Как вырождается любовь! Раньше влюблялись и все бросали. Пренебрегали запретом церкви, презрением общества. Оставляли детей, положение. А теперь? Пожалуйста - расходись. Но - нет. У меня наука. У нее - дети, их интеллектуальное воспитание. И тоже - работа. А для любви кусочек "от сих до сих".
В новом обществе семье ничто не угрожает. А свободной любви не будет. Это хорошо. Поздно испытал, но думаю, что нельзя выпускать страсти на волю. Это может стать угрозой для собственного интеллекта и для общества.
Сейчас она подавлена. Нужно создавать все заново: как будто нет смерти (хорошо!), но нет и освобождения от лжи. Впрочем, она будет свободна. На свидания ходить не нужно. Только этот саркофаг - как немой укор. И еще немного страха: а вдруг проснется и заявит права?
Сложная проблема, а мне плохо и так и так.
Походим. Семь шагов туда, семь - обратно. Эстампы нужно сменить надоели. Зачем? Попался: не веришь в смерть? Может быть, не отдавать квартиру? В институте кибернетики Вадиму могут дать. Все-таки я - герой, отправляюсь в будущее, как в космос. Прости - не совсем. Космонавты молоды и здоровы. И Вадиму квартиру не дадут: у них площадь в семье достаточная. В правилах пока не предусмотрено предоставление квартиры для спасения от тещи. И на обмен эта мамаша не пойдет.
Придется отдавать.
Чудак - что стоят эти цацки: бюстик Толстого, глиняная вазочка для карандашей? (Толстой - от мамы!).
Теперь я понимаю, почему у древних в могилы собирали любимые вещи: человек не верит в смерть. И теперь не верит.
Но я-то знаю, что там НИЧЕГО НЕ БУДЕТ.
Чего он не идет?
Мог бы позаниматься. Ничегонеделание - это удовольствие. В молодости не понимал. Каждую свободную минуту - книга. А теперь могу ходить или лежать и думать, думать о всякой всячине.
Звонок. Пришел. Поцеловались. Кто бы видел - не поверил. Ленька, такой насмешник, - целуется!
- Здравствуй. Проходи. Садись вот тут - в кресло.
- Пепельницу давай. А это - убери. (О цветах. Притворяется?) Неустойчивая штука, упадет, зальет.
Ставлю ему пепельницу. Большую. Иначе все засыплет пеплом.
- Ты молодец, держишься, не куришь. Железная воля. Как твое здоровье?
Раздражает - "как да как".
- Поди к черту. Зачем ты меня спрашиваешь об этом?
- Это ты брось. Мне важно. Помрешь, большой кусок души уйдет с тобой. Без мала тридцать лет - не часто бывает.
- Ты, кажется, сегодня трезвый? Удивительно.
Смеется. Похож на монгола - скулы, глаза. Морда насмешливая. Принимает ли он что-нибудь всерьез?
- А знаешь, что я сейчас читал? Хемингуэя. "По ком звонит колокол". Здорово. По-моему, самое лучшее. Потому что всюду звучат социальные ноты. Мы ведь, сами того не замечая, привыкли к общественной оценке всякого произведения. Ты заметил?
- Это верно. Одни любовные истории и картинки природы - не звучат. И что же Хемингуэй - "за" или "против"?
- Насколько я понял, "за". Вот послушай, я тебе перескажу эпиграф, я запомнил:
"Нет человека, который был бы как остров, сам по себе. Каждый человек есть часть материка, часть суши, и если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европы, и так же если смоет край мыса или разрушит замок твой или друга твоего. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я один со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе. Джон Донн. XVI век".
Сильно, правда? Каждый человек отвечает за все, что делается в этом мире. Конечно, не все у него совпадает с нашими представлениями, так что за беда? Неужели мы не сумеем разобраться?
- Так что же ты предлагаешь? Печатать все без разбору?
- Брось. Всякое дело нужно разумно организовывать. Нужно переводить книги настоящих мастеров - они воспитывают вкус у читателей и у писателей.
- Это верно. И вообще - не нужно печатать плохие книги. Смотреть - не только "о чем", но и "как".
- Значит, ты за умеренную регламентацию?
- Я за разумную. Еще за доверие. (Сейчас я его поймаю.)
- Скажи мне, друг, а можно ли и как определить меру регламентации? Конечно, она необходима в каждой системе управления: это те пределы изменения некоего фактора, показателя, за которыми должны вступать регулирующие воздействия. Но как?
- Вопрос правильный. Есть ли мера измерения свободы или, например, порнографии, которую, по-моему, печатать не надо.
- Ну зачем ты смеешься? По существу.
- Давай по существу. Есть целый ряд понятий, которые можно определить как социальные. Они имеют качество, чем и отличаются от других, и количество - степени внутри качества. Я думаю, что степени можно определить методом простого опроса. Это вид социального исследования, который совершенно недостаточно применяется у нас.
- Очень запутанный вопрос. Нужен какой-то общий подход к решению подобных задач. Бессмысленно решать голосованием узкоспециальные вопросы, в которых голосующие ничего не понимают. Конечно, еще более рискованно решать это одному.
- Наука в условиях свободы обсуждения - вот единственно надежный критерий выбора правильного решения.
- Знаешь, друг, служители науки уж очень субъективны. Тоже ошибки будут. В тех загибах, что у нас были, ученые сильно виноваты.
- А для того, чтобы этого избежать, нужны количественные критерии. Цифры. То, что вы у себя в лаборатории делаете, - математическое моделирование. Это же можно распространить на все области наук.
(То же говорил Юра. Да и я это знаю.)
- А не кажется ли тебе, Леня, что в основу всего этого - оценки информации, решений - нужно положить еще что-то очень важное, какие-то общие принципы?
- Вот что, Ваня, ты меня совсем заговорил, а коньяк не ставишь. "Все Жомини, да Жомини, а о водке ни полслова..."
- А я-то думал, что за интеллектуальными разговорами ты совсем забыл об этом деле.
- Черта с два! Давай ставь. Мозг нуждается в питании.
Алкоголик. Марина говорила, что пьет каждый день. Спрошу. Скрытный, не любит откровенничать. Вылечить может только сильная встряска, например, болезнь. Инстинкт самосохранения обычно очень силен. Но в данном случае я не уверен.
- Так ты, Ваня, говоришь, нужны принципы? Попытаюсь. Еще не говорил тебе - свежие.
Цель: рациональное общество. Главное требование: счастье всех людей. Заблуждаться, однако, мы не будем - полное счастье для всех невозможно. Мы уже говорили как-то: центры приятного и неприятного, адаптация. Значит, вопрос об оптимуме счастья.
Компоненты его тоже известны: инстинкты - еда, семья, отдых, тщеславие. Сложные рефлексы: свобода, любопытство, труд для достижения цели. Есть такой рефлекс, физиолог?
