Страница:
Анатолий Усов
Роман с Полиной
Посвящается М.
Перед тем как я родился, моя бабушка, учительница начальных классов, видела вещий сон – кто-то темный и сильный явился к ней после полуночи и сказал устало и горько:
– Свершилось. У вас, Анастасия Игнатьевна, родился внук.
– Ой, как хорошо, – будто бы обрадовалась моя бабушка, – внучонок мой родненький…
Тот расхохотался и объявил:
– Рано радуетесь… ох, и намучаетесь вы с ним.
Так я появился на свет, не видя в этом ничего хорошего, но поначалу и ничего плохого.
Кто это был, бабушка?.. На что походил?.. Ты об этом никому не сказала.
Я прочитал в журнале об одной незаурядной семье, о том, как они писали картины, сочиняли гимны, снимали кино, и подумал – вот кто имеет право хоть сто раз жениться и иметь хоть шестьсот детей, как какой-нибудь царь Соломон.
А я разве имею право? Какая у меня генетика? Нет никакой. Дядя, в честь которого меня назвали, – ему оторвало ногу бульдозером, и он умер в страшных мучениях; вот какая моя генетика. Остальные, кого я только ни вспоминал, крепко, до одури, пили. Иные даже умирали от пьянства.
Таких, как я, следует оскоплять в детстве – вот что подумал я о себе. А девочек, которые почему-то полюбят нас, искусственно оплодотворять от тех, кто умеет писать картины, сочинять гимны, снимать фильмы, красиво рассказывать о себе, – вот тогда и станет у нас держава, могучее мудрое и трезвое государство мира с замечательным, трудолюбивым народом.
Поэтому я никогда не женюсь и не буду иметь детей. Я не треска, не Додик, не Иванушка-дурачок, я живу государственными интересами и забочусь о будущем. Я закрыл свои блеклые зенки, одно из которых было у меня голубым, а другое почему-то зеленоватым, и увидел радостную картину: корабли с иммигрантами плывут к нам со всех континентов… все, кто бежал, чтобы сладко кушать с чужого стола, возвращаются, как блудные дети – все умы, все таланты – сладкая еда теперь у нас, они бухаются на колени, мы гладим их заблудшие головы, и счастье от всеобщей любви вырастает над нами, как ядерный гриб… Я вышел на кухню и выпил по этому поводу чуть-чуть «кончаловки». Закусывать я не стал, зачем портить такой прекрасный момент?
Ах, Полина, почему ты не любишь меня? Разве я не хороший?..
Конечно, будь у меня хоть одно достоинство… Пусть самое маленькое. А лучше большое, как у брата полковника Аурелиано Буэндиа.[1] Тогда бы ты не так на меня смотрела, моя дорогая малышка. Тогда все красавицы мира искали бы дружбы со мной. Я тут же представил, как все это выглядит: у них от меня рассыпаются кости и пахнет тиной… это выглядело, дорогие братки, красиво… Действительность же убога, у меня нет никаких достоинств. А то, что есть, трудно сравнить с тем, что хотелось иметь…
Я пошел на кухню и выпил по этому случаю «Смирновки из Черноголовки». Закусывать, конечно, не стал, зачем мешать удовольствию? Чудесный напиток вошел в мои ноги, им стало тепло и чуть-чуть вяло, как будто они мне совсем не нужны, как будто у меня есть за спиной крылья, я могу ими взмахнуть и полететь куда захочу.
Мои дремучие предки собирались то ли в Турцию, то ли в Китай и тихонечко переругивались между собой. Вот уж совершенно никчемные люди. Папан – астроном, доктор наук. Махан тоже успела подсуетиться и защитить докторскую при прежнем режиме, вы не поверите мне – по научному коммунизму! А коммунизм тут же накрылся тяжелой задницей капитализма. Однако из-за них я тоже окончил универ и стал таким же никчемным придурком.
– О, ты уже встал! – обрадовался мой папан. – А мы с мамочкой уезжаем, надо немножко заработать денежек на учебный год.
Он всегда бодрится и делает вид, что большой весельчак. Хотя он нормальный, даже немножко умный и грустный мужик, но махан велит ему быть веселым, она, как все преподаватели научного коммунизма, исповедует оптимизм, и бедный мой старичок из последних сил всю жизнь старается перед ней. Махан потянула своим длинным собачьим носом и сказала, что чем-то пахнет. Я тоже принюхался и сказал:
– Здесь пахнет паршивым дерьмом из редьки.
