- Так вот, настоящая культура включает еще систему убеждений, взглядов, отражающих гуманизм. Прости меня за такое громкое слово. Смысл его я не могу передать, но чувствую.
Она даже немножко порозовела. Нравится высказывать идеи. Пусть немного успокоится перед уходом.
- Вот в том-то и дело. Любушка, что это слово очень расплывчатое. Многие на него предъявляют права и заявляют, что их определение истинное. Мне кажется, что его нужно определить количественно - степень гуманизма. Гуманизм в отношении чего-то определенного.
- Это мне непонятно. Но я знаю, что гуманизм один. Внешняя культура может быть и без него, но воспитать в детях гуманизм без знаний культуры невозможно.
Люба не понимает кибернетики. Она целиком находится в мире качественных отличии. Доброта для нее - это качество. Она всегда ей следует, пока не попалась на этой любви. Вопрос о количестве гуманизма мы обсуждали с Ленькой. А сейчас не будем забираться в дебри.
- Ты уже сама сказала - можно привить знаниями, культурой. Искусством, идеалами, классиками.
- Он не хочет их читать. Говорит, что скучно и неестественно.
- Доля правды в этом есть. Недавно мне попался "Обломов". Боже мой, вот нудота!
- Фи, какое слово, профессор!
- Ну, знаешь, нельзя все говорить классиками.
- Нужно стараться. Все, что о детях, меня кровно задевает. А сейчас мне все-таки нужно идти. Потом поговорим. (Когда потом?)
Встала. Посмотрела на меня: каков? Спокойный? Можно уже оставить? Дома ждут. Стараемся обмануть друг друга.
- Да, иди, моя милая. Надо, значит, надо.
- Подай мне пальто, пожалуйста.
Она любит, чтобы я за ней поухаживал.
Пальто с дорогим воротничком. Муж купил. На свою зарплату не смогла бы. Знакомый запах.
Несколько секунд послушала у дверей. Потом обернулась, вздернула личико. Смотрю: оно почти обычное. Улыбается. Нет, глаза другие, тревожные.
- Целуй. Пошла.
И все. Дверь хлопнула. Каблуки простучали по лестнице, и стало тихо.
Опять один.
Не распускаться!
Вымоем сначала посуду. Агафья придет только послезавтра, оставить нельзя. Беспорядок не люблю, хотя и холостяк.
Ну, я не очень размываю. Струя кипятку - раз, два! Поставь в сетку над раковиной - и все. Десять минут. Потом должен сесть за работу. Работать, работать, думать. Ни минуты свободной. Я должен представить себе, как выглядят характеристики важнейших органов. Дать математикам приблизительные кривые. Будут формулы. По ним - машины, модели.
А может быть, не это главное? Может, последние месяцы стоит подумать о культуре, философии, психологии? Спорных вопросов очень много, они интересны. Ученый должен периодически перетряхивать старые догмы. По-моему, у нас это давно не делалось.
Нет, я уже думал над всем этим довольно. Могу лишь поставить вопросы, но не ответить. Нужны специальные исследования. Впрочем, можно еще подумать, для себя.
Однако главное - план. Оставить после себя что-то положительное. Хорошо, сейчас сяду. Ишь, как у тебя взыграло честолюбие! Обязательно нужно осчастливить человечество еще одной игрушкой.
Костя не хочет читать классиков. То же говорят библиотекари. И вообще из года в год меньше читают художественную литературу. Сначала на Западе, а теперь и у нас. Почему?
Быть может, устарела форма - нет терпения читать длинноты. Телевидение дает все в концентрированном виде - сразу на несколько органов чувств. ("Каналы информации", как говорят кибернетики.) Показывают массу ерунды, но по крайней мере быстро. И никакого труда.
Писатели беспокоятся: что будет с культурой?
Ничего не будет. С удовольствием читают фантастику и "книги фактов" путешествия, о науке. Хорошие романы тоже читают.
Но что делать с идеалами? С гуманизмом?
Особый вопрос. Отложим.
С посудой покончено. Все на местах. Теперь в кресло, думать.
Удобно. Ноги к батарее: зябнут. Болезнь? Старость? Нет.
Люба все время присутствует где-то в подсознании. Не сказал об анабиозе. Сдаться? Или, на худой конец, отравиться? Нормальное самоубийство. А то будешь там лежать: считается, что можно ожить, а на самом деле мертвый. Как ее к этому подготовить?
Я должен это сделать - анабиоз. Очень интересно. Когда еще решатся люди на такой эксперимент? Гуманизм не позволяет. А Люба привыкнет.
Вдруг я действительно проснусь через двадцать или пятнадцать лет? Точно, как в романах, когда возвращаются из космических путешествий. Нужно запомнить (или даже записать) вопросы, которые сейчас стоят перед миром. Может статься, что я проснусь идиотом. Это ужасно. Впрочем, какая разница? Идиот не понимает своего положения. Хуже, когда не совсем, когда остается критика.
Не стоит об этом раздумывать. Вероятность выживания столь мала, что смешно обсуждать детали.
Нужно готовиться, как к смерти. Настоящей, реальной.
Кого оставить преемником? Вадим? Юра? Юра может дать больше, но и Вадим тоже сумеет постигнуть математику и электронику. Не боги горшки обжигают. Тогда их возможности сравниваются. Нет, у Юры кругозор шире. Он сочетает фантазию с методичностью. Если бы еще несколько лет, пока усовершенствуется в физиологии... Этот вопрос можно еще немножко отложить.
Завтра идти к Давиду. Какое лечение он мне назначит? Не слишком бы обременительное.
Вечером, возможно, придет Леня. Что бы нам обсудить? Посмотрим, куда пойдет беседа. Свободная дискуссия.
Не хочется начинать занятия. Устал. Столько было тягостных разговоров, а поспать после обеда не удалось. Люба.
Нужно работать. Есть кто-то внутри, который гонит: "Давай, давай". Остановиться нельзя: страшно. Одиночество и бессмысленность меня обступают, и тогда волком вой.
(У Горького хорошая фраза есть: "Быть бы Якову собакою, выл бы Яков с утра до ночи". Так и мне - хочется завыть.)
Хватит. Берусь.
Десять вечера. Сижу честно, тружусь, обложился книгами. Думаю над схемой управления жизненными функциями. Регулирующие системы, которые я предложил (Я!), пока выдерживают испытание. Однако мало сказать: система крови, система эндокринных желез, вегетативная нервная система и кора. Нужно расписать их "этажи", взаимодействие друг с другом. Эта схема должна быть заложена в нашу машину, как управляющая надстройка над органами.