- Говорят, что есть. Рефлекс цели. Еще Павлов признавал.
- Раз Павлов - значит, все в порядке. Кроме этих животных источников счастья, есть еще общество. Удовольствие от общения - лучше с коньяком. (Не паясничай!) Творчество. Искусство. Благородные поступки самоотверженность. Может, и еще что-нибудь, не вспомню. Не так уж часто встречается.
- Неправда.
- Хорошо, пусть неправда. Значит, источники - разные. И противоречивые. Часто один человек получает удовольствие за счет другого. Вот психологи вместе с вами должны проделать такую работу - составить "баланс счастья". Найти варианты у разных типов людей. Можно это сделать? Есть у вас, физиологов, методы объективной регистрации состояния счастья и несчастья?
- Есть. Не то чтобы уже есть, но возможны. Возбуждение центров удовольствия имеет отражение в функции внутренних органов. Правда, сложно, но, наверное, можно создать аппараты и методы.
- Хорошо, не отвлекай. Можно - значит можно. Я забыл еще сказать вот что: путем тренировки коры удовольствие от всех животных чувств можно усилить во много раз. И тогда любой из инстинктов может стать пороком. Инстинкт питания даст жадность, половой - разврат, самосохранения эгоизм, властолюбие. И так же можно развить хорошие. Любовь к детям даст доброту, любопытство создаст ученых, рефлекс цели - волю и, наверное, творчество? Я еще не думал.
(Хорош Ленька, когда в меру выпьет. Фантазия, красноречие, обаяние.)
- Второй вопрос - это воспитуемость детей. И взрослых, конечно. Насколько можно подавить вредные инстинкты и привить полезные общественные программы? Что-то я не знаю таких исследований, а без них - нет базы. Это только утописты говорили, что в каждом человеке заложен ангел. Возможности воспитания, небось, большие, но их нужно количественно определить. Вез этого - нет фундамента. А может быть, ты знаешь о таких научных работах?
- Я? Нет. Я специально этим не интересовался.
- Конечно, ты же профессор. Изучаешь только от одной точки до другой. Не больше.
- Отстань. Давай дальше, энциклопедист.
- А я, пожалуй, им завидую. Какой-нибудь Гельвеций мог знать почти всю науку своего времени. По крайней мере все важное. А теперь немыслимо. Вот дали бы мне институт - я бы провел изыскания по всем этим вопросам. Жаль, не дают. Не понимают.
(У него тщеславие есть, только перед собой.)
- Ну, продолжай.
- Продолжаю, коли есть охота слушать. Так вот, сначала установим компоненты счастья, потом нужно изучить организацию. Как реализовать возможности, заложенные в человеке? Как создать точную систему, чтобы обеспечить оптимальное счастье? Я вижу три главных направления: организация труда и материальной жизни, организация воспитания и, наконец, - управление.
- Слушай, а не пахнет все это крамолой?
- Ничуть. Только научный подход к построению коммунизма на современном уровне. Наука сильно двинулась вперед, этого забывать нельзя. Можно продолжать?
- Конечно. В конце концов я не эксперт в этих вопросах.
- Начнем с труда. Нет, лучше с воспитания. Для этого опять же нужно ввести некоторые принципы. Например, такие: минимум насилия. Это не то чтобы непротивление злу, но минимум. В крайнем случае. Второе - уважение свободы других людей. Третье - привить потребность к труду. Потребность, а не по принуждению. Это возможно. Четвертое - уважение к семье. Строгость морали. Пятое - ограничение честолюбия. Не полное его изничтожение, но ограничение. Количественная мера. И шестое - бороться с чрезмерной приверженностью к вещам - с жадностью.
Молчу. Интересно. (Ему нравится проповедовать. А кому не нравится?)
- Я, конечно, понимаю, как это трудно - проблема воспитания, но без ее разрешения никаких надежд на лучшее общество нет. Этот вопрос особый и трудный. (Ты, теоретик! Парня своею не воспитал, как нужно. Это - плохо. Вон Люба, у нее теории мало, но она твердо ведет линию. Тоже принципы выдвигала. Везет мне сегодня на принципы!)
- Труд прежде всего обязателен. Это у нас правильно. Дальше. Есть оптимум обязательного рабочего дня, разный. Излишний досуг - он вреден для очень многих людей. Тоже нужны специальные исследования. Главный вопрос чтобы люди хорошо работали, на совесть. Радикально это решит воспитание, а пока нужны временные меры, "пети-мети", но в разумных пределах. Нельзя давать обогащаться, иначе вреда будет больше, чем пользы. Опять нужна наука - сколько платить.
- Слабовато это выглядит у тебя.
- Сам чувствую. В одном уверен - нужно поощрение, хорошая организация труда и воспитание, но не отступление к тельцу. Голый энтузиазм так же не годен, как и голые деньги.
- Ясно. Количественные критерии для сознательности и стимулирования.
- Да. И еще одно замечание - нужен научно обоснованный оптимум благ, чтобы не чувствовать лишений, но и не поощрять жадности. Начальство, конечно, должно показывать пример. Наша гигиена может "запросто" решить эту задачу вместе с психологами. Комната на человека, простая питательная пища, удобная одежда. А зачем лишнее? Нужно прививать новое отношение к вещам. Они не самоцель.
- Может быть, до этой пропаганды сначала нужно достичь определенного уровня, а потом предлагать ограничения? Как ты думаешь?
- Мещанин ты! Уровня нужно добиваться, верно, но высказать определенные взгляды на этот вопрос - тоже необходимо. И сейчас! Иначе какие же мы коммунисты?!
- Не знаю, не думаю, чтобы это было своевременно.
- Хорошо, оставим. Третий пункт: сфера управления. Это самое важное: организует труд и воспитание, обеспечивает устойчивость существования и развития общества. Два аспекта - система и аппарат. Система должна строиться по общим принципам управления: обратная связь, способность к саморегуляции и совершенствованию. Аппарат должен сочетать стабильность и сменяемость. У старых работников - опыт, но у них же обязательно развивается честолюбие, оно искажает функции управления. Все эти вопросы, между прочим, тоже вполне доступны науке.
(Совсем незаметно, что он выпил. Только глаза блестят и щеки порозовели. Привык. Это для него, как курение. Но все, что сказал, - это "вообще". Я не возражаю, ни это рассуждения. А реализация? Возможно ли? Кибернетика?)
- Ну, допиваю последнюю каплю. Горючее иссякло, машина не пойдет. Ты мне об опыте хотел рассказать.
(Врешь - тебе интересна критика. Попытаюсь.)
- Все очень интересно. Я согласен. Нужен научный подход к воспитанию, организации труда, управлению. Только наук пока таких нет. Психология, социология - они пока находятся в стадии накопления фактов и качественных гипотез. Я считаю, что без кибернетического метода, без моделирования эти науки не много помогут практике.
