Страница:
«Зачем думать и мечтать о журавле, когда у меня синица в руке, – подумал военный контрразведчик. – В случае вербовки и переброски его за линию фронта откроется прямой путь ко многим тайнам гитлеровского армейского командования. Медлить нельзя. Время работает против этой затеи. Германская контрразведка тоже не спит, и тщательно будет проверять прорвавшихся своих солдат из окружения».
В то же время он понимал, что в ставке на Биттига есть рискованная компонента, – слишком мало он знал о немецком ефрейторе. В приемно-пересылочном армейском пункте для немецких военнопленных ни ему, ни Старинову не удалось найти его сослуживцев. Соседи Астафьевой ничего существенного не добавили к тому, что стало известно контрразведчикам.
И все же на имя начальника Управления контрразведки СМЕРШ Центрального фронта генерал-лейтенанта Александра Анатольевича Вадиса была отправлена обобщенная справка на Биттига с замыслом вербовки его и переброски через линию фронта.
С ответом фронтовое управление СМЕРШ не задержалось. Москалев получил на проведение такой операции разрешение, обставленное различными советами в тщательной перепроверке всех объяснений немецкого ефрейтора.
А дальше события развивались так: Биттиг охотно согласился на сотрудничество и дал подписку о неразглашении факта установления негласного контакта с советской военной контрразведкой под псевдонимом «Штабист». По этому случаю на столе появилась бутылка водки и нехитрая армейская закусь.
– А теперь Клаус, – заметил Москалев, – я предлагаю, нам всем троим сфотографироваться. Это предложение Биттиг воспринял без энтузиазма.
На второй день снова троица встретилась. Москалев показал сделанную фотографию и попросил на обратной ее стороне еще раз подтвердить советским контрразведчикам свою преданность и готовность выполнить задание.
– Зачем это? – настороженно спросил – естественно на немецком – ефрейтор.
– Для закрепления нашей дружбы, – улыбнулся капитан.
– Если так, то почему бы и не написать, – кисло проговорил Клаус.
С этого момента наступил период интенсивной подготовки «Штабиста» к внедрению в гитлеровский армейский штаб. Ефрейтор на удивление «педагогов» оказался весьма смышленым и способным учеником. Как говорится, все схватывал на лету, и на второй день занятий говорили на одном языке – языке разведки.
Решили подготовить два варианта задания, согласовав их с руководством УКР СМЕРШ Центрального фронта.
Первый: после возвращения в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, вы должны снять копии важных документов и с ними перейти линию фронта.
Но здесь была одна зазубрина – агент совершенно не знал русского языка, а без этого пройти почти полсотни километров по незнакомой местности дело рискованное, если не несбыточное и невозможное.
И второй: после возвращения в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, вы должны снять копии важных документов и всю собранную информацию передать нам через связника. Именно на этом варианте стал настаивать смышленый агент «Штабист».
Это еще более усилило подозрения чекистов о возможной подставе со стороны гитлеровской разведки. Вот уж действительно, чем меньше мы знаем, тем больше выказываем подозрений. А знали армейские чекисты о немецком ефрейторе очень мало. Вокруг «Штабиста» была абсолютная пустота, не за что было зацепиться.
После беседы с Биттигом Москалев возвратился к себе в кабинет и в который раз стал внимательно перечитывать материалы дела на перебежчика, пытаясь найти важную зацепку, которая бы привела к раскрытию хитроумного плана, возможно, задуманного немецкой разведкой.
«Если Клаус враг, и осел в городе для сбора информации о наших войсках, – размышлял Москалев, – то у него должен быть связной, который забирал бы у агента секретные материалы и передавал немцам по радио или курьерским способом через линию фронта». Если это так, то надо искать затаившегося недруга в городе. Но ведь проверка указанных Астафьевой адресов, где она видела Биттига, тоже ничего не дала. Хозяева пяти квартир не вызывали никаких подозрений, а в двух других жильцы отсутствовали.
«Что меня толкнуло на этот шаг, – рассуждал старший оперуполномоченный КР СМЕРША. – Наверное, интуиция, которая никогда не подводит того, кто ко всему готов. Она – наш первый учитель. Я был готов ко всему из-за того, что появился в деле «Штабиста» напряг в уверенности запланированной операции. Сомнения у меня росли, ширились и, наконец, после встречи с бойцами превратились в навалившийся огромный ком полного недоверия к немцу».
И вот подчиненный в кабинете Москалева. Ни слова не говоря, Старинов выложил на стол начальнику кучу вещей, среди которых оказался фотоаппарат.
– Что это и откуда они у тебя? – непонимающе спросил капитан.
– Отобрал, вернее, предоставили наши солдаты.
– Не понимаю… Какие? И какое имеют отношение эти предметы к нашему главному делу, – чуть строже спросил Москалев.