Вообще-то это дело поручено Вадиму, но он один, наверное, не справится. Я должен продумать сам, чтобы быть готовым обсуждать. Голова у меня пока хорошая. Доволен? Почему нет? Мне хорошо удается разложить все по полочкам, предугадать зависимость, выдвинуть гипотезы. По реакции окружающих я вижу, что придумываю хорошо. Чьи реакции? Твоих помощников? Они еще маленькие. Нет, они очень требовательны, завоевать авторитет трудно. Да и в институте со мной считаются. Иначе Иван Петрович не дал бы мне такую лабораторию. Без всякой протекции.
Нет, друг мой Ванечка. Это все не так. Про себя ты знаешь, что твои способности до уровня таланта не доходят. Хороший комбинатор. Собрал вместе физиологию, кибернетические идеи, математику, технику, сумел привлечь способных ребят - вот и получилось нечто интересное. Но никакого открытия ты не сделал, и сомнительно, что можешь сделать. Да и идеи твои пока находятся в сфере разговоров. Вот когда получат математические характеристики и сделают машину, тогда дело другое.
Все верно. Но характеристики и машины будут. Уверен. И это новый шаг с физиологии и медицине. Именно так. Хотя без гениальности.
Самое трудное - регулирующие системы. Вон сколько книг по эндокринологии, а как взаимодействуют между собой железы, все-таки не ясно. Сведения противоречивы. Потому что никто не исследовал по-нашему количественно. Придется брать приблизительно.
Телефонный звонок в передней. Кто бы это мог так поздно?
Иду.
- Да?
- Иван Николаевич, это я, Юра. Вы не спите?
(Вот дурень, еще только десять часов! Впрочем, это он из вежливости.)
- Что случилось?
- Ничего. Я прочитал вашу записку, и очень хочется поговорить.
Раздумье. На завтра? Помешал занятиям. Мнение его важно: это техника, реальность идеи, моя жизнь или смерть. Кроме того, страх перед ночью. Одиночество. Пессимизм.
- Ты где?
- В лаборатории. Я быстро.
- Приезжай.
(Оставлю его ночевать.)
Поговорим о разном. Люблю посидеть один на один. Человек раскрывается. Ищешь себя в других, поверяешь мысли.
Кухня, холодильник. Опять посуду пачкать. Ничего. Что там на полках? Придет голодный. Молодой. Ты разве чувствуешь себя старым? Недавно - нет, а теперь - другое. Скоро конец. Не привыкну к этому. Должен привыкнуть. Иначе плохо.
Все есть: колбаса, сыр, масло. Консервированный перец. Хлеба маловато. Печенье.
Как сильно меняется человек с возрастом! Молодые для меня - уже другие люди. Совсем не похожие на нас в молодости. Или это кажется? Мы были бедные. Помнишь, кончил техникум - не имел пиджака. Ходил в каком-то старом свитере. Немножко стыдно было, но ничего. А теперь? Все хорошо одеты.
Впрочем, это было всегда: отцы и дети, "мы были лучше". Поспрашивать Юру.
Что-то он скажет о проекте? Технические проблемы могут быть очень сложными. Не успеть. Важно научиться охлаждать, а нагревание понадобится для меня не скоро. Потом выработают методику. И аппаратуру тоже потом. Начнем на макетах. Когда я там буду лежать, то, хочешь, не хочешь, придется дорабатывать машины. Деньги, люди - все найдется.
Пожалуй, нужно смолоть кофе. Интересно: умом рассчитал, а в подсознании не верю. Как будто играю роль.
Люба думает о том же. Представляю: что-то делает, а взгляд витает внутри. Горестные морщинки около глаз. Обиженный ребенок.
Всю жизнь приучал себя не жалеть о потерянных вещах. Что с возу упало, то пропало. Теперь должен примириться с самой главной потерей. Приучить себя. Да, да. Неизбежно. Поэтому держись. Я не способен на большой героизм, чтобы молчать под пытками или броситься на амбразуру. Но это должен суметь. Представляю: ложусь на стол, прощаюсь. Последний взгляд на окно - кусок неба. Анестезиолог дает закись азота - "веселящий газ". Засыпаю с приятными ощущениями. И все. Потом скажут; "Шеф держался хорошо".
Сумею. Заметь, это тоже тщеславие!
Накрою на стол. Чтобы не отказывался. Колбаса, масло, сыр. Тарелки. Еще салфетки.
Немножко староват для такого важного опыта. Гипотермия на щенках всегда удавалась лучше. К сожалению, помочь нельзя. Попробовать бы на ком-нибудь... Стоп! Вот подлая мысль, все время вертится где-то на задворках сознания! Так далеко, что даже не произносится словами. Приведем ее в ясность. И скажем раз навсегда: пробовать не будем. Забудь думать. Первым полетишь в вечность. Слова, все слова. Э, до лампочки...
Осторожный звонок.
Это Юра. Вежливый.
Вошел румяный, красивый. (Девушки, наверное, от него без ума.)
- Похолодало?
- Да, кажется, начинается зима. Вы извините, Иван Николаевич, за позднее вторжение, но...
- Что ты, Юра. Хорошо, что зашел. Мне скучно одному.
(Не нужно намеков!)
- Сейчас поужинаем и все обсудим.
- Благодарю вас, я сыт, я на минутку.
- Ну нет, теперь ты гость и должен слушаться хозяина.
Мнется ровно столько, сколько положено приличному юноше. Потом садимся за стол. Поддерживаю компанию, чтобы не смущать мальчика. Он воспитанный. Старая интеллигентная семья. Не то, что я, беднота.
- Бери больше. Знаю, что голоден, не притворяйся.
- Да, верно. Боюсь, все ваши запасы съем.
- Ничего, наша фирма выдержит. (Плоско!) Сейчас я заварю кофе.
Хлопочу с кофеваркой. Засыплем побольше, вместо коньяку. Юра, кажется, не пьет. Но барышня у него, я слышал, есть. Наверное, уже можно начинать разговор.
- Ну, мне не терпится услышать твое мнение. Только, пожалуйста, откровенно.
- Я сейчас все расскажу по пунктам.
Встал, принес из прихожей папку. Она там лежала на зеркале.
- Иван Николаевич, я не компетентен судить о биологии и физиологии и буду высказываться только по вопросам техники.
- Ну, не прибедняйся очень-то. Ты уже достаточно вошел в пашу науку. (Льщу. Хочу задобрить. Нет, правда.)
- Итак, разрешите начать. Я вижу тут три основные проблемы: создание программы опережающего управления и ее воплощение в машине, по всей вероятности, типа аналоговой. Второе - датчики. Третье - исполнительные механизмы: АИК, почка. Сроки создания всего комплекса очень сжатые, сил у нас немного.
- Не успеем? (Значит, умирать так?)
Вижу, ему неловко.
- Нет, я этого не сказал. Но мы должны договориться о максимальном ограничении задачи.