- Ты все правильно говоришь, профессор. Тут мы давно договорились. Моделирование, действующие модели и т.д. К сожалению, до сознания многих не доходит даже сама постановка вопроса - научный подход к этим трудным проблемам. Между прочим, ты заметил? Сам вопрос о моделировании полезен: ученым мужам приходится по-новому оценивать свою старую науку. Отказаться от общих рассуждении и переходить к строгости. Ну, а машины - пока ерунда.
- Ты все-таки ужасно самоуверен, Ленька. Как ты берешься судить о таких сугубо специальных вопросах?
- Преимущество дилетанта. Дилетант, он сам берет себе право обо всем судить. Специалисты смеются, но иногда дилетанты бывают правы. И потом я высказываюсь только за рюмкой. Это не страшно.
(Уже хватит. Пить хочу. Нужно закругляться. И об опыте еще хочется рассказать.)
- Леня, наша сегодняшняя беседа, как интервью знаменитого ученого газетному журналисту. Давай кофе пить. Главные проблемы решили.
А ведь я, возможно, увижу это будущее. Не очень отдаленное, но мир развивается быстро. Хотя я и не заметил, чтобы люди изменились за мою жизнь. Нет, изменились. Стали лучше. Правда, мир может погибнуть. Остается только надеяться на силы миря и на науку. Счастье людей измерят и систему, дающую оптимум, определят... Но как? И почему не удалось до сих пор? Только с помощью машин. Будущих машин. Ленька прав - пока они слабы.
Интересно будет посмотреть: структура общества? Системы управления? Роль машин? Человек?
Пошел ставить чайник. Может, дать ему вина? Коньяка нельзя. Явно. Нет. Пусть пьет чай. Марина обидится. Не понимаю, что хорошего? Для меня - одна горечь. Еще не успел опьянеть, а уже тошнит и рвет. Защитный рефлекс. Интересно, что он скажет об опыте, о перспективах. Он все знает. Неглубоко, так широко.
Он меня или совсем не жалеет, или хорошо притворяется. Даже обидно. Ты лицо мер: просишь, чтобы не выказывали жалости, а когда так делают неприятно. "Не любят".
Кофе готов. Подожду чая. Чтобы вместе. Печенье дать. Не буду особенно подробно расписывать опыт. Поскромнее. Как-то там собака?
- Скоро ты придешь, хозяин? Гость скучает.
- Сейчас. Посмотри там газеты.
Закипает. Сильная штука - газ. Помнишь, в детстве согреть самовар целая проблема. Угли, лучина, раздувать. Зато на столе было уютно. Впрочем, это я так, повторяю за кем-то. Все равно.
Все готово. Заварим покрепче, чтобы прояснило мозг. Настаиваться будет там.
Сидит за письменным столом, читает что-то.
- Ну, давай, садись чаевничать.
- Любопытно пишут в "Литературке" о генетике. Я думал, уже забыли старые грехи, а они еще вспоминают. Читал?
- Нет, еще не было времени. Перед сном.
- Ну, теперь давай опыт. Любопытствую.
- Ничего нового я тебе сообщить не могу. Обычная гипотермия, какую применяют хирурги, только температура значительно ниже. Больше двух часов было два градуса в пищеводе. (Это я притворяюсь скромным...)
- Что же, это неплохо. Какой вы получили обмен веществ в отношении нормального?
- Что-то около двух процентов. Еще точно не сосчитано.
- Один день жизни - пятьдесят дней гипотермии?
- Приблизительно да. Впрочем, других расчетов пока нет. Похвастаюсь собака проснулась хорошо и вечером была жива. Все сделано по высшим стандартам.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Качество регулирования внутренней среды. Все показатели не выходили за границы нормы.
- Расскажи подробнее, с начала до конца. Это интересно.
Рассказываю не очень подробно, но достаточно. Второй раз, как автомат. Попутно наблюдая за реакцией. И где-то стороной - сознание - думаю о разных вещах. А еще где-то чувствую боли в животе.
Слушает молча. Внимание сохранено - не опьянел. Что за человек? Чуть не тридцать лет дружим, а по-настоящему не знаешь. Философский склад ума. Еще в институте был главный спорщик. А к людям он равнодушен. В семье холодок. Мать - сын, он отдельно. Может, скрывает? Все одни смешки. Не видел в трудных ситуациях. Впрочем, воевал хорошо. Несколько орденов.
Рассказываю о нагревании. Как были все напряжены! Будто один организм.
Ему и на меня наплевать. Не замечал, чтобы проявлял сентиментальность. Не суди. Что за обидчивость? А сам каков? Тоже - равнодушный. Сказать о Юре?
- Как ты думаешь - имеет смысл переводить лабораторию в институт кибернетики? (Рассказал о планах, приукрасил немного, скрыл обиды: высмеет.)
- Ребята твои придумали разумно. Там им будет легче. Этот Юра, видимо, толковый. (Он уже меня списал в расход. Первый раз за вечер проговорился.)
Расхваливаю Юру. "Вот посмотри, есть активные философы. Не боятся замахиваться на большое".
А Люба, наверное, все думает и думает. Сживается с новой ситуацией. Может быть, и не будет еще ничего? Нет уверенности, что не отступлю в последний момент. А хорошо бы чего-нибудь случилось: р-раз - и готов. Чтобы и подумать не успеть.
Конец рассказа. Собака проснулась. Что скажет?
- Ваня, ты еще не оставил своей фантазии об анабиозе? (Напрасно я ему рассказал тогда...)
- Нет. А почему я должен ее оставить?
- Да так. Все это сильно смахивает на дешевый роман.
- Знаешь, друг, разные взгляды. Поставь себя на мое место, все прикинь, потом скажи.
- Да уже ставил. Конечно, ты придумал здорово, но как-то нескромно. Как каждое самоубийство.
- А мне наплевать на приличие в таком деле. И совесть моя чиста никому ущерба не нанесу. (Не совсем - Люба. Ты, конечно, перенесешь.) И с каких это пор ты проникся таким уважением к приличиям?
- Пожалуй, ты прав. Привыкнешь к некоторым понятиям и даже не думаешь, чего они стоят. Действительно - кому какое дело? В системе в целом мораль нужна, но с позиции каждого гражданина - она фикция. Осуждение самоубийства - что это такое? От религии пошло, а у нас? Долг. Непорядок, если каждый будет плевать на свои обязательства и уходить, когда захочет.
- Как ты, например, со своим пьянством. Почему-то это ты считаешь приличным.
- Сдаюсь! Уточни: в какой степени серьезны твои расчеты на возможность проснуться? (Ответить откровенно.)
