ибо ничто не могло ни попасть в комнату, ни покинуть ее. Здесь были только мы — я и она.
И я точно знал, что ни в чем не смогу убедить Вселенную, ибо все, сделанное человечеством на протяжении его истории, говорило о том, что цели «хомо сапиенс» по отношению к мирозданию никогда благородством не отличались. Вселенная, к примеру, тщательно скрывала в черных дырах информацию о своем прошлом — так нет же, мы и в черные дыры проникли, отняв у мироздания естественное право на интимные воспоминания…
Но и сдаваться я не собирался — во-первых, на меня рассчитывало Управление разведки в лице майора Лившица, а во-вторых, я сам себе не простил бы, если бы завалил это самое важное в жизни задание.
Я мысленно пожелал себе удачи и нырнул в колодец времени. Как вы знаете, такие колодцы есть в сознании каждого разумного существа, а пользоваться ими меня обучили, когда я работал в Зман-патруле. Надеюсь, читатели еще не забыли мои рассказы о приключениях в далеком прошлом, откуда я даже как-то привез себе жену, с которой впоследствии расстался при не очень трагических обстоятельствах?
Но на этот раз я не стал падать в прошлое, а принялся карабкаться по холодным и скользким стенкам колодца — вверх, в будущее.
По дороге я встретил самого себя, падавшего в прошлое с выпученными глазами, и понял, что миссия моя увенчается успехом. Впрочем, разве я в этом сомневался?
Карабкаться пришлось долго. Сколько? — спросите вы. Глупый вопрос. В колодце времени нет понятия длительности. Как у дикарей: один, два, а то, что больше — это много, и все дела. Вот и я лез долго. То есть много. И на более точный ответ не рассчитывайте.
Остановился, оказавшись там и тогда, где и когда Вселенная завершала очередной цикл своего существования. Все прошло, и человечество прошло тоже, и прошли все иные цивилизации. А Вселенная сжалась и усохла, как старая женщина, и готовилась схлопнуться в кокон, погибнуть, умереть, забыться — может, даже видеть сны.
— Ну что? — спросил я. — Сейчас, когда ты вот-вот умрешь, нужно говорить правду, верно?
Я услышал тяжкий вздох пространства-времени и понял, что Вселенная сказала «да».
— Вспомни, разве человечество, познавая тебя, хотело причинить тебе вред? Вред человечество всегда причиняло лишь себе и другим цивилизациям.
Еще один тяжкий вздох согласия был мне ответом.
— Рад, что мы договорились, — сказал я. — Сейчас ты знаешь истину о себе и обо всем, что в тебе заключалось, в том числе — о разумных цивилизациях. Вспомни себя, какой ты была, и скажи себе: «Нужно оставить человечество в покое. Пусть лезут в мои тайны. Я не должна их карать за это».
Вселенная вздохнула так тяжко, что я понял: ей очень не хочется говорить себе неприятные истины. А кому хочется?
Я решил было продолжить разговор, но вовремя заставил себя промолчать. Я ведь не с майором Лившицем имел дело, а со Вселенной! Она должна была понять меня. Не могла не понять.
Я почувствовал не вздох даже, а всхлип, и понял, что для Вселенной настал последний миг. Не дожидаясь конца, я бросился вниз в колодец времени и промчался мимо самого себя, изо всех сил карабкавшегося наверх.
— Все хорошо! — крикнул я, но, по-моему, не расслышал.
В секретной комнате все было так же, как в тот миг, когда я ее покинул. Собственно, могло ли быть иначе — я ведь вернулся ровно в то же мгновение, которое оставил, залезая в колодец времени.
— Послушайте, майор, — сказал я. — Я знаю, что вы за мной наблюдаете, хотя и уверяли, что это невозможно. Я вернулся, извольте выпустить меня отсюда.
— Ну как? — спросил я, оказавшись час спустя в кабинете майора в здании Агентурного отдела. — Надеюсь, Вселенная отменила свои угрозы, и землетрясения не разрушили зданий разведывательных управлений?