- Юра, я понимаю, что это очень трудно. Но кое-что можно упростить. Первое - разрабатывать только программу охлаждения (умерщвления!). Второе - все механизмы создавать в виде макетов. Третье - не особенно увлекаться автоматикой: только там, где ручное управление не успевает срабатывать. Я так думаю, что важно только запустить всю эту механику, а потом можно дорабатывать. Ее нельзя будет так просто взять и бросить.
Он слушает внимательно, но смотрит куда-то в сторону. Мне это не нравится. Неужели невозможно?
- Мне не хотелось бы это делать тяп-ляп.
Неприятно. Что же он, отказывается? Без него не сделать. Невозможно найти нового инженера и ввести в курс дела. Времени не хватит. Сдержись. Говори тихо. И не намекай.
- Если ты говоришь "нельзя", значит, придется отказаться. Тем более, что у нас большая основная программа - машина.
- Не нужно меня обижать, Иван Николаевич. Просто я никак не могу примириться с мыслью, что это должно случиться...
(Он не верит. Я тоже не верю, но это факт. Знаю.)
- Да, к сожалению, должно.
- И вы серьезно считаете, что есть шансы?..
Это уже нетактично - сомневаться и отнимать соломинку. Но будь снисходителен. Не по злому умыслу.
- Все это написано в записке. Можно надеяться на просыпание. Ну, ты подумай, есть же зимнеспящие млекопитающие, у которых температура тела понижается до пяти градусов. Они имеют программы засыпания и восстановления жизни. По всей вероятности, они заложены в эндокринной системе и включаются от внешних условий. Выделяются какие-то гормоны, понижают обмен веществ, затормаживают нервную систему. Потом - наоборот.
- Вот бы иметь такие гормоны!
- Э, друг, их уже искали, но пока не нашли. Значит, это трудно. Во всяком случае, жизнь клеток при низкой температуре возможна. Опасность только в том, что анабиоз будет длительным. Но мы должны так его организовать, чтобы траты клеток пополнялись полностью.
Вполне доказательно даже для меня самого. Очень важно, чтобы он поверил. Нет, не то слово, - убедился. Человек точных наук. Заинтересовать.
- Неужели ты не чувствуешь, какой это интересный эксперимент?
- Если бы он был только экспериментом.
- Я бы тоже предпочел на другом, но что поделаешь? Если хочешь знать, так у меня есть одно сомнение. Хомяки, медведи, летучие мыши живут за счет трат собственных энергетических материалов, за счет распада. Наверное, это более или менее простые реакции. А вот будет ли синтез? Часть своих белков будет тратиться, но будут ли они восполняться? Вот что нужно проверить.
- Хорошо, Иван Николаевич. Раз это неизбежно, давайте обсуждать конкретные вопросы. Хотя, если признаться, все очень страшно.
- Конечно. Шуточное ли дело: человек отправляется в будущее. Да еще близкий человек. Или не так? Но я надеюсь, что ты все-таки продумал кое-что и пришел с конкретными соображениями.
Кофе готов. Разливаю его по чашкам. Печенье.
- Ну, пей.
- Я уже сказал о трех основных направлениях работы. Датчики мы изобретать не будем: это слишком кропотливо и долго. Придется довольствоваться тем, что есть. Для программного управления охлаждением мы, возможно, приспособим готовые схемы. И для стационарного режима тоже.
- Можно использовать нашу машину.
Протестующий жест.
- Нет, она не очень-то пригодится, потому что принцип ее моделирование действительности, а не управление. Но кое-что используем. Самой трудной проблемой окажется третья - исполнительные механизмы. Нужен идеальный АИК, отличная искусственная почка. А тут еще камера высокого давления. Нельзя без нее обойтись? Очень усложняется все дело.
Наконец взялся за кофе. Руки не очень чисты, виден мастер.
- К сожалению, думаю, что нельзя. По крайней мере на периоды охлаждения и нагревания. Возможно, что высокое давление окажется очень выигрышным и при низкой температуре.
Я повторяю какие-то соображения из записки.
Он все понял, это приятно. Именно его нужно оставить заведующим.
Затем мысли ушли куда-то в стороны, к Любе, к болезни. Но слушай!
- Итак, нужно проектировать несколько технических устройств. Первое система АИК с автоматическим поддержанием напряжения кислорода и углекислоты в притекающей и оттекающей от организма крови. С ним связана конструкция "саркофага" с регулированием давления и содержания газов. Отдельно регулирование температуры тела, видимо, тоже по оттекающей жидкости.
- Нет, нужны дополнительные датчики в пищеводе и прямой кишке. Так измеряют хирурги. Напряжение газов тоже нужно измерять непосредственно в тканях. Измерение в крови недостаточно.
Нетерпеливо кивает. "Мелочи".
- Следующая система - искусственная почка вместе с регуляторами рН, водного я солевого баланса. Она же регулирует выведение шлаков. Сомневаюсь, удастся ли сразу создать автоматику, так как датчиков для этого нет.
- Неважно. Эти показатели будут меняться медленно, можно. Автомат нужен, чтобы включать почку по часам.
(Автомат. Моя жизнь будет зависеть от автомата. Впрочем, разве это жизнь?)
- Возможно. Однако для того, чтобы спроектировать эти системы, нужны количественные характеристики работы организма при соответствующих режимах. Это значит: потребление кислорода в одну минуту, выделение углекислоты, расход глюкозы, азотистых продуктов.
- Нам точных характеристик не получить. Да еще при разных температурах. Но ведь можно спроектировать "с запасом", так, чтобы поддерживать постоянство того или иного параметра?
- Конечно, но отправные точки все-таки нужны.
- Одна точка - нормальный обмен в начале охлаждения, вторая приблизительно два-три процента от нормы - при низкой температуре, при анабиозе. В этих пределах нужно обеспечить регулирование.
- Нет, Иван Николаевич. Проектантам нужно техническое задание. Предполагаемые режимы в цифрах, графиках. Скажите, а мы сразу будем делать настоящую установку или сначала опытную, для экспериментов на собаках?
Он не сказал: "Сразу для вас". Пощадил, постеснялся. Понятно. И я не буду называть.
Наверное, нужно рассчитать для человека, но чтобы годилось и для собаки. Кроме того, нужно сохранить тайну. Пусть проектируют экспериментальную установку.
Но и для этого нужны годы. Выход только в использовании готовых блоков и элементов - готового АИК, готовой почки.
- А может быть, нам выставить эту штуку? Например, взять и назвать: "Машина для путешествия в будущее". Можно завтра же пригласить корреспондентов и дать интервью. Все газеты с удовольствием напечатают. Сенсация. И тут же потребовать, чтобы объявили наш призыв: "Всем. Всем. Помогите ударной стройке!"
- А что скажет начальство?
- Да пусть говорит, что хочет. Лишь бы газеты объявили, энтузиасты найдутся.
Действительно, что можно со мной сделать? Наказать меня нельзя. Нет, еще можно. Лишить работы, последней радости. Прощай анабиоз, а с ним и машина. (Как я привык к своей тачке!)