– Ты уже выпил? – ужаснулась махан, тараща серо-зеленые, как редькина кожура, оловянные пуговицы.
– Кто выпил?! – заорал я. Другой язык эта дура не понимает, ибо сама всю жизнь так же орет. Я подошел и как дыхну в самую рожу. Она зажмурилась от страха и ничего не учуяла. Я этот момент здорово отработал.
– Ну, какая ты, Дуся… – робко сказал папан.
– Это ты какой! – заорала она. Она свой момент тоже здорово наработала. Умела сорвать на старике зло. Меня-то она боялась, а его нет. Старик повалил на кухню пить валокордин, у него не было никаких моментов.
Она тащилась за ним по пятам и орала, белея от злости:
– Ты поговорил с ним хоть раз, как мужчина!? Ты не мужик! Ты ничтожество! Ты был ничтожеством, ты ничтожеством и остался!
«Треснул бы ты ее разок по тупой башке», – хотелось мне сказать моему любимому старикану, мне было его почему-то жаль: большой, красивый мужик и никакого понятия, как надо жить на земле. А она низенькая страшная стерва, но с полным понятием, как править свой маленький бал.
Если бы я был такой же красивый, как мой отец, не так бы, Полина, мы с тобой разговаривали. У него черные волосы и синие, как небо, глаза. «Большие люди почему-то слабее маленьких», – подумал я и посмотрел на себя в зеркало, мне стало грустно, ведь я тоже большой, метр девяносто шесть.
– Да заткнитесь вы оба! – заорал я и пошел к себе. У меня там была заначка, полшкалика «померанцевой», я дернул ее, закусил рукавом и стал составлять проекты.
Я – ИГРОК!
Я – КОНЕЧНО ИГРОК!!!
Я – игрок, досточтимые пацаны, это моя страсть и моя похоть. Если бы я был пошляк, я бы сказал, я торчу, когда я играю… Но я не пошляк и так никогда не скажу.
Вы знаете, уважаемые кичманы, бывают фаталисты, бывают филуменисты, бывают феминисты, фашисты, марксисты, антагонисты – у каждого кента своя роковая страсть. А я всего лишь игрок.
Вы обратили свое мудрое пристальное внимание, сколько сейчас абсолютно законных способов сгребать бабло и круто разбогатеть? Взглянем хоть бы на тех, кто трясет лохов. «Бинго» мы будем с вами через 40 минут лицезреть по ящику, сегодня суббота, порядочные евреи идут под зонтиками в синагоги, им сыро и холодно, а мы с вами в тепле, закурим по сигарете, затянемся до желудка и сделаем наши ставки – здесь можно поиметь «шевроле-блейзер» и два лимона к нему на бензин, однако сегодня это пустой номер, никто ничего не возьмет, я зуб вам даю. «Джекпот» будет расти, пока я не выйду на волю.
Но я предпочитаю не «Бинго», здесь ничто не зависит от моего свободного выбора, а я обожаю свободу. Поэтому я больше склоняюсь к тем лохам, которые выстраивают таблицы вокруг «лотто-миллион» и прочего затрапезного барахла. Не чурался я казино, когда гулял на воле; скажу, не хвастая и не таясь, кое-где меня хорошо помнят.
У меня, конечно, система. Я ее продаю. Слушайте здесь, как говорила моя лохматая бонна, которой у меня почему-то не было. Н у, кто ставит пузырь?.. Так… Один пузырь – раз… Два пузыря – раз… Три пузыря… Четыре… Четыре пузыря – раз… Десять пузырей – о-го-го, узнаю дядю Володю по тяжелой поступи командора… Пятнадцать… Пацаны, хватит, я понимаю, что будет спирт, на нашу хату пятнадцать пузырей абсолютной чистяги – это нормально, а то мы опять надеремся… Внимайте сюда. Ну, все развесили уши?.. На закусон, я полагаю, немного бацилл, а также луку и чесноку. Надо взять за правило, господа пацаны, чтобы у нас на столе были овощи, без виджитейбла[2] всегда происходит ангина, гангрена, и эта… когда без зубов… точно-точно, цинга…
Н у, вздрогнули… А кто тост говорит?.. Говори… Правильно, хорошо сказал, за это, действительно, следует выпить. Дядя Володя, у тебя голова, как у Клинтона, я не сказал клитор, я сказал Клинтон, прошу не ссорить меня с американскими дружбанами. Командор, это будет мой к тебе але-верды. Даю расшифровку:
– Пацаны! Я круто уважаю дядю Володю, я хочу, чтобы все воры были, как он! По полной и разом – да скроется горе, да здравствует разум!