— О чем вы, Шекет? — сухо осведомился майор, сверля меня недоброжелательным взглядом. — Какие землетрясения? Как вы вообще оказались в сверхсекретной комнате? Нам придется провести расследование…
И тут я понял, что действительно выполнил задание. Ибо Вселенная послушалась моего совета. А значит, в новой реальности майор Лившиц никакого задания мне не давал — да ему и в голову не приходило, что Вселенная могла воспринять достижения науки как попытку шпионить за ее сокровенными тайнами!
Я и доказывать не стал, что оказался в секретной комнате не по собственной инициативе. Отсидел месяц в военной виртуальной тюрьме, вышел на свободу и подал в отставку. Хватит с меня разведывательной службы. Никакой благодарности.
Майор Лившиц принял мою отставку, и я вернулся домой — безработный, но полный надежд на новые приключения. Разумеется, они не заставили себя ждать, но это уже другая история.
— Понимаю, — пробормотал я. — Информация, которую вы мне хотите сообщить, носит столь секретный характер, что нужно полностью исключить возможность ее попадания в руки инопланетных разведок.
— Если бы только это, Шекет, если бы только это!
— А что же еще? — удивился я. — Кстати, должен заметить, принятые вами меры все равно бессмысленны. Да, никто не может увидеть и услышать ничего из того, что будет сказано в этой комнате. Никто — кроме меня и вас, верно? А мы покинем помещение, ведь не станете вы держать меня здесь до самой смерти… И тогда любой инопланетный диверсант сможет похитить меня как носителя информации и, используя множество известных методов…
— Да-да, — нетерпеливо сказал майор, — вы были бы совершенно правы, Шекет, в любом случае, кроме того, о котором пойдет речь. Задание, которое вам предстоит выполнить, совершенно уникально. Полагаю, это будет венцом вашей карьеры полевого агента. Возможно, даже последним делом…
— Послушайте! — воскликнул я. — Если вы посылаете меня на верную гибель, так и скажите, мне нужно сделать кое-что и на этом свете, прежде чем отправляться на тот!
— О чем вы, Шекет? — всплеснул руками майор. — Живите до ста двадцати и вдвое дольше! Но это задание действительно может оказаться последним — не только для вас лично, но вообще для разведывательной службы. И если вы не будете, черт побери, прерывать меня своими репликами…
— Прошу прощения, майор, — сказал я и вытянулся во фрунт. — Больше не повторится. Слушаю вас.
— Садитесь, наконец, — потребовал майор, и мы оба опустились в огромные кресла, кроме которых в комнате не оказалось ни одного предмета. Я сразу понял, что кресла являются одновременно и индивидуальными средствами спасения, способными сохранить человеку жизнь в космосе и, не исключено, даже в звездных недрах.
— Слушайте и запоминайте, — сказал майор. — Для вас это будет откровением, Шекет, но вот вам истина: за нами и за всеми разумными расами вот уже миллиарды лет ведет слежку та единственная сила, которой мы не можем ничего противопоставить. Эта сила…
— Вселенная! — выпалил я, и у майора Лившица от изумления брови оказались на середине лба.
— Откуда вы… знаете? — прошипел он.
— Элементарно, — хмыкнул я. — Вы говорите, что задание может стать последним не только для меня, но и для всех разведок. Разговор мы ведем в комнате, экранированной даже для нейтрино. И вы не боитесь, что меня могут похитить агенты иных цивилизаций. Следовательно, нашим противником является сама Вселенная, которая настолько старше любой цивилизации на любой из планет, что могла обрести самостоятельный разум, если не имела его изначально.
— Похоже, что имела, — вздохнул майор. — Вселенная всегда была разумна и всегда, конечно, хотела знать, что замышляют против нее живущие в ней разумные существа.