- Нет, Юра, так не пойдет. Стыдно трепаться раньше времени. Обратное путешествие может не состояться. Поэтому давай искать более скромные пути. Если все удастся, в газеты мы еще попадем.
- Согласен. Тогда давайте, не откладывая в долгий ящик, сядем за технические условия. Завтра я буду на заводах и пощупаю почву для заказов. Вы еще в состоянии работать?
Я не очень в состоянии и с удовольствием бы лег с книжкой или газетой. Одиннадцать часов вечера. Но теперь это позволить себе нельзя. Шагреневая кожа убывает.
- Давай, Юра. Что конкретно ты предлагаешь делать?
- Я думаю, мы должны пройтись по всей вашей записке, чтобы выписать предполагаемые режимы, параметры, цифры. Нарисуем схему установки. Затем прикинем, что можно использовать готовое, что нужно проектировать. Напишем задание.
- Пойдем тогда в кабинет.
Мы работали около часа. Обсуждали главные пункты проекта. От идей до техники большая дистанция. Нужны характеристики органов и систем при низкой температуре, кривые переходных режимов - как будет изменяться функция органов при нагревании или охлаждении. Всплыли трудные вопросы. Оказалось, что нет техники для реализации многих идей. Придется консультироваться в Москве. (Заодно посоветоваться с врачами? К чему?)
Обсуждали, спорили, как об отвлеченной научной проблеме. И вдруг вспоминаешь: для себя. Сидит в подсознании мысль: "Конец". Через нее весь мир представляется в новом свете.
Выключить. Думать о другом.
Хорошо, что Юра пришел. Вот сидит, углубился в какие-то расчеты. Правильный нос. Волевые складки около губ. Глаза чуточку маловаты и глубоко сидят. Убежден, что на лице человека написано все: ум, характер, душевные качества. Только читать не умеем. Может быть, кибернетика решит этот вопрос?
- Хватит, Юра, считать. Давай кончим на сегодня. "Поговорим за жизнь". (Мне ведь так мало осталось!)
- Мне нужно идти, Иван Николаевич.
- Ну, нет. Никуда. Есть раскладушка, простыни, все. Мама знает, куда ты пошел?
- Да, я звонил из лаборатории, что приду от вас поздно. Но она все равно будет беспокоиться.
(Но мне же тоже плохо, пойми!)
- Ничего. Будто уж ты всегда ночуешь дома?
- Всегда.
(Скажи, пожалуйста! Двадцать семь лет. Да ведь и я был таким. Но время теперь не то. Придется отпустить. Как тоскливо оставаться одному... И Люба тоже ушла, покинула. Сказала бы, что в больнице. Опять ложь.)
- Ну что ж, иди, раз нужно.
Понял. На лице мелькнула грустная мысль. Колеблется.
- Я, пожалуй, попытаюсь позвонить одному приятелю из нашего дома.
Пошел в прихожую. Когда будут телефоны в каждой квартире? Жадные: совсем недавно не было самих квартир, а теперь подавай телефоны.
Набирает номер. Сколько будет ждать? Это характеризует. Скоро.
- Дима, ты не спал? Прости, пожалуйста, что поздно. Не сходишь ли ты к маме? Нет, ничего не случилось, просто нужно ее предупредить, что я заночую у шефа. Нет, ждет, конечно. Спасибо. Извини.
("Конечно" - значит, всегда ждет. Не завидуй, и у тебя была такая. Хорошо, что не дожила. И вообще хорошо, что никого нет. Люба. Не совсем то.)
Вернулся улыбающийся. Любит маму. Приятно.
- Вот теперь все в порядке. Знаете, я у нее один.
(Знаю: и я один был.)
- Спать будем или еще почаевничаем?
- Как хотите. Я не устал.
- Тогда пойдем на кухню. Чаю или кофе? Или, может быть, выпьешь? Есть водка, есть коньяк, вино. (Коньяк - Леня. Вино - изредка Люба.)
Испуганно:
- Нет, что вы, я не пью!
- Маменькин сынок: не пьешь, не куришь, ночуешь дома.
(Хотел: "с девками не гуляешь". Нельзя: профессор, а он интеллигент.)
Молчит. Собираю на стол. Который уже раз сегодня? Третий.
Уселись. Чайник кипит. Еда.
- Слушай, Юра, можешь ты мне рассказать, чем живет молодежь?
(Мне нужно, и я же в будущее собираюсь. Разъяснить.)
Задумчиво жует. Молчит.
- Знаешь, я уже не чувствую вашего поколения. Утратил контакт, как выражаются теперь. Странно получается: до революции профессора устраивали "четверги" для учеников и студентов. А теперь... Работаю с молодежью, а чем они живут, узнаю из газет.
- Но я, наверное, не очень характерный экземпляр, Иван Николаевич. Видели, мама меня ждет...
- Ты все-таки ближе.
- Разная есть молодежь. Деревни не знаю, но заводы, институты, НИИ знакомы. Впечатления не всегда радужные, но и не пессимизм, как у некоторых.
- Сформулируй. Ты же ученый.
Улыбнулся. Лицо стало сразу детское, непосредственное.
- Какой же я ученый? Я инженер.
Но ему приятно, что так назвал.
- Не думайте, что собираюсь проповедовать утопии. Мы, инженеры-кибернетики, требуем все выражать в цифрах. В том числе и идеалы. Поэтому прежде всего нужна кибернетическая социология и экономика. Объективные методы изучения поведения людей, эффективности их труда, степени душевного комфорта. Устойчивости и перспектив социальной системы.
- Ты веришь в коммунизм?
Встал. Прошелся по кухне: три шага вперед, три - назад. Остановился против меня. Взволнован, кажется?
- Зачем вы задаете такие вопросы?
Мне немножко смешно и приятно его волнение. Значит, есть порох у молодежи.
- Мой друг, я собираюсь путешествовать в будущее. Представь: твои автоматы разбудят лет так через пятьдесят. Так что вопросы будущего меня интересуют совершенно конкретно.
(Врешь, еще не думал. Но вообще да, нужно знать. Дело серьезное.)
- Хорошо, я вам отвечу. Да, я верю. Но слово "вера" мне не подходит. Коммунизм - это не религия.
- Никто этого не говорил. Коммунизм - наука.
- Эту науку догматики нам подавали как религию: цитаты, цитаты... Если это наука, так я всегда имею право искать новых доказательств.
(Бывало и так: павловская физиология, мичуринская биология. Языкознание. Хотя не на костер, но с должности долой. Он этого не застал.)
- Я согласен. Но принесет ли пользу дискуссия в таком деле?
Представляю: митинги, страсти, упадок дисциплины. Прямой вред.
- Кто говорит о какой-то всеобщей дискуссии? Научные вопросы не решаются на митингах. (Прочел мысль!) Есть институты. Они должны изучить вопрос со всех сторон.