- Знаешь, до чего паршиво мне было в больнице? Прямо чувствовал - вот умру. Страха не было, но, когда тебя душит, - ужасно. Я все еще под этим впечатлением. Конечно, если бы сказали, что умрешь без мук и без предупреждения, я бы примирился. Зачем в самом деле поднимать шум? Я тоже не люблю громких фраз.
- Вот, вот. Но все-таки о "проснуться" - выскажись.
- Я думаю, что шансы есть. Но, конечно, доказательств у меня мало. Вот достроим камеру, усовершенствуем АИК, тогда проведем длительный опыт.
Задумался. И я молчу. Что он скажет?
- В будущем, конечно, эту проблему решат. Только я думаю, что физических факторов маловато. Химия должна помочь: ингибиторы, средства, тормозящие жизненные процессы. Ты слыхал, конечно, о поисках гормонов у зимнеспящих? Может быть, уже нашли?
- Нет, не нашли. Иначе просочились бы какие-нибудь сведения в печать. Мы следим.
- Ну что же, "ехать так ехать", сказал попугай, когда кошка тащила его под кровать... Ты все-таки не торопись. Можно еще потянуть, если лечиться правильно. Мне говорили, что ты злоупотреблял работой.
- Еще ты будешь призывать меня к осторожности! Говоришь это зря, по инерции.
Что-то он погрустнел. Хмель, видимо, проходит.
- Да... Пожалуй, ты прав. Все правильно решил. Ну, не будем горевать! Выпить бы сейчас! Бездарность ты все-таки, что не держишь запаса. (Все равно не дам. Но - охота дать. Нет.)
- Придумал уж ты, что будешь делать на том свете? Судя по твоему условию, тебе придется мерзнуть не менее двадцати - тридцати лет.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что для полной победы над лейкозом нужно расшифровать структуру клеточного деления. В деталях, на атомном или еще ниже уровне. Какой смысл тебе просыпаться раньше времени? (Циник ты. Или опять притворяется? Одно время промелькнула грусть.)
- Смысла нет. Где двадцать, там и пятьдесят. А с другой стороны, я бы еще живых современников застал. Учеников, например.
- Сомнительное удовольствие. Все равно они умнее тебя будут. Машины всякие создадут. "Умножители умственных способностей". И вообще задумывался ты над этой проблемой: что делать, когда проснешься?
- Ты сегодня как нанялся меня дразнить. Да! Задумывался! Не в восторге. Одиноко будет, неуютно. Но я и теперь не разбалован обществом и вниманием. Может быть, люди будущего будут снисходительнее? Как полагаешь - идет к идеалу или нет?
- Вопрос трудный. Но все-таки - идет. Отец рассказывал, что в его время были много грубее: жен били, матерные слова писали на стенах.
- Ну, это еще и мы с тобой застали. Помнишь, ехали с Дальнего Востока после войны? Ходили специально читать на вокзалы в уборные? "Народный эпос" - ты называл.
- Хорошее время было, Ванька. А? Мечты: мир, люди хорошие, наука. А кончилось для меня коньяком. Ты еще имеешь шансы прогреметь этой штукой.
- А ты что, жалеешь, что не прогремел?
- Знаешь, как-то странно: по инерции честолюбивые мысля всплывают. Потом спохватишься, одернешь себя: "Дурак, зачем тебе это?" Все поставишь на свое место и снова живешь спокойно. Нет, я не честолюбив.
- Так я надеюсь, что, когда проснусь, люди будут лучше и приютят меня, пригреют. Я не думаю, чтобы к тому времени все стали гениальными, а я один буду дурак. Я же не рассчитывал на большой срок. Биология меняется медленно.
- Между прочим, "когда" - это уже будет зависеть не от тебя.
- А что им тянуть дольше необходимого? Ученым всегда будет интересно разбудить. Посмотреть, что получилось из опыта.
Помолчал.
- Хватит, потрепались. Сомнительный юмор. Пойду я домой. Завтра опять на кафедру, студенты, лицезрение коллег. Потом библиотека или забегаловка. Тоска. Плохо ты меня угостил. Пошел.
Встал. Я не задерживаю. Уже поздно, устал я. Умные разговоры надоели за целый-то день. И все у меня опять заболело после этой беседы. Каждый орган чувствую.
- До свидания. Ты все-таки не сильно нажимай на работу. Торопиться ведь нет смысла.
- Да, да. Буду стараться. Еще массу дел нужно сделать.
Ушел. Шаги по лестнице тяжелые, как у пьяного. Но он протрезвел.
Спать.
А может быть, позвонить в институт? Телефон в коридоре, далеко, не услышат. А вдруг?
Набираю номер. Длинные гудки. Буду ждать до десяти.
Ту-у-у. Раз... (Не подходят.) Девять, десять. О!
- Это я говорю, профессор Прохоров. Кто говорит? Валя? Позовите Вадима или Юру.
Ответила: "Сейчас".
- Добрый вечер, Иван Николаевич. Не спрашивайте, как дела, не спрашивайте. Погибла собака.
Вот те на! Как же так? Где же планы, сборы? Дураки, хотели смерть перехитрить... Жалкие черви!
Пусть расскажет!
- Расскажи. И почему сами не позвонили?
- Не хотели вас расстраивать. Все равно помочь нельзя - завтра бы узнали. Погибла час назад. Показатели медленно ухудшались, но еще оставались приличными. Давление восемьдесят, пульс сто двадцать семь, последняя запись. Сознание ясное. Хотя насыщение венозной крови понизилось и увеличилась одышка. Потом внезапно - короткие судороги и смерть. Остановка сердца. Все делали: массаж, дефибриляцию, адреналин, пока зрачки не расширились. Минут тридцать. Безрезультатно.
- Ну, спасибо.
Повесил трубку. Не хочется разговаривать. Ничего к этому факту не добавишь.
И вообще - какая разница? На черта нужна эта суета? Спать хочешь? Иди спи.
Лекарства? На... Давай люминал. Чтобы спалось.
Стелю постель. Думать не хочется ни о чем.
Длинный какой день. И такой конец.
Не нужно думать. Зубы почистить. Таблетку.
Прохлада с балкона. Не смотреть. В постель, как в омут. Фразер!
4
Сегодня мой последний полный день. Завтра в это время я уже буду в состоянии анабиоза. Я бы хотел отложить еще, но уже нельзя, так как состояние катастрофически ухудшается. Уже трудно ходить, процент гемоглобина снизился до тридцати пяти. Не буду перечислять симптомы и доказательства скорого конца - это никому не нужно. Все решено.
В последние два дня я перечитал свои записки. Сейчас все выглядит наивным и смешным. Сначала я думал только об одном - высказаться, уменьшить душевную тяжесть. Но потом увлекся. Стиль записок претендует на литературу, и там есть искажения истины. Некоторые разговоры были разделены во времени. Значит, в подсознании была тщеславная мысль прославиться. Что-нибудь вроде: "История героического подвига ученого". Но суть - правда.