— А что мы могли замышлять против Вселенной? — удивился я. — Ведь мы в ней живем, пользуемся ее благами…
— А зачем мы тогда ведем против Вселенной активную разведывательную деятельность? Зачем стараемся выведать у Вселенной все ее самые интимные тайны? Если бы кто-то постоянно копался в вашем грязном белье, Шекет, разве вы бы не считали этого человека своим злейшим врагом?
— Понимаю, — задумчиво сказал я. — Мы называем это наукой. Мы даже не скрываем, что наша цель — проникнуть во все тайны мироздания. Открыть все законы природы, выведать все свойства материи и духовных миров… Вселенной, если она разумна, все это не может нравиться. Мне бы тоже не понравилось, вы правы, майор.
— С вами приятно иметь дело, — улыбнулся майор. — Вы все понимаете с полуслова.
— Вы думаете, — продолжал я, — что ученые узнали о Вселенной нечто такое, что ей может быть неприятно? И она способна предпринять ответные действия?
— Уже предприняла, — мрачно сказал майор. — Вы знаете, что все штабы разведывательных служб известных нам цивилизаций, включая и наш штаб в Иерусалиме, в последнее время оказались в зоне тектонических разломов? Там никогда не было опасности землетрясений! Однако они произошли — на сотне планет в один и тот же день! Если это не предупреждение…
— Ужасно, — совершенно искренне сказал я. — Но что мы можем предпринять? Против нас — Вселенная! Не нужно было лезть в ее тайны.
— Это вы скажите Аристотелю, Пифагору, Ньютону, Декарту, Эйнштейну, — мрачно перечислил майор Лившиц, — и еще миллиону гениальных ученых, которые занимались шпионажем, сами того не подозревая. Теперь вы понимаете, Шекет, что задание, которое вы получите, действительно может стать последней разведывательной акцией в истории цивилизаций?
— Понимаю, — сказал я.
— Ваша цель, Шекет, — убедить Вселенную, что занятия наукой не являются злонамеренной разведывательной деятельностью.
— Вы хотите, чтобы я поговорил с…
— Совершенно верно.
— Но как?!
Я тут же прикусил язык. Черт побери, я не должен был показывать майору Лившицу, что не способен догадаться о том, что, как он полагал, известно лишь ему одному!
— Готов выполнить задание, — четко сказал я.
— И у вас нет вопросов? — с недоверием спросил майор.
— Нет, — отрезал я. — Просьба оставить меня наедине со Вселенной.
— Звездолет какого класса вы хотите иметь? — задал майор провокационный вопрос. Он, видите ли, никак не желал оставить за мной последнее слово.
— Никакой, — отрезал я. — Не собираюсь вообще покидать этой комнаты.
— Ну-ну, — пробормотал майор, — надеюсь, Шекет, вы знаете что делаете.
Я даже и отвечать не стал.
Майор Лившиц вышел, закрыв за собой массивную свинцовую дверь толщиной тридцать два метра, и я действительно остался наедине со Вселенной, ибо ничто не могло ни попасть в комнату, ни покинуть ее. Здесь были только мы — я и она.
И я точно знал, что ни в чем не смогу убедить Вселенную, ибо все, сделанное человечеством на протяжении его истории, говорило о том, что цели «хомо сапиенс» по отношению к мирозданию никогда благородством не отличались. Вселенная, к примеру, тщательно скрывала в черных дырах информацию о своем прошлом — так нет же, мы и в черные дыры проникли, отняв у мироздания естественное право на интимные воспоминания…
Но и сдаваться я не собирался — во-первых, на меня рассчитывало Управление разведки в лице майора Лившица, а во-вторых, я сам себе не простил бы, если бы завалил это самое важное в жизни задание.
Я мысленно пожелал себе удачи и нырнул в колодец времени. Как вы знаете, такие колодцы есть в сознании каждого разумного существа, а пользоваться ими меня обучили, когда я работал в Зман-патруле. Надеюсь, читатели еще не забыли мои рассказы о приключениях в далеком прошлом, откуда я даже как-то привез себе жену, с которой впоследствии расстался при не очень трагических обстоятельствах?