Слова. Пока одни слова. Но молодость берется горячо. Подразнить.
Она даже немножко порозовела. Нравится высказывать идеи. Пусть немного успокоится перед уходом.
- Вот в том-то и дело. Любушка, что это слово очень расплывчатое. Многие на него предъявляют права и заявляют, что их определение истинное. Мне кажется, что его нужно определить количественно - степень гуманизма. Гуманизм в отношении чего-то определенного.
- Это мне непонятно. Но я знаю, что гуманизм один. Внешняя культура может быть и без него, но воспитать в детях гуманизм без знаний культуры невозможно.
Люба не понимает кибернетики. Она целиком находится в мире качественных отличии. Доброта для нее - это качество. Она всегда ей следует, пока не попалась на этой любви. Вопрос о количестве гуманизма мы обсуждали с Ленькой. А сейчас не будем забираться в дебри.
- Ты уже сама сказала - можно привить знаниями, культурой. Искусством, идеалами, классиками.
- Он не хочет их читать. Говорит, что скучно и неестественно.
- Доля правды в этом есть. Недавно мне попался "Обломов". Боже мой, вот нудота!
- Фи, какое слово, профессор!
- Ну, знаешь, нельзя все говорить классиками.
- Нужно стараться. Все, что о детях, меня кровно задевает. А сейчас мне все-таки нужно идти. Потом поговорим. (Когда потом?)
Встала. Посмотрела на меня: каков? Спокойный? Можно уже оставить? Дома ждут. Стараемся обмануть друг друга.
- Да, иди, моя милая. Надо, значит, надо.
- Подай мне пальто, пожалуйста.
Она любит, чтобы я за ней поухаживал.
Пальто с дорогим воротничком. Муж купил. На свою зарплату не смогла бы. Знакомый запах.
Несколько секунд послушала у дверей. Потом обернулась, вздернула личико. Смотрю: оно почти обычное. Улыбается. Нет, глаза другие, тревожные.
- Целуй. Пошла.
И все. Дверь хлопнула. Каблуки простучали по лестнице, и стало тихо.
Опять один.
Не распускаться!
Вымоем сначала посуду. Агафья придет только послезавтра, оставить нельзя. Беспорядок не люблю, хотя и холостяк.
Ну, я не очень размываю. Струя кипятку - раз, два! Поставь в сетку над раковиной - и все. Десять минут. Потом должен сесть за работу. Работать, работать, думать. Ни минуты свободной. Я должен представить себе, как выглядят характеристики важнейших органов. Дать математикам приблизительные кривые. Будут формулы. По ним - машины, модели.
А может быть, не это главное? Может, последние месяцы стоит подумать о культуре, философии, психологии? Спорных вопросов очень много, они интересны. Ученый должен периодически перетряхивать старые догмы. По-моему, у нас это давно не делалось.
Нет, я уже думал над всем этим довольно. Могу лишь поставить вопросы, но не ответить. Нужны специальные исследования. Впрочем, можно еще подумать, для себя.
Однако главное - план. Оставить после себя что-то положительное. Хорошо, сейчас сяду. Ишь, как у тебя взыграло честолюбие! Обязательно нужно осчастливить человечество еще одной игрушкой.
Костя не хочет читать классиков. То же говорят библиотекари. И вообще из года в год меньше читают художественную литературу. Сначала на Западе, а теперь и у нас. Почему?
Быть может, устарела форма - нет терпения читать длинноты. Телевидение дает все в концентрированном виде - сразу на несколько органов чувств. ("Каналы информации", как говорят кибернетики.) Показывают массу ерунды, но по крайней мере быстро. И никакого труда.
Писатели беспокоятся: что будет с культурой?
Ничего не будет. С удовольствием читают фантастику и "книги фактов" путешествия, о науке. Хорошие романы тоже читают.
Но что делать с идеалами? С гуманизмом?
Особый вопрос. Отложим.
С посудой покончено. Все на местах. Теперь в кресло, думать.
Удобно. Ноги к батарее: зябнут. Болезнь? Старость? Нет.
Люба все время присутствует где-то в подсознании. Не сказал об анабиозе. Сдаться? Или, на худой конец, отравиться? Нормальное самоубийство. А то будешь там лежать: считается, что можно ожить, а на самом деле мертвый. Как ее к этому подготовить?
Я должен это сделать - анабиоз. Очень интересно. Когда еще решатся люди на такой эксперимент? Гуманизм не позволяет. А Люба привыкнет.
Вдруг я действительно проснусь через двадцать или пятнадцать лет? Точно, как в романах, когда возвращаются из космических путешествий. Нужно запомнить (или даже записать) вопросы, которые сейчас стоят перед миром. Может статься, что я проснусь идиотом. Это ужасно. Впрочем, какая разница? Идиот не понимает своего положения. Хуже, когда не совсем, когда остается критика.
Не стоит об этом раздумывать. Вероятность выживания столь мала, что смешно обсуждать детали.
Нужно готовиться, как к смерти. Настоящей, реальной.
Кого оставить преемником? Вадим? Юра? Юра может дать больше, но и Вадим тоже сумеет постигнуть математику и электронику. Не боги горшки обжигают. Тогда их возможности сравниваются. Нет, у Юры кругозор шире. Он сочетает фантазию с методичностью. Если бы еще несколько лет, пока усовершенствуется в физиологии... Этот вопрос можно еще немножко отложить.
Завтра идти к Давиду. Какое лечение он мне назначит? Не слишком бы обременительное.
Вечером, возможно, придет Леня. Что бы нам обсудить? Посмотрим, куда пойдет беседа. Свободная дискуссия.
Не хочется начинать занятия. Устал. Столько было тягостных разговоров, а поспать после обеда не удалось. Люба.
Нужно работать. Есть кто-то внутри, который гонит: "Давай, давай". Остановиться нельзя: страшно. Одиночество и бессмысленность меня обступают, и тогда волком вой.
(У Горького хорошая фраза есть: "Быть бы Якову собакою, выл бы Яков с утра до ночи". Так и мне - хочется завыть.)
Хватит. Берусь.
Десять вечера. Сижу честно, тружусь, обложился книгами. Думаю над схемой управления жизненными функциями. Регулирующие системы, которые я предложил (Я!), пока выдерживают испытание. Однако мало сказать: система крови, система эндокринных желез, вегетативная нервная система и кора. Нужно расписать их "этажи", взаимодействие друг с другом. Эта схема должна быть заложена в нашу машину, как управляющая надстройка над органами.
Вообще-то это дело поручено Вадиму, но он один, наверное, не справится. Я должен продумать сам, чтобы быть готовым обсуждать. Голова у меня пока хорошая. Доволен? Почему нет? Мне хорошо удается разложить все по полочкам, предугадать зависимость, выдвинуть гипотезы. По реакции окружающих я вижу, что придумываю хорошо. Чьи реакции? Твоих помощников? Они еще маленькие. Нет, они очень требовательны, завоевать авторитет трудно. Да и в институте со мной считаются. Иначе Иван Петрович не дал бы мне такую лабораторию. Без всякой протекции.
