Страница:
Удивительное чувство было, когда в возрасте 17 лет я выходил на матч с московским «Спартаком». С одной стороны, рядом со мной играл один из героев чемпионата мира 1958 года Юрий Войнов. С другой – на тебя смотрит, скажем, Игорь Нетто, Анатолий Масленкин. Такие моменты воспитывали, обучали, поднимали в собственных глазах.
В 1964 году я уже фактически мог считать себя обладателем Кубка СССР. Помню, в Фергане после моего удара мяч добили в сетку, мы выиграли, а потом победили и в турнире. Но не слишком ли гладко с самого начала шла моя карьера? Я бы не сказал. В 1964 году не хватило одного матча в Кубке, чтобы получить звание мастера спорта. В 1966-м я мог стать лучшим бомбардиром чемпионата СССР, имея на счету 19 мячей, но Маслов и на этот раз не выпустил меня в нужный момент на поле, ибо «нужный» момент оказался в последнем туре, когда мы играли с одесским СКА, и та игра ничего не решала. Волей тренера я остался на лавке, а потом узнал, что тбилисский динамовец Датунашвили, у которого было на тот момент на счету лишь 15 голов, спокойно забил 5 мячей кутаисскому «Торпедо». Зачем Маслов так поступал? Он не хотел, чтобы я сразу, в юном возрасте «проглотил» всю славу. Не хотел, чтобы я остановился на достигнутом, повторив ошибку Стрельцова…
Много мне дало выступление за юношескую сборную СССР, в которой подобралась сильная компания. Например, на поле я выходил с Банишевским, человеком, к которому никогда не относился как к конкуренту. В жизни душа нараспашку, во время матча он был нацелен на ворота, как наконечник копья, вся его игра была на опережение. До сих пор считаю, что это лучший игрок Азербайджана всех времен. Там же был прекрасный вратарь Крамаренко, один из лучших диспетчеров страны Мунтян. А тренировал нас олимпийский чемпион Алексей Парамонов. Мы ездили на серьезные турниры, например в Сан-Ремо, получая возможность играть со сверстниками из «Милана», «Ювентуса» и прочих выдающихся клубов. В начале 60-х выиграли этот турнир, и ощущения от поездки в целом были незабываемые. Причем я получил приз лучшего игрока, а Банишевский стал лучшим бомбардиром. Приобретенное в юношеской сборной умение выдерживать конкуренцию, победы над серьезными соперниками помогли мне адаптироваться во взрослом «Динамо».
Там надо было не только хорошо играть в футбол, но и грамотно поставить себя в команде. Проявлять уважение к старшим и в то же время отстаивать себя, собственную индивидуальность. Когда начинаешь подстраиваться, а не конкурировать – это плохо. Мне кажется, я справился. Причем огромное спасибо тренеру Маслову, который помог мне сохранить лучшие мои индивидуальные качества – обводку, умение остро сыграть.
Быть может, именно техника, дриблинг, и есть самая важная вещь в футболе – обводя игрока, создаешь проблему для всей оборонительной системы соперника. Того, кто тебя обыграл, нужно встречать, а значит, освобождать пространство, менять структуру расположения игроков, и, в конце концов, вся оборона начинает рваться. Синхронно перемещаться защитники не могут, тем более что есть опасность того, что дриблер на ходу обыграет сразу и второго.
Да, существуют современные требования, и от них никуда не деться. Необходимо сочетать индивидуальные действия с командными, и я рад, что в 2007 году это удалось постичь Сычеву. Он очень сильно прибавил, и, начиная с апреля, когда «Локомотив» играл вариант с тремя форвардами, Дима перестроился и начал действовать очень разнообразно. И совершенно по-другому стал выглядеть.
Многие преувеличивают значение фразы моего детского тренера Фоминых, который якобы сказал, что наставники не знали, что со мной делать, не знали, как заставить Бышовца играть в коллективный футбол, и вроде даже хотели отчислить меня. Это явное преувеличение. Как можно было отчислить капитана команды и лучшего бомбардира?! Для моих тренеров главное было – сохранить изюминку игрока. И с Фоминых у меня складывались прекрасные отношения. И далеко не всегда моя тяга к индивидуальным действиям вызывала негативную реакцию. В Париже во время игры со сборной Франции кричал мне: «Быш, я тебя прошу, покрути им позвоночники, покрути!» И я покрутил. После чего меня газеты и назвали «парижским мальчиком». А в Гаграх на сборе в 1966 году я из баловства обвел всех защитников, потом стал издеваться над вратарем: раз уложил его на землю, второй… И Маслов кричал с бровки: «Ну хорошо, давай еще меня обведи!»
Конечно, проблемы с тренерами иногда возникали, потому что в некоторых случаях моя индивидуальная игра шла в ущерб командной. Мой стиль, конечно, нравился публике, хотелось проявить этакое ухарство, что, кстати, делал и Месхи. Были и другие примеры: играли как-то с уругвайским «Пеньяролем», так того, что творил футболист по фамилии Спенсер, я в своей жизни не видел. По своим движениям он напоминал гепарда – настолько быстро и легко бежал, что мы смотрели как завороженные.
Поездки по миру вообще были очень полезными в плане впечатлений, хотя сборная путешествовала в откровенно нищенских условиях – получали по 80 долларов за страну, не за матч! В итоге набирали по 4–5 выездов, чтобы к концу года хоть более или менее неплохо себя чувствовать. Зато играли с сильными командами, получали опыт, возможность знакомиться с разными стилями, выдающимися игроками. Интересно было и смотреть по сторонам, причем помню, как испытывал чувство глубокого стыда за то, что я, только что позавтракавший, выходил из гостиницы и видел сидящих у входа ребятишек, грязных, оборванных и голодных. Их было много, и они специально караулили, в надежде на то, что кто-нибудь даст им пару песо. Я дал десять, после чего мог забыть о том, чтобы спокойно пройтись по городу. Дети следовали за мной, не давая ступить ни шагу. В конце концов, пришлось в дальнейшем покидать отель черным ходом.