– Прямое, самое прямое, – он назвал хозяина кабинета по имени и отчеству, чего раньше никогда не делал, и на лице старшего лейтенанта расплылась довольная улыбка. – Это вещи, которые шустрые «комендачи» экспроприировали у нашего Клауса при задержании.
– Вот как?
– Да-да, пришлось немного постращать наших мародеров, так они все забранное у немца и принесли мне, – с охотой докладывал подчиненный своему начальнику. – Кроме всего прочего, еще одна новость – в одном из двух пустовавших домов неожиданно появились жильцы.
– Что ж интересно, интересно… Надо хозяина дома хорошенько проверить через наших коллег, кто он и как характеризовался до войны.
– Я навел справки. Перед войной он уже попадал в поле зрения органов госбезопасности, но последующие события, связанные с войной, помешали провести проверку до конца.
Подозрения Москалева начали оправдываться.
– Надо хорошо проработать адрес появившихся хозяев, – приказал начальник отдела оперативнику, а сам занялся с Биттигом подготовкой к заданию. Тот был возбужден и с трудом сдерживал волнение: ведь завтра предстояла его заброска в немецкий тыл.
Москалев, прежде чем пригласить Биттига в кабинет, разложил на столе некоторые вещи «Штабиста», в том числе и фотоаппарат.
Когда немец зашел в помещение, то, увидев фотоаппарат, слегка побледнел, но быстро справился с волнением. В дальнейшем разговоре с советским контрразведчиком он стал энергично отвергать связь с гитлеровской разведкой. Самозащиту строил на слабых доводах и трудно проверяемых аргументах. Испарины пота на лбу и бледность лица, чередуемая с покраснением ушей, выдавала в нем процессы глубокого волнения.
Агента арестовали. На следующий день Москалев и Старинов решили допросить немецкого агента. Когда Биттиг вошел в кабинет, то он увидел в углу странную фигуру человека с нахлобученной на лоб черной шляпой с большими полями.
– Проходите и садитесь, – предложил стул военный контрразведчик недавнему «Штабисту».
– Благодарю, – испуганно, как будто ожидая нового удара в своем разоблачении, по-змеиному прошипел Клаус.
Москалев выдержал некоторую паузу, затем вытащил из ящика большую фотографию и спросил:
– Взгляните, вы знаете этого человека?
Биттиг посмотрел на фото, его бросило в жар из-за понимания, что игра с чекистами окончательно проиграна. Это был портрет Гочекаля. В это время за спиной немецкого разведчика раздались шаги, и появился сам Гочекаль. Проигрыш стал очевиден, а поэтому Биттиг заговорил на хорошем русском языке.
О разоблаченном немецком лазутчике в Центр полетела шифротелеграмма:
«Оперсоставом УКР СМЕРШ НКО Центрального фронта был разоблачен агент немецкой разведки обер-лейтенант отдела 1 Ц армейского корпуса Клаус Биттиг, который по заданию начальника разведотдела капитана Виккопфа пытался осесть в тылу Красной Армии в городе Рославль Смоленской области для сбора шпионской информации».
Обескураженный быстрым разоблачением немецкий разведчик много чего интересного рассказал чекистам. Он поведал о структуре своего отдела, имеющейся на личной связи агентуре и дал установочные данные на ряд своих сослуживцев.
А что касается Астафьевой, то она легко попалась в расставленную Биттигом и его коллегами ловушку. Спектакль с закономерно трагическим концом для фашиста, игравшем «рыцарскую» роль, закончился судом. И все равно «Штабист» даже в таком виде – неудачника поработал на военную контрразведку.
По следам голубоглазого зверя
В то же время он понимал, что в ставке на Биттига есть рискованная компонента, – слишком мало он знал о немецком ефрейторе. В приемно-пересылочном армейском пункте для немецких военнопленных ни ему, ни Старинову не удалось найти его сослуживцев. Соседи Астафьевой ничего существенного не добавили к тому, что стало известно контрразведчикам.
И все же на имя начальника Управления контрразведки СМЕРШ Центрального фронта генерал-лейтенанта Александра Анатольевича Вадиса была отправлена обобщенная справка на Биттига с замыслом вербовки его и переброски через линию фронта.
С ответом фронтовое управление СМЕРШ не задержалось. Москалев получил на проведение такой операции разрешение, обставленное различными советами в тщательной перепроверке всех объяснений немецкого ефрейтора.
А дальше события развивались так: Биттиг охотно согласился на сотрудничество и дал подписку о неразглашении факта установления негласного контакта с советской военной контрразведкой под псевдонимом «Штабист». По этому случаю на столе появилась бутылка водки и нехитрая армейская закусь.
– А теперь Клаус, – заметил Москалев, – я предлагаю, нам всем троим сфотографироваться. Это предложение Биттиг воспринял без энтузиазма.
На второй день снова троица встретилась. Москалев показал сделанную фотографию и попросил на обратной ее стороне еще раз подтвердить советским контрразведчикам свою преданность и готовность выполнить задание.
– Зачем это? – настороженно спросил – естественно на немецком – ефрейтор.