Нет, друг мой Ванечка. Это все не так. Про себя ты знаешь, что твои способности до уровня таланта не доходят. Хороший комбинатор. Собрал вместе физиологию, кибернетические идеи, математику, технику, сумел привлечь способных ребят - вот и получилось нечто интересное. Но никакого открытия ты не сделал, и сомнительно, что можешь сделать. Да и идеи твои пока находятся в сфере разговоров. Вот когда получат математические характеристики и сделают машину, тогда дело другое.
Все верно. Но характеристики и машины будут. Уверен. И это новый шаг с физиологии и медицине. Именно так. Хотя без гениальности.
Самое трудное - регулирующие системы. Вон сколько книг по эндокринологии, а как взаимодействуют между собой железы, все-таки не ясно. Сведения противоречивы. Потому что никто не исследовал по-нашему количественно. Придется брать приблизительно.
Телефонный звонок в передней. Кто бы это мог так поздно?
Иду.
- Да?
- Иван Николаевич, это я, Юра. Вы не спите?
(Вот дурень, еще только десять часов! Впрочем, это он из вежливости.)
- Что случилось?
- Ничего. Я прочитал вашу записку, и очень хочется поговорить.
Раздумье. На завтра? Помешал занятиям. Мнение его важно: это техника, реальность идеи, моя жизнь или смерть. Кроме того, страх перед ночью. Одиночество. Пессимизм.
- Ты где?
- В лаборатории. Я быстро.
- Приезжай.
(Оставлю его ночевать.)
Поговорим о разном. Люблю посидеть один на один. Человек раскрывается. Ищешь себя в других, поверяешь мысли.
Кухня, холодильник. Опять посуду пачкать. Ничего. Что там на полках? Придет голодный. Молодой. Ты разве чувствуешь себя старым? Недавно - нет, а теперь - другое. Скоро конец. Не привыкну к этому. Должен привыкнуть. Иначе плохо.
Все есть: колбаса, сыр, масло. Консервированный перец. Хлеба маловато. Печенье.
Как сильно меняется человек с возрастом! Молодые для меня - уже другие люди. Совсем не похожие на нас в молодости. Или это кажется? Мы были бедные. Помнишь, кончил техникум - не имел пиджака. Ходил в каком-то старом свитере. Немножко стыдно было, но ничего. А теперь? Все хорошо одеты.
Впрочем, это было всегда: отцы и дети, "мы были лучше". Поспрашивать Юру.
Что-то он скажет о проекте? Технические проблемы могут быть очень сложными. Не успеть. Важно научиться охлаждать, а нагревание понадобится для меня не скоро. Потом выработают методику. И аппаратуру тоже потом. Начнем на макетах. Когда я там буду лежать, то, хочешь, не хочешь, придется дорабатывать машины. Деньги, люди - все найдется.
Пожалуй, нужно смолоть кофе. Интересно: умом рассчитал, а в подсознании не верю. Как будто играю роль.
Люба думает о том же. Представляю: что-то делает, а взгляд витает внутри. Горестные морщинки около глаз. Обиженный ребенок.
Всю жизнь приучал себя не жалеть о потерянных вещах. Что с возу упало, то пропало. Теперь должен примириться с самой главной потерей. Приучить себя. Да, да. Неизбежно. Поэтому держись. Я не способен на большой героизм, чтобы молчать под пытками или броситься на амбразуру. Но это должен суметь. Представляю: ложусь на стол, прощаюсь. Последний взгляд на окно - кусок неба. Анестезиолог дает закись азота - "веселящий газ". Засыпаю с приятными ощущениями. И все. Потом скажут; "Шеф держался хорошо".
Сумею. Заметь, это тоже тщеславие!
Накрою на стол. Чтобы не отказывался. Колбаса, масло, сыр. Тарелки. Еще салфетки.
Немножко староват для такого важного опыта. Гипотермия на щенках всегда удавалась лучше. К сожалению, помочь нельзя. Попробовать бы на ком-нибудь... Стоп! Вот подлая мысль, все время вертится где-то на задворках сознания! Так далеко, что даже не произносится словами. Приведем ее в ясность. И скажем раз навсегда: пробовать не будем. Забудь думать. Первым полетишь в вечность. Слова, все слова. Э, до лампочки...
Осторожный звонок.
Это Юра. Вежливый.
Вошел румяный, красивый. (Девушки, наверное, от него без ума.)
- Похолодало?
- Да, кажется, начинается зима. Вы извините, Иван Николаевич, за позднее вторжение, но...
- Что ты, Юра. Хорошо, что зашел. Мне скучно одному.
(Не нужно намеков!)
- Сейчас поужинаем и все обсудим.
- Благодарю вас, я сыт, я на минутку.
- Ну нет, теперь ты гость и должен слушаться хозяина.
Мнется ровно столько, сколько положено приличному юноше. Потом садимся за стол. Поддерживаю компанию, чтобы не смущать мальчика. Он воспитанный. Старая интеллигентная семья. Не то, что я, беднота.
- Бери больше. Знаю, что голоден, не притворяйся.
- Да, верно. Боюсь, все ваши запасы съем.
- Ничего, наша фирма выдержит. (Плоско!) Сейчас я заварю кофе.
Хлопочу с кофеваркой. Засыплем побольше, вместо коньяку. Юра, кажется, не пьет. Но барышня у него, я слышал, есть. Наверное, уже можно начинать разговор.
- Ну, мне не терпится услышать твое мнение. Только, пожалуйста, откровенно.
- Я сейчас все расскажу по пунктам.
Встал, принес из прихожей папку. Она там лежала на зеркале.
- Иван Николаевич, я не компетентен судить о биологии и физиологии и буду высказываться только по вопросам техники.
- Ну, не прибедняйся очень-то. Ты уже достаточно вошел в пашу науку. (Льщу. Хочу задобрить. Нет, правда.)
- Итак, разрешите начать. Я вижу тут три основные проблемы: создание программы опережающего управления и ее воплощение в машине, по всей вероятности, типа аналоговой. Второе - датчики. Третье - исполнительные механизмы: АИК, почка. Сроки создания всего комплекса очень сжатые, сил у нас немного.
- Не успеем? (Значит, умирать так?)
Вижу, ему неловко.
- Нет, я этого не сказал. Но мы должны договориться о максимальном ограничении задачи.
- Юра, я понимаю, что это очень трудно. Но кое-что можно упростить. Первое - разрабатывать только программу охлаждения (умерщвления!). Второе - все механизмы создавать в виде макетов. Третье - не особенно увлекаться автоматикой: только там, где ручное управление не успевает срабатывать. Я так думаю, что важно только запустить всю эту механику, а потом можно дорабатывать. Ее нельзя будет так просто взять и бросить.