И там же в Уругвае со мной произошел трагикомичный случай, но уже на футбольном поле. Обвел нескольких игроков, ворвался в штрафную и начал обыгрывать вратаря, бросившегося мне в ноги, повернувшись лицом уже к своим воротам. Осталось только с разворота поразить пустую рамку, что я и попытался сделать, хотя видел набегавших ребят – Стрельцова и Численко, которым не составило бы труда поразить цель, откати я им. Бью вроде бы наверняка, но мяч оказывается на кочке и летит выше ворот! Те – в крик, чуть ли не с кулаками на меня набрасываются: «Почему нам не оставил?!» – «Да ворота пустые были, сам бы забил, не понимаешь, что ли, – кочка?!» Так же, с перебранкой, отправились в раздевалку. И вдруг Стрельцов успокаивается и говорит Численко: «Да ладно, Быш бы мне отдал…» Но мы продолжали спорить. Наконец появился Якушин: «Не понимаю, что вы спорите…» Я ему: «Михаил Иосифович, в этой ситуации зачем отдавать?! Пустые ворота были! Это случай, что мяч на кочку попал!» Тот отвечает: «Подожди: ты забил? Нет. Значит, ты неправ. Почему споришь?»
У меня у самого как у тренера было много таких ситуаций. Но не помню, чтобы я предъявлял какие бы то ни было претензии к промахнувшимся игрокам. Похожий эпизод был у Олега Протасова в гостевом матче с Италией в 1990 году, но я ничего не говорил ему, потому что понимал, что проблема промаха – это миг, подход к мячу, определенное состояние на долю секунды, динамика, неровность поля, быть может…
Понимание этого всегда сдерживало меня от подобной критики. Конечно, эмоции есть эмоции, и приходилось всплескивать руками – ну как же в такой ситуации не забить! Но свой опыт помогает анализировать, понимать, что в той же концовке матча, когда нарушается структура движения и не хватает координации, концентрации, вероятность промаха увеличивается. Тренируется ли этот элемент? Все-таки да. Тренировочные занятия всегда должны быть максимально приближены к игровым условиям. Но не стоит забывать о главном: никакая тренировка, никакой товарищеский матч нельзя сравнить по психологическому напряжению с официальными встречами. Здесь уже правят бал психика, давление, нервное напряжение, чувство ответственности. И для многих талантливых футболистов именно это стало большой проблемой. Они не смогли заиграть на высоком уровне.
Мне приписывают фразу в адрес Сычева после какого-то неиспользованного им голевого момента: «Дима, ты не мог забить или не хотел?» Не думаю, что я на самом деле так сказал: слишком много вранья было вокруг моей работы в «Локомотиве». Вообще, у Сычева существует, как и у многих нападающих, определенная игровая проблема: он не доигрывает эпизод до конца и в последний момент теряет концентрацию. Мы с Димой много над этим работали, но есть еще психология и тактика удара. Если выходишь к воротам под углом, то нужно закручивать мяч далеко от вратаря. Так, как делает Анри или делал Бергкамп. Это – вопрос школы. Задача бьющего – поймать голкипера на движении. Точно так же, как при обводке поймать защитника на опорной ноге. В этом и есть вся сила, но далеко не у всех так получается.
На чемпионате мира 1970 года у меня получился обводящий удар по воротам сборной Бельгии. К четвертьфиналу у меня накопилось уже 4 гола, и тогда Гавриил Качалин на теоретическом занятии предложил следующий вариант: играть на меня, как на лучшего бомбардира команды на тот момент. Реакция партнеров в целом была положительная, но я сам был против. Слишком ко многому обязывал такой стиль игры, и, быть может, подобная тактика оказалась бы в ущерб командной игре и результату.
У нас с Качалиным были, так скажем, «свои» отношения. Считаю его выдающимся тренером, но иногда находила коса на камень. Перед тем самым мексиканским чемпионатом мира нам предоставили три месяца на подготовку. Постоянные перелеты, контрольные игры, травмы футболистов – Рудакова, Папаева – привели лично меня в очень тяжелое психологическое состояние. В тех матчах, что мы проводили, нужно было не только наигрывать стандартные положения, не только отрабатывать внутрикомандные связи, наигрывать состав, но и добиваться результата. В таких условиях можно впасть в угнетенное состояние, начать себя подсознательно щадить, чтобы ни в коем случае не оказаться в плохой форме к началу самого турнира. В какой-то момент я выразил Гавриилу Дмитриевичу несогласие с тем, что происходит, и попросил перевести меня на индивидуальный график занятий. Согласен, это почти конфликт. Но каким же нужно быть великим тренером, чтобы согласиться в этой ситуации с игроком! Меня вывели из общей группы, я начал работать сам, и, что самое интересное, к этому нормально отнеслись остальные ребята. Потом, когда мы провели контрольный матч уже непосредственно перед чемпионатом, все признали, что я выглядел свежее других. У меня был кое-какой опыт по самоподготовке еще по киевскому «Динамо» – тогда ведь не существовало специальных тренеров по «физике», приходилось работать самому. Та команда вообще воспитывала сознательность. Наверное, трудно себе представить, что с утра все добровольно выходили с гантелями и прочим инвентарем на зарядку и занимались в течение часа физическими упражнениями, включая беговые и прыжковые. Мне впоследствии это очень пригодилось, и мы еще вернемся к принципу Маслова, который я всю жизнь сам пытался донести до подопечных: так, как сам себя подготовишь, ни один тренер не подготовит.
Качалин сумел сделать невероятное: укротить в себе начальственные порывы, чего, пожалуй, никогда бы не смог сделать на его месте Бесков. Можно вспомнить еще одну мою историю, на сей раз с Якушиным. Сборной СССР предстоял матч со сборной Венгрии. Мы выиграли его 3: 0 после гостевых 0: 2, и это был, наверное, один из лучших поединков в истории нашего футбола. Но перед матчем я знал, что, скорее всего, играть не буду и что на поле появится Стрельцов. В итоге опоздал к отбою и наткнулся на Якушина. Тот спрашивает: «Ну что, как погулял?» Я развожу руками: «Михаил Осич, готовиться как будто не к чему. Я не в составе. Разве не так?» Надо сказать, что жили мы не на базе, которой, собственно, и не было, а при Центральной школе комсомола. Было где и с кем провести время. Вот и провел… И тут Якушин в ответ на мою фразу говорит: «А если все-таки сыграешь?» – «Тогда буду готовиться».