– Для закрепления нашей дружбы, – улыбнулся капитан.
– Если так, то почему бы и не написать, – кисло проговорил Клаус.
С этого момента наступил период интенсивной подготовки «Штабиста» к внедрению в гитлеровский армейский штаб. Ефрейтор на удивление «педагогов» оказался весьма смышленым и способным учеником. Как говорится, все схватывал на лету, и на второй день занятий говорили на одном языке – языке разведки.
Решили подготовить два варианта задания, согласовав их с руководством УКР СМЕРШ Центрального фронта.
Первый: после возвращения в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, вы должны снять копии важных документов и с ними перейти линию фронта.
Но здесь была одна зазубрина – агент совершенно не знал русского языка, а без этого пройти почти полсотни километров по незнакомой местности дело рискованное, если не несбыточное и невозможное.
И второй: после возвращения в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, вы должны снять копии важных документов и всю собранную информацию передать нам через связника. Именно на этом варианте стал настаивать смышленый агент «Штабист».
Это еще более усилило подозрения чекистов о возможной подставе со стороны гитлеровской разведки. Вот уж действительно, чем меньше мы знаем, тем больше выказываем подозрений. А знали армейские чекисты о немецком ефрейторе очень мало. Вокруг «Штабиста» была абсолютная пустота, не за что было зацепиться.
После беседы с Биттигом Москалев возвратился к себе в кабинет и в который раз стал внимательно перечитывать материалы дела на перебежчика, пытаясь найти важную зацепку, которая бы привела к раскрытию хитроумного плана, возможно, задуманного немецкой разведкой.
«Если Клаус враг, и осел в городе для сбора информации о наших войсках, – размышлял Москалев, – то у него должен быть связной, который забирал бы у агента секретные материалы и передавал немцам по радио или курьерским способом через линию фронта». Если это так, то надо искать затаившегося недруга в городе. Но ведь проверка указанных Астафьевой адресов, где она видела Биттига, тоже ничего не дала. Хозяева пяти квартир не вызывали никаких подозрений, а в двух других жильцы отсутствовали.
* * *
Старинов решил переговорить с солдатами из комендатуры, задержавшими ефрейтора, в надежде, а вдруг что-нибудь прояснят они.«Что меня толкнуло на этот шаг, – рассуждал старший оперуполномоченный КР СМЕРША. – Наверное, интуиция, которая никогда не подводит того, кто ко всему готов. Она – наш первый учитель. Я был готов ко всему из-за того, что появился в деле «Штабиста» напряг в уверенности запланированной операции. Сомнения у меня росли, ширились и, наконец, после встречи с бойцами превратились в навалившийся огромный ком полного недоверия к немцу».
И вот подчиненный в кабинете Москалева. Ни слова не говоря, Старинов выложил на стол начальнику кучу вещей, среди которых оказался фотоаппарат.
– Что это и откуда они у тебя? – непонимающе спросил капитан.
– Отобрал, вернее, предоставили наши солдаты.
– Не понимаю… Какие? И какое имеют отношение эти предметы к нашему главному делу, – чуть строже спросил Москалев.
– Прямое, самое прямое, – он назвал хозяина кабинета по имени и отчеству, чего раньше никогда не делал, и на лице старшего лейтенанта расплылась довольная улыбка. – Это вещи, которые шустрые «комендачи» экспроприировали у нашего Клауса при задержании.
– Вот как?
– Да-да, пришлось немного постращать наших мародеров, так они все забранное у немца и принесли мне, – с охотой докладывал подчиненный своему начальнику. – Кроме всего прочего, еще одна новость – в одном из двух пустовавших домов неожиданно появились жильцы.
– Что ж интересно, интересно… Надо хозяина дома хорошенько проверить через наших коллег, кто он и как характеризовался до войны.
– Я навел справки. Перед войной он уже попадал в поле зрения органов госбезопасности, но последующие события, связанные с войной, помешали провести проверку до конца.
Подозрения Москалева начали оправдываться.
– Надо хорошо проработать адрес появившихся хозяев, – приказал начальник отдела оперативнику, а сам занялся с Биттигом подготовкой к заданию. Тот был возбужден и с трудом сдерживал волнение: ведь завтра предстояла его заброска в немецкий тыл.
Москалев, прежде чем пригласить Биттига в кабинет, разложил на столе некоторые вещи «Штабиста», в том числе и фотоаппарат.
Когда немец зашел в помещение, то, увидев фотоаппарат, слегка побледнел, но быстро справился с волнением. В дальнейшем разговоре с советским контрразведчиком он стал энергично отвергать связь с гитлеровской разведкой. Самозащиту строил на слабых доводах и трудно проверяемых аргументах. Испарины пота на лбу и бледность лица, чередуемая с покраснением ушей, выдавала в нем процессы глубокого волнения.