В чем состояла моя система? Все гениальное просто, это каждый придурок знает. Итак, раннее утро. Может быть не очень раннее, 8 часов, но я был мучитель детей и прочего подрастающего поколения, летом у меня каникулы, я могу спать до обеда, а я уже на ногах, я готовлюсь к двум суперпризам, «джекпоту» и лотерее.
«Лотто-миллион». Там надо угадать 6 цифр из 49. Я готовлю 49 листочков одного размера, пишу на каждом свою цифирь, скатываю одинаковыми тугими рулончиками. Сыплю их в карандашницу. Теперь очень важный момент, мой эксклюзив – я встаю на колени перед бабушкиной иконой и молю Спасителя помочь мне. Потом закрываю глаза, бултыхаю карандашницу, будто сбиваю коктейль, высыпаю содержимое перед собой и с закрытыми глазами беру 8 штук. 8 номеров – это, конечно, дороже 6-ти на 20 процентов, но зато и выигрыш стоит того, сегодня это 400.000.000 рублей. Попробуйте их заработать.
Еще я хочу сыграть в «Помощь детям Чернобыля», они опять появились. Там можн о рвануть 2.000.000 долларов. У продавцов блоки по пять. Я складываю на столе подобие их поля, плюю на ладонь, бью двумя пальцами – куда полетела слюна, это и буду брать. Вот в чем цимус – вы поняли? – есть судьба и надо в нее внедриться.
Конечно, сыграю в «Золотые ключи», мне хочется заиметь элитную квартиру с евроремонтом в элитном месте – до скольких лет можно жить с родителями в их конуре?!
Теперь мне нужны деньги, совсем немного, двести тысяч. Иду к предкам. Они вернулись из Китая, теперь собираются в Турцию «челноками». Кончилось ваше время, отъездились каждое лето в Крым в санаторий, накидали камней, преподавая свои науки, теперь собирайте. Они, конечно, меня отлаяли, но деньги дали. Я втер, что мы с товарищем регистрируем ТОО и не хватает пять тонн дать в лапу в мэрии. Старики расщедрились и дали тонну.
Счастливого пути, коммерсанты, – вы вернетесь, а меня уже нет, я уже реально в «Золотых ключах», делово подкатываю к вам на «блейзере», сажаю к себе и везу типа в гости на сейшн. Я выберу хауз в Дворянской усадьбе 21-го века «Покровское-Глебово», мне это местечко нравится – суперактульная заповедная зона на берегу Химкинского водохранилища. Не случайно, пацаны, кто-то сказал: «хочешь быть умным и жить долго, чаще смотри на текущую воду», вот я и буду смотреть. Охрана, конечно, стариков не пускает, я реально говорю «отстой со мной», старики в полном отпаде. И поделом – сколько денег истратили на визы и паспорта, сто раз могли сыграть хотя бы в «Бинго».
Главное, конечно, правильно помолиться. Я закрыл глаза и молюсь. Тут как раз позвонила Полина. Она! Мне! Сама! Невероятно… Махан сразу настрополилась, так и хочется ей подслушать. Какой у девочки ангельский голос, какие чудные модуляции, особенно, когда она хочет, чтобы сделали по ее прихоти. Наверное, я изменился в лице, потому что родители сделали вид, что им все равно.
– Будете ли вы сегодня в школе? – нежно спросила Полина.
– Нет, никак не могу, – возразил я.
– Не груби, – зашептала мама, – зачем ты такой грубый!?
– Заткнись! – заорал я, закрывая ладонью трубу.
– Но, позвольте, почему не можете, ведь сейчас каникулы? – спрашивала Полина.
– Именно поэтому не могу. Помогаю одному товарищу в его СП, мы как раз регистрируем ТО с ограниченной ответственностью, очень просили де Бирк и Саша Черный… – одним словом я отлил девушке столько пуль, что в телефоне стало трещать, а ее голос заволновался.
Родители поглядывали друг на друга с гордостью, вот, дескать, какой у них новый русский сынок, не зря старались, не досыпали ночами, не ели вкусного. Моя суровая грубая мама прослезилась от счастья, а потом вынула из специально сшитого от воров и таможенников пояса сто гринов, соврала, это последние…
– …Ты никого сюда особенно не води и ничего из дома не продавай. А кто это тебе звонил – таким вежливым приятным голосом?
– Это новенькая учительница по биологии, – сказал я абсолютную правду.
– Хорошая девочка?