Это был диалог людей, которые предпочитали говорить все прямо. В этом и заключалась сила Якушина, Качалина и Маслова. От них всегда исходила реакция на то, что ты говоришь им, никто не кривил душой. Такой подход порождает настоящее сотрудничество. Ведь по сути получилось, что Якушин вывел меня на откровенный разговор и подвел к тому, чтобы игрок взял на себя какие-то обязательства. В итоге я появился-таки на поле и забил третий, решающий мяч. Он, кстати, оказался похожим на тот, что получился у Ибрахимовича на чемпионате Европы в матче с Грецией, – та же позиция, может быть только если у шведа последовал прямой удар, то я использовал обводящий.
Два приведенных примера говорят в пользу Качалина и Якушина. Оба добились собственной правоты, наступив себе на горло и дав мне шанс. Но в том, что я все-таки сумел перед той Мексикой привести себя в боевое состояние, еще раз повторю, огромная заслуга Виктора Александровича Маслова…
Мой пример – не единственный. Можно говорить в том же духе о Блохине, потом о Шевченко, выросших в подобной атмосфере. В моем случае создателем этих условий был Маслов, и результаты той команды говорят сами за себя – «Динамо» трижды подряд становилось чемпионом СССР, выиграло Кубок в 1964 и 1966 годах. Это – эпоха Маслова, который подобрал игроков, создал коллектив.
Успехи, тем не менее, не давались легко. Были тяжелые подготовительные сборы по месяцам, а перед матчами заезжали на базу на 3–4 дня… Меня, признаю, считали белой вороной на поле и за его пределами. Я пришел в киевское «Динамо» в 1963 году. Время было сложное, в том числе трудный период для страны с экономической точки зрения. В футболе уже существовало определенное ядро, имелись свои традиции, свои устои. По большому счету для игроков существовало два отрезка времени – подготовка к матчу и разрядка. С алкоголем, как «положено». Замкнутый круг, из которого крайне сложно было выйти. Попадались, конечно, и среди футболистов, и среди тренеров совершенно другие люди, которые вели иной образ жизни. Такие, как Борис Аркадьев. Он к игрокам обращался на «вы», мог прочесть им стихи, был разносторонне развитой личностью. Наверное, поэтому он и считается нашим главным теоретиком. И, как ни странно прозвучит, предтечей. В своих книгах именно Аркадьев предрек рождение тотального футбола.
Сюда бы я отнес Якушина, Маслова, Качалина, Горянского, Симоняна. Но они-то, скорее, казались заметными, яркими одиночками, а в целом культурный уровень в футбольном мире был невысок. Скачок случился где-то в середине 60-х, когда сборная сыграла на чемпионате мира в Англии, потом была Европа в 1968-м, Мексика в 1970-м… Начались стабильные выезды на крупные турниры, удачные результаты – я бы сказал, что это было золотое время нашего футбола.
Что касается меня, то вспоминаю первую выигранную золотую медаль и первый банкет. Маслов идет с рюмкой, каждого поздравляет, чокается… Потом оказывается рядом со мной, а я ему: «А со мной?» – «Ты же не пьешь!» – «Но сегодня-то можно…»
Маслова нельзя было причислить к классическим педагогам. Иногда ему приходилось следовать принципу «если нельзя остановить пьянку, ее следует возглавить». Наш тренер был деликатным человеком и мог оказаться внутри команды в нужный момент. Он понимал, какими серьезными были для игроков нагрузки. Выпивка для многих оказывалась восстановлением после тренировок, игр, перелетов, но для кого-то она превратилась в болезнь. Как-то после матча со «Спартаком» в Киеве мы встретились с Логофетом. Решили поужинать. И так вышло, что столкнулись на улице с Масловым. Он обрадовался и без обиняков предложил пойти и посидеть. Мы выпили даже немного коньяка, и вечер прошел в раскованной беседе о только что сыгранном матче. Что и говорить, Виктор Саныч жил в непридуманном мире и умел видеть и понимать непридуманную жизнь…
Впрочем, вернемся к самой игре. Маслов верил в зонную оборону и не представлял себе возможности «размена». Задания держать конкретных игроков соперника наши защитники почти никогда не получали. В 1969 году мы играли с «Фиорентиной» на Кубок чемпионов (мы в итоге уступили дорогу итальянцам – 1: 2 и 0: 0). В той команде блистали такие футболисты, как Де Систи и Амарилдо. И я позволил себе высказать мнение, что «Фиорентина» – чемпион Италии и что некоторых ребят неплохо было бы взять под персональный контроль. В будущем я уже сам как тренер использовал комбинированный вид опеки – мои команды играли зону, но в каждой зоне полагалось действовать по игроку до конца. Так и получилось, но я навлек на себя раздражение Маслова – дескать, тренер у нас новый появился, большой специалист… Но Амарилдо, так или иначе, нам забил. Маслова, впрочем, тоже можно понять – он защищал свой принцип, по которому привыкла действовать его команда. И Виктор Александрович в тактическом плане был очень мудрым тренером. Точно так же, как был выдающимся педагогом. Известно, что гордые люди тяжело переживают гордость других. И умение смириться – один из главных психологических приемов тренера, которым Маслов в том числе владел великолепно. Понимание этого приходит, лишь когда начинаешь смотреть на футбол со скамейки запасных. Сейчас я могу сказать, что я – ученик Маслова. А тогда мог спорить, не соглашаться, стоять в оппозиции. Яркий пример: ответ Лобановского на вопрос журналиста, отчислил бы он сам себя из киевского «Динамо». Валерий Васильевич сказал «да». Я был свидетелем того, как развивался тот конфликт между ним и Масловым. Играли в Кутаиси, тренер сделал Лобановскому замечание по поводу его игры. Тот выпалил что-то вроде: «Да как я могу играть в таких условиях, при таких тренировках!» Маслов посмотрел на него и ответил: «Для того чтобы играть, нужно сначала попасть в состав». После этого Лобан на поле уже не появлялся.
Проблема тренеров еще состоит в том, чтобы донести свою мысль до игроков. Харизматической личности хватает для этого буквально одного слова, и не нужны никакие убеждения. Вопрос лишь в умении создавать коллектив.