* * *
А тем временем Старинов, работая по адресу, выяснил интересные подробности о хозяине дома. Им оказался некий чех – Рудольф Гочекаль, попавший к нам в плен еще в годы Первой мировой войны и оставшийся затем проживать в приютившей его России. Он был тут же доставлен в отдел контрразведки СМЕРШ, где, поняв сложившуюся ситуацию, явно провальную для своего агента, не стал долго запираться. Гочекаль признался в причастности к германской разведке, сообщив, что начал работать на гитлеровскую спецслужбу с 1936 года. Перечислил ряд выполненных им перед войной шпионских заданий. Последнее из них касалось организации связи с Биттигом, который был специально оставлен на советской территории для сбора развединформации.Агента арестовали. На следующий день Москалев и Старинов решили допросить немецкого агента. Когда Биттиг вошел в кабинет, то он увидел в углу странную фигуру человека с нахлобученной на лоб черной шляпой с большими полями.
– Проходите и садитесь, – предложил стул военный контрразведчик недавнему «Штабисту».
– Благодарю, – испуганно, как будто ожидая нового удара в своем разоблачении, по-змеиному прошипел Клаус.
Москалев выдержал некоторую паузу, затем вытащил из ящика большую фотографию и спросил:
– Взгляните, вы знаете этого человека?
Биттиг посмотрел на фото, его бросило в жар из-за понимания, что игра с чекистами окончательно проиграна. Это был портрет Гочекаля. В это время за спиной немецкого разведчика раздались шаги, и появился сам Гочекаль. Проигрыш стал очевиден, а поэтому Биттиг заговорил на хорошем русском языке.
О разоблаченном немецком лазутчике в Центр полетела шифротелеграмма:
«Оперсоставом УКР СМЕРШ НКО Центрального фронта был разоблачен агент немецкой разведки обер-лейтенант отдела 1 Ц армейского корпуса Клаус Биттиг, который по заданию начальника разведотдела капитана Виккопфа пытался осесть в тылу Красной Армии в городе Рославль Смоленской области для сбора шпионской информации».
Обескураженный быстрым разоблачением немецкий разведчик много чего интересного рассказал чекистам. Он поведал о структуре своего отдела, имеющейся на личной связи агентуре и дал установочные данные на ряд своих сослуживцев.
А что касается Астафьевой, то она легко попалась в расставленную Биттигом и его коллегами ловушку. Спектакль с закономерно трагическим концом для фашиста, игравшем «рыцарскую» роль, закончился судом. И все равно «Штабист» даже в таком виде – неудачника поработал на военную контрразведку.
По следам голубоглазого зверя
Это случилось коротким зимним днем 29 января 1943 года в Сталинграде. Во время прочесывания освобожденной территории города разведывательно-поисковая группа одного из полков Южного фронта в кирпичных развалинах школы обнаружила человекоподобное существо, одетое в грязные лохмотья. Вместо обуви ступни ног были замотаны в обрывки детского одеяла. На плечах болтался прорванный и прожженный в нескольких местах припорошенный известкой и бетонными, мелкими осколками тулуп. Голова его была замотана в грязный женский платок, покрытый терракотовой пылью – следами кирпичного крошева. На наших солдат испуганно смотрели поблекшие серые водянистые глаза, когда-то имевшие, по всей видимости, голубой цвет.
Только по замусоленным погонам и нашивкам на порванном мундире они догадались, что перед нашими воинами стоит немецкий полковник. С ним был небольшой потрепанный кожаный чемоданчик, в котором лежали карта и, исписанные мелким убористым почерком, общие тетради.
Пока окоченевшего пленного вели в штаб к военным контрразведчикам, полковник сразу же прибодрился, – как-никак его вытащили из могилы, где он должен был бы замерзнуть.
– Этот тип, товарищ капитан, мне кажется, по вашей линии. При нем вот и чемоданчик, который может заинтересовать вашу службу, – пояснил один из разведывательно-поисковой группы.
– Ну что ж, молодцы! И его проверим, и с документами разберемся, – ответил старший оперуполномоченный капитан Федоров.
Скоро Федоров установил, что военнопленный – это командир 134 пехотного полка вермахта полковник Бойе.
«Здесь на Сталинградской земле, – подумал военный контрразведчик, – все они, некогда лощеные, высокомерные и наглые, полковники и генералы, я уж не говорю о солдатах, становились смирными, суетливыми и угодливыми».
На карте, изъятой из чемодана, немец расторопно и охотно стал указывать места расположения огневых позиций его части, оборонительных рубежей батальонов и их штабов, которые перестали уже существовать. Полковнику теперь нечего было скрывать, – трехсоттысячная Сталинградская группировка немцев перестала существовать. В ходе проведения наступательной операции наших войск – «Уран» и операции «Кольцо», целью которой являлась ликвидация окруженных гитлеровских войск, во главе с командующим 6-й полевой армией фельдмаршалом Паулюсом.