Он слушает внимательно, но смотрит куда-то в сторону. Мне это не нравится. Неужели невозможно?
- Мне не хотелось бы это делать тяп-ляп.
Неприятно. Что же он, отказывается? Без него не сделать. Невозможно найти нового инженера и ввести в курс дела. Времени не хватит. Сдержись. Говори тихо. И не намекай.
- Если ты говоришь "нельзя", значит, придется отказаться. Тем более, что у нас большая основная программа - машина.
- Не нужно меня обижать, Иван Николаевич. Просто я никак не могу примириться с мыслью, что это должно случиться...
(Он не верит. Я тоже не верю, но это факт. Знаю.)
- Да, к сожалению, должно.
- И вы серьезно считаете, что есть шансы?..
Это уже нетактично - сомневаться и отнимать соломинку. Но будь снисходителен. Не по злому умыслу.
- Все это написано в записке. Можно надеяться на просыпание. Ну, ты подумай, есть же зимнеспящие млекопитающие, у которых температура тела понижается до пяти градусов. Они имеют программы засыпания и восстановления жизни. По всей вероятности, они заложены в эндокринной системе и включаются от внешних условий. Выделяются какие-то гормоны, понижают обмен веществ, затормаживают нервную систему. Потом - наоборот.
- Вот бы иметь такие гормоны!
- Э, друг, их уже искали, но пока не нашли. Значит, это трудно. Во всяком случае, жизнь клеток при низкой температуре возможна. Опасность только в том, что анабиоз будет длительным. Но мы должны так его организовать, чтобы траты клеток пополнялись полностью.
Вполне доказательно даже для меня самого. Очень важно, чтобы он поверил. Нет, не то слово, - убедился. Человек точных наук. Заинтересовать.
- Неужели ты не чувствуешь, какой это интересный эксперимент?
- Если бы он был только экспериментом.
- Я бы тоже предпочел на другом, но что поделаешь? Если хочешь знать, так у меня есть одно сомнение. Хомяки, медведи, летучие мыши живут за счет трат собственных энергетических материалов, за счет распада. Наверное, это более или менее простые реакции. А вот будет ли синтез? Часть своих белков будет тратиться, но будут ли они восполняться? Вот что нужно проверить.
- Хорошо, Иван Николаевич. Раз это неизбежно, давайте обсуждать конкретные вопросы. Хотя, если признаться, все очень страшно.
- Конечно. Шуточное ли дело: человек отправляется в будущее. Да еще близкий человек. Или не так? Но я надеюсь, что ты все-таки продумал кое-что и пришел с конкретными соображениями.
Кофе готов. Разливаю его по чашкам. Печенье.
- Ну, пей.
- Я уже сказал о трех основных направлениях работы. Датчики мы изобретать не будем: это слишком кропотливо и долго. Придется довольствоваться тем, что есть. Для программного управления охлаждением мы, возможно, приспособим готовые схемы. И для стационарного режима тоже.
- Можно использовать нашу машину.
Протестующий жест.
- Нет, она не очень-то пригодится, потому что принцип ее моделирование действительности, а не управление. Но кое-что используем. Самой трудной проблемой окажется третья - исполнительные механизмы. Нужен идеальный АИК, отличная искусственная почка. А тут еще камера высокого давления. Нельзя без нее обойтись? Очень усложняется все дело.
Наконец взялся за кофе. Руки не очень чисты, виден мастер.
- К сожалению, думаю, что нельзя. По крайней мере на периоды охлаждения и нагревания. Возможно, что высокое давление окажется очень выигрышным и при низкой температуре.
Я повторяю какие-то соображения из записки.
Он все понял, это приятно. Именно его нужно оставить заведующим.
Затем мысли ушли куда-то в стороны, к Любе, к болезни. Но слушай!
- Итак, нужно проектировать несколько технических устройств. Первое система АИК с автоматическим поддержанием напряжения кислорода и углекислоты в притекающей и оттекающей от организма крови. С ним связана конструкция "саркофага" с регулированием давления и содержания газов. Отдельно регулирование температуры тела, видимо, тоже по оттекающей жидкости.
- Нет, нужны дополнительные датчики в пищеводе и прямой кишке. Так измеряют хирурги. Напряжение газов тоже нужно измерять непосредственно в тканях. Измерение в крови недостаточно.
Нетерпеливо кивает. "Мелочи".
- Следующая система - искусственная почка вместе с регуляторами рН, водного я солевого баланса. Она же регулирует выведение шлаков. Сомневаюсь, удастся ли сразу создать автоматику, так как датчиков для этого нет.
- Неважно. Эти показатели будут меняться медленно, можно. Автомат нужен, чтобы включать почку по часам.
(Автомат. Моя жизнь будет зависеть от автомата. Впрочем, разве это жизнь?)
- Возможно. Однако для того, чтобы спроектировать эти системы, нужны количественные характеристики работы организма при соответствующих режимах. Это значит: потребление кислорода в одну минуту, выделение углекислоты, расход глюкозы, азотистых продуктов.
- Нам точных характеристик не получить. Да еще при разных температурах. Но ведь можно спроектировать "с запасом", так, чтобы поддерживать постоянство того или иного параметра?
- Конечно, но отправные точки все-таки нужны.
- Одна точка - нормальный обмен в начале охлаждения, вторая приблизительно два-три процента от нормы - при низкой температуре, при анабиозе. В этих пределах нужно обеспечить регулирование.
- Нет, Иван Николаевич. Проектантам нужно техническое задание. Предполагаемые режимы в цифрах, графиках. Скажите, а мы сразу будем делать настоящую установку или сначала опытную, для экспериментов на собаках?
Он не сказал: "Сразу для вас". Пощадил, постеснялся. Понятно. И я не буду называть.
Наверное, нужно рассчитать для человека, но чтобы годилось и для собаки. Кроме того, нужно сохранить тайну. Пусть проектируют экспериментальную установку.
Но и для этого нужны годы. Выход только в использовании готовых блоков и элементов - готового АИК, готовой почки.
- А может быть, нам выставить эту штуку? Например, взять и назвать: "Машина для путешествия в будущее". Можно завтра же пригласить корреспондентов и дать интервью. Все газеты с удовольствием напечатают. Сенсация. И тут же потребовать, чтобы объявили наш призыв: "Всем. Всем. Помогите ударной стройке!"
- А что скажет начальство?
- Да пусть говорит, что хочет. Лишь бы газеты объявили, энтузиасты найдутся.
Действительно, что можно со мной сделать? Наказать меня нельзя. Нет, еще можно. Лишить работы, последней радости. Прощай анабиоз, а с ним и машина. (Как я привык к своей тачке!)