В новом обществе семье ничто не угрожает. А свободной любви не будет. Это хорошо. Поздно испытал, но думаю, что нельзя выпускать страсти на волю. Это может стать угрозой для собственного интеллекта и для общества.
Сейчас она подавлена. Нужно создавать все заново: как будто нет смерти (хорошо!), но нет и освобождения от лжи. Впрочем, она будет свободна. На свидания ходить не нужно. Только этот саркофаг - как немой укор. И еще немного страха: а вдруг проснется и заявит права?
Сложная проблема, а мне плохо и так и так.
Походим. Семь шагов туда, семь - обратно. Эстампы нужно сменить надоели. Зачем? Попался: не веришь в смерть? Может быть, не отдавать квартиру? В институте кибернетики Вадиму могут дать. Все-таки я - герой, отправляюсь в будущее, как в космос. Прости - не совсем. Космонавты молоды и здоровы. И Вадиму квартиру не дадут: у них площадь в семье достаточная. В правилах пока не предусмотрено предоставление квартиры для спасения от тещи. И на обмен эта мамаша не пойдет.
Придется отдавать.
Чудак - что стоят эти цацки: бюстик Толстого, глиняная вазочка для карандашей? (Толстой - от мамы!).
Теперь я понимаю, почему у древних в могилы собирали любимые вещи: человек не верит в смерть. И теперь не верит.
Но я-то знаю, что там НИЧЕГО НЕ БУДЕТ.
Чего он не идет?
Мог бы позаниматься. Ничегонеделание - это удовольствие. В молодости не понимал. Каждую свободную минуту - книга. А теперь могу ходить или лежать и думать, думать о всякой всячине.
Звонок. Пришел. Поцеловались. Кто бы видел - не поверил. Ленька, такой насмешник, - целуется!
- Здравствуй. Проходи. Садись вот тут - в кресло.
- Пепельницу давай. А это - убери. (О цветах. Притворяется?) Неустойчивая штука, упадет, зальет.
Ставлю ему пепельницу. Большую. Иначе все засыплет пеплом.
- Ты молодец, держишься, не куришь. Железная воля. Как твое здоровье?
Раздражает - "как да как".
- Поди к черту. Зачем ты меня спрашиваешь об этом?
- Это ты брось. Мне важно. Помрешь, большой кусок души уйдет с тобой. Без мала тридцать лет - не часто бывает.
- Ты, кажется, сегодня трезвый? Удивительно.
Смеется. Похож на монгола - скулы, глаза. Морда насмешливая. Принимает ли он что-нибудь всерьез?
- А знаешь, что я сейчас читал? Хемингуэя. "По ком звонит колокол". Здорово. По-моему, самое лучшее. Потому что всюду звучат социальные ноты. Мы ведь, сами того не замечая, привыкли к общественной оценке всякого произведения. Ты заметил?
- Это верно. Одни любовные истории и картинки природы - не звучат. И что же Хемингуэй - "за" или "против"?
- Насколько я понял, "за". Вот послушай, я тебе перескажу эпиграф, я запомнил:
"Нет человека, который был бы как остров, сам по себе. Каждый человек есть часть материка, часть суши, и если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европы, и так же если смоет край мыса или разрушит замок твой или друга твоего. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я один со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе. Джон Донн. XVI век".
Сильно, правда? Каждый человек отвечает за все, что делается в этом мире. Конечно, не все у него совпадает с нашими представлениями, так что за беда? Неужели мы не сумеем разобраться?
- Так что же ты предлагаешь? Печатать все без разбору?
- Брось. Всякое дело нужно разумно организовывать. Нужно переводить книги настоящих мастеров - они воспитывают вкус у читателей и у писателей.
- Это верно. И вообще - не нужно печатать плохие книги. Смотреть - не только "о чем", но и "как".
- Значит, ты за умеренную регламентацию?
- Я за разумную. Еще за доверие. (Сейчас я его поймаю.)
- Скажи мне, друг, а можно ли и как определить меру регламентации? Конечно, она необходима в каждой системе управления: это те пределы изменения некоего фактора, показателя, за которыми должны вступать регулирующие воздействия. Но как?
- Вопрос правильный. Есть ли мера измерения свободы или, например, порнографии, которую, по-моему, печатать не надо.
- Ну зачем ты смеешься? По существу.
- Давай по существу. Есть целый ряд понятий, которые можно определить как социальные. Они имеют качество, чем и отличаются от других, и количество - степени внутри качества. Я думаю, что степени можно определить методом простого опроса. Это вид социального исследования, который совершенно недостаточно применяется у нас.
- Очень запутанный вопрос. Нужен какой-то общий подход к решению подобных задач. Бессмысленно решать голосованием узкоспециальные вопросы, в которых голосующие ничего не понимают. Конечно, еще более рискованно решать это одному.
- Наука в условиях свободы обсуждения - вот единственно надежный критерий выбора правильного решения.
- Знаешь, друг, служители науки уж очень субъективны. Тоже ошибки будут. В тех загибах, что у нас были, ученые сильно виноваты.
- А для того, чтобы этого избежать, нужны количественные критерии. Цифры. То, что вы у себя в лаборатории делаете, - математическое моделирование. Это же можно распространить на все области наук.
(То же говорил Юра. Да и я это знаю.)
- А не кажется ли тебе, Леня, что в основу всего этого - оценки информации, решений - нужно положить еще что-то очень важное, какие-то общие принципы?
- Вот что, Ваня, ты меня совсем заговорил, а коньяк не ставишь. "Все Жомини, да Жомини, а о водке ни полслова..."
- А я-то думал, что за интеллектуальными разговорами ты совсем забыл об этом деле.
- Черта с два! Давай ставь. Мозг нуждается в питании.
Алкоголик. Марина говорила, что пьет каждый день. Спрошу. Скрытный, не любит откровенничать. Вылечить может только сильная встряска, например, болезнь. Инстинкт самосохранения обычно очень силен. Но в данном случае я не уверен.
- Так ты, Ваня, говоришь, нужны принципы? Попытаюсь. Еще не говорил тебе - свежие.
Цель: рациональное общество. Главное требование: счастье всех людей. Заблуждаться, однако, мы не будем - полное счастье для всех невозможно. Мы уже говорили как-то: центры приятного и неприятного, адаптация. Значит, вопрос об оптимуме счастья.
Компоненты его тоже известны: инстинкты - еда, семья, отдых, тщеславие. Сложные рефлексы: свобода, любопытство, труд для достижения цели. Есть такой рефлекс, физиолог?
- Говорят, что есть. Рефлекс цели. Еще Павлов признавал.