В этом плане очень трудно принимать команду после того, как предыдущий тренер уже сформировал ее лицо. Пример – проблемы жесткого Блохина, пришедшего в «Москву» после мягкого Слуцкого, который был с футболистами чуть ли не в дружеских отношениях. Есть обратный вариант – тренер, который создает команду и сам же ее разрушает, и здесь достаточно вспомнить хорошего специалиста Юрия Морозова. Общение было построено на повышенной требовательности, постоянно натянутых нервах, игроки не могли взять передышку. Но каждый раз – что в «Зените», что в ЦСКА – его очень удачно менял совершенно иной, свойский для игроков Садырин и добивался результата.
У меня у самого рука никогда не дрожала, когда следовало избавиться от того или иного футболиста в интересах общего дела. Мне достаточно было убеждения в том, что это необходимо для команды. Сегодня такая бескомпромиссность мешает в работе, и очень трудно найти общий язык с руководителями и игроками, которые пытаются сами влиять на тренера и других игроков, на отношения в коллективе, на атмосферу внутри него.
Еще один полумиф обо мне – что якобы я когда-то сказал: нельзя простить, если футболист умнее тренера. Все-таки согласитесь: ученик всегда знает меньше учителя. Да, нечто подобное было, но относилось это не к игрокам, а к руководителям клубов. Те, кто владеют крупными предприятиями, заводами и имеют свое видение бизнеса, которое к тому же еще и успешное, могут простить многое, но не превосходство над собой. Прощал ли я превосходство над собой? У меня всегда в командах оказывались люди, имевшие собственное мнение. С этим не всегда легко смириться. Ведь тренер разрабатывает систему подготовки, тактику и несет полную ответственность за свою работу. У него есть информация, связанная непосредственно с уровнем подготовки подопечных, чем не обладают игроки, у которых есть лишь игровое понимание ситуации. И поэтому игроки часто заблуждаются при оценке обстановки, хотя, с другой стороны, именно из таких и рождаются хорошие тренеры. Такими были Добровольский, Михайличенко, Черчесов, Кобелев, Колыванов – они всегда имели свое представление о футболе. Высказывая свое мнение, ты таким образом демонстрируешь свои убеждения и принципы. И умение их отстоять – значит прежде всего для себя определить – полезна ли твоя позиция для команды и можешь ли ты свое видение подчинить ее интересам. Поэтому, например, то, что происходило в «Локомотиве», не было связано только с решением личных вопросов, а прежде всего командных.
В 1967 году состоялась у меня встреча и с Бесковым, у него дома. Звал он меня в московское «Динамо», но и тогда вопрос подобного размена для меня не стоял. В Киеве происходил настоящий подъем, который я связываю с личностью Щербицкого. Это был человек, любивший футбол, понимавший его и делавший для этой игры все, что только можно. Те перекосы, что потом начались в Киеве, я связываю с теми людьми, что навязали Щербицкому определенные схемы (о которых руководство и не подозревало), по которым стало жить киевское «Динамо» нового образца, да и весь наш футбол, вместе взятый. К чести этих людей – это были умные тренеры, они сформировали идею национальной команды, суперклуба, на который начала работать вся Украина. С кадрами проблем не было – в Киеве находились лучшие материальные и бытовые условия. Кроме того, «Динамо» стало базовой командой для сборной СССР. Но тут мы подходим к одному важному вопросу – к зарождению системы договорных матчей, под которую требовались присягнувшие тренеры, а также тренеры-организаторы. Это уже, согласитесь, называется «кланом».
Еще один момент – фармакология, не способствующая восстановлению, но лишь повышающая работоспособность, увеличивающая мышечную массу… Начало было положено еще тогда, а в настоящие дни система только совершенствуется. Сегодня это уже не группа тренеров. Их намного больше, к тому же добавились отдельные судьи, чиновники, агенты, журналисты, комментаторы. В качестве иллюстрации могу вспомнить сцену в судейской после матча «Динамо» (Киев) – «Днепр», закончившегося не с «положенным» счетом. Когда вбежавший тренер киевлян в бешенстве обрушился с угрозами, Володя Емец спокойно ответил: «Что вы волнуетесь, Валерий Васильевич? С тех пор как вы это ввели, ничего не изменилось!» О Емце надо бы сказать особо. Это был человек широкой души. Когда он приходил в федерацию, для чиновников начинался настоящий праздник – сразу же шутки, смех. На Емца невозможно было обижаться, потому что он никогда не лицемерил, не скрывал истинного положения вещей. Никогда не говорил, что он великий тренер. Эта его естественность обезоруживала и вызывала симпатию даже тогда, когда вдруг возникали камни преткновения в соперничестве. Играло как-то «Динамо» в Днепропетровске, и 3–4 футболиста выступили очень плохо. Проиграли. Потом, поняв в чем дело, встречаю Емца в Москве: «Как же так?!» А он отвечает: «Федорыч, ты так можешь, а я по-другому не умею!» Что ему скажешь после этого? Хотя Емец, конечно, скромничал, у него были очень хорошие команды и игроки, о которых Володя очень заботился.
В 1964 году я уже фактически мог считать себя обладателем Кубка СССР. Помню, в Фергане после моего удара мяч добили в сетку, мы выиграли, а потом победили и в турнире. Но не слишком ли гладко с самого начала шла моя карьера? Я бы не сказал. В 1964 году не хватило одного матча в Кубке, чтобы получить звание мастера спорта. В 1966-м я мог стать лучшим бомбардиром чемпионата СССР, имея на счету 19 мячей, но Маслов и на этот раз не выпустил меня в нужный момент на поле, ибо «нужный» момент оказался в последнем туре, когда мы играли с одесским СКА, и та игра ничего не решала. Волей тренера я остался на лавке, а потом узнал, что тбилисский динамовец Датунашвили, у которого было на тот момент на счету лишь 15 голов, спокойно забил 5 мячей кутаисскому «Торпедо». Зачем Маслов так поступал? Он не хотел, чтобы я сразу, в юном возрасте «проглотил» всю славу. Не хотел, чтобы я остановился на достигнутом, повторив ошибку Стрельцова…
Много мне дало выступление за юношескую сборную СССР, в которой подобралась сильная компания. Например, на поле я выходил с Банишевским, человеком, к которому никогда не относился как к конкуренту. В жизни душа нараспашку, во время матча он был нацелен на ворота, как наконечник копья, вся его игра была на опережение. До сих пор считаю, что это лучший игрок Азербайджана всех времен. Там же был прекрасный вратарь Крамаренко, один из лучших диспетчеров страны Мунтян. А тренировал нас олимпийский чемпион Алексей Парамонов. Мы ездили на серьезные турниры, например в Сан-Ремо, получая возможность играть со сверстниками из «Милана», «Ювентуса» и прочих выдающихся клубов. В начале 60-х выиграли этот турнир, и ощущения от поездки в целом были незабываемые. Причем я получил приз лучшего игрока, а Банишевский стал лучшим бомбардиром. Приобретенное в юношеской сборной умение выдерживать конкуренцию, победы над серьезными соперниками помогли мне адаптироваться во взрослом «Динамо».