– Папа у нее демократ, депутат государственной думы.
– Дай Бог, – разволновалась мамаша. – Дай Бог.
Мой папа, который не сумел стать ни демократом, ни депутатом, покраснел и потупился, потому что мама с негодованием посмотрела на него и сказала:
– Вот есть же люди. Умный человек – не тот, кто упрямится, как осел, а тот, кто всегда умеет приспособиться к жизни.
Я ее обожаю. Я не могу понять, почему я ее так обожаю. Я убеждаю себя, что она не красавица, и никак не могу убедить. Допустим, у нее обыкновенное личико… но ведь вру, конечно, не обыкновенное. Она красива, как Ремедиос Прекрасная, советую вам почитать «Сто лет одиночества» – это вещь, кто не поймет, я потом объясню, вещь действительно сложная, большое не бывает простым… простое – только великое…
У Полины, господа вурдалаки, такая нежная чистая кожа, словно она живет не в городе, а в деревне и целыми днями пьет молоко… «Ты моя молочница», – прошептал я, шагая в банк мимо гольф-клуба. Проходила какая-то старая жабка с собакой, услышала мой страстный шепот и кинулась наутек… Н у, хватит ржи, это еще не хьюмор… Я прошу внимания… Глаза у Полины очень красивые, большие, я бы, наверное, сказал, как у лани, если бы видел когда-нибудь лань. Они у нее всегда немножко испуганные, как у лани, которая боится, что ее вот-вот сожрет тигр, и радостные, как у ребенка, который еще не знает, что жизнь нелегкая штука. Вдобавок они немножко косят – это просто отпад, от этого я балдею и завихряюсь в цунами. Ша!.. Я кому сказал?!.. Я базлал, кто будет дрочить, тому х… отрежу?.. Я базлал. И это последний клекот: кто будет дрочить, тот сам себе х… откусит. Вынуть кулаки из карманов! Я говорю о прекрасном, ведите себя красиво…
Я кому, блин, сказал: когда я говорю о прекрасном, ведите себя красиво?!..
…Даже если она не красавица, она всегда выглядит так, что интереснее любой красавицы. Мне хочется постоянно обнимать ее. Держать, крепко прижимая к себе, тонуть в испуганных, счастливых глазах, целовать, не переставая, мягкие теплые губы… Но кто я такой, чтобы это было со мной? Можно сказать, никто, вот в чем моя проблема…
Когда я иду мимо гольф-клуба, я всегда смотрю на машины, которые там стоят. Я никак не могу решить, какую же покупать, мне и джипы нравятся и не джипы. Вот эта вроде бы ничего – как она называется? – «Линкольн-Навигатор», пожалуй, она ничего. А эта? – «Тойота Ланд Крузер». Н у, это вообще танк. Какой русский не любит танк? В конце концов я эту тоже куплю. И еще какую-нибудь легковую, типа «роллс-ройс». «Мерседес», согласитесь, слишком банально. Ну и, конечно, «Хаммер». «Хаммер» я тоже куплю, это актуальная тачка.
Вы не заметили, что везде почему-то много японцев? Лично меня это несколько умиляет. И они почему-то всегда веселые, не как мы. Конечно, это очень полезно для здоровья – бегать с сумками на колесиках по разным крутым местам. В России им здорово повезло, есть где побегать. Они бегут мимо церковной ограды на горку, где раньше было церковное кладбище, а сейчас на самом высоком месте стоит большой деревянный крест. Они бегут мимо креста со своими колясками и сбегают вниз. Интересно, у себя в Японии они разрешают иностранцам бегать с колясками по могилам своих родителей? Куда только не ходили прихожане храма, кому не писали, чтобы не бегали так по могильнику, – толку нет никакого, реальные деньги решают все.
Из церкви слышалось песнопение. Несмотря на будни, шла служба, наверное, был какой-то большой православный праздник.
– Единственное, чего я боюсь, – сказал мне Виталий, церковный сторож, в прошлом тоже историк, окончивший МГУ у самого Зайончковского и защитивший диссертацию у Лотмана в Тарту, – что я как-нибудь не сдержусь и из-за меня будут большие международные осложнения.
Я посмеялся над ним. Я сказал, все в норме, Виталий, у кого бабло, у того все.
– Но это неправильно, – ответил Виталий. – Когда мы умрем, Господь расставит нас по своим местам.