- Раз Павлов - значит, все в порядке. Кроме этих животных источников счастья, есть еще общество. Удовольствие от общения - лучше с коньяком. (Не паясничай!) Творчество. Искусство. Благородные поступки самоотверженность. Может, и еще что-нибудь, не вспомню. Не так уж часто встречается.
- Неправда.
- Хорошо, пусть неправда. Значит, источники - разные. И противоречивые. Часто один человек получает удовольствие за счет другого. Вот психологи вместе с вами должны проделать такую работу - составить "баланс счастья". Найти варианты у разных типов людей. Можно это сделать? Есть у вас, физиологов, методы объективной регистрации состояния счастья и несчастья?
- Есть. Не то чтобы уже есть, но возможны. Возбуждение центров удовольствия имеет отражение в функции внутренних органов. Правда, сложно, но, наверное, можно создать аппараты и методы.
- Хорошо, не отвлекай. Можно - значит можно. Я забыл еще сказать вот что: путем тренировки коры удовольствие от всех животных чувств можно усилить во много раз. И тогда любой из инстинктов может стать пороком. Инстинкт питания даст жадность, половой - разврат, самосохранения эгоизм, властолюбие. И так же можно развить хорошие. Любовь к детям даст доброту, любопытство создаст ученых, рефлекс цели - волю и, наверное, творчество? Я еще не думал.
(Хорош Ленька, когда в меру выпьет. Фантазия, красноречие, обаяние.)
- Второй вопрос - это воспитуемость детей. И взрослых, конечно. Насколько можно подавить вредные инстинкты и привить полезные общественные программы? Что-то я не знаю таких исследований, а без них - нет базы. Это только утописты говорили, что в каждом человеке заложен ангел. Возможности воспитания, небось, большие, но их нужно количественно определить. Вез этого - нет фундамента. А может быть, ты знаешь о таких научных работах?
- Я? Нет. Я специально этим не интересовался.
- Конечно, ты же профессор. Изучаешь только от одной точки до другой. Не больше.
- Отстань. Давай дальше, энциклопедист.
- А я, пожалуй, им завидую. Какой-нибудь Гельвеций мог знать почти всю науку своего времени. По крайней мере все важное. А теперь немыслимо. Вот дали бы мне институт - я бы провел изыскания по всем этим вопросам. Жаль, не дают. Не понимают.
(У него тщеславие есть, только перед собой.)
- Ну, продолжай.
- Продолжаю, коли есть охота слушать. Так вот, сначала установим компоненты счастья, потом нужно изучить организацию. Как реализовать возможности, заложенные в человеке? Как создать точную систему, чтобы обеспечить оптимальное счастье? Я вижу три главных направления: организация труда и материальной жизни, организация воспитания и, наконец, - управление.
- Слушай, а не пахнет все это крамолой?
- Ничуть. Только научный подход к построению коммунизма на современном уровне. Наука сильно двинулась вперед, этого забывать нельзя. Можно продолжать?
- Конечно. В конце концов я не эксперт в этих вопросах.
- Начнем с труда. Нет, лучше с воспитания. Для этого опять же нужно ввести некоторые принципы. Например, такие: минимум насилия. Это не то чтобы непротивление злу, но минимум. В крайнем случае. Второе - уважение свободы других людей. Третье - привить потребность к труду. Потребность, а не по принуждению. Это возможно. Четвертое - уважение к семье. Строгость морали. Пятое - ограничение честолюбия. Не полное его изничтожение, но ограничение. Количественная мера. И шестое - бороться с чрезмерной приверженностью к вещам - с жадностью.
Молчу. Интересно. (Ему нравится проповедовать. А кому не нравится?)
- Я, конечно, понимаю, как это трудно - проблема воспитания, но без ее разрешения никаких надежд на лучшее общество нет. Этот вопрос особый и трудный. (Ты, теоретик! Парня своею не воспитал, как нужно. Это - плохо. Вон Люба, у нее теории мало, но она твердо ведет линию. Тоже принципы выдвигала. Везет мне сегодня на принципы!)
- Труд прежде всего обязателен. Это у нас правильно. Дальше. Есть оптимум обязательного рабочего дня, разный. Излишний досуг - он вреден для очень многих людей. Тоже нужны специальные исследования. Главный вопрос чтобы люди хорошо работали, на совесть. Радикально это решит воспитание, а пока нужны временные меры, "пети-мети", но в разумных пределах. Нельзя давать обогащаться, иначе вреда будет больше, чем пользы. Опять нужна наука - сколько платить.
- Слабовато это выглядит у тебя.
- Сам чувствую. В одном уверен - нужно поощрение, хорошая организация труда и воспитание, но не отступление к тельцу. Голый энтузиазм так же не годен, как и голые деньги.
- Ясно. Количественные критерии для сознательности и стимулирования.
- Да. И еще одно замечание - нужен научно обоснованный оптимум благ, чтобы не чувствовать лишений, но и не поощрять жадности. Начальство, конечно, должно показывать пример. Наша гигиена может "запросто" решить эту задачу вместе с психологами. Комната на человека, простая питательная пища, удобная одежда. А зачем лишнее? Нужно прививать новое отношение к вещам. Они не самоцель.
- Может быть, до этой пропаганды сначала нужно достичь определенного уровня, а потом предлагать ограничения? Как ты думаешь?
- Мещанин ты! Уровня нужно добиваться, верно, но высказать определенные взгляды на этот вопрос - тоже необходимо. И сейчас! Иначе какие же мы коммунисты?!
- Не знаю, не думаю, чтобы это было своевременно.
- Хорошо, оставим. Третий пункт: сфера управления. Это самое важное: организует труд и воспитание, обеспечивает устойчивость существования и развития общества. Два аспекта - система и аппарат. Система должна строиться по общим принципам управления: обратная связь, способность к саморегуляции и совершенствованию. Аппарат должен сочетать стабильность и сменяемость. У старых работников - опыт, но у них же обязательно развивается честолюбие, оно искажает функции управления. Все эти вопросы, между прочим, тоже вполне доступны науке.
(Совсем незаметно, что он выпил. Только глаза блестят и щеки порозовели. Привык. Это для него, как курение. Но все, что сказал, - это "вообще". Я не возражаю, ни это рассуждения. А реализация? Возможно ли? Кибернетика?)
- Ну, допиваю последнюю каплю. Горючее иссякло, машина не пойдет. Ты мне об опыте хотел рассказать.
(Врешь - тебе интересна критика. Попытаюсь.)
- Все очень интересно. Я согласен. Нужен научный подход к воспитанию, организации труда, управлению. Только наук пока таких нет. Психология, социология - они пока находятся в стадии накопления фактов и качественных гипотез. Я считаю, что без кибернетического метода, без моделирования эти науки не много помогут практике.