Там надо было не только хорошо играть в футбол, но и грамотно поставить себя в команде. Проявлять уважение к старшим и в то же время отстаивать себя, собственную индивидуальность. Когда начинаешь подстраиваться, а не конкурировать – это плохо. Мне кажется, я справился. Причем огромное спасибо тренеру Маслову, который помог мне сохранить лучшие мои индивидуальные качества – обводку, умение остро сыграть.
Быть может, именно техника, дриблинг, и есть самая важная вещь в футболе – обводя игрока, создаешь проблему для всей оборонительной системы соперника. Того, кто тебя обыграл, нужно встречать, а значит, освобождать пространство, менять структуру расположения игроков, и, в конце концов, вся оборона начинает рваться. Синхронно перемещаться защитники не могут, тем более что есть опасность того, что дриблер на ходу обыграет сразу и второго.
Да, существуют современные требования, и от них никуда не деться. Необходимо сочетать индивидуальные действия с командными, и я рад, что в 2007 году это удалось постичь Сычеву. Он очень сильно прибавил, и, начиная с апреля, когда «Локомотив» играл вариант с тремя форвардами, Дима перестроился и начал действовать очень разнообразно. И совершенно по-другому стал выглядеть.
* * *
Противоречий с тренерами я, как любитель импровизации на поле, избежать не смог. При схеме «дубль вэ», иначе 3 + 2 + 5, я играл инсайда и на этой позиции постоянно забивал голы. Я обладал даром появиться в трудной игровой ситуации и решить эпизод самостоятельно. Если умеешь это делать, то становишься лидером, начиная со двора и заканчивая взрослой командой. У тебя есть собственный стиль, как, например, у Вагнера Лава или Кержакова. Бывают игроки, которые ответственность на себя берут, и те, кто ее на других перекладывает. Я представлял собой пример футболиста первого типа.Многие преувеличивают значение фразы моего детского тренера Фоминых, который якобы сказал, что наставники не знали, что со мной делать, не знали, как заставить Бышовца играть в коллективный футбол, и вроде даже хотели отчислить меня. Это явное преувеличение. Как можно было отчислить капитана команды и лучшего бомбардира?! Для моих тренеров главное было – сохранить изюминку игрока. И с Фоминых у меня складывались прекрасные отношения. И далеко не всегда моя тяга к индивидуальным действиям вызывала негативную реакцию. В Париже во время игры со сборной Франции кричал мне: «Быш, я тебя прошу, покрути им позвоночники, покрути!» И я покрутил. После чего меня газеты и назвали «парижским мальчиком». А в Гаграх на сборе в 1966 году я из баловства обвел всех защитников, потом стал издеваться над вратарем: раз уложил его на землю, второй… И Маслов кричал с бровки: «Ну хорошо, давай еще меня обведи!»
Конечно, проблемы с тренерами иногда возникали, потому что в некоторых случаях моя индивидуальная игра шла в ущерб командной. Мой стиль, конечно, нравился публике, хотелось проявить этакое ухарство, что, кстати, делал и Месхи. Были и другие примеры: играли как-то с уругвайским «Пеньяролем», так того, что творил футболист по фамилии Спенсер, я в своей жизни не видел. По своим движениям он напоминал гепарда – настолько быстро и легко бежал, что мы смотрели как завороженные.
Поездки по миру вообще были очень полезными в плане впечатлений, хотя сборная путешествовала в откровенно нищенских условиях – получали по 80 долларов за страну, не за матч! В итоге набирали по 4–5 выездов, чтобы к концу года хоть более или менее неплохо себя чувствовать. Зато играли с сильными командами, получали опыт, возможность знакомиться с разными стилями, выдающимися игроками. Интересно было и смотреть по сторонам, причем помню, как испытывал чувство глубокого стыда за то, что я, только что позавтракавший, выходил из гостиницы и видел сидящих у входа ребятишек, грязных, оборванных и голодных. Их было много, и они специально караулили, в надежде на то, что кто-нибудь даст им пару песо. Я дал десять, после чего мог забыть о том, чтобы спокойно пройтись по городу. Дети следовали за мной, не давая ступить ни шагу. В конце концов, пришлось в дальнейшем покидать отель черным ходом.
И там же в Уругвае со мной произошел трагикомичный случай, но уже на футбольном поле. Обвел нескольких игроков, ворвался в штрафную и начал обыгрывать вратаря, бросившегося мне в ноги, повернувшись лицом уже к своим воротам. Осталось только с разворота поразить пустую рамку, что я и попытался сделать, хотя видел набегавших ребят – Стрельцова и Численко, которым не составило бы труда поразить цель, откати я им. Бью вроде бы наверняка, но мяч оказывается на кочке и летит выше ворот! Те – в крик, чуть ли не с кулаками на меня набрасываются: «Почему нам не оставил?!» – «Да ворота пустые были, сам бы забил, не понимаешь, что ли, – кочка?!» Так же, с перебранкой, отправились в раздевалку. И вдруг Стрельцов успокаивается и говорит Численко: «Да ладно, Быш бы мне отдал…» Но мы продолжали спорить. Наконец появился Якушин: «Не понимаю, что вы спорите…» Я ему: «Михаил Иосифович, в этой ситуации зачем отдавать?! Пустые ворота были! Это случай, что мяч на кочку попал!» Тот отвечает: «Подожди: ты забил? Нет. Значит, ты неправ. Почему споришь?»