Мне стало невесело, я подумал, что там мое место будет еще хуже, чем это. Я купил в лавчонке свечку за сто рублей, вошел в храм и поставил перед иконой. Я попросил у Господа, чтобы Он послал мне самые главные выигрыши по всем лотереям на те билеты, которые я сейчас пойду и куплю. Еще я попросил о том, чтобы Полина полюбила меня так же безоглядно и сильно, как полюбила Амаранта Урсула последнего в роде Аурелиано Буэндиа.
На проповеди настоятель храма высказал интересную мысль, что Господь всегда поможет тому, кто просит у него. Я прошу! Однако первый шаг должен сделать сам человек, добавил иерей и почему-то посмотрел на меня… у меня даже голова закружилась от этого его странного взгляда… Я делаю!!.. И главное, надо очень сильно верить, что Господь поможет тебе, и тогда он поможет, отец Сергий все смотрел на меня. Даже такой пример – Господь пошел по морю аки по суху и сказал ученикам: идите следом. И вот они пошли; кто верил, что может идти по воде, как по суше, раз сказал Господь, шел да шел, даже не промокая. Но вот один усомнился, что способен на это, и тут же ушел под воду. Господь спросил, почто не верил, Неверующий? Слаб ты…
А я верю!!! Я подумал, надо будет как-нибудь походить по пруду.
Вот будет здорово! Приезжаю я с Полиной на «роллс-ройсе» с кожаными сиденьями к пруду на Довженко. Все там плавают, бултыхаются, а я спокойно так иду себе по воде, аки по суху – все, конечно, в ужасе, захлебываются от удивления, а Полина любит меня, как же таких не любить, даже если у них один глаз зеленый, а другой вообще голубой. И совсем это нетрудно, надо только верить, что можешь, и все будет, как хочешь. Ах, как хорошо! Спасибо тебе, батюшка, отец Сергий Правдолюбов, потомственный, в десяти коленах священник, за твои слова, как ты понимаешь нас грешных… Скажу честно, у меня с ним неловкие отношения, был однажды у нас такой странный случай, ладно, не буду сейчас об этом…
…Великое это дело – религия; она вселяет в человека надежду, что все может быть и все бывает. Начинаешь верить, все происходящее справедливо и более того, идет по Великому плану. Кажется, Вернадский считал, что души умерших народов – это звезды, объединившиеся для создания новых вселенных. Да, кажется, он. Он называл их «монады». У меня голова закружилась от радости, что так интересно, замечательно жить… и я, как всегда в эти моменты сильного головного кружения, увидел в вихре окружающего меня мира, что я прилетаю сюда, на Землю, из какой-то очень опасной и очень важной межгалактической экспедиции… и меня встречают те, кто давно ждут и очень сильно любят, и среди них силуэт самой дорогой для меня души и прекрасного прозрачного тела… это женщина, я вглядываюсь в нее и никак не могу узнать, кто… Ах, если бы меня кто-то так любил и ждал на самом деле… я бы наверное так много сумел сделать…
Наверное, я потерял сознание и, может быть, даже упал, потому что потом я увидел себя на крашеной лавке в церковном дворе и склонившееся надо мной испуганное усатое лицо Виталия.
– Чудесен Петров пост, добрый, рыбку можно вкушать, – счастливо сообщил Виталий и почесал свой толстый живот; от его сторожки вкусно пахло ухой.
Когда-то здесь крестили младенца Мишу Кутузова, который, став стариком, победил французов. Через 125 лет после этой победы Эйзенштейн снимал здесь свой великий фильм «Бежин луг». По его гениальной идее с погоста скатывали с косогора бочки, что, должно быть, символизировало неукротимую поступь исторического прогресса. Со звонницы сбрасывали колокола, из храма выносили иконы, превращая его в дискотеку, что раньше называлось «клуб», это обозначало, скорее всего, конец мракобесия и приход большой культуры. Испив ее, пьяные парни хрястали в нем друг друга по мордам и щупали односельчанок – это уже не в кино, а в жизни. Потом, как водится, была какая-то химическая лаборатория. Теперь верующие пытаются восстановить храм. Но денег у прихода, конечно, нет. Мы выпили с Виталием по рюмочке водки и поели замечательной горячей ухи.
– Водочки даже в Великий пост можно, – счастливо говорил Виталий, наливая нам по второй, – она не из мяса, из хлебушка. Вот если б ты курицу убил да зажарил, это был бы настоящий грех, а водочку даже иерархи иногда вкушают…
Я помолился на церковь и сказал себе: 10 % от всего, что я выиграю, пойдет на ремонт храма. Потом я подумал, что это чересчур, так и самому не останется, и решил – 5 %.