- Ты все правильно говоришь, профессор. Тут мы давно договорились. Моделирование, действующие модели и т.д. К сожалению, до сознания многих не доходит даже сама постановка вопроса - научный подход к этим трудным проблемам. Между прочим, ты заметил? Сам вопрос о моделировании полезен: ученым мужам приходится по-новому оценивать свою старую науку. Отказаться от общих рассуждении и переходить к строгости. Ну, а машины - пока ерунда.
- Ты все-таки ужасно самоуверен, Ленька. Как ты берешься судить о таких сугубо специальных вопросах?
- Преимущество дилетанта. Дилетант, он сам берет себе право обо всем судить. Специалисты смеются, но иногда дилетанты бывают правы. И потом я высказываюсь только за рюмкой. Это не страшно.
(Уже хватит. Пить хочу. Нужно закругляться. И об опыте еще хочется рассказать.)
- Леня, наша сегодняшняя беседа, как интервью знаменитого ученого газетному журналисту. Давай кофе пить. Главные проблемы решили.
А ведь я, возможно, увижу это будущее. Не очень отдаленное, но мир развивается быстро. Хотя я и не заметил, чтобы люди изменились за мою жизнь. Нет, изменились. Стали лучше. Правда, мир может погибнуть. Остается только надеяться на силы миря и на науку. Счастье людей измерят и систему, дающую оптимум, определят... Но как? И почему не удалось до сих пор? Только с помощью машин. Будущих машин. Ленька прав - пока они слабы.
Интересно будет посмотреть: структура общества? Системы управления? Роль машин? Человек?
Пошел ставить чайник. Может, дать ему вина? Коньяка нельзя. Явно. Нет. Пусть пьет чай. Марина обидится. Не понимаю, что хорошего? Для меня - одна горечь. Еще не успел опьянеть, а уже тошнит и рвет. Защитный рефлекс. Интересно, что он скажет об опыте, о перспективах. Он все знает. Неглубоко, так широко.
Он меня или совсем не жалеет, или хорошо притворяется. Даже обидно. Ты лицо мер: просишь, чтобы не выказывали жалости, а когда так делают неприятно. "Не любят".
Кофе готов. Подожду чая. Чтобы вместе. Печенье дать. Не буду особенно подробно расписывать опыт. Поскромнее. Как-то там собака?
- Скоро ты придешь, хозяин? Гость скучает.
- Сейчас. Посмотри там газеты.
Закипает. Сильная штука - газ. Помнишь, в детстве согреть самовар целая проблема. Угли, лучина, раздувать. Зато на столе было уютно. Впрочем, это я так, повторяю за кем-то. Все равно.
Все готово. Заварим покрепче, чтобы прояснило мозг. Настаиваться будет там.
Сидит за письменным столом, читает что-то.
- Ну, давай, садись чаевничать.
- Любопытно пишут в "Литературке" о генетике. Я думал, уже забыли старые грехи, а они еще вспоминают. Читал?
- Нет, еще не было времени. Перед сном.
- Ну, теперь давай опыт. Любопытствую.
- Ничего нового я тебе сообщить не могу. Обычная гипотермия, какую применяют хирурги, только температура значительно ниже. Больше двух часов было два градуса в пищеводе. (Это я притворяюсь скромным...)
- Что же, это неплохо. Какой вы получили обмен веществ в отношении нормального?
- Что-то около двух процентов. Еще точно не сосчитано.
- Один день жизни - пятьдесят дней гипотермии?
- Приблизительно да. Впрочем, других расчетов пока нет. Похвастаюсь собака проснулась хорошо и вечером была жива. Все сделано по высшим стандартам.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Качество регулирования внутренней среды. Все показатели не выходили за границы нормы.
- Расскажи подробнее, с начала до конца. Это интересно.
Рассказываю не очень подробно, но достаточно. Второй раз, как автомат. Попутно наблюдая за реакцией. И где-то стороной - сознание - думаю о разных вещах. А еще где-то чувствую боли в животе.
Слушает молча. Внимание сохранено - не опьянел. Что за человек? Чуть не тридцать лет дружим, а по-настоящему не знаешь. Философский склад ума. Еще в институте был главный спорщик. А к людям он равнодушен. В семье холодок. Мать - сын, он отдельно. Может, скрывает? Все одни смешки. Не видел в трудных ситуациях. Впрочем, воевал хорошо. Несколько орденов.
Рассказываю о нагревании. Как были все напряжены! Будто один организм.
Ему и на меня наплевать. Не замечал, чтобы проявлял сентиментальность. Не суди. Что за обидчивость? А сам каков? Тоже - равнодушный. Сказать о Юре?
- Как ты думаешь - имеет смысл переводить лабораторию в институт кибернетики? (Рассказал о планах, приукрасил немного, скрыл обиды: высмеет.)
- Ребята твои придумали разумно. Там им будет легче. Этот Юра, видимо, толковый. (Он уже меня списал в расход. Первый раз за вечер проговорился.)
Расхваливаю Юру. "Вот посмотри, есть активные философы. Не боятся замахиваться на большое".
А Люба, наверное, все думает и думает. Сживается с новой ситуацией. Может быть, и не будет еще ничего? Нет уверенности, что не отступлю в последний момент. А хорошо бы чего-нибудь случилось: р-раз - и готов. Чтобы и подумать не успеть.
Конец рассказа. Собака проснулась. Что скажет?
- Ваня, ты еще не оставил своей фантазии об анабиозе? (Напрасно я ему рассказал тогда...)
- Нет. А почему я должен ее оставить?
- Да так. Все это сильно смахивает на дешевый роман.
- Знаешь, друг, разные взгляды. Поставь себя на мое место, все прикинь, потом скажи.
- Да уже ставил. Конечно, ты придумал здорово, но как-то нескромно. Как каждое самоубийство.
- А мне наплевать на приличие в таком деле. И совесть моя чиста никому ущерба не нанесу. (Не совсем - Люба. Ты, конечно, перенесешь.) И с каких это пор ты проникся таким уважением к приличиям?
- Пожалуй, ты прав. Привыкнешь к некоторым понятиям и даже не думаешь, чего они стоят. Действительно - кому какое дело? В системе в целом мораль нужна, но с позиции каждого гражданина - она фикция. Осуждение самоубийства - что это такое? От религии пошло, а у нас? Долг. Непорядок, если каждый будет плевать на свои обязательства и уходить, когда захочет.
- Как ты, например, со своим пьянством. Почему-то это ты считаешь приличным.
- Сдаюсь! Уточни: в какой степени серьезны твои расчеты на возможность проснуться? (Ответить откровенно.)
- Знаешь, до чего паршиво мне было в больнице? Прямо чувствовал - вот умру. Страха не было, но, когда тебя душит, - ужасно. Я все еще под этим впечатлением. Конечно, если бы сказали, что умрешь без мук и без предупреждения, я бы примирился. Зачем в самом деле поднимать шум? Я тоже не люблю громких фраз.