У меня у самого как у тренера было много таких ситуаций. Но не помню, чтобы я предъявлял какие бы то ни было претензии к промахнувшимся игрокам. Похожий эпизод был у Олега Протасова в гостевом матче с Италией в 1990 году, но я ничего не говорил ему, потому что понимал, что проблема промаха – это миг, подход к мячу, определенное состояние на долю секунды, динамика, неровность поля, быть может…
Понимание этого всегда сдерживало меня от подобной критики. Конечно, эмоции есть эмоции, и приходилось всплескивать руками – ну как же в такой ситуации не забить! Но свой опыт помогает анализировать, понимать, что в той же концовке матча, когда нарушается структура движения и не хватает координации, концентрации, вероятность промаха увеличивается. Тренируется ли этот элемент? Все-таки да. Тренировочные занятия всегда должны быть максимально приближены к игровым условиям. Но не стоит забывать о главном: никакая тренировка, никакой товарищеский матч нельзя сравнить по психологическому напряжению с официальными встречами. Здесь уже правят бал психика, давление, нервное напряжение, чувство ответственности. И для многих талантливых футболистов именно это стало большой проблемой. Они не смогли заиграть на высоком уровне.
Мне приписывают фразу в адрес Сычева после какого-то неиспользованного им голевого момента: «Дима, ты не мог забить или не хотел?» Не думаю, что я на самом деле так сказал: слишком много вранья было вокруг моей работы в «Локомотиве». Вообще, у Сычева существует, как и у многих нападающих, определенная игровая проблема: он не доигрывает эпизод до конца и в последний момент теряет концентрацию. Мы с Димой много над этим работали, но есть еще психология и тактика удара. Если выходишь к воротам под углом, то нужно закручивать мяч далеко от вратаря. Так, как делает Анри или делал Бергкамп. Это – вопрос школы. Задача бьющего – поймать голкипера на движении. Точно так же, как при обводке поймать защитника на опорной ноге. В этом и есть вся сила, но далеко не у всех так получается.
На чемпионате мира 1970 года у меня получился обводящий удар по воротам сборной Бельгии. К четвертьфиналу у меня накопилось уже 4 гола, и тогда Гавриил Качалин на теоретическом занятии предложил следующий вариант: играть на меня, как на лучшего бомбардира команды на тот момент. Реакция партнеров в целом была положительная, но я сам был против. Слишком ко многому обязывал такой стиль игры, и, быть может, подобная тактика оказалась бы в ущерб командной игре и результату.
У нас с Качалиным были, так скажем, «свои» отношения. Считаю его выдающимся тренером, но иногда находила коса на камень. Перед тем самым мексиканским чемпионатом мира нам предоставили три месяца на подготовку. Постоянные перелеты, контрольные игры, травмы футболистов – Рудакова, Папаева – привели лично меня в очень тяжелое психологическое состояние. В тех матчах, что мы проводили, нужно было не только наигрывать стандартные положения, не только отрабатывать внутрикомандные связи, наигрывать состав, но и добиваться результата. В таких условиях можно впасть в угнетенное состояние, начать себя подсознательно щадить, чтобы ни в коем случае не оказаться в плохой форме к началу самого турнира. В какой-то момент я выразил Гавриилу Дмитриевичу несогласие с тем, что происходит, и попросил перевести меня на индивидуальный график занятий. Согласен, это почти конфликт. Но каким же нужно быть великим тренером, чтобы согласиться в этой ситуации с игроком! Меня вывели из общей группы, я начал работать сам, и, что самое интересное, к этому нормально отнеслись остальные ребята. Потом, когда мы провели контрольный матч уже непосредственно перед чемпионатом, все признали, что я выглядел свежее других. У меня был кое-какой опыт по самоподготовке еще по киевскому «Динамо» – тогда ведь не существовало специальных тренеров по «физике», приходилось работать самому. Та команда вообще воспитывала сознательность. Наверное, трудно себе представить, что с утра все добровольно выходили с гантелями и прочим инвентарем на зарядку и занимались в течение часа физическими упражнениями, включая беговые и прыжковые. Мне впоследствии это очень пригодилось, и мы еще вернемся к принципу Маслова, который я всю жизнь сам пытался донести до подопечных: так, как сам себя подготовишь, ни один тренер не подготовит.
Качалин сумел сделать невероятное: укротить в себе начальственные порывы, чего, пожалуй, никогда бы не смог сделать на его месте Бесков. Можно вспомнить еще одну мою историю, на сей раз с Якушиным. Сборной СССР предстоял матч со сборной Венгрии. Мы выиграли его 3: 0 после гостевых 0: 2, и это был, наверное, один из лучших поединков в истории нашего футбола. Но перед матчем я знал, что, скорее всего, играть не буду и что на поле появится Стрельцов. В итоге опоздал к отбою и наткнулся на Якушина. Тот спрашивает: «Ну что, как погулял?» Я развожу руками: «Михаил Осич, готовиться как будто не к чему. Я не в составе. Разве не так?» Надо сказать, что жили мы не на базе, которой, собственно, и не было, а при Центральной школе комсомола. Было где и с кем провести время. Вот и провел… И тут Якушин в ответ на мою фразу говорит: «А если все-таки сыграешь?» – «Тогда буду готовиться».
Это был диалог людей, которые предпочитали говорить все прямо. В этом и заключалась сила Якушина, Качалина и Маслова. От них всегда исходила реакция на то, что ты говоришь им, никто не кривил душой. Такой подход порождает настоящее сотрудничество. Ведь по сути получилось, что Якушин вывел меня на откровенный разговор и подвел к тому, чтобы игрок взял на себя какие-то обязательства. В итоге я появился-таки на поле и забил третий, решающий мяч. Он, кстати, оказался похожим на тот, что получился у Ибрахимовича на чемпионате Европы в матче с Грецией, – та же позиция, может быть только если у шведа последовал прямой удар, то я использовал обводящий.