В ходе победоносного завершения этой операции было только подобрано с полей сражения более 140 тысяч убитых непрошеных гостей. А скольких врагов Сталинградская земля не показала, спрятанных в осыпавших траншеях и погребенных под обломкам обрушившихся стен зданий в городе. В плен попало более 91 тысячи человек, в том числе свыше 2,5 тысячи офицеров, а также 24 генерала.
Допрос подходил к концу. Полковник, хлебнувши горячего чая, стал уже успокаиваться. Но вдруг из чемодана военный контрразведчик высыпал на стол документы – тетради и фотографии. Бойе напрягся и задрожал, – понимал, что последуют вопросы, на которые нужно будет честно отвечать. Он, конечно, мог слукавить, но его бы сразу же разоблачили документы, писанные собственной рукой, и фотодокументы.
Немец, наверное, проклинал себя за ту тщеславную мысль, толкнувшую его в эпистолярном жанре обратиться к потомкам в ходе хронологии событий на оккупированных территориях Украины и России, где его подчиненные не сражались, а хозяйничали и упивались властью. Да, он со своими палачами из 134-го пехотного полка больше воевал с мирным населением, чем с бойцами Красной Армии. «Дранг нах Остен» хотелось запечатлеть в мельчайших подробностях, показав в них степень личного участия в завоевании жизненного пространства Третьему рейху.
Капитан Федоров придвинул лампу поближе к документам и стал внимательно, сначала молча, пробегать по строчкам.
«По всей видимости, он знает немецкий язык, – подумал Бойе. – Да, вопросы неизбежны».
Тетради составляли своеобразный дневник полковника. Это был материал для готовой пропагандистской книги, которая встретила бы одобрение самого Геббельса. На каждой обложке его записей красовался отрезок боевого пути части с одной и той же надписью – «История 134 пехотного полка, или Борьба немецкого мастера против Советов».
Документы же штаба и вся канцелярия давно сгорели или остались лежать вместе с ее обитателями под кирпично-бетонными развалинами школы. Вот что писал полковник в своей книге:
Пройдет всего месяц и тон несколько поменяется.
А вот к концу 1941 года от былой уверенности у автора дневника не остается и следа:
– Это не я, это не я, эти все фотоматериалы принадлежат обер-лейтенанту Эверсту… это он, – скороговоркой бубнил испуганный полковник.
– Кто такой Эверст?
– Офицер отдела пропаганды 44-й пехотной дивизии.
– Где он сейчас находится? – спросил Федоров.
– Он погиб под обломками дома…Его накрыла обрушившаяся стена…
Но профессиональная интуиция армейского чекиста подсказывала, что Бойе явно неравнодушен к «коричневым» взглядам и соответствующим оценкам на происходящие события. Поэтому Федоров продолжал допрос, но немец полностью отвергал все обвинения и всячески отрицал свою причастность к преступлениям, бесстрастно запечатленных объективом фотокамеры на фотобумаге.
Материалы на немецкого полковника Бойе оперативники доложили начальнику Особого отдела НКВД Южного фронта генерал-лейтенанту Николаю Николаевичу Селивановскому. Он приказал взять пленного фашиста в глубокую оперативную разработку.
В лагере Бойе вел себя тихо, дружественных контактов с соплеменниками не завязывал. Старался не вступать в дискуссии на политические темы, хотя демонстративно подчеркивал, что политика слишком важное дело, чтобы доверять ее политикам. Его сослуживцев по 134-му полку оперативники не обнаружили.
Но на просочившиеся слухи о некоторых успехах немцев на фронтах, Бойе с нескрываемой радостью среагировал молниеносно. Он заявил одному из немногих солагерников, которому, наверное, доверился:
Вскоре – это было 26 сентября 1943 года – контрразведчики СМЕРШа получили информацию, что полковник с 1936 по 1938 годы служил командиром батальона СС в Гамбурге. Это лишний раз убедило чекистов, что они ведут работу в правильном направлении, что перед ними убежденный нацист.
И вот, наконец, удача. В нескольких лагерях для военнопленных, в частности в № 27 и 171 были установлены сослуживцы Бойе по 134-му пехотному полку – бывший командир первого батальона майор Эбергард Поль и унтер-офицер из второго артдивизиона Пауль Сухич.
Показания обоих заставили старшего оперуполномоченного капитана Сергея Савельева и начальника отдела УКР СМЕРШ Южного фронта подполковника Федора Пузырева вернуться к дневнику и перечитать его страницы более внимательно.
Из дневника полковника Бойе:
Первой мишенью стал генерал-фельдмаршал Паулюс.
Предлагал свои услуги в работе по сбору доказательств в их преступной деятельности. В очередных доносах о своих начальниках он писал:
Только по замусоленным погонам и нашивкам на порванном мундире они догадались, что перед нашими воинами стоит немецкий полковник. С ним был небольшой потрепанный кожаный чемоданчик, в котором лежали карта и, исписанные мелким убористым почерком, общие тетради.