Но на этот раз я не стал падать в прошлое, а принялся карабкаться по холодным и скользким стенкам колодца — вверх, в будущее.
По дороге я встретил самого себя, падавшего в прошлое с выпученными глазами, и понял, что миссия моя увенчается успехом. Впрочем, разве я в этом сомневался?
Карабкаться пришлось долго. Сколько? — спросите вы. Глупый вопрос. В колодце времени нет понятия длительности. Как у дикарей: один, два, а то, что больше — это много, и все дела. Вот и я лез долго. То есть много. И на более точный ответ не рассчитывайте.
Остановился, оказавшись там и тогда, где и когда Вселенная завершала очередной цикл своего существования. Все прошло, и человечество прошло тоже, и прошли все иные цивилизации. А Вселенная сжалась и усохла, как старая женщина, и готовилась схлопнуться в кокон, погибнуть, умереть, забыться — может, даже видеть сны.
— Ну что? — спросил я. — Сейчас, когда ты вот-вот умрешь, нужно говорить правду, верно?
Я услышал тяжкий вздох пространства-времени и понял, что Вселенная сказала «да».
— Вспомни, разве человечество, познавая тебя, хотело причинить тебе вред? Вред человечество всегда причиняло лишь себе и другим цивилизациям.
Еще один тяжкий вздох согласия был мне ответом.
— Рад, что мы договорились, — сказал я. — Сейчас ты знаешь истину о себе и обо всем, что в тебе заключалось, в том числе — о разумных цивилизациях. Вспомни себя, какой ты была, и скажи себе: «Нужно оставить человечество в покое. Пусть лезут в мои тайны. Я не должна их карать за это».
Вселенная вздохнула так тяжко, что я понял: ей очень не хочется говорить себе неприятные истины. А кому хочется?
Я решил было продолжить разговор, но вовремя заставил себя промолчать. Я ведь не с майором Лившицем имел дело, а со Вселенной! Она должна была понять меня. Не могла не понять.
Я почувствовал не вздох даже, а всхлип, и понял, что для Вселенной настал последний миг. Не дожидаясь конца, я бросился вниз в колодец времени и промчался мимо самого себя, изо всех сил карабкавшегося наверх.
— Все хорошо! — крикнул я, но, по-моему, не расслышал.
В секретной комнате все было так же, как в тот миг, когда я ее покинул. Собственно, могло ли быть иначе — я ведь вернулся ровно в то же мгновение, которое оставил, залезая в колодец времени.
— Послушайте, майор, — сказал я. — Я знаю, что вы за мной наблюдаете, хотя и уверяли, что это невозможно. Я вернулся, извольте выпустить меня отсюда.
— Ну как? — спросил я, оказавшись час спустя в кабинете майора в здании Агентурного отдела. — Надеюсь, Вселенная отменила свои угрозы, и землетрясения не разрушили зданий разведывательных управлений?
— О чем вы, Шекет? — сухо осведомился майор, сверля меня недоброжелательным взглядом. — Какие землетрясения? Как вы вообще оказались в сверхсекретной комнате? Нам придется провести расследование…
И тут я понял, что действительно выполнил задание. Ибо Вселенная послушалась моего совета. А значит, в новой реальности майор Лившиц никакого задания мне не давал — да ему и в голову не приходило, что Вселенная могла воспринять достижения науки как попытку шпионить за ее сокровенными тайнами!
Я и доказывать не стал, что оказался в секретной комнате не по собственной инициативе. Отсидел месяц в военной виртуальной тюрьме, вышел на свободу и подал в отставку. Хватит с меня разведывательной службы. Никакой благодарности.
Майор Лившиц принял мою отставку, и я вернулся домой — безработный, но полный надежд на новые приключения. Разумеется, они не заставили себя ждать, но это уже другая история.