Два приведенных примера говорят в пользу Качалина и Якушина. Оба добились собственной правоты, наступив себе на горло и дав мне шанс. Но в том, что я все-таки сумел перед той Мексикой привести себя в боевое состояние, еще раз повторю, огромная заслуга Виктора Александровича Маслова…
* * *
Это был самородок, и его схемы не были научно обоснованы. Но он тонко чувствовал игру, футболиста, его место на футбольном поле. Именно при нем и были заложены традиции киевского «Динамо». При нем заиграло очень много игроков – Хмельницкий, Мунтян, Пузач, Поркуян, Серебренников и другие. Могу говорить о себе: я пришел в основной состав после юношеской сборной Украины, после юношеской сборной Союза, после участия в Спартакиаде, и в тот момент мне очень повезло с тренером. Кроме того, со мной рядом были выдающиеся игроки, что оказалось крайне важно для моего роста. На своем раннем этапе – где-то с 1963 по 1965 год – я играл более разнообразно. Индивидуальные качества решали многое, но и с появлением новой системы Маслова, которую «Динамо» использовало до чемпионата мира 1966 года – 4 + 4 + 2, при которой я был выдвинут вперед, – я изменил свой стиль игры. Тот же Мунтян мог дать великолепную передачу на ход, а Хмельницкий и Пузач, игравшие, соответственно, слева и вторым центрфорвардом, были настоящими партнерами: мы понимали друг друга с полуслова. Если говорить об иностранцах, приходящих в наш чемпионат, то считаю, что они должны быть очень высокого уровня, должны обогащать наш чемпионат, чтобы нынешнее поколение российских игроков могло учиться. То «Динамо», в котором играл я, было как раз такой командой, которая позволяла раскрываться молодым.Мой пример – не единственный. Можно говорить в том же духе о Блохине, потом о Шевченко, выросших в подобной атмосфере. В моем случае создателем этих условий был Маслов, и результаты той команды говорят сами за себя – «Динамо» трижды подряд становилось чемпионом СССР, выиграло Кубок в 1964 и 1966 годах. Это – эпоха Маслова, который подобрал игроков, создал коллектив.
Успехи, тем не менее, не давались легко. Были тяжелые подготовительные сборы по месяцам, а перед матчами заезжали на базу на 3–4 дня… Меня, признаю, считали белой вороной на поле и за его пределами. Я пришел в киевское «Динамо» в 1963 году. Время было сложное, в том числе трудный период для страны с экономической точки зрения. В футболе уже существовало определенное ядро, имелись свои традиции, свои устои. По большому счету для игроков существовало два отрезка времени – подготовка к матчу и разрядка. С алкоголем, как «положено». Замкнутый круг, из которого крайне сложно было выйти. Попадались, конечно, и среди футболистов, и среди тренеров совершенно другие люди, которые вели иной образ жизни. Такие, как Борис Аркадьев. Он к игрокам обращался на «вы», мог прочесть им стихи, был разносторонне развитой личностью. Наверное, поэтому он и считается нашим главным теоретиком. И, как ни странно прозвучит, предтечей. В своих книгах именно Аркадьев предрек рождение тотального футбола.
Сюда бы я отнес Якушина, Маслова, Качалина, Горянского, Симоняна. Но они-то, скорее, казались заметными, яркими одиночками, а в целом культурный уровень в футбольном мире был невысок. Скачок случился где-то в середине 60-х, когда сборная сыграла на чемпионате мира в Англии, потом была Европа в 1968-м, Мексика в 1970-м… Начались стабильные выезды на крупные турниры, удачные результаты – я бы сказал, что это было золотое время нашего футбола.
Что касается меня, то вспоминаю первую выигранную золотую медаль и первый банкет. Маслов идет с рюмкой, каждого поздравляет, чокается… Потом оказывается рядом со мной, а я ему: «А со мной?» – «Ты же не пьешь!» – «Но сегодня-то можно…»
Маслова нельзя было причислить к классическим педагогам. Иногда ему приходилось следовать принципу «если нельзя остановить пьянку, ее следует возглавить». Наш тренер был деликатным человеком и мог оказаться внутри команды в нужный момент. Он понимал, какими серьезными были для игроков нагрузки. Выпивка для многих оказывалась восстановлением после тренировок, игр, перелетов, но для кого-то она превратилась в болезнь. Как-то после матча со «Спартаком» в Киеве мы встретились с Логофетом. Решили поужинать. И так вышло, что столкнулись на улице с Масловым. Он обрадовался и без обиняков предложил пойти и посидеть. Мы выпили даже немного коньяка, и вечер прошел в раскованной беседе о только что сыгранном матче. Что и говорить, Виктор Саныч жил в непридуманном мире и умел видеть и понимать непридуманную жизнь…
Впрочем, вернемся к самой игре. Маслов верил в зонную оборону и не представлял себе возможности «размена». Задания держать конкретных игроков соперника наши защитники почти никогда не получали. В 1969 году мы играли с «Фиорентиной» на Кубок чемпионов (мы в итоге уступили дорогу итальянцам – 1: 2 и 0: 0). В той команде блистали такие футболисты, как Де Систи и Амарилдо. И я позволил себе высказать мнение, что «Фиорентина» – чемпион Италии и что некоторых ребят неплохо было бы взять под персональный контроль. В будущем я уже сам как тренер использовал комбинированный вид опеки – мои команды играли зону, но в каждой зоне полагалось действовать по игроку до конца. Так и получилось, но я навлек на себя раздражение Маслова – дескать, тренер у нас новый появился, большой специалист… Но Амарилдо, так или иначе, нам забил. Маслова, впрочем, тоже можно понять – он защищал свой принцип, по которому привыкла действовать его команда. И Виктор Александрович в тактическом плане был очень мудрым тренером. Точно так же, как был выдающимся педагогом. Известно, что гордые люди тяжело переживают гордость других. И умение смириться – один из главных психологических приемов тренера, которым Маслов в том числе владел великолепно. Понимание этого приходит, лишь когда начинаешь смотреть на футбол со скамейки запасных. Сейчас я могу сказать, что я – ученик Маслова. А тогда мог спорить, не соглашаться, стоять в оппозиции. Яркий пример: ответ Лобановского на вопрос журналиста, отчислил бы он сам себя из киевского «Динамо». Валерий Васильевич сказал «да». Я был свидетелем того, как развивался тот конфликт между ним и Масловым. Играли в Кутаиси, тренер сделал Лобановскому замечание по поводу его игры. Тот выпалил что-то вроде: «Да как я могу играть в таких условиях, при таких тренировках!» Маслов посмотрел на него и ответил: «Для того чтобы играть, нужно сначала попасть в состав». После этого Лобан на поле уже не появлялся.