- Нет, Юра, так не пойдет. Стыдно трепаться раньше времени. Обратное путешествие может не состояться. Поэтому давай искать более скромные пути. Если все удастся, в газеты мы еще попадем.
- Согласен. Тогда давайте, не откладывая в долгий ящик, сядем за технические условия. Завтра я буду на заводах и пощупаю почву для заказов. Вы еще в состоянии работать?
Я не очень в состоянии и с удовольствием бы лег с книжкой или газетой. Одиннадцать часов вечера. Но теперь это позволить себе нельзя. Шагреневая кожа убывает.
- Давай, Юра. Что конкретно ты предлагаешь делать?
- Я думаю, мы должны пройтись по всей вашей записке, чтобы выписать предполагаемые режимы, параметры, цифры. Нарисуем схему установки. Затем прикинем, что можно использовать готовое, что нужно проектировать. Напишем задание.
- Пойдем тогда в кабинет.
Мы работали около часа. Обсуждали главные пункты проекта. От идей до техники большая дистанция. Нужны характеристики органов и систем при низкой температуре, кривые переходных режимов - как будет изменяться функция органов при нагревании или охлаждении. Всплыли трудные вопросы. Оказалось, что нет техники для реализации многих идей. Придется консультироваться в Москве. (Заодно посоветоваться с врачами? К чему?)
Обсуждали, спорили, как об отвлеченной научной проблеме. И вдруг вспоминаешь: для себя. Сидит в подсознании мысль: "Конец". Через нее весь мир представляется в новом свете.
Выключить. Думать о другом.
Хорошо, что Юра пришел. Вот сидит, углубился в какие-то расчеты. Правильный нос. Волевые складки около губ. Глаза чуточку маловаты и глубоко сидят. Убежден, что на лице человека написано все: ум, характер, душевные качества. Только читать не умеем. Может быть, кибернетика решит этот вопрос?
- Хватит, Юра, считать. Давай кончим на сегодня. "Поговорим за жизнь". (Мне ведь так мало осталось!)
- Мне нужно идти, Иван Николаевич.
- Ну, нет. Никуда. Есть раскладушка, простыни, все. Мама знает, куда ты пошел?
- Да, я звонил из лаборатории, что приду от вас поздно. Но она все равно будет беспокоиться.
(Но мне же тоже плохо, пойми!)
- Ничего. Будто уж ты всегда ночуешь дома?
- Всегда.
(Скажи, пожалуйста! Двадцать семь лет. Да ведь и я был таким. Но время теперь не то. Придется отпустить. Как тоскливо оставаться одному... И Люба тоже ушла, покинула. Сказала бы, что в больнице. Опять ложь.)
- Ну что ж, иди, раз нужно.
Понял. На лице мелькнула грустная мысль. Колеблется.
- Я, пожалуй, попытаюсь позвонить одному приятелю из нашего дома.
Пошел в прихожую. Когда будут телефоны в каждой квартире? Жадные: совсем недавно не было самих квартир, а теперь подавай телефоны.
Набирает номер. Сколько будет ждать? Это характеризует. Скоро.
- Дима, ты не спал? Прости, пожалуйста, что поздно. Не сходишь ли ты к маме? Нет, ничего не случилось, просто нужно ее предупредить, что я заночую у шефа. Нет, ждет, конечно. Спасибо. Извини.
("Конечно" - значит, всегда ждет. Не завидуй, и у тебя была такая. Хорошо, что не дожила. И вообще хорошо, что никого нет. Люба. Не совсем то.)
Вернулся улыбающийся. Любит маму. Приятно.
- Вот теперь все в порядке. Знаете, я у нее один.
(Знаю: и я один был.)
- Спать будем или еще почаевничаем?
- Как хотите. Я не устал.
- Тогда пойдем на кухню. Чаю или кофе? Или, может быть, выпьешь? Есть водка, есть коньяк, вино. (Коньяк - Леня. Вино - изредка Люба.)
Испуганно:
- Нет, что вы, я не пью!
- Маменькин сынок: не пьешь, не куришь, ночуешь дома.
(Хотел: "с девками не гуляешь". Нельзя: профессор, а он интеллигент.)
Молчит. Собираю на стол. Который уже раз сегодня? Третий.
Уселись. Чайник кипит. Еда.
- Слушай, Юра, можешь ты мне рассказать, чем живет молодежь?
(Мне нужно, и я же в будущее собираюсь. Разъяснить.)
Задумчиво жует. Молчит.
- Знаешь, я уже не чувствую вашего поколения. Утратил контакт, как выражаются теперь. Странно получается: до революции профессора устраивали "четверги" для учеников и студентов. А теперь... Работаю с молодежью, а чем они живут, узнаю из газет.
- Но я, наверное, не очень характерный экземпляр, Иван Николаевич. Видели, мама меня ждет...
- Ты все-таки ближе.
- Разная есть молодежь. Деревни не знаю, но заводы, институты, НИИ знакомы. Впечатления не всегда радужные, но и не пессимизм, как у некоторых.
- Сформулируй. Ты же ученый.
Улыбнулся. Лицо стало сразу детское, непосредственное.
- Какой же я ученый? Я инженер.
Но ему приятно, что так назвал.
- Не думайте, что собираюсь проповедовать утопии. Мы, инженеры-кибернетики, требуем все выражать в цифрах. В том числе и идеалы. Поэтому прежде всего нужна кибернетическая социология и экономика. Объективные методы изучения поведения людей, эффективности их труда, степени душевного комфорта. Устойчивости и перспектив социальной системы.
- Ты веришь в коммунизм?
Встал. Прошелся по кухне: три шага вперед, три - назад. Остановился против меня. Взволнован, кажется?
- Зачем вы задаете такие вопросы?
Мне немножко смешно и приятно его волнение. Значит, есть порох у молодежи.
- Мой друг, я собираюсь путешествовать в будущее. Представь: твои автоматы разбудят лет так через пятьдесят. Так что вопросы будущего меня интересуют совершенно конкретно.
(Врешь, еще не думал. Но вообще да, нужно знать. Дело серьезное.)
- Хорошо, я вам отвечу. Да, я верю. Но слово "вера" мне не подходит. Коммунизм - это не религия.
- Никто этого не говорил. Коммунизм - наука.
- Эту науку догматики нам подавали как религию: цитаты, цитаты... Если это наука, так я всегда имею право искать новых доказательств.
(Бывало и так: павловская физиология, мичуринская биология. Языкознание. Хотя не на костер, но с должности долой. Он этого не застал.)
- Я согласен. Но принесет ли пользу дискуссия в таком деле?
Представляю: митинги, страсти, упадок дисциплины. Прямой вред.
- Кто говорит о какой-то всеобщей дискуссии? Научные вопросы не решаются на митингах. (Прочел мысль!) Есть институты. Они должны изучить вопрос со всех сторон.
Слова. Пока одни слова. Но молодость берется горячо. Подразнить.