Я зашел в четыре сбербанка и купил билеты всех лотерей, главные выигрыши складывались в баснословную сумму. Вот если бы я окончил МГИМО, я бы, конечно… А я потянулся за Афанасьевым, захотел, изучая прошлое, заглянуть в будущее. Так и заглядываю за полтораста тысяч в месяц, жгу здоровье с дебилами, но ничего, я вырвусь и поднимусь, мне бы только денег побольше… На то лаве, что я не спустил, я взял иномарку и подъехал к школе с той стороны, где у нас биологический кабинет. Я уплатил шефу договоренные деревяшки, хотя не проехал и километр, открыл дверцу, встал и поговорил пару минут, чтобы в кабинете меня зафиксировали выходящим из импортного драндулета.
Полина занималась в своем закутке, чистила эти паршивые экспонаты, которым давно место на свалке. Я подумал, в какой же холе и неге живешь ты, красавица, какая ты изысканная и нежная, какое у тебя дорогое шмотье.
– Что-то вы странный сегодня, будто победили кого, – говорит мне Полина.
Прекрасное предзнаменование, значит, я выиграю в субботу в «Бинго», возьму «джекпот» и «шевроле-блейзер» в воскресный день. Я тут же представил, как подъезжаю к школе, набитый деньгами, в «шевроле» цвета блэкчерри, нет, лучше просто черный, блэкчерри все-таки женский цвет. Полина прыгает ко мне в роскошный салон, мы мчимся к пруду и отдаемся кипящей в нас страсти.
У Полины лицо ангела, и все равно в ней должен быть какой-то порок. Она – мой идеал. Она – ангел для всех и блудница для одного меня. Я помогаю ей с ее биологией, шучу анекдотами, которые каждое утро специально для нее вспоминаю по своей тетрадке, и будто нечаянно задеваю ее. Как тяжелы эти проклятые экспонаты. И как тонка ее талия. Я падаю с барсом и ломаю его. Я упал со стремянки на спину и зашиб копчик, у меня все болит.
Полина хохочет и говорит, что у ее знакомой гостит подруга из США; так в Америке мужчина, который хочет нравиться женщинам, обязательно занимается спортом и бодибилдингом.
Я возражаю, говорю, достаточно быть богатым. Она говорит, это само собой разумеется, сегодня бедный мужчина не мужчина, а экспонат.
– А вчера? – спросил я.
– Вчера было другое время. Вчера жили романтики, – ответила Полина.
Да, она слишком красива, чтобы принадлежать кому-то из нас. Наверняка у нее есть какой-нибудь иностранец.
– Что-то у вас ноздри странно как раздуваются, – сказала Полина. – Ну-ка выкладывайте, Анатолий, со всеми животрепещущими подробностями, какое у вас такое срочное дело? И чего же вы тогда притащились в школу?
Н у, конечно, в ней есть какой-то порок, разве ангел сказал бы так: «притащились». Я повторил, о чем трепался по телефону, она не поверила.
Очень кстати в кабинет вползла татарка-уборщица, я дал ей пять долларов и сказал: пожелай мне удачи, Фарида Алимовна. Я видел, эта бумажка произвела впечатление на Полину. Все-таки это был 93-й год, пять долларов тогда были большие деньги.
Дело-то у меня очень простое, объяснил я Полине, но у нас ведь все сложно. У меня приятель, друг Абрамовича, имеет свою компанию в Португалии, он связан с нефтью. Давай, говорит, и ты, Толян, немножко подсуетись, организуй какую-нибудь хренотень при нас, деньги надо качать, пока не состарились и пока идет наша масть.
Полина посмотрела на меня внимательными сосредоточенным взглядом. Что, милая, и я теперь тебе интересен? Я спросил ее шутливым тоном, а не полюбит ли меня одна очаровательная биологиня, когда я сделаюсь валютным миллионером.
– А вы сначала сделайтесь, – очень серьезно ответила биологиня.
– Биологиня, уберите из вашего обозначения «иол», что, видимо, значит «флейта», и что будет у нас в остатке?.. – Полина не знала и пожала плечами. – То, как вам следует зваться – «Богиня»… – заметил я.
Полина порозовела и стала прекрасней Ремедиос Прекрасной. Я засвистел любимую мелодию из «Желтой подводной лодки» и пошел из школы, потому что люблю сказать последнее слово… Полина, Полина, ты лучше всех, но ведь и ты не полюбишь нищего педагога. Это может позволить себе лишь королева.