- Вот, вот. Но все-таки о "проснуться" - выскажись.
- Я думаю, что шансы есть. Но, конечно, доказательств у меня мало. Вот достроим камеру, усовершенствуем АИК, тогда проведем длительный опыт.
Задумался. И я молчу. Что он скажет?
- В будущем, конечно, эту проблему решат. Только я думаю, что физических факторов маловато. Химия должна помочь: ингибиторы, средства, тормозящие жизненные процессы. Ты слыхал, конечно, о поисках гормонов у зимнеспящих? Может быть, уже нашли?
- Нет, не нашли. Иначе просочились бы какие-нибудь сведения в печать. Мы следим.
- Ну что же, "ехать так ехать", сказал попугай, когда кошка тащила его под кровать... Ты все-таки не торопись. Можно еще потянуть, если лечиться правильно. Мне говорили, что ты злоупотреблял работой.
- Еще ты будешь призывать меня к осторожности! Говоришь это зря, по инерции.
Что-то он погрустнел. Хмель, видимо, проходит.
- Да... Пожалуй, ты прав. Все правильно решил. Ну, не будем горевать! Выпить бы сейчас! Бездарность ты все-таки, что не держишь запаса. (Все равно не дам. Но - охота дать. Нет.)
- Придумал уж ты, что будешь делать на том свете? Судя по твоему условию, тебе придется мерзнуть не менее двадцати - тридцати лет.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что для полной победы над лейкозом нужно расшифровать структуру клеточного деления. В деталях, на атомном или еще ниже уровне. Какой смысл тебе просыпаться раньше времени? (Циник ты. Или опять притворяется? Одно время промелькнула грусть.)
- Смысла нет. Где двадцать, там и пятьдесят. А с другой стороны, я бы еще живых современников застал. Учеников, например.
- Сомнительное удовольствие. Все равно они умнее тебя будут. Машины всякие создадут. "Умножители умственных способностей". И вообще задумывался ты над этой проблемой: что делать, когда проснешься?
- Ты сегодня как нанялся меня дразнить. Да! Задумывался! Не в восторге. Одиноко будет, неуютно. Но я и теперь не разбалован обществом и вниманием. Может быть, люди будущего будут снисходительнее? Как полагаешь - идет к идеалу или нет?
- Вопрос трудный. Но все-таки - идет. Отец рассказывал, что в его время были много грубее: жен били, матерные слова писали на стенах.
- Ну, это еще и мы с тобой застали. Помнишь, ехали с Дальнего Востока после войны? Ходили специально читать на вокзалы в уборные? "Народный эпос" - ты называл.
- Хорошее время было, Ванька. А? Мечты: мир, люди хорошие, наука. А кончилось для меня коньяком. Ты еще имеешь шансы прогреметь этой штукой.
- А ты что, жалеешь, что не прогремел?
- Знаешь, как-то странно: по инерции честолюбивые мысля всплывают. Потом спохватишься, одернешь себя: "Дурак, зачем тебе это?" Все поставишь на свое место и снова живешь спокойно. Нет, я не честолюбив.
- Так я надеюсь, что, когда проснусь, люди будут лучше и приютят меня, пригреют. Я не думаю, чтобы к тому времени все стали гениальными, а я один буду дурак. Я же не рассчитывал на большой срок. Биология меняется медленно.
- Между прочим, "когда" - это уже будет зависеть не от тебя.
- А что им тянуть дольше необходимого? Ученым всегда будет интересно разбудить. Посмотреть, что получилось из опыта.
Помолчал.
- Хватит, потрепались. Сомнительный юмор. Пойду я домой. Завтра опять на кафедру, студенты, лицезрение коллег. Потом библиотека или забегаловка. Тоска. Плохо ты меня угостил. Пошел.
Встал. Я не задерживаю. Уже поздно, устал я. Умные разговоры надоели за целый-то день. И все у меня опять заболело после этой беседы. Каждый орган чувствую.
- До свидания. Ты все-таки не сильно нажимай на работу. Торопиться ведь нет смысла.
- Да, да. Буду стараться. Еще массу дел нужно сделать.
Ушел. Шаги по лестнице тяжелые, как у пьяного. Но он протрезвел.
Спать.
А может быть, позвонить в институт? Телефон в коридоре, далеко, не услышат. А вдруг?
Набираю номер. Длинные гудки. Буду ждать до десяти.
Ту-у-у. Раз... (Не подходят.) Девять, десять. О!
- Это я говорю, профессор Прохоров. Кто говорит? Валя? Позовите Вадима или Юру.
Ответила: "Сейчас".
- Добрый вечер, Иван Николаевич. Не спрашивайте, как дела, не спрашивайте. Погибла собака.
Вот те на! Как же так? Где же планы, сборы? Дураки, хотели смерть перехитрить... Жалкие черви!
Пусть расскажет!
- Расскажи. И почему сами не позвонили?
- Не хотели вас расстраивать. Все равно помочь нельзя - завтра бы узнали. Погибла час назад. Показатели медленно ухудшались, но еще оставались приличными. Давление восемьдесят, пульс сто двадцать семь, последняя запись. Сознание ясное. Хотя насыщение венозной крови понизилось и увеличилась одышка. Потом внезапно - короткие судороги и смерть. Остановка сердца. Все делали: массаж, дефибриляцию, адреналин, пока зрачки не расширились. Минут тридцать. Безрезультатно.
- Ну, спасибо.
Повесил трубку. Не хочется разговаривать. Ничего к этому факту не добавишь.
И вообще - какая разница? На черта нужна эта суета? Спать хочешь? Иди спи.
Лекарства? На... Давай люминал. Чтобы спалось.
Стелю постель. Думать не хочется ни о чем.
Длинный какой день. И такой конец.
Не нужно думать. Зубы почистить. Таблетку.
Прохлада с балкона. Не смотреть. В постель, как в омут. Фразер!
4
Сегодня мой последний полный день. Завтра в это время я уже буду в состоянии анабиоза. Я бы хотел отложить еще, но уже нельзя, так как состояние катастрофически ухудшается. Уже трудно ходить, процент гемоглобина снизился до тридцати пяти. Не буду перечислять симптомы и доказательства скорого конца - это никому не нужно. Все решено.
В последние два дня я перечитал свои записки. Сейчас все выглядит наивным и смешным. Сначала я думал только об одном - высказаться, уменьшить душевную тяжесть. Но потом увлекся. Стиль записок претендует на литературу, и там есть искажения истины. Некоторые разговоры были разделены во времени. Значит, в подсознании была тщеславная мысль прославиться. Что-нибудь вроде: "История героического подвига ученого". Но суть - правда.