Пока окоченевшего пленного вели в штаб к военным контрразведчикам, полковник сразу же прибодрился, – как-никак его вытащили из могилы, где он должен был бы замерзнуть.
– Этот тип, товарищ капитан, мне кажется, по вашей линии. При нем вот и чемоданчик, который может заинтересовать вашу службу, – пояснил один из разведывательно-поисковой группы.
– Ну что ж, молодцы! И его проверим, и с документами разберемся, – ответил старший оперуполномоченный капитан Федоров.
Скоро Федоров установил, что военнопленный – это командир 134 пехотного полка вермахта полковник Бойе.
«Здесь на Сталинградской земле, – подумал военный контрразведчик, – все они, некогда лощеные, высокомерные и наглые, полковники и генералы, я уж не говорю о солдатах, становились смирными, суетливыми и угодливыми».
На карте, изъятой из чемодана, немец расторопно и охотно стал указывать места расположения огневых позиций его части, оборонительных рубежей батальонов и их штабов, которые перестали уже существовать. Полковнику теперь нечего было скрывать, – трехсоттысячная Сталинградская группировка немцев перестала существовать. В ходе проведения наступательной операции наших войск – «Уран» и операции «Кольцо», целью которой являлась ликвидация окруженных гитлеровских войск, во главе с командующим 6-й полевой армией фельдмаршалом Паулюсом.
В ходе победоносного завершения этой операции было только подобрано с полей сражения более 140 тысяч убитых непрошеных гостей. А скольких врагов Сталинградская земля не показала, спрятанных в осыпавших траншеях и погребенных под обломкам обрушившихся стен зданий в городе. В плен попало более 91 тысячи человек, в том числе свыше 2,5 тысячи офицеров, а также 24 генерала.
Допрос подходил к концу. Полковник, хлебнувши горячего чая, стал уже успокаиваться. Но вдруг из чемодана военный контрразведчик высыпал на стол документы – тетради и фотографии. Бойе напрягся и задрожал, – понимал, что последуют вопросы, на которые нужно будет честно отвечать. Он, конечно, мог слукавить, но его бы сразу же разоблачили документы, писанные собственной рукой, и фотодокументы.
Немец, наверное, проклинал себя за ту тщеславную мысль, толкнувшую его в эпистолярном жанре обратиться к потомкам в ходе хронологии событий на оккупированных территориях Украины и России, где его подчиненные не сражались, а хозяйничали и упивались властью. Да, он со своими палачами из 134-го пехотного полка больше воевал с мирным населением, чем с бойцами Красной Армии. «Дранг нах Остен» хотелось запечатлеть в мельчайших подробностях, показав в них степень личного участия в завоевании жизненного пространства Третьему рейху.
Капитан Федоров придвинул лампу поближе к документам и стал внимательно, сначала молча, пробегать по строчкам.
«По всей видимости, он знает немецкий язык, – подумал Бойе. – Да, вопросы неизбежны».
Тетради составляли своеобразный дневник полковника. Это был материал для готовой пропагандистской книги, которая встретила бы одобрение самого Геббельса. На каждой обложке его записей красовался отрезок боевого пути части с одной и той же надписью – «История 134 пехотного полка, или Борьба немецкого мастера против Советов».
Документы же штаба и вся канцелярия давно сгорели или остались лежать вместе с ее обитателями под кирпично-бетонными развалинами школы. Вот что писал полковник в своей книге:
«…проезжаем старую немецкую границу. Мы в Польше. Везде видим евреев. Уже давно пора, чтобы эта страна перешла в порядочные руки империи.За рекой Буг стоит враг. Стрелки часов медленно движутся. Небо розовеет. Три пятнадцать! Ударила наша артиллерия. Огонь ведется из сотни стволов. Передовые группы бросаются в лодки и переправляются через Буг. Бой начался! Неожиданный удар удался – другой берег наш! Звучат выстрелы. Здесь горит дом, там соломенный стог. Первое сопротивление сломлено. Теперь вперед, дальше!»
…22 июня полк занимает укрепления, еще одна ночь и тогда начнется невиданная борьба порядка против беспорядка, культуры против бескультурья, хорошего против плохого. Как мы благодарны фюреру, что он вовремя заметил опасность. Еще только одна ночь!
Пройдет всего месяц и тон несколько поменяется.
«Мы все удивлены, как выглядит Россия. У многих пропала надежда на хлебный рай на Украине. Мы возмущены тем, что увидели в этом «раю» Советов. Полное бездорожье. Крытые соломой глиняные домишки с маленькими окошками. Кроме полуразрушенной халупы, пары курей и одной свиньи крестьянин ничего не имеет. И это называется рай Советов?!»С другой стороны, все большее изумление вызывало у Бойе растущее сопротивление советских воинов. Особенно ночные атаки окруженцев, не желающих сдаваться на милость оккупантам и делающих все возможное, чтобы вырваться.