Проблема тренеров еще состоит в том, чтобы донести свою мысль до игроков. Харизматической личности хватает для этого буквально одного слова, и не нужны никакие убеждения. Вопрос лишь в умении создавать коллектив.
В этом плане очень трудно принимать команду после того, как предыдущий тренер уже сформировал ее лицо. Пример – проблемы жесткого Блохина, пришедшего в «Москву» после мягкого Слуцкого, который был с футболистами чуть ли не в дружеских отношениях. Есть обратный вариант – тренер, который создает команду и сам же ее разрушает, и здесь достаточно вспомнить хорошего специалиста Юрия Морозова. Общение было построено на повышенной требовательности, постоянно натянутых нервах, игроки не могли взять передышку. Но каждый раз – что в «Зените», что в ЦСКА – его очень удачно менял совершенно иной, свойский для игроков Садырин и добивался результата.
У меня у самого рука никогда не дрожала, когда следовало избавиться от того или иного футболиста в интересах общего дела. Мне достаточно было убеждения в том, что это необходимо для команды. Сегодня такая бескомпромиссность мешает в работе, и очень трудно найти общий язык с руководителями и игроками, которые пытаются сами влиять на тренера и других игроков, на отношения в коллективе, на атмосферу внутри него.
Еще один полумиф обо мне – что якобы я когда-то сказал: нельзя простить, если футболист умнее тренера. Все-таки согласитесь: ученик всегда знает меньше учителя. Да, нечто подобное было, но относилось это не к игрокам, а к руководителям клубов. Те, кто владеют крупными предприятиями, заводами и имеют свое видение бизнеса, которое к тому же еще и успешное, могут простить многое, но не превосходство над собой. Прощал ли я превосходство над собой? У меня всегда в командах оказывались люди, имевшие собственное мнение. С этим не всегда легко смириться. Ведь тренер разрабатывает систему подготовки, тактику и несет полную ответственность за свою работу. У него есть информация, связанная непосредственно с уровнем подготовки подопечных, чем не обладают игроки, у которых есть лишь игровое понимание ситуации. И поэтому игроки часто заблуждаются при оценке обстановки, хотя, с другой стороны, именно из таких и рождаются хорошие тренеры. Такими были Добровольский, Михайличенко, Черчесов, Кобелев, Колыванов – они всегда имели свое представление о футболе. Высказывая свое мнение, ты таким образом демонстрируешь свои убеждения и принципы. И умение их отстоять – значит прежде всего для себя определить – полезна ли твоя позиция для команды и можешь ли ты свое видение подчинить ее интересам. Поэтому, например, то, что происходило в «Локомотиве», не было связано только с решением личных вопросов, а прежде всего командных.
* * *
Понятие клубного патриотизма сегодня уходит в прошлое. У нас нет своих Мальдини, Терри, Рауля. Свое место в команде надо определять игрой, востребованностью. Обратные примеры, опять же из-за границы: в «Милане» за счет таких стариков, как Костакурта или Мальдини, не освобождают место для молодых. Но это – Италия и высокопрофессиональные игроки. В 18 лет я получил первое предложение из другого клуба, после того как проявил себя на молодежном турнире в Сан-Ремо. Предложение не откуда-нибудь, а из «Спартака». Но представить себе, что молодой человек, вскормленный киевским «Динамо», решится на такой шаг, было невозможно. Мы все бредили этим клубом, могли играть за него даже бесплатно. Для меня, Мунтяна, Поркуяна, Кащея, Онищенко и всех прочих «Динамо» было святыней.В 1967 году состоялась у меня встреча и с Бесковым, у него дома. Звал он меня в московское «Динамо», но и тогда вопрос подобного размена для меня не стоял. В Киеве происходил настоящий подъем, который я связываю с личностью Щербицкого. Это был человек, любивший футбол, понимавший его и делавший для этой игры все, что только можно. Те перекосы, что потом начались в Киеве, я связываю с теми людьми, что навязали Щербицкому определенные схемы (о которых руководство и не подозревало), по которым стало жить киевское «Динамо» нового образца, да и весь наш футбол, вместе взятый. К чести этих людей – это были умные тренеры, они сформировали идею национальной команды, суперклуба, на который начала работать вся Украина. С кадрами проблем не было – в Киеве находились лучшие материальные и бытовые условия. Кроме того, «Динамо» стало базовой командой для сборной СССР. Но тут мы подходим к одному важному вопросу – к зарождению системы договорных матчей, под которую требовались присягнувшие тренеры, а также тренеры-организаторы. Это уже, согласитесь, называется «кланом».
Еще один момент – фармакология, не способствующая восстановлению, но лишь повышающая работоспособность, увеличивающая мышечную массу… Начало было положено еще тогда, а в настоящие дни система только совершенствуется. Сегодня это уже не группа тренеров. Их намного больше, к тому же добавились отдельные судьи, чиновники, агенты, журналисты, комментаторы. В качестве иллюстрации могу вспомнить сцену в судейской после матча «Динамо» (Киев) – «Днепр», закончившегося не с «положенным» счетом. Когда вбежавший тренер киевлян в бешенстве обрушился с угрозами, Володя Емец спокойно ответил: «Что вы волнуетесь, Валерий Васильевич? С тех пор как вы это ввели, ничего не изменилось!» О Емце надо бы сказать особо. Это был человек широкой души. Когда он приходил в федерацию, для чиновников начинался настоящий праздник – сразу же шутки, смех. На Емца невозможно было обижаться, потому что он никогда не лицемерил, не скрывал истинного положения вещей. Никогда не говорил, что он великий тренер. Эта его естественность обезоруживала и вызывала симпатию даже тогда, когда вдруг возникали камни преткновения в соперничестве. Играло как-то «Динамо» в Днепропетровске, и 3–4 футболиста выступили очень плохо. Проиграли. Потом, поняв в чем дело, встречаю Емца в Москве: «Как же так?!» А он отвечает: «Федорыч, ты так можешь, а я по-другому не умею!» Что ему скажешь после этого? Хотя Емец, конечно, скромничал, у него были очень хорошие команды и игроки, о которых Володя очень заботился.