А вот к концу 1941 года от былой уверенности у автора дневника не остается и следа:
«…противник укрепляется. Продвижение все ухудшается. Мы застреваем по колено в грязи. Машины и повозки безнадежно вязнут или скатываются на обочину. Днем и ночью слышны крики и ругань…»Военный контрразведчик перестал читать дневниковые записи, затем тряхнул бумажный пакет, и оттуда посыпались черно-белые фотографии разных размеров. В них кровавые сцены: горящие дома, отрубленные головы, повешенные на деревьях и телеграфных столбах, разрушенные церкви, истерзанные тела мирных граждан, массовые сцены расстрела цивильных в затылок, штабеля из трупов, полевые крематории, работающие на срубленных деревьях, и прочее варварство.
– Это не я, это не я, эти все фотоматериалы принадлежат обер-лейтенанту Эверсту… это он, – скороговоркой бубнил испуганный полковник.
– Кто такой Эверст?
– Офицер отдела пропаганды 44-й пехотной дивизии.
– Где он сейчас находится? – спросил Федоров.
– Он погиб под обломками дома…Его накрыла обрушившаяся стена…
Но профессиональная интуиция армейского чекиста подсказывала, что Бойе явно неравнодушен к «коричневым» взглядам и соответствующим оценкам на происходящие события. Поэтому Федоров продолжал допрос, но немец полностью отвергал все обвинения и всячески отрицал свою причастность к преступлениям, бесстрастно запечатленных объективом фотокамеры на фотобумаге.
Материалы на немецкого полковника Бойе оперативники доложили начальнику Особого отдела НКВД Южного фронта генерал-лейтенанту Николаю Николаевичу Селивановскому. Он приказал взять пленного фашиста в глубокую оперативную разработку.
В лагере Бойе вел себя тихо, дружественных контактов с соплеменниками не завязывал. Старался не вступать в дискуссии на политические темы, хотя демонстративно подчеркивал, что политика слишком важное дело, чтобы доверять ее политикам. Его сослуживцев по 134-му полку оперативники не обнаружили.
Но на просочившиеся слухи о некоторых успехах немцев на фронтах, Бойе с нескрываемой радостью среагировал молниеносно. Он заявил одному из немногих солагерников, которому, наверное, доверился:
«С этим сбродом вскоре будет покончено! Нельзя терять веру в себя и Германию… мы должны победить, а победителя никто не спросит, правильно он воевал или нет, правду он говорил, или тоже нет…»Один из агентов из числа немцев заметил, что Бойе боится за тексты своих дневниковых записей.
Вскоре – это было 26 сентября 1943 года – контрразведчики СМЕРШа получили информацию, что полковник с 1936 по 1938 годы служил командиром батальона СС в Гамбурге. Это лишний раз убедило чекистов, что они ведут работу в правильном направлении, что перед ними убежденный нацист.
И вот, наконец, удача. В нескольких лагерях для военнопленных, в частности в № 27 и 171 были установлены сослуживцы Бойе по 134-му пехотному полку – бывший командир первого батальона майор Эбергард Поль и унтер-офицер из второго артдивизиона Пауль Сухич.
Показания обоих заставили старшего оперуполномоченного капитана Сергея Савельева и начальника отдела УКР СМЕРШ Южного фронта подполковника Федора Пузырева вернуться к дневнику и перечитать его страницы более внимательно.
Из дневника полковника Бойе:
«Рай Советов… Что мы видим в раю Советов? Народ не имеет религии и души. Церкви разрушены и служат амбарами. Культуры не видно и следа. У каждого из нас лишь одно чувство – это счастье, что фюрер решил радикально изменить эту порочную систему. Победа, сохрани нашего фюрера!..»Из протокола допроса Пауля Сухича:
«…в 15–20 км от города Дергачи, в населенном пункте, название которого не помню, по приказу полковника Бойе все население было согнано в синагогу. Последняя была заминирована и взорвана вместе с находившимися там людьми.Из дневника полковника Бойе:
…13 июля в населенном пункте Несолонь, 30 км восточнее Новоград-Волынского, полковник Бойе приказал взорвать церковь.
…Приблизительно в первой половине августа 1941 г. по дороге Круполи – Березань, в 10 км от станции Березань, был сожжен совхоз и расстреляно более 300 военнопленных Красной Армии, среди которых большинство были женщины. Полковник Бойе ещё кричал: «Женщина с оружием – это наш враг…»
«…нечасто выпадали выходные дни в войне против Советов. Но после горячих боев около Юровки, Почтовой и на юго-западной окраине Киева принимаем выходные, как лучшие дни. Как быстро, в шутках, забываются упорные бои. Теплое августовское солнце светит с неба. Все ходят в спортивных брюках. Солдаты занимаются заботой о желудке. Это удивительно, сколько может переварить солдатский желудок. Утки, курицы и гуси – ничто не может скрыться. Их ловят. Гоняют и стреляют…»Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича:
«…В первой половине августа около города Киева полковник Бойе разъезжал по полю на своей машине и стрелял по военнопленным из винтовки, то есть охотился на них. Убил лично сам десять человек. Данный факт также видел я…»Из дневника полковника Бойе:
«Наступление на Дубно. Невыносимо жжет солнце. Золотистый урожай на полях. Как хорошо в пшеничном поле! В бесконечных рядах через пески Волыни продвигаются серые колонны. Песок, как мука, попадает в сапоги и делает невыносимым каждый шаг. Пот ручьями течет по лицу и телу. Пересохло во рту. Воды! Воды! Но ничто не может задержать нас! Ни жара, ни песок, ни пыль и ни пот. Мы все дальше и дальше продвигаемся на восток…»Из протокола допроса майора Эбергарда Поля:
«…в городе Дубно 134-й полк захватил в плен много русских танков и четыре танковых экипажа. По приказу полковника Бойе они были расстреляны. Солдаты в городе занимались грабежом мирного населения. По его приказанию все памятники, статуи, бюсты советских руководителей уничтожались личным составом…»Из дневника полковника Бойе:
«Шоссейная дорога на север. Коммунизм за все годы существования ничего не делал, кроме уничтожения Европы, и в первую очередь Германии. Везде мы видим огромные укрепления, казармы и казармы. Длинные колонны военнопленных встречают нас. Азиатские лица смотрят на нас. История потеряла свой ум! Чтобы эти орды победили нас?!..»Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича:
«…Около села Круполи, у озера в камышах, по приказанию полковника Бойе было расстреляно пять комиссаров. Это лично видел я, находясь с одним сержантом из нашей роты на охоте в этих камышах. Там же, название населенного пункта я не помню, лично полковник Бойе расстрелял офицера, который прятался в стоге сена. Для демонстрации этот труп лежал не погребенным. Среди солдат ходили разговоры, что труп принадлежал работнику ГПУ. Раньше в укрепленном пункте Янов, за рекой Буг, за укреплением из бетона была построена группа из командиров и красноармейцев Красной Армии, приблизительно 20 человек. Полковник Бойе приказал их расстрелять…»Теперь у чекистов, на основании буквально кровоточащих записей в дневнике и показаний свидетелей – сослуживцев, были основания подозревать полковника Бойе в совершении тяжких преступлений. Но он на допросах упорствовал, пытаясь все и вся отрицать. Больше того, он стал, спасая свою шкуру, строчить доносы на своих командиров.
Первой мишенью стал генерал-фельдмаршал Паулюс.
«…я познакомился с генерал-фельдмаршалом Паулюсом еще до войны на маневрах. Тогда он был генералом и начальником штаба танкового корпуса. Здесь, в лагере, его все уважают и почитают. На политические темы он вообще не разговаривает, так как считает, что его подслушивают. Фельдмаршал никогда и ничего не предпримет против Германии и ее правительства. К «Союзу немецких офицеров» его никогда нельзя будет привлечь. Это он расценивает как предательство…»Но у военных контрразведчиков было другое мнение, поэтому на этот донос они никак не среагировали. Тогда Бойе стал сдавать своих соплеменников чуть рангом пониже, чем генерал-фельдмаршал, не исключая генерал-полковника Штреккера. Он даже попытался сыграть роль наводчика в поиске кандидатов на вербовку. Бывший полковник буквально заваливал контрразведчиков своими письмами-наводками «на нелояльных СССР немецких офицеров и генералов».
Предлагал свои услуги в работе по сбору доказательств в их преступной деятельности. В очередных доносах о своих начальниках он писал:
«…генерал Штреккер раньше многих других офицеров стал придерживаться национал-социалистических взглядов. Он против «Союза немецких офицеров» и никогда и ничего не предпримет против Германии. К деятельности в плену его привлечь нельзя».Но приближался конец войны, а с ним и долгожданная Победа. Активней заработали отделения Государственной комиссии по вскрытию злодеяний фашистов. Большую работу в этом деле проводили и военные контрразведчики СМЕРШ. В одном из Актов говорилось:
«…генерал Дебуа – (непосредственный начальник Бойе – генерал-лейтенант. – Авт.) убежденный националист-социалист и противник «Союза немецких офицеров». Но он не верит в военную победу Германии и его можно привлечь к сотрудничеству».
«…Южнее села Выдумка Ровенского района, в 500 метрах в лощине песчаного карьера, обнаружено два кострища, возле которых находились три больших пятимиллиметровых листа железа и девять рельсов. Указанное железо и рельсы обгорели во время сжигания людей. Помимо костров, на расстоянии 30 метров имеется яма размером в квадрат 6 метров и 3 метра глубиной, которая наполовину наполнена человеческим пеплом и недогоревшими костями».Допрошенная в качестве свидетельницы жительница села Несолонь Михайловская показала:
«В июле 1941 года командир полка полковник Бойе лично расстрелял моего мужа за связь с партизанами. Кроме того, по его приказанию были сожжены дома многих жителей».